13 августа 1871 г. Невский проспект. Санкт-Петербург.

Статный мужчина средних лет, облаченный в элегантный черный костюм, лаковые туфли и блестящий цилиндр, неспешно двигался по Невскому, привлекая к себе тайное внимание барышень, кокетливо поглядывавших на импозантного усача из-под своих летних кружевных зонтов.

В воскресный послеобеденный час при хорошей погоде главный проспект столицы и прилегающие к нему улицы превращались в место для променада светской публики, модниц и праздношатающейся молодёжи – себя показать, людей посмотреть, оценить новые фасоны. Отдельным шиком считалось медленным ходом проследовать вдоль Невского в новой коляске экипажных мастерских Карла Неллиса, при этом имея вид демонстративно безучастный и несколько утомленный. Наличие красивой дамы в экипаже гарантировало пассажирам элитного транспорта завистливые взгляды со стороны пеших участников променада вне зависимости от пола.

Упомянутый нами франт нарочито не спеша прогуливался, вглядываясь в лица встречных прохожих, по привычке анализируя их типажи, с непременным последующим составлением собственного мнения о профессии, образе жизни и привычках исследуемых персонажей.

Вот этот полноватый молодой человек, одетый гораздо более скромно, чем остальные прохожие, конечно же – поповский сын. Скорее всего, в силу возраста – обучается в семинарии, да по воскресеньям прислуживает дьячком. Возможно – в приходе собственного батюшки, так у них бывает чаще всего. На розовом его лице, местами побитом юношескими угрями, только пробивались редкие волосы, которым суждено лет эдак через десять превратиться в пышную бороду священника, и едва уловимый шлейф ладана от его одежды подтвердил версию нашего исследователя.

А вот писарь. Совершенно очевидно, что из государевой конторы – более, чем скромный сюртук с потертыми на швах рукавами именно в том месте, где они почти ежедневно касаются его стола. Брюки от постоянного сидения на стуле обрели некоторую одутловатость на коленях. Очевидно, что писарь холост или вдовец – жена не допустила бы такого беспорядка, а услуги прачки, похоже, исследуемый типаж частенько не мог себе позволить. Взгляд его опущен вниз, под ноги, и не только по причине каких-то забот и раздумий, которые явно выражало его лицо. Он не привык смотреть выше своей чернильницы и делал это лишь в том случае, когда приходилось глядеть в глаза начальству.

Отставной генерал-майор. Конечно, герой, потому как с правом ношения мундира. Свои лавры, судя по почтенным годам его, заслужил в Крымскую кампанию. В чине секунд-майора, не меньше. После пошёл на повышение и наконец-то женился, основательно окопавшись в сердце и усадьбе милой супруги, которая крепким хозяйским хватом держит его под правый локоть. Что, кроме меркантильного интереса могло заставить героя войны жениться на этом картофелеобразном носе и сдвинутых донельзя к переносице маленьких глазках? Бравый вояка, похоже, уже выгулялся на заре туманной юности и теперь был пленен в браке до конца своих лет – колючий взгляд генеральши гарантировал крупные неприятности любой пигалице, решившейся хоть даже моргнуть в сторону её героического супруга. Она своё счастье, доставшееся таким трудом, с применением всего арсенала дамских ухищрений, не отдаст никому.

Вместо тридцати минут путь от Дворцовой набережной до Аничкова моста занял у нашего исследователя немногим менее трёх четвертей часа.

Еще десять минут своей жизни мужчина во фраке и блестящем цилиндре без всякого сожаления потратил на созерцание четырёх композиций Петра Карловича Клодта, изображающих укрощение человеком коня.

Насладившись скульптурными шедеврами, расположенными по обе стороны Аничкова моста, человек в цилиндре осмотрелся, перешел на противоположную сторону проспекта и несколько ускорил шаг, ибо он прибыл к своей цели. На углу Невского проспекта и набережной Фонтанки возвышалось четырехэтажное здание доходного дома Лопатина, выкрашенное красной охрой, на фоне которой выделялись две белые колонны, придававшие фасаду некую торжественность.

Пропустив перед собой двух хохочущих барышень, явно испытавших смущение при виде строгого человека, открывшего перед ними тяжелую дубовую дверь, мужчина на ломаном русском обратился к швейцару, стоявшему в парадном, справа от ковровой дорожки, устилавшей лестницу:

– Я хотел снимать квартира…

Профессиональным взглядом оценив визитера, бородатый старик, работавший возле этой ковровой дорожки уже шесть лет, быстро смекнул, что прибывший господин явно имеет деньги и не относится ни к касте разорившихся игроков, ни к вечно безденежной богеме, а значит, может быть допущен к управляющему.

