10 октября 1869 г. Санкт-Петербург.

Фыркая и сердито качая головой, конь подчинился вознице, натянувшему поводья и экипаж, прибывший со стороны Фонтанки, остановился на Набережной обводного канала на некотором расстоянии от входа в Варшавский вокзал.

Щегольского вида мужчина, на вид – лет тридцати, тридцати пяти, одетый по последней европейской моде, оставил извозчику монету и тот, довольный достойной оплатой от состоятельного пассажира, подкинул её и негромко присвистнул, поднимая в знак благодарности потёртую, видавшую виды шапку.

– Оставь себе сдачу, милейший! – сказал пассажир вознице, после чего франт переложил жёлтый саквояж в свободную руку, поправив такую же жёлтую кожаную перчатку. Неспешным шагом он отправился в здание вокзала, обминая также медленно движущихся барышень в пышных платьях, озабоченных только тем, чтобы пронести в вокзальной сутолоке купола своих платьев неповрежденным мимо снующих с тележками носильщиков, самовольных купцов, их пышнотелых жён и разного другого люда, прибывшего сюда к отправлению поезда на Варшаву.

Зайдя в здание вокзала, путешественник поёжился – здесь хоть не настигал пронизывающий осенний ветер, превращающий любой, даже самый мелкий дождь, в орудие пыток.

Двумя пальцами извлекая из кармана жилетки часы на цепочке, путешественник огляделся вокруг и поспешил проследовать мимо касс и зала ожидания на перрон. Часы показывали без четверти три пополудни и до отправления поезда № 5 «Санкт-Петербург – Варшава» оставалось еще немногим менее часа. Состав еще не подали, потому мужчина с саквояжем решил скоротать время в салоне первого и второго классов, вывеску которого он заметил справа, сразу за буфетом.

– Желаете в дорогу альманах? – обратил на себя внимание лоточник с заискивающим взглядом, расположившийся при входе в салон. На его лотке невысокими пачками были разложены периодические издания, в том числе – и не первой свежести. – Чем господин интересуется? Сатира, карикатуры, есть свежий «Будильник».

Не получив ответа, торговец принялся еще оживлённей перечислять содержание стопок:

– «Библиограф» рекомендую – самые свежие рецензии на литературные творения, может быть, «Богословский вестник», если о душевном покое помышляете… Или вот, «Военно-медицинский журнал» – Вы очень похожи́ на доктора, образование Ваше, прямо в глазах светится! – лоточник явно предлагал залежалый товар и суетился, пытаясь поймать настроение редкого покупателя.

Серебряный шарик, размером с очень крупный грецкий орех, расположенный на вершине трости мужчины, лег на журнал «Вестник Европы», а затем указал на альманах «Вокруг света».

– Сей момент, – ловким движением продавец зацепил оба экземпляра и в обмен на пару медных монет передал покупателю. – Мерси, господин хороший, – газетчик на вокзале, с которого отправляются поезда в Европу, блеснул манерами, кивнув в знак благодарности, после чего путешественник с тростью и саквояжем расположился на одном из ближайших диванов.

Ожидание путешествия, предчувствие перемен, новых впечатлений и знакомств приводит любого человека в приподнятое настроение, если только предстоящая дорога не связана с исполнением каких-либо обременительных обязанностей.

Похоже, что из всех присутствующих в салоне для пассажиров первого и второго классов ни один не имел целью своего путешествия таковые.

Вокруг какого-то чиновника (именно так наш наблюдательный герой определил для себя его типаж) и его супруги постоянно сновали двое близнецов лет не более десяти. Такие непроницаемые лица бывают только у чиновников, но у этого строгий взгляд временами сменялся умилением от детей и воркования супруги. Если бы они ехали к месту новой службы главы семейства, то, скорее всего, лицо его спутницы выражало бы некую озабоченность – женщине с детьми чего не обещай, пока она сама не убедится, что новое семейное гнездо её устроит – не расслабится, и улыбке не будет места на её лице. Кроме того, наш путешественник внимательно осмотрел и его костюм, и качественные туфли, которые люди этого сословия подбирают себе в точно известных местах. Гардероб его супруги, как и внешний вид парадно одетых детей свидетельствовали о достатке в семье, которым было не принято кичиться – всё достаточно дорогое и качественное, но совершенно не безвкусное и броское, а скорее – изысканное.

