От автора

Лет шесть назад совместно с известным российским мастером детектива Данилом Корецким мы задумывали и обсуждали книгу, в основе сюжета которой – хитро сконструированная транснациональная схема воровства газа, объединившая интересы чиновников и политических оппонентов, находящихся по разные стороны российско-украинской границы и на разных этажах власти. Данил Аркадьевич познакомился с моими набросками, дал интересные советы. В дальнейшем от совместного написания мы отказались.

Тогда я рискнул воплотить идею самостоятельно, и в 2007 году издал повесть «Переплёт». Пятитысячный тираж разлетелся мгновенно, а недавно появилось второе издание. Главный герой – тележурналист и хозяин телекомпании Иван Черепанов и основное место действия – украинский город Лугань так полюбились читателю, что продолжили существование в моих следующих детективах «Переход», «Мизер с тузами» и «Ударная волна». Любопытно, что и Данил Корецкий тоже использовал эти мои наработки в своем романе «Когда взорвется газ?», вышедшем в свет в 2010 году, где также фигурируют и Черепахин (так мы поначалу планировали назвать нашего общего героя), и Лугань.

Надеюсь, выносимая сегодня на суд читателя новая версия задуманного тогда романа, жившая во мне все эти годы, не разочарует. Признаться, я и сам с интересом наблюдал, как поведут себя герои в ситуациях, ставших порождением парадоксов и гримас нашего времени. Так получилось, что в этой книге продолжили свою жизнь многие персонажи «Мизера с тузами». Поэтому роман «Газовый контракт» можно считать его продолжением. В «Газовом контракте» много любви, коварства и предательства. И, как в предыдущих произведениях, есть своя философская подоплёка. Двойственность, которая присутствует в каждом нашем жизненном шаге, но которую мы часто не замечаем…

Друзья, получившие на прочтение эту рукопись, единодушно заявили, что взгляд закоренелых холостяков на представительниц противоположного пола слишком критичен и субъективен, и многих женщин может оттолкнуть. Некоторые из них предостерегли, что писать о газе, России, Украине, криминале и выборах для чиновника очень рискованно: «А вдруг кто-то подумает, что ты во всём этом замешан?». На самом деле никого обидеть не хотелось. Но всё же я решил ничего не изменять. Да я и не претендую на объективность – просто излагаю несколько новое и для самого себя видение взаимоотношений мужчин и женщин. Разумеется, с мужской точки зрения.

Все герои и события являются вымышленными, а какие-либо совпадения с реалиями – не более чем совпадения.

 

Глава 1. Азартные забавы для зрелых мальчиков

Черепанов и сам не заметил, как после сорока начали меняться его жизненные ориентиры. Здоровый цинизм незаметно уступил место подзабытой сентиментальности. Это, впрочем, не касалось его отношения к делам и работе – здесь Иван по-прежнему оставался жёстким, прагматичным и успешным руководителем. А в личной жизни – каким-то шестым чувством он понимал, что доброта и душевность делают его более уязвимым, но, когда тебе перевалило за полтинник, можно, наконец, позволить себе жить так, как хочется, и быть таким, как хочется.

Он как бы снова возвращался к юношеской романтичности, испепелённой в своё время жёсткими реалиями бытия. В последние годы своей полухолостяцкой жизни ему удалось найти некий баланс в отношениях с противоположным полом. Когда хотелось побыть одному, можно было побыть одному; когда хотелось, чтобы рядом находилось тёплое, ласковое и заботливое женское существо, тоже не было проблем. При этом Иван научился на ранней стадии идентифицировать проблемных особей и избегать их. Лёгкий флирт без душевного стриптиза и каких-либо обязательств обеспечивал выход эмоций и позволял избегать душевных ран, страданий и прочих негативных симптомов болячки по имени Любовь. Черепанов же о женской жестокости знал не понаслышке. Тернистыми дорогами от неземной любви до жесточайшей ненависти прошли многие его друзья.

В современном обществе идеалистам явно жилось трудновато. Несмотря на возрастающие с каждым годом толпы граждан, приходящих на Пасху в храмы совершить обряд освящения куличей, яиц, а вместе с ними выпивки и закуски, праздник для очень многих из них сводился к массовой попойке и обжорству. В большинстве своём люди перестали верить в Бога и с лёгкостью готовы были оправдывать любые свои поступки, основанные на алчности, жестокости, а отнюдь не любви к ближнему. Каждый – сам за себя и поступает исключительно так, как ему выгодней. Не интеллект и не культура, а беспринципность и наглость как на дорогах, так и в жизни почему-то стали в нашем обществе символом успешности, а не дурного воспитания.

Когда-то, в период бурной свободной жизни после развода, у Черепанова случился банальный курортный романчик. Перед отъездом барышня призналась, что она замужем, у неё есть ребёнок, но отношения с мужем не клеятся.

– Представляешь, кроме дурацких машин и работы, его почти ничто не интересует. В театр он меня водит редко, цветы дарит только к 8 Марта да на день рождения, стихов никогда не читает, а подарки – ну разве шубу купит раз в пятилетку.

– И, конечно, он тебя не понимает, твои проблемы его не интересуют? – у Ивана начала проявляться мужская солидарность.

– Вот именно, не то, что ты, Ванечка, такой умный, такой… ты мне так подходишь, – барышня явно не заметила иронии.

Черепанов, которому от этой дуры с романтическим налетом ничего уже не было нужно, а тем более её проблем и продолжения истории, грозившего осложнениями, решил убить двух зайцев сразу. Поссориться, разрушить иллюзию о своей положительности и сказать побольше обидных, хотя и справедливых нравоучительных слов, после которых она уже вряд ли будет к нему липнуть.

– Понимаешь разницу между спринтом и марафоном? Марафонца можно обвинить в том, что он бежит свою длинную дистанцию слишком медленно – в несколько раз медленнее, чем спринтер стометровку. Только марафонец в таком темпе и километра не выдержит – издохнет. Короче, объясню более понятным для тебя языком. Твой муж – нормальный мужик, который заботится о доме и семье. Ему просто некогда разобраться в ситуации и набить физиономию тебе, ну и мне тоже. А ты – романтичная избалованная идиотка, вообразившая невесть что. Да была б ты моей женой, – при одной этой мысли Черепанова одолел ужас, – я разбил бы у тебя, неряхи, на голове немытую с вечера посуду и заставил бы сжевать вот этот брошенный в цветочный вазон окурок. Посмотри на себя в зеркало: тебе не шампанское пить, а на диете сидеть нужно. И духами от тебя несёт, и красишься ты безвкусно…

– Псих ненормальный, а я-то думала… поверила, дура, – с дрожащим подбородком, разрываемая гневом и обидой, девица выбежала из номера.

Иван остался крайне доволен таким исходом приключения, но выводы сделал.

Впрочем, не все же такие. Он вспомнил, как включил весь свой арсенал для завоевания понравившейся ему на семинаре аспирантки, а та его откровенно отшила: «Я же вам сказала внятно: я за-му-жем».

– И можно подумать, мужу никогда не изменяете?

– Я себе не изменяю, это понятно?

Такой красивый ответ Черепанова тогда очень впечатлил. Вот это да! Вот она, барышня, достойная уважения. Он потом многим цитировал эту фразу. И не факт, что никто из знакомых девушек не взял её на вооружение. Но это только фраза. И соответствует она только моменту, в который произносится. Тебе нравится такой образ – почему бы его для тебя не сыграть?

Мужчины легко верят то, во что им хочется верить. Ожидая предложения, барышня говорит жениху желанные слова: «Я в принципе не способна на предательство и измену». А он развесил уши и распустил слюни – мечтал о такой всю жизнь, уж она-то нож в спину не воткнет. Не факт, что через несколько лет не только не воткнет, но и провернет, чтобы больней было, ещё и оправдание придумает: мол, не понимал, стихов не читал. Впрочем, мы, мужики, куда похлеще будем, если честно на себя в зеркало посмотреть. Иван вспомнил, как прошёл мимо нескольких совершенно замечательных девушек, с которыми его сводила судьба, – просто использовал их чувства, не оценив по достоинству. Видимо, не дозрел на тот момент до этого внутренне. Тогда их душевные качества, искреннее тёплое и заботливое отношение к нему на фоне его мужской самоуверенности не входили в приоритетную шкалу оценки и не воспринимались как нечто главное.

С другой стороны, мы часто идеализируем неиспользованные возможности. А как бы оно повернулось в жизни – кто знает? Так устроен мир. Многие возможности даются нам, когда мы не умеем их оценить и воспользоваться ими. А когда они закрываются, понимаем, что потеряли, но уже поздно. «Несвоевременность – главная драма», – гениальная формулировка автора и певца Талькова как нельзя лучше подходила к этим жизненным наблюдениям.

Черепанов не хотел себе признаваться в том, что эти его размышления были связаны с досадой на Ольгу, сначала поманившую его на огонёк, а потом, когда он стал относиться к ней так, как не относился в последнее время ни к одной мечтавшей об этом женщине… Впрочем, ну её. Размышления Ивана прервал звонок из столицы. Интуиция подсказывала, что сейчас ему могут сделать предложение, которое уже обсуждалось, – возглавить окружной предвыборный штаб. Полгода напряга, рисков, нервов, недосыпания, но, если правильно сыграть эту партию, откроются совершенно новые возможности.

Он уже собирался ответить, как вдруг стало темно: кто-то закрыл ему глаза маленькими тёплыми ладонями. Несмотря на неожиданность, Иван даже не вздрогнул. Собственно, он ничего не успел ни сказать, ни понять. Через секунду они уже целовались с Ольгой посредине двора, как школьники.

А телефон продолжал жужжать настойчиво-раздражённо. Звонивший явно не привык, чтобы ему так долго не отвечали.

* * *

Нестерпимая жара степной Украины всегда в одно и то же время года наваливалась на город, со всей своей жестокостью выжигая газоны, опаляя листья кленов и каштанов, заставляя людей уходить либо в тень кабинетов, либо в отпуск. Ещё недавно буявший молодой, свежей зеленью город превратился в место пыток для тех, кто не осчастливил себя поездкой на курорт либо в лес. Разве что торговцы мороженым, пивом и прохладительными напитками хоть и потели и страдали не меньше других, по-своему любили эту пору года: солидная денежная компенсация в виде возросших в несколько раз доходов их вполне устраивала.

Среди прочих страдальцев, вынужденных в жарком июне жить перебежками от кондиционера к кондиционеру, Семён Григорьевич Портной чувствовал себя особенно ущербным. Не тот уже возраст, статус, привычки. Тучноватый организм талантливого финансиста не прощал хозяину такой фамильярности, как преодоление лестницы на седьмой этаж без лифта. А к бизнесу на прохладительных напитках Портной, увы, никакого отношения не имел.

Семён Григорьевич, проклиная руки монтёра, повесившего на лифте табличку «Не работает», превозмогая одышку и чертыхаясь, налег всем телом на дверь, расположенную под надписью «Телекомпания Зенит», и ввалился в коридор, наполненный прохладой кондиционируемого воздуха.

«Неужели нельзя было разместиться где-либо пониже? Что, без вида на крыши старого города к этим самовлюблённым гениям вдохновение не приходит?» – привычка брюзжать, разговаривая с самим собой, позволяла Семёну Портному как вовремя выпускать пар, так и скрывать от окружающих свои истинные мысли, оставаясь при этом внешне обаятельным и приятным человеком.

Давным-давно он вывел для себя формулу поведения на людях и неуклонно её соблюдал: не следует нагружать своими проблемами окружающих. Как минимум, они выслушают тебя, и ты останешься в их памяти как обиженный людьми либо обстоятельствами человек, а при случае они скорее всего ещё и приложат руку к усугублению твоей проблемы. Его покойная мудрая мама, как и любая другая любящая еврейская мама, учила с детства: «Сёма, не создавай людям проблемы, ты всё равно не нужен никому, кроме мамы».

– Вы к кому? – седой охранник лет шестидесяти прервал мысли Портного, устремив на него взгляд, полный решимости оберегать неприступность вверенных ему границ.

– Боже мой, вы меня не знаете… Вы новенький? И шо я сейчас должен говорить? – Семён Григорьевич никогда не стеснялся своего одесского происхождения, чем иных своих собеседников откровенно развлекал, но некоторых вводил в ступор. В мире людей, произносящих «г» настолько мягко, что, казалось бы, уже дальше некуда, Портному удавалось делать это еще мягче. И это его, с одесским привкусом, «шоканье» доставило Семёну Григорьевичу в своё время много неприятностей. Но он и не думал никогда подражать дикторам телевидения или партийным боссам, боровшимся за культуру речи и на трибуне, и за столом. Семён всегда считал деньги – это была его профессия, и он знал её отменно, зачем ему дикция?

Ещё на заре кооперативного движения, когда стало «всё можно», у многих наших соотечественников от свалившихся на них возможностей и капиталов закружились головы. Однако вскоре выяснилось, что шальные деньги уходят так же быстро, как и появляются.

Умение не спускать на радостях первые заработанные капиталы, не афишировать яркой жизнью их количество спасло Семёна от встреч с «быковатыми» парнями в спортивных костюмах, от пристального внимания разного рода «ищущих спонсоров» организаций – общественных и не очень. Но скрыть своё умение обращаться с капиталами, талант финансиста он всё же не смог. Конечно, его первый кооператив показался бы сейчас любому из сограждан мелкотой базарной – пояса, сумки, кожгалантерея, а тогда это был удел людей рисковых и талантливых. Довольно скоро Семён, имевший бухгалтерский диплом Института советской торговли, нашел практическое применение своим знаниям. Сумочки да пояски – тема вечная, но имеющая свой предел, а вот сами деньги как товар – здесь поле непаханое. И ведь мало кто задумывался, что деньги – они тоже имеют свою цену, и их цена – это время. Его первым финансовым учреждением стал ломбард.

Несчастные старушки, приносившие фамильное золото; игроки, оставлявшие увесистые золотые цепи и «печатки» для расчёта с победителем ночных игр в карты или рулетку; мелкие прохиндеи специфичной наружности, сдававшие почему-то исключительно женские цепочки и кольца; милиционеры, часто ловившие этих прохиндеев на выходе и возвращавшие их назад уже с понятыми, – вся эта публика жила рядом с ним, в одном городе. Но они жили по одним правилам, а Портной – по другим. Семёну не доставляло радости зарабатывание денег на несчастьях других, он даже корил себя за это, мол, ростовщичество никогда не было в почёте. История знала много случаев, когда разъяренная толпа громила ростовщиков, а если учесть его национальные корни, то были все шансы попасть под каток истории, если бы он повернул в сторону местности, где обитал Портной, так что Семён все чаще задумывался, как жить дальше.

В один из прекрасных с точки зрения его карьеры дней он попал в компанию на преферанс, куда его пригласил старый знакомый Ваня Черепанов.

Семён до тех пор никогда не считал его серьёзным человеком: как можно зарабатывать себе на прокорм писаниной, – это же так нестабильно. Известно, что муза крайне непостоянная барышня. Где она обитает – никто не знает, чем питается – никто не видел, и поэтому неизвестно, чем её приманивать. Поговаривают, что приходит она в головы писак, а особенно поэтов, под воздействием алкоголя или какой-нибудь ещё гадости, – как же можно ей доверять своё будущее и свою печень? Кому ты будешь нужен потом с желтым лицом и пачкой таблеток? А если в поисках сюжета ещё и неприятностей на свою задницу сыщешь? Рискованно. Конечно, как обычно, эти свои рассуждения Семён сложил в карман и никому не показывал, посему пуля была расписана в атмосфере дружеского ржания, подколок, на какие имели право только очень давние и хорошие знакомые, а также в сопровождении небольшого количества хорошего коньяка.

На выходе из подвальчика, служившего конторой некоему «ООО», хозяин которого гостеприимно принял своих товарищей по преферансу, Семён закурил и с некоторым удивлением пронаблюдал, как Иван нажал на брелок сигнализации, и зажглись фонарики очень модного на то время автомобиля «паджеро». Небольшой трёхдверный джип синего цвета тогда мог вполне идентифицировать своего владельца как успешного и уверенного в себе человека. Стало быть, таким и стал его старый знакомый Ваня Черепанов.

– Ого, публика ликует, эффектный выход, Ваня! Ты хоть не разбоем промышляешь? – Семён расплылся в улыбке.

– Промышляю всё тем же: интересуюсь событиями, происшествиями, обстоятельствами, потом их слегка поджариваю на своей редакционной кухне, и на выходе имеем аппетитное блюдо, готовое к продаже. Никакого криминала, всё больше о криминале.

– Я не перестаю удивляться! Такое продаётся, наверное, дорого, раз ты в своей машине сидишь на той же высоте, что и водитель троллейбуса.

– Ты знаешь, Сёма, если честно, то не очень-то и дорого, – больше удовольствия, чем денег.

– Ну, не ставь меня в тупик своими штучками, ты ведь и не разбойник, и не Бармалей, откуда в наши дни такое счастье? – Семёну всё не давал покоя вопрос внезапно возникшего материального благополучия товарища. – Колись, дружище, я тебя два года не видел, и ты меня весьма порадовал: хоть у кого-то дела в гору пошли.

– Сёма, ты, как обычно, чрезвычайно любопытен, а о себе – ни слова. Прямо как настоящий партизан. Садись, дружище, подвезу, ты всё там же, на бульваре?

– Та да, пора бы уже и переехать поближе к центру…

Двери дорогой машины издали два специфичных «японских» хлопка (именно за такой звук открывания-закрывания дверей их так любили), и экипаж тронулся.

– Слышал о твоих заведениях, Сёма, слышал… Не надоело ещё обирать заблудших земляков?

– А у меня мёдом не намазано – не прилипнешь, есть временные трудности – приходи, поможем, чем можем, всё по-честному. Курочка – по зёрнышку.

– Всегда восхищался вашей диаспорой. Фамилия у тебя трудовая – Портной, настоящий еврейский ремесленник, работаешь на деньгах – тоже по профилю, а ведёшь себя, как секретный физик-ядерщик, – полный набор лучших качеств банкира.

– Ну, что вы, друг мой, я скромный ростовщик и звёзд с неба не хватаю, не трогайте меня, и я не трону вас, нам чужого не надо.

– Ты когда-нибудь задумывался, почему тебя судьба выкатила на этот путь?

– Я тебя умоляю, Ваня, это разговор о вечном, ты же умный, историю нашего народа знаешь.

– Так и я об этом: в старушке Европе что ни банк – его хозяин твой земляк.

– Я не понял: это комплимент или наезд?

– Сёма, это предложение.

– Сейчас мне, Портному, кацап Черепанов будет делать предложение. Не смешите меня, я не барышня, и замуж мне не нужно, – Семён искренне рассмеялся.

– В нашем любимом с тобой городе готовится к открытию одно весьма солидное финансовое учреждение. Гораздо мощнее, системнее и богаче, чем все имеющиеся на сегодняшний день. Корни иностранные, так что недостатка в оборотном капитале не будет. Они ищут заместителя директора по филиалу. Фактически это директор со всеми полномочиями и ответственностью.

– И что, доля малая будет?

– Ты неисправим, Сёма, так же, как и талантлив в своём деле. Сходи поговори, там видно будет, это же совершенно другой уровень!

– Так-то оно так, но сейчас я сам себе хозяин и никому не должен, а там – попадаешь в полное и безоговорочное рабство.

– Дурак ты, ваше благородие. На нынешних условиях тебе удастся поработать до тех пор, пока тебе позволят. Только перейдешь на уровень выше – появятся ненужные компаньоны, и ещё вопрос, больше ли ты будешь зарабатывать, но проблем и хлопот однозначно добавится.

– Типун тебе на язык!

– Говорю тебе, Семён, иди разговаривай, – Черепанов уже подъехал к нужному подъезду и, вырвав лист из блокнота, написал номер телефона. – Потом благодарить будешь, была б у меня твоя башка, долго бы не выделывался. Сошлёшься на меня – они просили человека порекомендовать.

– Так ты, дружище, не только журналист, ты ещё и кадровое агентство! – Семён дружески похлопал Ивана по плечу.

– Не преувеличивай, так, консультациями подрабатываю в определённых кругах.

Так с лёгкой руки Черепанова Семён Портной стал банкиром и с этого пути уже не сворачивал.

* * *

– Скажите Ивану Сергеевичу, что к нему Портной пришёл.

Седой охранник взялся за трубку и пробурчал:

– Что-то вы на портного не очень-то и похожи…

– Если бы вы знали, уважаемый боец невидимого фронта, сколько раз за свою содержательную жизнь мне приходилось слышать эту шутку! Портной – это моя фамилия.

Сконфуженный охранник доложил о приходе гостя и, нажав кнопку, отпустил секцию вертушки. А Портной вдруг сделал для себя любопытное наблюдение. Если раньше в отдельных учреждениях и случались вахтёры – бабушки-пенсионерки в синих халатах или женщины, которых устраивала небольшая зарплата в обмен на свободное время для ведения домашних дел, в избытке гарантированное графиком дежурств сутки – через двое, – в целом по стране их было мало. А теперь что ни конторка – то охранник. Тысячи людей, которые ничего не производят, но которых становится всё больше в небогатой нашей стране. Охранники и заборы – вот и всё, что у нас размножается. Какая-то нездоровая тенденция, с точки зрения банальной логики. И куда мы катимся? Впрочем, чему удивляться, мир не совершенен…

Узкий коридор телекомпании был увешан фотографиями в одинаковых рамочках. Почётные гости прямых эфиров авторской программы Ивана – звёзды, политики, депутаты, знаменитые спортсмены и заезжие знаменитости от эстрады – их фото висели по обе стороны коридора, как медали, и свидетельствовали о рейтинге телеканала.

«Ну, это, конечно, не НТВ – там коридор пошире будет, но трофеев за последний год Иван наш добавил прилично», – Семён Григорьевич оценивающе оглядывался по сторонам. За каждой из дверей создавался продукт, значение которого он никогда не мог отчетливо понять. Почему телевидение имеет такое сильное влияние на умы людей? Включаешь один канал – в стране всё плохо. Переключаешь на другой – всё хорошо. И большая часть народа смотрит не то, что есть на самом деле, а то, что хочет увидеть. Лишь профессиональные политики, их помощники и вся журналистская братия цинично наблюдают за своими конкурентами, как за игроками. Такое себе поле боя, на котором каждый манёвр оппонента можно предугадать, опираясь на ненароком брошенную фразу или ошибку в прямом эфире.

Полководцы за редакторскими пультами делают невозможное, выворачивая наизнанку, казалось бы, самое заурядное событие. И ещё вот эта манера озадачивать зрителя, слушателя, но чаще всего читателя своим умозаключением, заканчивающимся знаком вопроса. Мы как бы и не в курсе событий на все сто процентов, но оцени, наш зритель: «Губернатор не вернётся из отпуска?» А губернатор пошёл в отпуск в этом году не в том месяце, когда все привыкли, и что? Его там паровоз переедет? Но заинтригованный потребитель информации обязательно досмотрит сюжет до конца либо откроет нужную страничку на сайте и прочтет, что, возможно, по мнению засекреченного источника в некоторых узких кругах, при определённом стечении обстоятельств и звёзд губернатор пойдёт на повышение в столицу, – а это не интересно ни для домохозяек, ни для их семей. Где мы и где они? Расскажите лучше, как нам здесь жить, а за «там» мы и так знаем. Слухи материализуются под интригующими заголовками, привлекая, нужно сказать, падкого на сенсации зрителя. Эдакая себе полуправда, облачённая в защитную оболочку вопроса, – мы же спрашивали, но никак не утверждали… И что, если не сбылось? Вы же не подадите на нас в суд – это было всего лишь предположение. Мы ведь тебе угодили, ты же проглотил это, наш потребитель информации?

Конечно, журналист в наши дни – это воин. Нынче уже не осталось нейтральных стран и, соответственно, армий на карте журналистики. Ты обязан примкнуть к какому-либо лагерю, иначе ты не продашь себя и свою добытую с таким трудом информацию. Дальше – все способы хороши, только дай яркий сюжет. Любая трагедия – будь то на транспорте или на производстве, любая человеческая беда превращается в смакование подробностей под соусом «А накажут ли виновных?» «Мы будем следить за развитием сюжета, мы не оставим этого просто так…» И сталкиваются на информационных пространствах грантоеды и просто отрабатывающие свой хлеб журналисты, и остаются после этой битвы погубленные карьеры политиков – людей, которые думали, что они общественно значимы. Под прессом общественного мнения падали диктатуры, а вы тут претендуете на сохранность тайны частной жизни. Наивные!

Быть популярным журналистом – это значит быть в обойме. Ты как звезда эстрады: пропал с экрана – и тебя забыли, на фоне бесчисленного количества дикторов центральных и периферийных каналов запоминаются только лица единиц. Быть в обойме – значит быть готовым разрядить эту обойму в любой момент. Вот только вопрос, в какую сторону, где свои, а где чужие? И такие ли уж они чужие?

Сколько людей за последние четыре года категорически отказались смотреть новости? Да чего там, и я в их числе. Иногда просто тошнит от врывающихся в твою квартиру и портящих аппетит наглых типов с голубого экрана. Торжествующий поток грязи в адрес побеждённых – теперь мы на троне, страна наша, а вы там у себя сидите тихонько и не всплывайте, это наша эра. А через некоторое время – мизерное по меркам истории – ветер предпочтений избирателей изменился, но всё равно к новостям осталось отвращение. Особенно на некоторых центральных каналах. Да, теперь флаги в новостях изменили свой цвет, но, как в анекдоте: «Ложечку уже нашли, но осадок всё-таки остался».

Поток раздумий Семёна Григорьевича прервал бархатный голос черноволосой красавицы секретарши: «Пройдите, пожалуйста, Иван Сергеевич просит прощения, у него был важный разговор».

«Да, Черепанов всегда умел окружать себя красотой», – Портной взглядом зацепился за крутой изгиб на юбке девушки и усилием воли переключил себя на деловую волну.

Сквозь открывшуюся дверь кабинета директора телекомпании «Зенит» пахнуло хорошим кофе.

– Дорогой, здравствуй! – хозяин кабинета прошёл навстречу гостю и по-дружески его обнял.

Вся обстановка этого помещения говорила о том, что Иван проводит здесь большую часть жизни. Окрашенные в пастельные тона, не раздражающие зрение стены, тяжёлая, основательная мебель, выполненная совершенно точно из цельного дерева, немного живой зелени на полу в углу – вроде как у всех, но вместе с тем и не так. На столе нет растиражированного сувенирного ширпотреба. Подарочным глобусам, песочным часам и корабликам с позолоченными парусами здесь не место – здесь хозяин работает. Аккуратно разобранные по стопкам документы, шкафы, наполненные не типовыми сегрегаторами из ближайшей канцелярии, а книгами, в том числе написанными и самим Черепановым. Напротив стола на стене большая плазма, хитроумно показывающая сразу несколько каналов, но без звука. Небольшой ноутбук на столе предусмотрительно был повёрнут так, чтобы с гостевого места невозможно было увидеть его экран. Несколько грамот и благодарностей в углу слева. Какие-то статуэтки на полке, расположенной рядом. Возможно, на знающего человека это произведет впечатление, но таблички подписаны слишком мелко, а Семён Григорьевич пока достанет свою оптику, пока по привычке протрёт линзы…

– Я тебя давненько не навещал, тут всё так изменилось. Шикарно развиваешься, Иван!

– Так мы растём вместе со страной!

– Ваня, когда ты перестанешь пить из меня кровь стаканами? Какая страна, ты же знаешь, я не на исторической родине только из-за того, что ты меня в своё время познакомил здесь с уважаемыми людьми, дай Бог им и тебе здоровья.

– Ну вот, начал брюзжать, кошелёк старый! Кофе будешь или ты опять сердце лечишь?

– Буду, конечно, хоть какая-то с тебя живая выгода, да и не так часто в наши дни в конторах подают хороший кофе. Ты, как я погляжу, сам наливаешь? И что с того, что кошелёк старый? В него больше купюр влезет – я проверял.

– Ладно тебе, – Иван подошёл к кофеварке и стал заваривать ароматный напиток. Затем поставил перед Семёном кофе и пододвинул пепельницу.

– Давай уже свои модные сигареты, к тебе как попадёшь – одни убытки для здоровья и доход для аптек.

Иван Сергеевич присел напротив гостя и интригующе улыбнулся.

– Не надо так на меня смотреть, я не сливки, а ты не кот – я всё знаю. Опять мне с тобой полгода жизни потерять. Как выборы, так ты без меня не можешь.

– Сёма, кому ж я ещё могу доверить финансы избирательной кампании? Я тебе верю, как самому себе.

Черепанов окинул Портного пристальным взглядом и отметил, что его давний товарищ за последний год почти не изменился. Полнота, в молодости казавшаяся угрожающей, в последние годы не росла, зафиксировавшись на одном уровне. Да и Портной к ней, похоже, замечательно приспособился и вполне энергично управлялся с телом хорошо откормленного и подвижного поросёнка. Почти не изменившиеся со времён юности густые каштановые кучери, увлажнённые струйками пота, не позволяли зачислить Сёму в старики, а большие очки на фоне почти постоянной, пусть и хитроватой улыбки и бесконечной иронии производили впечатление интеллигентного добряка. Да и голубые глаза как-то подсвечивали немного неуклюжую, чем-то напоминающую смесь пингвина со школьным аппетитным пончиком фигуру Портного.

– Можно подумать, у меня есть выбор, – Портной, конечно, для вида сделал умное лицо, но в душе ему было приятно. В стране, где через каждые два года проходят выборы, уже давно сформировалась каста профессионалов, знающих своё дело в этом вопросе. И неизменно Портной был казначеем, а Иван – руководителем окружного штаба.

– В этот раз финансирование будет не таким щедрым, как раньше, но должно хватить. Один округ – один миллион «американцев». Размах, конечно, уже не тот. Но и тактику мы изменим.

– Это тоже деньги, и по сегодняшним меркам неплохие. Ничего, подзатяните пояски немного, – Семён потягивал кофе из маленькой чашки, глядя при этом куда-то в сторону. – Куда их пришлют?

– Их не пришлют, их привезут. В этот раз наличными. В красивом таком чемоданчике.

– В смысле?

– В связи с новыми веяниями часть средств будет идти «по-белому», а основная сумма, как в старые добрые времена, – «чёрным налом». Но ты не переживай – всё на всех уровнях согласовано и прикрыто.

– И зачем нам эта головная боль?

– Дарёному коню, Семён, в зубы не смотрят. Такое принято решение. У тебя же в банке имеется хранилище? Положишь денежки в ячейку и будешь нам оттуда порционно выдавать и, как обычно, вести учёт. По понедельникам в штабе у тебя будет происходить приём отчётности и выдача средств на следующую неделю. Всё как раньше.

– Ты же знаешь, как я не люблю отвечать за наличные. Вечно переживаю, как они там, в сейфе. То ли дело – безнал. Он как-то цивилизованнее, защищённее.

– Сёма, ты уже ничего не изменишь своим брюзжанием, не рви сердце. Деньги привезут в конце недели, так что готовься, – Иван снял пиджак и повесил на спинку высокого кожаного кресла. – Кампания в этот раз будет не менее интересной, чем раньше, правила намного жёстче, времени на раскачку совершенно нет, так что, друг мой, будем считать, что мы с тобой уже приступили. Подвигай кресло, я набросал ориентировочные статьи расходов, посоветуемся.

Следующие два часа были потрачены на детальное рассмотрение предстоящих проплат и согласование плана действий.

* * *

– Семён Григорьевич, кондиционер не слишком дует? – водитель Антон Царьков работал с ним уже шестой год и привычки своего шефа знал досконально. Спросил скорее так, из уважения, ниже двадцати шести градусов температура в салоне была недопустима: его шеф летом страдал от хронического насморка – неизменного спутника кондиционированного воздуха в доме, на работе и в автомобиле, но это было всё же меньшим злом, чем сердечное недомогание из-за жары.

– Всё нормально, на работу, – Портной достал из кармана телефон и набрал помощницу Лилию. – Проверь, свободна ли наша служебная ячейка в депозитарии, в пятницу придёт крупная сумма, нужно место.

Трубка лаконично доложила, что поручение принято к исполнению, и Портной принялся делать пометки в своём еженедельнике.

Семён Григорьевич первые годы работы в банке свято чтил писаные и неписаные правила и не позволял себе никаких шашней с подчинёнными, хотя контингент барышень здесь подобрался не хуже, чем в модельном агентстве. Тот же Ваня Черепанов вечно шутил, мол, на такую работу нужно в слюнявчике ходить. Да уж, в этом цветнике любой ценитель женского пола слюной бы изошёл.

Девицы ходили на работу, как на кастинг. Правило избегать излишне вызывающего макияжа и одежды предполагало наличие вкуса. Поэтому негласная, но крайне ожесточённая конкуренция уходила в плоскость совершенствования стиля, одежды, манер, речи, постоянного ухода за телом и фигурой.

Рациональные мозги Портного никак не могли дать простое логическое объяснение тому факту, что девушка тратит почти всю свою зарплату на внешние атрибуты ради того, чтобы покрасоваться на работе, утереть нос подругам и получить очередную зарплату, которую вновь целиком принести в жертву украшению себя для любимого банка. При этом большая часть барышень, состоящая на реальном содержании родителей, мужей и спонсоров, свято верили и заставляли верить своих близких в то, что благодаря каким-то их особым личным талантам они попали в особую касту банковских служащих. За ними в неравных условиях вынуждены были тянуться из последних сил и девицы с более скромными финансовыми возможностями.

В студенческие годы Семён получил в общежитии обширный опыт общения с противоположным полом. Женщины считали его хорошим любовником. Тонкости постельных отношений он действительно освоил досконально. А главное, устраивал всех тем, что не говорил неприятных вещей и ничего не требовал. Это создавало иллюзию, что такова и есть его сущность. На самом деле Портной просто не развивал дальнейших отношений, иначе, безусловно, вылезли бы скандалы, обиды, требования, ограничения, враньё и разоблачения – весь тот замечательный набор ингредиентов для «борща», который ежедневно покорно хлебали его друзья, ударившиеся в затяжные романы, женитьбы и прочие опасные игры с женщинами. Портной, являясь в душе приверженцем традиций и семьи, вступление на этот путь всё время откладывал.

Он честно отдавал себе отчёт в том, что не является человеком нежадным и бескорыстным. И увеличение заработков было приятно для него прежде всего тем, что открывало всё новые возможности для нового увеличения возможностей зарабатывать, но при этом поглощало практически всё время и силы, которых год от году не прибавлялось. Хотя в постели с женщинами он по-прежнему чувствовал себя уверенно, решиться на какие-либо изменения у него уже не было духу. Дом успешно вела домработница, научившаяся безупречно разбираться в его предпочтениях и привычках.

Семён Григорьевич любил делать то, что умел, и то, что у него хорошо получалось. Что за удовольствие сесть играть в поезде в карты против бригады шулеров, если заранее известно, что они тебя «разуют»? Или выйти на ринг против профессионального боксера? По голове получить и лечиться потом – зачем?

Красиво нарисоваться на свидании – это одно, а жить бок о бок с другим человеком – совсем другое. Возможно, сыграло свою роль и то, что отец Портного умер очень рано, – его воспитывала мать, и постигать премудрости семейной жизни – быт, взаимные требования, личные привычки, увлечения, вкусовые пристрастия, наконец, – изнутри он не мог.

Сёма хорошо помнил приключившуюся с ним историю, когда одна весьма активная барышня затянула его на горнолыжный курорт. И зачем он согласился? Лыжи его никогда не прельщали. Корячиться, чтобы напялить эти неудобные ботинки, страдать на занятиях с инструктором, обнаруживать свою бездарность к этому спорту, а после ходить враскорячку, следить за тем, чтобы не сломать при падении руку или ногу? В конце поездки Сёма обнаружил, что в спутнице его раздражает каждая мелочь – дурацкая болтовня, грубоватый смех, неряшливо разбросанные вещи. Впрочем, и его терпеливость, умничанье, педантичность и небритые подмышки вскоре тоже вызвали у любительницы горных лыж тихую ненависть.

Поэтому Портной, как улитка, научился прятаться в своём домике. Конечно, по житейским канонам ему давно уже следовало обзавестись детьми. Портной не то чтобы поставил на этом крест, но и усилий для решения вопроса не прилагал никаких – будет как будет. А отеческую заботу перенёс на племянников – сыновей своей сестры Софы. Для них, воспитывающихся без отца, он был больше чем дядя.

Очередная корпоративная вечеринка тоже ничего особого для Портного не предвещала. Немного протокольного веселья – потом он поедет к Инне. Ей было тридцать два, и судьба её явно не баловала. Она воспитывала восьмилетнего сынишку. Отца ребенка, когда Инна была на седьмом месяце, срочно решила вернуть первая жена, несколькими годами ранее его же изгнавшая. Мальчишка так никогда и не видел папу. Следующие её отношения закончились после рукоприкладства кандидата в мужья. С Сёмой у них все получилось удачно. Свидания два раза в неделю не были торопливыми – и огонёк, и тепло, и поболтать, и пошутить. Сёма слегка заботился об Инне, что было для него необременительно, не особо затратно и в определённой степени приятно. Компьютер, книги, велосипед, мяч, кроссовки для пацана – хоть какое-то конкретное доброе дело в его жизни.

Инна обладала уникальным для барышни качеством – она никогда ему сама не звонила, не была навязчивой, разбиралась в его делах, но при этом не лезла в душу с некорректными расспросами. Вместе с тем Инна была очень естественной, достаточно откровенной и лишенной жеманства. Спросишь, чем помочь, ответит без излишних ужимок.

Вечеринка явно задалась. Хороший виски, завладевший измотанными в течение рабочего дня телами, настроил всех на бесшабашное веселье. Тосты полились один остроумнее другого. Портной зашёл в кабинет, дабы одеться и потихоньку ретироваться. В этот момент перед ним стремительно возникла помощница Лиля. Семён не успел опомниться, как почувствовал горячий поцелуй. Он попробовал было дёрнуть «стоп-кран», включить тормоза с помощью дежурного выражения «не надо, что вы себе позволяете», но Лилина уверенность, нежные движения языка, которые он ощутил у себя в ухе, не оставляли шансов. «Молчи, молчи, я так давно ждала этой минуты…» Она настолько естественно подстроилась под его тучноватое тело, что начальник, позабыв враз обо всех своих железных правилах, не смог устоять. Оказалось, Лилия помнила почти все его шуточки, её умиляло в нем сочетание полноты и быстроты и резкости движений, озорные глаза. Но ведь есть много молодых и интересных…

– Сёмочка, мне, кроме тебя, никто не нужен. Я себя знаю. Ты дашь фору любому из этих недоразвитых самовлюблённых желторотых пижонов.

Первой жертвой отношений с Лилией стала домработница. Пряча глаза, Портной выплатил ей полугодовое жалованье, обещал всегда и во всем помогать.

Сложнее было разорвать отношения с Инной. Однако неизбежность этого шага являлась очевидной. Роман с Лилией набирал обороты, и расчувствовавшемуся Портному не хотелось омрачать его недомолвками и нечестностью. Семён ощущал себя полнейшей сволочью, хотя вроде и не имел каких-либо обязательств. А к Инниной преданности он привык и воспринимал её как нечто само собой разумеющееся.

Портной назначил ей встречу в ресторане. Инна выглядела замечательно: белоснежная, идеально сидящая блузка подчёркивала её природную красоту – здоровую, загоревшую кожу, некрашеный густой чёрный волос, красивую линию шеи и груди. В ушах золотились аккуратные золотые серьги – они стоили недорого, но это был один из первых подарков Семёна, и Инна подчёркивала, что дорожит им. Но, судя по тревожному взгляду, у неё было какое-то предчувствие. Любимые Сёмой ямочки на щеках, появлявшиеся одновременно с робкой улыбкой, то и дело пытались обратить на себя его внимание.

Он не любил этих тягостных разговоров и объяснений, как школьник, да и вообще любой человек, уличённый во вранье, не любит обсуждать противный самому себе, но уже совершённый поступок. Поэтому Портной, чувствуя, что вот-вот раскиснет и от этого будет ещё хуже, сходу обрушил на подругу заранее подготовленные фразы. Отведя взгляд погрустневших и повлажневших больших, а потому особенно выразительных карих глаз куда-то в пол, и бессмысленно передвигая положенный перед ней учтивым официантом нож, Инна не стала устраивать ему никаких сцен, даже попыталась скрыть своё огорчение, пожелала удачи и ни в чём не корила. Семён вручил ей банковскую карточку: «Здесь положено на твое имя пять тысяч, ежемесячно капают небольшие проценты, которые можно снимать. В жизни всякое бывает. Не злись на меня, прости и звони в случае возникновения любых проблем; чем могу, всегда помогу».

 

Глава 2. Неплановая беременность

Через день, в пятницу, как и планировалось, к массивным воротам СФТ-банка подъехал инкассаторский микроавтобус. Стандартная процедура принятия ценностей в ячейку не заняла много времени, тем более что только Портной и курьер, сопровождавший груз, знали о содержании серебристого чемоданчика.

В помещении депозитария Семён Григорьевич в присутствии курьера переложил содержимое посылки в большой металлический ящик, который затем засунул в ячейку, оставив ключ у себя. Неукоснительно соблюдая инструкцию, сотрудник банка, отвечавший в эту смену за работу с клиентами, предварительно вышел из помещения депозитария, оставив посетителей наедине со своей тайной, пусть даже один из них был управляющим этого самого банка, – правила и их неукоснительное соблюдение являются залогом успеха любого финансового учреждения.

* * *

В предвкушении интересной работы Иван обычно ощущал прилив сил. Эти чувства были сродни тем, которые переживает охотник, с любовью готовящий своё оружие к завтрашней охоте. Вот оно, скоро начнётся. Черепанов относился к той редкой породе людей, которые получают удовольствие от преодоления трудностей, от борьбы и опасности. Всякая избирательная кампания сопряжена с круглосуточным нервным напряжением, и чем ближе день «Х», тем сильнее оно нарастает. Расход кофе и сигарет увеличивается пропорционально количеству листов, оторванных от календаря, красные от бессонницы глаза ещё впереди, но душевный трепет в предчувствии схватки уже овладел им.

Иван отметил, что «пассат» повышенной комфортности, верно служивший ему уже четыре года, не мешало бы поменять. Почему-то захотелось пересесть на «порше». И ещё он надумал подарить Ольге шубу и кольцо с красивым бриллиантом. С её возвращением Черепанов почувствовал огромный прилив сил. А главное, у обоих ушли некие внутренние сомнения. Теперь оба спешили домой, как на праздник.

Ольга окружила их быт множеством приятных и быстро вошедших в привычку традиций. Она первой просыпалась и приносила Ивану хорошо заваренный кофе с горячим тостом, обжаренным до такой степени, как он любил. А Черепанов, придя с работы, обязательно делал для неё морковно-яблочный сок по своему особому рецепту. По субботам с утра они дружно занимались хозяйством. При этом Ольга брала на себя спальню, стирку и глажку, а Иван – всё остальное. Потом они обязательно шли в кино и в излюбленное кафе на бульваре обсудить текущие дела. Даже ругаться они научились весело, не обидно, любя. Ольга обязательно звонила несколько раз в день – сказать, что любит, переживает, скучает. Несмотря на свою занятость, Черепанов старался её чем-нибудь приятным побаловать.

В их первом заходе на совместную жизнь как раз этого и не хватало. Начиналось всё романтично и красиво. Каждый хотел и был готов к счастью. Общность душ, целей. Казалось, они нашли, открыли друг друга и идеально подходят. Ему – пятьдесят два, ей – тридцать шесть. И всё было хорошо. Но наступил момент, когда каждый из них почувствовал, что партнёр ведёт себя не совсем так, как хочется другому. И захотелось вначале получить доказательства любви.

Однажды Ольга задержалась на работе, а мобильный оказался отключен. Ивану это не понравилось, и он сказал, что при желании она могла бы позвонить и предупредить с другого телефона. «Ты мне не доверяешь?» – в голосе Ольги звучала явная обида. «Но это естественная, обычная норма общения», – Черепанов почувствовал, что его делают виноватым и заставляют оправдываться. Затем к Ольге приехала погостить мама. Иван с радостью встретил её, поселил в гостиной, а узнав, что у неё проблемы с суставами, отвёл на консультацию к лучшему специалисту. Но однажды вечером, придя домой, услышал, как потенциальная тёща наставляет дочь: «Подумаешь, начальник, да он и не думает на тебе жениться, вот увидишь. И что это за манера по средам с друзьями допоздна за картами сидеть, когда ты дома? Только время на него убьёшь, а он тебя и не пропишет никогда. Какие у тебя гарантии? Да и староват он для тебя. Неужели с твоей-то красотой и умом никого моложе не найдёшь?».

Иван тогда был всецело поглощён вынужденной и неплановой заменой сгоревшей аппаратуры на телестудии. Через месяц он готовился сделать Ольге сюрприз – повезти в кругосветный круиз. И женитьбу, если всё будет складываться хорошо, планировал через годик. Выходит, всё, что он сделал хорошего, никак не ценится и не замечается. Гарантии им, видите ли, подавай. А какие у меня гарантии?

Ну что за талант во всём самом лучшем отыскивать что-то плохое? Иван постарался сделать вид, что ничего не услышал, но червячок обиды и сомнения уже оставил в его сердце червоточину. И всё же ему не хотелось порывать с Ольгой – слишком много хорошего было. Но чем сильнее он старался и чем больше придавал этому значения, тем хуже получалось. Ольга стала отдаляться, он обнаружил несвойственную себе ранее раздражительность. А однажды из-за какого-то пустяка она на ровном месте раздула обиду, обвинив в том, что он даже не запомнил дату их знакомства, а месяц назад уехал в командировку, хотя она заболела, слегла с температурой и нуждалась в уходе. Слово за слово, вспышка гнева, собранные вещи – и прощайте высокие отношения.

Стало быть, не судьба. Что ни происходит – все к лучшему. Сейчас же, во второе пришествие Ольги, её словно подменили. Они с Иваном делали то, что каждый из них хотел от другого, но – абсолютно естественно, легко, безо всякого усилия над собой. Было просто хорошо и радостно. На этом фоне все напряги деловой и профессиональной деятельности переносились легче и проще. Так пролетело полтора месяца. В силу темперамента Иван хорошо ориентировался в Ольгином лунном женском графике.

– Как самочувствие? – спросил он у своей Оленьки перед сном.

– Ну, что ж, Ванечка, я, похоже, да не похоже, а точно забеременела, – ответила Ольга мягким и спокойным голосом, с блаженной улыбкой глядя ему прямо в глаза.

– Как здорово! – Иван нежно и крепко притянул её к себе. Он не играл в благородство и действительно был искренне рад и почувствовал, что с этого мига уже любит будущего ребёнка. Не потому, что ему льстило ещё раз сделать заход на отцовство. Далеко не от каждой женщины ему хотелось бы иметь детей. Когда-то у него случился неосторожный эпизод, и Иван с ужасом представил последствия. От ребёнка он отказаться не сможет, а с его мамой эту область отношений не хотелось развивать ну никак. Черепанову в период размолвки с Ольгой было тоскливо и одиноко, и курортная встреча с юной большеглазой смуглянкой Анютой, обладательницей густых вьющихся волос, пухлых губок, очень темпераментной и чувствительной поначалу утолила жажду, но вскоре он понял, что все её достоинства этим и ограничивались. Плотнее пообщавшись, он никак не мог представить это юное самовлюблённое, некритичное и не очень воспитанное, но весьма цепкое и назойливое существо, которое, казалось, родом с какой-то другой планеты, рядом с собой в жизни.

А вот Ольга станет замечательной мамой их малышу. А главное, при всей разности у них возможна гармония, они прекрасно дополняют друг друга.

* * *

На десять часов утра вторника в штабе было назначено организационное совещание, на котором Иван планировал утвердить кандидатуры ответственных за избирательные участки и провести инструктаж по плану дальнейших действий. Черепанов по привычке прибыл заблаговременно, загнал машину во двор и, достав из багажника портфель, двинулся в сторону поста охраны. Перед дверью стоял, а вернее, нетерпеливо ходил взад-вперёд Портной, при этом он нервозно курил сигарету, глубоко и часто затягиваясь. Дорогой пиджак великого финансиста был расстёгнут, а по вискам стекали крупные капли пота.

– Ты совсем не бережёшь себя, Семён, раньше ты курил исключительно по праздникам. А сегодня что у нас за праздник? Вторник? Ну, здравствуй, – Иван протянул казначею руку и вместо обычно крепкого рукопожатия ощутил мокрую ладонь.

– Что случилось? – Иван пристально стал рассматривать Семёна, находя в нем всё больше признаков волнения, скорее даже панического состояния.

– У нас проблемы, Иван Сергеевич. Очень большие проблемы. Я не стал звонить по телефону, решил приехать.

Приветливая улыбка мгновенно сошла с лица Черепанова:

– Идём, не здесь.

Портной, войдя в кабинет, плюхнулся в ближайшее кресло и, достав уже изрядно помятый за утро платок, принялся вытирать нервный пот с лица.

– Денег в ячейке нет, – взгляд Семёна Григорьевича остановился на Иване, который, опёршись кулаками о стол, напоминал хищника, готовящегося к прыжку на свою жертву.

В кабинете начальника штаба установилась абсолютная тишина, которая возможна разве только в космосе. Семён имел вид человека, главной мечтой которого было сесть в машину времени и вернуться на несколько дней назад. Иван же был настолько ошарашен, что поначалу не сориентировался. Остроумие отошло на второй план, сарказм можно было применить только к себе, а вид Портного ничего, кроме жалости, не вызывал.

– Поясни, Семён Григорьевич, лучше сам, а то у меня в голове сейчас произойдёт ядерный взрыв.

– Я зашёл утром в депозитарий, чтобы, как обычно, взять деньги для расчётов с пиарщиками, а там… там пусто, – платок уже промок насквозь, но Семён, который, казалось, сам боялся того, что говорил, продолжал постоянно вытирать мокрые виски.

– И?

– Ключ был только у меня, и я лично закрывал эту проклятую ячейку в пятницу.

– Так, стало быть, ты все деньги забрал в субботу и потом забыл об этом? Ты же во сне не ходишь, Семён? – Иван начал повышать тон, срываясь на крик.

– Подожди, не кричи, у меня и так давление подскочило, я же тебе живым нужен, надеюсь?

– Не отвлекайся, нам с тобой на больничный теперь не скоро, нам его не оплатят! Когда ты это обнаружил точно?

– Час назад.

– Что предпринял?

– Вызвал начальника охраны – он в области, инструктаж проводит в новом отделении. Уже едет, минут через сорок сможем видеозапись посмотреть.

– Всё? Больше никаких новостей? – Иван был в ярости, но пытался сдерживать себя, как мог, понимая, что на Портного в таком состоянии давить больше нельзя – случится приступ. – Ты на чём приехал?

– На машине главного бухгалтера, но я её отпустил. Мой водитель не вышел сегодня, а сам я за руль не решился – руки дрожат.

– Поедем на моей. Сейчас – к тебе. И не трусись ты, как щенок на морозе! Ты мне с ясными мозгами нужен, вызывай всех причастных к депозитарию, у нас есть пара часов, чтобы самим с ситуацией разобраться.

– Все в сборе, ждут меня, я посоветоваться приехал, как быть дальше.

– А дальше разбираться с твоими охламонами будем, с пристрастием! – Иван поднял трубку, набрал внутренний номер, ошибся, чертыхнулся в сердцах и набрал ещё раз. – Светлана, перенесите все штабные мероприятия с моим участием на завтра.

Чёрный «пассат» Черепанова припарковался возле служебного входа в СФТ-банк, и тут же к автомобилю решительно подошёл охранник со словами: «Здравствуйте, здесь нельзя…». Его казённая фраза оборвалась на полуслове, поскольку Семён, с трудом выбираясь с пассажирского места, жестом обратил на себя внимание.

– Простите, Семён Григорьевич, не узнал – стёкла слишком тёмные, – дежурный рефлекторно вытянулся по стойке «смирно».

– Кто у тебя в безопасности работает? – вопрос был адресован спине медленно поднимающегося по лестнице Портного.

– Всё как обычно: отставники из органов, на постах расставлены обычные молодые люди, проверяем биографии, пробиваем на предмет судимости – всё, как у всех.

– У всех деньги из банков без стрельбы не крадут!

– Ваня, я прошу тебя, ты или убей меня прямо здесь, или перестань пить из меня кровь. Ты думаешь, мне это всё доставляет удовольствие? Мне уже не шестнадцать лет, и такие тренинги даром не проходят, – Семён начал приходить в себя, и в его голосе появилась некая твёрдость.

– Ладно, управляющий, давай займемся делом, куда дальше?

Портной повёл Черепанова в помещение пульта охраны, где уже наготове стоял начальник службы безопасности банка.

– Константин Юрьевич, начальник нашей службы безопасности, – отрекомендовал своего подчинённого Портной.

– Черепанов, – Иван представился лаконично и строго. – Нам нужно просмотреть ваше кино с пятницы по сегодняшнее утро.

– Но допуск… – руководитель службы безопасности вопросительно взглянул на своего шефа.

– И чтоб вы все так работали, когда меня нет! – лицо Семёна налилось кровью. – Ты хоть знаешь, что у вас тут происходит?

– Нештатных ситуаций не было, «сработок» сигнализации не отмечено, смена передана без происшествий, Семён Григорьевич, – служащий был искренне удивлён неожиданным всплеском ярости управляющего.

– Да что вы говорите! Открывай, Костя, сейчас увидим.

Помещение пульта напоминало комнату режиссёра на телевидении, только без окон. Мониторы, разбитые на секторы наблюдения, беспристрастно фиксировали всё, происходящее в банке.

– Пятница, вечер. Около восемнадцати ноль-ноль, с того момента, как я вышел из депозитария, – Портной подвинул стул и с облегчением сел перед монитором.

Константин Юрьевич лично сел за пульт и включил воспроизведение записи на ускоренный режим. Экран долгое время не менял свою картинку, прокрутили субботу, воскресенье. Понедельник обозначился иногда появляющимися фигурками посетителей, но все они подходили к другим ячейкам. Таймер записи приближался уже к шести вечера, когда в зале появился высокий, несколько сутуловатый и худой молодой человек, который уверенно подошёл к нужной ячейке и, после того как сотрудник банка вышел из помещения, открыл её.

– Стоп! Он! – Портной вскочил со стула. – У тебя есть запись со входа? С этого ракурса я бы и себя не узнал!

– Конечно, Семён Григорьевич, минуту, – путём несложных манипуляций на экран была выведена увеличенная фотография человека, зашедшего в депозитарий.

– Охренеть… Антон, – Портной схватился рукой за сердце и сполз на стул.

– Так, Семён Григорьевич, сейчас умирать не время, возьмите себя в руки. Будьте добры, давайте вернёмся к прежнему сюжету и досмотрим его до конца, – Иван был весь во внимании.

– Пожалуйста, – начальник охраны включил воспроизведение, и присутствующие абсолютно чётко увидели, как немного неуклюжий молодой человек довольно уверенно открывает ячейку и, не суетясь и не спеша, кладёт серебристый чемоданчик в принесенную им большую спортивную сумку, даже не удосужившись проверить его содержимое. Далее он спокойно покидает помещение депозитария.

– Теперь по порядку, Семён Григорьевич, кто такой этот Антон?

– Это мой водитель… Пойдёмте ко мне в кабинет, Иван Сергеевич, а вы, Константин Юрьевич, проверьте, пожалуйста, все ли процедуры были соблюдены, когда Царьков заходил в депозитарий. Жду вас через тридцать минут. Да, и направьте сотрудников к нему домой – он сегодня не вышел на работу, и его телефон отключён. Поднимите личное дело, узнайте, где живут его родственники, – в общем, выверните всю его подноготную наизнанку – не мне вас учить.

В приёмной управляющего жизнерадостная секретарь Лиличка встретила шефа лучезарной улыбкой, но тут же по выражению его лица поняла, что день не задался.

– Ко мне никого, кроме начальника по безопасности, не пускать, всех, кого надо, буду вызывать сам, – коротко рявкнул Портной и пропустил Ивана вперёд в свой кабинет.

– Слушаю тебя, Сёма, какие мысли будут?

– Боже ты мой, так сесть в лужу… – Портной снова начал терять самообладание. – Это Антон Царьков, мой личный водитель.

– Ключ у него откуда, Сёма?

– Не знаю. Мамой клянусь. Я ему доверял, он со мной уже больше пяти лет ездит.

– Доверял? На тебя это не похоже, я полагал, банкиры иной раз сами себе не доверяют.

– Машина – это как дом, в ней чувствуешь себя защищенным, да и он – парень порядочный, скромный, исполнительный, жизнерадостный. Взяли его по рекомендации из конторы одного из наших VIP-клиентов.

– Почему он так уверенно шёл к ячейке? И почему он знал, что нужно брать?

– Ячейка эта зарезервирована для наших служебных нужд, оформлена на него. Там никогда никаких ценностей не хранили. Так, документы некоторые, не для публики. Я, кстати, первый раз туда деньги положил.

– Почему на него?

– А что, я на себя должен был договор заключить? Говорю же: хранили документы не для публики. Ключ я никому не доверял, он всегда в моём портфеле лежит, – Семён открыл портфель и достал из небольшого кармана пластиковый контейнер с ключом. – Вот, он и сейчас здесь.

– А портфель, как я понимаю, мы в машине, на заднем сиденье, оставляем частенько?

– Бывало.

– Ответ на свой первый вопрос я получил: ключ находился в зоне доступа твоего водителя, и он вполне мог изготовить дубликат. Теперь второй вопрос: откуда он узнал, что нужно прийти именно в понедельник? Это важно знать, чтобы понять, банальная ли это кража, или…

– Перед приходом денег я говорил в машине по телефону, давал некоторые распоряжения. Он мог слышать и догадаться, хотя прямым текстом я о деньгах, кажется, не обмолвился, – Портной сидел за столом, потирая лоб, как студент, который не понимает, как завтра пересдавать экзамен.

– Чудесно. Просто верх безответственности! – Черепанов ходил вперед-назад по кабинету, нарезая круги между аквариумом и массивным сервантом чёрного дерева, в нижнем отделении которого за закрытыми дверями от тяжёлых шагов Ивана предательски позвякивали хрустальные рюмки.

– Сёма, ты сегодня или не сегодня – неважно уже когда – создал проблему, и нам придётся её разгребать вместе. До конца. Вопрос номер один: дырку в бюджете нужно срочно закрыть. Вопрос номер два: найти этого засранца, а точнее, доверенные нам партийные деньги, которые он спёр. При этом обратиться в органы мы по понятным причинам не можем. Да и твои хозяева не одобрят такой халатности, репутация заведения пострадает, а твоя карьера – так это уж точно, – Черепанов сопровождал свою тираду отчаянными и красноречивыми жестами.

Телефон зазвонил раздражающе громко, Портной нажал кнопку громкой связи.

– Семён Григорьевич, к вам Константин Юрьевич с докладом.

– Пусть войдёт, и сделай, что ли, чай или, лучше, кофе.

Бледный начальник охраны, который за время своего отсутствия навёл справки и догадался о причине предынфарктного состояния шефа, появился в дверном проёме.

– Семён Григорьевич, Царькова не было дома с утра понедельника, квартира закрыта. Его мама обеспокоена, но в органы пока не обращалась.

– Почему его пустили в хранилище?

– В депозитарии он сказал менеджеру по работе с клиентами, что вы дали ему срочное поручение, после чего и был пропущен, тем более что ячейка на Царькова и оформлена…

Портной взвыл, как загнанный на охотников зверь, то ли от злости, то ли от обиды на самого себя и с силой ударил громадными кулаками по массивному столу.

Константин Юрьевич взял паузу, а затем негромко спросил:

– Разрешите продолжать?

Портной, обречённо глядя на него исподлобья, молча кивнул.

– Затем Царьков покинул помещение банка с большой сумкой в руках и уехал.

– На чём?

– На вашем служебном автомобиле, а сумку положил в багажник.

– То есть когда он забирал меня из казначейства и вёз домой, сумка находилась в багажнике моей машины?! Подобная борзость ему явно несвойственна.

– Я не готов ответить, он мог её выгрузить и до того, как заехал за вами. Ваш автомобиль прибыл в гараж вовремя, ключи он сдал на пост и уехал на своём личном «авео».

– Свободен.

– Семён Григорьевич, я посчитал нужным поднять его кредитную историю…

– Говори.

– Царьков воспользовался программой кредитования сотрудников для покупки того самого автомобиля. Сумма вроде небольшая – шесть с половиной тысяч долларов. Четыре месяца он выплачивал исправно, но потом выбился из графика.

– Почему меня не поставили в известность?

– О том, что он взял ссуду, или о том, что перестал платить? – Константин Юрьевич слегка наклонился вперёд и застыл, всем своим видом показывая, что готов терпеливо принять и вытерпеть любые эмоции шефа.

– О его финансовых сложностях! – Портной перешёл уже на крик, срывая голос.

– Мы не придали этому большого значения: он малыми платежами погашал, но не в установленные дни, а так, когда придётся. Давал пояснения, что занимается продажей маминой квартиры и погасит основную часть займа в ближайшее время.

В этот момент на пороге появилась Лиличка с подносом, и все замолчали. Гнетущая, сжавшая в кабинете воздух и всё пространство нервозная тишина надавила и на неё. Под пристальным взглядом трёх пар глаз она с непривычным напряжением стала снимать с серебряного подноса белоснежные фарфоровые чашки. Ее руки слегка подрагивали, отчего посуда дробно позвякивала, и Лиле пришлось сконцентрировать все усилия, чтобы не опрокинуть какую-нибудь чашку и не обжечь начальство.

– Остолопы! Дятлы умнее вас, профессионалы чёртовы! Это всё?

– Так точно, Семён Григорьевич.

– Уйди с глаз моих, я потом казнь тебе придумаю, когда сердце отпустит, – Портной отхлебнул горячущего кофе и закашлялся, раздражённо замахав крупными, бесполезными сейчас руками.

Константин Юрьевич, которому так и не представилось прикоснуться к предназначенной для него чашке, по-военному развернулся через левое плечо и спешно покинул кабинет.

– Кофе хороший, забери с собой, – автоматически бросил ему вдогонку Портной, так и не избавившийся, несмотря на положение, от мелкой рачительности.

– Смотри, как бы он тоже не ошпарился. Эх, Сёма, Сёма, неужели тебя мама в детстве не учила, чтобы ты не экономил на заварке? – холодная ирония Черепанова являлась своеобразной защитой в критических ситуациях, когда очень хотелось выйти из берегов.

Портной ничего не отвечал и лишь сосредоточенно сопел.

– Ну, что вам сказать, мой друг, заведение у вас очень демократичное, отношение к сотрудникам – просто мечта любого клиента собеса, мне всё понятно, – Иван стал листать записную книжку телефона, отыскивая номер своего хорошего товарища, начальника городского УБОПа подполковника Сердюкова. – Геннадий Андреевич, добрый день, Черепанов. Пошептаться бы, времени займу немного. Да, спасибо. Давайте чайку попьём в «Офелии». Это рядом с вами, один квартал. Так точно. Выезжаю.

Положив трубку, он повернулся к Портному и добавил:

– А ты, Семён, покуда выпей таблеток – тебе виднее каких. И постарайся не получить инфаркт, не кричи и не стучи руками по мебели. По людям тем более. Вечером позвоню. Да, вели сделать копию личного дела своего доблестного водителя… Ну, я поехал.

* * *

Даже самые законспирированные романчики в любом коллективе быстро становятся достоянием гласности. Хотя на работу Семён и Лилия ездили порознь, а на людях соблюдали строгость и нарочито дистанцировались, обращаясь исключительно на «вы», всё равно, как водится в таких случаях, о них быстро узнали.

Сёма чувствовал себя так тревожно, как никогда в жизни, поэтому решил начхать на формальности и этикет. Он вышел в приёмную, не обращая внимания на нескольких посетителей, которые в ожидании аудиенции утонули в удобных кожаных диванчиках, недавно доставленных прямо из Италии, если верить цене и документам.

– Собирайся, поехали, – бесцеремонно скомандовал Портной и наткнулся на вопросительно-непонимающий взгляд Лилички. В последний месяц она расцвела. Бёдра округлились, щёчки налились. Большие карие глаза стали проникновеннее. И вообще Лилия стала как-то независимее и увереннее держаться.

– Но, Семён Григорьевич, у меня расписано…

– Всё и всех – на завтра, а сейчас – поехали. У нас форс-мажор. Жду в машине, – Семён вышел и поймал себя на мысли, что со стороны он, наверное, выглядит грубовато. Ну и плевать.

В машине оба молчали. Дома Семён обнял Лилю, словно маму в детстве. Ему нужна была её поддержка.

– Лилёк, у меня к тебе серьёзный разговор. Впервые в жизни у меня возникли трудности такого уровня, которого я даже не мог предположить.

– Сём, ну ты же у меня умница. Я верю, ты справишься.

– Иди ко мне, – Семён, почувствовав прилив желания, подхватил Лилька на руки и понёс в спальню.

Но она не размякла, как обычно, а как хорошо умеющая владеть собой женщина, резко возразила: «Больно, пусти…».

Семён растерянно опустил Лилю на пол и стал внимательно в неё вглядываться.

– Ну не смотри ты на меня так. Просто я неважно себя чувствую, не обижайся, не сегодня. Пойду пока приготовлю перекусить.

Продолжать беседу Портной не стал, хотя это и стоило ему немалых внутренних усилий. Он чувствовал в ней какую-то перемену, но гнал от себя эти мысли. Наутро Лиля привычно, как ни в чём не бывало, чмокнула его на прощание. Но, когда она красилась, Семён ощутил некое раздвоение собственной личности. Один человек внутри него – прагматичный и наблюдательный – начал обнаруживать, что Лиля его не особо любит, – просто играет удобную для себя роль. Другое внутреннее «я» призывало не делать поспешных выводов, не поддаваться подозрительности, ревности и продолжать верить в то, во что верить хочется.

На работе Лиля было несколько рассеянной, словно находилась мыслями в другом месте и о чём-то постоянно думала. В конце концов Портной отыскал в себе силы поговорить начистоту и расставить все точки над «i». Уж лучше суровая правда.

– У тебя какие-то проблемы? – спросил он Лилию, когда она, не глядя ему в глаза, занесла очередную порцию документов на подпись и уже собралась выходить. – Присядь.

– И с каких это пор тебя стали интересовать мои проблемы? – раздражённо-обиженным голосом произнесла Лилия и подняла на него незнакомый суровый взгляд. – До сих пор проблемы могли быть только у тебя, всё остальное тебя мало волновало. Лишь бы тебе было удобно.

– Но Лиля…

– Что, Лиля?! У меня две недели назад был день рождения. Да, ты потратил кучу денег на этот дорогущий ресторан, покрасовался перед своими дружками. Но это тебе было нужно, а не мне. Я намекала, что мне хочется всего-навсего шубку из шиншиллы.

– Да, я помню, но я и собирался ближе к осени, – Портной сам не заметил, как стал оправдываться, словно опоздавший на урок школьник.

– А уж если тебя это так волнует, то у меня действительно серьёзные проблемы со здоровьем.

– Что именно? Ты ничего не говорила… – встревожился тут же забывший о колкостях Портной.

– Я была у врача.

Сёма напрягся, и казалось, уже знал содержание дальнейших её фраз. Наверняка она беременна. Ну что ж…

– У меня есть проблемы по-женски, возможно, понадобится операция.

– В смысле?

– В смысле – эндометриоз яичника. Если тебе это, конечно, о чём-то говорит. В будущем не исключено, что я не смогу рожать детей, и вообще, кому я такая буду нужна? Всем вам подавай одно и то же… – и Лиля как-то по-детски расхныкалась.

– Но Лилёк, что ж ты носишь это в себе, ты можешь рассчитывать на меня, на мою поддержку. Не переживай, у современной медицины такие возможности. Если надо, съездим за границу. А я… я всегда буду рядом с тобой, – расчувствовавшийся и поддавшийся сентиментальности Сёма заботливо, по-отечески, обнял Лилю. А через секунду внезапно предложил: – А знаешь, поехали – мне так хочется купить своей девочке шубку из этого нежного зверька.

– Нет, Семён, не стоит, это слишком дорогой подарок. Я понимаю, что и у тебя, и у меня сейчас грядут трудные деньки.

– Поехали, говорю.

– Эх, мой Сёмочка, ты так меня балуешь, – перед выходом из кабинета Лилия нежно обняла и страстно поцеловала Портного.

На следующий день Семён позвонил своему хорошему приятелю – главврачу областного диагностического центра Аркаше Смоляницкому.

– Батеньки, кого я слышу?! Семён Григорьевич самолично соизволил оказать мне честь, неужто ты, наконец, решил заняться своим здоровьем?

– Аркаша, что такое… сейчас прочту, у меня записано. А вот, «эндометриоз».

– Семён, ты что, на старости лет решил гинекологией увлечься? Залезь в интернет – там всё доступно изложено.

– Аркаша, не зли меня, остряк хренов. Некогда с тобой панькаться. Будешь выпендриваться, в следующий раз пошлю тебя оформлять кредит на общих основаниях.

– Ладно, раскипятился. Диагноз не из приятных. Но всё может и обойтись. А может закончиться удалением яичника, ранним климаксом, ну и так далее. Ты, Семён Григорьевич, не кипишуй, а давай свою пациентку ко мне, есть и специалист с сердцем, головой и руками, и аппаратура – из столицы к нам в самых безнадёжных ситуациях едут.

– Спасибо, на днях перезвоню, – настроение у Портного немного поднялось. Он твёрдо решил, что не бросит и поддержит Лилю в любом случае. Ведь она ему родной, близкий и преданный человек.

Вечером Семён пригласил Лилю в любимый ресторанчик, дабы сообщить две новости и сделать знаковый подарок.

Любить «Титаник» у Семёна было несколько причин. Здесь готовили из свежих продуктов, меню и сами порции были удачно сбалансированы: и вкусно, и оригинально, и легко для усвоения – в Сёмином случае это было немаловажно. А главное, приятная атмосфера, заботливый персонал. Интерьер и освещение были подобраны на редкость удачно: торжественность и яркость сохраняли мягкость и не слепили.

– Лиличка, моя любимая, единственная. Ты самый мой близкий человек, и сегодня я хочу подарить тебе это кольцо, – Портной поставил перед Лилей миниатюрный бумажный пакетик, на котором были изображены два сердца.

Она не спеша извлекла оттуда чек и бархатистую, цвета спелой вишни коробочку. Чек сунула обратно – его можно будет изучить позже, а из коробочки достала ажурное колечко с тремя сверкающими бриллиантами. Примерила.

– И что значит сей жест? На черный день можно будет сдать в ломбард? Шутка, шутка. Спасибо, Сёмочка, хотя я, наверное, и не заслужила.

– Лиль, брось подтрунивать над своим Сёмочкой, – Портной, наконец, начал разговор, который готовил и обдумывал несколько дней. – В этой жизни мне нужна только ты, и ты прекрасно об этом знаешь. Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива, можешь рассчитывать на мою преданность всегда. Сейчас у меня возникли серьезные сложности. Я не хочу своими проблемами доставить тебе неприятности. Лиль, если со мной что-то случится, вот список телефонов и людей, которых нужно уведомить. А вот две карточки с PIN-кодами. Одна – «Астра-банка», другая – «ОДБ». На каждой по двадцать тысяч долларов. А вот это ключ от ячейки – там ещё десять тысяч наличными. Если понадобится адвокатам, ну и так далее. И ещё. Все проплаты, о которых будет говорить Ваня Черепанов – ты его знаешь, – сделаешь, они мною санкционированы. То же касается моего адвоката Серафимовича. Ну вот, собственно, и всё.

– За колечко ещё раз спасибо, за доверие тоже. Стало быть, я теперь богатая невеста – шутка, конечно. Что ж, за деньги не переживай – на массажи и украшения не растрынькаю, а насчёт докторов, спасибо за заботу, но у меня есть свой врач, которому я вполне доверяю. Так что буду справляться сама, а тебя держать в курсе. Ну, как твой японский салат сегодня, вкусный?

– Как обычно, попробуй. Только суховато как-то, – последние слова Портной адресовал не салату, а своей спутнице. Он смотрел на Лилю и не мог справиться со своим вторым «я», насторожившимся ещё больше.

«В конце концов, каждый из нас и наши отношения проходят эволюцию, меняются, любовь не может быть всё время на пике», – успокаивал он себя. «Кака любов», Сёма, ты же взрослый еврейский мальчик, а пытаешься верить в сказки, – не унималось второе «я». – Забыл, как учила тебя покойная мама: не мечи бисер перед свиньями».

Он бросил случайный взгляд в зал и зацепился за висевшую на стене фотографию сияющих радостью, окрылённых членов экипажа «Титаника». Вот они, счастливые лица, светящиеся от гордости, ведь попасть на «Титаник» считалось большой удачей. А после роковой трагедии, наоборот, радостью засветились глаза тех, которые отбор не прошли, – Бог отвёл… Семёну даже показалось, что один из моряков ему подмигивает.

Портному почему-то вспомнилось, как в детстве мама купила ему трёхколёсный велосипед, – такого не было ни у кого из мальчишек во дворе. И он, счастливый, мечтал, как будет ездить на нём на работу, а потом разбогатеет, станет возить маму на машине, а ещё в него влюбится девочка Лиза, которая живёт на пятом этаже. Семён с интересом отметил, что он разбогател намного больше, чем мог тогда мечтать. Только таким счастливым, как тогда, он уже не станет, хотя бы потому, что уже не сможет так мечтать. Сейчас можно было просить своего Бога лишь об одном – выплыть из этого дерьма живым и с наименьшими потерями… И это был верхний и почти заоблачный предел его мечтаний.

 

Глава 3. Лугань – Москва – Киев – транзит

Москва. Как много в этом слове для гастарбайтера слилось. Город самых богатых звёзд, город привезенных из азиатских республик дворников и торговцев, город высочайшей театральной и литературной культуры и самого мерзкого грехопадения. Город-экзамен, город-лотерея, город-улей, город-тиран, город-случай, город надежд и сказочных возможностей, город-палач и город плача, город смеха и город гримас, город подвоха, город любви и безумных страстей. Столица интриг и предательства. Во всяком случае, ни в одной из столиц бывшего Союза таких масштабов нет. Масштабов денег, масштабов чувств, масштабов авантюр.

Селиванову ранее частенько случалось наезжать в Москву по делам. Но приезжать и жить – вещи разные. Как отходной вариант в случае форс-мажорных неприятностей в Украине он всегда держал Москву на примете. Да и зачем изобретать велосипед? В результате смены декораций на политическом Олимпе в Киеве не самые последние люди из бывшей власти, по тем или иным причинам не вписавшиеся или не сумевшие договориться с новыми хозяевами Банковой, оказывались где-то неподалёку от Тверской.