– У нас только две квартиры свободны… – приказчик привычным жестом провел указательным пальцем по кончику языка и перелистал три страницы своего гроссбуха, обитого коричневым велюром с такого же цвета кожаными уголками. – Да, абсолютно определенно… Нумера четырнадцать и двадцать восемь.

Гость, вникая в каждое слово, внимательно слушал управляющего.

– Четырнадцатый имеет три комнаты, двадцать восьмой – четыре. И там и там есть собственный ватерклозет, дровяная печь с изразцами и окна на Фонтанку. В двадцать восьмом в зале еще и камин имеется. Там профессор словесности жил с семьей, но приказал долго жить…

– Приказал what? – лицо англичанина выражало искреннее непонимание.

– Помер, – громко хлопнув своей книгой, управляющий встал из-за своего маленького стола и поставил ее на место в шкаф с разного рода папками, документами и такими же амбарными книгами, ведавшими именами всех постояльцев доходного дома за последние десять лет. – Желаете взглянуть на двадцать восьмой? Там отличные изразцы и шикарная люстра. Нумер этот полностью отвечает вашему уровню, гоподин…

– Джеймс Кларк, – отвечал иностранец, перекинув трость с серебряным набалдашником в виде шара из правой руки в левую, на кисть которой была одета перчатка желтой кожи отличной выделки.

– Так изволите взглянуть? – вопросительный взгляд управляющего требовал подтверждения его мысли о том, что он не ошибся, сопоставив статус заезжего постояльца и стоимость аренды квартиры двадцать восемь на четвертом этаже.

– I have a problem… – напрягая мысль, англичанин поправил сам себя, указав пальцем собственный висок. – У меня есть проблема.

– Могу чем-то помочь господину Кларку? – заискивающе спросил управляющий. Семья профессора словесности покинула квартиру почти сразу же после смерти кормильца. Уж и сороковины минули, и мебель сменили, а площадь всё простаивала – желающих почивать в спальне недавно усопшего филолога все никак не находилось.

– Мигрень. Меня часто мучает мигрень. Какая из этих квартир тише?

Несколько расстроившись из-за внезапно появившегося непреодолимого обстоятельства, не позволившего сдать двадцать восьмую квартиру, управляющий предпочел честно отрапортовать:

– Спокойней в четырнадцатой. Над двадцать восьмой, этажом выше, юная дочь нотариуса Клебба частенько практикует музицирование.

– О, ноу… – поморщившись, выразил свое недовольство англичанин. – Другой номер… Четырнадцать.

– Как скажете, господин Кларк. Тем более, что в нумере пятнадцать, стенка к стенке проживает земляк ваш. Будет вам с кем на родном языке хоть словом обмолвиться, – управляющий отошел к своему шкафу, за одной из створок которого скрывалась полка для ключей. – Что за язык такой? И кар, и кар, ни дать, ни взять – вороны, право слово…

Капитан Лузгин, уде больше часа как проникшийся своей ролью английского коммерсанта Джеймса Кларка, расслышал это ворчание приказчика и едва сдержал улыбку.

– Да, да… Давайте четырнадцатый смотреть, очень хорошо!

Уже вечером, когда дюжие мужики без особого напряжения занесли в квартиру четырнадцать сундук с вещами постояльца, несколько связок английских книг и пару саквояжей, в дверь квартиры аккуратно постучали.

– I’m sorry… I’m your neighbour… The doorman told me that you are the British too. May I come in?

– Sure, my friend, you are mostly welcome. Come in.

– Разрешите представиться! Генри Томсон! «Морнинг пост»! – голос гостя был преднамеренно торжественным, радостным и громким, как у любого человека, услышавшего за тридевять земель родную речь.

– Очень рад, мистер Томсон! Наконец-то я вас разыскал… – Джеймс Кларк вышел из – за ширмы, за которой скрывалось зеркало, вытирая с лица пропаренным полотенцем пену, оставшуюся после бритья. – Ну что вы остолбенели, мой друг! Проходите же! Нам есть о чём побеседовать!

После полученного стресса Генри пришел в себя только после того, как они вдвоём с Кларком отпили добрую часть скотча «Old Highland» от Джони Уолкера. Благородный шотландский напиток Лузгин предусмотрительно заранее подготовил к своей встрече с «земляком», чем довел поставщика двора Его императорского величества купца Прокопова до нервного срыва – редкий экземпляр следовало добыть в течение ночи.