Усатый, с аккуратными и ухоженными бакенбардами полковник явно собирался в отпуск. В его громадных руках, привыкших к полевому биноклю и сабле, как-то неестественно смотрелась большая багажная квитанция на заблаговременно сданный кофр в количестве одной единицы, а фуражку свою он небрежно, словно юнкер, возложил на колено ноги, закинутой на другую. Этот человек явно сбросил с себя груз забот и собирался ехать на воды – мешки под его глазами на заметно отёчном лице имели вид нездоровый и могли дать почву для предположения, что поездка эта для полковника – событие долгожданное. В свой новый полк с таким лицом не ездят. Да и багажа должно было бы быть поболе, чем одно место.

Два излучавших счастье студента, сидевшие неподалёку, негромко обменивались мнениями о том, что теперь им будет гораздо проще читать Герцена и его «Колокол», который сейчас издаётся на французском, из чего человек с тростью сделал вывод, что юноши держат путь не иначе, как в Швейцарию, как и он сам. Герцен редактировал свой журнал именно там, после многочисленных вежливых, но настойчивых просьб Великобритании, указавшей ему на дверь, вернее – на ближайший пароход. Невдомёк было озабоченным вольнодумием юношам, что это издание ко времени их триумфального путешествия за свободой ума прекратило своё существование. Раньше наш герой открыл бы им глаза, может даже, блеснул бы знанием вопроса, и позволил бы себе подискутировать, но не сейчас.

Только путник с тростью принялся разбираться в типаже барышни в фиолетовом платье, меховой накидке и кокетливой шляпке, как под сводом вокзала послышался свисток паровоза. Дежурный по станции, открыв дверь, торжественно объявил, что поезд подан и пассажиров просят занять места согласно приобретенных билетов, обратив внимание отъезжающих, что вагоны первого класса синего цвета, а второго класса – красные.

В попутчики обладателю жёлтого саквояжа достался священнослужитель, взявший с собой в вагон туго перевязанную стопку книг, та самая семья чиновника с близнецами, барышня в фиолетовом платье и еще несколько неприметных персонажей.

До отправления поезда оставались считанные минуты, и мужчина вышел на посадочную площадку вагона, чтобы успеть выкурить папиросу. Двумя свистками машинист оповестил всех, кто находился в составе и на перроне об отправлении. Некоторые из провожающих прослезились, помахивая платками в сторону вагонных окон. Кондуктор повесил цепочку на перила площадки и поезд плавно сдвинулся с места. Только это произошло, с перрона послышались крики «Стоп! Стоп!» и внизу показался бегущий за вагоном молодой человек с маленьким саквояжем.

Кондуктор вопросительно на него уставился в тот момент, когда опоздавший что-то быстро кричал на чужеземном языке. Единственное, что понял служащий дороги – это именно слово «стоп», но остановить отправление поезда он был не в силах. Да и не понятно было, чего хочет иностранец – может просто с любимой не успел попрощаться, вон, какая фифа едет в его вагоне.

Быстро разобравшись, что кондуктор ничего не понимает, а сочувствие и интуиция – не его конёк, куривший на площадке пассажир грубым движением отодвинул его в сторону, снял цепочку и протянул руку опаздывающему пассажиру, у которого уже не хватало духу гнаться за набирающим ход вагоном. Одно мгновение – и прыткий, но не пунктуальный пассажир первого класса, оттолкнувшись от перрона, оказался сначала на ступени, а затем – на площадке вагона.

– Эх, господа! Что ж вы творите! – громко кричал кондуктор, оттиснутый к двери. – Меня же выгонят! Выгонят со службы без содержания!

Совершенно невежливо оттолкнув плечом пассажиров первого класса, устроивших при отправлении такой эффектный гимнастический этюд, кондуктор спешно повесил цепочку на место, будто её положение, соответствующее инструкции, было сейчас залогом его дальнейшей работы на железной дороге.

– О! Вы спасли меня! – громко воскликнул по-английски молодой человек в клетчатой жилетке и уже без головного убора, который остался на перроне.

– Не преувеличивайте, я сделал первое, что пришло мне в голову, – тоже на английском ответил его спаситель.

Кондуктор продолжал стоять на площадке, ни слова не понимая, о чём говорят его пассажиры, и озабоченно размышляя, как им объяснить без дерзостей, что уже следует проследовать в вагон. Первый класс всё-таки, да и господа – иностранцы. Служащий обратил на себя внимание лёгким прикосновением руки к плечу одного из собеседников:

– Месье… Соизвольте… – красноречивым жестом кондуктор открыл дверь и пригласил пассажиров проследовать внутрь.