Скопив свой первый миллион, Селиванов отыскал дальнюю родственницу по материной линии – очень набожную и совестливую тётушку Веру, жившую в подмосковном Королёве. Стал её навещать, слать к праздникам поздравительные открытки и гостинцы. А со временем объяснил, что хочет на всякий пожарный случай купить неподалёку от неё квартирку, но его служебное положение и украинские законы не позволяют этого сделать, так что оформить недвижимость придётся на тётушку. У тёти Веры не было повода отказать заботливому племяннику из Украины. По его настоянию сразу же было составлено и завещание на эту квартиру на имя покойной матери Селиванова. А он, таким образом, в случае чего, нигде не фигурируя, окажется единственным законным наследником. Квартира с тех пор благополучно сдавалась. Поначалу Сергей великодушно оставлял тётке десять процентов, а остальные деньги она вносила на свой банковский счёт, карта для снятия средств с которого находилась у племянника. Но держал её Селиванов из осторожности исключительно на территории России – с прочими документами в сейфе на подмосковной даче одного из знакомых.

Со временем, когда тётушка привыкла к новому доходу, Сергей снизил комиссию до пяти процентов, но одновременно увеличил её, вернее, свой капитал по той же схеме, прикупив на бойком месте неподалёку небольшое фасадное помещение, стабильно приносившее от аренды несколько тысяч американских денег. Окажись он в самой критической ситуации, это был тот островок, где можно было безбедно отсидеться, отдышаться, имея всё необходимое для жизни.

Собственно, почти так оно и случилось. Ретировавшись из Украины, Селиванов не стал светиться и лезть на рожон. Если его объявят в международный розыск, отбиться можно будет, но дороже. Да и смысл дразнить гусей?

Российский паспорт ему сделали по стандартной таксе – две тысячи всё тех же американских бумажек. С этим паспортом российские партнёры без проблем приняли Сергея на работу в одно из своих подразделений. В случае чего они всегда прикрыты и подстрахованы, и не только связями во всех силовых структурах и безупречным знанием законов и консультациями лучших юристов. Кадры проверили: бумаги и резюме в порядке, а подозревать они ничего не обязаны, да и некогда им вникать в биографии всех сотрудников и проверять подлинность их паспортов. А ведь и паспорт-то у него, если уж на то пошло, самый что ни на есть настоящий. Для подстраховки Селиванов всё же изучил детали своей российской биографии – во всяком случае, в пределах того, что пробивалось по компьютерной базе. Даже не поленился съездить на новую родину, в Серпухов. Походил по кварталу советских панельных девятиэтажек, где мало кто кого знает и помнит, зашёл в школу…

Серёжа Селиванов давно научился быть наблюдательным, что всегда помогало ему в жизни. Документы в Москве, наполовину состоящей из легальных, а по большей части нелегальных приезжих, проверяли куда чаще, чем в Лугани или Киеве, а тем более в Европе. Там для проверки нужны были веские основания. В Москве же с правами человека не слишком церемонились. Особенно если этот человек ездит в метро, а не в сопровождении «мигалок». Повод, он есть всегда – угроза теракта, подозрительная внешность, схожесть с описанием опасного преступника из ориентировки и т. д. и т. п., спорить – себе дороже. А причины у патрулей быть столь бдительными самые что ни на есть меркантильные: если у проверяемого гражданина удастся отыскать проблемы с документами, регистрацией или ещё чем-либо, можно будет хорошенько поживиться. Если же всё в порядке – отпустить, извинившись и пожелав счастливого пути.

Селиванов в этой связи старался всегда хорошо одеваться – людей в светлых сорочках и галстуках, если они, конечно, не были пьяны, как он заметил, останавливали реже. При этом у него наготове было новое солидное удостоверение, свидетельствовавшее о принадлежности к дочерней структуре самого газового монополиста. Слабым звеном поначалу являлся хоть и не сильный, но распознаваемый тренированным ухом акцент. На этот случай Сергей продумал версию о том, что долго работал в украинском филиале, а в детстве его отправляли на лето к бабушке под Полтаву. Но за первые полгода документы у него проверили всего раз. Вёл он себя при этом спокойно и весьма уверенно, не заискивал, не многословил, поэтому сержант, лицо которого выдавало рязанское происхождение, оценил его беглым взглядом и отпустил. А над удалением акцента он работал довольно старательно и небезуспешно. Для скорейшего овладения московским говором нужно было как можно больше общаться с обитателями столицы, то бишь погружаться в среду.

Состоятельные москвичи – народ любопытный. Все они при наличии возможностей любят построить огромные загородные дома, куда потом вынуждены либо переселяться, либо приезжать на выходные. Как правило, жизнь за городом со временем наскучивает своей однообразностью, поэтому все они рады принять на выходные свеженького гостя. Очень удобно. В пятницу после работы тебя посадят в хороший автомобиль. Два дня вы будете есть, пить, бесконечно долго болтать, бродя по лесу или по деревенско-дачной улочке, а в понедельник утром дорогого гостя, отдохнувшего в замечательных условиях, вернут в столицу, заботливо высадив возле ближайшей станции сумасшедшего метрополитена. Главное при этом – иметь в запасе несколько неизбитых анекдотов, тостов, а ещё важнее – уметь выслушать хозяев. Таких знакомых у Сергея с его новой работой завелось немало, и он успешно совершал свои турне, навещая их по кругу с интервалом примерно в два месяца.

И уже через полгода изменилась не только речь Селиванова. Он похудел, отпустил усы, сменил короткую причёску на укладку с пробором. Очки с золотистой оправой добавляли его облику интеллектуальности. Хотя осталось в его манере поведения что-то особенное, характерное только ему – Серёге Селиванову, получившему на армейской службе кличку Бешеный.

Кардинально Селиванову в Москве не нравились три вещи. Еда – промышленный её поток явно исключал штучное домашнее качество, которым он баловал себя в Украине. В Москве на какой рынок не приди – цена и продукты у разных продавцов одни и те же. Ещё давили вечная напряжённость в связи с терактами и прочими опасностями, ощущение постоянно присутствующего где-то рядом подвоха, внимательно всматривающиеся в людской поток, чтобы время от времени кого-то из него выхватить, глаза милиционеров. В Лугани и Киеве атмосфера была явно спокойней. Там, конечно, тоже можно было легко сыскать неприятностей на свою задницу – но не в таких объёмах и при условии, что сам постараешься. Здесь же поначалу было ощущение, что ходишь, как по минному полю. А главный и неисправимый дефект Москвы – дурацкие расстояния, неизбежно ведущие к изнурительной трате времени. Ездить в скученном метро вроде как не по статусу. А на машине – просто убийство времени.

Зато с досугом здесь был полный порядок. Развлечения, тусовки, приёмы… Ходи – не хочу.

Российским партнёрам бросать Селиванова на данном этапе было невыгодно. Он обеспечивал реализацию на украинской территории нелегально переправленного туда газа. Серьёзных проколов за ним не значилось. Существовало некое негласное разделение: российские партнёры по своим технологиям переправляли в Украину неучтённый газ, а Селиванов реализовывал его на украинской территории и обеспечивал поступление денег. Попробуйте-ка продать «левый» космический корабль. Нелегко будет. Сильно штучный и заметный товар. Но и приобрести такой корабль втихую тоже непросто. Схема работы с крупными партиями газа выстраивалась долго и замысловато. Это было сопряжено с огромными рисками. Такого рода риски возможны только ради очень больших денег.

Лет десять назад Селиванова неожиданно отыскал товарищ Тимофей Пасечник. Пригласил отужинать в одном из лучших ресторанов. Сергей тогда был водителем у одного из самых богатых людей в городе.

Отличный коньяк; отменный воздушный стейк из телятины, хранящий едва уловимые ароматы орехов, мёда и розмарина; в меру услужливый, приветливый официант с хорошим чувством юмора; смелые и короткие, как дуло пистолета, взгляды симпатичных ухоженных девушек из-за соседнего столика, искрящиеся смелостью и готовностью к весёлым романтическим приключениям; задушевные армейские воспоминания, – замечательная вечеринка, случившаяся просто так, на ровном месте! Впрочем, так, увы, в наше время уже не бывает. И на сей раз всё проступило уже после четвёртой стопки.

– Сведи меня со своим боссом – я хочу продать ему бизнес. Дело верное. А тебе за посредничество – червонец зелени, – Тимофей говорил как-то нервно, торопливо, хотя на встречу приехал на дорогом джипе, да и одёжка на нём была явно из дорогих магазинов.

Сергей слёту смекнул, что такие деньги под ногами не валяются и так просто не отдаются.

– Тёма, я тебе доверяю – не зря мы на срочной сдружились и давали отпор дедам, но шеф у меня, сам понимаешь, человек серьёзный, я своим положением рисковать не хочу и должен понимать, под чем подписываюсь. Так что за дело ты предлагаешь? – Селиванов чувствовал, что в его сети заходит крупная, хотя и неизвестная рыба и важно не продешевить.

– Это очень секретная тема, – Тимофей задумался и несколько минут молчал, было видно, что он колеблется.

– Ты не спеши, подумай, если что – звони, – Сергей напустил нарочитое равнодушие. – Сейчас мне некогда, еле вырвался тебя повидать. Спасибо, что вытянул. Да, и пусть малый счёт подтягивает – готов внести свою долю.

– Да брось ты, я пригласил, и мне приятно этим скромным ужином угостить друга, – Пасечник резко повернулся к Селиванову, улыбка куда-то испарилась, и теперь его лицо казалось особенно бледным и худым. – Поклянись мамой, что это навсегда останется между нами.

Необходимый клятвенный ритуал был исполнен, после чего Сергей услышал совершенно неожиданный для себя рассказ.

– Я хочу продать лицензию на добычу газа.

– С каких это пор у нас обнаружился газ? И это наверняка затратно, хлопотно и рисково, вряд ли овчинка выделки стоит, а шеф такого рода бизнесы не переваривает.

– Да не спеши ты, выслушай, не перебивай. Газ в шахтных выработках у нас действительно имеется, хотя добывать его и вправду невыгодно. Пару лет назад, когда подо мной было несколько котельных, ко мне подкатили серьёзные ребята и предложили покупать газ вполцены, но за «нал». Будь это не газ, а товар или комплектующие, загнал бы деньги на обналичивающую фирму, с кем надо поделился и жил бы в шоколаде. Но газ – продукт особый. Всё сразу заметно. Тогда у меня и родилась идея. Учредил очередное ООО, через родственника в Киеве вышел на людей в министерстве и получил лицензию – денег взяли по-божески, понимая, что дело-то не особо прибыльное. А мне главное было не добыча, а легализация источника происхождения этого самого газа. Для видимости я его добываю пару тысяч кубов, а по документам провожу в десятки раз больше. На самом же деле купил «левак» вполцены и продал уже по рыночной цене на свои же котельные. А поскольку возможности их потребления ограничены, еще на два предприятия стал газ поставлять. Правда, заинтересовал директоров – «откатывал» им 5 процентов.

– Не шибко ты их баловал.

– Зря ты так. Это для них бешеные деньги. Покупай они газ в другом месте по той же цене, ничего подобного им и не снилось бы.

– Ну, уж коль ты на такую жилу сел, зачем же продавать курочку, которая несёт золотые яички? Стало быть, есть тут какой-то подвох. Лучше честно скажи, мы же с тобой как братья.

– Сергей, у меня серьёзные проблемы со здоровьем, – бледность и худоба Пасечника теперь проступили более наглядно, – времени осталось не так много, хочу успеть всем распорядиться по-людски. Дети – их двое плюс старший от первого брака – кто их поднимет, образование даст? Старенькие родители – отец почти не видит, мать после инсульта, еще родня, друзья. Хочу и для детдома, чтоб детишки не так нуждались, фонд создать, и на нашу больницу денег перевести, чтобы аппаратуру купили, на специалистах не экономили и таким, как я, вовремя могли помогать.

Когда Пасечника не стало, его армейский друг Селиванов, с которым они в последний месяц много общались, взял на себя и организацию похорон, и изготовление памятника, торжественно пообещал помочь детям с учёбой.

Бизнес оказался действительно очень специфическим. Селиванов его умело распылял, конспирировал и развивал. Но ему не хватало масштаба. Чтобы выйти на новый уровень доходов, нужны были иные деньги, возможности и технологии, чем те, которые он имел. Он не мог пока рассаживать своих людей в министерские кресла, внедрять на руководящие посты в силовые ведомства, не мог «светить» все свои доходы. Но он чувствовал, что всё это где-то рядом. Нужно сделать скачок. За счёт чего? Да, он понимал, что основной доход уплывает сейчас его российским партнёрам. Тем более что им удалось вначале присадить его «на тему», а потом поджать его долю доходов – что называется, перекрыть кислород. Получить доступ к ресурсу, технологии и секретам по ту сторону границы теоретически было возможно, но реально предполагало очень большие вложения и риски без каких-либо гарантий успеха.

Сначала нужно было незаметно увеличить свою часть дохода здесь, на украинской территории. И главное – получить доступ к специальным возможностям по созданию замкнутых технологий. Когда теплосети, которыми ты руководишь, покупают газ у предприятий, которые ты контролируешь, кредитуются в твоих банках, страхуются в твоей страховой компании и т. д. Тогда все эти ручейки доходов, не бросающиеся в глаза, но при правильной режиссуре создающие мощный финансовый поток, выводят тебя на новый уровень управления деньгами, людьми, силовиками, криминалом – да всем на свете. Вс-е-ем!

Именно победа на выборах в ряде крупных городов открывала новые возможности для сплетения в единую паутину всех этих бизнесов – с совершенно новым уровнем дохода на выходе.

После прокола в Лугани несколько лет назад Селиванов от этой идеи не отказался – зализал раны, сделал выводы и затаился в ожидании удобного момента для очередного прыжка. Уж в этот раз он перегрызёт горло любому, кто встанет на пути.

Контора, которой он руководил, – некое предприятие с солидным названием «Трансгазсервисгруп» – была официально аккредитована в газовом монополисте и являлась подразделением его дочерней структуры «Ингаз». При этом «Трансгазсервисгруп» не являлся публичным, не имел своего сайта, но значился среди десятков прочих структур в справочниках газового ведомства. На своих бланках фирма Селиванова именовала себя представителем газового гиганта по экспортной политике в страны СНГ. А на визитке и в удостоверении Селиванов, оглядевшись и обзаведясь связями, стал обозначать себя консультантом по связям с Украиной. А главное, его новое удостоверение открыло возможности посещать центральный офис газового монополиста – государства в государстве. Экскурсии сюда могли бы запросто переплюнуть по популярности экскурсии в российскую Госдуму. Особенно если бы кто-то вскрыл подноготную того, что происходило в этих стенах.

Когда каждый из семнадцати членов правления только официально получает более двухсот тысяч долларов в месяц – тут есть, за что бороться. Это как стать в советские времена членом политбюро.

В Украине даже не было аналога российского газового ведомства. Неким подобным центром финансового влияния и сосредоточения средств могло считаться разве что украинское министерство транспорта – разумеется, с уменьшительной поправкой на масштаб.

При всей внешней демократичности на «территории коммунизма», придуманной идеологами газового гиганта, были свои рестораны, магазины, своя медицина, спортивный центр, цветочный магазин – всё, чтобы жить здесь, не соприкасаясь с внешним миром. Тем не менее служба безопасности газового монстра – это КГБ в квадрате, с поправкой на современные технологии и возможности, которое сохранило полный набор инструментов психологического управления личностью. Этой службе известно о приближённых к золотой поилке практически всё: каждое прикосновение к клавиатуре компьютера, телефонные звонки, данные камер видеонаблюдения, контакты, пороки, слабости, увлечения, все финансовые операции, траты – не только сотрудников, но и членов их семей. Всё аккумулируется на специальном сервере, анализируется с помощью целой системы программ, вылавливающих любые совпадения, несоответствия, критично зашкаливающие показатели, после чего разносится по специальным папкам. Можно запросить, к примеру, сколько человек за год пользовались услугами проституток, и получить статистику и в разрезе подразделений, и в динамике, и по дням месяца, и в процентном отношении подобных затрат к общим затратам сотрудников. Но эта информация, конечно, имеет программы суперзащиты и самоуничтожения.

Мало кто задумывался над таким парадоксом: почему в течение стольких лет не было практически никаких скандалов, громких уголовных дел с участием руководства структуры? Неужто там другие – не наши – люди работают? Неужто им чужды коррупция и воровство? При таких-то масштабах и возможностях. Или какая-то невидимая сила удерживает полнейший контроль над ситуацией, гарантирует неприкосновенность со стороны силовых структур, регулирует и дозирует весь выход информации?

С другой стороны, что ни курортный уголок, там под эгидой газового монстра обязательно строится роскошная, баснословно дорогая резиденция. Якобы дача для Самого-Самого. Хотя он вряд ли о половине таких мест знает. И схема строительства везде просматривается похожая. Вначале заключается подряд с именитой европейской фирмой по её расценкам, потом договоры на выполнение работ уходят куда-то в бывшую Югославию, а затем трудиться, но уже за копейки, приезжает всё тот же украинский, молдаванский, турецкий или другой гастарбайтер. И что тут непонятного? Одна сделка, один платёж – и вся сумма на нужном счёте. Зачем воровать по мелочам? С теми, кто такими нехорошими делами занимается, и должны бороться доблестные правоохранительные органы. Маленький человек, поставляющий лампочки в структуру, или поставщик сантехники – да это же уважаемые, проверенные люди, уже привыкшие к вышколенной прислуге, «мерседесам» и загородным домам в радиусе двенадцати километров от Белокаменной. Впрочем, всё это такие мелочи…

Поскольку финансирование затрат на «Трансгазсервисгруп» осуществлялось за счёт российской стороны, Селиванов не видел особого смысла их ужимать. С другой стороны, аккуратно прошерстить персонал и по возможности прибрать его к рукам он запланировал в ближайшее время. И Сергей Николаевич Селиванов, ставший теперь Сергеем Борисовичем Семёновым, первый месяц присматривался к публике. Фамилию он специально выбрал не редкую, а относительно распространённую – так меньше шансов «спалиться». Кроме того, две первые буквы соответствовали и началу его имени, и началу бывшей, вернее, настоящей фамилии – очень удобная ассоциация для запоминания, чтобы не ошибиться в критической ситуации. К тому же Юлиан Семёнов был одним из немногих писателей, запомнившихся Сергею, не особо увлекающемуся литературой. И фамилия Семёнов всё же, казалось ему, звучала несколько благородней, чем простенькая Иванов.

На новом месте работы перекрещённый в галстучного шефа Сергей Борисович Семёнов не панибратствовал, держал дистанцию. Потом решительно взялся за инвентаризацию личного состава. Со всеми пообщался. Демократично, по-дружески, для каждого нашёл персональные слова похвалы. Заодно прощупал, кто чем дышит, кто по чьей протекции получает здесь жалованье. Расклад получился такой. В конторе, которую он получил в управление, сидела весьма специфичная и разношерстная публика: несколько умников-пахарей; стайка прохиндеев топ-менеджеров, научившихся надувать щёки и дрейфовать от одного злачного места к другому; блатные и оттого напустившие на себя статус неприкасаемых чьи-то дочки, племянники и т. п.; а также ещё несколько человек, делающих вид, что таковыми являются, хотя на самом деле оказались здесь случайно или их связи уже давно сгорели.

Изначально Сергей Борисович взялся за умников, привыкших к определённой степени свободы и независимости. Каждого он заставил писать ежедневные отчёты о проделанной работе, разного рода справки, обоснования, предложения. При этом все они стали получать множество нереальных заданий. Разумеется, качественно выполнить такой объём работы было невозможно физически. Эволюция заносчивых гениев происходила быстро и показательно. Семёнов мастерски развивал у них комплекс неполноценности. Двое запили и были уволены, еще один начал всячески угождать, был унижен, помилован, после чего посажен на короткий поводок. Великие московские топ-менеджеры – особое сословие. Берутся за выполнение любых задач, умеют красиво рассказать, посыпая речь умными терминами, пообещать любой результат. И попросить под это достойное жалованье – как минимум, тысяч в шесть-семь американских денег. Мол, мы же серьёзные люди, под ваши великие задачи вам нужен суперспециалист, а я на рынке стою дорого, но это мелочи по сравнению с результатами, которые вы получите, так что не будем мелочиться. Продержался месячишко – и очередная кругленькая сумма капает в карман. А когда спросят результат, можно сослаться на недостаточность финансирования проекта, слабую поддержку, изменившиеся рыночные условия – да мало ли? – и уйти, ещё и хлопнув дверью на прощание, чтобы потом спокойно дожидаться доступа к очередной такой кормушке. Расставание в таких случаях проходит обычно тихо и мирно – никому не охота признаваться, что он «лопухнулся» и был «разведен» наглым «топом».

Семёнов быстро вывел топ-менеджеров на чистую воду и подчинил всецело. Один из них, Куприянов, после очередной летучки подошёл к суровому начальнику и попросил о личной аудиенции.

– Ну, если в пару минут уложишься, заходи прямо сейчас, – Сергей Борисович с любопытством смерил взглядом подчинённого.

– Сергей Борисович, мой дядя Иосиф Моисеевич – совладелец и директор ресторана «Алёнушка» на Чистопрудном бульваре. Вам ведь часто приходится проводить деловые встречи. У них всё очень изысканно, есть несколько уютных кабинетов.

– Куприянов, вам впору в рекламные агенты идти, излагайте суть без лишних заходов. Я бывал в «Алёнушке».

– Тем более. Вот скидочная карточка на 50 процентов. Такая будет только у вас и учредителей, – Куприянов облегчённо расслабил лицо слабой улыбкой ученика, довольного тем, что на экзамене удалось протараторить без запинки выученное накануне ненавистное стихотворение.

– Это и весь твой важный разговор, из-за которого ты украл целых четыре минуты моего утреннего времени?! – Семёнов выглядел разъярённым. – Учишь вас, учишь. Набрали детей во флот – и готовь им манную кашу. Ладно, давай свою хвалёную карточку – у меня такими целый отсек бумажника забит, авось пригодится…

Бизнес, которым занимался Сергей Борисович, был тщательно законспирирован. Если сравнить его, например, с сокровищами, спрятанными в какой-нибудь замаскированной пещере, то девять десятых карты, ведущей к кладу, находилась у московских коллег, и только маленьким ее кусочком владел сам Семёнов. При этом он отлично понимал, что без московских партнёров его бизнес существовать не может, что его весовая категория на порядок ниже, но упорно держал свой кусочек под замком. Россияне под разными предлогами пытались заставить его выложить всю схему, все связи, всех людей, в ней задействованных. Однако он на это не шёл, мотивируя тем, что подобная информация при любой утечке грозит общей безопасности.

Но, коль уж судьба забросила его в Белокаменную, коль он получил доступ к коридорам самой известной в мире 36-этажки, кто знает, может, случай подарит ему шанс. И тогда его «шестёрки» будут именно той картой, которая поможет сыграть мизер. Главное – не спешить и не рисковать без нужды.

Потихоньку он присматривался и к суперструктуре, с которой имел дело. Две службы и, соответственно, два руководителя интересовали его особенно: бюро контроля технологических потерь и управление пультовой системой. Оба подразделения имели своих аналитиков, ревизоров, экспертов, а бюро контроля – ещё и собственную мощную передвижную лабораторию.

Без их участия в деле схема не работала бы. Стало быть, есть человек, который даёт санкцию пропустить тот или иной неплановый объём газа, завысить на две сотых процента технологические потери. Более того, после пересечения границы «Ингаз» определённым образом отбирает свой газ вместе с этими самыми дополнительными потерями.

Понятно, что все эти тайные распоряжения отдаются устно. Степень секретности и доверия к властной вертикали таковы, что вряд ли их подлинность кем-то проверяется. А что, если начальник службы отдаст от своего имени дополнительную команду прогнать и списать на потери ещё некоторое количество голубого топлива? Нужно выяснить, на каком уровне даётся санкция и в курсе ли этих операций вездесущая служба безопасности. В любом случае, чтобы пойти на такой рисковый шаг, у руководителя подразделения должен быть суперсерьёзный мотив.

Начальник управления пультовой системы Макарцев являл собой образец современного человека в футляре. Семёнов давно подметил: нарочито правильные люди надевают эту маску, потому что боятся проявления каких-либо нежелательных пороков, которые стараются всячески скрыть. Макарцев, судя по цвету лица, здоровой коже и отсутствию мешков под глазами, спиртным не злоупотреблял.

Неудобство положения Сергея Борисовича состояло в том, что особо тайные поручения здесь давать было некому – можно было легко погореть. Поэтому ему лично пришлось потратить на изучение личности Макарцева немало времени. Что ж, в отдельных случаях придётся вызывать в командировку помощника из Украины. Хоть это и недешево, но человек проверенный, да и задачи ему ставятся через интернет – никакого личного контакта.

Макарцев отличался умеренностью, железным самообладанием в отношениях с подчинёнными. Всегда был осторожен и корректен, деньгами не сорил и, судя по всему, левых доходов не имел. Близорукий очкарик мало что различал на дистанции свыше десяти метров, что облегчало визуальное наблюдение за ним.

Изучив в течение месяца маршруты передвижения Макарцева, Семёнов вышел на ресторанчик, в который тот всегда заезжал по четвергам поужинать. Самое любопытное, что Макарцев предпочитал ужинать не в общем зале, а в кабинете для VIP-персон. Только вот странная закономерность: каждый раз – в обществе юного спутника, на вид студента. Семёнов насчитал таких юношей трое. И какие у Макарцева с этими желторотыми мальчиками могут быть дела? Случаи бывают всякие, но тут какая-то система. С одним из них Сергей специально столкнулся на лестнице. Блондин лет девятнадцати с голубыми глазами, пухлыми губами, бело-розовой, не тронутой загаром нежной кожей, аккуратно подстриженный, чистенький, ухоженный. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы сделать жуткое предположение. Ню-ню… Неужели наш Макарцев – любитель мальчиков? Впрочем, если эту информацию он, Селиванов, то есть Семёнов (Сергей всё больше вживался в новую фамилию, начиная ощущать себя именно этим, другим, человеком), смог добыть в одиночку и без сверхусилий, ею наверняка располагает и служба безопасности, которая держит всех сотрудников на крючке. Сделать соответствующие записи не проблема. Стало быть, нужно копать глубже. Дабы подчинить Макарцева, необходимо располагать более сильным, чем у особистов, компроматом. Но пока, чтобы подтвердить догадку, следовало установить аппаратуру в чужом помещении. Даже если оно и не оснащено камерами наблюдения – это весьма рискованная затея.

Как-то вечером Семёнов, принимая очередной отчёт от Куприянова, вдруг вспомнил:

– Кстати, скажи своему дяде, пусть сделает мне ещё одну скидочную карточку в «Алёнушку».

– Конечно, Сергей Борисович.

– Ты не дослушал: карточку на семьдесят процентов скидки.

– Но… если он сможет, – Куприянов был в явном замешательстве, – у них таких скидок не бывает…

– Сможет, не разорится, частить туда никто не будет – некогда, так что не объедят дядюшку твоего. В крайнем случае, из своей красивой зарплаты компенсируешь. Тебе в прошлом месяце, если память не изменяет, доплатку за совмещение провели?

– Да, конечно, безусловно, я благодарен, я постараюсь, вернее, мы всё сделаем.

– Ну и молодец. Иди отдыхай. Смотрю, выглядишь как новый пятак – на гульки небось собрался?

– К другу на день рождения.

– Ну и чудно… Много не пей, мало – тоже, – Сергей Борисович заканчивал день в хорошем расположении духа.

* * *

После выходных Валентин Петрович Макарцев выезжал из загородного домика в Перхушково всегда в одно и то же время, в половине седьмого утра, дабы успеть проскочить на работу до пробок. И это ему всегда удавалось – за двадцать два года безупречной службы в газовом ведомстве он никогда не опаздывал.

С водителем Иваном Павловичем – малоразговорчивым, преданным, очень уравновешенным и искусным в вождении – они проработали вместе уже восемнадцать лет и понимали друг друга с полуслова. Павлович ценил то, что Макарцев вёл его за собой, поднимаясь по карьерной лестнице. И сейчас дядя Ваня, как его с удовольствием именовали друзья и родня Макарцева, заранее включил «Рапсодию» – любимое радио шефа – и обдумывал, когда лучше затеять разговор о помощи с трудоустройством старшей дочери.

Несмотря на раннее утро, автомобили энергично двигались в столицу плотным потоком, обозначая себя в ещё не развеявшемся после ночи тумане огоньками фар. Прошло всего несколько минут, и перед чёрным «мерседесом» Макарцева ни с того ни с сего резко затормозили и стали как вкопанные двигавшиеся перед ним старенькие «жигули». Опытный водитель Иван Павлович среагировал молниеносно, но полностью избежать столкновения в данной ситуации не смог бы даже Шумахер. Водитель «жигулей» – длинный, словно вытянутый, сухощавый мужчина лет сорока пяти с трёхдневной щетиной – не излучал ни приветливости, ни запаха французского парфюма.

– Собака прямо под колёса – еле успел тормознуть, – пробурчал долговязый и закурил какие-то вонючие сигареты. – По правилам – вина ваша…

Вот и начало трудовой недельки! Теперь предстояла препротивнейшая волокита с ожиданием автоинспекции, оформлением разного рода бумаг, страховых документов. Макарцев почувствовал неизвестно откуда свалившуюся на него перспективу впервые в жизни опоздать на службу. Иван Павлович тоже погрустнел, поскольку в свете новых обстоятельств разговор об устройстве на работу дочери в ближайшие дни затевать уже было явно не с руки. Вот тебе и проблема – из ничего, на ровном месте. Из-за какой-то собаки. Если она, конечно, была – поди проверь…

Двигавшийся за «мерседесом» Макарцева серый «опель» тоже остановился и включил «аварийку».

– Помощь нужна? Хорошо, хоть мы вас в зад не догнали – водитель среагировал. А ехали бы на пару метров ближе, тоже б загорали, – вышедший из «опеля» плотного сложения, ухоженный, энергичный мужчина лет пятидесяти, всем своим видом демонстрировавший уверенную поступь по жизни, явно выражал поддержку и сочувствие. Стильный галстук на фоне белоснежной рубашки и дорогой костюм производили хорошее впечатление и должны были характеризовать того, кто их носил, как человека с определённым статусом.

– Извините, если не ошибаюсь, видел вас в башне на Намёткина. А я тоже работаю в структуре – руковожу подразделением «Ингаза». Главное, что все живы и невредимы, а железо – оно и есть железо, – Семёнов доверительно-подбадривающе обращался к Макарцеву, невольно оказавшемуся в непривычном для себя статусе участника какого-то дурацкого происшествия.

– Вот так планируешь, планируешь, – продолжал Семёнов, не обращая внимания на хранящего молчание Макарцева, – а какая-то непредсказуемая, невероятная мелочь, в данном случае безмозглая бродячая собака, пускает все твои умные, выверенные планы под откос. Это не на один час. Ничего, водитель разберётся. Садитесь, подвезу.

– Да нет, спасибо, я вызову машину, – осторожный Макарцев не любил импровизаций и случайных знакомств.

– Конечно, конечно, – Семёнов чувствовал, что педалировать ситуацию не стоит, решение Макарцев должен принять сам. – Просто час пик, быстро не приедут. А у нас утром тоже час пик – встреча на встрече. Ну, удачи вам, – Сергей Борисович подал Макарцеву руку. Тот совершил краткое рукопожатие без особого энтузиазма и вытянул телефон, дабы нажимать кнопки и посылать осколки своей проблемы кому-то ещё, но, видимо, реально прикинув и оценив перспективы потерь золотого утреннего времени, быстро изменил тон и направился к машине Семёнова.

– Пожалуй, вы правы, это может затянуться, так что воспользуюсь вашим предложением, – Макарцеву не очень хотелось с кем-то знакомиться и ехать в чужом автомобиле, но опаздывать не хотелось ещё больше.

– С меня причитается, – Валентин Петрович не любил быть должником. – Предпочитаете виски или коньяк?

– Да бросьте, такие мелочи, мы же коллеги, я – Семёнов Сергей Борисович, можно Сергей, – Селиванов умел быть добряком, но, заметив, как недовольно напряглось лицо Макарцева, видимо не привыкшего к возражениям тех, кто находился ниже него в служебной иерархии, дружелюбно добавил: – Хотя добрый виски со льдом под беседу с хорошим человеком, кто из нас, мужиков, не любит? Кстати, пользуясь случаем, хотел у вас поинтересоваться…

– Вот и чудно, – Макарцев не стал дослушивать фразу Семёнова. Кроме того, он не любил, когда ему задают вопросы. Он предпочитал задавать их сам. Ещё в студенческие годы Валентин Петрович сделал простое открытие – задающий вопросы как бы наступает. А отвечающий – обороняется. О том, что шеф не терпит всякого рода расспросов, хорошо знали все его подчинённые. – Мне как раз наш представитель в Ирландии вчера презентовал, мой секретарь вам передаст. Кстати, нельзя ли включить «Рапсодию» – мне без неё по утрам в машине никак.

Когда зазвучало радио, Макарцев довольно прикрыл глаза, давая понять услужливому, но слегка назойливому коллеге, что не расположен к дальнейшему общению.

* * *

Вечером Семёнов велел принести личные дела сотрудников и долго их просматривал. Потом отложил в сторону, не найдя ничего подходящего. Вдруг он резко оживился и повторно вытянул одну из папок. «Радио… Он слушает «Рапсодию» в машине каждое утро, как прихожанин священника. Призы. Анкета… Может сложиться! Во всяком случае, стоит попробовать», – Семёнов довольно прищурился.

На следующий день во время обеда он оказался за столиком с одним из своих менеджеров.

– Кстати, Кирилл, – Сергей Борисович посмотрел на сотрудника, словно что-то вспомнив, – это идея, возможно, именно ты и сможешь мне помочь в одном деликатном вопросе.

– С удовольствием! – удружить шефу, которого боишься и тихо ненавидишь, очень даже приятно: авось зачтётся и он, наконец, станет меньше тебя гнобить.

– У тебя жена ещё работает на радио?

– Ну да.

– У меня есть один хороший знакомый – он очень скромный. А мне хотелось бы сделать ему ко дню рождения сюрприз. Он по утрам с семи до без четверти восемь слушает «Рапсодию». Там разыгрывают для слушателей разного рода призы. Сам он, конечно, никуда звонить не будет. Но если устроить розыгрыш призов по случайно определённым цифрам номеров телефонов, и он услышит свой номер в эфире любимого радио среди выигравших, то и к сообщению с радиостанции отнесётся с доверием. А вручить ему от спонсора – ресторана «Алёнушка» – нужно вот эту скидочную карточку.

– Как-то замысловато. Но я посоветуюсь. Главное, что спонсор и приз уже имеются.

* * *

На звонки с незнакомых телефонных номеров Макарцев принципиально не отвечал. Телефоны всех вышестоящих начальников были забиты в его мобилку, а изменения в них ежедневно вносила секретарь. Кому положено, всегда смогут быстро связаться с ним через приёмную или дежурного по ведомству. Но, услышав в эфире, что его номер выиграл суперприз от спонсора передачи ресторана «Алёнушка» и получив SMS-сообщение от любимого радио, Валентин Петрович всё же перезвонил. Да и столь солидный дисконт в один из лучших ресторанов столицы никогда не будет лишним.

 

Глава 4. Мобилка – находка для сыщика

Геннадий Андреевич запаздывал на двадцать минут, но Черепанов, будучи человеком пунктуальным, который в таких случаях никогда не давал спуску подчинённым, отнёсся к этому факту философски: в данном случае он выступал в роли просителя.

Наконец в заведение вошёл седоватый, в меру загоревший, подтянутый мужчина лет сорока пяти на вид, хотя на самом деле Сердюков недавно отметил полувековой юбилей. Он даже не замедлил шаг, чтобы отыскать взглядом в полумраке зала спрятанный за колонной столик, за который присел Черепанов. Геннадий Андреевич подошёл твердой, быстрой и вместе с тем не привлекающей внимания походкой, словно только что вернулся с перекура, и пожал руку Ивану. Одет Сердюков был неброско, но стильно – в тёмно-синий костюм поверх лёгкого синего, с тонко очерченными малиновым ромбами свитера. Хорошие часы на чёрном кожаном ремешке и матовые, словно только что снятые с витрины обувного магазина кожаные туфли дополняли его образ. Принадлежность к силовым структурам выдавали разве что выправка и цепкий взгляд.

– Рад видеть, но коль у нас встреча в таком месте, вопрос у тебя наверняка деликатный.

– От вас ничего не утаишь, Геннадий Андреевич, как обычно – в точку, – Иван опустил взгляд на чашку, рассматривая образовавшуюся на поверхности напитка радужную плёночку – признак качества чайного листа. – Есть проблемы.

– А когда у тебя их не было? Жизнь так устроена. С одними проблемами идут к докторам, с другими – к нам, так что выкладывай, не стесняйся.

– Меня обокрали.

– Много?

– Один миллион. Наличными. Долларов.

– Тянет на сенсационный спецвыпуск на твоём телеканале. Иван, ты меня всегда поражал количеством и качеством своих проблем. Ну что за способность у тебя: в такие ситуации попадаешь – специально не придумаешь. Итак, обокрали тебя, а деньги, как я понимаю, не совсем твои. Вернее, совсем не твои, так?

– Есть немного, но здесь не совсем обычные обстоятельства. Эти деньги вынес из хранилища банка один аферист. Мы располагаем его анкетными данными, да он, собственно, вообще не маскировался. О нём известно почти всё, но тем не менее он пропал вместе с деньгами. Я бы не хотел пока давать официальный ход этому делу, мне нужна помощь в некоторых вопросах оперативной разработки.

– Я не могу так, Ваня, мне требуются основания для оперативной разработки, иначе – незаконная слежка, превышение служебных полномочий и всё такое, ты же знаешь наши правила. Пойми, мы не частное сыскное агентство. Если не хочешь перед нами открывать карты, проведи своё журналистское расследование, в конце концов. Среди вашей братии нынче модно блеснуть смелостью и смекалкой, дабы показать бездарность отечественных ментов.

– Хорош издеваться, Геннадий Андреевич, над опростоволосившимся другом, мне сейчас не до шуток. Основания будут, как только я пойму, почему он действовал так нагло, в открытую, какими мотивами руководствовался. Нужно быть либо отчаянным рецидивистом, либо загнанной в угол крысой, чтобы пойти на такое.

– Выкладывай подробности, а я решу, как правильно это исполнить. Рассказывай в деталях и не пытайся что-то умолчать или приукрасить.

Следующие двадцать минут Иван потратил на повествование о том, как управляющий СФТ-банком Семён Портной, он же главный финансист-распорядитель предвыборного окружного штаба, умудрился упустить из охраняемого людьми и электроникой помещения блестящий чемоданчик с деньгами.

– С тобой свяжутся, Иван Сергеевич. Человека зовут Георгий, Жора Евстифеев. Молод, недавно капитаном стал, но пусть тебя это не пугает – один из моих лучших ребят.

– Благодарен чрезвычайно, товарищ подполковник. Найдём деньги – с меня патрульный автомобиль, – Иван пожал увесистую руку собеседника.

– Поможем тебе, конечно, Ваня, но если все твои залёты оценивать автомобилями, то гараж УВД не нуждался бы в обновлении ещё несколько лет.

* * *

Капитан милиции Георгий Евстифеев внешне пока никак не соответствовал фонетическому звучанию своего исторического имени. Узкие запястья рук, интеллигентное лицо, подчёркнутое тонкой металлической оправой очков, аккуратная стрижка и затянутый на последнюю дырочку ремень, собравший в гармошку несколько великоватые брюки, ставили в тупик его собеседников, когда Жора доставал удостоверение. Полное несоответствие образа и содержания.

«М-да… Ну, наверное, подполковник знает, что делает… – Черепанов испытал искреннее удивление, когда вместо коротко стриженного крепыша к нему в качестве оперативного сотрудника пришёл студент. – Шурик. Вылитый Шурик из «Кавказской пленницы», может, даже ещё моложе будет».

Иван предложил гостю присесть в кресло.

– Я вкратце ознакомлен с сутью вопроса, мне нужны подробности, Иван Сергеевич, – молодой человек расстегнул папку и достал чистые лисы бумаги. Такие папки в руках участковых – орудие труда и непременный их атрибут. Жора мог и не занимать свои руки ношением этой обузы, его память позволяла хранить всё – колоссального объёма фактаж вместе с интонациями, которыми он был преподнесен, но для себя он завёл правило: делать записи и периодически их просматривать. Иногда в самом неожиданном месте, глядя на два листа одновременно, он мог сделать открытие, найти несоответствие в мотиве и действии, задать себе парадоксальный вопрос.

– Для начала готов предоставить копию личного дела нашего «героя», – Черепанов протянул пластиковый файл. – Также у нас имеются записи с камер наблюдения банка – их вы тоже получите. Ну и наконец, стоит опросить непосредственно потерпевшего. Семён Григорьевич Портной – человек, который ответит на все интересующие вас вопросы. Он прибудет с минуты на минуту.

В ожидании Портного Жора внимательно изучал дело Царькова. Попивая чай с лимоном, предложенный гостеприимным хозяином, он не отрывал взгляда от текста.

Просмотр видеозаписи происходил уже в присутствии управляющего и под его комментарии.

– Задача ясна, через четыре дня, в пятницу, доложу результаты, – молодой человек застегнул папку и, пожав руки заказчикам и одновременно участникам этой запутанной истории, покинул кабинет Черепанова.

– Ты уверен, что этот юноша в состоянии нам помочь? Такое ощущение, что его прислали к нам вместо практики в институте внутренних дел, – Семён Портной отработанным движением отправил дужку очков на то место, где ей надлежало находиться.

– После твоего прокола, Сёма, я уже ни в чём и ни в ком не уверен. И в себе тоже. Ты деньги нашёл на завтра?

– На завтра не получается, наши процедуры так быстро не проходят.

Вопрос пополнения очищенной кассы окружного избирательного штаба стоял весьма остро. Контрагенты Черепанова с нетерпением ожидали старта избирательной кампании. Для них это было сродни путины у рыбаков. Сидишь сутками на берегу, ждёшь назначенного дня, который потом год прокормит, и, естественно, ни о каких отсрочках платежей речи быть не может. Не платишь ты – заплатят твои конкуренты, а это могло слишком болезненно сказаться потом и на рейтингах, и на результатах кампании.

Вот уже второй день Иван перебирал в своей памяти и памяти своего мобильного телефона имена людей, которые могли бы ему помочь, но искомой суммы не набиралось, а предлагаемые сроки займов были критично малы. Времени и вариантов для выбора не оставалось. Черепанов искренне ненавидел как одалживать деньги у кого-то, так и одалживать кому-то. С детства ему врезались в память наставления набожной бабушки, которые та давала семье: если у вас кто-то попросит взаймы, дайте столько, сколько готовы с любовью и лёгкостью этому человеку подарить, и считайте, что подарили, забудьте о них, а отдаст – хорошо. Но в данной ситуации иного выхода, кроме как пойти с шапкой по кругу вопреки собственным правилам, не просматривалось. Уже было очевидно, что на сей раз придётся собирать дензнаки у разных людей, в разной валюте и тратить на это личное бесценное время. Сначала договариваться о встречах, потом убеждать, давать гарантии, получать, менять, развозить, а придет время – производить обратные процедуры возврата. В результате все эти дурацкие хлопоты заберут усилия и время, которые могли бы пойти собственно на зарабатывание денег. Если бы, конечно, они с Портным не попали в эту передрягу. Но выбора не было. Таков единственный путь выхода из лабиринта. В конце концов, испытания бывают разные, и за всё в жизни нужно платить. Чем выше прибыль – тем выше риски и тем острее вкус удачи. Черепанов вдруг вспомнил из детства слова любимой бабушки: «Бог никогда не даёт человеку испытаний больше, чем он может выдержать. Это только кажется, что чужой крест легче…» И этот месседж его неожиданно успокоил. Прорвёмся!

* * *

Жора Евстифеев по привычке сел на второй стул слева у длинного стола, линия горизонта которого заканчивалась фигурой его начальника, подполковника Сердюкова. Геннадий Андреевич полностью соответствовал своей фамилии. Услышать от него похвалу подчиненный мог крайне редко, а признаком положительной оценки являлось отсутствие замечаний.

Оперативники, прибывшие на утренний разбор полётов, достали свои бумаги, расселись по местам и приготовились получать вводные по вчерашним происшествиям. Сердюков, согласно устоявшейся годами традиции, вслух зачитывал сводку: «Угнано два автомобиля: ВАЗ-21074 и BMW-X5 белого цвета. BMW увели в период с 22:15 до 07:00 с территории неохраняемой стоянки во дворе дома № 17 по улице Мира».

Сердюков снял очки и обратился к подчинённым:

– Это второй угон за четыре дня, похоже, к нам прибыли гости узкой специализации. Подключите ГАИ, пусть каждую ночь отрабатывают Х5. По первому угону есть подвижки? – вопрос был адресован сотруднику, отвечавшему за это направление.

– Рассматриваются две версии: угон и имитация угона. В автомобиле находился портфель с бухгалтерскими документами. Мы склоняемся к имитации – машина застрахована от всего на свете. Отработали разборки, сейчас шерстим гаражные кооперативы.

– Занимайтесь. Две таких машины подряд – это не похоже на случайность, – подполковник взял сводку в руки и продолжил: – Общежитие медицинского института. Падение с восьмого этажа, женский труп. Девочке было девятнадцать лет, студентка стоматологического факультета. Что скажете?

– В комнате проживала с подругой, учились на одном курсе. На момент происшествия ее не было в общежитии. Криминалисты дали заключение, что в крови погибшей обнаружен алкоголь, полового акта не было, похоже на несчастный случай. Или самоубийство. Проверяем связи, друзей, всех, кто вчера ночевал в общежитии. Вахтёра сейчас опрашивают.

– Пожар на улице Гагарина, частный сектор. Два трупа.

– Поджог с целью скрыть следы. Результатов экспертизы ещё нет, но и ежу понятно, что очаги возгорания одновременно в трёх местах так просто не возникают. Погибшие: мужчина и женщина 1969 года рождения. В комнате – следы борьбы. По показаниям соседей, задержан знакомый погибших, вчера они вместе пили.

Перечня серьёзных неприятностей, постигших за минувшие сутки жителей Лугани, хватило ещё на пятнадцать минут обсуждения. Получившие задания офицеры практически одновременно встали, продолжая обсуждать между собой перспективы сегодняшнего розыскного дня.

– Георгий, задержись, – Сердюков указал рукой на ближайшее к столу место.

Последний выходивший участник оперативки плотно закрыл за собой дверь.

– Что узнал по Царькову?

Евстифеев раскрыл папку, быстро перебирая стопки исписанной бумаги, нашёл два нужных листа, положил перед собой и начал доклад:

– Царьков Антон Владимирович, уроженец села Степное Луганьской области, 1985 года рождения, не судим. Зарегистрирован в Лугани по адресу: улица Весёлая, дом 65, квартира 4, где проживает с матерью Ольгой Александровной. Отец до сих пор проживает в Степном, после развода родителей они уже много лет не общаются. На работе взысканий не имел. Близко ни с кем не сходился, время коротал или в машине, или на посту охраны. Всё больше читал, в основном газеты разные: «Факты», «Команда», «Труд», очень любил журнал «За рулём». Одевался не богато, но опрятно. Имеет личный автомобиль «Шевроле Авео», приобретенный полгода назад. Часть его стоимости – кредит в СФТ-банке. Обедал всегда в столовой этого же банка. В день ограбления домой не появился, отключил мобильный телефон, в дальнейшем включение этого номера сеть не зарегистрировала.

– Дома у него был?

– Конечно, Геннадий Андреевич. Семья не из богатых, обстановка в квартире древняя. Из достойных вещей только компьютер и телевизор. Его мать нервничает, собиралась обращаться в органы. Раньше за Царьковым никогда не наблюдалось ни загулов, ни пропаж, ни непредсказуемых поступков. Она уверена, что с её сыном случилось что-то нехорошее. Ведёт себя искренне, убивается. Утверждает, что за последние несколько месяцев сын сильно изменился. Стал замкнутым, раздражительным, постоянно пребывал в плохом настроении, но причины своей подавленности обсуждать не желал. Она считает, что это связано с его девушкой. Царьков строил планы на женитьбу, но маме свою избранницу так и не представил. Постоянно говорил, что ещё рано. Знает только, что её зовут Полина.

Георгий сложил листы и повернулся к подполковнику.

– Это всё?

– Так точно, Геннадий Андреевич, пока всё.

– Негусто. Совершенно негусто. Плохо. Медленно. Как намерен действовать дальше?

– Принял от матери заявление о пропаже Антона Царькова. Это позволит легально отслеживать звонки на её номер. Распечатка звонков за вчерашний день у меня на руках, начал отработку.

– О всяком продвижении информировать меня лично.

– Есть, товарищ подполковник.

«Товарищ подполковник, – мысленно повторил про себя Сердюков, – раньше, в советские времена, слово «товарищ» как общепринятое обращение являлось одним из самых распространённых. А теперь всё меняется. Множество новых слов придумывается искусственно. В России уже и слово «милиция» отправили на свалку истории, заменив иностранным «полиция», могли бы в таком случае и «жандармерию» реанимировать. А вот любопытно, что, несмотря на все новации и изменения курсов, люди в погонах обращение «товарищ» сохранили. Привычное, простое, открытое – как без него?».

Отработка звонков заняла у Георгия почти целый день. Стол был завален листами с распечатками телефонных разговоров, на которых он делал пометки, подчёркивая последние три цифры для идентификации номера. Кроме звонков на номер Ольги Александровны, он исследовал список контактов самого Царькова. Кому может звонить водитель? От кого он может получать звонки? В рабочее время это могут быть шеф, его секретарь. Возможно, некоторые сослуживцы, семья, конечно. Жора предусмотрительно затребовал у службы безопасности СФТ-банка список сотрудников и номера их телефонов. Мобильные, служебные – все. Евстифеев начал выстраивать схемы.

Итак, круг общения Антона Царькова в последние дни перед его исчезновением с деньгами был следующим:

400 – это номер Портного. Входящие звонки редко, исключительно в рабочее время, в основном утром и вечером, сам водитель шефу на мобильный никогда не звонил.

256 – последние три цифры номера телефона приёмной. Отсюда уже больше входящих на номер Царькова. Видно, что управляющий передавал поручения в основном через секретаря.

117 – домашний. Здесь всё понятно.

739 – мобильный матери. Пару раз он набирал этот номер, только днём. Скорее всего Ольга Александровна в это время выходила из дому.

111 – номер платной услуги. Может, мелодию себе новую установил. Интересно, какую? По музыке, играющей во время вызова абонента, можно многое узнать о человеке, который сейчас поднимет трубку. Большинство его клиентов предпочитают шансон, ясное дело. Тут неизвестно, время на это тратить незачем, но факт показательный: человек умирать не собирался.

120 – городской номер. Ни одного входящего, Царьков всегда звонил туда сам. Несколько потраченных минут – и выясняется, что это сервисный центр «Тойота». Ну да, служебный автомобиль Портного – чёрная «Тойота Кэмри».

320 – один раз он позвонил на этот телефон, потом, наоборот, звонили ему постоянно. Давайте-ка проверим, кто такие… Жора набрал номер и услышал:

– Добрый день, компания «Лотос», оператор Анна к вашим услугам, – приветливый, наигранно заботливый женский голос повторил заученную до мельчайших интонаций фразу, которая, по всей видимости, осточертела барышне, вынужденной произносить её десятки раз на день.

– Здравствуйте, это прачечная? – Жора и сам не мог понять, почему именно прачечная, может быть, из-за того, что в голове весь день крутился анекдот про прачечную и министерство культуры, который принёс в отдел неисправимый хохмач Серега Артёменко, его сосед по кабинету.

– Вы ошиблись, это агентство недвижимости.

– Странно… а название, как у стирального порошка, – с такой молниеносной находчивостью и природной ироничностью Жорика с удовольствием взяли бы во многие команды КВН.

Но барышня на другом конце провода шутку не заценила. Явно обидевшись, вопреки всем правилам хорошего тона, которым её учили, прежде чем доверить самое святое в любой подобной фирме – телефон, указанный в рекламе, она положила трубку не попрощавшись.

Лотос так Лотос, записываем. Любопытно, что за недвижимость риелторы хотели впарить нашему Царькову? Или он квартиру маменьки продавал? Нужно будет к этой теме вернуться, но позже, когда больше информации поднакопится.

832 – номер мобильного телефона Полины Куртаковой. Сотрудница этого же банка, работает в юридическом отделе. В основном – исходящие звонки с телефона Царькова на этот номер. Стоп, стоп… Полина. Время звонков – всегда после работы. Иногда очень поздно. И не на корпоративный номер, а на её личный. Как трогательно, какие такие дела могут быть у водителя шефа с клерком юридического отдела? Тем более в столь поздний час? Впрочем, если этот клерк – симпатичная девушка, то всё объяснимо. Так-с…. Записываем.

«А давай-ка, Жорик, посмотрим, когда он звонил ей в последний раз», – увлёкшись работой, Евстифеев часто начинал вслух разговаривать сам с собой. Коллеги, сидевшие с ним в одном кабинете, поначалу пытались подкалывать на эту тему и даже повесили над его столом плакат в стиле тридцатых годов прошлого века «Болтать – врагу помогать», но это совершенно никак не повлияло на капитана. Благо, кабинет был сейчас пуст, и Евстифеев самозабвенно погрузился в работу.

«Чёрт! Дурень! С последнего же дня нужно было начинать!» – Жора закурил. 17 июля, понедельник, 19:24. Последний звонок перед отключением Царьков сделал именно Полине Куртаковой!

075 – входящий звонок утром того же дня. Непонятно. Номер зарегистрирован за корпоративным пакетом банка «Гамма».

Георгий опять вооружился телефоном и очень скоро выяснил, что с этого номера в банке «Гамма» работает автоматический оповещатель. Созданный банковскими программистами робот предупреждает злостных неплательщиков о необходимости срочно погасить задолженность. Делает он это специально подобранным пренеприятнейшим, сухим, таящим угрозу голосом, от которого у неопытных граждан всё внутри должно холодеть. По замыслу авторов программы, когда люди это слушают, их воображение должно рисовать на противоположном конце провода циничного, хладнокровного изверга-палача. Чтоб по нервишкам сильнее било.

– И что это ты, Георгий, в ночную решил остаться? – в дверном проёме возник силуэт подполковника Сердюкова, – а кто же будет уроки с детишками учить? Знаешь, Жорик, что в нормальных странах хорошим считается тот сотрудник, который всё успевает в рабочее время. А после работы засиживаются только неумехи, поэтому их обычно лишают премий и увольняют.

– Спасибо, конечно, Геннадий Андреевич, за отеческую заботу. Но, знаете ли, ваш пример – он заразителен.

– Ну, ты вот что, Георгий, за себя сам отвечай, – начальник и подчинённый на самом деле делали паузу в работе, слегка расслабившись в имитации строгого спора.

– Да ко мне тёща нагрянула. Женщина она заботливая, но её присутствие в квартире обычно вдохновляет меня на повышенную плодовитость… в борьбе с преступным элементом.

– Тогда понятно. Кстати, знаешь анекдот, как зять заворачивает тёщу в ковёр и ласково спрашивает: «Мама, вы же мечтали полетать на ковре-самолёте»?

– А вам, Геннадий Андреевич, ведомо, что такое «смешанные чувства»? Это когда твоя тёща на твоём «мерседесе» летит в пропасть.

– Ну, ты это брось. Тёщ надо любить, но строго. У меня тёща – золото. И жену всегда наставляла: у тебя есть муж, с ним всё и решай.

– Я вот о чём думаю, Геннадий Андреевич, – Евстифеев обернулся и посмотрел на висящий за его спиной плакат, – что бы мы делали, если бы преступники были немыми, не пользовались теми же мобильниками?

– А к тому оно и идёт, Георгий. Возможно, через несколько лет телефония в нынешнем виде и вовсе начнёт отмирать. Скайп, интернет-переписка вот-вот станут массовым явлением. Что ж, и мы уйдём в интернет. Так всегда было. Есть спецы, которые сигнал кодируют и секретят. А есть те, кто его рассекречивают и читают. Наши лаборатории в этих направлениях тоже на полную катушку работают. В ведомстве безопасности уже разработана и используется программа, способная запоминать и записывать каждое прикосновение к клавиатуре нескольких тысяч пользователей одновременно. Но это колоссальный массив информации. Сейчас работают над тем, чтобы его максимально удобно, так сказать, расчленять и систематизировать. Чтоб иголку в стогу сена искать было легко. Вот так-то, Георгий.

– И что же это за жизнь нас ожидает, Геннадий Андреевич? Выматерился сгоряча, а какая-нибудь камера это зафиксировала и преподнесла тебя в искажённом свете, вне контекста. Потрепался с друзьями про шалости молодости, а запись твоей жене попала – и вот он, развод. Залез на порносайт, чтобы чуть отвлечься, а программка зафиксировала – и ты уже можешь быть представлен начальнику неким извращенцем.

– Ну, на этот счёт, Жорик, не переживай. Начальник у тебя мудрый, вменяемый, знающий, что безгрешных сотрудников не бывает, так что тебе с этим здорово повезло. А вот трепаться действительно нужно меньше. Так что давай за работу. И насчет прозрачности не переживай. Копаться в грязном белье нехорошо – это мы постоянно слышим от наших слуг народа. А бельё должно быть чистым, аргументируют наши коллеги из Скотланд-Ярда, – произнеся эту умную фразу, подполковник исчез за закрывшейся дверью.

 

Глава 5. По законам селекции отечественного бизнеса

Михаил Евгеньевич Бальцерович не имел привычки отказывать себе в удовольствии провести полтора часа в день за стаканчиком хорошего виски и сигарой, хотя на работе он предпочитал трубку и имел целую коллекцию прекрасных трубок. Каждый вечер в одно и то же время он располагался в каминном зале своего особняка на улице Клары Цеткин и, забыв об окружающем мире и его назойливых проблемах, смотрел старое кино, вкушая благородный напиток. Многие его знакомые знали об этой странности и совершенно её не одобряли, так как, по их мнению, сигара однозначно сочетается только с коньяком.

Алкоголь в жизни Миши Бальцеровича сыграл очень знаковую роль. Свои первые капиталы в бурные девяностые он сколотил на нелегальном импорте водки. КАМАЗы, севшие на задний мост под весом наполненных бутылок, пуская сизые клубы дыма, почти всегда успешно преодолевали прозрачную тогда границу дружественного государства, наполняя выручкой Мишин чемоданчик. Сложности, изредка возникавшие в переговорах с людьми в синей форме, быстро решались на месте, открывая каравану путь к цели.

Но любой прибыльный бизнес требует постоянной модернизации. Меняется жизнь, меняется рынок, меняются правила. Золотоносные жилы иссякают. Главное – сесть на такую жилу в числе первых, а почуяв скорый закат, вовремя соскочить. Если не держать руку на пульсе, можно легко вылететь на обочину. Либо от рук конкурентов, либо раздавит государство. Да мало ли? Жила-была фирма KODAK, купалась в прибыли, а в один прекрасный момент разорилась. Потому что пришли цифровые технологии, которые и стали могильщиками производства фотоплёнок. Отпала в них нужда – и всё.

Со временем Бальцерович почувствовал, что быть контрабандистом становится всё сложнее. И даже не то чтобы сложнее – хлопотнее. Всё больше рисков и движений – и всё скуднее «выхлоп». Молодое государство и те его ведомства и чиновники, которые могли порулить или хотя бы подержаться за руль, всё плотнее брали под контроль экономические процессы. По каким-то причудливым, неведомым миру законам перехода от социализма к тому, что многие считали капитализмом, государство развивалось само и заставляло идти тем же путём, похожим на перебежки по заминированному райскому саду, своих новоявленных бизнесменов. Если бы нынешних предпринимателей, ушлых и окрепших, закалённых и знающих, умеющих спорить и отстаивать свою точку зрения, перенести назад, во время вседозволенности и беспорядка, поначалу им могло бы показаться, что на них сошла манна небесная. Только что созданная налоговая милиция – диковинное по тем временам подразделение – ютилась в одном из кабинетов, где сотрудники буквально сидели друг у друга на голове. Таможня, расположенная на втором этаже бывшего НИИ, ну никак не вписывалась со своей суматохой в узкие институтские коридоры. Учились работать тогда все – и те, кто налоги собирал, и те, кто их не хотел отдавать. Действие порождает противодействие – закон мироздания.

Бальцерович, понимая, насколько в новых условиях он рискует своими капиталами, быстро трансформировался из крупного контрабандиста в мелкого фабриканта. «По совету друзей» на вырученные деньги он приобрёл линию розлива и снял небольшой цех со складскими помещениями на бывшей базе культтоваров.

Спирт и бензин – два самых популярных товара тех времён. Какая ещё реклама? Какие скидки? А что, на стиральном порошке тоже можно зарабатывать? А зачем двигаться, если навар меньше ста процентов? Эти вопросы помнят многие из тех, кто выращивал свой бизнес, не пользуясь мобильной связью, так как её просто не существовало; кто не испытывал страха перед дефолтом, потому что где-то в квартире ещё оставались неразрезанные листы купонов. Вперёд, только вперёд, теперь всё можно, нельзя только останавливаться!

Среди людей, познавших прелести вседозволенности, только единицы оказались настолько сильны и прозорливы, чтобы выбраться из того постсоветского болота живыми и невредимыми. Одни спились от неожиданно свалившихся на них капиталов и возможностей, другие посчитали правильным уехать из этой ненавистной страны, заработав свои первые (иногда и единственные) пятьдесят тысяч условных единиц, третьи, не знающие меры в своём ненасытном желании обогащаться, становились либо жертвами, либо преступниками, четвёртые, пятые, шестые…

Михаил Евгеньевич имел на эти расклады судьбы свою точку зрения. Его круг общения менялся с частотой огней на дискотеке. Люди, люди, люди… Поставщики, покупатели, проверяющие, подчинённые – это всего лишь сопровождение его собственного пути, такие себе волны, расходящиеся в стороны от киля его собственного корабля. Вместе с тем он совершенно не был бездушным буржуем, он умел быть благодарным и иногда любил быть благородным. Правда, количество людей, попадавших под эту тайную опцию его души, являлось весьма ограниченным, и Черепанов входил в этот элитный клуб имени Бальцеровича.

Что такое гофротара и её смысл в недолгой жизни бутылки водки, Иван понял не сразу, а только тогда, когда Миша Бальцерович предложил ему совместный бизнес. В то время партнеров искали вовсе не по профессиональному признаку, а значение слов «тендер», «резюме», «репутация» сводилось к следующему: нужно быстро привезти нечто, по приемлемой цене – так, чтобы «поместились все», и не быть треплом, дабы не разбазарить «ноу-хау». На просторах солнечной Болгарии удалось довольно быстро отыскать артель, изготавливающую картонные ящики по размерам заказчика, по факсу передали логотип Мишиной торговой марки, и все были счастливы почти два года. До тех пор, пока Бальцерович не прокололся на нелегальных поставках в Россию. Это и поставками можно было назвать с натяжкой, всего-то три машины, но неожиданное выгодное предложение – чего не заработать? Да и какая ностальгия! Потом Михаил Евгеньевич много раз задавал себе вопрос: «Тебе что, плохо жилось?» За то время, пока его разливочный бизнес удовлетворял внутренний спрос, на границе многое изменилось, ходить в рейсы под чёрным флагом стало практически невозможно. Тогда самоуверенного и подзабывшего об осторожности Бальцеровича не насторожило даже то, что транспорт для этого рейса в Россию они нашли с большим трудом.

Итогом этого приключения стали арестованные на пункте пропуска фуры с товаром и левыми документами, опечатанные склады и производство, уголовное дело по линии СБУ и переезд Миши в следственный изолятор.

Тем временем Черепанов, будучи уже популярным в регионе тележурналистом, начал выходить на новый уровень.

Выборы тогда ещё воспринимались как первые ростки свободы и демократии. Общество ещё не ведало, что в недалёком будущем выборами, как ширмой, воспользуются самые хитрые и пронырливые, поставив на поток технологии манипуляции, потоки теле– и радиогрязи со взаимным прессингом соперников. Интерес к новым кандидатам был неподдельным, ярких персонажей на фоне быстро перекрасившихся аппаратчиков явно не хватало, и Иван как человек авантюрного склада характера принял решение испытать судьбу в качестве кандидата в депутаты Верховного Совета. Шансы свои он оценивал здраво, но ведь нужно же когда-то начинать!

В активе у претендента на мандат был имидж независимого и напористого журналиста, несколько сподвижников, готовых к работе на безоплатной основе, знание психологии своих зрителей (читай – избирателей) и абсолютное отсутствие страха перед людьми и обстоятельствами. В пассиве же наш герой имел скудную кассу начинающего бизнесмена, уходившую в основном на обеспечение техникой журналистской деятельности, и полное отсутствие опыта в подобных играх.

Как и на всякой войне, желторотые штабисты начали свой путь со сбора информации о потенциальных противниках.

Конкуренцию, в силу своего опыта и некоторой известности в округе, могли составить только двое: Роберт Карлович Яузе – пожилой представитель красного директората, и кандидат от коммунистов Андрей Серёгин. Остальные самовыдвиженцы представляли для избирателей интерес только в качестве источника эпатажных заявлений.

Роберт Карлович являл собой образец хозяйственника. Его жизнь была выстроена по плану и расписанию. Помимо того, он обладал редким даром ладить и налаживать отношения. Предприятие, которым он успешно руководил долгие годы, благодаря этим его способностям выжило в трагических условиях развала СССР, довольно быстро переориентировалось на внутренний рынок и стало, как теперь модно говорить, градообразующим. При этом Яузе всегда был человеком небедным, чего и не скрывал. Но народ его не осуждал, а скорее поддерживал. Потому что Яузе никогда не воровал с убытков. Предприятие развивалось, рабочие получали самую высокую в отрасли и городе зарплату, заводские дома отдыха и детсады считались лучшими, отчисления в бюджет шли в полном объёме. А то, что где-то в прибылях Яузе удавалось не забывать себя и близких, – к этому все относились с пониманием. На фоне беспредельщиков-авантюристов, не знающих меры и страха в уничтожении и разворовывании заводов и фабрик, Яузе выглядел почти героем. Большая и крепкая заводская семья гарантировала ему поддержку, как всякому отцу и кормильцу, тем более что завод уже стал акционерным обществом закрытого типа, и каждый сотрудник имел в нём какую-то часть акций.

Серёгин звёзд с неба не хватал, но имел чётко ограниченный круг сторонников. Его опорой были те, кто помнил, какова на вкус настоящая любительская колбаса, кто со спокойной душой отправлял детей в пионерские лагеря на Чёрное море, кто всю жизнь работал и знал цену своему труду. И ещё – стабильности и уверенности в завтрашнем дне.

А Иван Черепанов был просто популярным журналистом, известным в своём городе благодаря ежедневной передаче на местном телеканале. Конечно, среди доверенных лиц кандидата Черепанова не было специалистов в области социологии и PR-менеджмента – в те времена столь специальными терминами ещё не оперировали. Интуитивно все вместе они приняли правильное решение: ориентироваться на аудиторию от двадцати до сорока пяти лет, на тех людей, которые хотели править своей жизнью сами, зарабатывать на вольных хлебах и жить в вольной стране. При этом получалось, что Серёгин и Яузе должны были разделить между собой одну и ту же аудиторию.

Каково же было удивление Ивана и его штаба, когда после первого тура из тринадцати кандидатов они заняли третье место после Серёгина и Яузе. Разрыв между лидерами был минимален, но и Черепанов получил достаточно большой процент. Большой настолько, что при грамотной постановке вопроса мог голосами своих избирателей обеспечить победу любому из своих конкурентов. Задача минимум была выполнена.

– Иван Сергеевич? Не могли бы вы уделить час своего времени для встречи с Робертом Карловичем? – голос в телефоне был настойчиво-требовательным, не оставляющим права на отказ.

– Интервью, репортаж, очерк о личной жизни? – Черепанов быстро понял, о чём пойдёт речь. Безусловно, он был готов к такому развитию событий и лишь ждал, кто же первым оценит ситуацию правильно и пойдёт на контакт. Этим человеком оказался старый лис Яузе.

– Скорее всего тема встречи будет более глобальной. Если за вами приедет машина, скажем, через час?

Яузе явно недооценил соперников, о чём теперь жалел. Ему казалось, что Серёгин, будучи относительно молодым членом компартии, не сможет завоевать доверия старожилов коммунистического движения. Но тот пошёл по предприятиям и учреждениям, встречался с людьми прямо во дворах и опередил Роберта Карловича. Черепанов представлялся молодым выскочкой безо всяких перспектив, но, посмотрите, он третий. Разнос, который Роберт Карлович устроил своим специалистам, взявшимся отвечать за избирательное дело, был похож на взрыв динамитных складов. Крупный от природы и к тому же страдающий полнотой директор непрерывно курил и басом выдавал такие многоэтажные комбинации эпитетов и мата, что ни у кого уже не оставалось ни тени сомнения – их будущее зависит только от того, пройдёт ли шеф в народные депутаты.

Пикантности ситуации придавал факт открывшегося воровства на печати предвыборных листовок. Гнев Карловича в тот день на себе не испытали, пожалуй, только заводские кошки, вечно трущиеся у служебного входа в столовую.

К концу дня актив антикризисного избирательного штаба, не скомпрометировавший себя в махинациях с деньгами, прибыл на доклад к шефу. После короткого совета была одобрена идея привлечь в качестве союзника кандидата Черепанова, и заместитель Яузе прямо в его присутствии сделал звонок Ивану.

– Присаживайтесь, коллега… – Яузе сделал жест в сторону журнального столика в углу, на котором стояли кофе и хороший коньяк. – Нам, похоже, есть о чём поговорить. Меня зовут Роберт Карлович…

Беседа, как принято выражаться в дипломатических кругах, протекала в русле взаимопонимания и конструктивного диалога. Иван, трижды извинившись, отметил явные промахи в организации избирательной кампании своего старшего товарища, а также некоторую переоценку креативных способностей его избирательного штаба. Без правильного использования возможностей влияния средств массовой информации на определение симпатий электората ни в одной развитой стране мира победа на выборах в высший орган представительской власти невозможна.

– Слушай, мне говорили, что ты наглый, но не настолько же! – Роберт Карлович поднял бокал с коньяком и сделал движение в сторону собеседника, словно предлагая чокнуться, но тут же его и выпил. – Ты пришёл ко мне, прочёл лекцию о том, как всё плохо, а если мы такие умные, так чего же мы не такие богатые?

– Ну, во-первых, Роберт Карлович, я не напрашивался на встречу – это была ваша инициатива. Во-вторых, вспомните себя в моём возрасте, разве вы были богаты? Ну, может быть, духовно.

– Опять умничаешь, тогда время иное было, мы жили и работали по другим правилам.

– Не спорю, но теперь эти правила изменились, а вы пока нет.

Любой другой из числа людей, знающих крутой нрав директора, после такой фразы стоял бы, сжав потные ладони в кулаки в ожидании кадровой расправы, но этот молодой журналист сейчас уже не казался Роберту Карловичу неуёмным наглецом, тем более что он излагал весьма здравые мысли.

Беседа бывших оппонентов продлилась за полночь, и в её результативной части, помимо опустошенной бутылки отличного армянского коньяка, оказался некий план дальнейших совместных действий. Иван признал, что добился желаемого в избирательной кампании и теперь он призовёт тех, кто голосовал за него, поддержать во втором туре Яузе. Пунктом номер два являлось намерение сторон приложить ресурс телекомпании и личный творческий потенциал Черепанова для обеспечения прорыва кандидата Яузе.

Некоторое время спустя председатель постоянного комитета Верховного Совета по вопросам экономической политики Роберт Карлович Яузе, прибывший в свой родной округ в статусе народного избранника, получил приглашение на прямой эфир авторской программы Ивана Черепанова. Уважаемый гость студии, конечно, не смог отказать ведущему и согласился задержаться после передачи в его кабинете.

– Коньяк тот же, Роберт Карлович, – Иван провёл гостя к себе.

– Камеры, я надеюсь, у тебя в кабинете не ведут трансляцию на весь мир? – Яузе хитро прищурился и, улыбаясь, похлопал Черепанова по спине.

– Что вы, это не наши методы. Эфир, кстати, получился отменный, присаживайтесь.

– Мы с тобой так и не отметили победу, Иван Сергеевич. Закрутило, понесло, сам понимаешь. Надеюсь, прощаешь меня, неблагодарного? – уставший директор-депутат снял пиджак и небрежно бросил его на широкую спинку кресла.

– Конечно, прощаю. Вы ведь приняли моё приглашение на эфир, а заполучить такого гостя первым – это много значит. Тем более что есть возможность исправить ситуацию прямо сейчас, нет ничего проще. Первый тост – за победу!

– За нашу победу, как сказал один известный разведчик. Я тебе благодарен за твой вклад, спасибо. Очень вовремя ты раскритиковал моих закостеневших штабистов, но есть ещё один вопрос.

– Я готов, хотя обычно я ставлю вопросы, но ничего, постараюсь быть в своём интервью максимально откровенным, – Черепанов подлил коньяку в бокалы.

– Мне доложили, что ты отказался от гонорара за свою работу. Это неправильно, я не люблю быть должником, – в выражении лица Яузе что-то неуловимо изменилось.

– Роберт Карлович, давайте будем считать, что я работал на авторитет. Свой и телекомпании. И на будущее. Тем более что ничего, выходящего за рамки своей профессиональной деятельности, я не сделал.

– Быть таким Дон Кихотом в нынешнее время неразумно и неприлично, Иван. Я понимаю, ты имеешь далеко идущие планы, – Яузе поднялся, достал из внутреннего кармана пиджака визитку с гербом и передал Черепанову. – Сам понимаешь, новая работа – новые телефоны. Звони. Чем смогу – помогу.

Иван подержал визитку с золотым тиснением в руках, будто глядя сквозь неё, о чём-то подумал и обернулся в сторону гостя:

– Даже звонить не нужно, поможете – буду очень благодарен, – Иван взял лист для записей, что-то написал и положил на столик возле депутата.

– Кто такой этот Бальцерович Михаил?

– Мой хороший, – Иван сделал секундную паузу. Сказать «знакомый» было бы тактически неверно – слишком серьёзной была его просьба, а сказать «друг» он почему-то не смог, – мой очень хороший товарищ.

* * *

– Привет, привет, дружище, – с годами Бальцерович, который и ранее не славился стройностью фигуры и к тому же существенно полысел, резко ограничил круг людей, которые имели доступ к нему в неслужебное время, а уж о визите в дом и речи не могло быть.