– Шотландцам можно простить все их странности и недостатки лишь за то, что они подарили миру скотч, не находите, мистер Томсон? – Джеймс Кларк основательно расположился в широком кресле, наслаждаясь на просвет янтарным цветом напитка. – Вода жизни… А ведь и правда! Смотрите, Генри, вы уже оживаете понемногу, ваша мертвенная бледность сменилась почти младенческим румянцем, дрожь в голосе куда-то пропала… Что ж вы с кулаками сразу бросаетесь?

Потирая челюсть, болезненно нывшую после пропущенного удара, Томсон смущенно опустил взгляд.

– Как бы вы на моем месте поступили?

– Не исключаю, что так же, но я бы поначалу справился о личности своего нового соседа.

– Швейцар презентовал вас, как достопочтенного господина, а когда управляющий рассказал мне, что вы британец, так я и вовсе голову потерял. Находясь здесь безвылазно который месяц, я ежедневно борюсь с одиночеством, апатией и постоянным чувством какой-то безысходности, – отпив виски, Томсон, сидевший в кресле напротив Кларка, расслабленно протянул вперед ноги. – Не желаете объясниться?

– Это одна из причин моего появления здесь. У меня поручение от лорда Клиффорда.

– Ммм… – журналист сделал еще глоток, и возглас наслаждения совпал с удивлением от услышанного. – Так значит, вы запомнили мои слова в поезде и подались-таки к нему?

– Не совсем так, Генри, – покровительственным тоном ответил Кларк. – На момент нашей с вами встречи я уже имел миссию, целью которой были именно вы и ваши трофейные чертежи.

– Сегодня вечер сюрпризов? – в тоне, каким это произнес корреспондент, сквозила некая обреченность.

– Давайте так, Томсон. Вы наберетесь терпения, выслушаете меня и потом зададите интересующие вас вопросы. После этого вы получите ответы, и мы составим план действий на ближайшие несколько суток. События развиваются стремительно, и нам следует в этом темпе за ним поспевать.

– Тогда избавьте меня от лишней нервотрепки! Плесните виски… Кстати, Кларк… Вы никогда не рассказывали, что у вас с рукой, – журналист, протянув стакан, взглядом указал на желтую перчатку.

– Пустяки, друг мой. Я же коммерсант только по легенде. Пришлось и повоевать в свое время.

– Индия?

– Крым. За него и сейчас бьюсь.

– Ваша персона, как и биография, для меня всё более загадочны. Вы всё время появляетесь неожиданно и так же спонтанно исчезаете.

– Да, да… Не так давно мне уже говорили об этом свойстве. Что поделать, служба.

– Тем интересней будет услышать, что вы сейчас скажете, Джеймс. Интуиция журналиста подсказывает мне, что это может быть сюжет, достойный детективного романа, – Томсон поудобней расположился в кресле и весь проникся вниманием.

– Уверен, Генри, что вам он покажется захватывающим. Одно из действующих лиц этого ненаписанного произведения – вы.

Брови журналиста приподнялись вверх, а рука потянулась за наполненным уже стаканом.

– Итак, вы не припомните обстоятельства нашего знакомства, мистер Томсон?

– Отлично помню. Вы помогли мне не опоздать на поезд, – корреспондент, с нескрываемым удовольствием отпил маленький глоток виски.

– Выглядывая с площадки вагона первого класса, я уже о плохом думал.

– Да? Почему же?

– За вами была слежка, Генри. Появляться в поле вашего зрения раньше я не имел права именно из-за этого. Вас вели с того самого момента, как вы получили у русского офицера по фамилии Рязанов карты расстановки батарей в Кронштадте.

Томсон изменился в лице. Приступ тоски и печали опять овладел журналистом.

– Хорошо. Предположим, вы, Джеймс, действительно работаете на Клиффорда, но откуда вы знаете имя этого офицера, если я в Лондон об этом не докладывал?

– Вы, Генри, сами мне об этом рассказали в вагоне-ресторане. Правда, вы были крепко на подпитии… – факт того, что Томсон побоялся сообщить в Адмиралтейство о своей неудаче, был для Лузгина очень кстати.

– Продолжайте, – Томсон очень не любил, когда в его адрес поступали намеки о пристрастии к алкоголю. Все люди творческих профессий, считал Генри, добрые друзья Бахуса. Именно он присылает внезапные озарения среди ночи, яркие речевые обороты, острые, порой дерзкие мысли, без которых журналист превращается в штатного писаку, обреченного прозябать за редакционным столом в ожидании мизерного жалования. А в его-то ситуации, когда он еще и выполнял такие щекотливые поручения Адмиралтейства…

– По той же причине я не раскрылся перед вами и в поезде. Никто не дал бы и пенса в пари, подсадили к вам шпика или нет. Единственное, что мне удалось – это увести вас в вагон-ресторан, подальше от глаз наших попутчиков.