– Чертовски приятно встретить земляка, надеюсь, Вы с островов?! Генри Томсон! – представился опоздавший.

– К Вашим услугам. Джеймс Кларк, – протянул руку новому знакомому его спаситель.

– Месье… Вагон застудите! Да что ж за напасть такая… – продолжал причитать проводник.

Направившись вдоль прохода, расположенного по центру, вглубь вагона, новые знакомые, уклоняясь от носящихся со скоростью породистых скакунов близнецов, выяснили, что к тому же, у них и места рядом.

– Чувствую, выспаться нам не удастся, – кивнул в сторону детей Генри Томсон, расплывшись в улыбке.

– Можно? – Завидев подол знакомого фиолетового платья, Джеймс Кларк для приличия постучал по перегородке.

– Войдите, – прозвучало в ответ по-французски.

– Мадемуазель француженка? – восхищенно промолвил Кларк.

Несколько смутившись, барышня ответила:

– Нет, вы ошиблись. Я родилась и выросла в Санкт-Петербурге. Просто правила приличия…

– Не утруждайте себя правилами приличия! – на ломаном русском почти прокричал Томсон. – Этот французский… Терпеть его не могу. Насколько русский говор сложен, настолько он мне приятен. Вам, Кларк, надеюсь, тоже?

– Соглашусь. Если мы находимся на гостеприимной земле России, то давайте говорить на этом языке. Разрешите представиться, Джеймс Кларк.

– Генри Томсон, корреспондент «Морнинг пост». Хоть моё имя имеет французские корни, как Вы понимаете, я англичанин. Кстати, Джеймс, вы так и не оправдали моих надежд! Вы англичанин? Я догадываюсь только по отсутствию этого бешеного американского акцента, да и встретить янки в этих краях, вот так, в поезде, было бы весьма неожиданно.

– Я из Лондона. А Вам, Томсон, все потеря американских колоний покоя не даёт? – усмехнулся Кларк, подбирая с дивана свою небрежно брошенную трость с серебряным шаром. – Впрочем, для подданных королевы Виктории мы себя ведем не слишком учтиво, не дав возможности леди представиться. Не так ли?

Согласившись, Генри Томсон рассмеялся и принял стойку «смирно», как заправский вояка, демонстрируя новой знакомой свою готовность услужить:

– С кем же судьба свела нас, уже сделав путешествие в Варшаву незабываемым?

Барышня, поборов смятение от такого напора, к которому она не привыкла, воспитываясь в стенах родного дома, взяв двумя пальцами краешек платья, представилась:

– Татьяна Борисовна Данзас. К вашим услугам.

Томсон щёлкнул каблуками и уселся на положенное ему место, поставив рядом с собой саквояж. Его новоиспечённый товарищ, все же, остался стоять, задумавшись о чём-то своём, и потом промолвил:

– Прошу меня простить трижды, как минимум… Это Ваш батюшка был секундантом на дуэли Пушкина?

Неловко улыбнувшись, юная девушка ответила:

– Мне этот вопрос задают почти каждый раз, когда узнают мою фамилию… Нет, секундантом был мой дядюшка, Константин Карлович, он в чине генерал-майора, а папа́ мой скончался год назад… Его звали Борис Карлович, он служил обер-прокурором.

– О… Простите меня, я имел неосторожность затронуть трагические события вашей судьбы, это непростительно… – принялся оправдываться Кларк.

– Что вы, что вы, не волнуйтесь. Боль уже уходит. Тем более, что я самая младшая в семье, и всё внимание отца всегда и так доставалось мне…

В силу ограниченности пространства и отсутствия дверей, салон вагона напоминал светский раут, за исключением носившихся по проходу детей. Немногочисленные пассажиры первого класса быстро познакомились, после того, как кондуктор предложил чай. Как и предполагал Джеймс Кларк, отец сорванцов, не смотря на его свирепые взгляды, не дававших покоя никому вокруг, оказался действительным статским советником в отпуске по фамилии Обухов. На обращение в соответствии с правилами этикета «Ваше превосходительство» господин Обухов поморщился и ответил Томсону:

– Оставьте эти ваши условности. Я мог и не говорить, а петлиц у меня нет, так что, я в отпуске, и в путешествии можно и без этого.