К тому обязывало общественное положение. Вернее, положение в ограниченном обществе. Хоть Михаил Бальцерович стараниями Черепанова и при помощи Яузе провел в СИЗО не так уж и много времени, это прибавило ему веса в определённых кругах. Определённых тюрьмой. Ну и что, что нет наколок в нужных местах? Своё дело сделали деньги. Предприимчивый бизнесмен и тут нашел себе место. В конце концов, контрабандист – это тоже преступное ремесло, а Михаил Евгеньевич имел в этом деле богатый опыт.

Для Ивана Черепанова он сделал исключение и назначил встречу дома.

– Проходи, бродяга, рад тебя видеть, – Михаил Евгеньевич провёл Ивана в тот самый зал, где по вечерам успокаивал свою душу виски, сигарой и хорошим фильмом.

Приятный запах дорогого табака подчеркивал английский стиль зала. Массивная мягкая мебель, камин, отделанные тёмным деревом стены и большой книжный шкаф, наполненный далеко не ширпотребовской литературой, характеризовали хозяина как человека со вкусом. Можно было бы предположить, что он дипломат или издатель солидного журнала, на худой конец, серьёзный аналитик, но дом принадлежал одному из самых влиятельных людей города, капитал которого был нажит на грани дозволенного. Теперь этот капитал в виде сети станций техобслуживания, платных стоянок и ещё кое-какого, не совсем публичного бизнеса приносил ощутимый доход. Подтверждением тому служили аккуратно расставленные по периметру участка камеры наблюдения и несколько персонажей специфической наружности, для приличия одетых в костюмы.

Иван огляделся, пока хозяин зашторивал окна, и обнаружил, что за годы, которые он не общался с Бальцеровичем, Михаил Евгеньевич, судя по его жилищу, и сам очень изменился. Похоже, что не только внешне. В его голосе, манере держаться появилось нечто новое, властное и бескомпромиссное. Сейчас предстояло разобраться, были ли эти изменения к лучшему. В любом случае Иван уже имел довольно богатую практику общения с людьми, которые, благодаря новому положению, доступу к власти и деньгам, быстро уверовали в своё величие.

Старые знакомые присели в кресла напротив друг друга и дождались, пока горничная расставила кофейный набор, наполнила маленькие чашки и степенно удалилась, закрыв за собой дверь.

– Рад видеть тебя таким респектабельным и успешным, дружище, – Иван искренне улыбнулся.

– Спасибо. Спасибо тебе много раз. Если бы не ты, сколько лет было бы потеряно на этом пути. Теперь я всё больше задумываюсь о людях, их поступках и понимаю, что чем старше человек, тем меньше у него новых друзей.

– Это правда. Практически все новые знакомства происходят на почве того, что кому-то от тебя что-то нужно, а это несовместимо с дружбой. Просто собраться в субботу поболтать с друзьями на кухне стало непозволительной роскошью.

– Я до сих пор не могу понять, ты тогда сколько-таки заплатил за моё «отбеливание»?

– Я же тебе уже говорил – ни копейки, один весьма уважаемый человек помог.

– Это мечта. Тебе уважаемый человек был много должен?

– Ну, не то чтобы очень, но попросить об одолжении я имел моральное право. Да нет там никаких подводных камней, не переживай.

– Наши пути после этого разошлись – я не в обиде. Понимаю, что для твоей карьеры я как уголовный элемент был не совсем кстати, – Бальцерович резко поменял тему. – И вот я вижу тебя здесь, друг мой. Что произошло?

Иван отпил из маленькой чашечки крепкий кофе, медленно поставил её на столик, разделявший собеседников, и откинулся в кресле.

– Нужна твоя помощь, Миша.

– Я уже догадался, ко мне так просто не ходят, всё больше с прошениями.

Черепанову не совсем понравилась тональность и скрытая поддёвка в этой последней фразе Бальцеровича, но что толку сейчас давать волю ненужным эмоциям? Никогда раньше Иван столько раз не произносил одну и ту же фразу: «Мне нужны деньги». К концу недели он уже стал себя ненавидеть за постоянные повторы – для журналиста это признак кризиса мысли. Как же чувствуют себя нищие, если они это делают сотни раз за день?

К Бальцеровичу Иван не только обратился с просьбой помочь деньгами, но и весьма откровенно изложил ему ситуацию.

– Так тебя просто кинули, дружище. С твоим-то жизненным опытом, ай-ай-ай, – Михаил Евгеньевич отрезал кончик сигары гильотиной и пошёл к столу за спичками.

– Представь, таки да. Я подключил людей по своим каналам, его уже ищут. Потом нужно будет деньги назад из этого негодяя выдавить – с этим, надеюсь, поможешь?

– Помогу, конечно, это легче всего. Бойцы подключатся, на природу вывезут подышать воздухом, но, поверь моему опыту, его скорее всего не найдут, – Бальцерович со вкусом затянулся и, окутанный сигарным дымом, опять сел в кресло. – Ни менты, да никто не найдёт.

– Найдут. Лишь бы жив был, – Черепанов вдруг сам ужаснулся тому, что произнёс, и с некоторой надеждой на поддержку устремил взгляд на Бальцеровича.

– Правильное замечание. Ты веришь в то, что обычный водитель с мировоззрением, ограниченным рамками лобового стекла, мог сделать это без посторонней помощи? Если да, то ты наивный человек. Для него одного это фантастическая сумма. Он мелкая пешка в чьих-то руках, и по законам жанра пребывать на этом свете ему недолго. А тебе я помогу. Деньги могут быть хоть завтра, но есть одно условие.

Иван вопросительно взглянул на собеседника.

– Видишь ли, Иван Сергеевич, я тебе, конечно, обязан и всегда готов по старому счёту рассчитаться, но распоряжаться кассой по своему усмотрению не имею права. Для этого у нас есть доверенный человек, и я тебя с ним познакомлю. Кроме того, нужны гарантии, – Бальцерович выпустил плотное облако дыма. – Нужен залог.

– Моя квартира стоит около ста тысяч. Но на полную сумму не наберётся никак. Уж давай, Михаил Евгеньевич, помогай в той ситуации, которая есть, – в тоне Ивана прозвучала твёрдая настойчивость, на какую имел право только он.

– У тебя есть бизнес – телекомпания. Если ты уверен в успехе, то на месяц-два деньги под такой залог найдутся.

– Но, чтобы оформить всё юридически, придётся изрядно поковыряться с бумагами…

– Эти хлопоты и нотариус нам ни к чему. Твоей расписки будет для меня вполне достаточно.

Уходя от Бальцеровича, Иван ещё не понимал, к лучшему всё или нет, но других вариантов не было. Часть проблемы решена, и это был без сомнения прогресс.

 

Глава 6. Правила игры без правил тоже кто-то устанавливает

Бюро контроля технологических потерь являлось неким особым полусекретным объектом в системе самого газового гиганта.

Селиванов, он же Семёнов, был знаком с начальником, вернее, начальницей этого подразделения лишь шапочно. При этом он достоверно знал и помнил, что за всеми сотрудниками, имеющими доступ к секретам, технологиям, цифрам, пультам, пристально следят не только камеры в коридорах и самих кабинетах, но и служба безопасности не оставляет без внимания как их компьютерную переписку, так и телефонные разговорчики.

Ему позарез нужен был тут свой человек. Чтобы понять, как обмануть систему, необходимо было предварительно узнать её устройство. Высочайший уровень секретности и защищённости, царивший здесь, Семёнова, по большому счёту, не устрашал, а скорее подзадоривал. Как матёрому домушнику приятно взломать самый сложный замок, тем самым утерев нос его высокопрофессиональным и высокооплачиваемым конструкторам, так и ему льстило обставить – пусть и не в решающей партии – самого газового монстра. Какими бы жёсткими ни были порядки, протоколы, системы слежки, всегда оставался человеческий фактор. У самых проверенных, самых железно-стойких сотрудников можно отыскать тайны, слабости и пороки, если, конечно, очень сильно постараться.

Столовая – идеальное место для заведения знакомств – в газовом гиганте была устроена таким образом, что сотрудники разных подразделений обслуживались чётко по графику и практически не пересекались. Оставались лифт, коридоры, где все, впрочем, на виду. Сергей Борисович стал частенько хаживать нужными маршрутами и подмечать повадки сотрудников из интересующего его отдела. Но предпринимать что-либо было бы пока преждевременно и примитивно.

Тем временем пришли хорошие новости из «Алёнушки». Макарцев уже дважды в течение месяца там отужинал, правда, пока в гордом одиночестве. Что ж, пусть присматривается, привыкает.

Эльвира Яковлевна Кутовая, начальница бюро контроля технологических потерь, производила впечатление крайне самоуверенной львицы. Резковатая туалетная вода являлись продолжением такого же резковатого характера. Ей было немногим меньше сорока. Начало заката… или конец расцвета? Впрочем, если ты умный мужчина, то никогда не выдашь женщине эти свои мыслишки. Потому что сразу рискуешь стать её заклятым врагом, ведь у большинства из них самооценка о-го-го!

Было известно, что после окончания института в структуру Эльвиру привёл один из симпатизировавших ей членов правления. И хотя вскоре его не стало, она смогла опериться, приспособиться и закрепиться.

Кутовая была очень предана и благодарна принявшей её системе, ставшей частью её жизни, частью её самой. По тому, как она общается со своими подчинёнными, несложно было понять сущность её природы. Больше всего ей нравилось казнить и миловать, наказывать, прощать и спасать, расправляться с теми, кто позволил себе её не почитать. Нравилось быть королевой у взращенной ею же самой небольшой свиты, нравилось показывать хорошие результаты работы перед начальством. А кому, впрочем, это не нравится? Она купалась в собственноручно созданной атмосфере взаимоотношений в коллективе. Это было основой самореализации Кутовой.

Пока Семёнов собирал сведения и искал удобную ситуацию «для решающего прыжка», случай представился сам собой. Большой корпоративный новогодний бал был в самом разгаре – публика у фуршетных столов уже порядком расслабилась и начала мигрировать по залу, образуя стихийные компании. Гул от сотен одновременно ведущихся бесед, тостов, шуток и смеха потихоньку нарастал, когда профессионально наблюдательный Сергей Борисович заметил, как Кутовая, явно чем-то возбуждённая и взволнованная, активно отпивая из бокала шампанское (это было для неё не характерно), что-то живо рассказывает своей сотруднице и по совместительству доверенной подруге. А вот и звон кем-то разбитого бокала, прозвучавший, как первый звоночек, но не вызвавший у присутствующих уже никаких иных эмоций, кроме усиления веселья, к чему все были внутренне готовы.

Подождав, пока участницы банкета сильнее захмелеют и погрузятся в нужное эмоциональное поле, Семёнов, блистая взглядом, предстал пред их не очень ясные очи, излучая сдержанную страсть, нежность, заботу, готовность завоёвывать и поклоняться. Только один танец, мечта всей жизни, не обрубите ей крылья! Что-что, а мобилизоваться на гусарские подвиги он умел и любил это своё хобби.

А дальше всё происходило по законам жанра: тайная договорённость, встреча через полчаса на ближайшем перекрёстке, продолжение в «Алёнушке», внезапный приступ страсти, поцелуи в такси, многозначительные и немногословные комплименты. Ну, и первая исповедь увлёкшейся начальницы. Её муж – компьютерный гений-программист. А в жизни – полный зануда. Кроме ребёнка, их ничего не связывает. Он не ценит её успехи в работе, которая его вообще не интересует. Пилит за нежелание общаться с его роднёй и друзьями, не хочет брать домработницу, а у неё нет времени и сил на нелюбимую домашнюю работу, ну и так далее… Семёнов чувствовал себя в роли священника, исповедующего и отпускающего грехи заблудшей симпатичной прихожанке.

Теперь не следовало торопиться, говорить лишнее и совершать необдуманные поступки – типичная ошибка юношей, поддающихся любовным страстям. Немного лести, немного внимания и заботы…

Селиванов ещё на армейской службе усвоил, что не быть открытым нараспашку всегда выгоднее. Никто не знает, то ли ты молчишь оттого, что сильно умный, то ли оттого, что по скудости знаний сказать нечего. Не соврёшь лишнее – не проколешься на вранье, о котором со временем обязательно забудешь.

Селиванов-Семёнов давно сделал для себя жёсткий вывод: в этой жизни каждый – за себя. Чем раньше ты поймёшь, что человек человеку волк, тем больше у тебя шансов не оказаться в канаве с перекушенной глоткой, а для этого нужно вовремя нападать самому.

Что же касается таких святых для многих понятий, как любовь, дружба, верность, преданность, – это не больше, чем атрибуты взрослых ситуативных игр. И чем раньше это уяснишь – тем лучше. Безусловно, в это можно и нужно играть и выигрывать. Если не заигрываться и понимать, что это всего лишь игра. На самом деле примеров миллион, просто большинство людей предпочитают их не замечать или делать вид, что не замечают.

Кому не знакомы эти простые, похожие друг на друга ситуации? К тебе приходит самый близкий друг юности и, потупив взгляд, говорит: «Мне нужно на неделю десять тысяч долларов, не спрашивай зачем, больше мне обратиться не к кому, если ты не поможешь, мне конец». И ты, обуреваемый чувством долга, сам залазишь в долги, выворачиваешь все карманы, опустошаешь заначки на отдых, лечение и учёбу детей и спасаешь его. А он тупо относит эти деньги в игровые автоматы, где уже проиграл в общей сложности квартиру, которую пришлось заложить. Оказывается, он собирался там крупно отыграться и отомстить таким образом хозяину игрового заведения, а с выигрыша рассчитаться с долгами. И получается, что ты на самом деле не спас друга, а продлил в нём жизнь ужасной болезни по имени игровая зависимость, подкормил порочный бизнес и создал себе массу проблем на ровном месте. Вот она, плата за деликатность и безоговорочную преданность и верность идеалам юности.

А как взахлёб начинают обогащаться при первой возможности ханжи, которые по жизни осуждали воров, взяточников и коррупционеров, а на самом деле просто не были допущены к этой кормушке. Те, кто борются с коррупцией, как правило, не просто активно в ней участвуют, но и стараются её возглавить.

Сколько известно примеров, когда любимого увела лучшая подруга?!

Продолжение отношений с Эльвирой сложилось для Семёнова тоже весьма удачно. Как-то он встретил её после работы и предложил поужинать… «Только мне ещё нужно заскочить за реактивами на склад», – Эльвира лукаво улыбнулась. Семёнов не преминул отметить, что улыбка делает её ещё красивее. В ответ Кутовая и вовсе расцвела. Оказалось, что склад расположен в одной из старых двухэтажек, находящихся в уютном дворике на Пушкинской. Завскладом на месте уже не было, Эльвира открыла дверь своим ключом и отключила противно запиликавшую сигнализацию. Неказистое, однако вполне приличное помещение в тихом, не мусолящем глаза, но очень удачном месте. Что может быть удобнее для свиданий?

Отношения с Эльвирой оказались для него настоящим подарком, как говорится, два в одном. Замечательный коктейль. Получился очень удобный, особенно по столичным меркам, эконом-вариант ухоженной и неприхотливой любовницы, свидания с которой не сопряжены с тратами на гостиницы, выпивку, перелёты, рестораны. Да и времени такие встречи отнимают по минимуму ввиду необходимости конспирации – служебные романы внутренними неписаными корпоративными правилами в структуре не приветствуются. А если учесть деловую перспективу, то Кутовая – это просто джокер! Не Ритка, конечно. Чёрт, столько лет прошло, а опять вспомнил Риту, хотя давно принял решение завязать, вычеркнуть, удалить навсегда из своей головы файл, содержащий информацию о ней.

Несмотря ни на что, память Сергея хранила образ Риты в отдельной, не подверженной усилиям воли ячейке как некое особое просветлённое и не совсем понятное пятно. Красота, ум… и ещё что-то. Вот взять хотя бы подружку её, Польку Куртакову. Она и моложе будет, и как баба очень даже заводная – загорается в руках с полуоборота, но дура дурой, да и не летать же в Лугань за этим делом. До того недалёкая и послушная, что аж противно бывает. Такую и потерять не жалко, о такой и вспоминать не больно. Ей самой, кстати, этого полуумка Царькова тоже ведь не жаль ни капельки. Жестокая бабёнка. А Кутовая, конечно, хоть и не первой свежести, но вполне ещё ничего, зато не полная идиотка, хотя, если разобраться по большому счёту, обычная самовлюблённая стервочка, ну, а ему что до этого? Он, Серёга, получит от неё только то, что нужно ему. А стервозностью Эльвиры пусть другие участники наслаждаются или страдают от нее – как им там больше нравится. Кутовая, кстати, использует его точно так же, как и он её. Просто цели у них разные. Семёнов необходим ей, чтобы чувствовать себя востребованной и реализованной, красивой и независимой женщиной. Гордой, с высокой самооценкой. Чтобы с его помощью утереть нос своему ненавистному мужу и возвыситься в собственных глазах. Такой вот у них удобный бартер получается.

Все используют друг друга. Пока это выгодно, пока совпадают интересы. Кому-то, впрочем, нравится быть донором, кому-то – пиявкой. Все без исключения люди играют кто страдальца, кто защитника, кто правдолюбца, кто деспота – в зависимости от того, кому что нужно, кому что нравится и у кого что лучше получается.

Мальчика, которого приняли в семью его возлюбленной, обучали, содержали, ублажали, прописали, не раз вытаскивали из всяких неприятных ситуаций, впутываться в которые у него был настоящий талант, – так вот этот самый мальчик, который несколько лет тупо валялся на диване и сочинял свои «гениальные», никому не нужные проекты, вдруг взглянул на себя в зеркало и, прозрев, обнаружил, что тут ему больше взять нечего, понял, что надоело, то бишь любовь прошла. Пора делить родительскую жилплощадь жены – всё честно, по закону.

А вот он, святой пример беззаветной отцовской преданности. Взять соседа Селиванова по Лугани – Свеженцева. Умный мужик, талантливый. Всю жизнь вкалывал, всего сам добивался, ничего лишнего себе не позволял. Квартиру в центре получил, отремонтировал, обставил. Дачку на берегу озера десять лет строил – кирпичик к кирпичику, досточка к досточке. Гараж купил, одну из первых в городе иномарок благодаря службе в торговой палате пригнал, пылинки с неё сдувал, зимой не ездил. А на пятьдесят девятом году жизни его инфаркт забрал, следом жена умерла. Осталась дочка, а вскоре у неё появился кавалер из промышленного городка Горловки – разбил любимую иномарку Свеженцева, во время пьянки с дружками сжег дачу. Так ради чего во всём себе отказывал Свеженцев? Ради этого придурка?!

* * *

«Сердце» газового монополиста – диспетчерский зал центрального производственно-диспетчерского департамента. Пульт управления газовыми потоками. Сюда стекается информация со всей единой системы газоснабжения. Сотни огоньков, датчиков, кнопок, переключателей, тумблеров, рубильников, стрелочек, указывающих на разные отметки циферблатов. В своей совокупности они загадочны для тех, кто в этом не ориентируется. Таким же непостижимо трудным представляется изучение любого иностранного языка, когда ты просто слышишь чужую речь и ни бельмеса в ней не понимаешь. И после первого занятия кажется, что ты никогда не сможешь как следует понять этих бегло болтающих иностранцев. Но после года-другого практики вдруг всё становится простым и доступным.

Макарцев же за годы работы научился не просто ориентироваться и понимать эту сложную технику. Это было сродни скорочтению. Внимательно отсканировав картинку, отбросив ненужную информацию, он чётко улавливал динамику всех происходящих в системе процессов. Как опытный доктор, приложив трубку, слышит происходящие в лёгких и бронхах процессы, так и Макарцев чувствовал дыхание всей газовой системы. Он давно привязался к этим мерцающим и светящимся в зале огонькам, заряжавшим его энергией и хорошим настроением.

Несмотря на существующую возможность, Валентин Петрович никогда не имел оружия. Внутреннее чутьё подсказывало, что оно может стать для него скорее источником неприятностей, чем подспорьем. Из аналогичных соображений он, получивший водительские права ещё в студенческие годы после добросовестного посещения курсов при ДОСААФ, практически никогда не садился за руль – если есть возможность, лучше избегать рисков и ответственности.

Так же Макарцев относился и к служебной информации, излишки которой то и дело пытались поселиться в его умной голове, обладающей блестящей памятью. Он не хотел быть хранителем чужих тайн – и это был принцип. Валентин Петрович помнил, что и ружьё раз в году стреляет, а поэтому лучше быть от него подальше.

Ситуацию изменил случай.

* * *

Тем временем Семёнову стало известно, что Макарцев повстречался в «Алёнушке» с одним из загадочных юношей. Ну наконец-то! Правда, по рассказу официанта, ничего подозрительного. Чаю попили накоротке и разбежались.

Семёнов испытывал острое желание быстрее проникнуть в тайну этих встреч. Посвящать в свои дела администрацию ресторана не хотелось, а действовать самому нужно было крайне осмотрительно. Самое простое решение – оставить в комнате для VIP-клиентов миниатюрный диктофончик, который включается на звук. Но если он случайно «засветится», всё накроется. А что, если в качестве жучка использовать мобилку, предварительно удалив из нее динамик? Позвонил – и слушай себе. Просто и оригинально. Однажды он уже пользовался этим своим изобретением. А в случае прокола – телефонную трубку ведь мог случайно забыть или потерять кто-то из посетителей. Такой вариант вызывает меньше подозрений.

Сергей Борисович внимательно осмотрел уютную, с приглушённым мягким светом комнату. Витиеватый настенный светильник в восточном стиле с массивной мраморной ножкой привлёк его внимание. Удобная высота – выше уровня глаз сантиметров на сорок, да и в глаза не бросается – без особой нужды туда никто не полезет. Семёнов быстро забрался на стул и провёл по мрамору пальцем. Судя по небольшому налёту пыли, протирают светильник не чаще чем раз в месяц. А вот и выемка, где можно идеально поместить предмет, похожий на спичечный коробок, – снизу и не заметно. Пожалуй, не стоит усложнять – диктофон будет самое то.

* * *

Завершения ненавистной московской зимы, ассоциировавшейся с бесконечными дополнительными хлопотами по удалению белых соляных разводов с брюк и обуви, Семёнов ожидал с явным нетерпением. Ох, наверное, и зарабатывает кто-то на поставках и списании этой самой соли – в такой-то кутерьме поди проверь, сколько её высыпали, а сколько списали.

К популярным у москвичей лыжам и конькам, скрашивающим эту пору года, Сергей Борисович был равнодушен, в театры не ходил, а вот противная коричневая жижа, в которую превращался снег на дорогах и тротуарах и контакта с которой было практически невозможно избежать, его просто бесила. Приходилось держать про запас сразу несколько пар брюк и обуви, в том числе и на службе. Резиновые сапоги по колено, которые были бы эффективней в борьбе с раздражавшим его промоканием ног, явно не соответствовали этикету.

Кроме того, с приходом лета Сергей Борисович связывал планы на реализацию многих своих замыслов – если всё правильно срастётся. Срастётся, никуда не денется, на этот раз уж он не даст осечки.

Ещё у него возникла идея, воплощение которой ему самому было не по весовой категории. Нельзя сказать, чтобы Селиванов-Семёнов хорошо решал в школе уравнения – тангенсы и котангенсы он так и не освоил, но денежные потоки не просто быстро считал и оценивал – чувствовал их жизнь интуитивно. Межгосударственная цена на газ – механизм куда более хитрый, чем может показаться на первый взгляд.

Чем выше будет цена на голубое топливо для Украины, тем дороже будет стоить газ и на украинском внутреннем рынке. При этом маржа на контрабандный газ останется прежней, а прибыль от повышения его цены пойдёт целиком в доход россиянам. Но это только та выгода, которая лежит на поверхности.

Да эти огромные деньги на самом деле лишь кусочек айсберга. Изменение верхнего порога цены на газ приведёт к огромному перераспределению сил и средств в химическом, нефтяном, металлургическом – да практически во всех без исключения бизнесах. Доходы одних корпораций возрастут, других – упадут. Кому-то это расчистит дорогу к богатству, а кого-то разорит и уничтожит. Если же учесть вытекающие из этих процессов налоговые потоки, обслуживающие экономики государств, то это возможность для России выиграть негласную экономическую войну с Украиной. Задача состоит в том, чтобы не дать сопернику соскочить с газовой трубы и перейти на другие технологии: построить трубопровод или терминал для получения газа из других стран, заняться разработкой собственных газовых месторождений, добычей шахтного или сланцевого газа. Но это уже другая тактика.

Как в шахматах, когда нет времени на обдумывание хода, так и в жизни. Если остановился в поле комбайн из-за отсутствия солярки, нужно срочно найти деньги и заправить его, при этом уже не останется ни времени, ни средств, чтобы заменить этот комбайн более экономичным. Пожар возник – необходимо его тушить, а не устанавливать системы безопасности на будущее. Нужно загнать экономику в состояние цейтнота и ручного тушения пожаров. Безусловно, без специальных методов подкупа и шантажа высшего государственного менеджмента такую задачу решить сложно, но и в этом он мог бы сослужить хорошую службу своим российским партнёрам – или всё-таки хозяевам? Да пусть думают, как хотят… Селиванов увлёкся. Да, ему бы эти мысли донести на самый-самый верх, а так ведь по пути используют, украдут и спасибо не скажут. Мысли без воплощения ничего не стоят. Вот и он сколько таких умников использовал. Мало ли что они придумали – идеи не патентуются. А он взял да и сделал. Ему нужен случай для особой встречи наверху. А пока нужно возвращаться к делам обыденным, рутинным и не всегда приятным.

Семёнов сидел за ноутбуком и штудировал биографии новых украинских чиновников, имевших отношение к рынку энергоносителей. Он создавал на каждого папку, в которую заносил информацию из всех возможных источников, даже если она, на первый взгляд, казалась бесполезной. Компьютер пиликнул, оповестив, что в «скайпе» появилась Эльвира. Он связался с ней, и они условились пересечься вечером в привычном месте.

Сергей прихватил с собой шикарный букет роз, дорогие конфеты. Он был страстен, щедр на нежности и комплименты, а ещё рисовал картинки загадочной и красивой будущей жизни в других странах и реалиях. Увлёкшись, он уже и сам был готов поверить своим фантазиям.

Свидание близилось к завершению.

– Ой, как же это я забыл?! – физиономия Семёнова приняла страдальчески-трагическое выражение, как вдруг его осенило, и он с надеждой взглянул на Эльвиру взглядом, исполненным мольбы. – Кстати, может быть, ты меня спасёшь? Можешь мне скинуть цифры потерь на транспортировку по Украине за прошлый месяц? У меня они на рабочем компе остались, а я хотел ночью дома поработать.

– Да без проблем, флешку давай, – Кутовая, быстрым и чётким движением застегнув юбку, уже доставала свой навороченный белый планшетник.

 

Глава 7. Запах мышеловки

Черепанов подъехал к зданию ГУВД точно в назначенное время. Несмотря на то, что в руководстве этой структуры у него было много знакомых и даже друзей, и чувствовал он себя здесь довольно уверенно, давящая атмосфера стандартной пятиэтажки, с низкими потолками, узкими коридорами, маленькими кабинетами с зарешёченными окнами, видимо, производила гнетущее впечатление на каждого непривычного к данным стенам посетителя.

Самое интересное, что те, кто тут работали, этого практически не замечали – привыкли. Кто не привык – уволился. Черепанов вспомнил своего однокашника Стёпу, ныне заведующего городским моргом. Понятно, что на каждой встрече после нескольких рюмок друзья начинали одолевать Степана вопросами, к которым у него давно выработался иммунитет: про запахи, жмуриков и прочую жуть. Как ни парадоксально, но Степан, несмотря на свою работу, оставался человеком тонкой душевной организации, любил поэзию, нянчился с детьми и пуделем по имени Джульетта, а на вопросы снисходительно улыбался: мол, всё не так, но шутите, раз вам нравится…

Ивану припомнилось посещение полицейского участка во время поездки на стажировку в Штаты. Они увидели стеклянный холл – просторный круглый. Когда полицейские доставляют сюда задержанного, тот обходит по кругу сотрудников разных служб, среди которых и врач, интересующийся его болезнями и особенностями здоровья, и адвокат, и кто-то из общественности, и специальная кабинка с телефоном – для звонка родне или адвокату. Всё фиксируется на камеры. Кстати, такими камерами, как самолёты чёрными ящиками, оборудованы все полицейские автомобили. Нет, в Америке не всё идеально, но открытость, прозрачность системы создаёт чувство защищённости и справедливости. И полицейские, как правило, корректны, опрятны, дорожат своей работой. Почему у нас нельзя сделать всё по-людски, как принято в мире? Сколько ни задавал Черепанов этот вопрос местному милицейскому начальству, оно ссылалось на то, что это не в их компетенции – все процедуры утверждают в столице.

«Ничего, вот дорастёт кто-то из наших до министра, я ему об этом напомню», – отметил про себя Иван и вспомнил изречение своего первого наставника на телевидении: «Когда человек попадает во власть, она либо делает его подлюкой, либо выплёвывает. Поэтому у власти всегда негодяи, так пусть будут хотя бы свои, знакомые, негодяи».

– Вы к кому? – стандартно суровый голос дежурного вернул его к реалиям.

– К подполковнику Сердюкову, – Черепанов сунул в отверстие в стеклянной перегородке журналистское удостоверение. Худощавый старлей буквально на секунду поднял уставшие, налитые кровью глаза, контрастирующие с нездоровой бледностью его лица, нажал кнопку и пропустил визитёра через турникет. «Всё-таки не у всех милиционеров физиономии красные», – отметил про себя Черепанов, которому почему-то стало жаль явно нездорового старлея.

Кабинет начальника управления по борьбе с оргпреступностью, одновременно исполняющего обязанности заместителя начальника городской милиции, располагался на втором этаже и окнами выходил во двор. Геннадий Андреевич не любил городской суеты. Особенно его раздражал новомодный ярко-жёлтый свет уличного освещения, нещадно бивший в окна, отчего бледно-жёлтым становился весь кабинет. То ли дело внутренний дворик – тихо, спокойно. Глядя из окна, можно безошибочно определить по наличию автомобилей, кто из подчинённых на месте, а кто в отлучке.

Постучавшись, дабы соблюсти правила приличия, Черепанов приоткрыл дверь.

– Проходи, Иван Сергеевич, располагайся. Есть что тебе рассказать, да и вопросы тоже появились, – произнёс Сердюков, лишь на мгновение оторвав взгляд от документов. – Да, кофе будешь?

– Не откажусь, – Иван подошёл к кофеварке. – Жива ещё, старушка, работает.

– Да, удачный аппаратец попался, несмотря на нагрузки, трудится исправно. Спасибо тебе, незаменимый подарок, особенно выручает по ночам, когда глаза слипаются. Готовь кофеёк себе да и мне заодно.

В дверь постучали.

– Разрешите, товарищ подполковник? – Евстифеев знал, что его ждут, поэтому вопрос задал скорее из соображений приличия.

– Проходи, капитан, докладывай.

Георгий присел и разложил свои конспекты.

– Я проанализировал круг общения подозреваемого. Как мы знаем, вечером семнадцатого Царьков отключил телефон и больше нигде не появлялся. В этот день последний звонок он сделал Полине Куртаковой. Это сотрудница СФТ-банка, работала в юридическом отделе. Птица невысокого полёта, как специалист весьма средненькая, устроилась в банк семь месяцев назад. Что интересно, на следующий день после исчезновения Царькова она пишет заявление об увольнении по собственному желанию и, что также любопытно, сразу же устраивается на работу в банк «Гамма».

– А в чём интерес? – Сердюков озадаченно посмотрел в сторону подчинённого.

– Среди входящих звонков на номер Царькова был и звонок из банка «Гамма». Я ещё раз посетил его маму Ольгу Александровну и попросил припомнить, не имел ли сын проблем с финансовыми учреждениями. Долго раскручивать её не пришлось. Расплакалась и рассказала, что несколько месяцев назад Антон уговорил её подписать у нотариуса бумаги, по которым квартира уходила в залог за кредит. Якобы он эти деньги хотел потратить на покупку отдельного жилья. Она согласилась. И вот незадолго до нашего события стали приходить из банка письма с требованием полного возврата суммы займа либо залога, причём с пометкой: «Повторно». Там в эквиваленте более восьмидесяти тысяч долларов.

– Я закурю? – заметно осунувшийся за последнюю неделю Черепанов начал нервничать, хотя чего ещё он мог ожидать от результатов расследования? Что деньги аккуратно сложены в тумбочке и ждут, пока умные дяденьки их отыщут и вернут на место? Конечно, нет.

Сердюков тоже достал сигареты и молча протянул Ивану зажигалку.

Жора Евстифеев продолжил:

– Я попросил Ольгу Александровну порыться в бумагах, и она нашла кредитный договор с банком «Гамма». Вот его копия, – капитан протянул Сердюкову стандартный бумажный лист, покрытый с обеих сторон печатным текстом. Подполковник, продолжая думать о чём-то своём, передал бумагу Черепанову.

– Проценты прямо какие-то смешные, копеечные, буквально льготный кредит, – Иван внимательно вчитывался в мелкий шрифт договора. – А в чём же выгода банку в таком случае? Ах да… Вот оно: «Банк имеет право истребовать возврат оставшейся к выплате суммы займа досрочно, в любой момент действия кредитного договора, о чём обязан уведомить заёмщика не позже, чем за десять дней до указанного в требовании срока погашения. Проценты по настоящему договору подлежат немедленному погашению вместе с телом кредита. В случае невыполнения заёмщиком указанного пункта настоящего договора штрафные санкции составляют…». Ого! Вот это аппетиты! Нормальный человек в здравом рассудке такую бумагу ни за что не подпишет – это же настоящий капкан!

– Вот именно, Иван Сергеевич! А Куртакова, используя своё влияние на влюблённого в неё Царькова, принимала непосредственное участие в установке этого самого капкана. И ещё одно: судя по всему, квартиру Царьков купил-таки, но оформил не на себя, а на Полину.

– Жора, я тебе поражаюсь, – слово взял подполковник, – сплошная цепь событий, и ты так уверенно всё излагаешь, как будто сам при этом присутствовал, а ведь ты ездил только к нему домой и два дня телефоны перебирал, ты хоть эту Полину в глаза видел?

– Видел, товарищ подполковник. К личному делу прилагается фото. Довольно симпатичная барышня.

– Жора, у тебя слова опережают мысли. Картина рваная – квартиры, договоры, ты выстроил цепь событий?

Евстифеев взял лист бумаги и начал чертить схемы.

– Царьков закладывает квартиру матери и берёт деньги в банке «Гамма». На эти деньги он покупает квартиру для себя и Полины, при этом документы оформляет на неё. Это я узнал в агентстве «Лотос», квартиру Царьков выбирал через них. Сотрудница агентства, которая подыскивала варианты и вела сделку, опознала обоих по фотографиям из личных дел.

– Они там вместе были? – Сердюков дымил не переставая.

– Так точно. Произвели впечатление счастливых влюблённых. Но девушка из агентства отметила, что Полина явно не соответствовала Царькову. Маклерша ещё удивилась, что же такая ухоженная барышня нашла в этом сером простачке? Обычно наоборот – папочка покупает квартирку своей юной пассии, а здесь явный диссонанс.

– Серый, говоришь, простачок? Как же он тогда решился на такой рывок? – Геннадий Андреевич искал всякие доводы, чтобы разрушить стройную теорию Евстифеева. Такой была его обычная манера общения с подчинёнными – всё подвергать сомнению, а если сможешь защитить свою позицию, значит, версия имеет право на жизнь.

– На этот вопрос я смогу ответить позже, а сейчас позвольте продолжить, – Жора опять взялся за ручку и принялся исписывать лист. – Затем банк срочно требует возврата суммы. Денег нет, проценты капают с бешеной скоростью. Очень скоро сумма долга перед банком вместе с процентами и штрафами начнёт превышать стоимость заложенной родительской квартиры. Вот и мотив образовался. Нужно срочно что-то предпринимать.

– И где логика? Какой интерес у этой Полины разорять Царькова в интересах банка? Под залог маминой квартиры можно было взять кредит в любом банке на более гуманных условиях, – Ивану нравилось на равных с сыщиками участвовать в расследовании, будь оно проклято!

– Вы имеете в виду, что Куртакова как-то связана с руководством банка «Гамма», поскольку туда её и на работу приняли? – Евстифеев, как обычно, сохранял полнейшую невозмутимость. – До отработки этой версии мы пока не дошли.

– Бред какой-то у вас получается, господа Шерлоки Холмсы, – подполковник начал заводиться. – По-вашему получается, что Куртакова вступила в сговор с руководством банка «Гамма», чтобы совместно облапошить Царькова, пользуясь его влюблённостью, и выдурить таким образом восемьдесят тысяч долларов – то бишь их с матерью квартиру? И это им удаётся. Тогда причём здесь дерзкое воровство партийных денег из СФТ-банка? Какое-то неестественное совпадение. Это два совершенно разных по почерку и мотивации преступления. А вас послушать, так эта недалёкая пройдоха Полина является резидентом сразу нескольких разведок. Пока не стыкуется здесь что-то.

– Но тем не менее так оно и есть, – Иван, употребивший с утра трёхдневную норму кофе, о чём свидетельствовали нетипичные для него отёки под глазами, пытался бороться за версию, казавшуюся ему хоть и непонятной пока, но вполне реальной. – Может, эта комбинация как-то замыкается на другом уровне.

– Давайте принимать во внимание лишь конкретные факты, иначе вы, писатели, дай вам волю, такого нафантазируете – всем следственным управлением за пятилетку не проверишь, – Сердюкова начинала раздражать активность Ивана, который, однако, продолжал упрямо стоять на своем.

– Если мы выстраиваем собранные Георгием факты в некую заранее продуманную преступную схему и понимаем, что люди работали над ней не один месяц, то лично у меня возникает вопрос: а откуда они могли знать, что в определённое время, ну плюс-минус неделя, появятся деньги? – Черепанов явно почувствовал и себя в роли проницательного сыщика. – И только ли в деньгах была их цель?

– Иван Сергеевич, повторяю, ты, как всегда, пытаешься копнуть глубже, чем нужно, – перебил его подполковник. – Не усложняй. По-моему, обычная афера, просто подвезло им, подвернулся чемоданчик с крупной суммой. Может, тупо надеялись, что с их возможностями – обладанием информацией и доверием руководства – в банке обязательно представится случай для той или иной аферы.

– Эти деньги предназначались для определённых целей, – Черепанов не мог сдержать эмоций, усиленных интуитивными догадками. – Только человек, знающий эту систему, мог знать примерную сумму и время ее поступления. А замаскировать под аферу и использовать для реализации своего плана недалёкого водителя проще простого. Давайте посмотрим с другой стороны: нет денег – нет избирательной кампании. Срываются все сроки, задержка платежей приводит к падению рейтингов. Пусть даже мы и соберём эти средства, но время будет упущено. Такой себе удар в тыл противника. И ещё люди скомпрометированы, а это тоже можно продуктивно использовать. Нет, это не просто афера, это «многоходовка» с далеко идущими планами.

– Иван, не усложняй. По-моему, ты находишься под впечатлением своих субъективных ощущений и обстоятельств. Чтобы проверить версию, пленившую твоё воображение, нам нужно отработать всех, кто знал об этих деньгах – то бишь всю вашу партийную верхушку. А это персоны уже другого уровня. Нужны санкции, согласования с руководством. Но это полбеды. А теперь представь возможные последствия такой операции, – подполковник спокойно смотрел на Черепанова. – Тебе самому это надо?

– Да, разумеется, там не простые люди. Мне придётся всё объяснять, – Иван вдруг почувствовал себя мышью, остановившейся в полушаге от мышеловки. Он чувствовал, что кто-то невидимый поставил ему шах в партии, принявшей неожиданный оборот. При этом со стороны все его подозрения выглядят, как минимум, нелепо, и вряд ли кто-то примет их всерьёз.

– А хочешь, Иван Сергеевич, я обрисую тебе, что нас ожидает, если мы дёрнем за указанную тобой ниточку? – Сердюков становился всё суровей. – Быстрый выход информации о случившемся и скандал вокруг вашей партии. И твоей фигуры лично. У кого-то обязательно возникнет версия о том, а не вы ли с Портным всё это и организовали? И её нужно будет проверять, а это не один день. И неизвестно, кому передадут дело и какую меру пресечения для вас изберут, – вполне возможно, что содержание под стражей.

– Геннадий Андреевич, теперь я понимаю, что именно на это и делался расчет. В случае такого скандала выборы автоматически провалены. И у моих же боссов возникает вопрос: а кто всех подставил? Поди докажи, что это не я. Единственный выход – успеть распутать этот клубок самостоятельно. Нужно срочно найти Куртакову.

– Обижаете, Иван Сергеевич. Куртакова уже доставлена в отдел для дачи показаний по факту исчезновения Царькова. Заявление его матери у нас имеется, так что расследование перешло в официальное русло. Она у меня в кабинете, – невозмутимый Жора приберёг на закуску факт задержания Полины.

– Что же ты тянул кота за хвост, Георгий? – подполковник Сердюков снял очки и положил их в чехол. – Идём, послушаем, как ты её раскручивать будешь.

Полина Куртакова сидела возле стола следователя Евстифеева, потупив взгляд в пол.

«Да уж, краля не для простачков», – подумал Черепанов. Модные сапожки, голенищем подчёркивающие стройные ноги, откровенно глубокий вырез, приоткрывающий вид на красивую грудь, юбка до колена, холёные руки. Несмотря на то, что Полина работала обычным клерком в банке, её внешний вид был слишком ярким и никак не вписывался в дресс-код сотрудников финансового учреждения.

– Фамилия, имя, отчество, дата рождения, – Жора начал обычную в таких случаях процедуру.

– Куртакова Полина Андреевна, 1983 года рождения. По какому праву меня сюда приволокли?

– Полина Андреевна, вас не приволокли – вы сами согласились дать показания по факту беспорядков, которые произошли вчера вечером в вашем дворе.

– Я уже рассказала вашему сотруднику, что случилось, – Полина изрядно нервничала – это выдавал носовой платок, кончик которого она постоянно накручивала на палец.

– Не волнуйтесь, Полина Андреевна, простые формальности, сейчас вы ещё раз нам всё расскажете, ответите на несколько вопросов и после оформления протокола можете быть свободны, – Жора Евстифеев достал ручку и принялся писать. – Вы пока вспоминайте, как дело было.

– Шла домой, было уже поздно. За мной увязался какой-то тип в синей футболке. Уже во дворе, там, где свет не горит, спросил, какие у меня планы на вечер.

Сердюков и Черепанов слушали Полину с неподдельным интересом.

– А вы? – Жора оторвался от бумаги.

– Я испугалась, пошла быстрее, тот парень – за мной и за локоть меня взял. Говорю, отстань, сейчас кричать буду, а он держит за руку.

– Вы его запомнили?

– Да не особо – он такой невзрачный, и слишком темно было.

– Плохо, это не первое его появление в районе, – Жора вошёл в роль и начал откровенно куражиться, – поступило несколько сигналов о нападении на женщин в вечернее время. Сумки, телефоны не забирает, всегда сначала предлагает познакомиться поближе. Так что вам повезло, Полина Андреевна, можно сказать, наш сотрудник вас от маньяка спас.

– Спасибо большое, конечно, но ведь он его тоже видел, он же и опишет точнее.

– Видите ли, Полина Андреевна, после героического поступка участковый оказался в больнице и временно не может давать показания.

– С ним что-то серьёзное? – Полина прониклась состраданием к судьбе человека, спасшего её от маньяка.

– Георгий, я чего-то не знаю, у нас в строю потери? – Сердюков понял суть плана Жоры и решил ему подыграть.

– Так точно, Геннадий Андреевич, старший лейтенант Зубов. Вчера вечером, уже после работы, случайно оказался во дворе гражданки Куртаковой именно в тот момент, когда неизвестный пытался применить к ней насилие. Очень похоже на нашего серийного насильника.

– Да что вы, Георгий Дмитриевич… – Сердюков слушал Жору и с трудом сдерживал смех. Как далеко зайдет его фантазия?

– Да, Геннадий Андреевич. Пока Зубов принимал меры к задержанию подозреваемого, гражданке Куртаковой удалось скрыться в подъезде, а потом преступник прибег к помощи ножа, вырвался, а Зубов получил повреждения. Мы вчера беспокоить пострадавшую не стали, работали по плану, прочёсывали окрестности. А вот сегодня попросили ее прибыть к нам для составления фоторобота. Наши ребята уже поработали с Полиной Андреевной и фоторобот с её помощью составили, не хотите взглянуть? – Евстифеев протянул подполковнику лист бумаги с чёрно-белым портретом якобы подозреваемого.

Сердюков с первого взгляда узнал в подозреваемом нового сотрудника – лейтенанта Черненко. Подполковник поправил очки и затем поверх линз посмотрел на Жору. Это был взгляд учителя, поймавшего своих школьников за курением в туалете.

– Да, да, Геннадий Андреевич, представляете, все приметы совпадают, очень похоже, что это он и есть, – Жора был серьёзен, как никогда, отчего Сердюкову стало ещё сложнее сдерживать смех.

– Я уверен в том, что наши сотрудники найдут вашего обидчика, – Геннадий Андреевич обнадёжил не на шутку разволновавшуюся Полину.

– Очень бы хотелось, вдруг он вернётся?

– Не вернётся, я вам обещаю, Полина Андреевна, – Евстифеев продолжил своё выступление. – Только я бы не рекомендовал вам в тёмное время суток возвращаться домой одной, было бы неплохо завести себе провожатого. Кстати, у вас есть молодой человек?

– Нет, как-то не сложилось, – голос Полины был тихим, а взгляд от пола она так и не оторвала.

– Расстались или что-то случилось? – Жора внимательно наблюдал за Полиной, выражение его лица изменилось.

– Работаю слишком много, на личную жизнь времени совершенно не остаётся, где же мне жениха найти?

– Вы такая эффектная барышня, неужели вам на работе никто не оказывает знаков внимания?

– В нашем учреждении не принято флиртовать, за это можно и работы лишиться. Банк как-никак.

– Скажите, Полина Андреевна, а что, во всех банках так строго? – Жора готовил почву для наступления.

– Наверное, да. Я не знаю.

– А в СФТ-банке у вас разве не было поклонников? – теперь Евстифеев не сводил с Полины глаз. Она несколько замешкалась и ничего не ответила, только продолжала нервно крутить в руках платок.

– Полина Андреевна, вам знаком некто Антон Царьков? – вопрос был задан вовремя.

– Он был водителем управляющего, но при чём здесь это? – Полина изо всех сил старалась не выдать своего волнения и уловить, к чему клонит этот следователь.

– Полина Андреевна, вас связывало с ним что-нибудь, помимо работы? Может быть, романтические отношения?

– Нет, что вы, ни в коем случае.

– Тогда объясните, по какому поводу он вам звонил вечером семнадцатого числа? Около девятнадцати ноль-ноль, – Жоре теперь нельзя было сбавлять темпа: чем больше быстрых и неожиданных вопросов, тем больше шансов, что она проговорится.

– Я совершено не помню, может, и звонил. Возможно, какие-либо текущие дела…

– Полина, прежде чем задавать вам вопросы, мы изучили некоторые факты и события. И сейчас я убеждаюсь в том, что вы со мной не искренни. Царьков был вашим поклонником, ведь так? Имел серьёзные намерения. Почему вы скрываете эту связь?

Полина, почувствовав неладное, вопросительно посмотрела на Жору. В её взгляде было нечто жалкое, умоляющее. Вызывающая красота молодой женщины теперь была ей совершенно не на пользу, со стороны казалось, что нет более несчастного создания, чем это, сидящее на стуле в кабинете следователя и постоянно поправляющее юбку.

– Я ничего не скрываю, какое это имеет отношение к происходящему? – Куртакова стала говорить громче, и в голосе её появилась дрожь, выдающая волнение.

– Прямое, гражданка Куртакова. Следствие должно проверить все обстоятельства вашей жизни, чтобы понять, являетесь ли вы случайной жертвой, либо мотивы преступника были направлены лично против вас.

– Этот случай, он совсем случайный, я просто не знаю, я больше не буду ходить одна… – Полина пыталась быть убедительной, от этого стала повторяться и сбиваться.

– А Царьков? Он оказывал вам знаки внимания?

– Нет, что вы такое говорите…

Жора, не поднимая глаз, продолжал заполнять протокол, только теперь уже молча. Пауза затянулась, но Полина тому была рада, это позволило ей собраться с мыслями и обдумать, не сказала ли она чего лишнего.

Евстифеев дописал протокол и подал его Полине:

– Прочтите, внизу своей рукой напишите: «С моих слов записано верно». Имя и отчество полностью, фамилия, подпись разборчиво.

Полина быстро пробежала глазами протокол и с облегчением обнаружила, что он заполнен только по факту нападения на неё. Каллиграфическим женским почерком Куртакова написала требуемую фразу и вопросительно посмотрела на Жору.

– Можете быть свободны, гражданка Куртакова. В случае необходимости мы вас потревожим. Вот ваш пропуск.

Полина быстро взяла заветную бумажку, тихо проворковала «до свидания» и, поправляя на ходу юбку, растворилась за дверью кабинета.

– Возможно, я чего-то недопонимаю в оперативно-следственной работе, Георгий, но зачем было устраивать весь этот цирк, если ты задал ей пару ничего не значащих вопросов и отпустил? – Сердюков решительно встал из-за стола, за которым он всё это время старательно изображал работу над документами.

– И я не понимаю, – Черепанов был удивлён не меньше.

– Товарищ подполковник, в течение часа мы будем знать, кто задействован в этой махинации, все номера телефонов. Кроме того, ребята подстраховали и ждут её на улице. Доведут аккуратно до того места, куда она сейчас направится, и отзвонятся.

– Рисковый ты парень, Георгий. Смотри, чтобы птичка у тебя под носом из гнёздышка не упорхнула. Хотя она не профессионал – это точно. Очень волновалась, очень, руки, речь… возможно, тебе и повезёт. Через час доложишь. Пошли, Иван Сергеевич, посидишь со мной, пока наши орлы будут искать гнездо твоей куропатки. У нас с тобой есть время на пару партеек в шахматы.

* * *

Полина при выходе предъявила дежурному пропуск, лязгнул механизм электрического замка, и девушка быстрым шагом направилась к выходу.

«Какое противное место. Здесь пахнет бедой». Никогда до этого ей не приходилось бывать в подобных учреждениях, и то, что она увидела и прочувствовала, кардинально отличалось от банковских коридоров. «Спокойно, только спокойно… Про Антона я ничего особенного не рассказала. Опросили и отпустили. Следователь этот – хитрый типчик всё же. При чём тут Антон? Зачем он спрашивал?»

Сердце громко стучало то ли от быстрой ходьбы, то ли от постигших её переживаний. Ключи от белого «пежо», как обычно, нашлись в сумке не сразу. С первого раза не удалось попасть на нужную кнопку. Беспрестанно нажимая пальцем на брелок, Полина дёргала дверь. Со стороны могло показаться, что девушка перепутала машины. Наконец «сигналка» моргнула два раза, и Полина с облегчением плюхнулась на водительское сиденье, бросив сумку рядом. «Чёрт, телефон…». Пришлось снова перетряхнуть сумочку в поисках белого чехла.

– Алло, это я, Сергей Викторович, – от волнения Полина держала телефон возле уха двумя руками.

– Вижу, номер определился. Что там у тебя?

– Меня вызывали к следователю. Совершенно по другому поводу, но вызывали. Антоном тоже интересовались.

– Что ты рассказала?

– Что мы были знакомы с ним по прошлой работе, больше ничего, честное слово!

– Не истери. И меньше трепись и по телефону, и когда тебя будут о чём-нибудь спрашивать. Делай всё точно так, как было оговорено, и проблем не будет.

Собеседник положил трубку, не ожидая ответа девушки.

«Вот чёрт! Я тоже была бы такой спокойной, если бы сидела за тысячу километров отсюда. А лучше бы вообще на берегу океана сейчас оказаться».

Полина завела машину и, включив поворот, резко тронулась с места.

По пути она обогнала оливкового цвета «ланос», который неспешно тащился в попутном направлении. «Подвинься, черепаха!» – Полина посигналила, и водитель «ланоса» её вежливо пропустил. Куртакова была настолько занята своими мыслями, что совершенно не заметила, как тот самый вежливый водитель ускорил ход и держался за ней по всему пути следования на расстоянии двух автомобилей. Оперативники без особых трудностей вели Полину, не блиставшую мастерством вождения. Об этом всех участников движения предупреждали два треугольника на заднем стекле «пежо» – один с дамской туфелькой, другой с буквой «У».

Вечерний город зажёг фонари, и чем ближе Полина была к цели, тем меньше становилось попутных машин. Она ехала на окраину, в спальный район «Западный». «Ланос» вынужден был увеличить дистанцию, чтобы не быть замеченным, а после того, как Полина обогнала серую пошарпанную «девятку» с тонированными стёклами, и вовсе отстал.

Спустя полтора часа в кабинете подполковника Сердюкова появился Жора Евстифеев со своей неизменной папкой под мышкой.

– Разрешите, товарищ подполковник?

– Что так долго, Жора? Я тут уже три партии проиграл, пока ты свои комбинации раскручивал. Рассказывай.

Черепанов отодвинул шахматную доску, дабы Жоре было удобнее разложить свои бумаги.

– Итак, после выхода из управления Куртакова выглядела чрезвычайно взволнованной. Из своей машины она сразу же произвела звонок в Москву – вот номер телефона. К сожалению, её телефон мы ещё не успели поставить на «прослушку», а стекла машины были подняты, и ребята ничего не услышали.

– По каким это причинам её разговоры не пишутся? Жорик, ты меня огорчил.

– Только вчера подали материалы оперативно-розыскного дела в суд, а там кто-то ушёл на больничный – вышла заминка.

– Георгий, ты что, не знаешь, как это делается? Или у тебя нет номера человека, в любой момент готового зайти на полицейскую стойку мобильного оператора? Когда не надо, все вы такие правильные, аж тошнит. Если помнишь, когда твой коллега решил проверить свою подругу на верность, быстренько вписал её номерок в показания какого-то наркомана как наркодилерши.

– Вы же сами после этого случая такие ходы нам строго-настрого запретили.

– Да, запретил. Но если дело требует, сам соображай: рисковать, брать ответственность или время терять. Ладно, давай дальше.

– Потом она поехала на «Западный» и по пути произвела ещё один звонок. Любопытный факт: с этого же номера сегодня звонили и матери Царькова. Продолжительность разговора – немногим более двух минут.

– Какой такой может быть у них общий знакомый? – Иван встал и начал ходить по кабинету вдоль стены.

– Вот именно, Иван Сергеевич, совершенно правильно догадываетесь, если журналистика надоест, возьмём вас на работу. Царьков свою невесту не представил маме, между собой они не общались. По логике этот номер может принадлежать только ему. Это не может быть никто другой – слишком немыслимое совпадение. SIM-карта с таким номером куплена и активирована через два дня после исчезновения Царькова.

– Похоже на правду. А к кому она поехала? – Сердюков отставил в сторону стакан с чаем и придвинулся к столу.

– Её довели до дома номер шестнадцать по проспекту Освободителей. Первый подъезд, третий этаж, квартира девять. Зарегистрирована на имя Подольского Андрея Евгеньевича. Это известный в городе риелтор. У него много квартир. Соседи говорят, эту он купил недавно и всех предупредил, что будет сдавать. Обещал селить тихих постояльцев, во избежание скандалов оставил свой номер телефона и попросил, чтобы ему первому сообщали о любых проблемах, ну, если квартиранты станут шуметь, например. Несколько дней назад поселил там молодого человека, по описанию похожего на нашего подозреваемого.

– Так с этого и нужно было начинать, Жора! – подполковник эмоционально стукнул ладонями по столу так, что зазвенела ложка в подстаканнике с чаем.

– Я следовал хронологии событий, Геннадий Андреевич, – да, по указанному адресу Куртакова находилась не более 10–15 минут, после чего уехала к себе домой.

– Его брать нужно, Жора. Срочно брать за жабры – и на сушу. И его, и её тоже. И на параллельные допросы.

– Скажите, Георгий, а есть ли уверенность в том, что оперативники себя не обнаружили? – Черепанов продолжал ходить по кабинету, почёсывая в раздумьях подбородок, и теперь решил-таки встрять в разговор сыщиков.

– Да, есть такая уверенность.

– А каким образом они так быстро получили описание постояльца? Если у соседей спрашивали, так они же могут его и предупредить из чувства сострадания, что органы интересовались.

– Ну, что вы, Иван Сергеевич, обижаете. У нас в этом микрорайоне хороший участковый, ребята первым делом к нему рванули.

– Молодцы, сообразили, что в лобовую атаку идти нельзя, – Сердюков был явно доволен. – Кто вёл эту принцессу?

– Акименко и Терехов.

– Завтра на оперативке в пример их поставлю. А ты что задумал, Иван? К чему вопрос?

– Очень важным мне кажется то обстоятельство, что первый звонок после выхода от вас Куртакова сделала в Москву. Возможно, туда и ведут все нити? Это бы в первую очередь нужно проверить. Тогда, не исключено, что и вся картина прояснится.

– Вижу, что ты, Иван, у себя в телекомпании привык задания раздавать. Так-то оно так. Но всякая отработка – это затраты времени и ресурса. А может, она родственникам звонила, к которым драпануть собирается? Дяде, тёте, подруге, ухажёру – да мало ли ещё кому? Ладно, это я к слову, проверим, разумеется.

– И ещё, прошу Царькова пока не задерживать, – Черепанов постарался вложить в эту просьбу всю свою энергию и надавить на личную дружбу, лишь бы не получить отказа. – Хочу разобраться в некоторых обстоятельствах большой предвыборной игры, звеном которой явно является расследуемый вами эпизод. Обеспечьте мне, пожалуйста, техническую поддержку – кому будет звонить, куда ездить. Дайте пару-тройку дней – и мы такой клубочек размотаем!

Сердюков наградил Черепанова жёстким взглядом и уже не дружеским, а холодным официальным тоном произнес:

– Иван Сергеевич, вы отдаёте себе отчёт, во что хотите нас впутать? Здесь вам не частное сыскное агентство. Вы что, не доверяете моим сотрудникам?

– Да нет, Геннадий Андреевич, не в этом дело, – Иван старался вызвать у оперативников максимально возможное расположение. – В нашем деле имеются весьма деликатные обстоятельства – особенности партийно-выборного плана, которые в рамки официального расследования не совсем вписываются, плюс фактор времени. Если вы начнёте соблюдать все положенные вам формальности, наши оппоненты, которым явно закон не писан и у которых, как я чувствую, полный арсенал средств, в том числе и по беспределу, такого натворят, что мало не покажется. Нужно действовать жёстко и на опережение. Мы этого Царькова под строгим присмотром оставим, только своими силами пока. Всё, что мы раскроем, и вам потом в зачёт пойдёт. А затем забирайте его, тёпленького.

Сердюков исподлобья посмотрел на Ивана:

– Ты там не балуйся, я тебе покажу, «тёпленького». Чтоб был в целости и сохранности.

– Есть, товарищ подполковник. Теперь мы его раскрутим, – Черепанов энергично пожал руки Жоре и Сердюкову, после чего поспешил направиться к выходу – пока сыщики не передумали.

– Пинкертон хренов, пропуск забыл!

 

Глава 8. Ищите мужчину, женщину и того, кто был её кумиром

День рождения Бальцеровича никогда не являлся всенародным праздником, как это часто бывает принято у его коллег по цеху. Михаил Евгеньевич имел вкус к такого рода мероприятиям и всегда очень тщательно подходил к отбору гостей. Как правило, набиралось не больше сорока человек, но всё это были либо проверенные годами, либо очень нужные люди.

Фешенебельный пивной ресторан «Золотой лев», хоть и был открыт на центральной площади совершенно недавно, уже успел прославиться в Лугани как качеством своего пива, так и талантом шеф-повара. Здесь было уютно. Чувствовалось, что хозяева не поскупились на архитекторов и дизайнеров, наружную и внутреннюю отделку здания, где в каждой детали присутствовал безупречный вкус. Возле входа в банкетный зал квартет исполнял классическую музыку, а приветливый администратор со списком в руках встречал гостей.

– Прошу прощения, вы не могли бы представиться? – опытный администратор в ожидании ответа замер в позе, выражающей глубочайшее почтение.

– Черепанов Иван Сергеевич.

– Так точно, добро пожаловать, – в списке появилась ещё одна отметка о прибытии гостя. Двери изнутри открыл официант в белоснежной рубашке.

Иван сразу нашёл глазами именинника.

– Мои поздравления, Михаил Евгеньевич! – дружеские объятия в этом случае – обязательный ритуал, и старые товарищи его исполнили, похлопывая друг друга по спине.

– И вам не хворать, друг мой. Как твои дела?

– Спасибо, Миша, за помощь. Всё получилось. Заем нам уже выдали, проблема частично решена. Теперь только этого негодяя достать нужно. Но не хочу тебя сейчас подгружать, давай об этом потом, во втором акте. Сегодня ты в центре событий, так что принимай, дорогой именинник, мои искренние поздравления!

– Ой, как официально, можно подумать, здесь посольский приём! – расхохотался Бальцерович. – Проходи, угощайся, я тебя представлю почтенной публике.

– Уважаемые гости, минуточку внимания! – Бальцерович вилкой постучал по хрустальному бокалу, и гости, расслабившиеся и разбредшиеся с бокалами в руках по залу, обернулись и прекратили свои камерные беседы. – Кто не знает Ивана Сергеевича? Наше общество почтил своим присутствием один из лучших тележурналистов страны!

Некоторые из присутствующих кивали Ивану, встречаясь с ним глазами, многие рассматривали его с интересом, потому что видели впервые.

– Если кому нужно стать известным, к нему в очередь записывайтесь, но только после того, как откушаете и выпьете от души.

– Будет тебе, Миша, это твой праздник, сегодня очереди из тостующих должны быть только в твою честь, – Черепанов поставил на стол бокал и достал из внутреннего кармана паспорт от подарка.

– Я понял, чего тебе не хватает, Михаил Евгеньевич. В твоём знаменитом зале, где ты так любишь проводить вечера, нет хороших настенных часов с боем. Это мой тебе подарок, – Иван протянул имениннику паспорт.

– С боем? Ты смерти моей хочешь от нервного истощения? Одна из немногих прелестей жизни в том и заключается, чтобы иногда быть вне системы координат и вне всякой досягаемости для вечных дел.

– Спокойно, друг мой, если ты посчитаешь, что они слишком назойливо напоминают тебе о течении времени, бой можно и отключить! Но именно гениальное чувство времени, умение им распоряжаться, держать свой ритм в жизни всегда являлись одними из главных твоих достоинств, – Иван говорил не спеша, выдерживая паузы и сохраняя на лице улыбку, выражающую искреннюю радость от участия в данном веселье. – Желаю, тебе, дорогой именинник, чтобы приятные минуты складывались в радостные часы, которые перетекали бы в светлые дни, коими в итоге наполняются счастливые годы, а они и определяют жизненный успех. За твои долгие годы, Михаил Евгеньевич!

Спич, который Иван начал продумывать по пути на мероприятие, явно удался, производя впечатление полной импровизации, и был встречен восторженными возгласами, свидетельствовавшими о признании присутствующим бомондом высокой профессиональной планки тостующего.

Застолье было шумным и долгим; после тостов в промежутке между концертными номерами, развлекавшими публику, Иван наконец-то получил доступ к Бальцеровичу.

– Мне удалось его найти, Миша.

– Мои поздравления, стало быть, дела пошли на поправку, – Бальцерович расположился в угловом кресле и закурил свою любимую сигару. – Оперативно сработано, рад за тебя.

– Вообще-то вычислить его оказалось совершенно несложно, но только после этого всё стало ещё более запутанным. Он действовал явно не один. У меня чувство, что кто-то пытается меня подставить, но доказательств нет, и со стороны это выглядит как навязчивая идея. Нужно этого похитителя разговорить, пока не поздно. Поможешь смышлёными ребятами?

– Помогу, конечно. Зачем нам твоя телекомпания? Лучше деньги назад получить. Какой из меня журналист? – Бальцерович с удовольствием затянулся сигарным дымом и обратился к Ивану: – Записывай телефон, это начальник моей охранной фирмы. Да, да, не удивляйся. Сейчас без такого отдела – никуда. Босяцкий период уже давно закончен, видишь, какие вопросы приходится решать. Я его сейчас предупрежу о твоём звонке, ставь ему задачу, только без криминала. Надеюсь, ты меня понимаешь, мы не в том возрасте и положении, чтобы шашками махать. Мои ребята работают профессионально и уголовный кодекс чтут.

* * *

Через час во дворе дома по проспекту Освободителей, 16 припарковалась тёмно-синяя «ауди» боевого вида, о чём свидетельствовали многочисленные вмятины и царапины, часть из которых была замазана явно не в дорогой мастерской, а при помощи обыкновенной губки. «Ауди» с шашечками на крыше и двумя молодыми людьми внутри расположилась таким образом, чтобы удобно было держать в поле зрения окна нужной квартиры на третьем этаже и поржавевшую железную дверь подъезда. Один из крепышей обошёл дом по периметру и, убедившись, что подъезд не имеет сквозного выхода, прошёл вдоль забора охраняемой парковки, которая была расположена неподалёку. Искомый автомобиль «авео» красного цвета стоял четвёртым от ворот.

Антон Царьков не находил себе места. Чужая квартира раздражала своим неказистым видом. Подержанная мебель, санузел, облицованный лет двадцать назад голубой плиткой «под пенку», старый корейский телевизор с раздолбанным пультом – всё это угнетало. А особенно злил и бил по нервам сливной бачок унитаза, из-за постоянного протекания воды время от времени наполнявшийся и шумевший. Куда не глянешь – ничто не поддавалось ни исправлению, ни улучшению. Попачканные, с оборванными краями обои, облезшие, мокрые от конденсата трубы в санузле, треснувший у плинтуса линолеум.

А ведь ещё каких-то две недели назад Антоша – так его хоть и изредка, в виде поощрения, называла Полина – считал себя счастливым человеком. Он ходил на работу, любил Полину, жил мечтами об их будущей счастливой жизни. Но, как только он вынес тот чёртов чемодан с деньгами, вопреки его ожиданиям, всё не улучшилось, а, наоборот, пошло наперекосяк. В душе он надеялся, что Полина вознаградит и оценит по достоинству его преданность и смелость и наконец-то перестанет в чём-либо сомневаться. Как бы не так! А хотели же дом купить и уехать, нет – квартиру ей подавай. Ошибка за ошибкой. И как резко изменилась Полина после того, как квартиру на неё оформили… Зачем только пошёл у неё на поводу? Ну, ничего, это у него просто дурная привычка сгущать краски и себя накручивать. А скоро они обязательно уедут вместе подальше, заживут, обязательно купят дом – что им помешает? Антон старался отогнать тревожные мысли, в это время у него в кармане зазвонил телефон.

– Смотри, Андрюха, вот он, на балконе курит, разговаривает с кем-то, – один из филеров достал бинокль, чтобы получше рассмотреть объект, благо, ещё не стемнело. После чего, взглянув на распечатанную фотографию, довольно констатировал: – Он самый.

– Хорошо. Не будем дёргаться, пусть дома сидит до прибытия начальства, отдыхаем, никуда он не денется.

Двор жил своей привычной вечерней жизнью. С наступлением темноты бабушки, забрав с собой тёплые подстилочки, ретировались по квартирам для просмотра очередной серии теленовеллы о судьбе бедной девчонки из Сибири. Мужики разлили на всех последнюю бутылку, забили ещё раз «козла» и, выкрутив из патрона лампочку, освободили беседку для вечерних посиделок влюблённых парочек.

– Амур, Амур, ко мне! – истеричный голос хозяйки кавказской овчарки разбудил наблюдателей. – Фу, ко мне! Ах ты, засранец, весь двор переполошил!

Молодой кобель остервенело гавкал на переднее колесо проезжающего по двору красного автомобиля.

– Андрюха, он уезжает! – молодой человек, сидящий рядом с водителем, толкнул напарника, который и без того уже бросил на заднее сиденье пакет с конфетами и повернул ключ в замке зажигания.

– Да вижу, вижу, как же мы его проворонили… Когда он вышел? Ты тоже заснул, что ли, Серый?

– Да! Дреманул! Вырубился просто, сам не заметил как. Вчера ночь отдежурил на периметре. Не галди, погнали быстрее!

«Ауди» по кочкам рванула в сторону улицы, на которую свернул Царьков. Овчарка ещё сильнее надрывалась, провожая вылетающую из двора машину преследователей.

– Совсем с ума сошли, придурки безбашенные! Здесь же двор, а не трасса! – возмущённая хозяйка кобеля осталась стоять в клубах пыли.

Троллейбус с рекламой стирального порошка на борту не спеша подбирался к остановке.

– Объезжай, объезжай его слева, вот зараза, – машина спрыгнула с бордюра тротуара и, звякнув глушителем об асфальт, вырвалась на проезжую часть.

– Ёли, чуть глушак не оторвали…

– Голову нам оторвут сначала! Давай, давай, жми, он направо ушёл на светофоре!

«Ауди» издавала громкий рычащий звук из повреждённого глушителя. Любители форсажа оценили бы по достоинству мощь этого рычания. После каждой выбоины на дороге рёв становился всё сильнее.

Царьков двигался не спеша, соблюдая правила, чтобы не привлекать к себе внимание дежурных патрулей, когда в зеркало заднего вида его ослепил дальним светом автомобиль преследователей. «Давай, лети, ночной пилот, блин. Понацепят себе глушителей, лётчики, чтоб вы долго жили…» – Антон перестроился в правый ряд, уступая дорогу лихачу, но «ауди» с шашечками на крыше подрезала его, едва не заставив вылететь на остановку. Двери такси синхронно открылись, и два молодца ринулись к машине Царькова.

«Что за чёрт!» – Антон рефлекторно заблокировал двери и включил заднюю передачу. «Авео» со свистом рванул назад, но один из преследователей, который пытался запрыгнуть в салон со стороны пассажирского сиденья, уцепился за зеркало и повис на нём, схватившись другой рукой за приоткрытое стекло.

Руль резко влево, газ до полика – зеркало предательски хрустнуло под весом нападавшего и оторвалось. Царьков, не раздумывая, нажал кнопку стеклоподъёмника и поднял стекло до упора. Пальцы бандита (именно так подумал о нем Антон) зажало, и, бешено заорав: «Стой, стой, б…! Руку отдай! Открой дверь!», он принялся отчаянно колотить по машине свободной рукой.

Царьков немного притормозил из соображений смягчения последствий и опустил стекло, после чего преследователь оказался на асфальте, прокатившись кувырком несколько метров.

Теперь «авео», выполнив задним ходом эффектный разворот в стиле американских полицейских боевиков, оказался против движения, но Царьков без сомнений надавил на газ, включил «аварийку» и отчаянно сигналил, разгоняя стайку малолетних скутеристов, один из которых, налетев на бордюрный камень, выскочил на газон.

– Вызывай подмогу, Серый, – крикнул водитель ревущему от боли охраннику, который уже сидел в машине. – Тут где-то должен быть наш патруль с пульта охраны!

– Четвёртый, четвёртый, преследуем красный «авео», номер АК 12–48 АО, движется в сторону энергозавода, сейчас выскочит на проспект Освободителей.

– Принял, четвёртый, – рация ответила бодрым голосом коллеги, – выходим на проспект, движемся в вашу сторону. Что с ним делать?

– Остановить и пирожками накормить! Выковыривайте его из салона – и к нам в машину!

Царьков, переключившись на пониженную передачу, по большой дуге вылетел на проспект Освободителей. «Ауди», ревевшему пробитым глушителем, никак не удавалось сократить дистанцию, но тут впереди с парковки торгового центра выскочил чёрный «рено» службы охраны. Численное превосходство было теперь на стороне преследователей. Царьков заметил ещё один быстро движущийся сзади автомобиль. Сомнений не было: эти тоже охотятся за ним, но почему на служебной машине? Кто такие?

Светофор переключился на красный, но останавливаться Антон не собирался. У всякого человека в момент опасности восприятие реальности меняется, она превращается в череду кадров, которые умещают в долях секунд целые сюжеты. Боковым зрением Царьков увидел справа «девятку». В этот момент её водитель, беззаботно повернув голову в сторону спутницы на переднем сиденье, что-то оживлённо рассказывал. Красный «авео» летел прямо на них. Девушка в «девятке» закричала, показывая пальцем на красную машину, нарушившую правила, но было уже поздно. «Жигули» резко вильнули влево, избегая столкновения, но это не спасло, а лишь ослабило удар, который пришёлся под углом в заднее колесо «авео», отчего Царькова развернуло на сто восемьдесят градусов. Визг тормозов, характерный хлопок, пыль, разлетевшиеся осколки стёкол…

Девушка в «жигулях», к счастью, была пристёгнута и отделалась парой ссадин. Её разъяренный спутник вылез из автомобиля и решительно направился в сторону обидчика, чуть не лишившего их жизни, с единственным желанием – по-мужски разъяснить ему тонкости некоторых положений правил дорожного движения. Однако его неожиданно опередили какие-то люди, выскочившие из двух автомобилей.

– Живой? – один из них уже вытаскивал из салона Царькова, который полностью потерял способность к сопротивлению из-за сильного удара головой о стойку. Кровь текла из его левого уха, а голова гудела, как тяжёлый колокол.

– Куда он денется, живой, только помятый.

– Давай, давай, дорогой, не тормози, пошли к нам в машину, мы тебе помощь окажем, – приговаривал Андрюха, совершенно неласково при этом заломивший руку Царькова за спину. Второй же преследователь из экипажа такси, не отпуская поломанных пальцев, бормотал: «Я тебя щас… я тебя щас…».

– Мужики, куда вы его тащите, он же нам машину разбил, я ГАИ вызываю! – пострадавший заподозрил неладное.

– Ты не видишь, что ли? Парню совсем худо, его в больницу нужно срочно. Вызывай гаишников, они разберутся.

– А вы видели, что он на красный ехал? Мне свидетели нужны! – не унимался водитель «девятки».

– Видели, конечно, он же летел как бешеный, мы подтвердим, только сначала пострадавшего в травму отвезём, – Царькова уже усадили на заднее сиденье такси. – Где ключи? – здоровой рукой Сергей профессионально ткнул Царькова под рёбра. Тот кивнул в сторону машины.

– Андрюха, проверь его машину.

В течение минуты водитель такси осмотрел весь «авео». В багажнике была обнаружена большая спортивная сумка, которая быстро переместилась в «ауди».