– Теперь о самом интересном. Где же карта? – прищурив глаз, Томсон достал из внутреннего кармана жилетки трубку. – Позволите?

– Да, конечно. Управляющий не против хорошего табака, как он мне пояснил. Карту я забрал, и это спасло вас от краха. У пьяного англичанина, заснувшего недалеко от вокзала в Вильне, русские не нашли ничего необычного. Получается, несколько дней слежки прошли даром. А будь при вас этот документ, вы представляете, какая участь вас ожидала?

– Для этого было нужно, чтобы я отстал от поезда? – Генри опять приложился к стакану с виски.

– Нет, друг мой. Вас ждали на границе. И уж там вам бы точно пришлось объясняться.

– И где же карта?

– Она попала по назначению, об этом можете не беспокоиться.

– Лорд Клиффорд…

– Думаю, торжественное вручение медали, на которую вы рассчитывали, откладывается.

– Но мне ничего не известно о том, что карта попала в Адмиралтейство! – Генри не мог скрыть своего разочарования. Получалось, что работу выполнил он, а лавры достались кому-то другому. Возможно, этому Джеймсу Кларку.

– Знаете ли, Генри… Лорд Клиффорд, как вы могли заметить, не имеет привычки отчитываться перед кем либо, кроме нескольких уважаемых лиц в Королевстве. Перед своими агентами – тем более. Поэтому, неудивительно, что вы не в курсе событий. И потом. Рассудите здраво. Вы были на грани провала своей миссии, и будущее ваше в этом свете выглядело довольно сомнительным. Вам нужно благодарить судьбу за то, что лорд всё еще рассчитывает на ваши услуги. Кстати, я здесь, в том числе, и для того, чтобы вам это донести.

– Я-то благодарен… А лорд не просил вас, Джеймс, донести до меня ответ на вопрос, где мое жалование?

– Вам ли не знать, Томсон, что оплата вашего труда сдельная. Или у вас есть успехи?

Лузгин много раз в ролях продумывал канву разговора с агентом Клиффорда в Петербурге, пытался предусмотреть разные повороты их диалога, разную реакцию на его появление и пока что, не давая себя поймать на мелочах, следовал своему плану. Журналист на мели, так что можно предположить, что никаких других миссий, по крайней мере, удачных, у него на счету нет.

– Может быть, в число ваших побед можно отнести господина Павлова, который просто исчез?

– И об этом вы знаете… Он не исчез. Чёртов картежник погиб на дуэли. Очень странная история.

– Вот-вот… Давайте о хорошем. Шанс на медаль и соответствующее вознаграждение у вас еще остается.

– И что же я должен сделать? – Томсон, похоже, опять воспрял духом.

– Следует у нашего человека в министерстве выяснить детально, в каких конкретно местах возле Севастополя они намерены пробивать тоннели в крымских горах.

– Нет ничего проще. Завтра же я это сделаю.

– Это видимая легкость, Генри. Думаете, жандармы вас оставили в покое? Вы не замечали никаких странностей? Может быть, за вами частенько следует один и тот же экипаж?

– Кларк! Хватит же нагнетать страсти! Вы здесь поселились тоже из соображений конспирации?

– А вы как думаете? Не проще ли двум англичанам беседовать здесь, спокойно, обстоятельно, без оглядки? Или вы предпочитаете трактир? Пройдет пара дней, и я устрою скандал управляющему. Потом съеду. Что может быть проще? Но эти два дня мы продуктивно поработаем. И к агенту пойдете не вы, а я. Это категорическое пожелание лорда. Вы себя скомпрометировали. Это вторая причина моего появления здесь.

Генри встал, и нервно ломая пальцы, принялся ходить по комнате.

– Я не получал по поводу вас, Джеймс, никаких указаний!

– Каких указаний вы ожидали, если вся корреспонденция может быть под контролем? Для вас все указания теперь лично. Вы все еще терзаетесь сомнениями… Хорошо. Свои доклады в Лондон я сопровождаю такой же припиской, как и вы: «Подлежит спешной отправке в адрес тётушки Мэгги. 12, Honey Lane.» И письмо попадет лично к лорду.

Лузгин пошел ва-банк. Такая приписка стояла на одном из неотправленных писем покойного Алана Нила в Петербург. Для чего слать письмо в письме, да еще и по длинному пути?

– Ну, допустим… – Томсон, несколько успокоившись, уселся в кресло и потянулся к стакану…