– Какие же петлицы на вашем мундире? – нескромно поинтересовался корреспондент.

– Министерства путей сообщения.

Кондуктор, разносивший из буфета выпечку к чаю, чуть не поперхнулся, схватившись за перегородку:

– Нижайше извиняюсь, – покачнувшись с подносом в одной руке, проводник наступил на ногу «Его превосходительству» и, не дожидаясь ответа и проклиная судьбу, от греха подальше отправился в дальний конец вагона.

К вечеру атмосфера в вагоне уже напоминала домашнюю, выбивался из неё только святой отец, погрузившийся в чтение теологической книги.

Томсон всё вился вокруг действительного статского советника, выпытывая всякие подробности устройства железных дорог в России, но того постоянно отвлекали дети и разговор не клеился, в отличие от беседы его супруги и милой попутчицы англичан, Татьяны Данзас. Так прошёл целый день пути.

– Джеймс, всё же чувствую, что бесконечно обязан вам. Предлагаю проследовать в вагон-ресторан, где с меня угощение.

– Думаете, откажусь? Нет уж. В обществе столичной русской элиты чувствую себя неловко. Мне не о чем с ними говорить. Пойдёмте, Генри! Отдадимся в руки Бахуса! Но я не настолько поизносился и за себя заплачу.

– Ну, хотя бы выпивкой могу угостить? – Томсон не унимался.

Новинка железных дорог – вагон-ресторан, имел внутри вид весьма презентабельный, если не сказать – шикарный. Стены и потолок были отделаны тяжелыми бежевыми обоями в вертикальную полоску, столы накрыты белоснежными накрахмаленными скатертями, мягкие стулья обиты малиновым трипом, как и диваны в первом классе, окна драпированы подвязанными по бокам широкими лентами шторами и ламбрекенами, пол покрыт ковром с высоким ворсом, заглушающим не только звук шагов, но и стук колёсных пар.

– Ого! Я здесь готов провести весь остаток пути до Варшавы! – резюмировал своё первое впечатление Томсон, оглядываясь вокруг.

– Изволите отобедать? – в проходе между столами салона для курящих появился официант в отутюженном белом переднике с таким же безупречным полотенцем на левой руке.

Одновременно кивнув в ответ, англичане проследовали к крайнему столику, что располагался возле буфета с хрусталём и шкафа с книгами.

Через десять минут человек принёс запотевший графинчик водки и холодные закуски.

– Извольте… – официант налил холодную жидкость в рюмки на высоких ножках и отвесил поклон. – Горячее как скоро подавать?

– Не торопитесь, милейший… Времени у нас предостаточно, в вагоне тоскливо, дорога длинная. Посматривайте, – поручил официанту Джеймс Кларк, заправляя за воротник специально для этого поданную салфетку.

– Как будет угодно, господа… В таком же подобострастном поклоне, пятясь задом, человек удалился на свой пост при входе, чтобы не пропустить следующих гостей.

– Положено коснуться бокалами так, чтобы несколько капель напитка, всколыхнувшись, перелились в бокал человека, с которым ты пьёшь. Это значит, что питьё не отравлено. И русские желают при этом здоровья, вы знали об этом, Джеймс? – держа рюмку за ножку, спросил журналист.

– Наслышан. Ваше здоровье! – Кларк тоже поднял рюмку и ритуал пития начался согласно русского обычая.

Наколов вилкой кусочек прекрасной балтийской сельди, корреспондент картинно поморщил лицо, но закусил всё же с удовольствием:

– Я так скучаю за хорошим виски. С трудом переношу эту их водку и всё, чем требуется её заедать. Ну, ничего, еще неделя-другая, и я дома. Там уж ни в чём себе не буду отказывать.

– Счастливец. Мне еще долго по Европе каблуки сбивать.

– Я так и не знаю вашего рода деятельности? Какими ветрами вас занесло в Россию? – не отвлекаясь от замечательного жульена, продолжил беседу Томсон.

– Нечто приближённое к коммивояжеру. Контакты налаживаю. Еще не решил для себя, где можно тут заработать. За то вас, Генри, видно издалека… Настоящий репортер. Ушлый и хваткий.

Официант, обратив внимание на пустые рюмки гостей, тут же их опять наполнил, профессиональным движением не дав капле, повисшей на горлышке графина упасть на девственно чистую скатерть.