– Куда его? – обратился водитель к напарнику, но у того как раз зазвонил телефон.

– Да, Иван Сергеевич. Где находимся? Движемся на исходную позицию – да, к месту дислокации объекта наблюдения. Нет, мы не оставляли адреса, пришлось срочно выехать – объект сбежать пытался. Да. Да, он у нас в машине, не ушел. Десять минут – и мы на месте.

– Сейчас мы вернём тебя домой, и лучше тебе быть паинькой, а то я за себя не ручаюсь! – Сергей демонстративно приставил к лицу Царькова кулак с распухшими пальцами, но тот уже не думал сопротивляться и производил впечатление побитой собаки. Антон несколько раз кивнул, понимая неизбежность последующего наказания. И было уже неважно, кто эти люди, его будущее теперь никак не зависело от него самого.

Такси приехало к месту старта погони и остановилось за углом дома. Царькова завели в подъезд, держа аккуратно под руки, так, чтобы со стороны это не вызывало подозрений. Любой случайный свидетель подумал бы, что два добрых товарища провожают домой попавшего в переделку друга. Как только они зашли в подъезд, практически бесшумно открылись двери чёрного «пассата», припарковавшегося неподалёку, и Черепанов с Портным не спеша направились туда же.

– Боже, боже… Воистину, деньги – причина всех бед на Земле, – бормотал Портной, стараясь не оступиться в темноте. – Говорила мне мама…

– Если ума нет, то беда придёт в любом случае, – перебил его Иван. – Моли своего Бога, Семён, чтобы мы сейчас нашли там хоть что-нибудь из украденного.

Дверь на третьем этаже была не заперта, и два человека в костюмах вошли без стука.

Царьков сидел в кресле в неестественной позе – мешали связанные сзади руки. Один из его провожатых деловито перетряхивал найденную в багажнике сумку, в то время как другой, слегка морщась, обкладывал сломанную кисть льдом из холодильника, а угасшего и безропотного Царькова – отборными матерными словами.

По роду журналистской деятельности Черепанова всегда интересовало соответствие поступков внешности людей, их совершивших. Ну, с отъявленными бандитами или наркоманами, как правило, гораздо проще: их выдают манера поведения, движения, походка, речь, стиль одежды. Любопытно, что некоторые из них эти особенности не скрывают, а порой, наоборот, даже стремятся соответствовать стереотипам, прижившимся в умах их потенциальных жертв – так легче добиваться нужного психологического эффекта в тёмной подворотне. Хуже, когда по внешним признакам перед тобой нормальный и вполне адекватный человек, а внутри у него – полное дерьмо и отсутствие каких-либо норм и тормозов. В своё время Иван был потрясён, когда впервые увидел видеохронику суда над Чикатило. Очевидно, и следователи не ожидали, что такой серый очкарик способен натворить столько бед.

Согласно стереотипам мышления, насильник должен иметь вид ненасытного животного, отбрасывающего длинную тень на ночных улицах, не тронутое интеллектом лицо и скудный словарный запас, ведь он, по меркам общества, животное, а не человек, и движут им только инстинкты.

Учёные давно искали связь между преступными наклонностями и внешними данными самого преступника. Черепанов одно время увлекался историей криминалистики. Особенно его заинтересовали опыты Чезаре Ломброзо. Психиатр и учёный-теоретик недаром провел столько времени в тюрьме, составляя картотеку антропометрических данных преступников. И не только для их последующей идентификации, а для поиска той самой связи. Он исследовал форму черепа заключённых, делал замеры, обращал внимание на походку и пришёл к выводу, что от внешности человека, антропометрических данных зависит его преступный потенциал. Теория Ломброзо, однако, работала не на все сто процентов. В этом Иван в начале своей карьеры часто убеждался сам, когда приезжал в райотдел снимать репортажи для криминальной хроники. Хлюпики чаще бывают насильниками, чем крепкие парни, воры не обязательно должны постоянно держать руки в карманах и иметь блатную походку, а убийцы нередко выглядят внешне слабее, чем их жертвы.

Подтверждение своим давним мыслям Черепанов увидел перед собой. Неказистая клетчатая рубашка с короткими рукавами, мешковатые джинсы на худых ногах, лопатообразное лицо, страдавшее в юности от излишней прыщавости и теперь покрытое оспинами. Полное отсутствие цвета глаз: и не голубые, и не серые – неприятно прозрачные, и виноватый, беспокойный взгляд. Причёска не длинная и не короткая, волосы не густые и не редкие, без намёка на залысины. Руки с крупными запястьями и узловатыми пальцами, на одном из которых совсем некстати красовалась «печатка». Этот парень не производил впечатления супермена, решившегося на отчаянный шаг ради своей любви, хотя… Кто может знать истинный маршрут тараканов в его голове, да и не за этим Черепанов с Портным сюда пришли.

Антон поднял голову, увидел Портного в сопровождении человека, который не раз приезжал к шефу в банк, и сразу понял, кто организовал эти вечерние гонки.

– Иуда ты, Антон, предатель. Тебе же отказа ни в чём не было, а тебе оказалось мало… – Портной с жалостью посмотрел на своего бывшего водителя.

– Не до сантиментов сейчас, Семён Григорьевич, – Черепанов чувствовал, что нужно максимально мобилизоваться и сконцентрироваться. – Парни, что в сумке?

– Вещи его. Всё вплоть до зубной щётки. В дальний путь собирался когти рвать – факт.

– Посидите пока на кухне, нам нужно поговорить, – попросил Черепанов, глазами указывая в сторону выхода из комнаты.

Иван присел в соседнее кресло и взял Царькова за подбородок, резко развернув его лицо в свою сторону.

– Сюда смотри и запоминай: не по рыбке наживка оказалась, парень. Ты допустил очень серьёзный промах, когда позарился на чужое. Ты что, собрался сбежать, а деньги с собой забыл прихватить?

Раздавленный таким поворотом событий, Царьков не мог собраться с мыслями и только потихоньку всхлипывал.

– У меня их нет, – Антон сказал это настолько тихо, что Черепанов вынужден был взять его за плечи и хорошенько встряхнуть.

– Громче говори, деньги где?

– У меня их нет, – голос Царькова звучал уже увереннее.

– Кому ты их отдал? Или спрятал?

Царьков демонстративно отвернулся от Ивана, показывая своё нежелание продолжать разговор.

– Антон, всё, что ты смог сделать плохого, ты уже сделал. Не ломай комедию, там немалые деньги, нам не до шуток, – вмешался Портной, сидевший рядом на диване.

– Ты понимаешь, Антон, что твои подельники тебя подвели. Как считаешь, почему нам удалось тебя отыскать? – Черепанов заранее продумал, как эффективнее вести разговор с похитителем, и предвидел, что тот обязательно попробует поиграть в молчанку и потянуть время. – Твоя Полина – редкая стерва. Она тебя тупо использовала и выбросила, как отработанный материал. Больше ведь с тебя взять нечего.

Царьков угрюмо посмотрел на своих тюремщиков, но лицо его ничего, кроме ненависти, не выражало.

Черепанов продолжил давить, не давая ему прийти в себя.

– Она арестована, даёт показания. Получается, что ты был организатором преступной группы, её мозгом. Ты сказал Полине, что в ячейке находятся большие деньги и ты можешь их оттуда беспрепятственно вынести, а она любила тебя и просила этого не делать. Потом, когда ты совершил задуманное, она уговаривала тебя вернуть украденное. Плакала и убивалась, но что может несчастная любящая женщина? Только не сдать тебя органам. Потому и молчала. Что скажешь, главарь шайки налётчиков?

– Это неправда.

– У тебя есть своя версия? – Черепанов не сводил с него взгляда, сверля глазами и переходя на повышенный тон.

– Она не могла так сказать, думаете взять меня на пушку? – Царьков опустил глаза.

– Могла не могла – это факт, понимаешь, через короткое время ты сам в этом убедишься на очной ставке! – Иван встал и, пнув ногой сумку, лежавшую на полу, продолжил: – По её версии, деньги у тебя. Ты сделал ей предложение после ограбления, сказал, что теперь ты богатый жених, но она отказала. Просто овечка! Она отказала тебе, потому что на краденых деньгах счастья не построить! И при этом продолжала любить! Представь себе, Антон, следователь ей почему-то поверил.

– Это неправда.

– Что неправда? Поверил следователь, поверил, я тебе говорю! Ты какие-нибудь ещё слова знаешь? Не заставляй меня нервничать, там, на кухне, дожидается по крайней мере ещё один товарищ, готовый с тобой побеседовать более душевно. Раз у нас с тобой диалог не получается, может, подождать, пока вы тут пошепчетесь?

– Тише, Иван, тише, стены же картонные, люди спят, – Портной уже был не рад, что согласился на эту поездку, но другого выхода у него не было, ведь Семён также попадал под подозрение как организатор кражи, и было делом чести доказать обратное.

Царьков, не поднимая головы, пробормотал:

– Неправда, никогда она меня не любила, так, подыгрывала. У неё на уме явно был кто-то другой.

– Меня подробности вашего любовного сериала не интересуют, давай ближе к теме, – Черепанов всё никак не мог успокоиться.

– Не перебивай его, Иван, пусть рассказывает, – Портной почувствовал, что водитель устал и внутренне уже готов сдаться и выговориться, после чего кажется, что станет легче. – Да пойми ты, Антон, что чисто по-человечески нам тебя даже жаль как мужика, и мы готовы помочь тебе выпутаться из этой истории с наименьшими потерями.

– Я действительно делал Полине предложение, но она всё тянула с ответом. Ни да, ни нет… Убеждала не давить на неё, не подгонять, мол, её чувствам нужно созреть. Иногда мне казалось, что она играет со мной. Но каждый раз, когда я пытался вызвать её на разговор, всё заканчивалось обидами, после чего мне всегда приходилось просить прощения и ждать, пока у неё пройдёт эта дурацкая обида. Разумеется, я понимал, что так бесконечно не может продолжаться, но не мог ничего поделать со своими чувствами. Не раз сам себя ругал за эту слабость. А однажды слышал, как она по телефону разговаривала с каким-то мужиком. Я чувствовал: между ними было что-то. Она в ванной сидела, при этом воду включила и тихо с ним говорила: «Соскучилась я за своим бешеным Серёгой». Я потом так взорвался, а она стала успокаивать, сказала, это брат её. В Москве сейчас живёт, высокий чиновник. Обещала познакомить, когда уедем. Говорила, хороший он очень, умный, только характер у него взрывной, потому и бешеный. Мы должны были сегодня ехать в Москву. А все деньги из хранилища она на карточку валютную положила – так перевезти через границу легче.

– Чем собирались ехать?

– На машине до Ростова, а потом поездом. Она ждала меня дома, я уже должен был за ней заехать, за ночь планировали добраться.

– А карточка, карточка с этими деньгами, она в каком банке открыта? – Иван затаил дыхание, ожидая ответ.

– Да мне без разницы. Этим Полина занималась. По-моему, в этом её новом банке…

Черепанов пошёл на кухню и подозвал к себе Андрея:

– Сейчас нам нужно разделиться, срочно проведаем его напарницу.

Второй охранник красноречиво поднял руку, которая опухала всё больше:

– Иван Сергеевич, за этим ведь тоже нужно присматривать. Пока он связан, я с ним точно справлюсь в случае чего, а на выезде я вам не помощник. Андрюха пусть едет с вами, а я останусь.

– Да, ты сейчас не боец, толку с тебя мало. Мы поехали, ты оставайся его сторожить.

Руки Царькова стянули понадёжней и привязали веревку к батарее. Глаза Антона выражали полную безысходность, было похоже, что он смирился со своей будущей участью, какой бы она ни была, и не собирался сопротивляться.

Портной, опершись обеими руками о кресло, поднялся и направился к выходу:

– Иван, скажи, я тебе очень нужен для участия в продолжении этой боевой операции? Какой из меня спецназовец?

Черепанов удивлённо посмотрел на своего тучного товарища, который всем своим видом сейчас олицетворял страдание и нежелание куда-либо ехать.

– Даже и не думай спрыгивать, Семён! Ты, значит, всю эту кашу заварил, а мне одному её теперь расхлёбывать? Думаешь, мне участие в этих мероприятиях доставляет радость? Я бы сейчас тоже с превеликим удовольствием повалялся на диване перед экраном телевизора. Нет уж… Тем более что сейчас ты увидишься с одной из своих бывших сотрудниц. Будет не менее интересный разговор, чем здесь, может, и у тебя вопросы возникнут. Спускайся вниз, мы сейчас.

– Серёжа, на всякий случай пошерсти квартиру, оставим один процент на то, что деньги он всё-таки мог здесь припрятать. И не вздумай к нему прикасаться! Этот фрукт должен оставаться живым и здоровым. Во всяком случае, на этом этапе. Где его мобилка? В ближайший час она ему не понадобится.

Охранник достал из заднего кармана джинсов пленённого Царькова старенькую трубку «нокиа» и передал её Ивану.

– Как твоя любовь здесь записана? – Черепанов быстро просматривал записную телефонную книгу. – Полина?

Царьков угрюмо кивнул, не глядя в сторону своих обидчиков.

Портной прохаживался перед подъездом, терпеливо ожидая компаньонов.

– На этом танке не стоит ехать – нас слышно на версту, поедем на машине потише, – Черепанов кивнул в сторону чёрного «фольксвагена пассата» повышенной комфортности, который был приобретен им в своё время в известной и надёжной компании «Риво моторс» и никогда не подводил хозяина. – Для разрядки и чтобы немного отвлечься, расскажу вам анекдот в тему, как раз для тебя, Сёма, полезно.

– Хоть что-то хорошее от тебя услышу, – примирительно пробурчал слегка успокоившийся Семён.

– Шеф спрашивает своего личного шофера: «Скажи-ка, Антон, я тебе хорошую зарплату плачу?» – «Хорошую», – отвечает водитель. «Машину покататься по твоим нуждам даю?» – «Даёте». – «Продуктами снабжаю?» – «Снабжаете». – «А что ж у тебя вид такой недовольный, чего тебе ещё надобно?» – «Вот если бы вы еще и за рулем сидели», – отвечает водитель. Вот так и ты…

– И скажи, как эта самовлюблённая стерва нормальному, неплохому парню голову задурила? – сокрушался Портной. – Фактически ей удалось его полностью подчинить и зомбировать. А разобраться, что она из себя представляет? Гремучая смесь лени и эгоизма.

– С изрядной щепоткой житейской глупости. Такой вот коктейль – и Царьков не только на него подсел, но и готов был с радостью хлебать всю оставшуюся жизнь. Только учти, Семён, что это всегда со стороны виднее. К слову, эта твоя Лилия у меня тоже особой симпатии не вызывает. Может, не моё, конечно, дело, но беззаветной любви она к тебе явно не питает, ну да ладно, сам разберёшься. А вот если мне не изменяет чутьё, то так же, как Царьков попал под чары этой пустышки Полины, и сама Полина вероятнее всего попала под влияние одного незаурядного мерзавца и стала в его руках тупым орудием. «Серёга Бешеный»… – Иван сделал паузу, – а не думаешь, что это не кто иной, как наш знаменитый Сергей Селиванов?

– У меня опять от этого всего голова идёт кругом, – Портной снова принял несчастный вид.

* * *

Несколько минут Черепанов потратил на поиски нужного номера в телефонной книжке.

– Георгий? Добрый вечер! Докладываю: часть вашей работы я уже выполнил, Царькова мы нашли. Да, там, где ты и предполагал, спасибо. Чуть не сбежал, подлец.

Придерживая телефон плечом, Черепанов достал из портфеля блокнот и ручку:

– Я должен ему срочно очную ставку организовать, до вашего приезда. Какой адрес у Куртаковой? Так, записываю. Третий квартал, дом двадцать четыре, квартира шестьдесят шесть. Есть. Да, спасибо, я сразу же отзвонюсь.

Черепанов вырвал лист и отдал его сидящему рядом Андрею:

– Я этот квартал не слишком хорошо помню. Ты там ориентируешься?

– Так точно, дом покажу.

«Пассат», не издавая практически ни звука, плавно тронулся с места, оберегая покой жителей двора, и без того с трудом заснувших после столь яркого вечера.

До цели было не многим более пятнадцати минут езды по ночному городу. Мигающие огни светофоров, переключённых в дежурный режим с интервалом в один перекрёсток, гирляндой обозначали прямую линию проспекта. Возле дежурных ларьков стайками кучковалась молодёжь, допивающая последнее на сегодня пиво, и пустой дежурный троллейбус не спеша крался навстречу своим запоздавшим пассажирам.

Черепанов вёл машину молча, погрузившись в мысли о происходящем. «Мой бешеный Серёга, говорите? Ну ладно, посмотрим…»

Домофон на двери подъезда оказался сломан, а она сама была гостеприимно подпёрта кирпичом, так что не пришлось прибегать к разного рода хитростям для проникновения в подъезд. Ради соблюдения тишины старый, грохочущий дверями и роликами лифт вызывать не стали – поднялись на восьмой этаж пешком. Конечно же, это испытание Портной преодолел с трудом.

Дверь в общий тамбур была слегка приоткрыта. Обувь в нём отсутствовала, что свидетельствовало о том, что соседи не дружат. Квартира шестьдесят шесть находилась прямо. Черепанов и не отстававший от него Андрей остановились в ожидании банкира. Как только тот осилил последнюю ступеньку, Иван нажал кнопку звонка. Длинная мелодия, заигравшая из квартиры, оказалась довольно громкой, так что, если даже хозяйка и спала, то непременно проснулась бы, но им отвечала лишь полнейшая тишина. Иван нажал на кнопку ещё раз, рискуя привлечь внимание соседей, но из-за двери опять не последовало ни звука.

«Не дождалась, что ли, своего героя или не ждала вовсе? Главное, чтобы Полину никто не спугнул и не предупредил, и она не скрылась», – Черепанов анализировал, где мог просчитаться.

– Иван Сергеевич, а наберите-ка её с телефона Царькова, – Андрей вовремя проявил находчивость.

Черепанов извлёк из кармана аппарат, вызвал абонента «Полина» и приложил ухо к входной двери. В квартире, где-то недалеко от входа, громко заиграла мелодия из фильма «Миссия невыполнима». Хозяйка телефона и не пыталась выключить звук, что в её ситуации было довольно странно.

– Дома она, дома, видимо, затаилась из осторожности. А может быть, она выглянула в окно, и её насторожило отсутствие красного «авео» нашего героя? – охранник говорил шёпотом, прислушиваясь к звукам из-за двери, но, кроме мелодии мобильника, которая уже заканчивала играть, ничего не было слышно.

Андрей машинально потянул за ручку двери, и та подалась в сторону тамбура.

Ночные гости обменялись вопросительными взглядами, и после некоторого промедления Черепанов показал жестом, что нужно заходить внутрь.

Свет в прихожей был тусклым, вход в квартиру освещало бра возле зеркала, в зале беззвучно работал телевизор. Черепанов постучал по двери так, чтобы обратить на себя внимание, и прошёл вглубь квартиры.

– Вот чёрт!

В зале на полу стояла собранная сумка, а её хозяйка лежала на диване, не подавая признаков жизни. Кровь, видимо, совсем недавно начавшая стекать с блузы на диван, окрасила бурым цветом всю её левую грудь. Единственный выстрел пришёлся точно в сердце.

– Ничего не трогаем, выходим аккуратно. Опоздали немного, – Черепанов вышел с Андреем на лестницу, где их ждал Портной.

– И что там? Почему вы так быстро? – Семён Григорьевич снова справился со своей усталостью и выглядел вполне сносно.

– Там, дорогой Семён, ещё тёплый труп твоей бывшей сотрудницы, – Черепанов безжалостно взглянул на банкира.

– Господи, для чего ты мне это всё послал? – Портной театрально взмахнул руками.

Черепанов достал свой телефон и набрал Жору Евстифеева:

– Я обещал позвонить, Георгий. Вот, звоню. Куртакову застрелили. Понял, ждём.

– Может, я пойду в машину, что-то сердце разболелось, – физиономия Портного изображала такое страдание, что в искренности переживаемого им трагизма не сомневался бы сам Станиславский.

– Сёма, не дави на жалость. Самому тошно. Мужик ты или нет, в конце концов? Терпи и радуйся, что она ещё тёпленькая, и тебе не приходится вдыхать сопутствующий разложению трупа запах, – Черепанов сам удивился неизвестно откуда появившимся в нём цинизму и жестокости. Ну и дела, нужно взять себя в руки и не давать волю нервам и эмоциям.

Евстифеев прибыл на место с бригадой криминалистов через пятнадцать минут. Началась обычная в таких случаях процедура осмотра места происшествия. Жора отвёл в сторону Черепанова:

– Иван Сергеевич, как вы сами понимаете, ситуация приняла далеко не лучший оборот. После того, как наши эксперты закончат работать, нужно проехать в управу. Сердюков однозначно потребует объяснений, лютовать будет. Я считаю, что нам с вами стоит к нему сразу заехать и доложить всё из первых уст.

– Да, да, разумеется, Георгий… и нужно обязательно отыскать у убитой карточку банка «Гамма».

– Хорошо, я заострю на этом внимание ребят. Кстати, Царькова тоже необходимо прихватить с собой.

– Он под присмотром, поехали, – Иван достал мобильный и набрал Сергея. – Не отвечает. Но ничего страшного, может, не слышит. А Царьков надёжно упакован.

Евстифеев заглянул в комнату и обратился к молодому оперативнику, составлявшему протокол осмотра.

– Черненко, Лёня! Отдай протокол Кулакову, он закончит оформлять. Поехали, фрукта одного доставим на базу.

Младший лейтенант Черненко передал бумаги одному из своих коллег и без лишних вопросов направился к выходу.

– Присаживайтесь в наш «лимузинчик», – Жора показал Черепанову на припаркованную недалеко от подъезда «газель» дежурной части. – Ваша слишком приметная.

– Отвези Семёна Григорьевича домой, потом пригонишь машину к горотделу, – Иван, решивший пожалеть Портного и поберечь его для завтрашних дел, отдал ключи Андрею. – Надеюсь, на сегодня вестерны закончились.

– Слава богу, – пробурчал Портной, не поднимая головы, главное теперь – быстрее унести отсюда ноги, пока ещё какой-либо гадости не произошло.

По пути следования Жора пытал Черепанова вопросами по поводу произошедшего. Конечно, Георгий чувствовал, что в сюжете появилась какая-то третья сила, до сих пор себя никак не проявлявшая, но это были только предположения, а факты указывали на то, что Черепанов и его команда тоже вполне могли быть причастными к убийству.

– Я, Жора, понимаю, о чём ты сейчас молчишь, – обратился Иван к следователю, сидевшему рядом. – Есть все основания считать меня первым подозреваемым.

– Вас предупреждали, Иван Сергеевич, что эти игры с частными расследованиями до добра не доведут. В любой другой ситуации я бы вас уже задержал. Пока ограничимся подпиской.

«Газель» заехала во двор, и её пассажиры, громко хлопнув старыми дверьми, направились к подъезду.

– Когда ты уже замки приведешь в порядок? – Евстифеев, выходивший последним, пристыдил сержанта, сидевшего за рулём. – За три километра слышно, как мы выходим.

– С ним кто-то остался? – обратился Жора к Черепанову.

– Да, один из наших ребят, – Черепанов уверенно, быстрым шагом вёл к нужной квартире, набирая номер Сергея. – Не отвечает, разгильдяй, придётся в дверь звонить.

Но звонить не пришлось, так как и здесь дверь была не заперта. Дурное предчувствие, которому не хотелось верить, мелькнуло в сознании Ивана, и он ускорил движение.

– Сережа, что за… – Влетев в коридор, Черепанов чуть не споткнулся о тело охранника, лежавшего в луже крови.

Евстифеев в темноте нащупал выключатель и включил свет. Сергей был убит так же, как и Полина, – одним выстрелом, только в голову, а сквозь дверной проём виднелись ноги Царькова.

В гнетущей тишине, неожиданно повисшей в воздухе, Жора аккуратно переступил через убитого и заглянул в комнату.

– Ещё двое… Нас ожидает нескучная ночь, Иван Сергеевич, – он не спеша достал из кармана сигареты.

 

Глава 9. Без права на остановку

Макарцев с детства не любил снов. Их нельзя было предвидеть, рассчитать, избежать или заслужить. Ни с того ни с сего можно было оказаться беспомощным, скованным или летящим с моста в пропасть.

Валику было всего лет пять, когда ему приснилось, что на него несётся стая огромных, злых, безумно лающих собак, а он, одолеваемый ужасом, стоит, словно приклеенный, и не имеет сил оторвать ноги от асфальта, чтобы убежать. И даже не получается открыть словно запечатанный рот, дабы позвать на помощь или хотя бы просто закричать, отчего стало бы легче.

Обладая прагматическим умом, Валентин Петрович привык к тому, что в жизни события происходят согласно определённым правилам и законам. А потому всё, или почти всё, можно рассчитать. Поступай правильно – и всё у тебя получится. С такой философией ему бы родиться где-то в Германии! Впрочем, и в ментально безумном славянском обществе ему в течение многих лет это практически удавалось.

Валентин Петрович держал в тепле ноги и редко простуживался. Не ввязывался в сомнительные аферы, не заводил случайных знакомств, и неприятности уважительно обходили его стороной. И когда народ жаловался на несправедливость, говорил о судьбе, везении или невезении, Макарцев хоть и не спорил, но в душе подсмеивался: мол, просто не знаете вы, господа хорошие, как на самом деле надо правильно поступать.

Вот и угнетавшая его когда-то проблема со сновидениями, благодаря правильному к ней подходу, уже давно канула в прошлое. В результате длительных и старательных тренировок Валентин Петрович освоил здоровый, глубокий сон. После насыщенного делами и увенчанного занятиями спортом либо лёгким застольем дня он приоткрывал окно, что давало постоянный доступ бодрящего свежего воздуха, и уже не более чем через семь часов пробуждался порядком отдохнувший, энергичный и довольный организацией процесса, в котором не было места бредовым иллюзиям и видениям.

* * *

Серьёзные вопросы с руководством Макарцев старался решать исключительно в первой половине дня. После обеда он давно взял за правило без крайней нужды никого из вышестоящих начальников не тревожить, и сам раздражался, если кто-либо из его подчинённых начинал донимать его рабочими проблемами после обеда, не говоря уже о выходных. Его секретарь отлично знала эту черту шефа и всячески оберегала его от ненужных вторжений. Но на сей раз она, однако, почувствовала, что, несмотря на субботний вечер, лучше начальника побеспокоить и, на худой конец, получить взбучку.

– Валентин Петрович, очень извиняюсь, что тревожу, но, по-моему, это важно. Мне звонили из приёмной начальника службы безопасности, спрашивали, в какое время в понедельник вам удобнее к нему зайти?

– В десять планёрка на тридцать шестом этаже. А потом – в любое время, когда назначат, – Макарцев говорил сдержанно, чувствуя, что выходные отравлены. И какого чёрта им не отдыхается по выходным? Тоже ещё, работоголики государевы…

Ожидание неизвестности от такой службы, как безопасность, – одно из самых неприятных ожиданий. Что ж, главное – себя не накручивать. В конце концов, у него всё более-менее в порядке, особых грехов за собой он не чувствует. Ну, аудиенция так аудиенция. Хотя подвохи всякие бывают. И чего бы начальнику службы безопасности не позвонить лично ему, Макарцеву, напрямую, без этого дополнительного созвона с секретарем? Тогда бы одного разговора хватило, чтобы договориться, а так, как минимум, три. Впрочем, многие считают, что если имеется порученец, ему надо постоянно давать задания…

«Тридцать шестой этаж» – так называли первого руководителя структуры (так и хотелось сказать: их величества императорской структуры). По названию этажа, где расположились служебные апартаменты ставленника царя-батюшки в их всемогущем ведомстве. И это было не простое совпадение. На тридцать шестом этаже размещались апартаменты его, и только его. Ведь это был самый верхний этаж знаменитой на весь мир высотки. Над ним, выше, уже никого – разве только Всевышний. А под ним, на других этажах, все-все они. И ему их сверху хорошо видно и слышно. Такое вот символичное совпадение или специально задуманная аллегория. Интересно, а что будет с этой империей лет чрез тридцать или сто?

Нью-йоркские небоскрёбы-близнецы когда-то тоже являлись символом могущества, а поди ж ты, как оно история всё повернула…

* * *

– Приветствую вас, Виктор Владимирович, – энергично вошедший в кабинет со строгой обстановкой Макарцев излучал такую дружелюбность и приветливость, которой собственных подчинённых никогда не баловал.

Плечистый, невысокого роста, с крупной, коротко остриженной головой, которая ввиду очень короткой шеи, казалось, росла прямо из туловища, начальник службы безопасности слегка приподнялся из своего большого чёрного кожаного кресла и, слабо улыбаясь, протянул Макарцеву тяжёлую, хорошо натренированную на борцовском ковре – и не только на нём – руку. Затем жестом предложил занять один из двух стульев, приставленных к Т-образному массивному, выполненному явно из натурального дерева вишнёвому столу.

Виктор Владимирович, в доли секунды отсканировавший опытным взглядом умных, слегка выцветших, но сохранивших энергичность голубых глаз коллегу, с которым раньше ему почти не приходилось общаться, и, оценив отсутствие преамбул в виде утренней трескотни о погоде, пробках и анекдотов, начал сразу и по существу:

– Валентин Петрович, не мне тебе рассказывать о современных вызовах, о важности момента и масштабах решаемых сегодня нашим отечеством проблем. Твоя задача – еженедельно снимать со своего главного сервера все данные датчиков по прохождению потоков за рубеж и сбрасывать эту информацию мне. Не волнуйся, всё санкционировано, тридцать шестой этаж не просто в курсе, он и выдал мне специальные поручения, с которыми связана задача, которую я тебе сейчас ставлю.

– Конечно, я понял. Всё будет организовано, как положено! – у Валентина Петровича отлегло от сердца.

Макарцев, конечно же, понимал, что у него появляются дополнительные хлопоты, но личный контакт с самим «В.В.С.Б.», как за глаза называли начальника службы безопасности, не повредит. Хотя, если быть перед собой до конца честным, то лучше бы от этого всего подальше. А что, можно подумать, у него есть какой-либо выбор?

Эти мысли пронеслись в его умной, аккуратно постриженной, с проступающей благородно загоревшей лысиной голове, которую украшали строгие очки с золотой оправой, скорее не в виде конкретных фраз и формулировок, а на уровне ощущений.

– Вот тебе флешка, в пятницу в семнадцать жду, – Виктор Владимирович, не выражая никаких эмоций, положил перед Макарцевым синюю овальную штучку, похожую на космическую ракету. – Да, и займись этим лично, не перепоручай никому. Лишние люди, лишние вопросы нам не нужны. Сам понимаешь…

Валентин Петрович машинально взял флешку, удивляясь, зачем это «В.В.С.Б.» дал ему свой носитель. Может, там программа или вирус, чтобы снять всю информацию с его компьютера, почты, хотя…

– Не люблю работать с чужими носителями на своём компьютере, – «В.В.С.Б.» словно прочитал мысли Макарцева и, на секунду оторвав взгляд от монитора компьютера, быстро пожал ему руку, уже переключившись на другие дела.

Аудиенция была закончена, всё просто и ясно. Валентин Петрович отметил, что галстук на фоне спортивной, с нагловатой улыбкой и немножко бандитской внешности Виктора Владимировича лишь придаёт ему более устрашающий вид.

Следующей ночью впервые за последние лет десять Макарцеву приснился сон: за ним гонятся, кто именно – непонятно. Да в этом некогда было и разбираться – нужно быстрее бежать, чтобы выжить. Он заскакивает в машину, садится за руль. Газ – всё получается! Поворот, тормоз… А тормозов нет! И машина летит… О, ужас! Сейчас это произойдёт – и всё, всё, совсем всё!!! «Но ведь это не только со мной», – молнией сверкнула облегчающая спасительная мысль.

Какое же счастье – проснуться и понять, что это был только сон! Валентин Петрович быстро отбросил одеяло, нащупал ногами любимые войлочные тапочки, тихонько открыл дверь и мягкими, беззвучными шагами направился в спальню жены. Последние лет пять по его инициативе они спали раздельно – под предлогом того, что его работа требует особого режима, отдыха и концентрации. Валентин Петрович быстро залез под одеяло и прижался к тёплому спящему телу супруги. Тамара никак не отреагировала. Любит ли она его ещё? Или уже только терпит?

Ещё в школе Макарцеву нравилось применять действие абсолютных физических законов к житейским ситуациям. Вот взять ту же силу инерции. Она вроде бы никак не заметна, а действие её ничуть не слабее, чем у других сил. Но чтобы её одолеть, нужно противодействие большей, обязательно превосходящей силы. В жизни очень часто сила инерции прячется в привычках. Ты отлично знаешь, что кофе не очень полезен, но без крайней причины не хочешь отказывать себе по утрам в этом удовольствии и одном из самых безобидных пороков.

Ты также понимаешь, что вы с женой, как две давно прочитанные книги, отлично знаете слабости, недостатки, пороки и болевые точки друг друга. А перед кем-то новым можно было бы, пользуясь своим богатым житейским опытом, сыграть роль и покрасивше. Перед молоденькой, неизбалованной, заглядывающей тебе в рот заботливой и беззаветно преданной барышней. Только нет гарантий, что ты, в конце концов, не устанешь от этой роли. И ты, и она, и ваши отношения, и всё в мире находится в движении и изменяется по законам, повлиять на которые мы часто не в силах, в чём, впрочем, бывает очень трудно признаться даже самому себе. Так что нет гарантий, что мечта, воплотившись в реальность, через год-другой не закончится тем же, а новые, далеко не очень свежие утренние запахи друг от друга станут причиной ещё большей неприязни. И не исключено, что, в конечном счёте, всё это надоест, а затем начнёт утомлять и раздражать. А там от досады до ненависти – один шаг. Нет уж, лучше своё, проверенное!

* * *

Валентин Петрович привык иметь в своём архиве копии всех документов, которые когда-либо через него проходили. Тем более что с появлением цифровых технологий, когда исчезла необходимость сохранять громоздкие и создающие пыль папки с бумагами, эта процедура значительно облегчилась и упростилась.

Иногда какая-нибудь второстепенная информация, которая, казалось, никогда больше не понадобится, вдруг превращалась в очень важное звено в некой новой, непредсказуемой ранее цепи событий.

Правда, существовала служебная инструкция, согласно которой любой съём и вынос информации должен был проходить специальную процедуру. Но в данном случае он получил задание от самого «В.В.С.Б.». Так что инициатива исходила как раз от тех, в чьи полномочия входило проверять соблюдение этих правил. Диски с копиями переданной начальнику службы безопасности информации Макарцев держал дома, в рабочем кабинете, в надежном сейфе вместе с другими важными документами. Отказаться от владения ими он не мог, но и хранить их было чем дальше, тем тревожнее. И Валентин Петрович, поразмыслив, нашёл удачный подход к решению этой проблемы.

* * *

Ужинать с Эльвирой Семёнову нравилось, да и было удобно. Процедура, благодаря удачным для него обстоятельствам Эльвириной жизни, не затягивалась. Кутовая старалась быть благодарной и ценила его внимание, снисходительно относилась к его грубоватым шуточкам и принимала всё, от него исходящее, как должное.

– Кстати, чуть не забыл, ещё в прошлый раз хотел тебя спросить. Цифры, которые ты мне сбросила, не «бьют» с официальным отчётом, – Сергей задал вопрос как бы между прочим, сосредоточив всё свое внимание на разрезании на кусочки телячьей отбивной, запечённой в сметане с черносливом и грибами, которая имела едва уловимый оттенок мёда, горчицы и натурального гранатового сока. – Не очень, но «бьют», и как-то несистемно. Где разница на четверть процента, где на одну сотую…

– Ну, так оно на самом деле и должно быть. Отчёт выводят аналитики. Они к моим данным добавляют все подводные течения: санкционированный отбор, неофициальный бартер, благотворительность и всё то, что нельзя показать и что не проходит по официальной отчётности. Им этот список утверждают на закрытом заседании правления каждый квартал, кажется. А сейчас, ты извини, тут такое дело – мне сегодня нужно пораньше дома быть, так что я полетела. Созвонимся, – Эльвира энергично поцеловала Сергея в щёку и убежала.

– До завтра, – Семёнов отметил, что она вела себя как-то не так, как обычно. И букетик его цветов забыла. Или не взяла специально. Ну да ладно, завтра и разберёмся….

А Макарцев этот ещё тем фруктом оказался. И чего только не нафантазируешь, не имея проверенной информации. Поначалу Сергею Борисовичу даже показалось, что один из трёх юношей, с которыми по очереди ужинал Макарцев, очень похож на сына некоего члена правления. Если это так, отныне они на крючке у Семёнова. А сам Семёнов как человек, проникший в их нежелательные секреты, на мушке у них.

Однако диктофонные записи из «Алёнушки» прояснили всё самым неожиданным образом. С ориентацией у Валентина Петровича, судя по ним, всё оказалось в порядке. А парни, с которыми он встречается, не просто студенты, а специально отобрание им компьютерные гении. Они независимо друг от друга пишут ему какую-то замысловатую программу. Как понял Семёнов, смысл её состоит в том, что доступ к информации можно будет получить только при наличии всех трёх составляющих, хранящихся на трёх разных носителях. Работа вот-вот завершится, и Макарцеву нужно будет испытать систему…

* * *

Ближе к вечеру Семёнов вышел на Эльвиру по скайпу. Однако на сей раз она не проявила обычного энтузиазма и даже попыталась отложить встречу, мол, снова пораньше нужно быть дома. Но Сергей Борисович, никогда добровольно не упускавший контроля над ситуацией, настоял на своём: совсем ненадолго, но нужно обязательно увидеться, есть очень важное обстоятельство, не терпящее отлагательства. В чём ему нельзя было отказать – Семёнов умел быть напористым и отлично этим пользовался. Вот и на сей раз под его натиском Эльвира согласилась.

С первых же слов она попыталась объяснить, что они с мужем решили помириться, – об этом их просил сынишка, а сейчас ей надо бежать, ведь они её ждут…

– А как же я, как моя любовь, наши чувства, планы, мечты? Да я уже не могу жить без тебя, Эль! Я умру без тебя! – И Сергей крепко сдавил Эльвиру в объятиях и поцелуях, не оставляя ей шансов опомниться.

– Ну, пожалуйста, не надо, не сегодня! – она ещё пробовала сопротивляться.

– Считай, что всё это происходит не сегодня, а позавчера или позапозавчера – какая разница, а сегодня ты просто встретила подругу. И вы засиделись в кафе, – Сергей пылко целовал её лицо и руки и, наконец, увлёк страстным поцелуем, ощутив языком на её зубах мелкий кусочек осетрины.

Эльвира устала сопротивляться и под натиском Сергея разрешила себя зажечь. Она вдруг почувствовала, что обидеть столь преданного ей человека будет несправедливо, он ведь ни в чём не виноват и не может без неё… Если он так её любит, будь что будет.

Зная, как легко возникают у Эльвиры синяки, якобы в порыве страсти Сергей Борисович изо всех сил сжал ей запястья, потом надавил пальцами сзади на шею… Пусть ейный муженёк, которого сегодня наверняка ожидает отказ, понервничает, глядя на синячки, поскандалит.

 

Глава 10. Узелок развяжется, а другой завяжется

Настольная лампа с зелёным, как в старину, плафоном очерчивала на столе подполковника Сердюкова полукруг оранжевого света, оставляя на стенах, увешанных грамотами, на бежевых вертикальных жалюзи и на милицейской форме хозяина мистический зеленоватый оттенок. В пепельнице догорала сигарета, отпустившая на волю тонкий столбик голубого дыма, вертикально поднимающегося в темноту потолка кабинета.

– Зря я тебя послушал, Иван… – подполковник говорил с медленно, сохраняя полнейшую монотонность.

Каждое слово Сердюков произносил с одинаковой, математически точно отрегулированной громкостью, отчего слова эти становились какими-то похожими. Пытаясь как-то отвлечься, чтобы пережить предстоящий накал ближайших минут, Иван подумал, что интересно было бы замерять громкость речи Геннадия Андреевича и вызываемые ею колебания воздуха специальным приборчиком – наверняка бы сила голоса в каждом сказанным им слове совпала до десятых. И это неестественное спокойствие несло некое громадное напряжение, которое физически ощущал каждый из присутствующих. Чувствовалось, каким усилием воли даётся Сердюкову сдержанность, являющаяся обратной стороной кипящих в нём эмоций.

– События, Иван Сергеевич, развивались с вашим непосредственным участием. И мы тому потворствовали. Исключать вас из числа подозреваемых формального повода у нас нет, – то, что Сердюков перешёл на «вы» и начал обращаться к Черепанову официально, ничего хорошего для Ивана не предвещало. – В результате имеем три трупа за сутки! – беспристрастно продолжал Сердюков. – И как! По одному выстрелу. О чём ты успел с Царьковым поговорить? Хоть что-то узнал?

Черепанов сидел на диване возле журнального столика, держась обеими руками за голову. Та нестерпимо болела, и таблетка цитрамона пока никак не действовала. И всё же ему показалось, что точка кипения миновала и в конце подполковник капельку смягчился.

– Они собирались скрыться, для этого уже было всё готово. Деньги положили на банковскую карту, вещи собрали.

– И вот на взлёте их кто-то сбил, – подполковник затянулся и сделал глоток крепкого кофе.

– Андреич, они планировали ехать в Россию. Там, со слов Царькова, у Полины был родственник в Москве. Но мне не верится…

– Верится не верится, ты вываливай факты, а мы разбираться будем. Жорик, с кем сегодня общалась убитая?

Георгий раскрыл папку и доложил:

– С Москвой она разговаривала дважды. Один раз ей звонили с городского номера. Это телефон кампании «Ингаз». Второй звонок был сделан уже ею на мобильный телефон оператора «Билайн». За кем зарегистрирован номер, пока выяснить не удалось, по неофициальным каналам пробиваем – это займет некоторое время.

– Что по свидетелям?

– Опросили жителей подъездов. Соседи Царькова по съёмной квартире запомнили и чётко описали автомобиль «ауди». Многие заприметили и двух его пассажиров, которые торчали весь вечер во дворе, а затем устроили гонки на проспекте Освободителей. Как они вернулись в квартиру, никто не видел. «Пассат» Ивана Сергеевича тоже остался незамеченным. У Куртаковой в доме один из соседей курил на балконе и обратил внимание на молодого человека, который вошел в подъезд примерно в то время, когда было совершено убийство, и довольно скоро вышел, – за этот период свидетель даже не успел докурить сигарету. Мужик живёт на последнем этаже и описать предполагаемого киллера детально не смог: чёрные джинсы и футболка, волосы слегка длинноватые, среднего телосложения. Разве что долговязый. Больше посторонних не замечено. Это всё.

– Негусто, совсем негусто! – Сердюков нервно постукивал карандашом по столу.

– Отработка продолжается, – Жора отложил папку в сторону.

Черепанов поднялся и в раздумьях начал ходить по кабинету, затем задал оперативникам вопрос:

– Не пойму лишь, зачем этого Царькова было убирать, он ведь, судя по всему, ничего не знал и ни на кого вывести не мог…

– Так, на всякий случай. А вдруг бы Полина ему что-то выболтала, вопреки явно полученному инструктажу, – Сердюкову эти обстоятельства не казались странными.

– А правда, красиво получилось? – Иван, держась за подбородок, рассуждал вслух.

– Не нахожу ничего красивого, Иван Сергеевич, нас обставили на полшага. Все концы в воду.

– У меня возникло предположение, кому может принадлежать московский телефон закулисного участника, а скорее всего режиссёра наших событий, – лицо Черепанова осветилось лучиком надежды.

Оба офицера вопросительно на него посмотрели.

– У меня никак не укладывалось в голове, почему так непосредственно действовал Царьков. По-дилетантски, что ли. Ну, любовь – ладно. Ну, неприятности финансовые – понятно. Но сам он недалёкий парень, чтобы так уверенно поступать и столь грамотно всё обставить, им явно кто-то руководил…

– И это, по-вашему, не Куртакова? – Жора попытался развить мысль.

– Георгий, а карточку банковскую, на которую предположительно Куртакова положила все уведенные у нас деньги, у убитой нашли? – Иван с некоторой тревогой и надеждой смотрел на капитана.

– Боюсь, мой ответ вас огорчит, Иван Сергеевич, но карточку пока обнаружить не удалось.

– Но тогда нужно срочно послать запрос в филиал банка, организовать выемку документов, ведь это очень заметная сумма, – в голосе Черепанова звучали волнение и надежда. – Ещё проверить, не уходила ли в эти дни через этот банк за рубеж сумма, похожая на нашу.

– Так-то оно так, да не так. Пусть вам ваш друг Портной популярно объяснит, сколько разнообразных схем переброски средств с сохранением анонимности придумано банкирами. Если предположить, что деньги Полина банально положила на свой счёт, то мы их, конечно, сможем найти. Но сразу вас огорчу: таких шансов практически нет. Зная, что подобные суммы мониторятся, и боясь попасть под подозрение, Полина на этот неразумный для себя шаг не пошла бы. А учитывая, что её убрали и что она скорее всего была орудием в чьих-то руках, то и деньги, якобы для её безопасности и конспирации, могли быть распылены через десятки транзитных анонимных счетов. Если бы Полина ещё распоряжалась деньгами, не было бы смысла её убирать.

– Меня ещё одна подробность волнует, – Черепанов сосредоточенно потирал лоб, глядя на папку Жоры. – Банк «Гамма», в который устроилась Куртакова после ограбления, имеет не самую лучшую репутацию в деловых кругах. Его собственники и руководители не отличаются чистоплотностью в подборе клиентов. Один из людей, приближённых к акционерам, сейчас находится в бегах. Помните Сергея Селиванова?

– Кандидат в мэры на прошлых выборах?

– Да, он. Я точно знаю, что финансирование его избирательной кампании шло через «Гамму». Тогда для меня было непонятно, откуда у него столько денег появилось. Это была неожиданно крупная сумма. Селиванов в те времена ничего не продавал, кредитов не брал, его финансировал кто-то сторонний.

– Какое это отношение имеет к нашему делу, Иван Сергеевич? – теперь Жора пытался уловить ход мысли Черепанова.

– У Селиванова на меня очень большой зуб. Вполне возможно, что существует и ещё какой-то дополнительный мотив, но пока посмотрим на свершившееся: деньги пропали, в результате я имею проблему со своими коллегами по избирательному штабу. Убиты три человека – я имею проблему с органами.

– Больше похоже на овладевшую тобой, Иван, навязчивую идею. Слишком уж сложно, чтобы просто доставить тебе неприятности, – резюмировал подполковник. – Как считаешь, Георгий?

– Согласен, – Евстифеев утвердительно кивнул, – хотя в жизни всякое может быть…

– Вот вы говорили «Ингаз»… – Черепанов продолжал думать о чём-то своём. – А по поводу подписки вы, надеюсь, пошутили, Георгий? Или у меня есть шанс съездить в стольный град Киев? Это поможет следствию многое прояснить.

– Не юродствуй, Ваня! По-хорошему за твою самодеятельность следовало бы тебя даже для профилактики закрыть, для нейтрализации неприятностей, – Сердюков действительно не на шутку был зол на Черепанова.

– Тогда, если позволите, я на пару дней смотаюсь. Туда и обратно, – Черепанов быстро и виновато жал руки, стараясь поскорее ретироваться. Он чувствовал, что если сыщики сейчас и пойдут ему навстречу, то это будет уже в последний раз.

* * *

На работу Черепанов заскочил буквально на несколько минут. На его большом рабочем столе царил исключительный порядок. Кто-то заботливо сложил в стопочку, ближе к левому краю, все бумаги, диски расположились в специальном контейнере, которым Иван, несмотря на его наличие, никогда ранее не пользовался. Красиво заточенные карандаши, находящиеся в боевой готовности маркеры, ручки и бесполезные резинки также расположились вызывающе правильно и идеально. Черепанов поискал свою любимую флешку, обычно валявшуюся под ворохом бумаг возле правого, ближнего угла стола, но не смог её обнаружить, отчего порядком разозлился и громко позвал секретаря Марину. Не успела она появиться, как Иван выдал тираду, выражавшую его жёсткое неудовольствие:

– Марина, я что, не внятно предупреждал, чтобы на моём рабочем столе никто ничего не смел перекладывать?! Я в этом кажущемся вам беспорядке прекрасно ориентируюсь и всё здесь могу отыскать с закрытыми глазами. В крайнем случае, вытрите пыль и положите бумажку на то же место, на котором она находилась до этого. А не можете – не убирайте! Неужели это так сложно или непонятно?!

Марина, терпеливо и беспрекословно выслушавшая монолог шефа, давно и хорошо усвоила, что главное при этом его не перебивать и дать выйти всему пару. Убедившись, что такой момент наступил, и виновато склонив голову, она приняла позу провинившейся школьницы и принялась объяснять робким и подрагивающим от волнения голосом:

– Это я виновата, Иван Сергеевич! Наша уборщица Наташа ушла в отпуск, а новенькой девочке я не успела объяснить эти наши тонкости, она же оказалась очень проворная и старательная, хотела как лучше. Думала, что, наоборот, вам угодит. Когда я зашла, уже поздно было. Ну а назад, как раньше всё лежало, мы бы сами не смогли разложить. Вы уж меня простите… или накажите. Может, вам сделать кофе или чаю?

– Ладно уж, давай вместе флешку поищем, – по природе Иван был отходчив, он не умел и не любил долго сердиться на своих.

– Так вот она, – Марина наклонилась над столом и подала Ивану флешку, лежавшую в трёх сантиметрах от его правого мизинца.

«Хороша Маринка!» – Черепанов дружески погладил её по руке.

– Ну, ты и лисичка у меня, ладно, проехали, неси кофе. Из срочного у нас ничего? – Иван с надеждой поднял взгляд на Марину.

– Сегодня дежурным редактором Борис Тимохин. Он дожидается в приёмной, утверждает, что у него какая-то сверхсенсация, и требует, чтобы вы обязательно его выслушали, хоть минутку.

– Знаю я эти сенсации, – выпустив пар, Иван явно поуспокоился и подобрел. – Небось какой-нибудь заурядный криминал. Ладно уж, пусть заскакивает. Но предупреди: минутная аудиенция – не больше.

Тимохин возник в ту же секунду, как Марина открыла дверь, чтобы выйти в приёмную.

– Иван Сергеевич, простите за беспардонность, но тут тема, которая не терпит отлагательства. Вы же сами просили согласовывать с вами все новости по избирательной кампании, которые мы ставим в эфир. Представляете, тут аноним сбросил нам такую сенсацию! Украдены из банка предвыборные деньги, после чего произошло три убийства. Об этом ещё никто не сообщил, мы будем первые!

– Сбрось материал мне на почту, – Иван почувствовал, как у него на лбу выступают капли пота.

Вот тебе, бабка, и Юрьев день! Вот тебе, Ванечка-Иван, и ножницы, вот тебе и ход конём, и шах.

Кто же это его так тонко подставляет? Если Черепанов сейчас зарубит этот материал, он всё равно выйдет на каком-либо другом телеканале. Но такой поступок Ивана рано или поздно станет достоянием гласности. Это подорвёт его авторитет у сотрудников – что ж это за «прогрессивный и смелый» шеф, который правду от людей велел скрывать? А когда все выяснится, вторым этапом пойдёт версия, что раз Черепанов такую сенсацию затормозил и утаил, у него были на то веские причины. Стало быть, у следствия появятся убедительные аргументы проверить, а не в пушку ли у него рыльце? К чему конкуренты и призовут доблестные правоохранительные органы. И те, дабы не подставляться, обязаны будут на полном серьёзе ввести его в число подозреваемых – со всеми вытекающими последствиями. И неизвестно, как ещё всё тогда закрутится.

– Борис, я материал посмотрю, кое-что уточню и проверю, а потом тебя наберу, и решим, как подать. Думаю, это пойдёт уже в завтрашний утренний выпуск, – распорядился Черепанов, одновременно собирая в портфель всё необходимое для предстоящей поездки.

Не успела закрыться дверь за Тимохиным, Марина принесла на подносе кофе и его любимое печенье. Заботливо выставляя их на журнальный столик, она вдруг вспомнила:

– Да, Иван Сергеевич, чуть не забыла: одна девушка очень настойчиво просит номер вашего мобильного, говорит, по личному вопросу. Её зовут…

Резкий, красноречивый взгляд шефа оборвал Марину на полуслове. Даже не прикоснувшись к кофе, он вылетел в приёмную и поехал домой.

До поезда оставалось ещё несколько часов – можно было не спеша собраться с мыслями и вещами. Судя по горячему борщу на плите, Ольга только что ушла – они разминулись буквально на несколько минут. Может, и к лучшему. Черепанову сейчас было не до общения, даже с ней. Поленившись извлечь из сумки свой ноутбук, он решил просмотреть почту с Ольгиного новенького планшетника, оставленного на столе. Секретов у них друг от друга не было, поэтому и паролей на компьютере не было тоже. Иван щёлкнул клавишей, и неожиданно открылась электронная почта Ольги. На экране появилось последнее письмо с выделенной темой: «Я без тебя не могу».

Еще один автоматический щелчок – и вот она, Ольгина любовная переписка. Ревности, обиды, обещания, заверения и прочие «сопли в сахаре», как любил выражаться Иван. Этого ещё не хватало! Секунду Черепанов колебался. Если во всем этом сейчас разбираться, ни к чему хорошему не приведёт. Для него – в первую очередь. Только сделаешь себе хуже. Но легко сказать – труднее сделать. Судя по датам, Ольгин романчик имел место в тот самый период, когда они разбежались по её, кстати, инициативе.

Всякая информация начинает в тебе жить с того самого момента, когда ты о ней узнаёшь. С одной стороны, дело прошлое, да и некрасиво в этом копаться. С другой – желательно понимать, кого пускаешь в свою жизнь и чего от этого человека можно ожидать. Почему Ольга ему ни о чем не рассказала? Но ведь и он, если вытянуть из телефона старую переписку периода приключений, которые кажутся ему теперь совершенно неважными эпизодами, тоже далеко не ангел. В любом случае Ольгу, находящуюся на втором месяце, сейчас волновать нельзя. Ни её, ни их будущего малыша, у которого до трёх месяцев закладывается основа – нервная система. Это Иван слышал ещё в детстве от тёти – опытного гинеколога.

Черепанов взглянул на соблазнительно стоящий в витрине бара виски и понял, что в данной ситуации нужно иное лекарство. До поезда оставалось ещё несколько часов, и он решительно отключил телефон, бросил спортивный костюм в сумку и рванул в спортзал.

* * *

Поезд прибыл в Киев ранним утром, без опоздания. Задержки по прибытию в столицу – вещь абсолютно недопустимая, ведь тысячи людей приезжают сюда по делам, и у каждого есть свой мотив считать собственный вопрос самым важным.

Иван любил ездить в Киев именно поездом. Конечно, он мог себе позволить билет на самолет в обе стороны, но убаюкивающий стук колес казался ему куда приятнее. Впрочем, существовали у этой привязанности и другие причины.

Две вещи в поездах, несмотря на бег времени и смену эпох, всегда были и остаются особенными. Первая – это чай, который в дороге почему-то оказывается неизменно вкуснее. В детстве мама даже рассказывала Ивану секрет, выведанный у соседки тёти Нины, долгие годы работавшей проводницей. Чай, подаваемый в вагонах, получался вкуснее от того, что проводники добавляли к заварке щепотку соды. Сейчас, с переходом на пакетированный чай, соду уж наверняка никто не добавляет, но чай в пути по-прежнему кажется вкуснее.

Вторая отличительная особенность путешествия поездом – это возможность совершенно уникального, откровенного общения с попутчиками, которое нельзя предугадать заранее. И в силу принадлежности к журналистской профессии, и по своей натуре Черепанов очень любил общение. Любил изучать и открывать новых людей, обожал окунаться в истории их жизни. Но в последние годы его статус несколько ограничил эти возможности. Круг общения регламентирован. Ты знаешь всё о своих собеседниках, они – о тебе. И далеко не всегда можно пооткровенничать. Поездки в автомобиле тоже не позволяют не только от души пообщаться, но даже толком понаблюдать за людьми.

А в купе вы всего за один вечер при желании познакомитесь, раскроетесь, станете очень близкими, чтобы утром разойтись и больше никогда не встречаться. И в этот раз компания подобралась весьма интересная. Правда, один из пассажиров ушёл к своим знакомым, так что его практически и не видели. А вот миловидная разговорчивая блондинка лет пятидесяти вскоре рассказала свою историю. После восьми лет разлуки она ехала сходиться с бывшим мужем.

– У нас была ещё школьная любовь, мы прожили вместе двадцать лет, родились дочка и сын, жили дружно, весело, и, как это обычно бывает, в один прекрасный момент он ушёл к молодой. Я думала, не переживу. Дети страдали, потом свыклись. А полгода назад подруга затянула меня к астрологу, и та рассчитала, что вскоре муж снова предложит сойтись, однако я могу отказаться. В этом случае у меня ещё будут мужчины, но временные. Я для себя сделала выбор без колебаний, легко. Ведь ещё тогда знала, что когда-нибудь мы сойдёмся. Так оно и вышло: неделю назад он позвонил и предложил вернуть семью. Я согласилась – что было, то прошло, а он мне родной человек, друг, отец детям и дедушка внуку.

Черепанову было интересно расспросить у Ирины Богдановны о динамике таких её чувств, как ревность, обида, о том, какие качества она ценила в мужчинах раньше и какие сейчас…

Дорога располагает к беседе еще и потому, что нет возможности заниматься какими-либо никогда не исчезающими домашними делами типа уборки, которые, сколько ни старайся их переделать, будут откуда-то вновь появляться, словно отрубленные у сказочного дракона головы, отметил про себя Черепанов. Увы, в наше время на эту дорожную свободу активно наступает разного рода электроника – в виде ноутбуков, смартфонов, айпадов и планшетников, которая прилипает к людям и вытесняет живое общение. «А ведь всем этим названиям, уже ставшим привычными, и пяти лет нету, – подумал Иван. – Совсем недавно этих слов и предметов просто не существовало!».

Второй попутчик Черепанова – щупленький чернявый паренёк, чем-то напоминавший муравья, оказался в прошлом профессиональным автоугонщиком, даже отмотавшим небольшой срок и завязавшим с этим ремеслом. Теперь Толик трудился в фирме по аварийному вскрытию замков – спокойный, положительный семьянин. Вскрыть и завести любую машину – дело пяти минут, пояснил он, и если всё правильно делать, то угоняется практически всё.

– А как же на тебя вышли? – поинтересовался Иван.

– Если честно, то я сам специально подставился, – Толик мог уже пооткровенничать – дела-то прошлые. – Это было ещё в конце девяностых. Машины угоняли под заказ в Россию. Я понял, что чем дальше – тем больше можно увязнуть, а из дела тебя просто так не выпустят. Ну и специально «спалился». Со следаком договорились: я взял на себя ещё несколько их «висяков» по угонам – мне без разницы, а им статистику улучшил, ну и они мне по минимуму статью определили.

– И какую же сигнализацию мне порекомендуешь на «фольксваген»? – Иван по ходу решил воспользоваться консультацией столь редко встречающегося профессионала.

– А это без разницы. Чтобы понять, как машину вскрыть, мне достаточно внимательно изучить, как вы её закрываете. Потом подныриваю под низ, нахожу нужные проводки – остальное дело техники.

– И сколько же ты тачек реально вскрыл? – полюбопытствовал Черепанов.

– Сорок две.

– И ни разу не было осечек?

– Один раз помешали, но со второй попытки всё получилось. А больше всего хлопот с разного рода нестандартными придумками, и особенно когда таких «заморочек» сразу несколько. Не то чтобы это было панацеей, просто на них больше времени приходилось тратить.

Но самый большой сюрприз ожидал Ивана, когда он вышел в коридор, дабы предоставить возможность переодеться даме. Он встретился глазами с дородной длинноволосой брюнеткой, ехавшей в сопровождении высокого, хорошо сложённого мужчины, сменившего в купе полковничью форму на спортивный костюм. Женщина тоже смотрела на Ивана во все глаза.

– Черепанов, ты чего морозишься?! – первой окликнула его брюнетка и тут же обратилась к полковнику: – Василий, это мой одноклассник Ваня Черепанов. Вот так встреча, знакомьтесь!

– Олька? Кобра, ты, что ли? – Иван, сам слегка обалдевший от неожиданности, с любопытством всматривался и в свою одноклассницу, и в её попутчика.

Уже через полчаса они распивали ароматный коньячок, весьма кстати прихваченный в путь предусмотрительным военным, под бутерброды с сёмгой, сервелатом и сыром, лимончик и шоколадку, коими Ольга заботливо сервировала уютный столик в купе.

Дело в том, что Иван ни разу после школы Ольгу не видел. Из двух юбилейных встреч одноклассников одну он вынужден был пропустить из-за срочно подвернувшейся стажировки в Штатах, а на другой не было Кобры. И в его воспоминаниях она осталась нескладно двигавшимся подростком. У неё были какие-то разбалансированные движения, походка, и на дискотеках она дёргалась под музыку не в ритм и словно на шарнирах. А в шестом классе Валерка Батонов с Витьком Пончиком после урока физкультуры обнаружили щель в двери раздевалки для девочек и устроили подглядывание. Они якобы увидели волосинку у Ольги на груди, о чём всем и растрезвонили. Классная руководительница тогда боролась с ними, как могла: стыдила, вызывала родителей, но дело было сделано. С Коброй никто не хотел танцевать. Хотя, если отбросить эти предрассудки и оценивать её, например, по фотографии, то она была значительно красивее и привлекательнее многих других девчонок из их класса. Но это открытие Иван сделал для себя только сейчас, через два с половиной десятка лет. Когда глядел на сидящую в полуметре напротив эффектную, цветущую и очень хорошо сохранившуюся даму. Теперь она двигалась по-женски мягко и грациозно. Нежелательная растительность с лица и, видимо, прочих мест была удалена. Все эти ужасы подросткового возраста давно ею если и не окончательно забыты, то уж точно утратили значение. Она стала другой. И этот полковник знает её уже именно такой – красивой и уверенной – и наверняка ничегошеньки не слышал ни про её подростковые комплексы, ни про нескладные движения, ни про тот злополучный волосок, с которым она в ту пору ещё не знала, что делать.

Да это, наверное, не имеет для Василия абсолютно никакого значения. Ольга для него другая – божественно женственная, настоящая Мадонна. Стало быть, на Ивана и других однокашников у неё есть повод злиться за то, что они могут помнить её той нескладной и забитой девчонкой, какой она самой себе не нравится и о которой ей вспоминать неприятно. А может, всё обстоит как раз наоборот, осенило его, когда он увидел её лучезарную улыбку и искренне доброе к себе отношение.

«Может, ей как раз приятно, чтобы я увидел её не тем затравленным зверьком, а такой, какой она стала сейчас? Стоп! А какая она на самом деле есть? – задумался Иван. – Такая, как сейчас, конечно. Потому что именно такой и она себя ощущает, и те, кто её окружают, видят».

Сегодня есть прыщик или волосок – завтра нет. Можно ведь торчащие из носа волосы выставить напоказ – хоть косы из них заплетай, а можно аккуратно, раз в неделю, подрезать и выглядеть лучше и моложе. А что же девчонки, за которыми они бегали в юности и которые не могли себе цену сложить? Одну из них Иван недавно встретил: подурнела, вся прокуренная – еле узнал. Она какая: такая, какой была, или такая, какой получилось быть в жизни в силу разных обстоятельств? А его попутчик Толя – какой он настоящий? Тот, кто угонял чужие тачки, или тот, кто сегодня честно трудится и воспитывает сына? Наверное, все люди разные в разные периоды своей жизни, и в каждом из нас намешан непростой коктейль из достоинств и порочных качеств, отметил Черепанов, но нельзя расслабляться на финише и жить прошлыми достижениями – это является очевидным.

Разговоры в поездах, уникальные истории и наблюдения – вот она, настоящая энциклопедия нашей жизни. По ним историю можно изучать. И разведок никаких не надо – послушайте, о чём в вагонах толкуют, и сразу станет понятно, что в стране происходит…

Из поезда Иван выходил отдохнувшим, благодаря тому, что удалось изрядно отвлечься от давивших на него проблем и реалий. Он попрощался с блондинкой и пожал руку автоугонщику, отметив про себя, что вряд ли когда-либо ещё их увидит. А если они и встретятся случайно лет через десять где-нибудь в людском потоке на улице или в магазине, то скорее всего уже не узнают или не вспомнят друг друга.

С полковником Иван обнялся на прощание на перроне. За эту поездку они настолько сдружились, что обоим казалось, знакомы сто лет. Василий был старше Ольги на двенадцать лет, но со стороны разница в возрасте не ощущалась – спортивный образ жизни и внутренняя энергия явно шли ему на пользу. У него это был повторный брак, у Ольги – первый. У них росла дочь четырёх лет – поздний, но очень умный ребёнок. Василий всю жизнь прослужил в погранвойсках и сейчас получил назначение с повышением в штаб войск в Киев, куда и перебиралась в данный момент семья из Лугани.

– Иван, обещай, что не потеряешься и в ближайшее время навестишь нас в Киеве, – Василий не отпускал руку Черепанова. – Что нам, военным, обустраиваться? Пара табуретов, чайник, плита, холодильник и матрац есть – значит, жить можно. В гостинице, конечно, комфортнее, но у нас душевнее. И знаешь, в нашем возрасте уже редко с кем так сходишься, жаль будет, если мы эту ниточку утратим. Чтобы не получилось, как в пионерлагере: все при расставании обещают писать, а потом как-то забывают об этом. Да и у нас в семье так сложилось, что общаемся в основном с моими друзьями, а ты вроде как по Ольгиной линии, хоть и сам уже не пойму – мой ты кореш или её.

– Не потеряюсь, и не надейся, – улыбнулся Иван. – Ещё не одну стопку коньячку осушим.

Несмотря на всё возрастающее количество новых заведений, предлагающих сносный кофе и приличный туалет, по приезду в столицу Черепанов, следуя привычке, всегда направлялся в правое крыло вокзала, где ранним утром можно было спокойно привести себя в порядок и скоротать за стандартным завтраком с кофе и газетами время, оставшееся до начала рабочего дня. И сейчас Иван с удовольствием отпустил комплимент конопатенькой веселушке официантке, похвалив её приветливую открытую улыбку.

Столица не ленивая, просто она большая, и поэтому раньше девяти часов трудовой день здесь начинают только дворники и таксисты, остальные же до работы в это время только добираются, слушая радио в бесконечных пробках с одного берега на другой и проклиная дорожников, затевающих ремонт или глобальную реконструкцию всегда так некстати.

С привокзальной площади открывался вид на старый город, который в последние годы активно портился. Вот и на сей раз Черепанов отметил, что Владимирский собор, находящийся на возвышенности рядом с университетом и старым Ботсадом и прекрасно просматривающийся из самых разных точек города, заслонила ещё одна «свечка», влепленная неподалёку от знакового храма. Лет через десять нашим детям явно не удастся увидеть ту красивейшую панораму, которую подарили нам гениальные зодчие прошлого, чьим наследием мы так бездарно распоряжаемся. Деньги решают всё. В Европе такое невозможно по определению.

Иван специально не просил, чтобы его встретили. И не потому, чтобы не доставлять знакомым поутру хлопот. Иногда полезно побыть одному. Черепанову, перемещающемуся по родной Лугани преимущественно в автомобиле, захотелось почувствовать себя частицей огромного человеческого потока, живого и бесконечного. Каждое утро на центральном ЖД-вокзале образуются состоящие из человеческих тел и судеб ручейки и реки, которые текут по одним и тем же маршрутам, хотя состав их участников изменяется каждый день. Иван с любопытством разглядывал бесконечный парад встречных лиц, спускаясь лентой эскалатора в метро. Он обнаружил, что на самом деле существует огромное количество симпатичных барышень, перемещающихся в общественном транспорте. Ещё он подметил, что очень многие – в отличие от прошлых лет – либо слушают что-то через наушники, либо болтают по телефону, и это подтверждает, что как ни крути, а человек – существо очень и очень социальное, весьма болезненно переносящее одиночество.

С собственным корреспондентом телекомпании «Зенит» в Киеве Юрой Рублёвым они встретились в небольшом уютном офисе, расположенном в двух минутах ходьбы от метро «Политехнический институт» в половине десятого.

– С приездом, Иван Сергеевич, как добрались? В следующий раз всё-таки разрешите мне встречать вас на вокзале. А то я уж испереживался. В метро много карманников в час пик работает. Не дай Бог, вытянут телефон или документы – такой образуется «головняк» на ровном месте, – молодой, подающий надежды журналист из Лугани боготворил своего шефа.

– Твоя правда, но, знаешь, захотелось почему-то прокатиться в метро, потолкаться в толпе. А насчёт щипачей, тут сработал старый рефлекс: собрал всё в один карман и держал его всю дорогу рукой, ну и глазами контролировал ситуацию, – Черепанов улыбался, что свидетельствовало о его хорошем расположении духа, и Рублёва это радовало.

Юра относился к тем людям, которые не умеют скрывать эмоций. Его непосредственность и почти детская искренность обезоруживали. Если удивление – то настоящее, если соболезнование – то до слёз, если радость – то самый заразительный, практически детский смех. Именно за это Иван выбрал молодого парня из десятка с лишним претендентов на ответственную должность. Его репортажи отличались эмоциональностью при любой, даже самой пресной теме. В том, что не ошибся в своём выборе, Иван убедился, просматривая первый присланный Юрой сюжет.

Тогда три претендента на должность собкора, прошедшие после собеседования в финальный тур, получили редакционное задание на одну и ту же простую и вечную тему: первое сентября в школах Лугани.

Один из соискателей установил камеру во дворе элитного лицея и сделал акцент на социальном статусе родителей первоклассников: кого на какой машине привезли, по номерам вычислил, кто родители, остановился на гардеробе первоклашек и стоимости букетов. Парень проделал большую работу, придав репортажу привкус расследования.

Другой претендент – девушка классической телевизионной внешности, знающая, как правильно стоять в кадре вполоборота, и только что окончившая журфак местного университета, решила покорить зрителя анализом готовности школ города к новому учебному году. Интервью с директорами, заведующими пищеблоками и специалистами отдела образования вперебивку со статистикой, отражающей динамику падения престижа учительской профессии и снижения уровня интеллекта выпускников, образовали стройный видеоряд отчётности о проделанной работе.

А Юра Рублёв договорился с соседями, у которых дочь шла в первый класс, о том, что две недели будет делать хронику подготовки юной леди к школе. С таким же вопросом он пришёл к директору школы. Лариса Ивановна не так давно заняла эту должность, но уже снискала славу прогрессивного руководителя. Она быстро прониклась идеей репортажа и, увидев фотографию своей новой ученицы, предложила для маленькой Ксюши вакантное место исполнителя партии первого звонка. Когда девочка узнала о своей ответственной миссии, её радости не было предела, ведь Юра, сам того не зная, осуществил её самую заветную мечту. Родители, вечно занятые работой, частенько включали дочери диск с сериалом о маленькой девочке и её дедушках и бабушках, которые вечно ругались, потом мирились, находили неприятности на ровном месте и с честью выходили из щекотливых ситуаций, сохранив в семье любовь. Апофеозом эмоций Ксюши была серия, в которой маленькую главную героиню везли на стареньких «жигулях» в школу на первый звонок. Конечно же, всё закончилось хорошо, они преодолели на своём пути все препятствия и успели вовремя.

Юра всюду ходил за соседями с камерой: вместе они выбирали школьную форму для такой ответственной роли, за ужином разговаривали о том, как нужно держать спинку, когда Ксюшу будет нести старшеклассник, снимали, как мама делала дочери причёску, как утром первого сентября папа ездил за букетом. И, конечно, сам праздник первого звонка.

За три с половиной минуты, которые длился сюжет, любой, даже самый чёрствый зритель не смог бы остаться равнодушным к той радости, которую пережила маленькая девочка в свой первый школьный день. Это был очень позитивный репортаж, он нёс радость и напоминал каждому из родителей, что в его жизни тоже был такой праздник. Пусть тогда форма была с длинными рукавами, а все букеты – одинаковыми. И все девчонки со своими громадными бантами и белыми передниками тоже были похожи, как матрёшки. Пусть вечный учитель физики каждый год включал на старой аппаратуре одну и ту же пластинку «Учат в школе, учат в школе, учат в школе…», но это была добрая песня, хорошая песня. Этого всего сейчас так не хватает, этого всего так хочется…

Черепанов тогда поймал себя на мысли, что из всех представленных репортажей этот был не самый актуальный и скорее всего на центральных каналах он бы не имел шансов пройти в эфир, но положительные эмоции, полученные после просмотра, взяли верх, а Рублёв был принят на должность собкора с испытательным сроком два месяца.

– Иван Сергеевич, планируете интервью для новостей? – Юра догадывался, что шеф приехал не просто так, и они вместе будут творить что-то важное.

– Нет, отснимем и смонтируем передачу. Возобновим цикл авторских программ с участием известных людей, имеющих корни из Лугани. Хочу наших земляков препарировать перед камерой, – Черепанов усмехнулся, садясь в микроавтобус. – Когда-то нечто подобное я уже делал, и получилось очень даже неплохо. Но прошло уже немало лет, и многие из моих бывших героев изменились. Кто – в лучшую сторону, а кто – наоборот. Некоторые помнят родные края, а есть такие, которые зазнались и стали столичными, даже стесняются своего провинциального происхождения, и мы это всё покажем. Без обличения, осуждения, просто преподнесём факты, высказывания, поступки в определённом наборе, и думающему зрителю всё станет ясно.

– Здорово! – Юра улыбнулся своей открытой детской улыбкой. – А сейчас, шеф, какой план наших действий?

– В час дня пишем интервью с вице-премьером Яузе непосредственно в его кабинете в Кабмине. Часик оставим на оформление пропусков, прохождение рамок и на всякий случай про запас. Так что в Кабмин планируй на двенадцать, а сейчас прокати-ка меня по центру. Ехать в пробках, когда ты не спешишь и не опаздываешь, а, наоборот, можешь спокойно смотреть по сторонам, даже интересно. Да, и покажи горку, где у вас зимой прямо в центре на лыжах катаются. Если останется время, побалуем себя кофейком – место на твоё усмотрение.

– А оператора на интервью брать? – уточнил Юра, который любил максимально хорошо подготовиться к работе. – И какая у меня будет задача на эту съёмку?

– В этот раз обойдёмся без оператора, сам постоишь за камерой, а я поработаю в кадре. Поучишься, а потом посмотрим, может быть, тебе доверим продолжить тему или будешь готовить материал под наших (героев?). Бегать по сомнительным «прессухам» политологов – это не предел мечтаний, пора тебе качественно расти.

– Спасибо, Иван Сергеевич, оправдаю! – Рублёв, вдохновлённый своей перспективой, расплылся в улыбке и прибавил газу.

– Кстати, вот тебе тема для исследования, – Черепанов внимательно глядел на очередную стройку во дворе старинного жилого дома по улице Саксаганского, на заборе которой уже виднелось яркое объявление о продаже квадратных метров в будущей высотке. – И где детишкам, чьи родители купят эти дорогие метры, играть в футбол? Ни для двора, ни для спортплощадки на такую массу народу места нет. Остается гробить здоровье в виртуальной жизни за компьютером или ездить за тридевять земель, чтобы позаниматься спортом или дохнуть свежего воздуха, что изнурительно. А потом удивляемся, что дети хилые растут, завозим футболистов с других континентов. Запиши самих ребятишек, их родителей, представителей власти, застройщиков – покажи их лицо, что они думают, или не думают, или не хотят думать?

– Тема вообще благодатная, я уже думал об этом. Только немного в ином ракурсе, – с энтузиазмом оживился Рублёв. – Например, возле «Бермудского треугольника» – так жители столицы называют городской загс, мы мимо него только что тянулись, помните? – так тут задумали соорудить два небоскрёба для очередных офисных центров. Думаю проанализировать, кто что от этого выиграет. Что это даст городу и его жителям? Нагрузка на коммуникации и транспорт увеличится. К этим офисам будут подъезжать сотни автомобилей, следовательно, пробок станет больше, что создаст неудобства всем, кто регулярно проезжает мимо. А во время строительства возникнут проблемы, связанные с подвозом в центр огромного количества бетона и прочих материалов. Экология от постоянно работающих в заторах автомобилей ухудшится. Вот и хочу спросить у чиновников, почему они эти параметры не только не ставят на первый план, но и вообще не учитывают. Ведь они тоже немножко киевляне, и детям их тут жить, мучиться в этих пробках и дышать этой гарью.

– Кстати, об экологии, – Иван внимательно рассматривал каштаны, сопровождавшие их вдоль бульвара Шевченко. – Ещё только начало августа, а листья вдоль дороги уже вовсю желтеют, как осенью. А известно ли тебе, что ещё в советское время Киев по статистике являлся самой зелёной столицей Европы? По такому показателю, как площадь зелёных насаждений на одного жителя. Узнай, как сейчас с этим дело обстоит, добейся комментария от руководства города – что они думают по этому поводу?

– Если бы они о таких вещах хоть иногда задумывались, всё было бы не так печально, – Юра свернул на Владимирскую, и они медленно покатились вдоль красного корпуса университета.

– Больше оптимизма, Рублёв. Смотри, и университет, и сквер перед ним выглядят очень даже прилично. Так что могут, когда хотят. А наша задача – их подталкивать, заставлять работать, держать под прицелом конструктивной критики, чтобы не расслаблялись. Кстати, если не ошибаюсь, за этим забором на Красноармейской пару лет назад рухнула стена старинного дома, над которым пытались надстроить пару этажей? Он ещё долго стоял без стены с выставленными напоказ комнатами, стало быть, теперь его снесли?

– Ну вы даёте, Иван Сергеевич, – Юра искренне удивлялся информированности своего шефа, – такое ощущение, что не я, а вы в Киеве живёте.

– Кстати, тоже тема. Вернуться к итогам этого события: кто давал разрешение на реконструкцию, кто понёс ответственность, какие убытки от этого вопиющего случая, и на чьи плечи они легли.

– Иван Сергеевич, приезжайте почаще, столько классных тем подсказали практически на ровном месте. А вот и Протасов яр, – Рублёв остановил микроавтобус напротив буйно зеленеющей горки.

Черепанов, будучи большим любителем зимних видов спорта и горных лыж в частности, с удовольствием глядел на горку, расположенную практически в центре города, быстро отыскав глазами по обе её стороны массивные опоры и тросы. Он замер и с удовольствием представил картинку: падает чистенький белый снежок, светят прожекторы и фонари, работают ожившие подъёмники, и сотни киевлян, лица которых светятся радостью, спускаются с горы на лыжах и бордах. Здорово покататься, пройтись по хрустящему снежку, потом выпить в тепле, желательно где-нибудь у каминчика или мангала, горячего ароматного чайку, отведать шипящую на огне охотничью сосиску или шашлычок под стаканчик глинтвейна.

– О чём задумались, Иван Сергеевич? – полюбопытствовал Рублёв.

– Сколько лет назад все это хозяйство тут возникло?

– Лет десять, наверное, – неуверенно ответил Рублёв. – А что?

– Здорово, что лет пятнадцать назад никто эту гору не застроил, а то ведь источника всей этой радости горожан могло бы и не быть. Как сезон наступит, обязательно сделай отсюда хороший репортаж с историей возникновения этого проекта. Раскопай, кто это придумал, как воплощали, как разрешение выбивали. Конечно, без высокого покровительства тут вряд ли обошлось. А может, нашли энтузиаста горных лыж во властных кабинетах. Знаешь, какая мысль меня сейчас осенила?

– Интересно, вы сегодня вообще в ударе, – Юрий с любопытством поглядел на шефа, не предполагая, чего на сей раз от него ожидать.

– Представляешь, в Донбассе сотни брошенных терриконов, иногда расположенных в центре городов и микрорайонов – и ни одного подъёмника! Тысячи людей, которые увлекаются лыжами, вынуждены ехать за тридевять земель. А это не всегда просто – по себе знаю, – нужно аккумулировать время и деньги. Я в прошлом году так и не выбрался, а был бы в Лугани такой вот подъёмник…

– Гениально, Иван Сергеевич! Да на этой идее мы, вернее, вы можете озолотиться. Главное, что мы, то есть вы, первым до этого додумались!

– Надо будет дома обязательно кому-либо из знакомых бизнесменов эту идею подкинуть.

– То есть как «подкинуть» – вот так просто взять и подарить?! – теперь Рублёв явно недоумевал.

– Ну да, может, меня за это потом поощрят бесплатным или льготным правом пользоваться подъёмником. Идеи ведь, Юра, не патентуются. Может, сто человек думали о подъёмнике в Киеве, а сделал кто-то один. Знаешь, что в каждой идее самое главное?

– И что? – Рублёв вопросительно посмотрел на своего начальника, понимая, что отгадывать бесполезно.

– Её воплощение. Ты ведь знаешь, что плохой репортёр может загубить самую гениальную тему. Так и тут. Мне ведь этим толком заниматься некогда, опыта мало. Нужно будет подбирать персонал, вникать в юридические нюансы и так далее – а это время. Лучше я его потрачу на получение удовольствия от катания на лыжах. Мне ведь хорошо будет, если у меня появится такая возможность, да и приятно, что я к этому причастен. В любом случае, рано или поздно до этого кто-либо и без меня додумается.

– Но тогда можно хоть долю в этом бизнесе застолбить, – хозяйственному Юре не хотелось так просто расставаться с мыслью, что столь блестящая бизнес-идея никак не материализуется. Он чувствовал себя человеком, чей друг нашёл клад и собирался подарить его государству.

– Одно дело иметь талант, и совсем другое – иметь талант продать свой талант, – выдал Черепанов загадочный каламбур. – Всех денег не заработаешь, время дороже. Кстати, что у нас там со временем?

– Наверное, будем потихоньку двигать, лучше приедем пораньше, а то вдруг где-нибудь застрянем. Я знаю хорошее место, где потом можно будет вкусно и недорого отобедать, – предложил отличающийся повышенным чувством ответственности Рублёв.

Ещё через сорок минут черепашьего шага по утренним пробкам «фольксваген» припарковался на Шелковичной улице, в двух кварталах от Кабинета Министров. Рублёв достал из багажника штатив, сумку с камерой и объявил о своей готовности. Преодоление всех формальностей заняло у съемочной группы ещё некоторое время, и они, проследовав через два поста охраны, наконец-то оказались в нужной приёмной.

«Роберт Карлович Яузе, віце-прем’єр-міністр України з питань паливно-енергетичного комплексу» – гласила большая табличка у входа в кабинет.

– Присаживайтесь, пожалуйста, я доложу о вас, – секретарь, женщина в возрасте и явный профессионал в своём деле, скрылась за массивной дверью, прихватив с собой папку с документами.

Ждать пришлось не слишком долго, помощник Яузе, открыв дверь, пригласила Черепанова.

Про себя Иван отметил, что Роберт Карлович существенно поседел, его лицо слегка осунулось и приобрело старческие черты, но глаза остались такими же живыми.

– Добрый день, Роберт Карлович, большое спасибо, что согласились на встречу, тем более в обеденное время, – Иван подошёл к Яузе, и они обменялись крепким рукопожатием.

– Рад видеть тебя в добром здравии, Иван Сергеевич, отказывать тебе грешно, плохая примета, можно сказать. Твои передачи на массы влияют, помнишь? Ты взялся за серьёзную тему, государственного масштаба. Выходишь на республиканский уровень?

– Мы тоже на месте не стоим, как видите. Рассчитываю на вашу помощь.

Юра установил штатив, прикрепил микрофоны, а Любовь Ивановна принесла из приёмной поднос с чаем и фарфоровыми кружками.

– Начнём, пожалуй. Я не буду отклоняться от перечня предложенных вопросов, если посчитаете нужным что-то добавить – пожалуйста. После отредактируем. Вы готовы?

Яузе поправил пиджак и кивнул.

– Роберт Карлович, вы уже три месяца занимаетесь вопросами энергетического обеспечения страны. Как оцениваете ситуацию в этой сфере? С чего начали?

– С анализа доставшегося нам хозяйства. Ведь энергетика – основа экономической безопасности. Это кровеносная система промышленности, сельского хозяйства, торговли – всего. От нее прямо зависит себестоимость товаров и услуг. Поэтому относиться к ней с пренебрежением, использовать её как постоянного донора невозможно. В погоне за сдерживанием цен на энергоносители путем административного давления государственные энергопоставляющие компании, импортеры газа были загнаны в состояние плановой убыточности. И никто не пытался до сих пор изыскать способы компенсации.

– Но вы – опытный хозяйственник, наверняка для вас ответ лежит на поверхности, для чего это делалось?

– Для того чтобы не допустить цепной реакции всеобщего роста цен. Газ закупался по цене большей, чем отпускался внутренним потребителям. Некоторое время это возможно терпеть, но не долго. Иначе – коллапс. Собственно, что мы сейчас и наблюдаем.

– Наблюдаем или предпринимаем действия?

– Когда я говорю: «Мы наблюдаем», – я выступаю от имени потребителя, я такой же потребитель услуг, как и вы. И платить за них я тоже должен. А наши действия – это целый план по пересмотру отношений с Россией в вопросах газоснабжения. Это приведение в соответствие цен закупки и отпуска газа потребителям.

– Означает ли ваша последняя фраза, что цены на газ на внутреннем рынке в ближайшее время вырастут?

– Это неизбежно в части тех услуг, которые связаны с ценой газа. Мы не будем занимать страусиную позицию и рассказывать, что любой ценой сдержим эти процессы. Так нечестно по отношению к потребителю. Экономика имеет свои правила, и здесь закон «Ничто не берётся из ниоткуда и не исчезает в никуда» работает чётко и быстро. Да, нас ожидают нелегкие времена.

– По-вашему, Россия пойдёт на уступки?

– Позвольте мне дипломатично ответить на этот вопрос. У нас есть аргументы для отстаивания собственной позиции, хотя, нужно отдать им должное, интересы своей страны российские партнёры научились лоббировать очень эффективно, используя все имеющиеся в их распоряжении козыри и рычаги влияния.

– Отношения с Россией в вопросах поставки газа чаще были напряженными, чем продуктивными. И если обратить внимание на периоды, когда было спокойно, стабильно, то можно провести параллели с деятельностью частных компаний. Сколько было таких фирм на самом деле и что с ними сейчас?

– Сейчас идёт процесс пересмотра всей этой конструкции в пользу государственных компаний. В разное время существовало несколько частных импортёров, тайно или явно принимавших участие в этом бизнесе. И спокойно было только тогда, когда мировые цены и аппетиты Москвы совпадали. Теперь же, когда цена перестала быть стабильной и все производства стремятся к внедрению энергосберегающих технологий для сокращения потребления газа, россияне, естественно, поднимают на него цену. Деятельность большинства частных компаний, занимавшихся поставками газа, явно не была прозрачной и зачастую приносила много вреда.

– Компания «Ингаз» является одной из них? – Иван задал вопрос абсолютно спокойно и, что называется, в тему, не выбившись из общего русла беседы.

– Действительно, один из проблемных вопросов с российскими партнёрами – деятельность компании «Ингаз», – старик Яузе внимательно взглянул на своего интервьюера.

– Вы планируете убрать её с рынка? – не сбавлял темп Черепанов.

– Появились основания утверждать, что эта структура имела налаженный бизнес в Украине. Конечно, нам пока многое не ясно, идёт следствие. Но уже понятно – и это ни для кого не тайна, – что речь идёт о неучтённых объемах газа. Зарабатывали не только на краже у государства газа за счёт технологических потерь, но пока не время разглашать все подробности.

– И всё это происходило с молчаливого согласия государственных контролирующих органов?

– На этот вопрос мы получим ответ по завершении следствия. Конечно, бездействие чиновников имело место, но по злому умыслу или по недомыслию – это покажут время и суд.

– Скажите, Роберт Карлович, если это настолько выгодный бизнес, возможно, он распространился не только в центре, но и в других областях Украины?

– Страна чётко разделена на зоны влияния. Конечно, у «Ингаза» были планы по расширению, но для этого ему нужно было бы иметь подконтрольных руководителей в нужных городах. Местную власть. Здесь уже речь идёт о предвыборной борьбе. Через три месяца станет ясно, в каких регионах они попытаются продолжить свой преступный бизнес.

– Может быть, вопрос не по теме, но, наверное, возможно предположить, что подобные «Ингазу» компании станут инвестировать в своих кандидатов?

– Безусловно. Они будут оказывать им поддержку. Финансовую и политическую. Формально и неформально. Я не исключаю применение самых конфликтных и бескомпромиссных технологий.

– Кто, по-вашему, может стоять за этими компаниями, за «Ингазом», в частности?

– Одной фамилией список не ограничивается. Эта система была выстроена давно. Нужно было возвращать деньги, потраченные на выборы, а это один из самых быстрых способов. Такой бизнес не развивается спонтанно, нужна поддержка самых высокопоставленных чиновников, – Яузе сделал ударение на слове «САМЫХ», – и, конечно, связи с поставщиками. «Ингаз» закрепился в Москве – они имеют там своё представительство, работают на уровне правительства, у них налажены очень прочные связи.

Интервью продолжалось ещё около тридцати минут, что несколько нарушило рабочий график Яузе, но он с удовольствием отвечал на вопросы о своей семье, карьере политика и всём человеческом, что ему не чуждо.

Тем временем догадливый и тактичный Рублёв собрал аппаратуру и жестом показал шефу, что собирается выйти.

– Спасибо, Юра, всё хорошо получилось, подождёшь меня в приёмной, – Черепанову было приятно, что они с Рублёвым понимают друг друга и взаимодействуют без лишних слов.

– Теперь без камеры можно ещё один вопрос?

– Конечно.

– Роберт Карлович, насколько серьёзны намерения «Ингаза» в нашей нынешней избирательной кампании?

– Я тебе всё сказал, ты получил этот материал первым, – вице-премьер сделал паузу, отпил из стакана воды и неожиданно, что-то вспомнив и обдумав, резко, уже совсем иным тоном, в котором явно проступали командные интонации старшего начальника, обратился к Ивану: – Ты вот что, старик, про этот «Ингаз» сейчас же всё вырежи, а то как бы мы с тобой сгоряча х…ню не спороли. Знаешь, пока не время. И неизвестно ещё, какие компромиссы нас ожидают.

– В момент удалим, не волнуйтесь, Роберт Карлович, – Черепанов демонстрировал полнейшее уважение к воле собеседника.

Иван выглянул в приемную и позвал Юру.

– Оператор у меня надёжный, наш человек, я ему полностью доверяю. Юра, можешь прямо сейчас удалить некоторые куски? – Черепанов вопросительно взглянул на Рублёва.

Обескураженный и не до конца улавливающий суть происходящего Юра молча кивнул и вышел.

– Мне это нужно не для протокола, а из личного интереса, так что, между нами: в чём же фишка у этого «Ингаза»? – продолжил Иван, когда за Рублёвым закрылась дверь.

– Ишь ты, личный интерес у него. Никак в подпольного газотрейдера переквалифицировался, – пробурчал Яузе.

– Типа того, – поддержал шутку Иван.

– Ладно, слушай, – Яузе всё же уважил просьбу Черепанова. – По нашим данным, это одна из хитрых кормушек, а сейчас они попытаются прорваться в восточные области. Эти газовые дела ещё расхлёбывать и расхлёбывать. Теплосети – это мелочь, их планы явно масштабнее. Транзит и сама газотранспортная система – вот их настоящая цель, а это сам понимаешь, каких денег стоит. Будут шантажировать нас через Россию, будут играться с ценой на газ их руками. Чем будет у нас хуже, тем им лучше. Сам же знаешь, как перед выборами обостряются все вопросы. Ты вот что… Там ребята жёсткие, будь аккуратней.

– Спасибо, мне это уже стало ясно.

– С удовольствием выпил бы с тобой рюмку коньяку, но меня последнюю неделю давление донимает, а ты давай, за нашу встречу, – Яузе поднялся из-за стола и жестом пригласил Черепанова в специально оборудованную для таких дел комнатку.

Поставив рюмку, Иван принялся рассматривать большую групповую фотографию, лежавшую на журнальном столике.

– Это последний визит нашей делегации в Москву, как раз во время переговоров об изменении условий газовых поставок, – пояснил Яузе.

– А кто это вполоборота, в очках? – Иван внимательно всматривался в фотографию.

– Где? – Яузе надел очки и взял из рук Черепанова карточку. – Да кто его знает, советник какой-то, кажется. Забыл фамилию, писатель ещё такой был, видишь, всё же перегрузка мозгов сказывается. А что?

– Да так, – Черепанов колебался, не сочтёт ли Яузе его сомнения нелепыми и похожими на навязчивую идею, тем более что и сам он уже до конца ни в чём не был уверен. – Очень мне одного человека напоминает. А не можете подробней узнать, кто это, и, по возможности, раздобыть его координаты?

– Ладно, попрошу Любу поискать его визитку, по-моему, где-то среди других валялась.

– Я сообщу, когда материал будет готов, пришлю посмотреть, а потом пустим в эфир. Спасибо.

Черепанов пожал руку Яузе и направился к выходу.

– Иван, – окликнул его Роберт Карлович уже у двери. – Вот, возьми – это настоящий армянский коньяк, мне его посол презентовал, угости своего оператора, пусть выпьет на досуге за наше здоровье.

 

Глава 11. Двойная ошибка

Макарцев почувствовал, что жив. Тошнило, безумно гудела голова. Он увидел лестничный проём и вспомнил, что последние, зафиксированные его памятью кадры – выход из лифта в подъезде собственного дома. В отличие от телеведущего Листьева ему повезло больше. Нет, это, впрочем, ещё вопрос. Он со страхом и ужасом погрузил руку в правый потайной нагрудный карман пиджака. Все три диска и флешка были на месте.

Валентину Петровичу враз стало легче. Он посмотрел на часы, которые тоже были на месте. Без пяти десять. Прошло минут пятьдесят. Телефоны – он с радостью нащупал их. Фух, оба на месте, но отключены. Бумажник? Бумажника в кармане не оказалось, но это было самой малой из всех возможных потерь. Макарцев приподнялся и тут же увидел свой выпотрошенный кожаный кошелёк, валявшийся двумя ступенями ниже лестничной площадки. Карточки, пластиковое удостоверение – всё это тоже оказалось не тронуто. Кроме денег.

Валентин Петрович почувствовал, что улыбается. Как замечательно, это всего лишь банальное ограбление! Да и денег на самом деле украли всего ничего – четыре сотни долларов и рублями тысяч двадцать, не больше. Не повезло этим гадам похитителям, не знали они, что, несмотря на высокий уровень доходов и состоятельность, с наличностью Макарцев предпочитает дел не иметь – у него всё на счетах. Валентин Петрович ещё раз с удовольствием убедился, что его продуманная осторожность в очередной раз сослужила ему добрую службу. Оставалось принять ещё одно решение: вызывать милицию или не вызывать, сообщать кому-то об инциденте или нет?

Природная правильность подсказывала, что нужно, как положено в таких случаях, заявить о нападении. Но что это даст ему лично? Масса хлопот, ненужных объяснений, расспросов, необходимость встреч с какими-то следователями, которые могут оказаться не очень приятными, колоссальные потери времени и нервно-эмоциональное напряжение. От одной этой мысли Макарцеву уже стало не по себе. Он поднялся и отметил, что тут, случись беда, долго можно проваляться, пока тебя найдут. Лестничный проём, отделённый от остальной части дома холодным тамбуром, которым изредка пользовались курильщики, оказался весьма безлюдным местом в весьма густонаселённой высотке.

Не успел Валентин Петрович включить первую из мобилок, как она запела – настойчиво и отчаянно.

– Валентин Петрович, ты где находишься? – голос начальника службы безопасности звучал так же, как если бы часы показывали не десять вечера, а десять утра.

– Рядом с домом, а что? – Макарцев не смог скрыть невольно появившиеся в его голосе тревожные нотки.

– Подскочи на минутку – дело важное.

– Да, конечно.

«И что за манера такая, хоть бы из приличия спросил, удобно мне или нет. В конце концов, я не его подчинённый, и время далеко не рабочее», – Валентин Петрович утешительно бурчал себе под нос, вызывая дежурную машину; а что ещё оставалось делать?

* * *

Несмотря на позднее время секретарь «В.В.С.Б.» тоже сидела в приёмной. Доложив о появлении Макарцева, она попросила его несколько минут подождать, любезно предложив чаю, от которого тот не отказался. Интересно, подумал Макарцев, «В.В.С.Б.» ей за переработку и преданность из кармана доплачивает?

– Валентин Петрович, флешка, которую я тебе сегодня выдал, при тебе? – как обычно, главный обладатель всех секретов и тайн ведомства оставался конкретен и невозмутим.

– Да, но я на неё ещё ничего не перебросил, – Валентин Петрович поймал себя на мысли, что не успевает ни улавливать суть происходящего, ни обдумывать ответы.

– Вот и чудно. Давай её сюда, – покрутив в руке голубенькую овальную флешку, Виктор Владимирович спросил как бы невзначай:

– Ты её случаем не открывал, не смотрел? – даже в обладающем железной выдержкой «В.В.С.Б.» Макарцев почувствовал некое напряжение и на секунду ощутил приступ страха, связанного с невольным воспоминанием о нападении возле лифта, когда почти в течение часа он был «в отключке» и не контролировал ситуацию.

– Нет, Виктор Владимирович, я планировал, что уже утром…

– И правильно. Утром и запишешь. Вот тебе носитель, – и «В.В.С.Б.» дал Макарцеву точно такую же, похожую на ракету флешку. – А то чуть ошибочка не приключилась. Что это ты выглядишь как с креста? У тебя что-то случилось?

– Устал, очень устал, – Макарцев плохо умел врать, да он, собственно, почти и не соврал.

– Тогда отдыхай, до завтра, – «В.В.С.Б.», подавая руку, задержал взгляд на своём посетителе на долю секунды дольше обычного. Или это Валентину Петровичу только показалось?

По дороге домой Макарцев не мог отогнать тревожные мысли, без спросу лезшие в его уставшую голову.

Если, конечно, это нападение было направлено против него лично, то надо бы принять меры, но, судя по всему, он стал случайной жертвой голодного охотника. А с другой стороны, затеять такое рисковое нападение – и всё это ради не очень большой суммы денег? Не логично. Хотя какая может быть у этих идиотов логика? Идиотская! А что всё-таки было на той злополучной флешке? И какое-то уж очень невероятное совпадение. Может, надо было «В.В.С.Б.» всё же рассказать, честно раскрыться – в конце концов, он ведь не виноват, что на него напали. Но про диски с программами, которые тоже были при нём, ведь не расскажешь… Даже при желании духу не хватит. Представишь только взгляд «В.В.С.Б.» и все вытекающие последствия – такой мороз по коже идёт…

* * *

Иван уже попрощался с Юрой и зашёл в вагон, когда на экране дружелюбно заигравшего мобильника высветился незнакомый киевский городской номер.

– Иван Сергеевич, вас беспокоят из приёмной Роберта Карловича. Вам удобно записать информацию? Диктую московский рабочий номер и адрес офиса господина Семёнова, Сергея Борисовича.

Черепанов ещё точно не знал, как будет действовать, но уже бежал в кассу сдавать билет на Лугань и брать на ближайший паровоз до Москвы.

* * *

– Ну как, помирилась со своим психом? – Семёнов с хитроватым прищуром в упор смотрел на Эльвиру.

– Ты был прав. Я-то надеялась, он исправился, изменился. А он… Устроил мне допрос, почему опоздала. Наготовил какой-то еды и хотел, чтобы я обязательно это попробовала, а я разве виновата, что оказалась не голодна? Ну не было у меня аппетита. Затем прицепился к какому-то синяку на шее.

– И это только начало, а представь, чего от него дальше ждать? Зачем тебе рядом человек, который постоянно тебя унижает, не доверяет, шпионит? Которому нет дела до твоего «я».

– В прошлый раз ты говорил, что есть какое-то важное дело, или это был предлог? – Кутовой всё же не очень хотелось развивать эту тему.

– Да нет, не хотел тебя огорчать. Кто-то записал наши свидания на камеру и пытается меня шантажировать, – Сергей спокойно смотрел прямо в глаза своей пассии.

– Что ты говоришь?! – лицо Эльвиры выражало искренний ужас.

– Но я разберусь с этим, выкуплю и обязательно уничтожу, – взгляд Семёнова, который на всякий случай сам сделал эти записи, был сплошным выражением преданности и доблести.

– Но ведь они запросто могут сделать копии… – Эльвира уже не на шутку разволновалась.

– Не боись! Даже если предположить самый худший вариант, это не смертельно. Коль разобраться, мы ведь люди свободные. Пусть завидуют! Но я, конечно, всё решу, не дрейфь!

По большому счёту, после того, как Семёнов получил доступ к информации, скопированной у Макарцева, сведения, которые он мог узнавать от Кутовой, уже утратили былую ценность и актуальность. Но ему доставляло особое удовольствие сохранять власть над ней, держать в невидимом плену. Он упивался и своим превосходством над этим её умником муженьком. Подумаешь, гений-программист выискался. А вот он, простой, не грызший гранит науки на заумных факультетах парень Серёга Селиванов безо всякого напряга, играючи, между делом, заставляет этого самого гения мучиться, нервничать, ошибаться, срываться и от этого ещё больше страдать.

И этого журналистишку Черепанова ждёт та же участь. Самое интересное кино начнется, когда те, кого он считал верными друзьями, под грузом улик легко сдадут эту их якобы дружбу и откажутся от него: мол, надо же, какой подлец маскировался под личиной порядочности, а мы ему верили! Да хлебом их не корми – дай утопить успешного товарища, которому обязательно завидуют и которого терпят, если он успешнее, а при первой возможности радуются, если получается его дерьмом обдать.

Не понятно, откуда у Макарцева такая информация на флешке оказалась – вроде он не того полёта птица, чтобы с такими секретами совладать. Но это и не важно. Компромат на всю верхушку по обе стороны границы – по папочкам рассортирован. И сценарии изменения денежных потоков и перераспределения бизнесов, к которым приведёт изменение цены на газ для Украины, аналитики, оказывается, уже просчитали и расписали во всех деталях. А он, Сергей, наивно полагал, что его идея с извлечением двойной выгоды от повышения цены для Украины может здесь кого-то заинтересовать. Всё украдено до нас и на сто лет вперёд!

* * *

– Ах ты, е….ый мудила! – Сергей Борисович, не сдерживаясь, зло матерился и грозил кулаком вслед неуклюжему продавцу пиццы, не спеша удалявшемуся на своём фирменном, разрисованном мотороллере. При этом выражение лица плотного, видимо, немолодого мужчины, управлявшего двухколесным корейским чудом, невозможно было разглядеть из-за шлема, как и заляпанный грязью номерной знак. Внаглую зацепил его на тротуаре и даже не извинился – притормозил, поглазел и поехал дальше как ни в чём не бывало. Его счастье, что некогда разбираться. А, впрочем, что ему сделаешь? Не бежать же вдогонку.

Мотороллер, выскочивший на тротуар и зацепивший перед входом в офисное здание респектабельного господина, уже через несколько минут вместе с фирменной одеждой и призовыми был возвращён довольному юноше в обмен на оставленный на время операции денежный залог.

Иван, чувствовавший себя как после успешной морской рыбалки, направился в сторону Курского вокзала.

 

Глава 12. Система без координат

– Сказать, что я в бешенстве, – это ничего не сказать! – Бальцерович кричал в трубку, расхаживая по кабинету. Он всегда делал так, когда разговаривал по телефону, но теперь его походка была особенно тяжёлой – большие быстрые шаги свидетельствовали о том, что он действительно был несколько не в себе.

– Погиб один из моих лучших людей, а ты просто исчез без объяснений! Ничего не хочешь сказать? Какого чёрта ты втравил меня в эту хренотень?!

Трубка ответила короткой фразой, и Бальцерович в приступе ярости швырнул её о пол. Новый смартфон разбился на части, словно ёлочная игрушка старинного образца.

– Валентина, иди сюда, – Бальцерович вызвал секретаря по внутренней связи.

Молодая девушка, соответствующая всем стандартам красоты, робко постучалась и на полшага зашла в кабинет – тон только что закончившейся беседы был отлично слышен в приёмной, и это не предвещало ничего хорошего.

– Чего стала в дверях? Говорю же, иди сюда! – Михаил Евгеньевич достал портмоне, отсчитал деньги и положил на край стола.

– Пошли машину, пусть купят новый телефон. Такой же! И быстро!

Барышня робко предложила шефу чай и, получив одобрительный кивок, взяла деньги.

– Тридцать минут, Михаил Евгеньевич, и всё будет сделано.

– Двадцать! У меня нет времени ждать!

Не вступая в дискуссию, Валя развернулась и направилась выполнять поручение. «Третий телефон за год. Нужно бы в приёмной иметь в запасе новый».

Спустя двадцать минут тяжело дышащий водитель чуть не сбил Черепанова в приёмной.

– Вам назначено? – секретарь, одной рукой забирая коробку с мобильным телефоном, другой инстинктивно перекрыла Ивану путь к двери.

– Уверен, Михаил Евгеньевич очень хочет меня видеть. Моя фамилия Черепанов.

Валя зашла в кабинет шефа, отдала телефон и доложила о том, что в приёмной его ожидает какой-то Черепанов.

– С нетерпением! Жду с нетерпением! – Бальцерович, набивая трубку табаком, демонстративно громко сказал это в сторону приёмной.

Иван не стал ждать официального приглашения от секретаря и вошёл без стука, услышав этот возглас.

– Меня вчера утром опрашивал следователь, у меня долго и безудержно рыдала жена Сергея, мне приходится отвечать на вопросы, а я не знаю ответов! Иван, так дела не делаются! – Михаил Евгеньевич атаковал гостя, который даже не дошёл ещё до стола.

– И я рад тебя видеть, Михаил Евгеньевич, – Черепанов протянул руку, но не получил ответного жеста.

– Сядь и объясни, что произошло, – трубка Бальцеровича выпустила облако дыма с ароматом вишневого табака. – Мне нужно знать из первоисточника всё – без утаек и прикрас!

– Миша, тебе же наверняка уже доложили. Твои парни здорово помогли, отыскали Царькова, не дали ему скрыться, профессионально задержали его, но в игру вступил некто третий. Этот некто понял, что Царьков и Куртакова раскрыли себя, и решил их устранить. Твой Сергей в их планы не входил, поэтому…

– Поэтому не умеешь в сыщиков играть – не лезь! Задницу надерут! – Бальцерович не успокаивался. – Кто ещё такая эта Куртакова?

– Это была наша ниточка к заказчику ограбления, а теперь и убийства.

– Ниточка оборвалась, кто ответит за все эти чудеса?

Черепанов достал сигареты:

– Я закурю?

– Кури, но не отвлекайся! – нетерпимость Михаила Евгеньевича к неприятностям делала его особенно агрессивным.

– Мне, конечно, следовало бы сначала с тобой повстречаться, но нужно было проверить одну идею. Фактами это не подтверждено. Так, домыслы, собранные воедино на основании разрозненных событий, совпадений, обрывков фраз. Тебе должен быть известен один яркий персонаж из прошлого – Сергей Селиванов. Помнишь такого?

– Я этого подонка никогда не забуду, и он не только моё прошлое, он моё настоящее!

– Что общего может иметь такой респектабельный человек, как ты, с рафинированным аферистом? – Черепанов был искренне удивлен не столько тем, что Бальцерович знаком с Селивановым, сколько фактом их связи.

– Если между нами, то это первоклассный рейдер! Прёт, как бык на красное. Сначала выступил посредником в поставке сырья на наш комбинат, а теперь устроил шоу с собраниями акционеров и исполнительной службой. Нет, мы, конечно, отбились, но каков же наглец, совершенно без тормозов!

– А что за сырьё?

– Газ, Ваня, газ. Загнали в долги, повысили цену на этот год, заоблачно повысили, настолько, что хоть останавливайся. Долги потом выкупили через подставную фирму, которая и пошла в атаку. Он, кстати, курирует эту фирму. Там целая история: и с реестром акционеров поработали, и с судами. Всё выстроено, как красивый музыкальный ряд.

– Похоже, теперь у нас есть общий предмет интереса…

Бальцерович немного успокоился и, собравшись с мыслями, уселся в глубокое кожаное кресло, постоянно растягивая свою трубку.

– Табакокурение, Миша, – это ритуал, который не терпит нервов и суеты. Ты гробишь здоровье, не получая от этого ни малейшего удовольствия, хотя табак у тебя отличный.

– Не умничай, сам вон сигарету за три затяжки выкурил. Излагай свои умозаключения.

– Смотри, как всё интересно складывается, – Черепанов извлёк из чёрного стакана на столе Бальцеровича остро отточенный карандаш, лист бумаги и начал рисовать. – У компании «икс» возникает острое желание овладеть рынком сбыта газа в нашем регионе. Компания имеет иностранные корни и практически сидит на газовом кране, цены для нее – минимальные. Для достижения цели ей нужно предпринять несколько шагов. Первый – иметь своих людей в местной власти для последующей кадровой революции на областном и городском уровнях. Коммунальные предприятия, облгаз – всё это подминается, ведь мнение местных тоже много значит при выборе кандидатуры. Второй шаг вытекает из первого – необходимо выиграть местные выборы любой ценой. Третий – на этапе подготовки к выборам нужно выбить противника из седла. Самый быстрый метод – лишить его финансирования. Как минимум – задержка до появления новых денег, как максимум – срыв предвыборной кампании. В зависимости от того, как я успею отреагировать, да и сама по себе такая сумма – очень даже неплохой куш. Четвертый шаг, возможно, экспромт, но раз уж так получилось, что рядовых исполнителей пришлось убрать, то было бы неплохо повесить вину за это на меня. В итоге избирательная кампания парализована, руководитель избирательного штаба в полном дерьме как перед своими, так и перед чужими – путь к цели сокращается.

– А ты, друг мой, часом не хватил звёздной болезни и не переоцениваешь ли собственную значимость?

– Вот и ты туда же. Был бы рад, но присутствует ещё и личностный фактор. Мы с Селивановым с давних пор заклятые «друзья», и, зная его мерзкую натуру, могу утверждать, что он ничем не побрезгует, дабы отомстить за своё поражение. Это пятый шаг, может быть, он даже основной.

– Пока логично. А какие основания у тебя считать, что это именно его рук дело?

– Потому что Полина Куртакова звонила в Москву на номер компании «Ингаз», а он там сейчас прибился. Это что, совпадение? Очень уж маловероятно. Потому что, как только она всё провернула руками Царькова, молниеносно перешла работать в банк «Гамма», а это связанный с Селивановым банк. И это тоже не случайность, этот шаг был явно продуман заранее. Потому что они собирались смыться в Россию, когда запахло жареным, и не абы куда, а к своему другу, или родственнику, как она его представила Царькову, – к Серёге Бешеному. О том, доехал бы туда Царьков или нет, я точно не знаю, но сильно сомневаюсь.

– Зачем ему было их убивать?

– Ну, это мы спросим у него лично, когда доберёмся. Ни свидетелей, ни подельников… А деньги? Карточка, на которую их якобы положила Куртакова, тоже не найдена.

Бальцерович распаковал новый телефон и вставил SIM-карту.

– Валентина!

– Да, Михаил Евгеньевич.

– Принеси нам два чая, – Бальцерович отключил связь с секретарём. – От кофе я отказался и тебе рекомендую. Поджелудочная железа – она одна на всю жизнь и восстановлению не подлежит.

Неожиданно отвлёкшись, Бальцерович также неожиданно вернул прежнюю нить разговора:

– Ну, рассказал ты это всё, и что теперь прикажешь делать? Какие предложения?

– Мне необходимо его достать. С тобой рассчитаюсь, врага нейтрализую законными методами. Милиционеры наши в Россию, разумеется, не поедут. У них нет для этого ни оснований, ни возможностей, им нужно его заполучить здесь, тогда дело легче пойдёт. Тебе тоже выгодно его достать. Оставлять такие выпады безнаказанными нельзя, а если твой обидчик замазан в мутной истории, то и бороться с ним легче. Тем более что ты потерял ценного сотрудника. Как видишь, наши интересы совпадают. Кстати, нужно срочно выяснить, кто здесь на него работает. Оставлять у себя в тылу таких людей нельзя – опасно.

– Пока здраво мыслишь, продолжай, Иван Сергеевич. Что ты понимаешь под словом «достать»?

– Он нам нужен здесь, в Лугани. Его необходимо как-то вытянуть сюда. Любыми методами, любой ценой.

– Легко сказать. По своему бизнесу он сюда не приезжает, здесь его адвокаты работают. Всё по почте – я проверял. На переговоры я его тоже не вызову – война как бы не с ним напрямую, всё прикрыто. Сделает удивлённый вид, мол, как вы обо мне такое могли подумать, Михал Евгеньич?! Обидели, напраслину возвели. Как бы извиняться потом не пришлось. Ещё тот артист! А на деле такой жучила. Ему всё целиком нужно, на уступки никогда не идёт. Какой-то личный интерес? Ну, есть у него гостиница в Крыму, в Судаке. Пять этажей, бассейн, парковка – всё для гостей. Там работает его управляющий, по документам всё чисто. Даже если её сжечь, он что, на пепелище приедет? Семьи нет, жена бывшая живёт одна с детьми, знать его не хочет, безмерно благодарна, что квартиру за долги мужа не забрали. Она этого вашего Томенко с каждым Новым годом поздравляет. Думай, Ваня, думай, у меня для него наживки нет. Да и… – секунду поразмыслив, Бальцерович передумал что-то говорить.

Война, в которую его пытался втянуть Черепанов, для того уже неизбежность и факт свершившийся. А вот нужна ли она – и именно в данный момент – самому Бальцеровичу? Затея рисковая. Но ведь тот же Селиванов действует втихую, по принципу: не пойман – не вор. Может, и против него так надо? Цинично, соблюдая конспирацию?

С одной стороны, Селиванова Михаил Евгеньевич ненавидел искренне и от всего сердца, понимая, что тот его душит. С другой стороны, у Бальцеровича был ещё один бизнес, где его фирма и фирма, связанная с Селивановым, успешно крутили деньги, потому что, как две половинки одной детали, были нужны друг другу. И здесь Селиванов вовсе не уничтожал Бальцеровича. Тот, правда, не обольщался и понимал: до тех пор, пока он Бешеному нужен и тот без его фирмы обойтись не может. А если посмотреть на это проще, доход идёт? Идёт. А там посмотрим ещё, кто первый поскользнётся и чья в конце возьмёт.

В этой связи Бальцеровичу припомнился тост про женскую дружбу с его последнего дня рождения.

Змея просит черепаху:

– Перевези меня, сестрица, на другой берег.

– Что ж, садись, дорогая.

И они поплыли. Черепаха плывёт и думает: «Нырнуть бы сейчас, чтобы змею утопить, так успеет же, гадость, ужалить».

А змея тоже мечтает: «Эх, ужалить бы сейчас эту заразу! Так нельзя – пойдёт ко дну, и я вместе с ней!».

И так они благополучно добрались до берега. Так выпьем же за женскую дружбу!

Бальцерович задумался. Он не спеша достал жёлтую пятидесятикопеечную монетку, подбросил, затем поймал и прикрыл рукой. Медленно убрав верхнюю ладонь, Михаил Евгеньевич констатировал: «Решка. Что ж, повезло тебе, Ваня».

Этот суеверный способ принятия решений в равнозначных ситуациях, когда чаши весов замирали в равновесии, Бальцерович пронёс со школьных лет через всю жизнь. Об этом никто, даже из его близких друзей, не знал. И к удивлению самого Михаила Евгеньевича, этот способ его ещё ни разу не подводил. В последнее время он прибегал к подбрасыванию монетки в самых крайних, особых случаях, дабы не докучать всуе своей любимой птице удачи, в которую он в глубине своей сложной души верил и которой был безгранично благодарен, стараясь её всячески оберегать.

 

Глава 13. Кто кому подкидной

Жора никогда не любил утренних совещаний у начальника. Подполковник был «совой» и торчал на работе до глубокой ночи. Иногда даже складывалось впечатление, что Сердюкову не нужны ни семья, ни дети, и дачи у него нет. Вместо того, чтобы радоваться первым шагам внучки, он восседал в своём кресле до полуночи, а в восемь ноль-ноль уже ждал молодежь в своём прокуренном кабинете на ежедневный утренний отчёт.

В этот раз в центре обсуждения продолжало оставаться убийство трёх человек, произошедшее на их земле трое суток назад. Георгий и так по два раза на день докладывал шефу о ходе расследования, но в сухом остатке в распоряжении сыщиков было совершенно немного информации. Да, отработали всех соседей, проживающих в районе убийств. Да, сняли записи со всех камер, расположенных в радиусе четырёх кварталов от мест событий. Да, проверили всех освободившихся ранее из мест заключения на предмет соблюдения режима. Участковые отработали адреса потенциальных претендентов на места в СИЗО, но фактического материала для продолжения расследования пока не было.

– Всё, облажались, пионеры!? – Сердюков лютовал после кратких стандартных докладов. – Чему всех вас там учили? Вы что думаете, что киллер прописан в нашем районе? Может, он ещё и паспорт должен обронить на выходе для остроты ощущений? Кто анализировал сводки по городу? Что говорит агентура? Где ваши хвалёные нестандартные методы!?

– Геннадий Андреевич, ищем, нужно ещё время, – Евстифеев был единственным, кто имел право молвить слово, не рискуя быть пониженным в должности, пока Сердюков метал молнии.

– Жора, пока ты тут заказываешь дополнительное время, убийца преспокойно растворяется в очереди на таможне! По горячему ничего не нашли, полный ноль! Теперь будете «висяки» растягивать, аналитикой заниматься. Это не работа, товарищи офицеры, это уровень практикантов!

– Камеры банков и других учреждений в обоих случаях зафиксировали в районах, расположенных рядом с местами совершения убийств, одного и того же долговязого человека, одетого во всё черное. Временами он исчезает с экранов, потом снова появляется, но маршрут нам понятен. Ничего приметного: чёрные джинсы, чёрная футболка, но качество записи не позволяет идентифицировать внешность. Рост примерно метр восемьдесят пять сантиметров, спортивного телосложения. Сумка через плечо. Руки всегда в карманах, – Евстифеев читал свои записи. – Я уверен, что это не случайно. Расстояние между объектами – около трёх километров. И его появление на соседних улицах совпадает с хронологией событий. Попасть с одного адреса на другой он мог только на автомобиле, который мы на камерах не видим. Наверняка оставил в стороне. Общественный транспорт не рассматривается – не успел бы.

В дверь постучали, и возникшая в дверном проёме радостно улыбающаяся из-под рыжей копны волос физиономия лейтенанта Черненко жизнерадостно доложила, что лейтенант готов предоставить капитану Евстифееву требуемую информацию.

– Ты большой начальник, Жора, тебе носят сводки на оперативные совещания! – Сердюков не упустил возможности слегка уколоть любимого ученика, коим считал Евстифеева и коему тайно симпатизировал, а потому относился к нему с повышенной требовательностью.

В наступившей тишине под прессингом сосредоточенных на нём взглядов Георгий, не теряя спокойствия, внимательно и без торопливости пробежал глазами принесенные ему бумаги, после чего привычно невозмутимо доложил подполковнику:

– Это был таксист.

Евстифеев передал сколотые степлером листы Сердюкову. Подполковник достал из кармана кителя очки и пробежался по тексту. Перед ним были вычерченные маршруты передвижения той ночью всех такси, работавших в городе. Большая аналитическая работа, подкреплённая в итоге справкой об автомобилях, путь которых позволял подозревать в причастности к преступлению либо водителей, либо пассажиров. Маркером были выделены номера автомобилей, имевших паузы в заказах, но только напротив одного – белой «Волги» с номером ВВ 65 32 ОР – стоял прочерк: в интересующий период времени его маршрут выпал из данных диспетчера. Водитель – Илья Плотников.

– Неплохо, ничего не могу сказать, но ещё не факт, может оказаться и обычным совпадением.

– В такое время суток в городе работает ограниченное количество машин, далеко не все рискуют возить пьяную молодёжь.

– Плотников, Плотников… – подполковник тёр лоб, вспоминая нечто, расположенное в глубине ячеек его памяти. – Илья Плотников. Биатлонист, мастер спорта, проходил по делу бригады Лучика-Лученкова. Обвинение не доказало его причастности к эпизодам вымогательства, в двух случаях – со смертельным исходом. Одного пострадавшего связали и оставили в сарае на морозе. Челночник погиб – платить не хотел. Овчинка выделки не стоила. Парень ездил по выходным в Харьков, на Барабан. Магазинчик открыл. Забрали старенький «опелёк», да продать не успели. Вторую жертву, завмага комиссионки, вывезли на дачу и держали в подвале до тех пор, пока муж не заплатил выкуп. Но жену свою он всё равно не дождался – убили выстрелом в сердце. Не судим. Чего ждём?

Брать Плотникова решили вечером, на работе. На площади Свободы таксисты обосновались давно. Предприимчивые кавказцы открыли здесь круглосуточный ларёк с шаурмой и горячими напитками, яркое уличное освещение делало это место безопасным для отстоя, а расположение площади позволяло добраться до ближайших микрорайонов в течение десяти минут. После восьми часов вечера работы «с колёс» практически не было, поэтому на точке постоянно собиралось три-четыре автомобиля службы такси «Экспресс». Около половины одиннадцатого последней в очередь стала «Волга» Плотникова.

– Похож, – Евстифеев перебирал листы с распечатками камер наблюдения и поворачивал их к свету фонарей так, чтобы рассмотреть, не включая освещения в салоне служебной «девятки». – Точно похож! Походка странная, как будто только что с лошади слез, у того на записи такая же.

С интервалом в пять-семь минут три машины, стоявшие перед «Волгой», отбыли обслуживать заказчиков.

– Заказываем, – Евстифеев отключил рацию и положил её рядом с собой. Это являлось условленным сигналом для Черненко, который коротал время в подворотне неподалёку. Для исключения случайностей они должны были сделать несколько заказов, прежде чем подойдёт очередь Плотникова, иначе можно было бы гоняться за ним по злачным заведениям всю ночь. – Так… Девушка, здравствуйте, такси, пожалуйста, на площадь Свободы. Да. Дом четыре, квартира восемь. Одна минута? Спасибо, я уже выхожу, так что пусть не торопится.

Жора и ещё один оперативник, Гена Соколовский, быстро выскочили из салона и нырнули в первый подъезд четвёртого дома. «Волга» не спеша заехала во двор, преодолевая буераки разбитого асфальта, и остановилась в нужном месте. Весело болтая о том, какая же эта Тонька дура, друзья завалились в просторный салон машины Плотникова.

– Какая квартира?

– Восьмая. В горотдел, дружище!

– Отдел чего?

– Как чего, санстанция уже не работает, а кто не спит в это время? Правильно, ментура… Здесь недалеко, ты что, не знаешь? И по пути возле круглосуточного останови.

– Да не вопрос, – Плотников привык, что в такое время суток каждый второй пассажир прокладывал свой путь через магазин. Ещё одна бутылочка пивка вдогонку – таков был типичный ритуал завершения питейного мероприятия.

Вот и Георгий пулей выскочил из такси и быстренько вернулся с пакетом пива.

– Парни будут рады, – обратился он к товарищу, сидевшему сзади.

– Сигарет взял?

– А как же, теперь не забыть бы с них денег сбить. Давай, шеф, веселее, дави на газ! Отработали уже пиво, греется! – Евстифеев обернулся к Гене с бутылкой пива в руках. – Будешь?

– Да подожди, сейчас приедем, чего светиться?

– Ну, как скажешь… – Жора поставил бутылку в пакет, звеня стеклом.

Через несколько минут такси подъехало к зданию управления.

– Поворачивай во двор, там ворота открыты, – Жора пальцем указал направление движения.

Плотников нехотя включил первую передачу. В другом случае послал бы клиента пешком идти, особенно такого, но ладно, не стоит скандалить с ментами. «Волга» заехала во двор и остановилась возле служебного входа.

– Сколько с нас? – Евстифеев полез в задний карман брюк за бумажником.

– Восемнадцать, – недолго думая, ответил шофёр.

– Ох, и дерёте вы по ночам, дармоеды… – Жора достал сотню. – Сдача будет?

– Поищем, – Плотников включил в салоне свет и достал блокнот с мелкими деньгами.

Жора резким движением выдернул ключи из замка, а Гена сзади обхватил Плотникова за шею.

– Не дёргайся, руки на руль… – Гена тихо шептал водителю на ухо, и это прозвучало убедительно.

Евстифеев вышел из машины и подошёл к водительской двери.

– Мужики, вы чего? Я скину, можно бесплатно… – Плотников не понимал, что происходит.

– Дурик, ты же не на «малину» приехал, это милиция, ты нам веришь?

Дальнейшие события развивались в жанре классической разработки.

В кабинете Евстифеева собрались все причастные к этой теме опера, Сердюков вошёл последним, громко хлопнув за собой дверью.

– Ну наконец-то… – подполковник отодвинул стул и сел напротив подозреваемого. Слегка пригнувшись, чтобы видеть глаза сгорбленного и глядящего себе под ноги таксиста, Сердюков дважды щелкнул пальцами, обращая на себя внимание. – Сюда смотри! – и показал на свои глаза, выражавшие злость и решительность, присущую только человеку, уверенному в своей правоте.

«Сейчас его давить, давить морально и фактами. Пока в себя не пришёл, через час будет уже поздно. Пусть даже мы ошибаемся, есть всего час. Выдержит прессинг – значит, не он».

Развивая свою стратегию, Сердюков продолжил допрос:

– Догадываешься, почему мы тебя в гости позвали?

Плотников, не поднимая глаз, тихо ответил:

– Да, догадываюсь. Я её случайно…

– Кого? – Жора достал из стопки чистый лист бумаги и карандаш и приготовился записывать.

– Кошку.

В кабинете воцарилось молчание.

– Кошку вчера задавил на проспекте. Переехал, как тюбик с пастой, кишки по асфальту в разные стороны. А она, видать, хозяйская, породистая, стоит немало. Что, много дадут? – опытный Плотников удержал удар и не проиграл в первом раунде, к чему, впрочем, сыщики были привычны. – Холёная живность была, пушистая.

Георгий бросил ручку о стол так, что она улетела под стол Соколовского.

– Шутить изволите, Плотников? Молодец, хорошо начал. Уверенно.

– Пиво собирались пить? Вот и пейте, я за рулем не употребляю.

Евстифеев перехватил взгляд Сердюкова и уступил ему инициативу.

– Плотников, я уже девять лет жду этого дня. По делу завмага, которую ты замочил, появились новые обстоятельства. Теперь у меня есть показания двух твоих корешей, которые за тебя тарабанят срок. Нос и Сява. Помнишь? Видать, накуролесили парни на зоне, если через столько лет согласились тебя сдать.

– Не бери меня на понт, гражданин начальник, уже сколько лет прошло? Все сроки давности вышли. И суд всё определил, – Плотников не собирался сдаваться.

– Наша песня хороша – начинай сначала. Новый суд – это не проблема, ты же понимаешь. А пока будешь в СИЗО ожидать, выяснится, что ты закрысятничал шкатулку с драгоценностями завмага. Твои подельники уже хорошо знают законы воровские. Поговаривают, в отрицательных ходят. Как думаешь, долго просидишь?

– Какие ценности? Чё вы мелете, начальники?

– Те самые, которые тогда так и не нашли. Не ломай комедию, Плотников!

Спустя два часа сорок минут непрерывного монолога Сердюкова о тонкостях дела девятилетней давности боевой дух Плотникова заметно упал.

– Тебе всё равно сидеть, вопрос в том – за что и в каком статусе, – Сердюков в очередной раз закурил. – Я предлагаю тебе героическую статью – 115. Только есть тонкость. Два и более человека, да ещё и по заказу…

– Я не убивал, это Нос.

– Что ты, Илья, Нос срок тарабанит за твои прошлые дела, я о твоих свежих выступлениях.

Плотников изменился в лице, но сразу же взял себя в руки – только Жора и Сердюков заметили, как его передёрнуло.

Евстифеев достал из ящика папку с фотографиями и протоколами осмотра мест преступления и передал её Геннадию Андреевичу.

– Смотри, Илья! Девять лет назад камер видеонаблюдения не было в таком количестве, как сейчас. Два дня назад ты аккуратно шифровался, шёл пешком – вот ты возле банка по проспекту Освободителей, 31. Смотри на время. Через одиннадцать минут ты прошёл мимо офисного здания по проспекту Освободителей, 23 – как раз два квартала обычным шагом. Вот вид с противоположной стороны улицы – это камеры торгового центра. Проходит ещё семь минут – это ты заходишь в подъезд дома номер 16. «Субару» синюю видел справа на площадке? Представляешь, её хозяин такой продвинутый оказался, видеорегистратор установил, но ты в темноте его, конечно, не заметил. Теперь только быстро отвечай: к кому шёл?

Лоб Плотникова покрылся многочисленными капельками пота; пытаясь укротить мелкую дрожь в руках, он изо всех сил сжал кулаки. Во рту пересохло, глаза резало от густого табачного дыма, висевшего в кабинете, – приоткрытое окно не помогало.

– Ты выше третьего не поднимался! Ну! Говори! – Сердюков перешел на крик.

– Девятая квартира.

– Как зашёл?

– У меня ключ был.

– Дальше! – Сердюков метался по кабинету, держа руки в карманах брюк. Китель висел на стуле.

– Дальше вы всё видели, всё на фотографиях.

– Откуда у тебя ключ?

– Заказчик передал, – Плотников вытер нервную испарину со лба ребром ладони.

– Кто?

– Я не знаю, я его не видел, всё по телефону, при помощи SMS-сообщений.

– Как передал?

– Через камеру хранения. Мне пришло сообщение с номером ячейки и кодом. Камера на железнодорожном вокзале. Её номер шестьдесят семь.

– От второй квартиры тоже ключ был? – Жора поддержал темп допроса.

– Нет, там я в дверь должен был позвонить.

– И?

– Открыл не тот, что был на фотографии, так что пришлось его первым уложить.

– А если бы адресом ошибся?

– Не ошибся, я проверил. Тот, кого я искал, в зале сидел рядом с батареей.

– Где пистолет?

– В колодце.

– Адрес? Точный адрес! – Сердюков уже показывал пальцами на трёх оперов, и те, понимая, что сейчас поедут доставать оружие, начали собираться.

– Я не помню, на улице Шмидта, где-то посередине.

– Так, Гена, Юра, берёте «газель», едете туда. Ишков, ты организуешь аквалангиста, видеокамеру не забудь и фонари!

– Может, подождём хотя бы до рассвета? – Ишков ещё втайне надеялся попасть сегодня домой.

– Уже светает, давай, дуй в школу милиции, они на казарменном положении, там тебе найдут специалиста, – подполковник поймал кураж и не собирался останавливаться – теперь каждая пауза была бы на руку Плотникову, который в любой момент мог замкнуться и передумать говорить, а невыясненным оставалось ещё множество вопросов.

– Как ты связывался с заказчиком? – Евстифеев изрисовал весь лист бумаги, лежащий перед ним, каракулями, понятными только ему одному.

– Никак. Один раз он мне звонил, номер не определился. Передал привет от Носа, сказал, что дело верное, денег отвалят, как положено. Предоплата. Риска никакого, людей искать не будут. Я потом к Носу посылал гонца с «гревом», так он подтвердил, что уважаемые люди ищут человека с твёрдой рукой.

– Долго думал?

– Нет. За такие бабки стоило.

Улица Шмидта проходила через частный сектор на самой окраине города – дальше была только лесопосадка. Местные всякое видели на своём веку, но никогда ещё среди ночи в колодец не опускали человека в таком странном резиновом костюме.

С рассветом баба Шура вышла с древним оцинкованным ведром набрать воды для кухни и застала возле колодца целую демонстрацию из каких-то молодых людей. Она уж было собралась построить их своим зычным голосом, но вовремя заметила, что те приехали на синеньком автобусе с надписью «Милиция».

– Чего ищете, сынки? – Шура поставила ведро на землю и делово воткнула руки в бока.

– Да ничего, бабушка, не волнуйтесь, ничего вредного не нашли, – ответил один из парней, уставившийся на неё красными от бессонницы глазами.

– Так вы, милки, всю воду перекаламутите, это что ж мне теперь за ней за тридевять земель ходить?

– Пока придётся, а далеко идти?

– Там, за поворотом, балка, дорога вниз уходит, – баба Шура показала рукой в сторону леса, – там и находится наш второй колодец.

Тот, который разговаривал с бабкой, заглянул в колодец и крикнул:

– Прапорщик, поднимайся! Достаём его, парни… – трое курсантов потянули страховочный трос, переброшенный через бревно, на которое наматывалась цепь.

Замёрзший прапорщик в водолазном костюме, чертыхаясь, перевалился через бетонное кольцо колодца на землю:

– Его там нет. Точно нет. Я уже окоченел весь.

– Отогревайся, – Ишков подал термос с чаем, – там ещё один колодец есть.

– Вот демоны! И туда полезете? Дайте хоть воды набрать, окаянные!

– Мы вас даже подвезем, садитесь.

Поиски пистолета во втором колодце завершились удачей при первом же погружении, и группа с главной уликой отправилась в горотдел.

«Вот теперь можно сказать: раскрыли…» – Ишков набрал номер Сердюкова, чтобы доложить об окончании поисков оружия.

 

Глава 14. От сумы и от тюрьмы…

Черепанов примчался в горотдел через двадцать минут после звонка Сердюкова.

Евстифеев жевал бутерброды, на столе для совещаний стоял электрический чайник и лежали начатая упаковка с рафинированным сахаром и песочное печенье. Атмосфера в кабинете подполковника никак не соответствовала правилам субординации, но Черепанов сразу понял, что тому были свои причины.

– Заходи, – Сердюков подвинул стул Ивану.

Не спеша потягивая из громадной кружки горячий чай, Геннадий Андреевич хитро посмотрел на Черепанова:

– Машину патрульную обещал, помнишь?

– Конечно, и не отказываюсь от своих слов, вас можно поздравить? – Иван боялся уже верить в то, что его проблемы наконец пойдут на убыль.

– Нас – да. Тебя – пока не знаю. Воришка найден, его подельница – тоже, если бы ты не влез со своей самодеятельностью, может, были бы живы. Убийцу их мы тоже уже нашли, – подполковник откинулся на спинку кресла, устало затягиваясь сигаретой. – Им сейчас занимаются, оформляют, главное – оружие удалось отыскать.

– И кто же он? – слегка обескураженный столь быстрой развязкой, Черепанов не скрывал любопытства.

– Теперь – таксист, в прошлом – спортсмен, как и многие из наших «бригад», – не мне тебе рассказывать, – стреляет метко – биатлонист. Всё сложилось, только тебе, наверное, важно знать, кто заказал? – Сердюков вопросительно посмотрел на Черепанова. – Жора, прокрути-ка ему кино на компьютере, а то я сейчас опять что-нибудь не то нажму.

– Подсаживайтесь поближе к монитору, Иван Сергеевич, – Евстифеев подвигал мышкой и включил чёрно-белую запись камер видеонаблюдения железнодорожного вокзала. На экране возникла картинка не самого лучшего качества (из-за скудного освещения), но лица людей, проходивших между стеллажами камер хранения, были видны отчётливо.

– Пришлось за несколько дней записи пересмотреть. Нас интересует камера № 67, за трое суток этой ячейкой пользовались два человека, взгляните на них… – Жора включил перемотку и на нужной минуте опять поставил на воспроизведение. – Это Плотников, которого мы взяли сегодня ночью, он исполнитель. Видите, достаёт из ячейки пакет с авансом и ключом от квартиры Куртаковой. Теперь отматываем немного назад: вот он, тот, кто может быть заказчиком или как-то связан с ним. Посмотрите внимательно.

Жора выделил мышкой часть кадра. На мониторе появилось лицо человека, положившего «передачу» в камеру, и увеличил его – это был начальник службы безопасности СФТ-банка Константин Юрьевич Деревянко.

– А чего ты в лице изменился, Ваня? – от Сердюкова не ускользнул этот факт. – Или знаком он тебе? – подполковник говорил с ярко выраженным сарказмом.

– Это начальник охраны банка Портного, из которого и вынесли деньги, – не колеблясь ни секунды, ответил Черепанов.

– Вот именно, Иван, это Костя Деревянко, из наших. Ушёл в отставку по возрасту и устроился охранять буржуинское золото. Сразу предвосхищаю твой вопрос – он не заказчик, человек порядочнейший – мы с ним уже побеседовали. В тот день шеф дал ему пакет и поручение – положить в камеру хранения и записать номер ячейки и пароль, что он и выполнил.

– Портной?! Сам? Лично?

– Ну, тебе виднее, кто там главный, но мы выяснили, что Портной Семён Григорьевич.

– А я думал, Селиванов… Да нет, Семён хитрец, конечно… Но организовать убийство… Реально он трус, он не смог бы…

– Опять ты в свои дебри лезешь! Есть факт: три трупа, убийца, оружие и человек, который за всё это заплатил, – какие же тебе ещё за аргументы нужны? Мы едем к нему. Давай без шума и пыли, проведёшь нас к нему в кабинет, ведь люди, которые с тобой, у него подозрения не вызовут.

– Не самая почётная миссия… – Черепанов был травмирован этим открытием – Семён оказался предателем.

Чтобы не вызывать подозрений, Сердюков и Евстифеев отправились в СФТ-банк на машине Черепанова.

Иван ехал за рулём молча. «Столько лет вместе… И смотри, как он, гад, маскировался, ни разу себя не выдал. Что за нутро должно быть у человека, чтобы жить на два фронта? И ведь нервы у него ни к чёрту, может, из-за этого? Разведчик из него никудышный, слаб. Что он ещё мог знать такого, что пригодилось бы Селиванову? Да всё, что связано с финансами избирательных кампаний. Списки волонтёров мог видеть, штабную структуру – так это не тайна, у всех одинаково, только названия должностей разные – у кого звеньевые, у кого лейтенанты и капитаны, как в армии. Распределение бюджета, кому и сколько платим, все контрагенты – от рекламщиков до прессы. При определенных обстоятельствах такая информация может дорого стоить. Да… теперь мы очень уязвимы, придётся на ходу многое менять».

– Мы к Семёну Григорьевичу, – на этот раз охранник на служебном входе узнал машину Ивана и кивнул в ответ. – Это со мной.

– Вам на какое время назначено? – секретарь Портного вежливо поинтересовалась, соблюдая правила этикета.

– На сейчас! – Иван без стука вошёл в кабинет управляющего, и следом за ним проследовали Сердюков и Евстифеев. Черепанов без приглашения хозяина кабинета плюхнулся в кресло и шумно выдохнул.

– Здравствуйте, Иван Сергеевич, – присутствие посторонних людей и бесцеремонность Черепанова сразу сбили Семёна Григорьевича с толку, и он обратился к Ивану на «вы». – Неожиданный визит, но всё равно я рад, очень рад.

Портной встал из-за стола и подошёл к Сердюкову, протянув руку:

– Портой, Семён Григорьевич. А с вами мы встречались, вы из милиции, – обратился он к Евстифееву. – Что-то прояснилось по нашему делу? Ты чем-то расстроен, Иван?

Портной уселся на своё место.

– Семён Григорьевич, наша встреча носит официальный характер, поэтому я должен представиться: подполковник Сердюков, – Геннадий Андреевич показал удостоверение.

– Да я верю, мы с Иваном Сергеевичем сами пришли к вам с просьбой о помощи, какой тут официоз может быть? – в голосе Портного начало проступать волнение. Он вопросительно посмотрел сначала на Ивана, потом на Жору.

– Два дня назад вы посылали своего начальника службы безопасности на вокзал оставить пакет в камере хранения. В камере № 67. Код: И 341. Что находилось в пакете, и кто должен был его забрать? – Сердюков сходу ударил вопросом в лоб.

Семён некоторое время молча сидел за столом под пристальными взглядами своих гостей, потом открыл один из выдвижных ящиков и медленно достал из упаковки таблетку, которую положил под язык.

– Там были деньги. Меня попросили передать – один старый знакомый попросил о помощи. Я не знаю, кто должен был забрать. Но как это вам поможет в расследовании?

– Нам можно уже не помогать: всё, что требуется, мы уже выяснили, теперь вы себе помогайте, Семён Григорьевич, – Евстифеев раскрыл папку и достал листы бумаги для ведения записей.

Портной снял пиджак, повесил его на спинку кресла и грузно свалился в него, обхватив голову руками.

– Я знал, я знал, что этим закончится…

– Кто этот ваш знакомый? – спросил Сердюков. – Нас интересуют все подробности.

– Сергей Николаевич Селиванов.

– Он же – Бешеный? – Жора стал быстро записывать карандашом.

Портной умоляюще смотрел на Ивана, как будто желая оправдаться за те слова, которые он говорит, но лицо Черепанова не выражало ровным счётом ничего. Ни поддержки, ни сожаления, ни ненависти.

– Послушайте, я никого не убивал, я ездил с Иваном Сергеевичем, он подтвердит, ведь правда? – Портной не сводил с Ивана умоляющих и ещё сохраняющих надежду глаз.

– Своими руками вы, конечно, никого не убивали – это факт, но у следствия есть основания подозревать вас в организации убийств. Тому есть все основания, – Сердюков чеканил каждое слово.

– Я вас умоляю! Какой из меня заказчик? Что они мне плохого сделали? – голос Портного начал дрожать. – Если бы я знал о том, что всё это случится, я первый бы предотвратил.

– Семён Григорьевич, мы не просили вас удаляться в плоскость предположений. В ваших же интересах рассказать всё в подробностях, а мы потом квалифицируем ваши действия, не тяните время, – Геннадий Андреевич не терпел эту стадию допроса, когда подозреваемый ударяется в слёзы, пытаясь оправдаться и доказать свою невиновность, вызвать жалость. Поэтому подполковник всегда старался проскочить этот этап побыстрее. Редко кто из его клиентов, в первый раз попавший в подобную ситуацию, обошёлся без истерик. Портной же по своему психологическому типу не был исключением – Сердюков про себя это отметил.

– Да, я имел бизнес с Селивановым. Это давняя история, ещё со времён, когда он работал у Семёна Жуковского. После скоропостижной смерти Семёна Борисовича Сергею досталась доля в том банке, которым владел его бывший шеф. Причём – немалая доля. Он не знал, что с этим делать, как правильно управлять. Обратился ко мне за помощью. Тогда кредитование только входило в нашу жизнь, и мне удалось поставить работу так, что банк стал развиваться намного быстрее других. Потом мы выжили одного акционера, купили его акции. Доля Селиванова стала ещё больше, и мне кое-что перепало.

– Вы же не имеете и не имели активов в банках, – Жора произнёс это, не отрывая глаз от своих записей и продолжая конспектировать, – всю собранную информацию он хранил в уме.

«Молодец, Георгий, отработал банкира», – Сердюков был доволен подчинённым.

– Я не на себя оформил, а на двоюродную сестру, – Портной распустил узел галстука, хотя в кабинете неутомимо работал кондиционер и было довольно прохладно.

– Софья Иосифовна Безель, владеющая двадцатью процентами банка «Гамма»? – Евстифеев молниеносно выудил нужную фамилию из своего блокнота.

– Оказывается, вы всё знаете, может, я тогда лучше на ваши вопросы отвечу?

– Нет, нет, не стоит. Мы готовы вас выслушать до конца, – Сердюков немного смягчил тон и убавил суровости, боясь спугнуть разговорившегося банкира.

– Да, на Софу оформил, сами понимаете, и ещё она тогда без работы была. Ну, практически без работы: так, сдавала отчёты для коммерсантов – в общем, несерьёзно. А специалист Софочка очень хороший, поверьте мне, она заслужила. Она потом перешла туда работать, и ни у кого не было к ней претензий! Она очень трудолюбивая… – Семён Григорьевич, волнуясь, достал из кармана брюк измятый платок и принялся тщательно вытирать испарину со лба.

– Вы контролировали состояние дел в банке? – Евстифеев вернул Портного в русло разговора.

– Контролировал, конечно, консультировал, помогал. Но бумаг никаких не подписывал. Можно считать, просто Софочке помогал.

– И Селиванову, – Сердюков оборвал банкира на вдохе.

– Да нет, больше Софочке.

– Вы начали с того, что Селиванов не разбирался в финансах… – Жора вернулся к своему предыдущему листу с записями.

– Ну, если так угодно, а что в этом предосудительного?

– Ничего, кроме того, что вы волнуетесь и даёте противоречивые показания, – констатировал Евстифеев.

– Это уже показания? – на Портного накатилась вторая волна паники и страха. – А как же процедура, адвокаты, ну и всё такое?..

– Семён Григорьевич, вы можете стать в позу и требовать соблюдения всех формальностей, но если вы считаете себя невиновным, то чего же вам бояться? А время сейчас дорого. Переубедите нас, может быть, вам повезёт, и следствие пойдёт по другому пути, а вы останетесь всего лишь свидетелем. Мы дали вам шанс. Мы готовы вас выслушать – это в вашей ситуации огромная преференция, так как факты свидетельствуют об обратном. Пока что вы – подозреваемый. И дело нешуточное – три трупа, – Сердюков терпеливо разъяснял ситуацию Портному, при этом сочувственно кивая головой. – Можем, конечно, соблюсти, как вы говорите, процедуру и проследовать к нам прямо сейчас, оформим задержание, как положено. А уж там – вызывайте адвоката, делайте, что хотите. Право ваше.

На столе управляющего зазвонил телефон, и Портной, не ожидая, пока трубка сообщит ему причину звонка, отрубил: «Я занят. Меня нет ни для кого».

– Я понял, я понял… – Семён, когда волновался, начинал частить при произношении слов и часто повторяться, что Иван подмечал за ним не раз. – Нет, вы правы, чего мне бояться? Мне нечего бояться, я обо всём расскажу, расскажу сам, я не подозреваемый, я не знал о том, что этот гад затеял…

За всё время разговора, с момента появления в кабинете Портного, Черепанов не проронил ни слова.

«Таким дрожащим и испуганным я тебя никогда ещё не видел, Семён, – думал он, глядя на потеющего финансиста. – Несколько минут разговора – и вон какие факты открываются. А если тебя прижать, да так, чтобы твоё гнильё вылезло, как паста из тюбика, что ещё всплывёт?»

– Продолжайте по порядку, без лишних эмоций, мы ваше состояние хорошо понимаем, – Сердюков направил Портного в нужное русло.

– Сергей Николаевич попросил передать через камеру хранения пакет для какого-то своего товарища, у меня не было никаких подозрений, я же говорю: даже не знал, кому он предназначен. Да и на каком основании было ему отказывать, если не быть в курсе его замыслов?

– Вы сами упаковывали посылку? – Жора продолжал записывать.

– Сам.

– Как выглядел контейнер?

– Коробка из-под детской обуви, внутри свёрток.

– Какая сумма?

– Двадцать тысяч долларов.

– Это всё? В коробке больше ничего не было? – Сердюков ускорял темп вопросов, не давая Портному сосредоточиться.

– Да, конечно, я больше ничего…

– Зачем вы положили туда ключ от квартиры Куртаковой?

Семён Григорьевич закрыл лицо руками, пытаясь скрыть своё смятение, но этим добился обратного эффекта.

– Селиванов приказал…

– Как это – приказал? Он что, может вам приказывать? – искренне удивился Геннадий Андреевич.

– С некоторых пор – да.

– Поясните, ваши с ним высокие отношения пока не вписываются в наши представления о том, как общаются компаньоны, – не терял темп Сердюков.

– У Софочки образовалась недостача. Очень большая недостача. Мы бы не расплатились, даже если бы всё продали и жили на улице. Я имел большую глупость посоветоваться с Селивановым. Конечно, мы нашли решение, но ведь это деньги акционеров. Я был вынужден оказывать ему помощь здесь, в Лугани, иначе Софочка села бы в тюрьму, а она такая неприспособленная – это была бы для неё смерть.

– Как ключ оказался у вас?

– А он у меня всегда и был. В своё время Селиванов помог Полине деньгами на покупку квартиры, и они там иногда встречались. А запасной ключ у меня хранился. Иногда он его брал, но всегда возвращал. Очень любил нагрянуть неожиданно и требовал, чтобы она его всегда ждала. Никогда не предупреждал и был в ярости, если не заставал её дома.

– Куртакова работала у вас в СФТ-банке.

– Работала. Точнее сказать, имитировала работу. Я не мог ему отказать, хотя толку от неё не было никакого.

– И после пропажи денег сразу же перешла в «Гамму», – Сердюков поднялся из кресла и начал ходить по кабинету, сложив руки на груди.

– Да, я давал ей зелёный свет во всём. Селиванову даже не нужно было об этом каждый раз говорить, это как бы и так подразумевалось её статусом.

– Значит, вы знали о том, что планируется афера с выносом денег из вашего хранилища, – тон Сердюкова резко изменился, слово «знали» он сказал не вопросительно, а утверждающе.

Таблетка из упаковки сердечного лекарства упала на пол. Дрожащими руками Семён Григорьевич достал следующую. Он запил пилюлю залпом, несколькими глотками осушив стакан воды до дна. Левой рукой при этом Портной держался за сердце.