После очередного тоста, после того, как путешественники утолили голод, Томсон достал из кармана портсигар и предложил своему новому знакомому закурить.

– У меня свои, спасибо… – чиркнул спичкой Джеймс Кларк, дав прикурить собеседнику.

Приняв расслабленную позу, Томсон опёрся на спинку дивана и наслаждался хорошим табаком, глядя в окно. Состав замедлил ход, и в свете вокзальных масляных фонарей прямо напротив вагона-ресторана появилась вывеска станции – «Бѣлая».

– Смотрите, Генри. Наша пресловутая пунктуальность, оказывается, не является исключительной, – Джеймс Кларк обратил внимание собеседника на название станции. – По расписанию, мы должны прибыть сюда в 9:40 вечера. Полюбуйтесь, – часы на цепочке показывали ровно обозначенное в расписании время.

– Это Вы, Джеймс, говорите человеку, которого втянули почти за шиворот на подножку уходящего поезда?! – корреспондент громко рассмеялся, да так, что сидевшие за соседним столом пассажиры вынуждены были одновременно окатить его презрительным взглядом.

Заметив это, журналист негромко продолжил:

– Вот за эту чванливость и не люблю русских. Такое впечатление, что цель их жизни – соответствовать костюму. Даже не могу себе представить ситуацию, при которой они искренне смеются.

– Это вы зря, Кларк. Русские достаточно искренни. Порой даже, эта искренность перестаёт быть трогательной и становится навязчивой.

Кларк налил остатки водки по рюмкам, опередив официанта, и поднял одной рукой графин вверх, чтобы тот заменил его на полный.

– Не торопитесь, Томсон? Ещё горячее не подали, а вы уже навеселе.

– Да, навеселе! Есть повод! Самый непунктуальный англичанин таки впрыгнул в уходящий вагон и его репутация спасена. Благодаря вам, Джеймс. Дайте свой лондонский адрес, я пришлю вам лучшего эля! – голос журналиста опять стал неприлично громким – недаром водке он предпочитал виски. Любимый спиртной напиток русских делал его гиперобщительным и неудержимо жизнерадостным.

– При расставании, непременно… – несколько задумавшись, ответил ему Джеймс. – А что там с вашей репутацией, мой друг?

– Ооо! Вы не представляете, что сделали для меня. Это поезд везёт не корреспондента – он везёт данные особой важности для Адмиралтейства, – почти шепотом заговорщицким тоном прошипел журналист. – Когда меня представят Её Величеству в связи с наградой, я непременно упомяну вас, мой друг.

– Ммм… Боюсь, мой вклад в это дело слишком скромен. На что рассчитываете? Орден святого Георгия и Михаила? Или сразу на Орден подвязки замахнётесь? – с ухмылкой спросил Джеймс Кларк.

– Вот зря вы так, мой друг. Какой награды, по-вашему, достойна информация о планах укрепления форта Константин в Кронштадте? – голос корреспондента стал опять тихим и загадочным.

– Это зависит от их правдоподобности и глубины. Поверхностные сведения никому не интересны. Вся Европа знает, что после Крымской войны русские занялись и своим флотом, и своими береговыми укреплениями.

– Коммивояжер, говорите, Джеймс? – ухмыльнулся Томсон. – Гражданским, чтобы подобрать слово «береговые укрепления», нужно время. А вы выпалили его, не задумываясь. Раскрывайте, Кларк, свои карты, какого рода ваша коммерция?

Выдержав паузу, для того, чтобы насладиться вкусом запеченного перепела, Джеймс протёр салфеткой уголок рта и ответил:

– От вас ничего не скрыть, мой друг. Да, я знаком с фортификацией и пребывал в Петербурге в поиске контактов со здешним морским ведомством. Подряды ищу.

– И как, безуспешно?

– Пока да. Надежд не оставляю.

– У них всегда так. Долго запрягают, но быстро едут. А что касается ордена – ну, не знаю. О титуле даже не думаю. Этот Клиффорд такой скряга, будто со своим всегда расстаётся.

– Кто это? – вытерев руки салфеткой, Джеймс испил из высокого стакана квас и сразу же опять долил себе из кувшина прохладного напитка.

– Ооо, мой друг… давайте выпьем.

Кларк не стал отговаривать своего собеседника, только в отличие от него едва выпил треть рюмки.