– Поверьте, я не знал обо всех этих подробностях. Полина всё делала сама, мне нужно было лишь открыть на имя Антона ячейку и в некоторых эпизодах быть невнимательным.

«Ты чудовище, Семён… Пришел бы, сказал, что у тебя такие проблемы. За столько лет я тебя так и не узнал…» – до сих пор Иван сидел молча, поражаясь пропущенному в самом незащищённом месте удару.

Сердюков подошёл к столу управляющего, опёрся двумя руками о его край и спросил, слегка подавшись вперед:

– Сколько вам перепало из украденных денег?

– Ни копейки. Он обещал, что после того как Полина переведёт деньги, он оставит нашу семью в покое и больше не будет обращаться с щекотливыми просьбами.

– И что, где карточка? – Геннадий Андреевич не отходил от стола.

– Насколько я знаю, она уже у Селиванова, Полина её должна была экспресс-почтой отправить.

– Куда?

– В Москву, разумеется. Он сейчас там осел. В какой-то влиятельной газовой структуре.

– Как вы с ним поддерживали связь?

– По скайпу.

– Вы знали, что Селиванов в розыске? – спросил Евстифеев.

– Догадывался. Чтобы так неожиданно схорониться – для этого нужны веские основания. Он всё бросил и уехал в Москву, хотя нет, сначала куда-то за границу, потом некоторое время его было не видно и не слышно. Я успокаиваться стал, поверив, что наконец-то он исчез и из моей жизни… Грешен, даже надеялся на то, что неприятности доведут его до гробовой доски. Но – не сбылось…

– Скажите, Семён Григорьевич, а не планировал ли он со временем вернуться в Украину? Может быть, нелегально, ведь дела у него тут остались? Бизнесы разные, гостиница в Крыму, банк опять же…

– Нет, нет, что вы, – ответил Портной Жоре, – скорее всего – нет. Он меня в свои планы вообще не посвящал. Я о Москве-то случайно узнал, когда мне позвонили из «Ингаза». Вначале он исключительно с мобильного звонил. И как-то через Прибалтику, так что даже невозможно было определить, где он на самом деле находится.

– Нынешний его номер у вас записан?

Портной вытащил телефон из кожаного чехла и, порывшись в записной книжке, продиктовал номер российского мобильного оператора.

Жора утвердительно кивнул Сердюкову – это был именно тот номер, на который Полина Куртакова звонила из своей машины после допроса.

Офицеры подошли к Ивану, и Сердюков в полтона, так, чтобы не услышал Портной, пивший в этот момент воду, сказал:

– Ну и повезло ж тебе, Черепанов. Банкир твой размазней оказался, теперь хорошо бы придумать, как твоего другана Селиванова из Москвы выковырять.

– Пока его там найдут, пока задержат, пока экстрадируют – месяцы пройдут. Да и не факт, что это произойдёт. У него ведь тоже наверняка отходные пути продуманы.

– Пусть банкир вызовет его сюда, – Жора говорил шепотом, чтобы Портному не было слышно.

После короткого совещания вдали от стола Портного Евстифеев продолжил:

– Семён Григорьевич, есть все основания считать вас как минимум соучастником тяжкого преступления. Вы сейчас так обтекаемо описали события, чтобы главным подозреваемым сделать Селиванова. Возможно, в ваших показаниях и имеется резон. Однако в его отсутствие основным фигурантом становитесь вы, Семён Григорьевич. Поэтому именно в ваших интересах помочь нам под любым благовидным предлогом вызвать Селиванова в Украину.

– Молодой человек, если он так легко разделался с женщиной, с которой спал, что же ожидает в этом случае меня? Вы только представьте себе это в красках. Я уже представил.

– Стало быть, вы отказываетесь нам помогать? – Сердюков в этой постановке исполнял роль «плохого полицейского» и давил Портного резкими вопросами.

– Селиванов, конечно, подлец, но он всё же не лишен сентиментальности, – Портной начал понимать, что иного выхода, кроме как помочь выманить Селиванова, у него нет. – Кроме финансовых дел у него здесь осталось ещё кое-что. Вернее, кое-кто.

«Ты сегодня не перестаёшь меня удивлять, Семён Григорьевич», – Черепанов слушал внимательно, не понимая, куда тот клонит.

– У него в Киеве сын есть внебрачный. И он ребенка ещё ни разу не видел за три года, с того момента, как уехал. Он даже, кажется, и не знает о нём.

– Семён Григорьевич, отнеситесь к тому, что я сейчас скажу, спокойно, – подполковник старался быть мягким. – Для вашей же безопасности лучше будет вас задержать.

– Когда? На будущей неделе? Если к тому времени не удастся выйти на Селиванова? – Портной не хотел верить и понимать услышанное и пытался потянуть время, выпалив целый залп бестолковых вопросов.

– Задержание оформим прямо сейчас, но вы не волнуйтесь, наручники никто на вас надевать не станет – просто выйдем все вместе, – Сердюков был терпелив и строг одновременно.

– Но это пятно. Пятно в биографии на всю жизнь, – Портной побледнел, – и я не смогу… Двери всех банков будут для меня закрыты отныне и до конца моих дней, – платок банкира был уже похож на ветошь для протирки ружейного ствола, – искомканный короткими толстыми его пальцами платок был пропитан потом его страха, прожеван и выплюнут беспощадной фортуной, которая на этот раз-таки повернулась к нему тем самым своим тухесом.

– Зато это ваш единственный шанс отсрочить конец своих дней и дать ему возможность наступить естественным путём. Уж поверьте, лучше пятно в биографии, чем дырка в голове. Да и потом остаётся шанс, если поймаем Селиванова, снять с вас вину. В данной ситуации мотивов убрать вас у него куда больше, чем было по отношению к тому же Царькову. Не бойтесь, никакие ужасы, о которых вы наслышаны и насмотрелись в фильмах, в нашем СИЗО вас не ожидают, слово офицера. Мы разрешим вам также пользоваться телефоном, – подполковник знал, что очень важно дать Портному надежду на возможность положительного для него исхода, и удовлетворённо отметил, что сам Семён Григорьевич уже начинает потихоньку привыкать к новым обстоятельствам своей жизни.

 

Глава 15. Между двух зол

– Здравствуйте, Маргарита! – дверь чёрного «мерседеса» открылась беззвучно, и оттуда появился респектабельного вида зрелый мужчина в дорогом, идеально сидящем на нём костюме.

– Меня зовут Михаил Евгеньевич, – Бальцерович протянул руку женщине, – я сам переживаю, понимая, что знакомиться на улице не совсем прилично. Но здесь нет человека, который мог бы меня вам представить.

Маргарита, вопросительно глядя на незнакомца, взяла на всякий случай сына за руку:

– Чем обязана, мы не знакомы, и знакомиться с вами я не собираюсь.

– Понимаю ваши сомнения, – запасшийся терпением Бальцерович излучал сплошное дружелюбие и не реагировал на холодок в голосе Риты. – Не подумайте чего плохого… Я товарищ Ивана Сергеевича Черепанова, в Киеве по вопросам бизнеса, а он попросил разыскать вас и передать вот это, – Бальцерович достал из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул его Маргарите.

– Что это? – Рита не решалась брать конверт, по-прежнему находясь в замешательстве.

– Путёвка на двоих в Кисловодск, для вас и вашего сына, ведь неспроста его зовут Иваном?

– Вы слишком учтивы для бандита и уж чересчур щедры для состоятельного человека. И при чём здесь имя моего сына? Я вас не знаю, вы по-шпионски подкараулили меня возле детского сада – всё это выглядит слишком сомнительно. Да мы и не можем принять столь дорогой подарок. Это не в моих правилах, – Маргарита напустила холодную маску официальной суровости, но Бальцеровича это не очень испугало, к такому повороту он был готов.

Ему нужно было заполучить её уши ещё хотя бы на две-три минуты. В молодости он научился «укатывать» самых неприступных и принципиальных чиновников. А тут интересная женщина, которая, в конце концов, не сможет не оценить его обаяние, остроумие и интеллект.

– Знаете ли, у Ивана Сергеевича сейчас очень сложный и напряжённый период, много работы, много непростых проблем, но тем не менее его очень тревожит, что мальчик часто болеет. Простите, конечно, но это не моя инициатива. Просто он попросил помочь с путёвкой, поскольку у меня собственная туристическая компания имеется, может, слышали – «Там, де нас нема». Да, это не только песня…

Мальчик, стоя за маминой спиной, постоянно оттуда выглядывал. Всё его внимание было сосредоточено на идеально чистом, лакированном автомобиле, сквозь открытую дверь которого виднелся безукоризненный бежевый салон.

– Нет, нет, не уговаривайте, это не рассматривается, – неприступная Маргарита продолжала стоять на своём.

Но незнакомец оказался весьма выдержан, не проявлял агрессии, не давил, и она постепенно начала успокаиваться.

– Могу я вас подвезти? – Бальцерович ещё больше приоткрыл дверь машины, из салона которой исходила приятная прохлада кондиционированного воздуха.

– Спасибо, но нам недалеко, мы живем в квартале отсюда.

– Да я знаю, но врываться к вам в дом было бы ещё более неприлично, вот я и рискнул повстречаться с вами здесь. Давайте я вас провожу. Ах да… – Бальцерович открыл багажник и достал пакет с логотипом популярного детского магазина. – Иван Сергеевич просил также этот костюмчик передать, наверняка климат Кавказа будет ребёнку полезен, но там по вечерам может быть прохладно.

Искренность Бальцеровича потихоньку начала растапливать Ритин лёд.

– Вы всё обо мне знаете, а я о вас – ничего. Как вы садик отыскали?

– Совершенно ничего сложного: мальчик носит очки, мне Иван говорил, а детский сад для детей с осложнениями зрения, или как он правильно называется… он совсем рядом. И внешность вашу он тоже мне описал довольно подробно и ярко. Простите, но спутать вас с кем-либо другим просто невозможно, таких женщин больше не бывает, – Бальцерович протянул пакет с детскими вещами. Он знал, что опытные женщины не особо верят в подобные комплименты, но тем не менее они им очень приятны.

Рита, смутившись, приняла-таки подарок, но к машине по-прежнему не приближалась.

– Передайте ему спасибо от нас, не нужно было…

– Передам, конечно. Я ценю вашу воспитанность и следование правилам хорошего тона, но вы всё же присаживайтесь, пожалуйста, уж лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Рита с малышом сели в машину, и расстояние в два квартала было преодолено за считанные минуты.

Бальцерович первым вышел из авто и галантно открыл молодой маме дверь.

– Тут ещё такое дело… Иван просил, чтобы вы устроили ему встречу с Сергеем Николаевичем, – несмотря на шаткость контакта, Бальцерович, будучи хорошим психологом, выложил всё без обиняков и не ошибся.

Уже прошло три года с того времени, как Маргарита, познавшая счастье материнства и горечь одиночества, поменяла в Киеве квартиру и работу, твёрдо дав себе слово забыть всю ту грязь, в которую её втянул Селиванов. Поначалу всё вокруг, что ни возьми, то и дело назойливо напоминало ей о тех событиях. Одежда, в которой она пришла на то злополучное свидание, тротуар, по которому потом брела, даже фасады домов и название улицы, – всё так или иначе будоражило её память, нагоняя тоску. И Рита решилась на кардинальные меры: подала своё резюме в несколько солидных столичных компаний, где имелись вакансии в юридических службах, благо, образование позволяло. Маленький Ваня к тому времени уже подрос, и его можно было отдать в детский сад. Довольно скоро ей назначили собеседование, во время которого Маргарита произвела блестящее впечатление и обаяла строгого интервьюера, получив приглашение занять должность заместителя начальника юридического департамента солидной кондитерской компании. Когда через полгода, после очередного блестяще выигранного ею в хозяйственном суде дела, вернувшего компании около ста тысяч долларов, шеф спросил, как её лучше поощрить, Рита без колебаний попросила о беспроцентном кредите, чтобы улучшить жилье, распоряжение о чём вскоре было подписано.

Безо всякого сожаления Маргарита собрала ещё хорошие, но ставшие ей чужими вещи, включая добротную дублёнку и почти новые французские сапоги, и, подкараулив момент, когда у мусорного бака появилась молодая ещё бомжиха, за которой она иногда наблюдала из окна, быстро спустилась вниз и вручила ей пакет. Женщина, похожая на затравленного зверька, не совсем понимая причину столь неожиданного подарка судьбы, тихо пробормотала слова благодарности и приняла пакет, глядя куда-то в землю. Рита отметила, что эта женщина, появившаяся в их дворе пару месяцев назад, чем-то неуловимым отличается от своих социальных собратьев. Для себя Рита делила их на две категории: тех, кто смирились с бомжеванием как образом жизни и уже не готовы были бороться и что-либо изменить, и тех, кого на мусорку загнала совокупность безжалостных обстоятельств, но которые их не приняли и сохраняли веру и силы, чтобы вырваться отсюда.

– Тебя как зовут? – поинтересовалась Маргарита у незнакомки.

– Нина.

– А почему глаза отводишь?

– Стыдно, – Нина вздохнула и собралась уходить.

– Подожди. Я не буду тебя сейчас ни о чём спрашивать. Если чувствуешь силы побороться за себя, приходи сюда во вторник к восьми пятнадцати.

– И что? – недоверчиво поинтересовалась Нина.

– Поедем устраиваться на работу, пока уборщицей.

– У меня нет ни паспорта, ни прописки. Чтобы получить документы, нужно ехать на последнее место жительства – под Лугань. А вам это всё зачем, решили в благотворительность поиграть или надеетесь, что вам за этот широкий жест доброй воли какие-то ваши грешки спишутся? – теперь Нина смотрела зло и даже с вызовом.

– Заткнись, дура. Мы все под одним небом ходим. Просто когда-то и мне было очень мерзко и хреново, и я тебя понимаю, вот и всё. А речь у тебя, кстати, чистая – училась на кого?

– Педучилище, два курса института заочно, потом завертелось. Муж по пьяни квартиру в карты проиграл. Дочь-грудничка схватила воспаление лёгких. А у меня из родни вообще никого, тётка вроде в Ирбите осталась – это за Уралом. Всё сошлось. А потом угрозами загнал меня на панель, там по неопытности какую-то заразу подцепила. Схватила дочку и убежала… Но вы эту благотворительную затею, может, лучше бросьте, как без паспорта на работу?

– Разберусь, если сама справишься, – Рита развернулась и ушла, не попрощавшись. Она знала: панькаться или опекать эту заблудшую овечку бесполезно. Если сама не начнёт за себя бороться, никто ей не поможет, а вот дать толчок, дать шанс, разорвать замкнутый круг – это Рита считала делом своей совести. И очень обрадовалась, когда Нина пришла в назначенное время. Более того, одежда на ней оказалась хоть и поношенной, но вполне чистой и опрятной.

– Имей в виду, дальше – сама, любой залёт – и пеняй на себя, – Рита отнюдь не пугала Нину, а просто информировала, и та это чувствовала.

И Нина выдержала. Через некоторое время она сошлась с одним из наладчиков кондитерского оборудования и переехала жить к нему в пригород. Рита была безмерно рада, что одной радостью на земле стало больше, а одной бедой – меньше.

Квартиру Рите хотелось купить в новом доме – с чистым, не вонючим подъездом, с консьержем при входе, с приятным видом из окна, в зелёной зоне. Чтобы росли рядышком и деревья, и цветы. Чтобы во дворе была детская площадка, где тусуется ребятня, родители, бабушки и откуда почти всегда доносится детский смех. Больше всего ей нравились Оболонские Липки – песчаный днепровский берег, красивые кирпичные дома, шикарная, хорошо освещённая набережная бодрили и отгоняли тоску. Но цены в этом уже раскрученном и ставшем весьма популярным районе оказались почти такими же кусючими, как в центре столицы, и, трезво взвесив свои возможности, Рита стала подбирать другие варианты. Чуть было не остановилась на квартирке неподалёку с каким-то водоёмом на Харьковском массиве, но, учуяв подозрительный запах, вовремя выяснила, что совсем рядом находится канализационный отстойник, да и растительности здесь было как-то маловато.

Риелтор уговорил её посмотреть квартиру в районе выставки – на Теремках, хотя изначально она этот район и не рассматривала. Застройка оказалась новой. Дворы были просторными, с детскими и спортивными площадками, вокруг много зелёных насаждений. И главное, что цена квадратного метра представлялась ей подъёмной. Маклер также убедил её ещё в одном скрытом пока достоинстве этого места: вот-вот рядышком откроют станцию метро, что позволит безо всяких пробок добираться в самое сердце столицы, на Майдан, не более пятнадцати минут, и тогда ценность и привлекательность этого жилья сразу резко повысятся.

Старую домашнюю утварь Рита договорилась оставить при переезде новым владельцам своей квартиры, а в будущее жильё заказала другую, воспользовавшись скидками в фирме симпатизирующего ей друга своего начальника.

С переездом её дела пошли на лад, интересная работа доставляла удовольствие. Всё свободное время Рита посвящала воспитанию сына, и никаким мужчинам, кроме него, в её жизни не было места. Пошутить, поболтать – большего она пока потенциальным ухажёрам позволять не хотела. После выборов мэра Лугани у Маргариты сформировалось стойкое отвращение к особам противоположного пола, особенно если они имели хоть малейшее внешнее сходство с тем потным и отвратительным судьёй…

Простить Сергею эту просьбу она не смогла, хотя вначале по привычке, не раздумывая, как обычно, бросилась помогать ему, пусть даже ценой собственного унижения. Наверное, у женщин что-то меняется в психологии и самосознании, когда они беременны. Рита часто задавала себе вопрос, зачем она согласилась переспать с тем похотливым, жирным созданием, которое лишь по некоторым внешним признакам можно было считать мужчиной. Ответа она так и не нашла. Ошибка. Или, может быть, из потаённой, неосознанной ею самой до конца мести Селиванову, который так легко подтолкнул её к этому. «А мы – это мы, ты же знаешь…» После этой Серёжиной фразы, наверное, всё и решилось: судья получил неземное удовольствие от обладания красавицей, а Селиванов – приговор. Раз и навсегда.

Ванечка часто задавал вопросы про папу. Ещё вынашивая сына, она пыталась придумать правдоподобную версию. Трогательные истории про отца, который работает на полярной станции, или космонавта, летающего над Землёй уже третий год, отпали по причине полной неправдоподобности в современном, насыщенном информацией мире, в который малыши окунаются уже с раннего детства. А производить на воспитателей детского сада впечатление несчастной брошенной матери-одиночки, врущей во благо, она также не собиралась. Ванечка получил, по сути, честный ответ, что их папа уехал. Уехал далеко и надолго. Если им когда-нибудь повезёт, то папа вернётся и обнимет их. Малыш часто спрашивал у Риты: «А нам скоро повезёт?» Ответа она не знала. Вернее, не так – она точно знала, что ответа на этот вопрос просто не существует, ведь Сергей даже и не догадывался, что он стал папой. Она так и не решилась в тот день сказать ему о своём положении, а последующая обида и вовсе обрубила концы.

«Хочу ли я, чтобы он узнал о сыне? Да, хочу. Зачем? Пусть увидит плод нашей любви, пусть его порвёт на части от гордости за то, что у него есть сын. Ты мстишь ему? Ведь ты никогда его к себе не подпустишь. Ты так решила. И что ты скажешь Ванечке, если папа всё-таки вернётся и обнимет его? Как он будет жить дальше? Лучше, чтобы он ничего не знал о папе. Я это понимаю. Но почему я в сотый раз прокручиваю в воображении сцену нашей встречи? Как я ему скажу, что он отец, как он застынет в удивлении… И что потом? Потом я буду торжествовать победу. Я сама смогла его выносить, родить, начала воспитывать без чьей-либо помощи. Покажешь и заберёшь ради удовлетворения своего воспалённого самолюбия? И кому ты хуже сделаешь? Сейчас ты плачешь в подушку раз в месяц, а потом будешь каждый день. Ванюшка чем дальше, тем больше становится на него похож. Иногда он проявляет похожее упрямство, такую же заносчивость, изредка может обидеть и довести до слёз, чтобы подчеркнуть свою значимость, а потом, словно спохватившись, плакать и умолять: «Мамочка, прости. Прости, я не хотел…» Для тебя это и так будет ежедневная душевная травма, так ты ещё и солью решила её посыпать. Почему тебя волнует реакция человека, который так легко подложил тебя под нужного ему чиновника? Ну, он же не совсем конченый, сын всё-таки… Да какая разница! Ты его вычеркнула, стёрла – всё, нет его. Пусть узнает и потом мучается. Я не скажу, ни где мы живём, ни как… Пусть ему тоже будет больно… Он расчетливый, черствый, беспринципный аферист, его это не тронет…»

Маргарита, услышав имя Селиванова, на некоторое время задумалась, вспоминая свои вечные душевные терзания по поводу того, стоит ли таким образом ему мстить.

– А что, вы предполагаете, что я поддерживаю с ним связь? Хочу вас разочаровать. Мне неизвестны ни его телефонные номера, ни адрес. Не знаю и знать не хочу.

– Маргарита, послушайте, у Ивана Сергеевича к господину Селиванову имеется деловое предложение, но подать его мы бы хотели так, чтобы это было неожиданностью. Вас мы просим только позвонить и назначить ему встречу. В Ростове, по пути на курорт. Иван Сергеевич очень просил помочь ему в этом, вас ведь связывают давние дружеские отношения… – Бальцерович корректно улыбнулся.

Черепанов долго размышлял, как же обо всём этом поговорить с Ритой. Но, в конце концов, сам на встречу не отважился, а уговорил Бальцеровича, сославшись на занятость. Хотя предлог слабоватый для людей, которые не виделись столько лет. На самом деле Михаил Евгеньевич и сам понимал, что он со своими дипломатическими способностями подходил для такой тонкой беседы гораздо лучше. Черепанов наверняка не выдержал бы, воспоминания могли затянуть их с Ритой в постель, а такие эмоции, пусть даже и положительные, только бы осложнили последствия для всех участников. Всё это также плохо сочеталось бы с непростой комбинацией, которую они задумали с Бальцеровичем, дабы выманить Селиванова.

– Вы только дату согласуйте. Мы возьмём вам билеты на рейс Киев – Ростов. Оттуда в Кисловодск доберётесь поездом, СВ. Ехать совсем не долго, но так будет спокойнее. Это будет интересно и познавательно и для ребёнка – другие пейзажи, растительность, климат. Предположительно, Сергей Николаевич приедет повидаться с вами и сыном в аэропорт. А уж потом и мы с ним свои вопросы порешаем.

– Говорю же, у меня даже нет его номера телефона.

– У нас есть. Сергей Николаевич чрезвычайно занятой специалист, сейчас в Москве работает. Но неужели он не выкроит один день, чтобы повидаться с сыном?

Бальцерович пошёл ва-банк. Пространные объяснения о том, что же реально им нужно от Селиванова, только усложнили бы дело. Если Рита не поддерживает с ним связь и действительно не интересовалась его судьбой, то какая разница? Если она врёт, то непременно расскажет Селиванову о том, что его искал Черепанов. Тот, хитрец, обязательно поинтересуется, с какой целью. Но в таком случае произойдёт второй акт. А сейчас от того, что именно ответит Маргарита, зависело дальнейшее развитие событий.

– А знаете, почему бы и нет? Пойдёмте. Я гостей не ждала, так что уж простите за беспорядок.

Скромная, но очень уютная квартира Риты на самом последнем этаже в новострое на Теремках являла собой образец вкуса. Никаких рюшечек и хрустальных ваз. Отделка была выполнена в спокойных тонах, на стенах висели чёрно-белые фотографии старинных европейских улочек, минимум мебели – максимум открытого пространства. Из этого ансамбля выбивалась только детская кроватка, расположившаяся возле дивана, усыпанная машинками и большими мягкими кубиками.

Ваня, непрерывно лепетавший только одному ему понятные слова, оказавшись в родовом гнезде, рванул в сторону игрушек, но мама поймала его за подтяжки:

– Подожди, полные носки песка. Давай-ка сполоснёмся.

Уходя с малышом в сторону ванной, она обратилась к Бальцеровичу:

– Вы не стесняйтесь, чайник включайте, я сейчас.

«Действительно, хороша, чертовка», – Михаил Евгеньевич проводил взглядом стройную фигуру женщины, успев, как всякий нормальный мужчина, воспылать желанием и тут же его утопить в колодце правил приличия.

Спустя некоторое время Рита заваривала чай и поставила на низкий журнальный столик начатую коробку конфет.

– Не могу понять, почему я пустила вас в дом, ведь это против всяких правил.

– Наверное, потому, что я искренен с вами, вы ведь чувствуете, что я не вру и не лукавлю, – Михаил Евгеньевич пришёл с папкой, которую начал расстёгивать. – Хотя, по правде говоря, я ожидал, что вы зададите вопрос о том, какое дело может быть у нас к Селиванову, ведь вы любили его и вправе беспокоиться о его благополучии.

– Всё уже давно перегорело. Но если честно, то мне любопытно, – Рита отпила горячего чаю.

Бальцерович извлёк пластиковый файл с фотографиями и разложил их перед Ритой на столе.

– Боже, да это же Полина! – Маргарита прикрыла рукой рот, как всякая женщина, пребывающая в состоянии ужаса.

– Вы её знали?

– Ну конечно, мы же вместе… За что?

– За то, что она совершила ошибку, которая Сергею Николаевичу могла очень дорого стоить.

– Когда?

– Совсем недавно, пару недель назад.

– Вы хотите меня убедить в том, что это его рук дело? Но почему я должна вам верить?

– Нет, конечно, лично он этого не совершал. Вы же знаете, Селиванов предпочитает работать в белых перчатках и чужими руками. Он это организовал.

– Боже мой, а вы точно уверены?

– Увы, абсолютно. И одна из целей моего визита к вам – предупредить и вас о возможной опасности. Иван Сергеевич считает, что вы тоже можете попасть под удар, потому что имели отношение к его избирательной кампании три года назад.

– Имела, но за столько лет он не предпринимал никаких попыток отыскать меня.

– Возможно, ему пока это просто не удалось или было не к спеху…

– Чем же я могу ему мешать, своим существованием? Он и о ребёнке-то вовсе не знает, мы его ничем не обременяем, – Рита пыталась теперь скрыть своё волнение, понимая, что малыш почувствовал резкое изменение настроения мамы.

– Полина тоже считала себя близким для Сергея Николаевича человеком. Близким во всех отношениях, простите за деликатные подробности. И, несмотря на это, он долго не колебался.

Рита смотрела на фотографии убитой Куртаковой со смешанными чувствами: с одной стороны, было тяжело видеть знакомого тебе человека в такой неестественной позе в луже крови, с другой – получается, что Серёжа и с ней тоже спал? А ведь Полина была в курсе их отношений, когда-то Рита даже делилась с ней очень сокровенными переживаниями. Хорошо ещё, что о Ванечке Куртаковой ничего не было известно, мелькнуло в голове у Маргариты.

Когда женщина догадывается об измене, это делает её подозрительной и нервной, но когда она о ней знает, то становится непредсказуемой.

– А вот это – протокол допроса его сообщника, некоего Семёна Григорьевича Портного, – Бальцерович осторожно подвинул к шокированной Рите лист бумаги. – Вы, конечно, можете предположить, что ксерокопия подделана, на этот случай у меня имеется аудиозапись.

Бальцерович порылся в недрах своей папки и извлёк оттуда флешку.

– Вижу, вы основательно подготовились, – заметила Рита, не сводя глаз с фотографий. – И это всё ради одного моего звонка Сергею? Наверное, он вам очень сильно нужен, так что можете не прикрываться заботой о нашей безопасности.

– Да, нужен. Кроме Полины, имеются ещё двое убитых. Одного из них убили так, за компанию. Это был мой человек. Черепанова тоже пытались подставить и повесить на него участие в организации этих убийств и воровстве, он даже попал в число подозреваемых. Теперь, после признания Портного, Иван Сергеевич вне подозрений, но Селиванов-то на свободе и очень опасен, хитёр, коварен и непредсказуем.

– Давайте по порядку, ещё раз, что я ему должна сказать и откуда я узнала его номер? – Маргарита приняла решение.

 

Глава 16. Когда границы – надуманная условность

Михаил Евгеньевич за многие годы своей карьеры оброс связями и во властных структурах, и в среде тех людей, которые олицетворяли теневой бизнес и криминалитет. Сам он, будучи внешне респектабельным бизнесменом, руководствовался принципами «добрососедских отношений», как принято говорить у дипломатов, и все же слыл человеком жестким, но справедливым. С его участием были улажены многие бизнес-конфликты, особенно в начале девяностых. Михаил Евгеньевич ещё с тех времен считался авторитетным третейским судьёй, особенно в таких делах, где нужно было не только принимать решение по справедливости, но и учитывать тонкости хозяйственной деятельности.

Даже несмотря на сложности в отношениях этнических группировок, Бальцерович умел сохранять если и не самые тёплые, то, во всяком случае, ровные отношения практически со всеми диаспорами. В дальнейшем, когда стройная иерархия авторитетов была разрушена парадом суверенитетов и требовалось создание новых отношений, талант коммерсанта и природная дипломатичность помогли Михаилу Евгеньевичу в кратчайшие сроки выстроить схемы поставок разного ширпотреба и продуктов питания на основе… лишь одной его записной книжки. Однако на самом деле этот бизнес являлся сопутствующим, а свои большие деньги Михаил Евгеньевич делал на участии в схемах поставки топлива в Украину. В этом непростом бизнесе по российскую сторону границы его годами проверенным компаньоном был Шалва Мдивани.

Щедрый грузинский стол, пестрящий овощами, зеленью, приправами, сациви, вином и, конечно же, шашлыком, был накрыт в честь уважаемого гостя из Украины в одном небольшом грузинском заведении на окраине Ростова.

Кафе «Ламара» получило своё название в честь внучки Шалвы Давидовича, в которой он души не чаял. Маленькая девочка, дочь его дочери, посещала это заветное кафе, как правило, один раз в году, в свой день рождения. В этот день заведение превращалось в центр доброты и становилось похожим на цирк: воздушные шары столбиками стояли над стульями, а те, которые маленькие разбойники успели отвязать, парили под потолком. Клоуны, ряженые в яркие парики, в странных пижамах, которые принято считать концертными костюмами, заставляли смеяться до слёз самых маленьких гостей уже одним своим появлением в зале. Аниматоры были невероятно терпеливы и прощали детям уважаемых гостей самые сумасбродные выходки – от перевёрнутого в пылу борьбы за приз торта до разбитого вдребезги аквариума. В этот день хозяйке праздника и её гостям было позволено всё. В остальные 364 дня ни одна посторонняя личность в заведение доступа не имела. Шалва рассматривал кафе не как бизнес, а как офис – место встреч для решения деловых вопросов. Всегда готовые услужить своему хозяину и его гостям повара имели в запасе гору мяса, овощей и достаточное для обильных возлияний большой компании количество прекрасного грузинского вина.

– Этот тост я поднимаю за своего друга, человека, который имеет справедливое сердце, острый ум, широкую душу. За тебя, Миша! – несколько человек, сидевших за столом, поднялись в знак уважения к гостю, подождали, пока он и Мдивани осушат свои бокалы, и только потом выпили вино сами.

После трёх часов тостов, на том этапе, когда застолье благодаря количеству выпитого перешло в фазу анекдотов, Бальцерович и Мдивани уединились обсудить детали предстоящей операции.

– Если честно, Миша, этот Селиванов у меня давно уже в печёнках сидит. Я столько раз говорил: змеёныш он, нельзя ему верить, – Шалва, сидя в кресле, потягивал из бокала красное вино, – он явно крысит. Мне принесли отчёты за полгода. Там несколько миллионов недостаёт. Но скользкий, как рыба-вьюн. В руки берёшь – а она обязательно вывернется и выскользнет. Скользкая потому что. Даже хребет у неё гнётся куда надо, что верёвка. А какая живучая! Я как-то на наживку взял полкило, положил на часок прямо в кульке в холодильник и замотался, забыл. Через неделю достаю, а вьюны – представляешь! – все живы, безо всякой воды, извиваются себе как ни в чём не бывало. И этот такой же: даже если его к стенке припрёшь, всё равно выкрутится – то на кого-то стрелки переведёт и всё спихнёт, то на дно ляжет и затаится, выждет, пока всё развеется… Непотопляемый и живучий, гад. То делает удивление, словно не знает, в чём дело. То притворится, что забыл. И так грамотно умеет дурака включить.

Бальцерович закурил сигару и после недолгой паузы продолжил развивать тему:

– Насчёт вьюна ты точно подметил. Когда в детстве меня на лето к бабушке отправляли, мы с мальчишками ходили на местную речушку Ирпенку ловить руками раков и рыбу – там неглубоко было, и в норах или под камнем искали добычу. Мне несколько раз вьюны попадались. Его удержать в сто раз труднее, чем поймать. Вроде уже в руке был, и зажал крепко, а, глядишь, всё равно вывернулся и выскользнул. Мы тоже имеем претензии к контролируемым им фирмам. На воронежском направлении явно не без его команды влили столько добавок, что у моих коллег начинают возникать нехорошие мысли. Пока в общем потоке этот факт остался незамеченным, но так долго продолжаться не может. Там тоже не дураки сидят. Да, между станциями около ста километров, там нет лаборатории контроля качества, но нельзя же так безответственно… В хранилищах газ доведут до нужной кондиции, а в итоге, чьей это станет проблемой? Нашей!

– Да, Миша, да! – Шалва дал волю своему кавказскому темпераменту и встал, держа одну руку в кармане. – Он наверняка бодяжит, скоро гореть нечему будет, а по деньгам – я не вижу! И всё по-тихому. Хорошее разделение внедрил: ему – бабло, а нам – «головняк». Объёмы молотим всё большие, а выхлопа в сухом остатке получаем всё меньше. На какие, говоришь, теплосети этот умник толкает газ?

– В основном в центре и на западе. Видишь, на востоке у них пока не получилось поставить своих людей, политика, видите ли… Но он упёртый, давит дальше.

– Ты разъясни мне, – Мдивани темпераментно размахивал рукой в такт своей речи, – по какой причине он себя так ведёт? Кто он такой? Князь? Может быть, он авторитет? – Шалва заводился всё больше, его размеренная речь с кавказским акцентом становилась всё громче.

Бальцерович не перебивал компаньона, понимая, что скоро настанет удобный момент для заготовленного предложения.

Михаил Евгеньевич был хорошо знаком с особенностями переговорного процесса с представителями восточных и южных народов. И никогда не принимал на веру их обещания, особенно по части финансов. Многим из них нравилось отдавать деньги с опозданием, частями. Когда что-то надо – дать любые обещания, а потом тянуть с их выполнением, находить отговорки, придумывать бесконечные оправдательные истории. Как-то он нанёс визит владельцу одного азиатского ресторана. Хозяин сидел спиной и не увидел вошедшего Бальцеровича.

– Тут сейчас ко мне один деятель нарисуется, крутого из себя строит, хочет, чтоб я у него водяру брал, сто лет он мне нужен, – в этот момент Азик слегка обернулся на звук шагов и, увидев в двух метрах обескураженного Бальцеровича, ни на секунду не замешкавшись, кинулся его обнимать.

– Проходи, дорогой, присаживайся, плов мой по особому рецепту покушаешь, шашлык на кости специально для тебя приготовил, а сейчас выпьем за встречу, – хозяин как ни в чём не бывало излучал сплошное радушие.

Дать понять, что ты услышал его предыдущие слова? Сделает удивлённое лицо, мол, что ты, это вовсе не о тебе, как мог подумать такое, показалось…

Мдивани отличался от многих своих земляков. Нет, он тоже был очень хитёр и не лишён красноречия. Но ещё в молодости понял, что авторитет и умение жестко держать слово стоят дороже и принесут куда больше дивидендов, чем быстрые одноразовые выгоды.

– Я не понимаю, как они его там держат? За что? У него связи? Покровители? Да какое мне дело! – невысокий грузин с зачёсанными назад волосами чем-то напоминал Денни Де Вито, только совершенно другой, колкий, взгляд сверлил собеседника. Со стороны могло бы показаться, что Бальцерович слегка провинился, а Мдивани его эмоционально отчитывает. За долгие годы общения с Шалвой Михаил Евгеньевич изучил его манеру поведения. Этот вулкан нужно было переждать, дать ему выпустить пар и только потом возвращаться к сути вопроса.

Ещё некоторое время Мдивани рассуждал о том, насколько глубока заноза по фамилии Селиванов, но затем всё-таки пришёл к заключению, что в данный момент сам он удалить её не может.

– Шалва, а если я предложу тебе избавиться от Селиванова, ты мне пособишь людьми? Собственно, есть одна схема. И нам нужно будет только немного помочь, а дальше те, кому положено, всё сделают сами, и он получит по заслугам, нам даже руки не нужно будет марать.

– Для чего тебе люди? Говори, дорогой! У тебя есть предложения? Будем думать. Говори!

Уже прощаясь, Шалва Давидович давал Бальцеровичу последние наставления:

– Да, и ещё, по телефону операцию со мной не обсуждай ни при каких обстоятельствах, даже иносказательно. Лучше не пожалей времени и денег и сам подскочи. В самом крайнем случае зайдёшь на скайп под новой регистрацией с чужого адреса и компьютера и выйдешь на человечка – сейчас получишь его данные. И в детали нашего дела не вздумай своего приятеля посвящать, переправил груз – и точка, забыл.

– Да понятно, а как иначе? Шалва, по-моему, ты излишне детализируешь, – Бальцерович уже спешил.

– Не торопись, лучше лишний раз уточнить, чем недоговорить. Знаешь, мой опыт показывает, что самое слабое место, где чаще всего всё рвётся, это стыки, на которых всё изначально казалось понятным по умолчанию. Поэтому я стыки всегда перепроверяю и обсуждаю в деталях. Однажды по неопытности стрелу забили на пять часов. Приезжаю – нет никого. А мне уже выставляют предъяву за неявку. Потому что не явился я в пять, а явился в семнадцать – если быть абсолютно точным. И попробуй не согласиться. А мне про пять утра и в голову не пришло, еле-еле всё уладил… Зато на всю жизнь запомнил. Да, и вот ещё что: «дырка» на границе, точнее, на обеих границах – за тобой. Вот теперь, дорогой, всё. Доедешь – позвони, – Мдивани пожал руку и слегка обнял Бальцеровича на прощание.

* * *

– Здорово, друг Василий, Черепанов тебя тревожит, если, конечно, ещё помнишь такого, Ольгин однокашник, мы в поезде недавно…

– О! Неужто сам Иван соблаговолил нам позвонить, – перебил его пограничник. – Очень рад тебя слышать, дружище. Мы с Ольгой частенько ту поездку вспоминаем. Олечка, кстати, недавно откопала вашу выпускную фотографию – ты почти не изменился, разве возмужал и поплотнел. Когда в гости заедешь?

– А ты проведать родную Лугань в ближайшие дни часом не собираешься? – на всякий случай уточнил Черепанов.

– Я бы с радостью, да работы на новом месте навалилось по самые-самые. Пока завалы от предшественников не разгребёшь, во все тонкости не въедешь, приходится сидеть на месте. Да и начальство с разными поручениями дёргает по десять раз на день.

– Тогда жди сегодня в гости, – ошарашил нового товарища Иван, – прилечу вечерним рейсом.

– Ну и здорово. Если в аэропорт «Жуляны», то это от нас совсем близко, – обрадовался Василий. Вот Ольге сюрприз, сейчас дам ей задание на приготовление праздничного ужина в честь дорогого гостя.

– Коньяк за мной!

– Разберёмся, адрес записывай.

Иван понимал, что рискует. Поди знай, не является ли случайно его новый знакомый креатурой или другом кого-нибудь из противоположного лагеря. Иван уже хорошо усвоил, что в жизни порой случаются такие совпадения, которые даже предположить невозможно. Один из знакомых, работавших в службе внешней разведки, когда-то обронил фразу, которую Черепанов хорошо запомнил, хотя и не взял на вооружение: «Я никогда не скажу того, что может быть использовано против меня». И всё же Иван верил в то, что разбирается в людях. Ему всегда везло на друзей. Дружбу он в душе считал своим главным капиталом.

…Перед тем, как изложить суть своей просьбы, Черепанов тем не менее сделал маленькую преамбулу:

– Вась, если у тебя не получится мне помочь, могу ли я рассчитывать, что моя история, которой сейчас поделюсь, не будет нигде упомянута – пусть косвенно или случайно?

– Обижаешь, старина. Я знаю цену и дружбе, и словам, в том числе и неосторожным.

– Мне нужна «дырка» на границе.

– Ого! Так журналистика для тебя на самом деле только прикрытие?! Я и не подозревал, что ты контрабандой балуешься, – пошутил полковник. – Излагай давай, пока мы при памяти.

* * *

Селиванов второй день ходил сам не свой. Кто уполномочил этого недоразвитого слизняка Портного дать номер его мобильного Маргарите? Семён никогда не умел думать хотя бы на шаг вперёд. Не смог устоять, видите ли, когда узнал о её судьбе! Теперь придётся номер сменить. Нет, до встречи с сыном карточку выбрасывать не стоит. Телефон Риты ему известен, с этого номера отвечать только на её звонки, а для работы с украинскими контрагентами завести новый. Опять какие-то дурацкие хлопоты на ровном месте.

Сын. Надо же, как жизнь повернулась… И эта ещё, красавица гордая, в позу стала. Три года молчала и снеслась – позвонила-таки. Правду говорят: логика и женщины – понятия несовместимые.

Новая фамилия принесла Селиванову что-то вроде новой системы координат. Но не дала нового самосознания и мироощущения. Его не покидало чувство злости за поражение на выборах в Лугани. То, как это было преподнесено на пресс-конференции, то, с какими потерями ему пришлось ретироваться из города, угнетало его самолюбие и тревожило те участки самосознания, которые отвечали за месть.

В «Ингазе» Семёнов курировал несколько разных направлений. В том числе и все нелегальные процессы, происходившие с голубым топливом по пути в Украину, обеспечивая сбор средств от реализации в рамках своих «производственных программ». По ту сторону границы определённым массивом газовых дел управлял некто Михаил Евгеньевич Бальцерович.

Схема заработка была разделена на несколько составляющих, каждая из которых по отдельности выглядела как отдельный и вполне безобидный бизнес, а в совокупности они выдавали на-гора весьма солидный приплод дензнаков. Это требовало ответственных и неразговорчивых сотрудников. Конечно, не Селиванов всё это придумал. За эту тему десятилетиями лилась кровь, и время от времени происходил передел сфер влияния.

Примерно семь лет назад стороны определили своих представителей, способы организации, и компания «Ингаз» по общему согласию была допущена к газовому бизнесу с привкусом аферы. Когда выручки от реализации технологических потерь и разрешенных погрешностей учёта стало недоставать, пришлось применять новые методы. Технические службы хоть и работали на грани совершенства, но всё же не могли обеспечить сохранение всего объёма транспортируемого топлива. Каждая утечка, авария на трубе или на станции рассматривалась как акт вредительства. Аппетиты формальных и неформальных покровителей росли пропорционально количеству избирательных кампаний в братских странах. Особенно этим грешила украинская сторона. В последнее время кардинальные смены курсов государственного корабля «Украина» на пути ко всенародному благополучию были настолько же часты, насколько часто менялся премьер-министр. При одном и том же президенте страна повидала разных премьеров, а это не способствовало стабильности в таком тонком бизнесе, который был доверен «Ингазу».

«Новыми методами» теперь назывались операции с показателями качества топлива. Далеко не во всех местах, где труба пересекает границу, на узлах учёта установлены аналитические лаборатории. А если в сети есть дырка, то часть улова обязательно её найдёт и уплывёт. Так коммерческая необходимость вынудила искать общий язык ранее независимых друг от друга газовых бизнесменов России и Украины. Десять химических и шесть физических параметров газа находились под неусыпным контролем лабораторий в тех областях, где уже была отработана технология реализации излишков. В своё время Селиванов и К° наладили в центре страны через местные предприятия сбыт неучтенного газа. Деньги пошли стабильным потоком, и теперь следовало организовать развертывание подобной схемы на востоке. Тем более что в этой части страны лаборатории на узлах учёта в основном отсутствовали, что делало регион особенно привлекательным для такого бизнеса.

Высота полёта мысли, как считал сам Сергей Николаевич, порой мешала ему в решении приземлённых задач. Выборы мэра Лугани, на которых он так подставился, – а если разобраться, то ему просто не повезло, – теперь и не казались уж такими необходимыми. Потрачено столько средств, времени, но цель не достигнута, он вынужден жить и работать в чужой стране, под чужой фамилией.

Такая яркая комбинация была тогда разыграна с собаками… Высший пилотаж! А этот неугомонный Черепанов всё испортил. И сейчас вот снова путается под ногами и мешает. Почему его так много в моей жизни? У Портного вроде всё получилось, так что, Иван Сергеевич, наши вам поздравления: у вас начинается чёрная полоса. Денег у тебя, Ваня, нет ни своих, ни казенных, доверия к тебе нет ни у твоих партийных начальников, ни у органов. Повезёт – может, тебя и не посадят. А хотелось бы.

Селиванов часто мысленно разговаривал с Черепановым, представляя себя в роли победителя. Иногда это происходило за столом, причем Черепанов сидел чуть поодаль, сложив руки на коленях, будто обвиняемый. Иной раз было в форме интервью, но разоблачителем и триумфатором выступал сам Селиванов. Воспалённый мозг Сергея Николаевича требовал сатисфакции за унижение и рисовал картины того, как это могло бы быть.

Вся многоходовая комбинация, выстроенная им задолго до выборов, была направлена одновременно и на изъятие денег у его обидчиков, и на удовлетворение червя мести, который уже так долго глодал его изнутри. Ход конём. Слабак Портной исполнил свою роль, как мог, и на том спасибо, а вот Полина могла бы и получше выступить. Безответственная девка. За что и поплатилась. Ничего, на всякой войне бывают потери. Это неизбежно.

Селиванов снова щёлкнул мышью, чтобы ещё раз посмотреть и запомнить на всякий пожарный кое-что из информации с той заветной синей флешки. Она напоминала ему ядерное оружие или, на худой конец, гранату в бою с невооружённым противником. Но с любым оружием нужно обращаться правильно, дабы не подорваться самому… Итак, смотрим. Вот досье на прошлых, вот – на нынешних, вот – на потенциально возможных. Контакты, пороки, слабости, финансы, увлечения, компромат. Но это только семечки, пыль в сравнении со сценариями развития событий, часть из которых уже просчитана и запущена, а часть еще ждёт своего часа.

Вот сценарий с участием одного из влиятельных политиков и олигархов Климова. Поднимается цена на газ для Украины, соответственно, растут цены и на её внутреннем рынке. И две дюжины крупнейших химических предприятий становятся убыточными. Среди них и комбинат Климова. На этом он теряет сразу двести миллионов. Но под подорожание газа есть повод подтянуть цены на электроэнергию. И здесь Климов увеличивает доход уже на два миллиарда. В благодарность он должен скупить «лежачие» химпредприятия, но потом якобы за долги по газу их отсуживают российские партнёры, которых он публично ругает и называет грабителями, а группа проведенных им в Раду «нейтральных» депутатов поддерживает в нужный момент закон по газотранспортной системе…

Кому из программистов поручить эту работу? Свои, проверенные, – слишком далеко. А задача – самой высокой степени сложности и конфиденциальности. А что, если использовать одного из гениев, работавших на Макарцева? За очень большие деньги – чтоб ему даже во сне страшно было думать о «сливе». Эта задуманная Сергеем программа будет похлеще, чем пояс шахида, – это его спасательный круг, реальная защита по обе стороны границы.

Почему-то вспомнился неуклюжий продавец пиццы, налетевший на него на мотороллере. А посмотрим-ка, чем наш знаменитый правдоискатель в последнее время занимался, где был. Селиванов быстро зашёл на нужный сервер.

* * *

Сидеть в тюрьме – на самом деле это был лишь следственный изолятор, но особой разницы в статусе учреждений Портной пока не понимал – было нелегко по многим очевидным причинам. Тем не менее Семён Григорьевич собрал остатки мужества и терпел изо всех сил. А картинка трупов убиенных, которую они увидели с Иваном в зачуханной квартирке номер 9 по проспекту Освободителей, 16, вместе с этим злосчастным адресом, казалось, скоро высверлит дыру в его такой умной от природы голове. Правда, это жуткое видение имело и другую сторону. Сёма никак не хотел оказаться на месте Царькова, несчастного охранника или красотки Полины, он не хотел этого на клеточном уровне, и это придавало ему духу. Пусть он и в тюрьме, но на сегодня это и своеобразное убежище от вездесущего Селиванова. Скоро его поймают, и Сёма вернётся домой, к любимой Лиличке. Как там она без него? Эта мысль неожиданно его согрела – Семён погрузился в приятные мечты. Воспоминания и мечты – главные пилюли для заключённых, помогающие выжить здесь и не сойти с ума, – такое глубокомысленное открытие, как и Портной, сотни тысяч раз делали и будут делать те, кто сюда попадают.

– Портной, на выход! – голос конвойного вернул Семёна в замкнутое пространство, специфического запаха которого, как и грязно-синих стен, он уже не замечал или не хотел замечать.

Семён покорно сложил руки за спину, продолжая с отсутствующим взглядом вспоминать тот корпоратив и Лилю, их сладкую безумную страсть… «А может, Селиванова уже поймали, и меня сейчас отпустят, – мелькнул лучик надежды. – Впрочем, вряд ли так быстро…»

В комнате для свиданий, куда его доставили, он увидел Лилю, и это было похоже на сон. Солнечные лучи, пробившиеся через небольшое зарешёченное окошко, ласкали её ещё больше похорошевшее личико. Она слегка приобняла Семёна и прислонилась к его щеке закрытыми, приятно пахнущими губками и тут же, отстранившись, заботливо вытерла с его щеки помаду. Портного пьянил свет, лучившийся от её глаз, запах шикарных духов. Фасон её платья казался вроде бы строгим, но явно подчёркивал красивые линии бёдер и манящую грудь. Шея была окутана изящным сине-голубым шёлковым платочком, который ей безумно шёл. Семён глядел на Лилю и не мог налюбоваться. Ему захотелось очень сильно обнять её и поцеловать в губы, но он спохватился и сдержал себя: тюремная одежда, должно быть, несущая на себе запах изолятора, нечищеные зубы… Семён не мог допустить, чтобы с этим у Лили ассоциировался его образ.

– Ну, как ты? – не дождавшись ответа, Лиля принялась доставать из пакета запечатанные кулёчки и пластиковые контейнеры с едой, по-видимому, купленной только что в супермаркете.

– Я? Ну, я лучше, чем мои предки во время войны, но хуже, чем мои земляки на Средиземном море, – Семён отлично понимал, что претендовать на роль супермужественного героя ему, даже не служившему в армии интеллигенту, было бы смешно, но старался быть сдержанным и не раскисать, что в его положении было уже неплохо.

Перекусив с удовольствием гастрономической нарезкой и приготовленным на кухне супермаркета салатом «Цезарь» из продуктов, срок реализации которых истекал, Портной поймал себя на мысли, что домашний борщик, блинчики, не говоря уже о форшмаке, явились бы верхом его мечтаний в этой области. Но и за это спасибо. Судя по всему, время свидания для него не было ограничено стандартными рамками – единственное, в чём в данной ситуации проявлялся его статус.

– Семён, у меня к тебе разговор, – Лиля взглянула на него, но тут же отвела взгляд и, не дожидаясь реакции, продолжила, – Сёма, я тебя очень уважаю, ты мне как папа.

– Что-то новенькое, я же не извращенец, – в предчувствии чего-то тревожного к Портному вернулось самообладание.

– Мне самой сейчас очень трудно говорить, поэтому ты не перебивай, пожалуйста, – Лилин голос звучал все увереннее и холоднее. – Недавно меня нашёл мой одноклассник Паша. Оказывается, он любил меня ещё со школы, но не говорил об этом. Потом в его жизни случились большие неприятности. Он заступился за человека, была драка, а его подставили и сделали виноватым. Три года провёл за решёткой, но сейчас вышел и нашёл меня. Он такой мужественный, справедливый, и все эти годы любил меня, мечтал обо мне, но не решался об этом сказать. А теперь открылся. Сёма, я хорошо к тебе отношусь, я всё прекрасно понимаю, но если ты любишь действительно меня… меня – не как свою собственность, не как воплощение своих планов, то ты прости и не обижайся. И у тебя скоро всё наладится, с твоими-то возможностями и головой. А пока – можно Павел у нас временно поживёт? И ещё – у него есть гениальная идея по совершенно новому бизнесу. Так я пока воспользуюсь деньгами с карточки? Они там всё равно без дела лежат. Мы быстро раскрутимся и всё вернём с хорошими процентами, тебе выгодно будет. Ты же добрый, ты же поможешь своей дочке Лиличке?

Лиля попробовала обнять вошедшего в ступор Портного. Голос конвойного «пора заканчивать», донёсшийся откуда-то издалека, в данной ситуации показался Семёну приятным и даже заботливым.

В камере к нему вдруг пришло резкое успокоение. Во всяком случае, теперь можно было уходить в себя и часами думать о совершенно удивительных вещах. Может, всё оно и к лучшему? Он освободился от ненужного чуждого человека, от которого, как теперь понятно, можно было ожидать всего, что угодно. И хорошо, что это произошло сейчас, а не позже. В конце концов, не он первый, не он последний. И обижаться на судьбу не стоит, иначе она отомстит, – это была его идеология. Он ведь сам не прислушался к своему второму «я».

Но, если честно посмотреть правде в глаза, чем он лучше? Когда изгонял из своей жизни преданную домработницу и любившую его Инну, разве думал он о них, об их чувствах? Поступал так, как было удобнее ему – его польщённому самолюбию, его эгоизму, его плоти. А как он подставил Ваню Черепанова? Нет, можно тешить себя тем, что ничего не знал о коварных планах Селиванова, был тупым орудием в его руках. Отчасти так оно и было. Ему и в страшном сне не приснилось бы то, во что он ввязался. Но правда и в том, что из-за своей жадности, желания удержаться на двух стульях он успокаивал себя всевозможными отговорками, мол, это разные, непересекающиеся бизнесы, и о делах с Селивановым он распространяться не обязан. А ведь знал Семён и хорошо знал обо всех этих войнах. И если шёл с Иваном в дело, обязан был ему обо всём честно сказать либо отказаться. Так что поделом тебе, Портной, поделом. Хорошо бы, чтоб этими страданиями искупление дел его грешных и ограничилось. Он даже помолился своему умному Богу и попросил о прощении.

И вскоре после этого набрал номер Черепанова. Номер был недоступен. Портной попытался запастись терпением. А может, Иван ввёл его в число нежелательных абонентов, чтобы больше никогда не слышать? Сообщение о том, что абонент появился в сети, пришло лишь на следующее утро.

– Иван, я знаю, что тебе неприятно меня слышать, но я должен сообщить тебе очень важную информацию. Это касается нашего дела. Но не по телефону.

В планы Черепанова никак не входило навещать запутавшегося во всём, в чём можно, респектабельного арестанта Портного. Но надо – значит, надо. Подумав, он всё же купил докторской колбасы, сыра, печенья, батон и кефир.

– Я забыл впопыхах, – к чести Портного, он не стал утомлять Ивана душевными излияниями и разговорами о раскаянии, а сразу перешёл к делу, – у Селиванова был ключ к банковской базе данных. Не всех данных, а некоторых, не особо секретных. Короче, он может отслеживать все твои операции с «золотой» банковской карточкой, которую ты у нас в прошлом году оформил. Где, когда и за что платил. И ещё. У его людей налажены контакты в среде мобильных операторов, позволяющие отслеживать передвижения по номеру мобильника. Он меня так один раз на мелкой брехне поймал. Извини, я сразу и не сообразил, да и забыл. Всё, в общем…

Выходя из СИЗО, Черепанов решил первым делом заехать в банк и взять распечатку движения средств с той злополучной банковской карточки, чтобы понимать, какую информацию имеет перед собой Селиванов. Но главное, он точно помнил: в Москве карточкой не пользовался, билеты выкупал за наличные и телефон на время той однодневной поездки отключил – то ли из экономии, то ли повинуясь какому-то внутреннему чутью. Стало быть, не всё так плохо. Хоть в чём-то да повезло.

* * *

Когда на следующий день конвойный вновь вызвал Портного на свидание, Семён безразлично доставил в специально оборудованную комнату своё тело, а сам он словно находился где-то далеко-далеко – там, где были его детский велосипед с оранжевыми шинами и блестящими хромированными колёсами и улыбающаяся мама, ведущая его за руку.

В комнате для свиданий его неожиданно обняла, прижавшись к нему всем телом, Инна. Она была совсем не накрашена. Инна легко и естественно покрыла нежными поцелуями слегка вспотевшее лицо Портного. Блеск карих глаз освещал её смуглое, слегка похудевшее лицо, густые волосы, собранные сзади в узел, из которого торчали две заколки, похожие на карандаши или палочки в китайском ресторане. И эти самые палочки, которые он так любил всегда выдёргивать, вдруг стали такими родными. Появление Инны не очень богобоязненному Портному показалось небесным посланием от его ангела-хранителя. Может, это и есть начало его прощения?

Инна быстро и ладно расстелила на казенном столе аккуратную льняную скатёрку с вышитыми по краям маками. А через минуту на ней, словно на скатерти-самобранке, появились его любимая окрошка, селёдка под шубой и домашние пирожки с ливером. Семён сам не заметил, как начал всё это уминать. Тем временем Инна быстро заговорила:

– Сёма, ты не спеши, я так, на скорую руку, что успела. Что тебе завтра принести? Блинчики с мясом и сметаной или заливную рыбу, как ты любишь? А может, зразы? Кстати, тебе, наверное, будут нужны деньги – на адвоката или еще зачем, так я с тех карточек ничего не снимала, ты скажи, куда и кому занести…

– Нет, я-таки до сих пор ничего не понял в жизни, мама дорогая… – Портной отвлёкся от такой желанной еды и вытер рукавом лоб, словно грузчик, растопивший котельную в лютый мороз.

Семён почувствовал, что, если сейчас с ним случится инфаркт и его умный Бог призовёт его на небо и даже отправит искупать грехи, он всё равно будет счастлив. Впрочем – «Не дождётесь!» И он произнёс уже своим привычным, полным энергии голосом:

– Записывай. Купить малому спортивный костюм, кроссовки, мяч и новый велосипед, его маме Инне – духи, платье и деловой костюм пошить, а домой приобрести кухонный комбайн. И ещё, позвони бывшей моей домработнице, скажи… скажи что-нибудь хорошее от моего имени. И если она не против, чтобы опять вернуться… Или ты сама справишься? – враз помолодевший и воодушевившийся Портной озорно поглядел на Инну.

* * *

Идея проведения совместного тренинга с украинскими коллегами была воспринята российскими пограничниками с энтузиазмом. И Луганьскому, и Ростовскому пограничному начальству интересно было лично пообщаться с прибывшим из Киева полковником Хоменко: чтобы лучше держать нос по ветру, нужно понимать, куда теперь этот ветер в Киеве и Москве дует.

Василий не питал особой страсти к спецоперациям, подобным этой, затеянной по просьбе одноклассника его жены Вани Черепанова, но и в случаях крайней необходимости не сторонился их, особенно если это был вопрос жизни и смерти близких ему людей.

Искусство пития для карьеры военных в отечественных реалиях всегда являлось определяющим. Совсем не пить – практически невозможно, да и для имиджа вредно: пьющее начальство к непьющим подчинённым относится с подозрением и без любви, чтобы не сказать больше. А вот умение выдержать меру, контролировать себя, не выбалтывать военную тайну, в том числе и про неучтённый спирт и списанные фляги, не говоря уже о прочем, – эти достоинства после десяти лет службы удавалось сохранить единицам.

У Михаила Харитоновича – явного добряка по натуре, чем-то очень напоминавшего любимого многими актёра Евгения Леонова, это получалось просто и естественно. Несмотря на свою безотказность в помощи друзьям, после восьмой рюмки Харитонович поднимался и с извиняющейся улыбкой, не дожидаясь окончания посиделок, обезоруживающе просто объяснял: «Братцы, я б ещё с радостью попьянствовал, но вы же знаете мою хозяйку, приревнует и покалечит – ни за что пострадаю…» И на Харитоныча никогда в подобных случаях не обижались. Василий несколько раз совпадал с Михаилом Харитоновичем на совещаниях в столице и даже сиживал за одним столом в тот недолгий период, когда оба они руководили погранзаставами в молодой, тогда еще не оперившейся державе. Василий слыхал, что подчинённые давно окрестили Харитоновича «батей». Строгий и требовательный, он за своих всегда стоял горой.

Вариантов, чтобы выполнить просьбу Черепанова, у Василия было два. Первый – поиграть в «партизанщину». К примеру, созвать весь личный состав по обе стороны границы на несколько часов на экстренные учения с последующим торжественным ужином и таким образом оголить кордон. А самому подстраховывать и контролировать процесс изнутри. Это, однако, не исключало рисков, непредвиденного развития ситуации и было сопряжено с нарушением инструкций. К тому же камеры, спутники, приборы ночного видения хоть и существовали больше для проформы, но тоже требовали внимания и нейтрализации.

Второй вариант предполагал абсолютное доверие подчинённого и вышестоящего начальника. Во всяком случае, это было в правилах Василия. За армейскую службу он насмотрелся всякого. Когда начальник, например, безбожно заставлял прапорщика идти на нарушения, списывать сверх нормативов имущество, а нагрянула проверка, мало того что не прикрыл, ещё и «отморозился» да пожурил, мол, надо ж, какое безобразие у меня под носом развели. Прапор начальника не сдал, взял вину на себя – и «выгреб» по полной. Случались и обратные ситуации. Когда совестливый начальник один раз попросил подчинённого о помощи, связанной с нарушением инструкций, и попал к нему в зависимость. Мол, раз ты меня заставил нарушать, то теперь, будь добр, прикрывай все мои прегрешения.

И дело было даже не в том, кто кого первым сдаст и подставит. В случае конфликта дело может повернуться как угодно. Подчинённый может сказать, что шеф толкал его на преступление. А начальник легко объяснит, что хотел проверить и выявить лазейки, чтобы вывести таким образом злоумышленников на чистую воду. Исход в таких ситуациях обычно зависит от интуиции, знания процедур и методик и, конечно, «тяг» наверху и в силовых ведомствах. В любом случае, подобных конфликтов все старались избегать.

Василий точно знал, что коридоры и договорённости с соседями имеются практически на каждой заставе, но их не сдают начальству ни при каких обстоятельствах. Что ж, там видно будет, по обстановке – время для принятия решения ещё есть. На третий день пребывания Василия в командировке на Луганьщине Харитонович зазвал его к себе в гости на вареники: «Василий, нас с тобой столько связывает, быть в моей вотчине и не зайти в гости – обидишь. Моя таких вареников налепила, если не отведаешь – домой меня не пустит…»

После четвёртой стопки Харитонович завёл разговор о своём сыне:

– Как мы его ни отговаривали, подался по моим стопам. И всё хочет самостоятельно служить. Мне запретил вмешиваться. Правильный парень. А я вижу, что «чмарит» его командир, – да ты ведь и сам слышал, какая про Гуменюка слава идёт. Понятно, его все терпят, глаза закрывают, чтоб до пенсии дослужил. Я не лезу. Но не сломал бы хлопца. Я не прошу о тёпленьком местечке – просто перевести куда угодно. Пусть в худшее место, с трудным бытом, но чтоб без этого психоза… сам понимаешь…

– Поможем, Харитоныч. Ты – мужик правильный, таких уже почти не осталось в войсках. Если мы друг друга перестанем поддерживать – армии конец. У меня к тебе тоже маленькая просьба… – Василий почувствовал, что лучше будет прямо обрисовать задачу, возникшую в связи с делом Вани Черепанова.

* * *

Маленькому Ване было очень интересно полететь на самолёте. Он выбрал место возле иллюминатора и с удовольствием рассматривал мощное крыло лайнера, деловито пристегнул ремень и проконтролировал, как это сделала мама. Даже симпатичную кареглазую бортпроводницу, выразительно повествовавшую, что нужно делать, если самолёт совершит аварийную посадку на воду, Ванечка слушал на полном серьёзе.

Когда самолёт начал разбег, Рита прикрыла глаза. Ей хотелось забыться на предстоящие час и сорок минут полёта и ни о чём не думать. Но чем дальше, тем настойчивее воображение заполоняли мысли о предстоящей встрече с Сергеем. О, до чего же здорово было бы сдавать время в камеру хранения! Ещё немножко – и её бросит в дрожь. От двойственности Сергея, от двойственности её миссии и её чувств к нему.

– И чем же занимается такая интересная девушка? – вопрос был адресован сидевшим по другую сторону от Риты седовласым дядечкой, которому было далеко за пятьдесят.

Он был вовсе не в её вкусе. И даже не из-за возраста. Самоуверенный молодящийся бабник с явно подкрашенными волосами, обильно политый туалетной водой. «Лучше бы сначала в спортзал сходил и животик согнал, а уж потом к девушкам клинья подбивал», – подумала Маргарита. Но всё же решила поддержать разговор, чтобы хоть как-то переключиться и отвлечься от своих мыслей. Интересно, какие цветы приготовил для неё Серёжа? Эх, добавить бы к его бизнес-хватке простой человеческой морали и доброты…

Пройдя сквозь толпу встречающих и активно пристающих наглых аэропортовских таксистов, одинаковых на всём постсоветском пространстве, Маргарита поняла, что их никто не встречает. А может, Сергей из соображений безопасности решил подстраховаться и проверить, нет ли подвоха, – это в его стиле. Времени до поезда было предостаточно. Маргарита разыскала маршрутный микроавтобус – они сдадут вещи на вокзале в камеру хранения, немного посмотрят город, перекусят…

…Когда поезд медленно тронулся и за окном стали потихоньку проплывать люди, Рита почувствовала усталость и облегчение одновременно. Вдруг дверь их купе открылась – и на пороге возник он. Несколько секунд они с любопытством разглядывали друг друга. Словно привыкая к двойникам тех, с кем были когда-то знакомы в прошлой, почти забытой жизни.

– Приветик! – Сергей поцеловал Риту в щёку и протянул букет нежных кремово-алых роз, которые уже стояли в красивой вазе с водой.

Затем он извлёк из огромного пакета большущую модель самолёта с пультом и протянул завороженному Ване:

– Ну, здоров, мужик! – отец осторожно взял сына на руки.

Вскоре на столе появилось множество вкусностей. За весёлой беседой незаметно пролетело почти два часа – не сговариваясь, они избегали трудных тем.

– Вам пора отдыхать, ну а мне ещё нужно сделать несколько деловых звонков, так что будем прощаться, – Сергей остался доволен и встречей, и собой.

Уже выйдя из купе, он неожиданно уколол острым взглядом провожавшую его Риту:

– На досуге нам нужно будет кое-что вспомнить и уточнить.

Маргарита почувствовала, как по её спине пробежали нервные мурашки – спутники тревоги.

Она закрыла дверь и уже не увидела, как коротко стриженый парень в синем спортивном костюме, мирно стоявший у окна напротив последнего купе, незаметно ткнул в бок проходившему мимо Селиванову электрошокером. Дверь купе молниеносно открылась, и один из попутчиков парня подхватил обмякшее тело Сергея, а другой, помогая пассажиру справиться с «внезапным головокружением», приложил к его носу смоченный каким-то раствором платок. Без всякого шума они переместили Селиванова на полку, и парень отправился в соседний вагон, где пробыл не более пятнадцати минут. По его возвращении спутники перекинулись парой фраз, после чего старший группы достал планшетник и вызвал кого-то по скайпу.

– Шалва Давидович, всё штатно. Осложнений при приёмке груза не возникло. Единственное неплановое обстоятельство – пришлось принять товар без документов, всё проверили – видимо, они где-то отдельно следуют либо вовсе отсутствуют. Но у нас время на исходе, так что начинаем переупаковывать товар для отправки конечному потребителю. Следующий доклад – по плану.

Шалва удовлетворенно хмыкнул и уже сам набрал чей-то номер:

– Миша, узнал? Я, конечно, да, знаю, знаю, что Шалву не узнать невозможно. Как здоровье, дорогой? Как твоя мама себя чувствует? – в самых драматичных и динамичных ситуациях Мдивани имел терпение не выпячивать главные вопросы в начало беседы, соблюдая свою излюбленную канву.

Когда стандартный обмен приветствиями и расспросами был завершён, Шалва Давидович как бы между прочим сообщил:

– Гость уже в пути. Встречай, как договаривались.

* * *

Станция Черешнево, где поезд стоял всего пару минут, не отличалась многолюдностью. Вот и на сей раз, кроме компании молодых людей, поддерживающих под руки своего, видимо, перебравшего в пути товарища, да бабульки с котомками, высадившейся с противоположной стороны состава, с поезда больше никто не сошёл. Молодежь погрузилась в забрызганную грязью, но местами белую «ниву» с неразличимыми номерами, которая медленно двинулась по узкой асфальтовой дороге. Через пару часов грозные знаки предупредили о въезде в пограничную зону. А вот и поворот на бывший колхоз «Красный пахарь».

– Кажись, здесь, – водитель «нивы» припарковался у заброшенного коровника, пощёлкал по навигатору и съехал на просёлочную дорогу, отмеченную знаками «Движение запрещено» и «Тупик». Вскоре впереди показался заросший кукурузой шлагбаум. При всей нарочитой заброшенности и состояние дороги, и следы колеи свидетельствовали, что ею изредка кто-то пользуется.

Справа у шлагбаума возник синий «УАЗик», возле которого лениво «загорали» двое российских погранцов. Они спокойно наблюдали за подъезжающими, не прекращая лузгать семечки и не произнося ни слова.

Водитель «нивы» остановился, вышел из машины и обратился к пограничникам:

– Здорово, мужики, мы на рыбалку по приглашению Василия Петровича. Как нам до зелёной протоки добраться?

– Мы в курсе, Давидовичу привет. И давайте за нами, – вскоре узкая дорога привела их к берегу реки.

– Бросайте свой транспорт здесь, с ним ничего не случится. Лодка у причала – разберётесь. Хорошей рыбалки! Надеемся, за пару часов управитесь.

Лодка с рыбаками, сносимая шустрым течением, пошла к противоположному берегу.

– Щуку на блесну взяли? – крепко сбитый мужик в синей ветровке приветливо встретил рыболовов у неприметного, обступленного камышами причала на украинской стороне реки.

– Щука не взялась. Везём копчёного угря для Василия Петровича.

Вскоре рыбаки пересели в четвёртую модель «жигулей» – теперь уже с украинскими номерами. Каких-то пятнадцать минут – и автомобиль остановился у полуразрушенного амбара.

– Кажись, здесь, – водитель, осмотревшись, сверился с навигатором.

– Что ж, наступил трогательный момент расставания, – смуглолицый шкет прямо через мешок, надетый на голову пленника, сунул ему под нос смоченную нашатырём тряпку и, почувствовав, как дернулась голова, вытолкнул тело за амбаром. Затем с чувством хорошо выполненной работы достал планшетник и отправил лаконичное сообщение: «Посылка доставлена».

Получив сигнал от Шалвы, Бальцерович маякнул Ивану: «Угорь на месте. Пусть встречают».

 

Глава 17. Равновесие – категория философская

Сергей не сопротивлялся. Он понял, что его вытянули из машины. Несильный, но неприятный удар, толчок, встреча с землёй. Селиванов выматерился, затем до него донеслись звуки хлопающих дверок и отъезжающего автомобиля. Лежать в наручниках и с мешком на голове было противно, но это можно было терпеть. Тяжёлая, словно облитая свинцом голова гудела, глаза слезились, а чувство тошноты не проходило. Но, пока ты дышишь, всегда есть шанс что-то придумать. Прежде чем начать соображать, как себе помочь, он прислушался. Откуда-то издалека, из чёрной тишины, прорывались звуки сирены, которые становились все громче. Что ж, пока не стоит тратить силы и дёргаться.

– Представьтесь, пожалуйста, – молодой, аккуратно подстриженный парень, в голосе которого сквозила принадлежность к органам, был одет в невзрачную серую ветровку поверх тонкого свитера, такие же неброские джинсы и кроссовки.

Его спутники также были одеты «по гражданке». Они находились на какой-то просёлочной дороге возле скудной, замусоренной лесопосадки. Сергей перевёл взгляд на стоящий неподалёку серый джип с прилепленной на крыше синей «мигалкой». Джип стоял боком – так, что ни одного из номеров не было видно.

– Где я и кто вы? – теперь уже Селиванов пристально смотрел на незнакомцев.

– Присаживайтесь в машину, сейчас мы вам всё объясним, – Евстифеев интуитивно почувствовал, что расслабляться рано.

…Хотя задержание Селиванова, исходя из доклада, прошло на редкость гладко, чувство тревоги Сердюкова не покидало. Огорчало и то, что никаких документов при задержанном не обнаружили. Видимо, он выкупил два разных купе.

– Ещё раз повторяю вопрос: фамилия, имя, отчество, место и дата рождения, – Евстифеев уверенно начал стандартную процедуру.

– Сначала мне нужен врач. На меня было совершено нападение с дальнейшим силовым похищением.

– Вопросы здесь задаю я, и только я. Понятно? – Евстифеев начал обострять допрос.

– Где я и в каком статусе? – Селиванов гнул свою линию, словно не слыша капитана.

– Хватит ломать комедию, Селиванов…

Сергей Николаевич насмешливо улыбнулся и, бросив беглый взгляд на часы, стоявшие перед следователем, продолжил:

– Какое сегодня число?

– Второе, второе сентября, как в песне, – Евстифеев ответил автоматически и тут же запнулся, поняв, что не нужно было этого делать, впрочем, какая разница, проехали, – а теперь начинаем работать.

– Если хотите получить конструктив, сначала мне нужен врач, а потом дайте сутки, чтобы отойти, подумать. Больше я сейчас не скажу ни слова.

– Ладно, подписывай протокол, – Евстифеев бегло дописал несколько фраз на заранее заготовленном листе.

Селиванов взял бумагу, пробежал её глазами и, оставшись чем-то доволен, заявил:

– Ничего подписывать я не буду.

– Это мы уже завтра посмотрим, – Евстифеева такое начало не пугало и не удивляло – многие из его подопечных пытались поначалу храбриться и отпираться. – Увести!

– И будьте в камере поосторожней: у одного из ваших соседей, кажется, открытая форма туберкулёза, – мирно улыбнулся вдогонку арестованному Сердюков, отдавший инициативу Евстифееву и еле сдерживавший кипевшие внутри эмоции.