– Клиффорд – это серый кардинал. Его нигде нет, но он вездесущ. Спросите, где он служит – и я вам точно не отвечу, Джеймс. Вхож в Адмиралтейство. Причём, не только вхож. Но и уважаем. Даёт распоряжения, приказы.

– Вы журналист, говорите, Генри? – уколол его Кларк. – Раскрывайте карты, какого рода ваша журналистика!

За окном плавно покачивающегося вагона была кромешная тьма. О том, что поезд движется, напоминал только перестук колёс на стыках, да резкое качание состава на стрелках. Несильно ударившись о декоративную перегородку, разделяющую диваны, Генри взялся за голову:

– Да, это не Саутгемптонская линия, точно… Один один, ничья, Джеймс.

Теперь для силы голоса крепко выпившего лондонского корреспондента не было никаких помех – дело шло за полночь, салон ресторана опустел, поужинавшие пассажиры отправились опочивать, и лишь одинокий и уставший официант сидел в дальнем углу, изредка поглядывая в сторону задержавшихся гостей.

– Еще водки, официант! – неловко махнул ему Генри и в ответ ему прозвучало неизменное «Сей момент».

– Я всё-таки репортер. Это моё призвание. А лорд Клиффорд – это моя удача. Кстати, Джеймс, могу представить вас ему. Знаете, по крайней мере, ваши поездки в поисках подряда от морского ведомства могут быть щедро оплачены. Фунты лишними не бывают. Не обижаетесь?

– Нисколько. Такое connaissance было бы весьма кстати. Только почему он должен мной заинтересоваться? – справедливо заметил коммивояжер.

– Потому, Джеймс, что ему нужны глаза и уши в России. Он знает, как здесь всё устроено. Советом может помочь. А главное, – корреспондент издал неприличный звук, какой иногда случается после обильного возлияния, – простите… Главное – что ваши наблюдения будут оплачены. Иногда он будет просить где-то побывать, что-то осмотреть. В рамках разумного, да и это совершенно не опасно.

– Шпионить что-ли?

– Ну зачем же так… Разведывать во благо Королевства.

– Такого рода деятельность мне не ведома, – задумчиво ответил Кларк.

– Мне тоже казалось, что это немыслимо, но после того, как я побывал в Константинополе в паре нужных мест и получил десять фунтов только лишь за то, что внимательно огляделся вокруг, я понял, что «не Боги горшки обжигают». Вы меня понимаете? – в тоне репортёра появилось нечто высокомерное, отеческое. – Судьба благоволит мне. Я ещё и в пути смогу выступить! Действительный статский советник – милейший человек, а по должности, судя по всему – знатная шишка из нужной сферы, да и леди эта, как её имя? Татьяна? Дочь обер-прокурора… очень перспективно.

– Побойтесь Бога, Генри… – заметил Кларк, расправляясь с гарниром. – Её батюшка скончался год назад, разве вы не расслышали? Но я уже начинаю понимать, да… Смогу ли так, не знаю. Я больше по части металла, пока что мне покорились пороги разных министерств и комитетов. Только лишь пороги. Дальше не продвинулся.

– Чёрт с ней, с этой леди тогда. Действительным статским советником займусь. А лорд Клиффорд – это ваш шанс, Джеймс. Направит, оградит от ошибок и лишней траты времени. Точно вам говорю. При удачном раскладе – ещё и протекцию составит.

– Протекцию? У русских в министерстве? – искренне рассмеялся Кларк.

– Ну, может не в самом министерстве, но говорю же вам, серый кардинал. О его реальных возможностях можно только догадываться. Скрытный, нарочито вежливый, внимательный и с чертовски глубокой памятью. Текст воспринимает на слух и способен его воспроизвести в точности.

– Демоническая личность на фоне наших либералов?

– Так точно. Однажды я ему статью прочёл, так он через две недели её развернуто процитировал и указал, где у меня фактическая ошибка.

– В заботе о моём успехе вы совершенно забыли о своем. Поделитесь радостью, Генри, может я проникнусь и буду готов к разговору с вашим лордом.

– Всё проще простого, Джеймс. В Кронштадт, как вы знаете, гражданскому просто так не попасть, что уж говорить о подданных Её Величества королевы Виктории. Вот, Клиффорд и попросил меня посмотреть на остров с разных сторон и точно описать береговую линию. Но я же пошёл дальше! На одном из приёмов случай свёл меня с морским офицером, который там служит. Некто Рязанов. Капитан-лейтенант, если я разбираюсь в погонах. Парень разговорчивый, да и выпить не дурак. По всему вижу – не из состоятельных дворян. Хорохорится, но не шикует. Налейте, а, Джеймс?

– Если от этого зависит красочность вашей истории, то – пожалуйста, – Кларк недрогнувшей рукой наполнил рюмку напротив, а себе долил лишь до половины, но Томсон на такие подробности уже не обращал внимания, он был не в той поре.

Залпом выпив очередную порцию, журналист шумно выдохнул, как его научил Рязанов на приёме, и, не закусывая, эмоционально продолжил:

– Лорд Клиффорд наставления как-то мне давал, о том, что одежда говорит о человеке очень многое. Даже, если это форменный мундир. Познакомившись с Рязановым, я быстро его к себе расположил. Знаете, это не часто удаётся. Так вот, разговаривая с капитан-лейтенантом о манерах высшего света Петербурга, я обратил внимание на галуны его мундира.

– И как галуны помогли вам? – Джеймс искренне и заинтересованно слушал историю приключений лондонского журналиста в высшем свете Петербурга.

– Да очень просто, Джеймс! Это был парадный мундир. Молодой офицер, находящийся на действительной службе одевает его крайне редко. А галуны слегка подтёрты. Значит – их давно не переставляли, а уж новый китель этот офицер позволить себе и подавно не может. А? Как вам, друг мой?

– Интересное умозаключение. Я вообще не догадывался, что столь пристальное изучение верхней одежды может привести к каким-то логическим выводам.

– Вот-вот, а ведь это на поверхности, не правда ли? – ликовал журналист.

– И что было дальше? Я заинтригован.

– Дальше, я пообещал капитан-лейтенанту, что он будет упомянут в моём репортаже о высшем свете русской столицы и спросил, насколько велики его финансовые затруднения.

– Думаю, это дуэль.

– Знаете, он побагровел поначалу, но сдержался. А потом неожиданно спросил, с чем связан вопрос. И я ему в лоб – с желанием помочь деньгами взамен на мелкую услугу. Он ходил до окончания приёма в раздумьях, а потом поинтересовался, в какого рода услугах я нуждаюсь. Ну и я его попросил перерисовать план батарей. Парень оказался падок на деньги и спросил, сколько будут стоить планы перспективных сооружений форта Константин. О такой удаче и мечтать не приходилось! О сумме сговорились, Рязанов попросил три дня. И вот я в поезде! – с нескрываемой радостью Томсон погладил свой саквояж, с которым он не расставался.

– Я так понимаю, предмет вашей гордости внутри? – Кларк изобразил неподдельное удивление.

– Так точно, господин Кларк! – ликующе ответил репортер. – План будущего расположения пункта наблюдения с оптическим дальномером системы Петрушевского, схема прокладки кабелей до фортов Александр I и Павел I и главное – место проведения работ для строительства колодцев под орудия системы Паукера!

– Потрясающе. Так просто с ваших слов, что я уж и не знаю, кто войны выигрывает, генералы или шпионы… – И дорого взял капитан-лейтенант?

– Пять фунтов.

– Это везение, Томсон.

– Везёт сильнейшим, вы помните? Немного наблюдательности, в меру напора и решительности – и вот он, результат – перевязанная стопка сложенных вчетверо чертежей.

– Так давайте же поднимем бокалы за сильнейших! – Джеймс, искренне восхищенный блестящим экспромтом, который провернул Томсон в Петербурге, поднял руку и человек тут же оказался рядом. – Счёт, пожалуйста.

Официант облегчённо выдохнул – его глаза уже слипались. Часы над входом показывали час и двадцать минут ночи.

– Скоро ли Вильна, голубчик? – с акцентом спросил Кларк.

– Через пять минут.

– Долго стоим?

– Час и десять минут. Паровоз наберет воду и уголь, после этого отправимся дальше.

– Отлично. Мы с другом хотели бы подышать свежим ночным воздухом, тем более, он несколько не в форме, – Кларк кивнул в сторону своего собеседника, который только что был полон ликования, а теперь клевал носом. – Ты нас выпустишь из своего вагона, чтобы мы не шли в обход?

– Не положено… – прозвучало в ответ, но фраза «оставьте себе на чай» произвела магическое воздействие.