– Ничего, сидение ему, наоборот, впрок пойдёт, – рассуждал вслух Георгий, – сокамерников ему жёстких подобрали, тоже мне, стойкий нашёлся, не таким рога обламывали.

– А мне это всё не нравится. Что ты себя утешаешь, Жорик? Зачем он про дату спрашивал и на часы зыркал? И ещё, благодаря тебе он знаешь что выяснил? Что он имеет статус задержанного и личность его установлена, следовательно, и по сводкам, и по базе – проходит.

– Но товарищ подполковник… А как было иначе?

– Каком кверху. Не хочешь говорить, кто ты, – сгниёшь, как последний бомжара, и зароют тебя под номерком… И ещё. Организуй, чтобы во время конвоирования в коридоре он увидел задержанного Портного.

– А Портного ничего при этом не хватит? – улыбнулся Евстифеев.

Через день Черепанов позвонил Сердюкову справиться, как продвигаются дела. Голос у подполковника был уставший.

– Хочешь поговорить – подъезжай, я на месте.

Уже через пятнадцать минут Иван переступил порог городской милицейской управы, к которой, как ни странно, за последнее время он порядком привык и уже ходил сюда почти как на работу.

– Пока молчит твой дружок, – тон Сердюкова не выражал особого оптимизма.

– В смысле? – после поимки Селиванова у Ивана как гора с плеч свалилась, и он пребывал в приподнятом настроении. Теперь довести дело до логического завершения ему представлялось делом техники.

– В прямом. Ни слова не выдал. Похоже, на что-то надеется. Вроде бы очевидно, но улики по всем эпизодам в основном косвенные. Но ты не волнуйся, на этот раз вряд ли ему удастся выкрутиться. А банкира твоего завтра отпустим под подписку. Но с одним условием. Надеюсь, ты его сегодня проведаешь и убедишь не дрейфить и дать свидетельские показания против Селиванова.

– И ещё, – продолжил Сердюков уже более дружелюбно, – помнишь, я как-то на бильярде у тебя выигрывал с безнадёжным вроде бы счётом: семь – ноль? А ты взял и потянул партию, и сделал меня: восемь – семь? Это я к тому, что расслабляться в такой игре нельзя до самого финального свистка.

* * *

Семён вышел за ворота СИЗО так, словно вернулся из командировки. У входа как ни в чём не бывало его уже ждала служебная машина. Правда, за рулём предусмотрительно находился начальник охраны Константин Юрьевич Деревянко. Он был в курсе событий и оценивал их сквозь призму своего милицейского опыта спокойно и здраво. Его можно было не стесняться, как уролога, которому, когда припечёт, мужчины доверяют свои самые интимные тайны.

– Хорошо выглядите, – подбодрил шефа Константин Юрьевич.

– Диета и еда по режиму – великая штука, – Семён Григорьевич действительно не смущался, чувствовал себя бодро и острил от души. – Представляешь, Костя, всего за каких-то пару недель килограммчиков пять удалось сбросить. И это без каких-либо дорогущих и вредных добавок и специальных диет. Так что я оказался в хорошей прибыли. А что, если пребывание в СИЗО поставить на коммерческую основу? По-моему, желающие нашлись бы.

Заехав домой, Портной обнаружил неряшливо сваленную в раковину посуду, пыль на плинтусах и противный запах от сигарет на кухне. Он быстро привёл себя в порядок и отправился на работу. Первым делом Семён Григорьевич велел Лилии, обратившись к ней официально и на «вы», вернуть ключи от квартиры.

– Сёма, прости меня, я так ошиблась. Этот Паша, он такой гад – меня обобрал, сволочь, – Лиля хныкала, чем только вызывала у Семёна раздражение.

* * *

– Сгною тебя на зоне, чтоб другим неповадно было, – «В.В.С.Б.» смотрел на Макарцева зло и безжалостно. – Ты хоть представляешь, придурок, что натворил?! Сейчас мой человек поедет с тобой – сдашь ему все свои архивы. А потом бери верёвку, смазывай и лезь туда, хотя это будет слишком малое для тебя наказание.

– Виктор Владимирович, я всю жизнь верой и правдой… – язык сразу ставшего жалким Макарцева лепетал что-то невразумительное.

– Пшёл вон с глаз моих!

«В.В.С.Б.» метнул в серую, сгорбившуюся фигуру Валентина Петровича брезгливый взгляд.

«Я всех вас научу внутренний устав блюсти, лично у каждого экзамен на любовь к Отчизне и ведомству принимать буду, – в ярости начальник службы безопасности разговаривал сам с собой. – Если сам уцелею. Впрочем, какая разница…»

Ему дали шанс загасить пожар, который он прозевал. И, как охотничий пёс, взявший след, «В.В.С.Б.» уже жил только погоней за целью, ничего другого для него отныне не существовало.

* * *

Первое после длительного перерыва заседание предвыборного штаба Иван, в виде исключения, провёл в своём рабочем кабинете в телекомпании. Несмотря на ворох накопившихся проблем, запарки, несколько сползшие вниз рейтинги, энергетический подъём и бодрость духа Черепанова передались подчинённым, окрылили их и добавили уверенности.

– У нас появилось сразу несколько козырей, – бодро начал Иван, – давайте подумаем, как правильно ими распорядиться и в какой последовательности выкладывать.

– Нужно обеспечить максимальные эфиры завтрашней пресс-конференции в ГУВД. Давать повторы во всех выпусках новостей и регулярно добавлять по чайной ложке новые порции подробностей, – подключился Кирилл Воропаев, отвечавший в штабе за событийный ряд. – Потом подключить блиц-интервью с жителями – что они обо всём этом думают. И затем тиражируем по всем почтовым ящикам газетную версию нашего расследования о том, как махинации конкурентов привели к росту коммунальных платежей.

– Кстати, мы типографии предыдущий спецвыпуск ещё не до конца по деньгам закрыли, – напомнил Антон Плачанда, отвечавший за полиграфию.

Иван вопросительно посмотрел на своего главбуха Людмилу Алексеевну, на которую в отсутствие Портного волевым порядком скинул ведение всех финансов.

– Иван Сергеевич, я эту ситуацию контролирую, но дело в том, что они сами разбили платёж на несколько счетов, а по последнему только вчера сдали налоговые накладные. До вечера деньги уйдут.

– Это хорошо, возможно, с завтрашнего дня у вас, наконец, появится подмога в виде самого Портного.

– Хорошо бы, а то у нас по телевизионной бухгалтерии дел накопилось. Но видите, мы справляемся, как положено.

– Молодцы! – Черепанов знал, что главбух, подобно ученице, которая блестяще выучила урок и ждёт похвалы учителя, любит, чтобы с ней советовались и её ценили. Поэтому он никогда не скупился на внимание и добрые слова.

– Может, обновим под ситуацию некоторые из наших слоганов? – снова взял слово Кирилл Воропаев.

Два часа пролетели для участников совещания практически незаметно.

Иван вышел с работы в добром расположении духа – с минуты на минуту должна была подойти Ольга, чтобы вместе двинуться за покупками. И тут, словно в каком-то страшном сне, перед ним возникла смуглянка Анюта из уже забытого и кажущегося теперь ненужным курортного романа: «Вот я и нашла тебя. Думал так просто отделаться? Поматросил, значит, и бросил…» В этот момент непонятно откуда появившаяся Ольга схватила маленькую плутовку за волосы и начала наставлять:

– Ещё раз на глаза попадёшься…

Выражение глаз Ольги было настолько красноречиво, что играть в обиженную девочку было бессмысленно.

– Извините, я больше не буду, просто деньги нужны. Увидела по телевизору и решила: попробую сбить, а вдруг выйдет? – забормотала смуглянка и ретировалась в ту же минуту, как только была отпущена.

– Оля, всё не так, как тебе может показаться, – Черепанов начал виновато оправдываться, едва злополучная Анюта скрылась за углом.

– Не надо, не объясняй ничего, поверь, сейчас для меня всё это не имеет абсолютно никакого значения. И ты должен меня простить. Когда полгода назад я уходила от тебя, мне тоже показалось, что я полюбила другого человека. А потом поняла, что это была иллюзия. Я почувствовала, как сильно тебя люблю, как ты мне дорог, но боялась, что после всего ты уже не захочешь меня принять. И все эти дурацкие обиды. Вань, теперь я… теперь ты мне… ты вся моя жизнь.

– Раз так, с меня ужин, – Иван нежно обнял Ольгу.

* * *

«В.В.С.Б.» нажал на кнопку, и тут же раздался голос секретарши, всегда готовой выполнить любое его задание:

– Слушаю, Виктор Владимирович!

– Пусть эта краля зайдёт, – на всю приёмную по громкой связи раздались его унизительные, убивающие слова.

Тихо поздоровавшись, Кутовая, бледная, с покрасневшими глазами, враз постаревшая и осунувшаяся остановилась возле стола, не решаясь без приглашения присесть. Она напоминала школьницу, которую вызвали к доске и которая не выучила урока, а потому сгорает то ли от стыда, то ли от страха. На ней был строгий коричневый костюм, но губы ее были ярко накрашены.

– Чего стоишь, присаживайся, в ногах правды нет, а в твоих – уж точно, – Виктор Владимирович не считал нужным соблюдать учтивость и дал волю грубости и резкости, которые в его исполнении граничили с жестокостью и садизмом. Обращение на «ты» было невинным цветочком в потоке ожидающих Кутовую оскорблений и издёвок.

Кутовая молча присела и покорно приготовилась испить свою чашу, так и не в силах оторвать глаза от пола.

– Что ж ты сейчас такая робкая? – продолжал измываться «В.В.С.Б.». – Тоже мне, Анна Каренина выискалась. Кукла перемазанная! Вот выложит в социальных сетях твой возлюбленный записи ваших деловых встреч, а как потом сынку своему объяснишь, чем это мама на службе с дяденькой работала, если кто из его друзей узнает и спросит? Ах, не думала об этом. Все вы только одним местом и умеете думать!

Кутовая зарыдала и оттого стала ещё более жалкой. Природная красота, начавшая в последнее время уступать натиску нервов и сигарет, уже не спасала её.

– Ладно, не реви. Не у тебя одной такое. В жизни кино и похлеще случается, – неожиданно подобрел «В.В.С.Б.». – Твой муж, или бывший муж, Андрей Игоревич, говорят, один из лучших в столице специалистов в области компьютерных технологий?

Пытающаяся взять себя в руки Кутовая молча кивнула и впервые подняла глаза.

– Ты с ним поговори, объясни, что этот гад Семёнов гипнозом владел и против воли тебя околдовал. Покайся, попроси – он же добрый. И главное, пусть Андрей Игоревич срочно ко мне заедет. И возможно, у него получится нам помочь. Да и тебе, и себе тоже. Вот и лады. И забудется всё это, как сон дурной. Не исключено, кстати, что этот кадр и в самом деле владел некоторыми приёмами гипноза, вот ты и попалась.

Эльвира с благодарностью посмотрела на Виктора Владимировича, достала косметичку, наскоро привела лицо в порядок и, уходя, пообещала:

– Я всё сделаю.

– Вот и чудненько. На похороны идёшь? – «В.В.С.Б.» любил резко менять тему.

– Какие похороны, Виктор Владимирович? – Эльвира была рада хоть как-то отвлечься и справиться с эмоциями.

– Макарцев, коллега наш, разбился. То ли тормоза автомобиля отказали, то ли не затормозил почему-то. А я думаю, сердечко могло за рулём прихватить, – он без водителя раньше не ездил. Жаль, ответственный был малый. Хорошо хоть машина была по «КАСКО» застрахована, так что семья его компенсацию получит. Вот так-то бывает…

«Какие же они все подонки! Самовлюблённые хилые самцы. Болтуны, сплетники и завистники. И какое имеет право этот хамоватый, невесть что о себе возомнивший, чем-то похожий на крота «В.В.С.Б.» лезть в её личную жизнь? Можно подумать, он не спит со своей заносчивой секретаршей. А может, Сергея кто-то подставил? Подставил или не подставил – какая разница? И зачем только он появился на моем пути?!» – Кутовая даже не заметила, как спустилась лифтом, вышла из здания и села в машину. Спохватившись, она быстро набрала мужа.

– Андрюша, тут такое дело, мне нужна твоя по-о-мощь… – и Эльвира как-то по-детски искренне и по-женски обезоруживающе разревелась в трубку, отчего ей сразу стало легче.

* * *

– Очень приятно, Андрей Игоревич, что откликнулись и нашли возможность заглянуть, – «В.В.С.Б.», являвший собой верх дружелюбия и респектабельности, приветливо улыбаясь, встал из-за стола и крепко пожал гостю руку. – К сожалению, не могу уделить нашей беседе столько времени, сколько хотелось бы и должно. Через два часа у меня самолёт в столицу братского государства. Поэтому сразу к делу.

Виктор Владимирович несколько раз щёлкнул мышью и продолжил:

– Готов буду выполнить любую вашу просьбу, – «В.В.С.Б.» сделал акцент на слове «ЛЮБУЮ», – а наши возможности вы представляете. Теперь подсаживайтесь ближе. Вчера мне на почту пришло вот это. Сегодня – продолжение… Один подонок проник туда, куда ему проникать не следовало. Наши специалисты не могут отыскать носитель, на котором хранится информация. Это программа-призрак. Письма с прикреплёнными файлами откуда-то заходят на сервер, отправляются и самоуничтожаются. Мы ищем тех, кто мог это придумать, но пока безуспешно. Мои люди предоставят вам все его носители – дома, в рабочем кабинете – и выполнят любые ваши указания и просьбы. О конфиденциальности говорить не буду – вы человек серьёзный, сами всё понимаете. А пока придётся этого гадёныша вытягивать, иначе через двое суток три часа и сорок четыре минуты программа начнёт сливать информацию уже не на мою почту, а прямиком в информагентства и телекомпании.

* * *

На этот раз Сердюков сам позвонил Ивану.

– Ситуация в корне изменилась, – подполковник был столь лаконичен, что даже опустил традиционные приветствия.

– Неужели начал давать показания?

– Всего тебе объяснить не могу – сам до конца не разобрался. В общем, и дело, и арестанта у нас забрала сначала прокуратура, а затем, по некоторым данным, всё передали службе безопасности. Там возникли моменты, связанные с государственной тайной, а у моих ребят такого допуска нет. Это пока всё, – Сердюков прервал разговор, даже не дожидаясь реакции Ивана.

В тот же день телекомпания «Зенит» направила журналистский запрос в службу безопасности.

Ответ, как и положено, был отправлен по истечении трёх рабочих дней. Но содержание его, как и следовало ожидать, оказалось формально-обтекаемым. Мол, идёт следствие, требующее соблюдения тайны. Что-что, а создавать формулировки, за которыми нет никакого содержания, у нас научились ещё при Союзе, и теперь этот опыт успешно был взят на вооружение новым поколением бюрократов-чиновников независимого украинского государства.

* * *

Несмотря на то, что электронные часы в приёмной начальника службы безопасности показывали 22: 41, создавалось впечатление, что рабочий день в самом разгаре.

– Разрешите, Виктор Владимирович?

– Докладывай, Степан, – велел «В.В.С.Б.» своему заместителю. Хотя Виктор Владимирович провел в столице братского государства две бессонные ночи, выглядел он бодро. Это была его привычная стихия.

– Муж Кутовой-таки хороший ход. Он даже никуда ездить не стал – ни на квартиру Семёнова, ни в его кабинет. Поколдовал часа полтора со своего ноутбука и сказал, что ему нужно встретиться с одним из своих учеников. Выставил условие, чтобы мы гарантировали, что у этого парня не будет неприятностей.

– Лаконичней, Стёпа.

– Короче, по почерку программы он вычислил разработчика. Так что докладываю: у нас появился ключ к уничтожению этой версии. Но гарантировать, что информация, к которой эта тварь получила доступ, не скопирована и не всплывёт ещё каким-либо образом, мы не можем.

– Каков вывод аналитиков?

– На переформатирование схемы «Юг» необходимо не менее месяца. Процесс этот уже запущен. Ещё через три месяца после всех зачисток проверить и доказать наличие старой системы будет практически невозможно. В крайнем случае, немного шумихи, скандальчик, несколько кадровых перемещений и отставок. С досье – дела похуже. Но там нет наших следов, источник их происхождения может быть и другой. Если события будут развиваться по худшему сценарию, переведём стрелки на другие службы, как обычно…

– Когда этого Семёнова-Селиванова через границу переправили, он, по предварительной договорённости, послал через интернет сигнал, приостанавливающий на три дня работу своей адской программы. Говорит, что может быть очень полезен, всё сдаст, всё отдаст, на всё согласен – ну как обычно. А ты как считаешь, что будем с этим кадром решать?

– С Семёновым? А что с ним панькаться? Решать – от греха подальше. Играть с ним напряжно – уж слишком изворотлив, попустишь – опять может работку подкинуть. Он пока не знает, что у нас имеется противоядие.

– Пустить в расход – это для него слишком гуманно, но мы ведь люди добрые, мирные, – Виктор Владимирович и Степан, как заговорщики, улыбнулись друг другу, после чего «В.В.С.Б.» добавил: – А компьютерщика этого юного ты к нам на службу привлекай.

– Уже изучаем его, чтобы зайти наверняка.

– Ну и чудненько, я в тебе не сомневаюсь. Ну что, на сегодня подведём черту, нужно отоспаться, – Виктор Владимирович довольно пожал руку Степану.

* * *

– Иван, зайди, когда время будет, – голос подполковника Сердюкова снова особых эмоций не выражал.

Черепанов примчался в управление уже через пятнадцать минут.

– Для тебя есть новости. С какой начинать?

– Как обычно, с той, что похуже…

– Было принято решение об экстрадиции нашего героя в Россию якобы для проведения следственных действий. Там его позавчера выпустили под подписку.

– Нужно срочно взять под охрану Риту, – Иван почувствовал тревогу и вину перед женщиной, которая ему дважды помогла, а он навлек на неё опасность.

– Я никогда не сомневался в твоих джентльменских качествах, – Сердюков неожиданно начал иронизировать.

«К чему бы это?» – подумал Иван.

– Да, а про хорошую-то новость мы и забыли? – вдруг спохватился Черепанов.

– На следующий день, то бишь вчера, господин Семёнов, он же Селиванов, погиб – на своём рабочем месте при странных обстоятельствах. Его убило током. Сотрудники подтвердили факт несчастного случая, – ни один мускул не дрогнул на лице Сердюкова, так спокойно преподнесшего главное событие, увенчавшее смысл последних месяцев их жизни.

– Это точно?! Ничего не понимаю… – Черепанов почувствовал, что развязка этой неприятной, изнурительной схватки наступила неожиданно и вовсе не так, как он мог себе это представить. – Стало быть, всё?

– А теперь слушай, как оно скорее всего было. Селиванов где-то раздобыл уникальный компромат на очень больших людей из обеих наших братских стран. И всё это запустил со специальной программой, которая, если Селиванов в течение определённого времени не посылает только ему известный пароль, автоматически начинает предупреждение, а затем рассылку компромата по заданным адресам.

Поэтому его сначала чуть ли не на межгосударственном уровне вытянули. Вопрос очень высоко согласовывался. А потом у него оказался личный оппонент – муж сотрудницы, попавшей к Селиванову в сети. Он их службе безопасности помог вычислить пароль, а они закрыли глаза на то, что поработал с селивановской техникой, – удалил компромат на свою жену. Ну и, очевидно, эту электроаварию придумал, которая произошла, когда Селиванов сел за свой компьютер и хотел всю эту грязь извлечь. А может, кто другой постарался, а на него просто пальцем указали. Впрочем, точно об этом мы уже никогда не узнаем. Не исключаю даже, что и из небесной канцелярии решили вмешаться и дела подправить.

– Извините, что-то раньше не замечал за вами религиозных пристрастий, товарищ подполковник, – Иван начинал привыкать к информации, которую услышал. – Но откуда всё это стало вам известно?

– В Бога я с детства верю, бабушка научила. Но в своего Бога, без посредников, – Сердюков говорил спокойно, без тени обиды. – А новости – не поверишь! – из интернета час назад извлёк. Потом проверил по своим каналам. Барышня, у которой были отношения с Селивановым, проболталась подруге, а та по секрету начальнику рассказала. В результате один из чиновников специально слил часть этой истории в интернет, чтобы привлечь к скандалу внимание и убрать некоторых конкурентов.

* * *

Выборный штаб под руководством Ивана работал профессионально и с огромным энтузиазмом. На финишной прямой рейтинги их политсилы резко поползли вверх, не оставляя шансов конкурентам. Но Иван не притормаживал ни на секунду. До финиша – не расслабляться.

И вот он, результат! Уверенная победа. Трудная, настоящая, выстраданная. Одним из первых поздравить Черепанова позвонил Бальцерович:

– Могу с гордостью констатировать, дружище, что отныне твоя цена на рынке как великого стратега и организатора выборного дела существенно возросла, – Михаил Евгеньевич явно пребывал в добром расположении духа. – Когда дойдёт до меня очередь пожать руку столь великому человеку?

– Да хоть сейчас готов предстать перед тобой в любом удобном месте, – Иван вдруг вспомнил про долг и расписку, но сейчас, на фоне победы на выборах и повергнутого Селиванова, это уже не было столь критично, как несколько месяцев назад, и не так давило на мозги. Шутка ли, из такой передряги выбраться! Обидно, конечно, что похищенные Селивановым деньги так и не удалось вернуть. Но теперь Ивану была обещана солидная премия. Также возникли возможности спрямления на его телекомпанию новых рекламных потоков, что гарантировало в ближайшее время дополнительные заработки. И если договориться о реструктуризации долга, то можно считать вопрос закрытым…

– Тогда жду тебя в офисе через часок, – Михаил Евгеньевич превратился в саму любезность.

…Бальцерович выбрался из своего уютного кресла навстречу Черепанову, оживленно хлопнул его по плечу и обнял, как старого друга.

Ещё раз поздравив Ивана с успешным завершением выборной кампании, Михаил Евгеньевич хитро прищурился и сообщил:

– А я, честно тебе признаюсь, с самого начала не сомневался, что всё у тебя получится, но просто виду не подавал, чтобы ты раньше времени булки не расслаблял. Так что давай по рюмке поднимем – есть за что…

Когда вслед за бокалом коньячка дошла очередь до лимончика и шоколада, Бальцерович сделал театральный жест и воскликнул:

– Ой, чуть не забыл, у меня же для тебя имеется подарочек – скромный правда, – он достал из внутреннего кармана свёрнутый вчетверо листок бумаги. – Держи свою расписочку. Ты больше никому ничего не должен. Живи, радуйся и керуй своей бессмертной телекомпанией до ста лет.

Черепанов опешил от неожиданности. Вот так легко и просто, как возникла в его жизни эта невероятная по масштабам проблема, точно так же она, выходит, и рассосалась? Иван сам не заметил, как его сдержанное обычно лицо осветилось блаженной улыбкой.

– Но, Миша, это слишком дорогой подарок.

– Полно тебе кокетничать, как красной девице. То, что нам удалось сделать, с лихвой перекрыло все издержки. Так что забудь, – Бальцерович взял из рук Ивана расписку, неспешно порвал её на мелкие кусочки, положил в пепельницу и щёлкнул зажигалкой.

Затем вновь наполнил бокалы.

– Давай моего Серегу помянем, который за дело наше правое жизнь отдал, – Михаил Евгеньевич враз изменил тональность беседы с празднично-весёлой на серьёзную и слегка гнетущую. – Я его семье пенсию назначил, детей выучить пообещал. Я же христианин, ты знаешь. У меня со своими всё по-людски. Они мне преданы – и я их не обижаю.

Когда бокалы были опорожнены, Бальцерович как бы невзначай поинтересовался:

– Иван Сергеевич, я ведь тебе пособил немножко?

– Немножко?! Не то слово, Миша, такое дорогого стоит и не забывается, – несмотря на минор последних фраз, Иван находился всё же в приподнятом расположении духа.

– И теперь ты при влиянии, чему я несказанно рад, – Михаил Евгеньевич слегка прищурился. – Мне нужно на газ по городу хорошего человечка поставить, а тебе с твоим нынешним авторитетом большого труда не составит словечко в нужном кабинете замолвить. А дальше мы сами сладим.

У Ивана враз сдавило виски. Вот они, реальные плоды их доблестной победы. Победы сил добра над силами зла, как он искренне полагал до настоящего момента. Интересно, кто теперь продолжает дело Селиванова? В этот момент его мозги весьма некстати начала сверлить детская считалка: «А» и «Б» сидели на трубе. «А» – упало, «Б» – пропало, что осталось на трубе? Простенькая считалка начинала приобретать некий зловещий оттенок…

– Так кто у нас остался на газовой трубе? – вслух произнёс Черепанов.

– Не понял? – Бальцерович в упор глядел на Ивана.

– Да это я так, про «А» и «Б», что сидели на трубе, вспомнилось, – задумчиво произнёс Иван и неожиданно спросил: – Миша, а в твоём кабинете видеозапись ведётся?

– Свят-свят-свят, старик. И тебе не советую в эти шпионские штучки играть. Если такой материал плодить, он может выстрелить и по тебе самому. Так поможешь?

Черепанов почувствовал, что его отказ не будет понят, и молча кивнул головой.

– Ну и лады. На посошок? – Бальцерович снова был сама любезность.

– Спасибо, дел ещё много, – отказался Черепанов, его приподнятое настроение куда-то враз выветрилось.

* * *

Иван внимательно посмотрел на себя в зеркало. Оттуда его с интересом разглядывал какой-то похожий на него, но явно чужой человек. Слегка ссутулившийся, с наметившимся животиком, он явно был несколько старше Ивана: уставший взгляд, активно поседевшие за последние несколько месяцев виски, поредевшие на макушке волосы, которые обнажили загоревшую кожу, – этот загар являлся пока единственным утешительным фактором.

Иван улыбнулся незнакомцу, расправил плечи и… потихоньку начал к нему привыкать. Нет, дружок, так у нас дело не пойдёт. Черепанов тут же, сходу, отжался 28 раз от пола – он любил цифру 28, что означало: четырежды семь. А завтра будет 29 отжиманий, послезавтра – уже 30 и так до восьмидесяти. Потом Иван позвонил в лучшую в городе танцевальную студию «Биг Данс», чтобы узнать расписание занятий бальным и латиноамериканским танцами в группе для начинающих, после чего выяснил в бассейне, когда сегодня можно поплавать.

Довольно, хватит. Начиная с сегодняшнего дня, пятую часть времени и денег он будет тратить на себя лично. Так он сохранит себя и для работы, и для семьи. А ещё выделит для своего хобби пару вечеров в неделю – будет столярничать и мастерить мебель. Можно начать с детского столика и стульчика…

Радостно отключив телефон, Иван, как в детстве, вихрем слетел с пятого этажа по лестнице, запрыгнул в машину и поехал по магазинам. Ему захотелось купить несколько книг – что-то из новых авторов, а также классику – перечитать. Потом он наметил приобрести новые вещи – кроссовки, куртку, джинсы, свитер и плавки. Вообще-то он ненавидел тратить время на покупки в магазинах и всячески этого избегал, но сейчас ему приятно было привести себя в порядок. Черепанов чувствовал, как возвращается к себе, как молодеет. Ведь ему вскоре предстояло стать папой, а в воспитании будущего сына нет ничего важнее личного примера.

 

Вместо эпилога

Несмотря на первый день зимы, чистый снежок уже ложился на шапку и воротник, приветливо поскрипывал под ногами. Иван любил зиму. Эх, сейчас бы на лыжи! А потом возле каминчика посидеть. Побаловать себя с мороза горячим чайком, шашлычком и рюмочкой коньячку!

И повод для такого замечательного мероприятия вскоре подвернулся – обмыть новый патрульный автомобиль в неформальной обстановке.

– А ведь как всё в жизни уравновешено! – Георгий Евстифеев напоминал учёного, совершившего важное научное открытие в области философии. – Вот взять этого вашего Портного. С Лилей ему не повезло, зато с Инной подфартило. А Инне с первым мужем не повезло, а с Портным – полная компенсация. А Лиле повезло с Портным, но не повезло с Пашей. А если разобраться, то всем нам здорово повезло, что можем здесь сегодня собраться, пообщаться по-дружески, выпить правильных напитков и качественно закусить. Правда, Иван Сергеевич?

– Правда, и это абсолютная истина. А я вот о чём подумал: двойственность – зеркальная противоположность – присутствует в любом предмете, деле, явлении нашей действительности, просто мы не всегда их замечаем. К примеру, демократия ценится тогда, когда ты хлебнул от диктатуры, а диктатура приходит, когда мы устали от демократии. Демократия может привести к анархии, анархия – к диктатуре, а диктатура – к таким репрессиям, что и не снилось! В общем, во всем есть две стороны – хоть медали, хоть трубы, хоть нашей жизни.

– Ну, ты, Ваня, и завернул! Не вижу повода не выпить за сказанное. Вполне тянет на философское открытие, – подполковник Сердюков выглядел непривычно сентиментальным и добродушным.

* * *

Год пролетел быстро и незаметно. Это была первая годовщина смерти Сергея. И Рита, закутанная в тёмную шаль, выйдя на крыльцо небольшой деревянной, но очень намоленной Макариевской церкви, куда она изредка приезжала несмотря на её отдалённость от дома, чувствовала благость на душе. И сама служба, и панихида по покойному отцу её сына давали успокоение и множили силы. Уже подходя к дому, она как-то автоматически отметила: «Что-то никто этим летом не стал обременять себя оздоровлением Ванечки в Кисловодске. Впрочем, ведь никто и не обещал ничего. Как там его звали, этого владельца турфирмы «Там, де нас нема»? Тоже мне, остряк…»

Занятая своими мыслями Рита уже подходила к подъезду, как вдруг едва не столкнулась с «мерседесом», медленно двигавшимся навстречу ей по аллейке двора. Она уже собиралась высказать водителю всё, что думала о его культуре вождения, но авто остановилось, и из него вышел тот самый респектабельный мужчина, что и год назад.

– Здравствуйте, Маргарита…

Он снова извлёк из багажника пакет с подарками для маленького Вани и сертификат на зимнюю поездку в Словакию. «Там и минеральные источники, и горные лыжи – всё в одном, вам с сыном понравится и будет познавательно. И ещё. Мы с Иваном Сергеевичем провели определённую изыскательскую работу. Сергей Николаевич имел некоторые сбережения – вот карточка с кодом. Здесь сумма, достаточная для дальнейшего оздоровления и обучения Ванечки».

– Но у него есть… – Рита слегка запнулась, – у него есть законные наследники…

– Не беспокойтесь, они не обижены. Подмосковная недвижимость, акции предприятий и отельчик в Украине. Он сам бы распорядился именно так, уверяю вас.

Подумав, Рита приняла конверт с карточкой и уже почти по-свойски пригласила Бальцеровича на чай. Михаил Евгеньевич, выглядевший весьма довольным, не отказался.

* * *

День рождения Сердюкова был в самом разгаре, когда в уютную загородную колыбу подъехал Черепанов.

– У власти, как правило, всегда сволочи. Так пусть это будут хотя бы знакомые сволочи, – после пятой рюмки Жору Евстифеева потянуло на обобщения.

– А я считаю, пусть будут не сволочи, – не согласился Сердюков. – Если человек хотя бы хочет быть хорошим – это уже половина дела. А помнишь, Иван Сергеевич, ты в прошлом году что-то такое умное завернул про диктатуру, демократию, двойственность? Ну-ка, напомни…

– Всё это чепуха. Главное, при всех жизненных обстоятельствах – оставаться человеком, делать добро и уметь радоваться всему хорошему, – произнёс несколько расчувствовавшийся Иван.

– Так оно и понятно, – пожал плечами Евстифеев.

– А самые простые и очевидные истины действительно являются самыми мудрыми и великими, – подытожил Сердюков, – только следовать им не всегда просто.

– Золотые слова, – согласился Черепанов. – В этой связи у меня есть предложение, подкупающее своей новизной: давайте выпьем за здоровье именинника!..

 

От автора

Прошло три года после выхода в свет «Газового контракта». Эти три года в жизни Донбасса все перевернули. Закончился мирный период, началась гражданская война. Постоянными спутниками мирных людей стали тревога, чувство незащищенности, но, вместе с тем, и более глубокое сопереживание чужому горю. Пройдя дорогами Чернобыля, Нагорного Карабаха, Приднестровья твердо знаю, что война – это трагедия, перед которой все остальное меркнет. Но у каждого читателя, живущего сегодня в Донецке и Полтаве, в Луганске и Одессе… свой взгляд на жизнь и на те проблемы, которые возникают перед ним. Сложился свой образ жизни и у главного героя моих произведений Ивана Черепанова. Он живет уже настолько независимо от автора, что мне остается только описывать события, в которых Черепанов участвует. Кем он будет на новом этапе жизни, на чью сторону встанет? Ответ на этот вопрос получит тот, кто прочтет эту донецкую повесть.

 

Глава 1. Десант своих не бросает

Этот кишлак на карте был последним. Дальше серый цвет переходил в коричневый. Любой, кто хоть чуть-чуть разбирался в топографии, понимал, что он означает. Горы, будь они неладны…

Со вздохом сложив изрядно потертую карту, Черепанов не стал ее прятать в планшет, а, положив рядом с собой на ящик из-под патронов, придавил ее сверху запасным рожком для автомата. Зачем прятать, если минут через пять-десять он опять примется ее рассматривать, пытаясь найти ответ на один-единственный вопрос: правильно ли он сделал, выбрав позицию для своего взвода перед самым руслом небольшой речки, которая плавно огибала кишлак с двух сторон? Может, нужно было укрыться в домах местных крестьян, используя плоские крыши их жилищ для огневых точек пулеметных расчетов? Или нужно было взять чуть левее и окопаться на небольшом пригорке, сплошь укрытом мелкими камнями?

Вот уже четвертые сутки недоукомплектованный взвод десантников, состоявший из девятнадцати солдат срочной службы и прапорщика Гибайдулина, выполнял его – старшего лейтенанта Черепанова – команду: смотреть в оба.

Когда неделю назад его вызвали в штаб полка и поставили задачу – обеспечить безопасность доставки груза в квадрат Р-24, он не видел в этом ничего особенного – сколько таких грузов «обеспечивал» его взвод только за последние полгода… И не сосчитать. Это же не перевал «держать». Или, к примеру, как несколько дней назад, больше недели гоняться по ущельям за неуловимым караваном моджахедов.

И только проследив взглядом за карандашом начальника штаба, он удивился. Остро заточенный кончик карандаша упирался в квадрат, где была обозначена горная гряда, служившая границей между Афганистаном и Пакистаном. Так далеко Черепанов со своим взводом никогда не забирался.

«Если вдруг что, – подумал Иван, – помощи, даже на вертушках, хрен дождешься».

Не услышав от старшего лейтенанта привычного «Есть. Разрешите выполнять!», начальник штаба майор Герасименко внимательно посмотрел на Черепанова:

– Не дрейфь, Ваня. Прикрытие у тебя будет железное. Этот груз идет по линии КГБ и военной контрразведки. Дальнейшие инструкции получишь уже от них.

– А ничего, товарищ майор, что у меня треть взвода в медсанбате прохлаждается? Вроде как некомплект получается, – все же попытался вставить свои пять копеек Черепанов.

– Так это даже хорошо, – улыбнулся начштаба, – чем меньше людей, тем меньше шума. Задание, Ваня, у тебя будет уж больно деликатное.

Еще больше озадаченный последней фразой майора Иван направился в сторону палаток, где размещались «особисты». Уже сколько лет прошло, как «особые отделы» НКВД в армии были упразднены и вместо них были созданы подразделения военной контрразведки ГРУ, но в войсках они так и остались «особистами». Самое интересное, что и сами контрразведчики, молодые, в общем-то, парни, против такого неофициального названия своей конторы особо и не возражали.

Палаточный городок десантников был небольшой, и все в нем хорошо знали друг друга. Но фамилия подполковника Репнина, к которому он должен был обратиться за дальнейшими инструкциями, Ивану ни о чем не говорила. «Наверное, прикомандированный, – подумал Черепанов, подходя к внутреннему КПП контрразведчиков. Дежурный солдат только подтвердил его предположения:

– Так это вам в гостевую палатку надо, товарищ старший лейтенант. Москвичи там расположились.

Подполковник Репнин оказался невысокого роста крепышом с небольшим, но хорошо заметным под полевой формой животиком. Откинувшись на спинку стула, он мелкими глотками пил чай из стакана с металлическим подстаканником. Все его внимание было сосредоточено на собеседнике.

– А, старлей, проходи. Мне твой начштаба уже доложил, что выделил нам в сопровождение самого лучшего орла из своего полка. От сердца, можно сказать, оторвал.

Иван присел на свободный стул и осмотрелся. Кроме подполковника, в палатке находился еще один человек. Черепанов был готов увидеть здесь кого угодно, даже паре-тройке моджахедов он удивился бы меньше. Но напротив контрразведчика сидел священник, сухощавая фигура которого резко выделялась на фоне тучного «особиста». Поверх немного запыленной черной рясы у батюшки была надета вязаная кофта-безрукавка. Да-да, именно кофта, которые так любят носить пожилые пенсионеры во всех уголках Советского Союза. Но что поразило Ивана больше всего, так это белые нитки, которые крестиком стягивали прореху на этой, такой домашней кофте священника. Дополнял портрет необычного гостя простой медный крест, который угадывался в складках его рясы. Улыбнувшись Ивану, батюшка вновь повернулся к «особисту», продолжая прерванный приходом Черепанова разговор:

– Видите ли, Олег Николаевич. Тема, которую мы с вами затронули в сегодняшней беседе, не нова. Поверьте мне на слово – ей посвящены десятки, а может быть и сотни книг.

При этих словах батюшка качнулся вперед, и Черепанов заметил то, что не увидел сразу – у священника не было левой руки. Рукав его рясы был аккуратно заправлен за пояс.

– Тема прощения, а точнее – всепрощения, в православной религии не нова. Это один из основных принципов, на которых держится наша церковь. Я не хочу вдаваться в подробности богословской казуистики, пожалуй, здесь не место для этого, да и не время, но хочу сказать вам вот что.

Священник не спеша сделал маленький глоток чая и, глядя на подполковника, продолжил:

– Я, Олег Николаевич, очень рад, что тему прощения своих, как вы изволили выразиться, врагов подняли вы сами. Это само по себе очень примечательно. Значит вы, офицер советской армии, осознаете то, что вам противостоят такие же люди, как и вы. И что у этих людей есть дети, жены, родители, принципы, наконец, которые отличаются от ваших, но которые тоже нужно уважать. Ну, и что с того, что у них немножко другой цвет кожи, разрез глаз и молятся они другому Богу. Бог един. Зачем сразу стрелять? Помните, что сказано в Библии? «В начале было Слово». Я глубоко убежден, что в этой войне наши дипломаты, деятели культуры и религии еще не нашли нужных слов, чтобы остановить это безумие.

Подполковник Репнин слушал священника и, прихлебывая чай, с хитринкой посматривал в сторону Черепанова. Дождавшись, когда батюшка сделал паузу, с улыбкой произнес:

– Вот, Сергей Александрович, старлей слушает нас и в толк никак не возьмет – а не ошибся ли он часом палаткой? Шел в особый отдел, а попал на какую-то странную проповедь. И война, оказывается, не война, и моджахеды вовсе не враги нам, а лучшие друзья. Оказывается, стрелять в них не нужно, а лучше сесть на ближайший камешек и поговорить по душам.

Контрразведчик отодвинул в сторону пустой стакан и, достав из пачки сигарету, закурил:

– Если бы я не знал вас, Сергей Александрович, столько лет, точно запустил бы в разработку. Мой вам совет – оставьте свои мысли о силе слова до лучших времен. Полюби врага своего… Надо же… Это кого полюбить? Этих нелюдей, которые вспарывают животы беременным женщинам и режут наших сонных солдат десятками? Этих религиозных фанатиков, которые камнями до смерти забивают иноверцев?

Репнин говорил с возмущением в голосе, но внешне оставался спокойным. Было видно, что это их не первый спор на подобную тему. Повернувшись к Черепанову, он спросил:

– А ты, старлей, что по этому поводу думаешь?

Иван на секунду замешкался – ему вовсе не хотелось откровенничать при посторонних людях, тем более что один из этих «посторонних» был офицером контрразведки.

– Вы, товарищ подполковник, и ваш гость напоминаете мне героев одного из романов Михаила Булгакова, – взвешивая каждое слово, ответил Черепанов. – Помните беседы Понтия Пилата и Христа?

При этих словах священник с интересом посмотрел в сторону Ивана, а подполковник наморщил лоб, что, по-видимому, должно было означать «как же, ну, конечно, помню». А Иван между тем продолжил:

– Я не берусь судить, кто из них прав. Книгу, признаюсь честно, осилил не с первого раза. Да, наверное, и сам писатель не знал ответа на этот вопрос. Только скажу вам одно – пока эти два умных человека между собой спорили, настоящих бандитов отпустили. А вот это неправильно.

– Верно мыслишь, десантура! – подхватил Репнин. – Нечего болтать, когда в тебя стреляют.

Взяв со стола пустые стаканы, он назидательно посмотрел на священника: «Знай, наших!» – и понес их в дальний угол палатки. Вернувшись к столу, он вновь обратился к Черепанову:

– Слушай боевую задачу, старлей. К утру подготовить свой взвод к выступлению. Внешне это должно выглядеть, как обычное сопровождение колонны. Хотя по большому счету так оно и есть. Колонна будет состоять из ваших БМД и грузовика, нашего УАЗика и бензовоза. Эта цистерна на колесах, конечно, будет нас тормозить, но дорога предстоит дальняя, без топлива нам не обойтись. Только за руль автоцистерны посади кого-нибудь из своих орлов. Так надежней будет.

– Разрешите вопрос, товарищ подполковник? – обратился к контрразведчику Иван и, увидев одобряющий кивок, спросил:

– А не лучше ли группу перебросить в заданный квадрат с помощью двух вертушек? Час-полтора лету, и мы на месте.

– Ты еще предложи, старлей, устроить боевое десантирование в нужном нам квадрате. Или как там у вас в десанте говорят «раз, два и в дамках»? Смотри сюда, – с этими словами Репнин наклонился над картой и ткнул карандашом в квадрат, который Иван уже начинал ненавидеть. Склонился над картой и священник. «Как будто что-то понимает», – подумал Черепанов, но в присутствии старшего офицера промолчал.

– Мы не просто пойдем колонной, старлей. Вот в этом месте, – острие карандаша подполковника вновь ткнулось в поверхность карты, – мы возьмем левее, сделаем крюк и в заданный квадрат зайдем не с нашей стороны, а с восточной, откуда нас никто не ждет.

– Так это же почти 50 километров лишних! – не удержался Черепанов. – И дорога, которую вы показываете, существует только на этой карте. Головой ручаюсь – на самом деле ее там нет.

– Не кипятись, старший лейтенант, – в голосе Репнина послышались командные нотки. – Будет нужно – пешком пойдем. А если припечет, так и поползем.

Иван понял, что «военный совет» закончился, и его мнение здесь больше никого не интересует. Вытянувшись по стойке «смирно», Черепанов приложил руку к берету:

– Слушаюсь, товарищ подполковник! Разрешите выполнять?

В ответ Репнин только кивнул. Не обращая внимания на священника, который с любопытством наблюдал за этой сценой, Иван четко развернулся на месте и вышел из палатки. Уже подходя к расположению своего взвода, он вспомнил, что так и не спросил о самом главном – что за таинственный груз им придется сопровождать?

* * *

Как и планировалось, колонна покинула военный городок с первыми лучами солнца. Привыкшие к любым неожиданностям солдаты из взвода Черепанова быстро загрузили дополнительный боекомплект, канистры с водой и несколько ящиков с провизией. А увидев подруливающий к ним Урал-АЦ5-375, пятитонную автоцистерну с горючкой, прапорщик Гибайдулин не удержался от комментариев:

– Не иначе в кругосветку пойдем! Готовьте, парни, дырочки в гимнастерках для медали «За дальний поход».

Шутку прапорщика солдаты не оценили. Увидев автоцистерну, кто-то из них буркнул: «Хорошо хоть не на себе это все потянем».

Как и положено, в боевом охранении впереди колонны гремела траками боевая машина десанта. На ее броне разместился прапорщик и несколько бойцов. За ней подпрыгивал на ухабах «козлик» – уже далеко не новый армейский УАЗик, покрытый выгоревшим на солнце тентом. Старший лейтенант и остальные солдаты его взвода разместились в грузовом «Урале». Черепанов то и дело поглядывал в зеркало заднего вида – не отстает ли автозаправщик? Понимая, что цистерна будет тормозить движение, Иван все же не рискнул втиснуть ее в середину колонны. Случись что – взрывом накроет всех.

Что сопровождает в этой колонне его взвод, Иван смог разглядеть только на первом привале. Точнее «кого»… Вслед за подполковником Репниным из кабины УАЗика ловко выпрыгнул мальчишка лет двенадцати. Смуглый цвет кожи, разрез глаз и традиционный в Афганистане наряд мальчишки – просторные светлые шаровары и моджахедка – не оставлял сомнений в определении его национальности. Выбравшийся вслед за ними священник что-то коротко сказал ему, как понял Черепанов, на одном из пуштунских наречий. В ответ мальчишка только махнул рукой и направился к ближайшим камням. Вздохнув, священник пошел за ним.

– Смотри в оба, старлей. И своим парням прикажи с этого мальчишки глаз не спускать, – подошедший контрразведчик присел рядом с Иваном и достал термос с чаем. – Этот пацан – единственный сын известного в Афганистане имама Абдулы Сатара. Слышал о таком? Ему далеко за 70, и еще одного наследника у него уже не будет. Так вот этот самый Сатар обратился к нашему руководству с просьбой помочь ему вернуть сына, который оказался на контролируемой нами территории. Ну, а дальше – дело техники. Генерал передал его, так сказать, просьбу в ГРУ. Вот поэтому, старлей, мы с тобой и загораем на этом пляже.

Репнин с тоской обвел взглядом скалистые осыпи ущелья, по дну которого пролегал маршрут движения колонны. Черепанов посмотрел в сторону скалы, за которой скрылся мальчишка и священник. О том, что они никуда не денутся, Иван не беспокоился – боевое охранение по периметру места привала было установлено сразу же. Да и прапорщик Гибайдулин в зоне видимости не наблюдался. А это могло значить только одно: неутомимый старшина разместился где-то в сторонке со своим «другом» Драгуновым и внимательно наблюдает за всем, происходящим вокруг.

– Это что же получается, товарищ подполковник, – несколько помедлив, поддержал разговор Иван. – Этот их батюшка, или имам, как вы говорите, просто попросил, а мы сразу же бросились выполнять? Не много ли чести? Насколько я знаю, этот Абдула кроет Советский Союз и нас с вами на всех своих проповедях. И, если мне не изменяет память, за наше здоровье он свечки не ставил.

– Не все так мрачно, товарищ старший лейтенант. – Репнин впервые назвал Черепанова в соответствии с Уставом. – Во-первых, в обмен на этого мальца нам обещали вернуть наших ребят, которые у них в плену. Ну, а во-вторых…

Не закончив фразу, подполковник замолчал, выплеснул из крышки термоса остатки чая, и направился к УАЗику. Усевшись рядом с водителем, он отдал приказ: «По машинам!» Двигались они только днем. Ночью звуки в горах разносятся на многие километры, не говоря уже о ярком свете фар машин. Поэтому, когда наступали сумерки, Черепанов выбирал место для привала, и колонна останавливалась на ночлег. За двое суток пути им лишь только пару раз встретились люди. Вначале это были афганские пограничники, которые, побеседовав с подполковником, убрали с дороги ржавый пикап, в открытом кузове которого был установлен крупнокалиберный пулемет. А уже потом, чуть в стороне от дороги они заметили двух мужчин, которые на пологом склоне ущелья собирали сухие ветки кустарника и редкие клочья травы, которой каким-то чудом удалось зацепиться за эти камни. Рядом с ними стоял ишак, на спине которого уже были закреплены вязанки хвороста. Мужчины и не думали прятаться. Увидев колонну, они выпрямились и стали так, чтобы были видны их руки. «А работнички-то опытные, – отметил про себя Черепанов. – Демонстрируют нам, что оружия у них нет. Но и мы не лыком шиты». Он сразу же отдал приказ передовому дозору быть внимательнее, а прапорщику и еще нескольким солдатам – обыскать мужчин. Остальные солдаты взвода в считанные секунды рассредоточились и заняли круговую оборону. Гибайдулин был прапором опытным и знал, что нужно искать в таких случаях. Моджахеды под видом мирных жителей часто крутились у дорог. Как правило, они были безоружными. Но оружие у них было. И гораздо мощнее, чем старый карабин или трофейный автомат Калашникова. Они ждали, когда колонна достигнет нужной точки, и приводили в действие мощный фугас, закопанный ими под полотно дороги накануне.

Из остановившегося УАЗика выбрался подполковник Репнин и направился в сторону Черепанова.

– Вы бы, товарищ подполковник, не светились, – с раздражением в голосе обратился к нему Иван. – Опытный снайпер, ориентируясь на некоторые особенности вашей фигуры, сразу вычислит, что перед ним не солдат срочной службы.

– Не кипятись, старлей, – немного запыхавшись, ответил ему Репнин. – Ты, конечно, прав – осторожность никогда не помешает. И за бдительность – хвалю. Но только мне было обещано, что по дороге к кишлаку ни одна собака на нас лаять не будет.

– Вы, товарищ подполковник, не равняйте собаку с моджахедом. Последнему верить никогда нельзя. Даже если он мертвый. Не зря говорят: «Восток – дело тонкое», – но слова контрразведчика его немного успокоили, и он дал отмашку продолжать движение.

К точке прибытия – маленькому кишлаку, приткнувшемуся своими неказистыми хижинами к склону горного ущелья в квадрате Р-24, колонна добралась только на третий день своего пути. Похоже, что здесь их уже давно ждали. Еще не осела пыль, поднятая колесами и траками техники, как к ним уверенной походкой подошел старик. Увидев среди прибывших мальчишку, он, сложив руки на груди, поклонился в его сторону. Внимательно оглядев военных, он направился не в сторону подполковника Репнина, который уже сделал ему шаг навстречу, а к священнику, стоящему недалеко от мальчишки и отряхивающему пыль со своей рясы. Похоже, что они были знакомы. Старик с уважением протянул священнику обе руки и они, как старые друзья, которые давно не виделись, отошли в сторону, о чем-то тихо беседуя.

«И на том спасибо», – подумал Черепанов, глядя на мирно беседующих стариков. У него еще свежи были в памяти воспоминания о том, как при «зачистке» одного из кишлаков он натолкнулся на двух подростков – девочку и мальчика – сидящих во дворе дома. Только хорошая реакция спасла его тогда от гранаты, полетевшей в его сторону. Он так и не понял, кто из детей ее бросил. Да и какая теперь разница.

Его взвод разместился в хижине, которая стояла почти на самом берегу горного ручья. Подполковника вместе со священником и мальчишкой забрал к себе старик, который их встречал. Разместив гостей и дав какие-то указания своим сородичам, он сразу же засобирался в дорогу. Перекинув через плечо ремень современного карабина и свистом подозвав к себе огромного волкодава, старик все так же не спеша направился в сторону видневшегося на горизонте перевала. И потянулись дни ожидания.

Еле слышный шорох, раздавшийся у Черепанова за спиной, вернул его из воспоминаний в сегодняшний день. Резко перекатившись в сторону, Иван вскинул автомат.

– Свои, товарищ старший лейтенант!

Черепанов узнал немного хрипловатый голос священника. Придерживая рукой болтающийся на груди крест, тот взбирался по крутому откосу со стороны реки. Учитывая, что у него не было одной руки, делал это он довольно ловко и, главное, – тихо. Больше ни один камешек не шелохнулся под его ногами. Иван знал, что такой способ передвижения в горах – целое искусство. И владеют им единицы, как правило, офицеры спецназа ГРУ. Он, не ставя автомат на предохранитель, просто отвернул ствол немного в сторону и с любопытством посмотрел на уже почти подошедшего к нему батюшку.

– Вы меня, конечно, простите, святой отец, но я только что мог вас запросто пристрелить, – в голосе Черепанова слышалось раздражение, но злился он больше на себя, чем на священника – это же надо, позволить какому-то гражданскому зайти к себе в тыл и подобраться к нему почти вплотную!

– Это вы меня извините, товарищ старший лейтенант, но вы так хорошо замаскировались, что я вас не сразу заметил, – ответ священника прозвучал настолько буднично и открыто, что Иван забыл о своей злости.

Священник присел на камни, которыми был выложен край бруствера неглубокого окопа. Некоторое время он молча смотрел на долину реки, которая хорошо просматривалась с этого места.

– Вы, товарищ священник, спрятались бы за бруствер, а то мало ли что. Мы все-таки не дома, – предложил батюшке Черепанов.

– Меня зовут Сергей Александрович, – священник привстал с камня, на котором сидел, и протянул Ивану руку. – Сергей Александрович Святенко.

– Старший лейтенант Черепанов, – ответил на энергичное пожатие Иван, с любопытством ожидая, что же будет дальше. Непонятно почему, но личность священника вызывала у него все больший интерес. Поэтому Иван особо и не удивился, когда услышал просьбу священника:

– Простите, товарищ старший лейтенант, но можно я выскажу кое-какие соображения?

Черепанов в ответ только пожал плечами. Его новый знакомый встал и, обойдя бруствер, встал за спиной Ивана:

– Я так понимаю, что взвод, которым вы командуете, укомплектован только наполовину? – вопрос священника прозвучал скорее как утверждение, и поэтому Иван решил на него не отвечать. И вообще, с какой это стати он должен отвечать на подобные вопросы гражданских лиц? Отсутствие ответа не смутило батюшку, и он продолжил:

– С позиции, в которой вы сейчас находитесь, открывается хороший обзор русла реки. Однако склон берега, по которому я только что поднимался, в сектор вашего обзора не попадает. Дополнительную позицию из-за отсутствия людей вы организовать не сможете, поэтому эту огневую точку необходимо сдвинуть левее метров на пять. Тогда этот береговой откос будет попадать в периферийное зрение стрелка и не позволит противнику зайти ему в тыл. Для большей надежности – установите чуть ниже по склону пару растяжек.

Черепанову на минуту показалось, что он стоит перед командиром полка, который ставит ему боевую задачу. Чтобы скрыть вдруг накатившую на него злость, он одним махом выскочил из окопа и прошел к краю обрыва. «А чего, собственно, злиться? – успокаивал сам себя Иван. – Прав батюшка на все сто процентов. И о растяжках он дельную мысль подсказал. Плохо, что сам до этого не додумался». Священник оставался на прежнем месте, но было видно, что он с интересом наблюдает за реакцией молодого лейтенанта на свои слова.

Вернувшись к старой позиции, Черепанов хотел поблагодарить священника за совет, но неожиданно для самого себя спросил:

– Сергей Александрович, а откуда вам известны все эти премудрости – «сектор обзора», «периферийное зрение», «растяжки»? Насколько я знаю, в духовной семинарии этому не учат?

Священник усмехнулся и, уже направляясь в сторону кишлака, ответил:

– Жизнь, товарищ старший лейтенант, сложная штука, тем более что пути Господни неисповедимы. Так сразу и не объяснишь…

– Сергей Александрович! Меня зовут Иван. Иван Черепанов, – уже вдогонку крикнул ему Черепанов.

– Я запомню. До встречи, Ваня, – услышал он в ответ хрипловатый голос своего нового знакомого.

На следующее утро Черепанов решил навестить подполковника Репнина. С момента приезда в кишлак они практически не встречались. У старшего лейтенанта были свои заботы, а контрразведчик старался находиться там, где был мальчишка, сын имама Абдулы Сатара. А тот больше крутился во дворе старика, который предоставил им свой дом. Только однажды мальчишка покинул двор. Иван со своей позиции видел, как, спустившись с крутого откоса, он на бегу сбросил с себя одежду и смело прыгнул в ледяной ручей, берущий свое начало в верховьях тех гор, которые виднелись на горизонте. На берегу было несколько женщин, но мальчишка нисколько не стеснялся своей наготы. Выйдя на берег, он широко расставил в стороны руки и подставил свое худенькое тело лучам солнца.

Уже приближаясь к дому старика, Черепанов услышал какие-то странные звуки, доносившиеся из-за глинобитной стены. Было такое впечатление, что кто-то методично бьет кулаком в твердую поверхность. Войдя во двор, он увидел, что мальчишка метров с десяти бросает нож в кусок дерева прислоненного к стене. За действиями мальчишки наблюдал подполковник Репнин, который сидел чуть в стороне и пил чай. Пересекая двор, Иван услышал, как над его ухом просвистел нож и воткнулся в мишень. При этом Репнин хмыкнул, налил себе еще одну пиалу чая и с интересом посмотрел на лейтенанта. «Похоже, от безделья у подполковника совсем мозги расплавились», – подумал Иван и, выхватив из ножен свой нож, практически не целясь, бросил его в сторону деревянной мишени. Клинок старшего лейтенанта не просто попал в мишень – он вонзился точно в нож мальчишки. При этом куски красиво инкрустированной костяной рукоятки ножа полетели в разные стороны. Мальчишка с такой злостью посмотрел на Черепанова, что, казалось, еще секунда, и он бросится на него с кулаками. Но подросток сдержался – демонстративно плюнув под ноги Черепанову, он с гордо поднятой головой ушел в дом.

– Один ноль, – с некоторой ленцой в голосе произнес подполковник. – Тебя, старлей, не учили в школе, что обижать детей нехорошо?

– Этот, как вы, товарищ подполковник, заметили, ребенок своим ножичком с удовольствием перережет горло не только мне, но и вам.

– Ладно, Черепанов, не злись. Садись со мной чай пить, – но наполнить пиалы ароматным напитком Репнин не успел. В проеме ворот показался боец из взвода Черепанова. Запыхавшийся сержант, забыв о всякой субординации, выдохнул:

– К нам гости.

Старик вернулся один. Не спеша, сполоснув руки и умывшись, он с достоинством занял место рядом с подполковником и Черепановым. Из дома вышел и присоединился к ним священник. Все с нетерпением ждали, что скажет им старик. Но тот, не проронив ни слова, допивал уже вторую пиалу чая. Потом он позвал жену и принялся объяснять ей, как наложить примочки из лечебных трав на израненные острыми камнями подушечки лап волкодава. Только после этого он соизволил обратить внимание на своих собеседников.

– Достопочтенный имам согласился на ваши условия, – обратился старик к священнику, как будто подполковника и Черепанова за столом и не было вовсе. – Воины имама находятся недалеко, и через несколько часов они будут здесь.

Подполковник не скрывал своей радости. С облегчением выдохнув, он, тщательно подбирая слова, обратился к старику на его языке. Не трудно было догадаться, что Репнин благодарит того за успешные результаты переговоров с имамом. Старик же даже не удостоил подполковника взглядом. Он еще минуты три что-то рассказывал священнику.

– Имам отдает нам четверых пленных – трех солдат и одного офицера, – перевел слова старика священник. – Обмен состоится на нейтральной территории. Это километрах в пяти от кишлака, на открытом берегу реки. Все должны быть без оружия. Имам гарантирует нашу безопасность.

На место встречи они приехали, наверное, рано. Так же весело журчала на перекатах вода в речке, где-то высоко в небе кружила одинокая птица, а на плоских камнях грелись вездесущие ящерицы. Мальчишка тут же принялся бросать в них камни.

– Мехран, перестань, – мягко обратился к нему священник. Удивительно, но мальчишка тут же прекратил свое занятие и послушно переключился на дальний берег речки.

– Он что, понимает по-русски? – удивленно спросил Черепанов.

– Немножко. Но он прекрасно владеет английским, немецким и итальянским языками. Я уже не говорю про местные наречия. Мехран – талантливый мальчик, – в голосе священника Иван уловил нотки гордости.

– Сергей Александрович, давно хочу у вас спросить, – решился Иван, воспользовавшись тем, что рядом с ними никого не было. – Я в Афгане уже второй год, но за это время ни разу не слышал, чтобы моджахеды возвращали наших пленных.

– Но ведь и мы не торопимся этого делать, – живо откликнулся на его вопрос священник. – Вы видели где-нибудь на подконтрольной нам территории лагеря для пленных моджахедов? Уверен, что нет. А знаете почему? Потому что для нас они не военные, а бандиты. Бандиты, на которых действие Женевской конвенции о военнопленных не распространяется. А мы для них грязные гяуры – неверные, с которыми даже дышать одним воздухом считается грехом перед Аллахом. Вот и режем друг друга нещадно.

Священник на минуту замолк, оценивающе посмотрел на Черепанова и продолжил:

– Я вам, Ваня, почему-то доверяю. И сейчас скажу вам то, чего говорить не должен. Я сейчас уйду на ту сторону вместе с Мехраном. Его отец – очень уважаемый человек в мусульманском мире. Я буду говорить с ним о многом, в том числе и о судьбе наших ребят, оказавшихся у них в плену. А их, Ваня, уж поверьте мне на слово, там много, очень много.

Птица, все это время кружившая над ними, издала протяжный крик и резко взмыла в воздух. Из-за поворота реки вначале показались два бородача.

Посмотрев на берег и, по-видимому, убедившись, что мальчишка на месте, они подали какой-то сигнал в сторону скал. Через несколько минут из-за поворота вышло еще два безоружных душмана, которые толкали перед собой трех наших солдат. Те еле держались на ногах и при этом несли брезент с еще одним пленным. Особенно тяжело приходилось солдату, который тащил свою сторону импровизированных носилок один. Через несколько шагов он упал. Ближайший к нему бородач, громко ругаясь, стал пинать его ногами. Глядя на это, Черепанов не выдержал и в несколько шагов преодолел расстояние разделявшее их. Оттолкнув бородача, он одной рукой помог подняться солдату, а другой легко поднял края брезента с раненым.

На того было страшно смотреть – от одежды осталось одно только название, через клочья тельняшки и офицерские бриджи можно было увидеть худое сине-черное тело. Вместо лица у раненого был один сплошной синяк, а от подбородка к левому виску тянулся багровый шрам. Иван не раз слышал истории о зверском отношении моджахедов к десантникам. Один только вид голубого берета или тельняшки мог послужить смертным приговором для его владельца, попавшего в плен.

По-видимому, от тряски и боли раненый пришел в сознание – из кровавого месива на Черепанова уставился один глаз. Ивану показалось, что он пытается что-то ему сказать. Попросив бойцов остановиться, Черепанов наклонился над раненым. Тому было очень трудно говорить, но Иван все же смог разобрать, что хотел сказать ему раненый офицер:

– Десант своих не бросает.

* * *

В это время мимо, и не глядя в их сторону, прошагал сын имама Мехран. Вслед за ним, одетый в свою походную форму – вязаную кофту-безрукавку поверх рясы, шел священник. Поравнявшись с Иваном, Сергей Александрович чуть заметно кивнул ему и прищурил глаза. Они у него были молодые. Волосы с сединой, борода, сутулые плечи, хрипловатый голос и эта нелепая кофта только делали его похожим на старика. Но Иван только сейчас понял, что священнику – где-то около сорока лет. Поглядев ему вслед, Иван задал сам себе вопрос: «Кто ты, Сергей Александрович Святенко?» И, словно услышав его, священник на ходу оглянулся и махнул на прощание рукой.

 

Глава 2. Спасибо, дядьку…

Новый, 2014 год Иван Черепанов встретил в Киеве. Приехав сюда в середине декабря буквально на несколько дней, он понял, что в ближайшее время отсюда не уедет. В этот раз он смог найти свободный номер только в гостинице, которая находилась на левом берегу Днепра. Сюда не доносился шум майдана: вначале это был просто гул голосов десятков тысяч людей, их крики «Ганьба» и «Геть», глухие звуки ударов в металлические бочки, призывы лидеров оппозиции, звучавшие со сцены майдана и разносившиеся далеко за его пределы. А потом им на смену пришли звуки выстрелов и сирен скорой помощи…

Будучи генеральным директором телекомпании «Зенит», вещание которой охватывало практически весь юго-восток Украины, Иван старался как можно реже повторять сюжеты центральных каналов. Он считал, что средства массовой информации, которые принадлежат отдельно взятым личностям, будут транслировать ту «картинку», которая нравится их хозяевам. Чаще всего так и было – один и тот же сюжет, показанный на разных телеканалах, зачастую сопровождался абсолютно противоположными комментариями. От своих журналистов он требовал правды, какой бы она ни была. Поэтому в программах его телеканала можно было увидеть, как «беркутовец», дядя метра под два ростом, бьет резиновой дубинкой худенькую испуганную и заплаканную девчонку; как пытается сбить с себя пламя горящий заживо милиционер; как бронетранспортер своей броней напирает на демонстрантов и как пожилой мужчина ложится на землю рядом с сопливым пацаном, чтобы помешать машине с военными выехать из расположения своей части. А кадры инвалида без ног, но с деревянным щитом в руках, снятые его оператором 20 февраля на Институтской, облетели весь мир.

Иван своими глазами видел раненых молодых ребят, которых их товарищи пытались спасти и перенести за ближайшие укрытия. Он помогал грузить в машины тела убитых демонстрантов, а перейдя на другую сторону баррикад, видел тела убитых «беркутовцев», лежащих на Банковой, плачущего молодого солдата срочной службы внутренних войск с оторванной кистью руки. Мальчишка размазывал слезы по лицу и с ужасом смотрел на лужу крови, растекающуюся под ним. Уже тогда Черепанов в прямом эфире задал вопросы «Кто стрелял?», «Кому это выгодно?» и самое главное – «Зачем?»

А потом наступила весна 2014-го года. Янукович с позором бежал из Киева, новые «старые» лица быстро разделили между собой власть, киевский майдан притих. Но зашумел юго-восток страны. В Крыму появились «зеленые человечки» – без единого выстрела на его территорию вошли войска другого государства. Иван одним из первых показал миру, что существует и другой майдан. Его журналисты вели репортажи с площадей Донецка, Харькова, Николаева, Одессы. Впервые за многие годы с того момента, как Черепанов возглавил телекомпанию, он нарушил свое правило и вышел в эфир со своей авторской программой «Мой майдан». С микрофоном в руках в сопровождении оператора и звукорежиссера он мотался по своему родному Луганску и соседним областям, потеряв счет дням и ночам. Единственной точкой отсчета для него стал вечер, а точнее, время выхода в прямой эфир его программы.

«Здравствуйте. В эфире ваш земляк Иван Черепанов с авторской программой «Мой майдан», – такими словами каждый вечер по выходным и будням он начинал свой диалог со зрителем. Вместе со своими собеседниками он пытался найти ответы на многие вопросы, но один из них звучал все чаще и чаще: как жить дальше?

А потом в небе над Луганском появились самолеты. Взрывы в центре города еще больше всколыхнули город и его жителей – одни еще с большим энтузиазмом стали размахивать флагом чужой страны, другие, наскоро собрав нехитрый скарб, засобирались в дорогу. Артиллерийская канонада все ближе и ближе приближалась к городу. Теперь Ивану в поисках материала для своих репортажей не нужно было куда-то ехать – грузовики с вооруженными людьми ездили прямо под окнами его студии, а несколько дней назад совсем рядом с Луганском произошел бой между местными ополченцами и бойцами добровольческих батальонов Украины.

Всем сотрудникам телекомпании, кто захотел уехать из города вместе со своими семьями, Иван не только дал бессрочный отпуск, но и помог с транспортом. Самое ценное оборудование компании было переправлено в Харьков с надеждой наладить телевещание оттуда. Сам Черепанов собирался покинуть город через несколько дней – ему нужно было выполнить просьбу своего сотрудника и друга Виталия Заборского. Тот позвонил ему по телефону дня два назад и попросил помочь его отцу, известному в городе человеку, который в далекие уже времена Советского Союза возглавлял городскую милицию. Старик заартачился и ни в какую не хотел уезжать из города. Приехавшему за ним Черепанову генерал в отставке громогласно заявил:

– Я здесь родился, честно прожил всю свою жизнь, здесь меня, когда придет время, и похоронят.

После этих слов старик выпрямил свои плечи, сжал кулаки и добавил:

– А нужно будет, Ваня, так я еще сумею постоять и за себя, и за свою землю. Ишь, что придумали, молокососы, танками свой народ давить. Нашли террористов!

Было понятно, что старика просто так с места не сдвинешь. И как назло, сам Виталий куда-то пропал. Вторые сутки его телефон был отключен. Один из знакомых сказал, что видел Заборского в камуфляжной форме, бронежилете и с автоматом на выезде из города, где формировалась колонна ополченцев. Черепанову не хотелось в это верить, но, судя по всему, Виталий определил свою сторону баррикады, которая разделила Украину на две половины. Зная Виталия много лет, Иван поймал себя на мысли, что особо и не удивлен такому повороту в судьбе своего друга, который всегда называл все вещи своими именами, не признавая никаких авторитетов и компромиссов. Еще зимой, когда они вместе мотались по Киеву, снимая репортажи о киевском майдане, Черепанов заметил за Виталием одну странность: когда им приходилось общаться с ребятами из радикальной партии «Свобода» или с уже не скрывающим своих взглядов на национальный вопрос «Правым сектором», Заборский становился мрачнее тучи, а под поросшими щетиной скулами начинали играть желваки. Как-то, услышав в очередной раз из толпы выкрики молодых людей «Москоляку на гилляку», он спросил у Черепанова:

– Иван Сергеевич, я, наверное, чего-то не понимаю. Вот мы с вами русские по происхождению, но выросшие на этой земле, граждане Украины, чем провинились перед ними? За что нас «на гилляку»? В чем наша вина? В том, что разговариваем на русском языке? Но любить Украину я от этого меньше не стал. И украинский язык, кстати, знаю лучше многих из этих патриотов. В том, что я люблю Пушкина и Лермонтова? Так я Шевченко и Лию Костенко тоже люблю.

На лице уже взрослого мужика появлялось недоумение, как у маленького ребенка. Иван попытался тогда молодому и горячему Виталию объяснить все это, так сказать, «накалом страстей», выходом негативной энергии в словесной форме, любовью молодежи к крайностям.

– Где вы видите молодежь, Иван Сергеевич? – продолжал спорить с ним журналист. – Ну, разве что в первых шеренгах. Но присмотритесь внимательней – за подростками стоят взрослые дяди, которым лет по тридцать-сорок. Вы говорите, что они настоящие патриоты? А я, который приехал сюда в первые дни майдана и тоже желающий перемен, тогда кто? Недопатриот? При всем уважении к вам, Иван Сергеевич, но вы хорошо знаете, как такой патриотизм называется, только почему-то не хотите сказать это вслух.

– Не передергивай, Виталий, – начиная уже злиться на упорство парня, сказал тогда Черепанов. – В том же «Правом секторе», чтобы ты знал, есть и наши с тобой земляки, ребята из Луганска. Ты бы для начала пообщался с ними. Кстати, может получиться неплохой сюжет. А я обещаю, что весь материал пойдет в эфир без купюр.

Общения так и не получилось – события разворачивались настолько стремительно, что уже через несколько дней они срочно выехали в Одессу. В городе, который уже начинал утопать в зелени своих бульваров и скверов, они увидели еще дымящиеся стены Дома профсоюзов и потрясенные лица одесситов. Именно после Одессы Виталий замкнулся еще больше. В его взгляде появилась какая-то отрешенность и вместе с тем решительность. Из балагура и весельчака он превратился в молчаливого хмурого и вечно раздраженного мужика, который заводился, что называется, с пол-оборота. По-видимому, именно тогда он сделал свой выбор.

Как недавно и в то же время давно это было. Иван окинул взглядом опустевшую студию его телекомпании. Везде были видны следы торопливых сборов: на полу веером рассыпался ворох бумаг, валялись забытые кем-то модельные туфли, под ногами скрипело стекло разбитых софитов. От грустных мыслей его отвлекли шаги, звук которых доносился со стороны лестницы. Кто бы это мог быть? А вдруг Виталий! Но, выглянув в коридор, Иван увидел женщину, которая в нерешительности остановилась у входа в студию.

– Вы кого-то ищете, женщина? – в опустевшем коридоре вопрос Черепанова прозвучал неожиданно громко.

Гостья вздрогнула и сделала шаг назад. Но потом решительно направилась в сторону Ивана.

– Так, я шукаю керівників телебачення, – произнесла она на украинском языке с явным акцентом жителя Западной Украины. – Мені сказали, що вони працюють тут.

Перед Иваном стояла женщина в цветастом платье и серых босоножках. Редкая седина в черных волосах короткой стрижки говорила, что гостье, наверное, лет сорок. В руках она держала обычный полиэтиленовый пакет с потертым портретом какой-то красавицы. Глядя на Черепанова красными то ли от недосыпания, то ли от слез глазами, она подняла руку и провела ею по своему лицу. Так делают обычно сельские жители, вытирая с лица пот и оглядываясь на результаты своего труда. В этом жесте было столько усталости, что Иван, подняв перевернутый стул, предложил женщине присесть.

– Вы пришли правильно. Здесь когда-то была телекомпания. Но сейчас мы не работаем. Вы же видите, – произнес Черепанов и сделал красноречивый жест, обводя рукой опустевшую студию.

Женщина, проследив взглядом за рукой Черепанова, тяжело вздохнула, поднялась со стула и, взяв свою сумку, направилась к выходу. В ее взгляде, жестах и походке было столько безысходности, что Иван, поддавшись какому-то внутреннему порыву, уже вдогонку гостье спросил:

– А что вы, собственно, хотели? Я директор этой телекомпании Черепанов Иван Сергеевич.

Женщина остановилась и, повернувшись к Ивану, представилась:

– Мар’яна Петрівна… Мар’яна. Я сина шукаю. Прийшла до вас, сподівалась об’яву дати по телебаченню, що я приїхала, що я тут.

За последние месяцы Иван видел столько материнских слез, что, наверное, хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Земля майдана была полита кровью мальчишек, а потом окроплена слезами их матерей. Во время беседы в опустевшей студии с гостьей его не покидало ощущение, что он перенесся на несколько месяцев назад, в те февральские дни, когда хоронили ребят, погибших на Институтской. Тогда еще никто не говорил о «небесной сотне», никто не планировал строить им какие-то мемориалы – майдан прощался с мальчишками. И у всех у них были матери. Постаревшие в один миг сорока-сорока пяти лет женщины.

У Ивана появилось ощущение, что одна из этих женщин сейчас стоит перед ним.

– Знаете что… Марьяна, – Черепанов сделал паузу. В этот миг он понял, что его отъезд из Луганска откладывается на неопределенное время. Подойдя к женщине, он взял ее под руку и вернул назад в студию.

– Вы, пожалуйста, присядьте и спокойно расскажите мне все по порядку. Чаю хотите?