Только состав остановился на перроне вокзала Вильны, как из вагона-ресторана на него спустились два нетрезвых, но хорошо одетых путника, нечленораздельно, но громко напевавшие какую-то английскую песню. Оба тут же попали в поле зрения городового, уже потянувшегося за блестящим свистком, но один из них, тот, что был одет в длинное пальто и желтые перчатки, тут же приложил палец ко рту своего друга и, улыбнувшись, кивнул полицейскому. Страж порядка смилостивился – с кем не бывает.

– Поезд отправляется через час и пять минут! – строго сказал городовой, на что в ответ получил еще один поклон и временные гости Вильны отправились через здание вокзала на ближайшую площадь для ознакомления с местной архитектурой и в поисках свежего воздуха.

Спустя час Джеймс Кларк, соблюдая максимальную осторожность, чтобы не разбудить своих спящих попутчиков, добрался до своего кресла, так любезно разложенного в ночное положение кондуктором. Два коротких паровозных свистка возвестили об отбытии поезда № 5 до Варшавы…

– Уж не знала, как вас разбудить, мистер Кларк! – Татьяна Борисовна (хотя для барышни немногим более двадцати отчество не к лицу) отпустила своему попутчику по креслу взгляд такой энергетической силы, что казалось, он мог бы прожечь штору на вагонном окне, окажись Джеймс Кларк позади неё.

– Простите, я доставил вам неудобство? – англичанин старался говорить не слишком сильно, явно ощущая характерный запах, исходивший от него.

– Неудобство? Вы, милый государь, так храпели, что близнецы, измученные вашими ночными трелями, только пару часов назад заснули и теперь спят без задних ног, несмотря на солнечную погоду.

За окном действительно распогодилось, от чего в вагоне стало заметно теплее.

– Один момент… – Кларк удалился в клозет, где пребывал довольно долго. Спустя почти четверть часа перед Татьяной Борисовной предстал совершенно другой человек – гладко выбритый, с расчёсанными усами и благоухающий не дешевым одеколоном.

– Где же ваш жизнерадостный друг? – удивлённо кивнула барышня на пустое кресло.

Несколько замявшись, Кларк ответил:

– Он посчитал нужным выйти в Вильне. У него неожиданно изменились планы. Творческий человек, как перекати-поле. Так у вас называют это растение? Ветер им хозяин.

– Ветер в голове? – с укором заметила девушка.

– Я не знаю. Мы с ним вчера при отправлении познакомились.

– И что же, вы вот так его запросто отпустили? – немного тише произнесла барышня, обратив внимание, что батюшке мешает их разговор, отвлекает от чтения.

– Думаю, мне он тут не нужен… Слишком с явным благоговением он на Вас смотрел.

Лёгкий румянец тут же проявился на щеках Татьяны Борисовны, и она демонстративно развернула перед собой книгу. Все дальнейшие попытки мистера Кларка обратить на себя внимание – остроты, диалоги о моде и современных веяниях в живописи будто упирались в стену. Барышня Данзас демонстративно соблюдала дистанцию, с одной стороны, пытаясь не обидеть навязчивого иноземца, а с другой – не позволяя ему перейти черту, которую она сама для себя установила.

– Варшава через тридцать минут! – посреди ночи кондуктор принялся вежливо будить дремавших пассажиров. Состав прибывал в Варшаву точно по расписанию – в 4:03 утра.

– Вас встречают? Еще практически ночь… – на чистом русском языке, уже без акцента произнёс Джеймс Кларк, чем обратил на себя внимание Татьяны Борисовны.

– Да, встречают, удивленная произошедшим переменам, девушка говорила медленно, пристально рассматривая мистера Кларка.

– Ну, тогда я спокоен. И прошу Вас, Татьяна Борисовна, не рассказывайте первому встречному о себе и своей семье. Даже в первом классе. Здесь встречаются негодяи, – «англичанин» двумя руками взял её холодную ладонь и, не отрывая взгляда от грациозной, словно выполненной в мраморе, кисти руки, уж было решился на поцелуй, но затем, быстро совладав с собой, отдалился.

Онемев от удивления, барышня одарила «англичанина» вопросительным взглядом.

– Да, я русский, не пугайтесь. Так вышло. Случайно, – мистер Кларк двумя пальцами достал из кармана жилетки визитную карточку и протянул её оробевшей девушке.