Вопрос о чае он задал по привычке. Осталось только нажать кнопку на селекторе и попросить секретаря Анечку занести чашки в кабинет. Но тут Иван вспомнил, что сумки, с которыми они с Заборским вернулись из Киева, так и остались стоять в углу его кабинета. А у привыкшего мотаться по командировкам Виталия в его «дежурном чемоданчике» было все.

Так оно и оказалось. Покопавшись в сумке Виталия, Черепанов нашел то, что искал – маленькую кружку с встроенным кипятильником, чай и начатую пачку печенья. Импровизированный стол Иван организовал прямо на подоконнике студии. Гостья пила чай и напряженно смотрела в окно. На другой стороне улице в обычный рейсовый автобус грузились вооруженные люди. Большая часть из них была в гражданской одежде, и только некоторые – в камуфляжных брюках и куртках. Были среди них и совсем юные мальчишки.

Словно приняв какое-то решение, женщина поставила на подоконник чашку с недопитым чаем и повернулась к Черепанову:

– А чого ви, Іване Сергійовичу, не з ними?

Вопрос застал Ивана врасплох. Сколько раз за эти дни он задавал его себе сам. И отвечал он всегда только себе. Нужно ли сейчас что-то говорить совершенно незнакомому человеку, которого ты видишь первый, и, может быть, последний раз в жизни?

– Это не моя война, Марьяна Петровна, – сказал Черепанов и надолго замолчал, словно сам прислушивался к этим словам. – Один раз меня уже обманули – послали в Афганистан и сказали, что там я буду защищать свою Родину. Но тогда я был военным и давал этой самой Родине присягу. Там в моем подчинении было около сотни сопливых мальчишек, за жизнь каждого из которых я отвечал. И которым я отдавал приказ идти в атаку. И похоронки на них тоже подписывал я.

Иван прямо посмотрел в глаза этой незнакомой женщине. Он был благодарен ей за то, что она задала ему этот вопрос. Ему давно это хотелось сказать вслух. Так, чтобы это слышал кто-то другой. Так, чтобы это услышали все.

– Я не хочу быть солдатиком в чужих руках. Причем в руках грязных и липких. И самое главное – я не хочу и не буду стрелять в свой народ ни с одной стороны, ни с другой.

Черепанов с облегчением вздохнул. Оказывается, для того чтобы принять окончательное решение, ему нужно было сказать эти слова вслух. И хорошо, что эта женщина ему абсолютно незнакома; и хорошо, что она с Западной Украины; и хорошо, что она говорит на украинском языке, а он отвечает ей на русском. От этих мыслей Ивана отвлек голос Марьяны, которая, по-видимому, тоже приняла решение:

– Я сама з Лісковців. Є таке село у Межгірському районі. Це далеко звідси, аж на Закарпатті. Працюю вихователькою у дитячому садочку, виховую трьох диточок. Двох хлопчиків и донечку, – по щеке Оксаны побежала слеза. Уже привычным жестом она достала маленький платочек. Иван обратил внимание, что он был мокрый. Словно не замечая ничего вокруг, женщина продолжила свой рассказ:

– Старший, Ростік… Ростіслав. Коли закінчив школу поїхав до Львова. Захотів бути лікарем, вступив до медучилища. А взимку, коли почалась ця революція, разом з іншими хлопцями майнув до Києва. Я гадала, що він незабаром повернеться, але пройшла весна, вже літо, а його все нема і нема. Батько їздив до Києва, намагався його там розшукати. Не знайшов. В останнє його бачили разом з хлопцями з «Правого сектору». А потім хтось мені зателефонував…

Женщина расплакалась еще больше, но из ее дальнейшего рассказа Иван понял, что дней десять назад ее среди ночи разбудил телефонный звонок. Определитель номера высвечивал незнакомый номер, но в трубке раздался голос Ростислава. Шепотом он сказал матери, что находится в Макеевке у добрых людей, которые прячут его от ополченцев. Эти люди его не выдадут, но сказали, что отпустят его только с матерью. Потом с ней разговаривала какая-то женщина. Говорила она очень тихо, но Марьяна поняла, что через три дня ее будут ждать в центре, возле магазина, и чтобы она по этому номеру не звонила.

– Хлопці з села, які колись працювали заробітчанами на Донбасі підсказали мені, як скоріше туди доїхати. Я кинула все и майнула на вокзал. Спочатку приїхала до Донецька, а звідти вже у Макіївку. Там зовсім поруч. Три дні, зранку до вечора я простояла біля центрального універмагу, але до мене так ніхто и не підійшов. Я не знала вже, що і думати. Погані думки я від себе відгоняла, молилась Богу і казала собі, що все буде добре. Може я стою не біля того магазину, може у цьому місті є ще якийсь центр? И взагалі, може тут є ще якась Макіївка?

Продавщица из киоска, в котором Марьяна покупала воду, ни о какой другой Макеевке здесь никогда не слышала. А вот пожилой дядечка, который слышал их разговор, сказал, что когда-то, очень давно, проезжал на машине через одно село в соседней области и очень удивился, увидев на въезде в него указатель с названием его родного города – «Макеевка». Но дядечка хорошо помнил, что было это в Кременском районе Луганской области.

Марьяна не стала рассказывать, как добиралась в это село. Сказала только, что к вечеру следующего дня она уже стояла возле одного из его центральных магазинов. И вновь потянулись часы ожидания. Село – это не город. Уже на второй день на нее стали обращать внимание местные жители, а одна сердобольная старушка попыталась даже дать ей какой-то пряник. Но хуже всего было с ночлегом. В большом городе она коротала ночи на вокзалах, а куда пойти в селе? Одну ночь она немножко подремала, сидя на автобусной остановке, другую – в пустом сарайчике, наверное, сторожке магазина. Марьяна понимала, что так долго продолжаться не может, и приняла решение ехать в областной центр, чтобы сообщить сыну о своем приезде с помощью объявления по телевидению. Приехав в Луганск, она нашла здание, в котором находился областной телецентр, но, подойдя к нему, даже и не попыталась войти внутрь. У входа стояли люди с автоматами, а над входом развевался какой-то незнакомый Марьяне флаг. Так она оказалась здесь.

Закончив свой рассказ, женщина опять взяла свой пакет и с благодарностью взглянула на Черепанова:

– Оце розповіла вам все як є и трохи на душі стало легше. Але що робити далі навіть не знаю. Тільки я без сина звідси не поїду.

– Марьяна Петровна, давайте сделаем так, – Черепанов тоже не знал, как сию минуту помочь этой несчастной матери, но то, что он поможет ей искать парня, для него уже было очевидным. – Вы сейчас допьете чай, пойдете в мой кабинет, там есть хороший диван, и ляжете спать.

Женщина попыталась что-то возразить, но тон Ивана был категоричен:

– Чтобы продолжать поиски сына, вам понадобятся силы. Поэтому и не спорьте. А я в это время подумаю, чем вам помочь.

Первое, что сделал Иван – прокрутил в памяти весь рассказ Марьяны. Уже в самом его начале он обратил внимание на одну деталь, которая и сейчас не давала ему покоя – что делал мальчишка в Макеевке Донецкой области? В том, что Ростислав связался с «Правым сектором», он не сомневался ни минуту. Но могли ли его бойцы в середине мая находиться на околицах столицы Донбасса? Теоретически могли. Но только теоретически, так как основные события с участием добровольческих батальонов в это время разворачивались гораздо севернее – в районе Славянска, Лисичанска и Рубежного. Стоп! Где-то эта связка «Лисичанск – Рубежное» уже мелькала и совсем недавно. Черепанов открыл ноутбук и зашел на страничку одного военного эксперта, которого он знал лично и информации которого пока еще доверял. Да, все сходится – первый бой между ополченцами и добровольческими батальонами на территории области состоялся 22 мая в районе населенных пунктов Рубежное, Кременная и Лисичанск.

Иван достал с полки карту области, которая не раз выручала его в многочисленных поездках. Любовь к картам осталась у него еще со времен службы в Афганистане, территорию которого он изучил вдоль и поперек именно с помощью карт, в углу которых стояла пометка «Для служебного пользования». Вот и сейчас, расстелив на столе довольно подробную карту области, Иван стал внимательно рассматривать квадраты, где были обозначены эти города. Это были берега реки Северский Донец, сплошь укрытые «зеленкой». «Да, воевать здесь будет трудновато, особенно наступающей стороне», – уже по привычке сделал вывод Черепанов.

Война в Афгане для него закончилась внезапно – пуля снайпера, который долго охотился за командиром роты, молоденьким капитаном в практически белой от пота и соли гимнастерке, прилетела в тот момент, когда он вместе со своим третьим взводом пытался закрепиться на невзрачном бугорке, отмеченном на карте как высота 171. Ранение оказалось настолько серьезным, что пришел в себя капитан Черепанов уже после операции, находясь в далеком тыловом госпитале. О том, что про службу в армии и тем более в «войсках дяди Васи» можно забыть, ему сообщили уже при выписке из московского военного госпиталя имени Бурденко. Спорить с генералами в белых халатах было бесполезно. Ну, а потом была учеба в университете, и вскоре к диплому офицера добавился еще и «гражданский» диплом журналиста.

Ответ на головоломку с двумя Макеевками Черепанов нашел сразу. Опытный глаз бывшего офицера-десантника сразу выхватил из расстеленной перед ним карты нужную ему информацию. Вот оно что! Иван даже вначале не поверил своим глазам, когда увидел, что в Кременском районе даже не два, а три населенных пункта носят название «Макеевка». Все они располагались цепочкой по левому берегу реки Жеребец. От районного центра до ближайшей Макеевки было чуть больше двадцати километров. «Далеко же ты убежал, парень. Видно, испугался не на шутку, – беззлобно подумал о сыне Марьяны Иван. – Если выехать сейчас, то к вечеру можно будет добраться до райцентра, а там видно будет, какая из трех Макеевок им нужна».

Черепанов посмотрел на часы – прошло минут сорок, как он отправил женщину отдыхать. Но делать нечего – придется будить. Иван тихонько приоткрыл дверь в свой кабинет.

– Заходьте, Іване Сергійовичу, я не сплю, – в голосе Марьяны опять послышались нотки настороженности. – Не можу ніяк заснути. Очі закриваю, а все одно бачу Ростіка. Який там сон…

Женщина на секунду замолчала, а потом продолжила:

– А крім того, я все чекала – коли ж ви покличите отих…

Иван не понял, о чем она говорит, и вопросительно посмотрел на Марьяну.

– Ну отих, що за вікном, – тихо сказала она, красноречиво посмотрев в сторону окна, за которым все так же гудели двигатели машин и раздавались голоса ополченцев. – Пробачте мені, Іване Сергійовичу…

Было видно, как щеки женщины покраснели, а на ее глазах появились слезы. Иван сделал вид, что не понял, о чем говорит Марьяна, и сразу перешел на командный тон:

– Марьяна Петровна, я понимаю, что времени для отдыха у вас было совсем ничего, но нам нужно ехать – я, кажется, догадываюсь, где нужно искать вашего сына.

При этих словах Ивана женщина встрепенулась и с надеждой посмотрела на него.

Перед тем, как выехать из города, Черепанов решил заехать в ближайший магазин и купить что-нибудь из еды – дорога предстояла неблизкая. Кроме того, стрелка датчика топлива приблизилась к нулю уже почти вплотную. Значит, нужно еще и решить вопрос с бензином – заправки в той стороне, куда им предстояло держать путь, уже вряд ли работали.

Со стороны поселка Металлист, который вплотную примыкал к черте города, раздавались глухие звуки взрывов. Черные клубы дыма точно указывали на то место, где шел бой. Одна за одной в сторону поселка промчались машины скорой помощи. А в остальном город жил своей обычной жизнью: по дорогам ехали автомобили, по тротуарам шли женщины с детьми, пенсионеры выгуливали своих собачек. В супермаркете Ивану с Марьяной даже пришлось постоять у кассы. Женщина с интересом прислушивалась к тому, о чем говорят люди в очереди.

– Слышали, – начала новую тему женщина с полной сумкой продуктов, – наши захватили воинскую часть в Сватово.

– Не захватили, – перебил ее мужчина, державший в одной руке бутылку водки, а в другой – пакетик с ментоловыми леденцами. – Солдаты сами перешли на нашу сторону.

– А правда, что границу с Россией уже отменили? – перешла на международные темы интеллигентного вида старушка.

– Брехня, – ответил ей все тот же любитель ментоловых леденцов. – Мой свояк позавчера проезжал через Изварино, так рассказывал, что украинские погранки шмонали его по полной программе.

– Это ненадолго, – уверенно заявил мужчина средних лет. – Путин уже отправил к нам целую колонну грузовиков с рублями. Скоро мы забудем, как эти гривны и выглядят.

Когда они вышли из магазина и сели в машину, Черепанов спросил у своей спутницы:

– Марьяна Петровна, я надеюсь, паспорт у вас с собой?

И, увидев утвердительный кивок женщины, продолжил:

– Спрячьте его подальше, а то штамп с вашей закарпатской пропиской может вызвать у некоторых людей массу вопросов. И вообще, давайте договоримся сразу – вы больше помалкивайте, разговаривать на блокпостах буду я.

Первый такой блокпост они увидели уже на выезде из города. Иван притормозил перед бетонными блоками, которые перегораживали проезжую часть. Молодой, лет двадцати пяти парень не спеша направился в их сторону. Его локти лежали на автомате, на краешке носа каким-то чудом удерживались солнцезащитные очки, а в уголке губ торчала спичка, которую новоявленный Рембо периодически перекатывал с одной стороны рта в другую.

– Что, дядя, драпаешь? – нахально глядя на Черепанова, спросил парень.

– Нет, сынок, проезжал мимо. Дай, думаю, остановлюсь, спрошу как твое здоровье. Вижу, что все в порядке. Надеюсь, завтра вернуться обратно, – шутливым тоном ответил Иван, глядя прямо в глаза часового. Он хорошо знал, как нужно вести себя с человеком, который только вчера взял в руки оружие и еще не насладился властью над другими. При этом Черепанов незаметно осмотрелся. Чуть в стороне из мешков с песком была оборудована огневая позиция для пулеметчика. В сторону от нее уходил узкий, но глубокий зигзагообразный окоп, который заканчивался среди редкого кустарника ближайшей лесопосадки. Прислонившись спиной к одному из блоков, сидел еще один дежурный по блокпосту. Разувшись и выставив на обозрение белые ступни ног, он лениво посматривал в их сторону. Рядом с ним прямо на земле лежала труба ПЗРК. Покачав головой, Черепанов медленно проехал мимо блоков и надавил на газ.

Чтобы скоротать дорогу, Иван рассказал своей попутчице об «открытии» им трех Макеевок и высказал предположение, что Ростислава нужно искать в ближайшей к райцентру. Марьяна очень удивилась:

– Як це може бути? Поруч зразу три села з однаковою назвою…

Пока Черепанов пытался объяснить ей этот географический казус, женщина задремала – усталость взяла свое.

К небольшому селу под названием Макеевка они подъехали уже ближе к вечеру. Иван остановил машину на самом въезде в село:

– Если ваш Ростислав шел со стороны Кременной, то он не мог пройти мимо этих домиков, – пояснил он свои действия Марьяне. – К магазину мы еще успеем, он здесь точно один. А сейчас давайте внимательней присмотримся к гражданским.

«Как будто в Афгане, – усмехнулся своим последним словам Черепанов. – Эх, сюда бы мой бинокль…»

В лучах заходящего солнца околица села хорошо просматривалась и без бинокля. В пойме реки маленькая девочка отвязала от железного столбика пасшуюся там до этого корову и, помахивая хворостиной, медленно погнала ее в сторону села. Местные мальчишки с криками прыгали в речку с рыбацких мостков. По неширокой улице, поднимая облако пыли, протарахтел старенький мотоцикл, к багажнику которого был привязан огромный бидон для молока. Внимание Ивана привлекла уже немолодая женщина, которая, подоткнув подол платья, рвала траву вдоль изгороди огорода. Время от времени она разгибалась и посматривала в их сторону. Немного в стороне, под деревьями сада среди пчелиных ульев возился, видимо, хозяин дома. Сетка от пчелиных укусов закрывала голову мужчины полностью, и поэтому Иван не мог определить – смотрит он в их сторону или нет. Стоящие рядом еще несколько домов ничем особым не выделялись: в их дворах возились только куры под присмотром разомлевших от жары собак.

– Марьяна Петровна, – обратился он к сидящей рядом женщине. – Мне нужна ваша помощь. Видите вон тех женщину и мужчину?

Проследив за его взглядом, она кивнула, а Черепанов между тем продолжил:

– Вы сейчас выйдете из машины и пойдете в сторону центра села. Все магазины в селах располагаются только в центре. Походите возле него, осмотритесь. Но пройти вы должны так, чтобы вас заметила эта женщина. А еще лучше, если вы остановитесь и спросите у нее, как пройти к магазину.

Марьяна, поправив растрепавшиеся волосы, направилась в сторону села. Поравнявшись с огородом, в котором продолжала возиться женщина, она остановилась и что-то у той спросила. Выслушав ответ, не спеша пошла дальше. Черепанов с интересом наблюдал за тем, как будут разворачиваться события. Подождав, пока Марьяна скроется за поворотом улицы, женщина быстрым шагом направилась в сторону мужчины. Они о чем-то поговорили, и тот, сняв, наконец, свою шляпу с сеткой, направился в сторону небольшой деревянной постройки. Присев на небольшую скамеечку, он зачем-то приоткрыл дверь сарайчика и закурил. Несмотря на то, что женщина осталась в саду и не могла его слышать, хозяин дома продолжал что-то говорить. Так продолжалась несколько минут. Докурив сигарету и поговорив сам с собой, мужчина бросил окурок в огород и снова вернулся в сад. Любопытная курица сунула свой клюв в темноту сарайчика, но оттуда на миг высунулась чья-то рука и быстро прикрыла дверцу.

«Что и требовалось доказать», – подумал довольный Иван и откинулся на спинку сидения. Все-таки его расчет оказался правильным.

Через какое-то время женщина выкатила со двора велосипед, повесила на его руль хозяйственную сумку и, лихо перебросив ногу через высокую раму, покатила в сторону центральной части села. Хозяин дома оставил в покое пчелиные улья и направился в дом. Перед тем, как зайти в него, он несколько раз взглянул в сторону машины Ивана.

Усталость давала о себе знать, и Черепанов, скорее всего, на некоторое время задремал. Проснулся он от звуков боя. Канонада от разрывов артиллерийских снарядов доносилась со стороны соседней области. «Что там у нас? – подумал про себя Черепанов, мысленно вспоминая карту этой местности. – Кажется, Красный Лиман, а за ним и Славянск. Нужно торопиться». Словно услышав его мысли, на дороге показалась Марьяна, которая быстрым шагом возвращалась из села. Уже издали было заметно, что женщина улыбается.

– Знайшовся… Ростік знайшовся, – выдохнула она на одном дыхании, открывая дверцу автомобиля. – Ви, Іване Сергійовичу, були праві. Жіночка з цієї хати підійшла до мене коло магазина і наказала приходити до неї, як стимніє. Ростік у неї. Зара чоловікові подзвоню, він теж там собі місця не знаходить.

Достав недорогой телефон, она принялась набирать номер. Положив свою ладонь на трубку, Черепанов остановил Марьяну:

– Не нужно этого делать, Марьяна Петровна. Потерпите. Вас сейчас может услышать не только муж. Вот когда закончим все дела, тогда и позвоните.

Солнце медленно опустилось за горизонт, но июньская ночь приходить не торопилась. Сначала серый сумрак окутал низины у берега реки, а потом, словно живое существо, стал выползать оттуда, заглатывая на своем пути деревья, дорогу, дома. Словно прячась от этого чудовища, исчезла из дворов и сельская живность.

Марьяна уже несколько раз порывалась идти в сторону огонька ближайшей хаты, но Черепанов сдерживал ее. И только когда в окнах домов зажегся свет и замерцали тусклым светом экраны телевизоров, он тихо сказал:

– Ну, что же, пожалуй, пора.

В доме их уже ждали. Возле калитки их встретил мужчина, который, окинув взглядом Черепанова, повел гостей за собой. У входа он пропустил Марьяну вперед. Лишь только она переступила порог летней веранды, как ей навстречу с криком «Мама!» бросился худенький паренек. Черепанов, увидев, как замешкавшийся хозяин дома полез в карман за сигаретами, решил составить ему компанию. Закурив, они некоторое время помолчали, вслушиваясь в звуки глухих разрывов, доносившихся со стороны Донца. Первым не выдержал мужчина:

– А ты, парень, значит, из Луганска будешь?

В ответ Черепанов только кивнул.

Не дождавшись от гостя ответа, хозяин задал следующий вопрос:

– А, правда, что вас там это… из самолетов?

Иван снова кивнул.

– Вот оно, значит, как… Ну, тогда понятно, – сделал вывод мужчина и, зло сплюнув, открыл дверь дома.

Марьяна с сыном сидели на диване, а хозяйка дома собирала на стол поздний ужин. Шторы на окнах были плотно зашторены. Мужчины прошли за стол, и Черепанов с интересом прислушался к словам мальчишки. А тот, словно никого не замечая вокруг, продолжал свой рассказ:

– Мене ніхто не примусував, мамо. Я сам прийняв рішення їхати на Донбас. Тільки зброю до рук я не брав і ні в кого не стріляв. Богом клянусь, мамо, це правда!

Парень с отчаянием посмотрел в сторону мужчин, как будто хотел, чтобы и они услышали его рассказ. Хозяйка дома присела за стол и тоже стала внимательно слушать Ростислава.

– Я і на майдані допомогав лікарям і сюди приїхав фельдшером, – продолжал свой рассказ парень. – На майдані, коли в нас почали стріляти, було страшно. Дуже страшно. А тут… тут, мамо, війна. Ми доїхали до лісу і потрапили у засідку. Спочатку машина підірвалась на міні, а потім в нас полетіли гранати. Багато кого вбило зразу, а ще більше було поранених. Я і ще двоє хлопців відповзли трохи в бік і помчали навпростець через ліс. Бігли довго. А потім я їх загубив.

По щекам парня потекли слезы. Плакали и обе женщины. Худенький, со спутавшимися, давно не мытыми волосами и в грязной камуфляжной форме с яркими нашивками на рукавах, он напоминал Черепанову старшеклассника, который решил поиграть в войну. А взрослые дяди дали ему в руки автомат, но при этом забыли сказать, что это может быть больно. Очень больно.

Немного успокоившись, Ростислав продолжил свой рассказ:

– Я йшов всю ніч. Намагався відійти яко мога далі від вибухів. А коли настав день, я спрятався у кущах и проспав там аж до самої ночи. Потім знову пішов. На ранок переплив річку і берегом вийшов до села. Мені дуже хотілося пити та їсти. Тут мене и побачила тітка Тетяна. Сили ховатись в мене вже не було.

Ростислав с благодарностью посмотрел в сторону хозяйки дома. А Марьяна при этих словах сына встала и, подойдя к женщине, обняла ее за плечи. Обе плакали навзрыд и не стеснялись своих слез.

– У нас с Татьяной двое сыновей, – подал голос хозяин дома. – Взрослые уже, живут своими семьями. Поэтому мы Ростиславу сразу сказали – отпустим только вместе с матерью. Передадим, так сказать, из рук в руки. И чтобы больше никакой войны! Ты меня слышишь, Ростислав?

В ответ парень кивнул низко опущенной головой:

– Я ж вам пообіцяв, дядьку Павло. Нікуди я більше не піду, тільки додому.

Марьяна вытерла слезы, взяла свою сумку и достала из нее потертый кошелек. Вытащив из него деньги, она протянула их хозяину:

– Люди добрі, я прошу вас, візьміть. Пробачьте, тут не багато, але це все, що ми з чоловіком змогли зібрати.

– Ты что, от горя совсем мозгов лишилась? – и не глядя на протянутые ему купюры, строго ответил ей «дядько Павло». – Давайте лучше ужинать да отдыхать. Здесь вам задерживаться больше нельзя. Да и куда вас с машиной спрячешь?

Еще задолго до рассвета хозяин разбудил Черепанова, легонько прикоснувшись к его плечу:

– Вставай, парень. Кое-что обсудить надо.

Они тихонько вышли на крыльцо и закурили. Сделав пару затяжек, Павел спросил:

– Это, конечно, не мое дело, но что ты думаешь делать дальше? Повезешь их назад в Луганск?

Иван долго курил, как будто и не слышал вопроса. А на самом деле он еще до конца так не решил, как будет действовать дальше. Но то, что возвращаться в Луганск нельзя, это он знал точно. Одно дело проезжать через блокпосты с женщиной, и совсем другое – с молодым парнем. Предъявить документы попросят сразу же.

Черепанов протянул руку хозяину дома и сказал:

– Меня Иваном зовут. Если я не ошибаюсь, граница Харьковской области где-то здесь рядом?

Татьяна приготовила для Ростислава гражданскую одежду. Сыновья часто приезжали к ним помочь по хозяйству, так что выбрать из чего было. Сборы в дорогу были быстрыми. Доев оставшуюся после ужина яичницу и выпив молока, они еще затемно вышли на улицу. Черепанов не стал ждать, пока Оксана с сыном попрощается с его спасителями. Попросив, чтобы они не задерживались, он направился на окраину села, где оставил свою машину. Достав карту, он еще раз убедился, что принятое им решение ехать в Харьковскую область было правильным. «Держи на север, парень, – напутствовал его дядько Павло. – Чем дальше в ту сторону, тем меньше будет военных. Доберетесь до Купянска, а там поезда во все стороны бегают».

Насчет военных он ошибся. Уже выехав на трассу и проехав километров десять, Ивану пришлось сбросить скорость – им навстречу колонна за колонной шла военная техника. Остановившись в очередной раз на обочине, Черепанов провожал взглядом проезжавшие мимо машины. В основном это была старая, оставшаяся еще от советской армии техника. Мощные тягачи тянули за собой противотанковую и дальнобойную артиллерию, а под брезентом угадывались контуры танков и САУ. «Не похоже все это на антитеррористическую операцию, – подумал Иван, глядя на проезжавшую мимо колонну. – Это война».

– Ой лишенько, шо ж воно коїться? – запричитала рядом Марьяна. – Там же люди. Такі ж самі, як і ми. За що ж це нам, Боже?

Только часа через два за окном мелькнул указатель с надписью «Купянск. 10 км». Выехав на берег Оскола, Иван остановил машину:

– Ростислав, – повернулся он к парню, который всю дорогу просидел на заднем сидении, не проронив ни слова. – А у тебя есть с собой какие-нибудь документы?

В ответ мальчишка отрицательно покачал головой и с испугом посмотрел в сторону матери.

– Я приблизительно так и думал, – спокойно продолжил Черепанов. – Марьяна Петровна, на мосту через речку точно будет блокпост. И к вашему Ростиславу у военных могут возникнуть вопросы. Я предлагаю не испытывать судьбу и переправиться через Оскол в другом месте.

Оставив машину у придорожного кафе, они отошли немного в сторону от моста и по неприметной тропинке спустились к речке. Как и предполагал Черепанов, местные рыбаки ловили рыбу не только с берега – на спокойной глади воды покачивалось несколько стареньких лодок. Договориться с одним из рыбаков переправить на другой берег женщину и пацана Ивану не составило труда.

– Марьяна Петровна, дальше вы с Ростиславом пойдете без меня. На том берегу уже начинается город. Доберетесь до вокзала, а там уже сориентируетесь, куда брать билеты.

Женщина подошла к Черепанову ближе:

– Іване Сергійовичу, дякую вам за все. Я до кінця свого життя буду Бога молити за вас. Борони вас, Боже. У любий час приїздіть до нас. Ви навіть прізвище моє не спитали. Будете у Лісковцях, спитайте Мар’яну Мотузняк. Мене там всі знають.

Она обняла Ивана за плечи и поцеловала его в щеку. Когда уже лодка отплыла на несколько метров от берега, Черепанов услышал голос Ростислава:

– Спасибі, дядьку…

* * *

Лодка с еще недавними спутниками Ивана быстро достигла середины реки. Несмотря на все старания местного рыбака, ее все-таки снесло немного вниз по течению. Черепанов видел, как нос лодки ткнулся в берег, и Марьяна вместе с сыном стала подниматься вверх по крутой тропинке. Еще немного – и цветастое платье женщины скрылось за деревьями, растущими на берегу реки.

Что держит его в Луганске? В последние дни этот вопрос Иван задавал самому себе все чаще и чаще. Вот и сейчас – переехать через мост, и по хорошо знакомой дороге до Харькова будет рукой подать. А там коллеги, друзья, работа… На новом месте легко, конечно, не будет, практически все придется начинать с нуля. Но в том, что у него все получится – Черепанов нисколько не сомневался. В какой-то момент у него даже просыпался азарт – взять и начать все с начала, как почти тридцать лет назад, когда, попробовав себя в роли журналиста, Иван решил открыть свою телекомпанию. Сколько сил и нервов ему это стоило – знает только он один. Но почему-то те годы вспоминались им с какой-то теплотой и с непонятным чувством безвозвратной потери. «А годы, как птицы, летят», – вспомнил он слова из когда-то популярной песни и, сев в машину, развернул ее в сторону Луганска.

 

Глава 3. Держись, браток…

Телефон зазвонил, как всегда, неожиданно. Иван автоматически глянул на часы – второй час ночи, кто бы это мог быть?

– Иван Сергеевич, здравствуйте, – голос мужчины в трубке был ему незнаком. – Это отец Иннокентий, настоятель собора, что на Владимирской. Мы с вами несколько раз встречались в мирской суете.

Черепанов вспомнил батюшку, с которым познакомился на благотворительных мероприятиях городского совета. На такого служителя церкви не обратить внимания было просто невозможно. Высокий, подтянутый – он резко выделялся на фоне своих «собратьев», которые со своими животами с трудом втискивались на сидения иномарок. Густая, без единого седого волоска борода и тонкие черты лица делали его чем-то похожим на лики святых, изображенных на иконах. Была еще одна деталь, на которую Черепанов обратил внимание при первой встрече с отцом Иннокентием, – медаль «За отвагу». Из своей армейской жизни Иван хорошо знал, что такими медалями награждаются, как правило, солдаты и сержанты за мужество и отвагу, проявленную в бою. Отец Иннокентий никогда не снимал эту награду, даже когда вел службу в храме. Черепанов все собирался спросить у батюшки, за что тот был награжден такой медалью, но так и не успел.

– Иван Сергеевич, вы меня простите, пожалуйста, за столь поздний звонок, – продолжал между тем батюшка. – Рядом со мной сейчас находится один человек, который хотел бы с вами встретиться. Говорит, что вы познакомились в Афганистане.

– В Афгане? – переспросил Иван.

Он не скрывал своего удивления. Когда это было? Почти тридцать лет назад медицинский борт из Темреза доставил в Москву тяжелораненого капитана Черепанова. На этом Афганистан для Ивана остался в прошлом. Кто бы это мог быть? Армейские друзья? Их мало, но они все знают его номер телефона и могут в любой момент с ним связаться без посредников. Несколько солдат из его роты даже приезжали к нему в гости пару лет назад.

– Здравствуйте, Ваня, – раздался в трубке хрипловатый голос.

Где-то Иван его уже слышал. Но кто это?

– Вас побеспокоил Сергей Александрович Святенко. Помните горный аул на границе с Пакистаном? Дерзкого мальчишку Мехрана? Военнопленных десантников?

Да это же священник! Сколько раз Иван вспоминал этого загадочного батюшку и в Афганистане, и уже на гражданке. Однажды, еще в Афгане, встретив подполковника Репнина, он не удержался и напрямую спросил у него, что слышно об их общем знакомом.

– Священник? Сергей Александрович? – удивленно посмотрев на Черепанова, переспросил контрразведчик. – Первый раз о таком слышу. И тебе, капитан, советую всякой ерундой голову не забивать.

Этим ответом особист еще больше заставил Ивана задуматься о судьбе таинственного священника. Сколько же ему сейчас? Лет семьдесят, не меньше. Он и в те далекие восьмидесятые выглядел стариком, а сейчас, наверное, и подавно.

– Вспомнили? – вопрос Святенко заставил Черепанова отвлечься от воспоминаний. – У меня, Иван Сергеевич, очень мало времени. Я понимаю, что уже поздно, но мне хотелось бы встретиться с вами прямо сейчас. Вы не возражаете?

– Хорошо, приезжайте, – ни на минуту не задумываясь, ответил Иван. – Только у нас сейчас комендантский час… Может, лучше все-таки подождать до утра?

– Ничего, я буду осторожным, – ответил священник, и в трубке раздались короткие гудки.

Иван не успел сказать старому знакомому свой адрес, но он почему-то был уверен, что тот его знает. Черепанов закрыл ноутбук, убрал в шкаф разбросанные еще с вечера вещи и открыл холодильник. «Не густо, конечно, но яичницу с колбасой приготовить можно», – с сомнением глядя на початую бутылку водки, подумал он. Поставив на плиту чайник, Иван подошел к окну. До утра было еще далеко, но где-то к востоку над крышами многоэтажек, словно лучи рассвета, полыхало зарево. Бой шел далеко в стороне, может быть, за десятки километров от города, но глухие звуки разрывов были хорошо слышны даже в центре. Во многих окнах горел свет. Большинство горожан уже привыкли к тому, что артиллерия начинает «работать» на рассвете. Поэтому днем все старались выспаться, а по ночам – это уже как Бог даст. Особенно доставалось жителям домов, которые располагались на окраинах города и в районе аэропорта. Бывало и такое, что канонада от разрывов снарядов и мин там не умолкала ни днем, ни ночью. И так неделями. Несмотря на то, что ни газа, ни воды, ни электричества в этих районах давно уже не было, многие люди не покинули свои дома и продолжали в них жить. Кто в подвалах, кто в ванных комнатах, а кто и просто в коридорах или на лестничных площадках, устраиваясь на ночь под бетонные стены несущих конструкций. Откуда-то пошел слух, что под ними во время обстрела находиться безопасней, чем в комнатах. Иван скептически относился к этим советам «бывалых», будучи убежденным в том, что все зависит от калибра боеприпаса и опыта наводчика. Но сумку с документами и вещами первой необходимости держал всегда под рукой. Самое удивительное наступало утром. Пережив ночной кошмар, невыспавшиеся жители городских окраин как ни в чем ни бывало спешили на работу, ехали в центр за продуктами, собирались у своих подъездов и до хрипоты спорили о том, из чего их обстреляли этой ночью – из «градов», танков или самоходных орудий? Потом они не спеша обходили микрорайон, считая воронки и попадания в стены и крыши домов. Называли имена тех, кому этой ночью не повезло… И так до вечера. С наступлением темноты улицы пустели, в окнах, как по команде, гасли тусклые огоньки свечек и фонариков.

В ночной тишине стук в дверь раздался неожиданно громко. «Не звонит, чтобы не беспокоить соседей», – подумал о предусмотрительности ночного гостя Иван. С мальчишеским любопытством он открыл дверь. На пороге в рясе и с медным крестом («неужели те же?» – мелькнула у Ивана мысль) стоял священник. Не было только домашней кофты с прорехами, зашитыми белыми нитками. Левый пустой рукав рясы все так же был заткнут за пояс. Сергей Александрович был седым уже тогда, в далекие восьмидесятые, а сейчас его волосы и борода стали абсолютно белыми. Но глаза у гостя были все такими же молодыми, а рукопожатие – отнюдь не старческим.

– Ну, здравствуйте, товарищ старший лейтенант, – с таким же любопытством разглядывая Черепанова, произнес Святенко.

– Здравствуйте, Сергей Александрович. Вот это сюрприз! – с нескрываемым удивлением произнес Иван. – Вы с дороги? Проходите сразу на кухню. Я вас, судя по времени, уже завтраком буду угощать.

– Нет, спасибо. Мы ужинали у отца Иннокентия, – мягко отказался от предложения хозяина Святенко.

– Мы? – с нескрываемым удивлением переспросил Черепанов.

– Вы меня простите, Ваня. Я не успел вас предупредить по телефону. Да, я не один, – с этими словами священник повернулся и тихонько кого-то позвал. – Малой!

От стены лестничной площадки отделилась какая-то тень, и через несколько секунд на пороге квартиры Черепанова стоял еще один гость. «А батюшка как был хитрованом, так им и остался», – подумал Иван, рассматривая спутника священника. Перед ним стоял парень лет двадцати-двадцати пяти, с русыми короткими волосами, худощавым лицом и тонкими губами. Потертые джинсы и выцветшая футболка с портретом Микки Мауса завершали его портрет. Мимо такого на улице пройдешь и не обратишь внимания.

– Не малой, Сергей Александрович, а Маллой, – протягивая Черепанову руку, произнес парнишка. – Неужели трудно запомнить? Две буквы, а смысл меняется в корне. Учишь вас, учишь…

За этой перепалкой на филологические темы гости вместе с хозяином прошли в квартиру.

– Завтракать, Иван Сергеевич, мы не будем, а вот от чашки чая не откажемся, – произнес священник, проходя на кухню. – Ты как насчет чая, малой?

Парень в ответ только махнул рукой и скрылся за дверью ванной.

– А может, что покрепче? – вспомнив о начатой бутылке водки в дверце холодильника, спросил Иван. – За встречу, так сказать.

– Нет, Ваня, разговор у нас с вами будет серьезный. В другой раз с удовольствием, – ответил ему Святенко и устало опустился на один из стульев, стоявших у кухонного стола. Окинув взглядом кухню, он спросил:

– Судя по всему, Иван Сергеевич, вы живете один? Что так?

Ивану тысячу раз приходилось отвечать на этот вопрос, поэтому и сейчас, не задумываясь, он ответил дежурной фразой:

– Да не сложилось как-то. Наверное, встреча с той единственной и неповторимой еще впереди.

Рассказывать об Ольге, с которой его связывают близкие отношения уже более десяти лет, ему почему-то не хотелось. Да и что говорить, если он и сам до конца не понимает эту женщину. Она могла жить у него неделями, помнится, был случай – и месяцами. Но потом, словно подчиняясь какому-то зову природы, она собирала свои вещи и тихонько перебиралась в свою квартиру. Первое время такое поведение Ольги выводило его из себя. Он не отвечал на ее звонки и в очередной раз давал себе слово, что и сам не будет звонить. Но проходило время, и опять какая-то необъяснимая сила тянула их друг к другу.

– Я совершенно случайно узнал, что вы, Ваня, живете в этом городе, – не дождавшись от Черепанова продолжения «семейной» истории, сказал Святенко. – И что вы здесь личность довольно известная. Мы с вами долгое время не виделись, но я доверяю отцу Иннокентию. А он вас считает порядочным человеком. Сегодня, знаете ли, это большая редкость. У меня к вам будет просьба…

В это время в кухню вошел спутник священника, и тот изменил тему разговора:

– Вот, Иван Сергеевич, познакомьтесь с моим помощником. Это – Никита. Но мы все зовем его «Малой». Или, когда он очень настаивает, Маллой. Хотя лично я принципиальной разницы не вижу.

Парень кивнул Ивану и присел на свободный стул.

– Это мои глаза, уши и, можно сказать, левая рука, – при этих словах священник дернул пустым рукавом рясы. – А меня, кстати, сегодня очень многие знают как Свята. Поэтому не удивляйтесь, если услышите такое обращение.

– Я уже удивлен, – разливая чай в чашки, произнес Черепанов. – Это что за тайное общество, где вместо имен клички? Неужели, Сергей Александрович, вы стали авторитетом в преступном мире?

Священник не успел ответить – утреннюю тишину разорвал вой реактивных снарядов. Похоже, что реактивная установка «Град» отработала где-то совсем рядом. Иван подошел к окну и, проследив за ярким пламенем, которые оставляли позади себя выпущенные в небо ракеты, сказал:

– С территории таксопарка бьют. Похоже, в сторону Лисичанска. Могут и «ответку» запустить.

Словно услышав его слова, в коридоре многоэтажки раздался топот ног и крики жильцов. Голос женщины, которая звала какого-то Мишу, гулко разносился между лестничными пролетами:

– Миша, родной, ну где же ты? Брось ты эту сумку, будь она неладна. Сейчас «ответка» прилетит!

Никому раньше не известное короткое слово «ответка» заставляло жильцов двигаться еще быстрее. Через несколько минут шум в коридоре затих, и только плач ребенка, доносившийся теперь уже с улицы, говорил о том, что коротать оставшиеся утренние часы соседи Ивана будут в подвале.

– Так какая у вас ко мне будет просьба? – вернувшись за стол, спросил у своего гостя Черепанов.

– Вы помните наш последний разговор в Афганистане? – Святенко вопросительно посмотрел на Черепанова. – Вы тогда спросили о судьбе наших ребят, попавших в плен к моджахедам. А я пообещал вам, что обязательно займусь этим вопросом. Я выполнил свое обещание, Иван Сергеевич. Имам Абдула Сатар убедил подконтрольных ему полевых командиров больше не убивать советских солдат. Я не знаю точную цифру, но хочется верить, что многих мальчишек тогда удалось спасти.

Старик замолчал, думая о чем-то своем. Веки его были прикрыты, и со стороны казалось, что он задремал. Черепанов посмотрел на Никиту, но тот, пожав плечами, потянулся за гитарой, которая пылилась здесь после одной из последних посиделок с Заборским. Взяв в руки инструмент, он стал тихонько перебирать струны, а потом негромко запел:

Иван не раз слышал эту песню в исполнении популярной рок-группы, но Маллой исполнял ее как-то по-особому – без надрыва в голосе, спокойно и, главное, тихо. Черепанову показалось, что от этого слова песни прозвучали даже убедительней, чем у солиста группы. Словно очнувшись, Святенко задумчиво посмотрел на Никиту и продолжил:

– Я в страшном сне не мог себе представить, что здесь на Донбассе может быть такое. Бои становятся все жестче. Локальные стычки между отдельными группами вооруженных людей переросли в полномасштабные войсковые операции с применением военной авиации и артиллерии. Никакая это не антитеррористическая операция, Ваня. Это война. Только вот пленных в этой войне опять нет. Убитые есть, пропавшие без вести есть, а вот пленных нет.

Черепанов внимательно слушал старика, соглашаясь с каждым его словом. В последнее время он и сам много думал над этим. При этом его не покидало ощущение, будто он находится между небом и землей. Прекрасно понимая, что рано или поздно ему нужно будет сделать выбор и занять место по одну или другую сторону блокпоста, он всячески оттягивал этот момент.

– Объяснение этому очень простое, – продолжал между тем говорить священник, – война официально не объявлена. А значит, и военнопленных не может быть по определению. Есть заложники, на которых не распространяется ни один международный документ и прежде всего действие Конвенции об обращении с военнопленными. Сейчас их можно пытать, за них можно требовать выкуп, их можно убить без суда и следствия. Конца и края этой антитеррористической операции лично я что-то не вижу. И никакой Гаагский суд эти злодеяния рассматривать не будет, потому что для международной Фемиды они выглядят как обычные уголовные преступления. Бои становятся все кровопролитнее. В этой мясорубке ежедневно исчезают десятки, если не сотни людей. И заметьте, Ваня, не только военных, но и гражданских, которые к этой войне никакого отношения не имеют.

Было заметно, что всегда спокойный священник взволнован. Сделав глоток уже остывшего чая и немного успокоившись, Святенко продолжил:

– Я и несколько моих друзей приехали в Украину недавно. Приехали не для того, чтобы воевать. Оружия у нас нет, и здесь мы никогда его в руки не возьмем. Мы приехали, чтобы помочь ребятам, попавшим в плен. Для нас нет разницы, на чьей стороне воевал солдат. Никакая организация за нами не стоит, и денег за эту работу мы ни у кого не просим. Не люблю я этого слова, но таких, как мы, называют волонтерами. А попросить вас, товарищ старший лейтенант, я хотел вот о чем…

Из рассказа Святенко Иван понял, что в Луганск тот приехал на встречу с одним из командиров ополченцев, неким Полковником. В одном из последних боев в районе села Закотное бойцы его подразделения взяли в плен восемь военнослужащих Украины. Вначале Полковник обещал Святу отдать только троих украинских солдат, которые в том бою были ранены. Но вчера неожиданно для него изменил свое решение и предложил священнику забрать всех восьмерых солдат. Только при одном условии…

– В бою под Закотным, – продолжил свой рассказ священник, – был подбит танк ополченцев, которым командовал друг Полковника. Весь экипаж, кроме него, погиб. Медики сделали все, что могли, но там были такие ранения, что жить мужику осталось считанные часы. Сам раненый танкист родом из Опошни, есть такой городок недалеко от Полтавы. Он знает, что умирает, но хочет умереть дома. Вот Полковник и выдвинул свое условие – он нам отдаст восьмерых солдат, а мы должны доставить друга на его родину. Живым. Что будет потом, Полковник знает, но он хочет выполнить последнюю просьбу друга, который хочет умереть в родной хате. Вот такой, Иван Сергеевич, расклад получается.

Святенко устало откинулся на спинку стула и потер воспаленные, наверное, от недосыпания глаза:

– У нас нет времени на согласование всех формальностей с украинскими военными, пограничниками или эсбэушниками. Они пока разберутся, что к чему – будет уже поздно. Поэтому я и решил обратиться, Ваня, к вам. Вы местный, наверняка знаете обстановку здесь лучше нас. Поможете? Мой опыт подсказывает мне, что обычным путем эту проблему не решить…

Черепанов в задумчивости вертел в руках пустую чашку. Прошла минута, другая. По-видимому, его молчание Святенко истолковал по-своему. Пристально глянув на Ивана, он сказал:

– Иван Сергеевич, если вы не хотите в этом участвовать, скажите. Я пойму – времена сейчас сложные. Мы с вами не виделись много лет, и вы мне ничем не обязаны. Не молчите. Время идет, нужно принимать решение.

«Нужно принимать решение… Нужно принимать решение…» Последние слова священника для Ивана продолжали звучать в наступившей тишине, как многоголосое эхо. Да, старик прав, хватит смотреть на всех волком, пора заняться делом.

– Я с вами, Сергей Александрович. И, кажется, я знаю, что в этой ситуации нужно делать. Поехали.

– Нет, Ваня. Поверьте, у меня здесь еще есть дела. Дальше вы с Маллоем, – Святенко бросил взгляд в сторону парня. – Он хоть и ершистый, но в нашем деле пригодится. Да и опыт в таких делах у него уже кое-какой имеется.

Они вышли из дома вместе. Стрелки на часах показывали начало седьмого утра. Пожав своим спутникам руки, Святенко направился в сторону грязной «Нивы», стоявшей в глубине двора. Сев в машину, он одной рукой ловко вывернул руль и, перескочив через небольшой бордюр, направил машину в сторону выезда из города. Никита вопросительно посмотрел на Черепанова:

– Командуйте, товарищ старший лейтенант.

– Капитан, если быть совсем уж точным, – обронил Иван.

– Яволь, мой капитан, – усмехнувшись, согласился парень.

Уже через пару минут они на машине Черепанова ехали на противоположную сторону Луганска, где жил один из его многочисленных родственников – дядька Степан. Как-то в самом начале своей журналистской карьеры задумал Иван сделать репортаж о контрабанде, которая волной захлестнула местные шахтерские поселки в середине девяностых. Это раньше был Советский Союз, а теперь за ближайшим шахтным терриконом начиналась территория другого государства. Вот и протоптали бывшие шахтеры одним только им известные тропинки через балки и овраги луганских степей в Россию. Несли все – начиная от туалетной бумаги и заканчивая бытовой техникой. Но особенной популярностью пользовались сигареты и алкоголь. Вот и задумал тогда еще молодой журналист Иван Черепанов осветить, как ему казалось, злободневную для области проблему. А через несколько дней на пороге его офиса появился дядька Степан, который посоветовал ему лучше сделать репортаж про интеграцию. На вопрос растерявшегося Ивана, о какой интеграции идет речь, дядька Степан с укором посмотрел на него, смачно выругался и со словами «Учишь вас, учишь» хлопнул дверью. Иван тогда ничего не понял, и репортаж о незаконном промысле местных безработных все-таки сделал. Правда, он остался никем не замеченный и не вызвал того резонанса, на который рассчитывал молодой журналист. И только совсем недавно Иван узнал, что его родственник, всю жизнь проработавший на поселковой шахте слесарем, пользуется определенным авторитетом у местных контрабандистов. Оказывается, дядька Степан еще в годы горбачевской перестройки быстро сообразил, что некоторые товары в соседней России стоят дешевле, чем в Украине. Проведя в уме нехитрые расчеты, он понял, что в выходные дни лучше на велосипеде съездить в соседний район Российской Федерации, чем с мужиками во дворе забивать «козла». Ну, а когда Украина стала «незалежной», дядька Степан сменил велосипед на автомобиль и сделал частые поездки к соседям семейным бизнесом. Иван не сомневался, что именно дядька Степан поможет ему обойти формальности с пограничниками.

Несмотря на раннее время, семья родственников Черепанова трудилась вовсю: женщины насыпали в белые мешки песок, двоюродные братья подносили их к дому, а дядька Степан закладывал ими окна. Наверное, таким способом они пытались защитить свой дом от осколков, которые прилетают сюда во время обстрелов. Такую меру предосторожности Иван видел впервые. Лично он глубоко сомневался, что эти мешки спасут от прямого попадания снаряда даже среднего калибра, но людей можно было понять – так им было спокойней.

Заметив выходящего из машины Ивана, дядька Степан что-то сказал сыновьям, а сам пошел навстречу гостям. Этот невысокого росточка, с остатками седых волос на голове и с хорошо обозримым животиком пожилой мужик никак не напоминал одного из заправил нелегального бизнеса Луганска. В рубашке нараспашку, ярких шортах с обезьянами на пальмах и в китайских черных тапочках из полистирола он напомнил Ивану работягу, который впервые вырвался на курорт в так желаемый Мариуполь или Бердянск.

– Шо, Ваня, и ты решил перебраться из своего скворечника в безопасное место? Правильно, места в подвале на всех Черепановых хватит.

С этими словами дядька пожал племяннику руку и кивнул незнакомому для него Маллою.

– Спасибо, конечно, за приглашение, но в подвал я пока прятаться не собираюсь, – ответил ему Иван, обдумывая, как покороче рассказать своему родственнику историю о раненом танкисте. – Мне, дядька Степан, твой совет нужен.

Доверяя своему дядьке, Иван не стал ходить вокруг да около и рассказал ему все, как есть, до мелочей. Тот слушал его, не перебивая, а потом достал сигареты, закурил и стать рассуждать вслух:

– Предположим, что мы такие смелые и прямо среди дня попрем через границу – это часа четыре. Потом крюк до Белгорода – это еще часов пять. Там нам опять нужно будет мимо погранков вернуться в Украину. Если все сложится, то в вашей Опошне, хлопцы, мы будем в лучшем случае к завтрашнему утру. И то…

– Нам такая арифметика, дядя, не подходит, – перебил его Маллой. – В Опошне мы должны быть сегодня. Пусть ночью – но сегодня.

– Ты откуда такой прыткий взялся? – посмотрев на парня, спросил дядька Степан, но тут же продолжил. – Тогда надо двигать прямиком через все блокпосты наших тернопольских освободителей. А они, если увидят вашего танкиста, то всех нас точно к вечеру доставят… только не в Опошню, а прямиком в столицу нашей любимой Родины город Киев.

С этими словами дядька Степан встал и шагнул на ухоженную грядку. Наклонившись, он долго копался в густой листве, что-то там выискивая. Сорвав огурец и надкусив его, он крикнул жене, которая продолжала возиться с мешками:

– Катерина, огурцы подошли. Если к вечеру не соберешь, то можешь сразу уткам отдать.

Черепанову на миг показалось, что их разговор закончен, но в это время дядька Степан сказал:

– Ладно, нечего рассиживаться. Есть у меня одна мыслишка. Ждите, пойду, пропуск возьму.

Из дома он вышел через пару минут. Все в той же рубашке, шортах и тапочках. В руках он держал средних размеров сумку, в которой позвякивало что-то стеклянное. Проходя мимо своих домочадцев, коротко бросил в их сторону:

– Я скоро…

Полковником оказался учитель военной подготовки одной из школ Луганска. Выслушав Маллоя, недоверчиво окинув взглядом Ивана и особенно дядьку Степана, он что-то сказал своим бойцам. Минут через пять во двор овощной базы, где располагался отряд Полковника, въехал старый микроавтобус темно-зеленого цвета с красными крестами на дверцах. Из него вышел небритый мужик в грязном и с застиранными бурыми пятнами крови, халате.

– Здесь шприцы и обезболивающие. Колите ему каждые два-три часа. И воды старайтесь давать поменьше… Там ранение в живот. А это вам для дезинфекции, – сказал он Маллою, протягивая ему ключи от машины и небольшой полиэтиленовый пакет.

– Какой дезинфекции? – машинально переспросил Иван.

– Вашей, – буркнул ему санитар и открыл дверцу машины.

Иван понял, что имел в виду под дезинфекцией санитар – ему в нос ударил едкий запах лекарств и горелого мяса. Внутри скорой, на обычных стареньких носилках лежал раненый. Ног у него не было, вместо рук в разные стороны торчали еще не зажившие культи, туловище и голова были обмотаны бинтами непонятного цвета.

– Как ты, Николай Иванович? – спросил у раненого Полковник, заглядывая внутрь «скорой». И, не дождавшись ответа, тихо сказал. – Прощай, Коля.

К удивлению Ивана руководство их дальнейшими действиями взял на себя дядька Степан.

– Постой, Полковник, – остановил он уже отходящего от машины командира ополченцев. – Выдели нам толкового бойца. Пусть он проводит нас до крайнего блокпоста на нашей стороне. Так быстрее будет. И еще… В Опошне у твоего друга есть родня? Адрес и телефон давай.

После этого он оценивающим взглядом посмотрел на Ивана и Маллоя и, как будто командовал ими всю свою жизнь, сказал:

– Ты, малой, садись за руль «скорой» – водилой будешь. Я за санитара сойду, ну, а ты, Ванька, будешь у нас доктором.

С этими словами дядька Степан натянул на себя халат, который только наполовину скрыл от посторонних глаз его яркие то ли трусы, то ли шорты с обезьянами на пальмах.

– Я ничего против этого не имею, – Никита с вызовом посмотрел на своего нового «командира». – Только, дядя Степа, я вас очень прошу – не малой, а Маллой… Неужели вы здесь голливудских фильмов не смотрите?

Дядька Степан с недоумением посмотрел на парня:

– Смотрим, конечно, а то как же. Так шо ты, малой, зря обижаешься…

Иван отогнал свою машину в самый дальний угол базы и отнес ключи Полковнику, который пообещал, что до их возвращения с нею ничего не случится. Вернувшись к своим друзьям, он увидел, как его дядька внимательно осматривает кабину скорой помощи. Он выбросил из нее топографическую карту области и три патрона от автомата Калашникова, кольцо от ручной гранаты, с ветрового стекла снял наклейку с флагом народной республики. На ее место дядька Степан прикрепил лист бумаги с надписью большими буквами «Груз 200». Отойдя от машины на несколько шагов, он окинул ее взглядом и, повернувшись к своим новым спутникам, сказал, как скомандовал:

– Ну что, орелики, поскакали?

Иван и дядька Степан устроились на жестких сидениях, которые стояли вдоль одной из стенок «скорой». Его колени упирались в носилки с раненым танкистом, а спина чувствовала каждую гайку на проржавевшей стенке фургона. Но все это было мелочью по сравнению с тем запахом, который окутал их сразу же, как только они тронулись в путь. Закрыв полой халата нос, дядька Степан свободной рукой достал из полиэтиленового пакета, который им оставил водитель скорой помощи, бутылку спирта. Задумчиво посмотрев на нее, словно рассуждая, как поступить с «дезинфекцией», он сделал пару глотков прямо из бутылки. Несколько секунд после этого он сидел с закрытыми глазами и не дышал. А затем сделал полный вдох, с шумом втянув в себя воздух.

– А ты знаешь, помогает, – с удивлением сказал он, поворачиваясь в сторону Черепанова и протягивая ему бутылку.

Иван, машинально взяв спирт, с недоверием смотрел на своего родственника. Поймав его взгляд, дядька Степан отбросил от лица полу халата и демонстративно закурил. Сделав большой глоток, Черепанов закашлялся, а когда продышался, с удивлением отметил, что дышать стало намного легче. «Дезинфекция» вернула его к жизни, и он стал с интересом прислушиваться к разговору Маллоя и бойца из ополчения.

– Я эту школу закончил семь лет назад, – видимо, отвечая на вопрос Маллоя, продолжил свой рассказ боец. – Полковник преподавал у нас военную подготовку, а Николай Иванович был учителем по трудовому воспитанию. Короче, трудовиком…

С этими словами парень оглянулся назад, словно проверяя – здесь ли его трудовик. Пауза затянулась. Дядька Степан протянул ему сигарету:

– Закури, земляк, полегчает.

Сделав несколько глубоких затяжек, ополченец продолжил свой рассказ:

– Николай Иванович родом сам с Полтавщины. У них в семье все были гончарами. В Луганск он приехал уже давно – в педагогический институт на повышение квалификации. Ну и, значит, познакомился здесь со своей будущей женой. А тетя Валя наша, из местных. Короче, остался Николай Иванович в Луганске. Стал нас, балбесов, учить глину месить и глэчики из нее делать. Дом построил, двоих детей вырастил. А когда все это началось – собрал вещички и с семьей уехал к родителям в Опошню. Ну а что, правильно, он же родом оттуда… Только через пару недель дядя Коля вернулся. Сказал, что его дом и земля его детей здесь. Был у нас взводным. А когда мы танк захватили, стал танкистом.

– А это как – танк захватили? – спросил Маллой. – Что, окружили его с автоматами и ружьями и типа «выходи танк, сдавайся»? Так, что ли?

– Нет, конечно, – не уловив иронии, ответил ему боец. – Этот гад нам дня три покоя не давал. Мы только голову из-за укрытия высунем, а он как шандарахнет. И как в детской считалке – кто не заховался, я не виноват. Короче, надоела Полковнику такая жизнь, пошли мы в атаку. Выбили укров с высотки, смотрим – а танк ихний в укрытии стоит. Целехонький. Оказывается, они двигатель не смогли завести, а взорвать не успели. У них такое бывает…

За окном замелькали дома частного сектора с приусадебными участками. Увидев вдалеке шлагбаум блокпоста, дядька Степан попросил Маллоя остановиться.

– Не будем светиться возле шлагбаума. – Пояснил он свои действия Ивану. – Вдруг кто с той стороны в бинокль наблюдает. Не нужно, чтобы они видели нашу таратайку. Вы тут займитесь раненым, а я с бойцом прогуляюсь.

Сняв белый халат и сунув его Черепанову, он неспешным шагом направился в сторону блокпоста за ополченцем. Воспользовавшись остановкой, Иван решил сделать обезболивающий укол раненому танкисту. Тот по-прежнему не издавал ни звука, и только подрагивающие веки говорили о том, что он еще жив. Поправив под головой раненого сбившееся одеяло, он присел рядом с Маллоем:

– Как думаешь, успеем?

– Теперь все от нашего дяди Степы зависит, – спокойно ответил Никита, при этом с нетерпением поглядывая в сторону блокпоста.

Дядька Степан вернулся один. Усевшись в машину, он достал мобильный телефон и долго разговаривал с каким-то Тимофеем. Закончив разговор, он дал команду Маллою свернуть с дороги и двигаться по грунтовке, которая уходила в сторону ближайшей балки.

– План меняется, орелики. Будем прорываться напрямую, – махнув в сторону ближайшего лесочка, сказал дядька Степан.

– Вы меня пугаете, дядя, – меланхолично заметил Маллой. – Осмелюсь заметить, что у нас не тачанка с пулеметом, и за спиной не сотня лихих мужичков, а тяжелораненый человек.

– Что ты задумал, дядька Степан? – с тревогой в голосе спросил Иван.

– А что тут думать, Ваня, – услышал он в ответ уверенный голос родственника. – Я сначала хотел переправиться через Донец в районе Лисичанска. Но добираться туда далековато. А учитывая, что ехать придется по пересеченной местности – растрясем танкиста. Поэтому пойдем в лобовую атаку – переправляться будем здесь неподалеку, в районе Счастья. А дальше, не прячась, рванем по основной дороге, в сторону Харьковской области.

Как понял Иван, план дядьки Степана заключался в том, чтобы объехать только несколько ближайших блокпостов украинских войск, стоящих на самой передовой. А затем выехать на основную трассу и под видом доставки «груза 200» двигаться в нужном направлении, уже не скрываясь.

По грунтовой дороге они ехали около часа. Хотя заросшую травой тропинку дорогой можно было назвать только условно. Она то поднималась вверх по косогору глубокой балки, то петляла между редкими кустами шиповника или густыми зарослями терна. Направление указывал дядька Степан, ориентируясь по понятным только ему указателям. Когда «скорая», надрывно урча мотором, выехала на очередной косогор, он дал команду Маллою остановиться. Выскочив из кабины, дядька Степан опять достал мобильный телефон и начал звонить загадочному Тимофею. Не прошло и пяти минут, как из-за ближайшей лесопосадки вывернул неприметный «жигуленок». Каково же было удивление Черепанова и Маллоя, когда из него навстречу им вышел еще не старый мужчина в форме полковника медицинской службы украинской армии.

– Где тебя, Тимофей, черти носят! – набросился на него дядька Степан. – Здесь каждая минута дорога, а он прохлаждается неизвестно где.

– Не ори, Степан, – спокойно ответил полковник, здороваясь со всеми за руку. – Я уже в курсе ваших проблем, а детали расскажете по дороге.

Уверенным шагом он направился в сторону «скорой» и занял место рядом с водителем. «Так, – подумал про себя Черепанов, – еще один командир на нашу голову».

К блокпосту украинской армии они подъехали минут через тридцать, после того, как их «скорая помощь» вывернула на трассу из-за очередной лесопосадки. Тимофей попросил Маллоя не останавливаться, а только притормозить возле солдата, махнувшего им полосатым жезлом. Когда «скорая» замедлила движение, Тимофей деловым тоном поинтересовался у бойца, где находится их командир. Вытянувшись перед полковником по стойке «смирно» и отдав честь офицеру, солдат махнул рукой в сторону коричневого вагончика.

– Как говорят в американских фильмах, «надеюсь, полковник, вы знаете, что делаете», – тихо сказал Маллой, направляя машину к вагончику, возле которого стояло несколько солдат. При виде машины с надписью «груз 200» они замолчали, а когда из кабины появился полковник, вытянулись по стойке «смирно» и расступились.

Тимофей не спеша прошел мимо солдат и скрылся за углом вагончика. В это время дядька Степан выбрался из «скорой» и, спокойно закурив, сделал несколько шагов в сторону. При этом он как бы в невзначай оставил двери фургона широко открытыми. Тяжелый запах тут же распространился вокруг машины. С сочувствием глянув на них, бойцы двинулись в сторону выезда с блокпоста.

Черепанов посмотрел на часы. Казалось, Тимофей ушел уже час назад, но стрелки часов показывали, что прошло всего лишь полторы минуты. «Полковник» вышел из-за угла вагончика таким же размеренным шагом. Не спеша забравшись в кабину, он по-хозяйски махнул в сторону выезда с блокпоста. Они не успели даже подъехать к шлагбауму, как солдаты начали его поднимать, открывая проезд для «скорой».

И только когда блокпост остался далеко позади, Иван нарушил молчание и спросил:

– Ну, и как нам это удалось?

– Да все очень просто, – с готовностью ответил дядька Степан, протягивая Тимофею бутылку с «дезинфекцией». – У нас этот номер называется «взять на испуг». Наш «полковник» никуда не заходил. Он только свернул за угол, а вы, ну и, конечно, стоявшие там солдатики, додумали ход дальнейших действий сами. А когда Тимофей вышел из-за угла, он всем своим видом показал, что разговор с командиром в вагончике состоялся и можно ехать дальше.

Тимофей в это время оторвался от бутылки и довольно рассмеялся:

– Степан, пора мне уже звание заслуженного артиста присваивать, не меньше…

Через Донец они переправились без особых приключений. Опять сработала надпись на стекле «груз 200» и вид важного полковника медицинской службы на переднем сидении «скорой» помощи. На другом берегу реки Тимофея уже ждал его «жигуленок». Коротко кивнув Черепанову и Маллою, «полковник» о чем-то пошептался с дядькой Степаном, хлопнул его по плечу и уехал.

Иван, сменив за рулем Маллоя, надавил на газ, выжимая из старого уазика все, на что он был способен. Был будний день, стрелка часов приближалась к двенадцати, и, наверное, поэтому дорога была забита до отказа. И чем дальше они уезжали от Луганска, машин становилось все больше и больше. О событиях на юго-востоке страны напоминали только колоны военных грузовиков, которые двигались в сторону Донбасса. Проезжая мимо них, Черепанов успевал заметить испуганные лица солдат, которые издалека видели надпись на их машине. Она была для них первым сигналом того, что война близко. И что дорога, по которой они едут, может оказаться для многих из них дорогой в один конец.

Задумка дядьки Степана с надписью «груз 200» срабатывала безотказно. Водители уступали им дорогу, местные жители смотрели с испугом и сочувствием, гаишники провожали пристальным взглядом. И только уже ближе к вечеру, оставив где-то справа от себя Харьков, Черепанов увидел в зеркало заднего вида машину ГАИ, которая некоторое время ехала за ними, а затем, обогнав на прямом участке дороги, быстро умчалась вперед. Но интуиция Ивана не подвела. Уже через пару километров он увидел сотрудников милиции с автоматами на плечах. Один из них поднял полосатый жезл и указал ему в сторону обочины.

– Что будем делать? – спросил Иван, глядя на своих попутчиков.

– Сидите на месте, – спокойно ответил ему дядька Степан. – Меня хлебом не корми, только дай пообщаться с родными ментами. Да и пропуск у меня всегда с собой.

С этими словами дядька Степан вытащил из-под сидения свою черную сумку и придвинул ее ближе к двери. Выйдя из машины, он двинулся навстречу гаишникам. В коротком белом халате и все в тех же трусах-шортах с обезьянами на пальмах он больше был похож на пляжного продавца пахлавы, чем на санитара. А когда его родственник поднял руки, приветствуя «родных ментов», Иван даже улыбнулся, пытаясь уловить обрывки их разговора.

Видно, слова дядьки Степана не убедили патрульных – поправив ремни автоматов, они направились в сторону их уазика. Обогнав милиционеров, дядька Степан с готовностью распахнул перед ними задние дверцы «скорой». Увидев забинтованный обрубок человеческого тела, те замерли, словно после удара током, а когда им в нос ударил еще и запах гниющего мяса – попятились назад. Один из них, уронив фирменную кепку на дорогу, сложился пополам в приступах рвоты.

– Ну вот, а вы мне не верили, – дядька Степан вытянул из своей сумки бутылку водки и протянул ее одному из милиционеров. – Держите, мужики, только этим и спасаемся. Ну, так мы поехали?

К Опошне они подъезжали уже в темноте. Взяв у дядьки Степана бумажку, на которой был записан адрес и телефон жены танкиста Валентины, Черепанов набрал номер. Их ждали… В трубке сразу же раздался взволнованный голос женщины. Валентина объяснила, как лучше проехать к дому и сказала, что будет ждать их на улице. К удивлению Черепанова, в ее голосе он не услышал жалостливых ноток – женщина говорила спокойно и уверенно. «Может, она не знает, что ее сейчас ждет?» – подумал Иван и перед тем, как отключиться, на всякий случай сказал:

– Вы бы детей куда-нибудь отвели.

– Не переживайте, я все знаю. Дети у соседей, – все так же спокойно ответила Валентина.

Городок оказался небольшим, и они без труда нашли нужную им улицу. Возле калитки одного из домов была заметна одинокая фигура женщины с накинутым на плечи белым платком.

Носилки с раненым в дом заносили Иван и Маллой. Когда они проходили мимо Валентины, та сняла с плеч платок и бережно укрыла им тело своего мужа:

– Вот ты, Коленька, и дома. Все будет хорошо.

В одной из комнат была приготовлена кровать, застеленная белоснежными простынями.

Бережно переложив на нее тело раненого танкиста, Иван наклонился над ним, чтобы поправить сбившийся платок. И в это время он заметил, как веки Николая задрожали, а губы что-то прошептали. Наклонившись поближе, Иван услышал всего лишь два слова:

– Держись, браток…

* * *

В обратную дорогу они выехали только рано утром. Валентина не отпустила их, пока не накормила и не уложила спать. Усталость быстро взяла свое, и, уже засыпая, Черепанов слышал тихий голос Валентины, которая все говорила и говорила что-то своему Коленьке в соседней комнате…

От грустных мыслей его отвлек голос дядьки Степана, который из салона уазика перебрался на соседнее с водителем место.

– Вот ты, Ванька, у нас в роду самый умный, – тоном, не допускающим и малейших возражений, произнес он. – Так ты мне, парень, ответь – за какую такую Родину этот танкист свою жизнь положил? Он же родом не из Донбасса, мог бы здесь у вишневых садочках и отсидеться. А он вернулся и в ополчение пошел наравне со всеми. И танк свой направил на тех, кто пришел нас усмирять. А может, среди них был его земляк, одноклассник, друг детства?

За Ивана ответил Маллой, который всю дорогу дремал в салоне уазика:

– А он не за Родину пошел воевать – за правду. Только правда у каждого своя…

 

Глава 4. Такси заказывали, месье?

Который час? Черепанов только сейчас заметил, что за окном сгустились сумерки, а в доме напротив в некоторых окнах зажегся свет. Откинувшись на спинку стула, он устало закрыл глаза. И, словно в калейдоскопе, перед глазами опять побежали картинки: взорванный мост, оборванные провода линий электропередач, сгоревшие остовы машин, замершие на ближайшем к городу пригорке подбитые танки. А между ними – маленькая фигурка человека. Надетая поверх бейсболки каска делала его голову несуразно большой, а черный бронежилет только подчеркивал худобу ног, обтянутых потертыми джинсами и обутых в яркие новенькие кроссовки. Размахивая руками и постоянно указывая ими в сторону аэропорта, человек медленно подходил к постаменту, на котором были установлены большие металлические буквы – «Донецк». Сняв бронежилет, человек попытался взобраться на постамент. Когда ему это удалось, он стал на то место, где по всем правилам украинского правописания в названии города должен был находиться мягкий знак. Но его не было. Куски битого кирпича и торчащая в разные стороны арматура красноречиво говорили о том, что эту букву в названии города буквально выгрызали из бетона.

Ивану всегда нравился Донецк. Он даже немножко завидовал дончанам – каких-то 100 километров от Луганска, такая же степь, такие же терриконы – а жизнь совсем другая. Первое, на что обратил внимание Черепанов, это дороги. Они в этих краях всегда были лучше, чем в других городах Украины, а перед чемпионатом Европы по футболу стали просто фантастическими. Когда он с друзьями приехал на один из матчей европейского чемпионата и впервые увидел «Донбасс-Арену», Ивана охватило чувство гордости за Донбасс и Украину. Как журналист он хорошо понимал, сколько трудностей нужно было преодолеть, чтобы на месте старого, еще юзовского шахтного поселка появился этот красавец-стадион.

Но что еще больше радовало опытный глаз журналиста – так это множество строительных кранов, которые были видны между современными высотками, окружившими со всех сторон центр города. А когда Иван проехал по центральным улицам Донецка поздним вечером, ему показалось, что он на миг перенесся в одну из европейских столиц: обилие огней рекламы и ярких вывесок магазинов делали городской пейзаж за окном автомобиля похожим на космический.

Утопающие в зелени бульвары и набережная всегда были многолюдны. Особенно много было детей. Они были повсюду – возле городских фонтанов и на площадях, в тенистых аллеях парков и скверов, на детских площадках и во дворах. Город помолодел на глазах. По всему было видно, что дончанам это нравится. Ну, а кому же не понравится быть хозяином такого красивого и уютного дома?

Во всей своей полноте эта любовь проявилась в те дни, когда Донецк буквально заполнили толпы туристов из Европы. Дончане не просто отвечали на вопрос иностранца, как ему куда-то пройти. Нет, они бросали все свои дела и шли вместе с ним, чтобы потом вечером рассказывать своим друзьям, как они спасали Европу. А поговорить с итальянским тиффози о футболе? И не важно, что при этом местный житель не знает не только итальянского, но и английского. Все хорошо понимали друг друга. Верх гостеприимства проявили донецкие водители, которые часа два спокойно объезжали заснувшего на проезжей части шведа. Устал человек, с кем не бывает. Мало того, они еще и не позволили местным гаишникам беспокоить гостя.

Но особенно много в городе было туристов из России. Граница-то рядом! Российский триколор был везде – на футболках, на автомобилях, на лицах, на сувенирах. Да и вокруг все такое родное – Царь-пушка в центре города, памятник Кобзону у концертного зала, огромный памятник Ленину на одной из площадей. Когда сборная Украины играла со шведами – все россияне болели за «хохлов», а после того, как Шевченко забил свои два гола в ворота викингов, русские и украинцы в одном порыве кричали: «Шева! – Шева!»

Звуки выстрелов со стороны аэропорта отвлекли Ивана от приятных воспоминаний. Подойдя к окну, он выглянул во двор. Несколько пенсионеров сидели у подъезда, две женщины с хозяйственными сумками не спеша шли вдоль улицы. «Может, показалось?» – подумал Черепанов, приоткрывая окно. Но нет, длинная очередь крупнокалиберного пулемета вновь разорвала тишину и покой городского дворика. Вслед за ней раздались разрывы мин армейских минометов. Женщины ускорили шаг, а пенсионеры степенно двинулись к ближайшему подъезду, с любопытством посматривая на безоблачное июльское небо, словно ожидая оттуда первых капель летнего дождя.

В Донецк Иван приехал вчера вечером. Выполняя инструкции Свята, он не стал селиться в гостиницу, а снял квартиру в районе железнодорожного вокзала. Именно здесь, на перроне вокзала, в последний раз видели Оливера Пернье – французского журналиста, работающего на один из ведущих телеканалов Франции. Записав репортаж об обстреле вокзала и передав его по интернету в редакцию, Пернье исчез. Это было две недели назад. Никто бы и не обратил на это внимание – журналист и раньше выпадал из поля зрения своего редактора, если бы не телефонный звонок. Звонили в редакцию французского телеканала, используя телефон журналиста. Звонивший мужчина был немногословен: Оливер находится «у них», если хотите увидеть его живым, готовьте два миллиона евро. Телевизионщики сразу же обратились в посольство Франции в Киеве, но там развели руками – журналист пропал на территории не подконтрольной официальным властям Украины, а вступать в какие-либо переговоры с представителями непризнанных республик дипломаты не будут. Хорошо, что у Пернье были друзья среди таких же, как и он, журналистов. Это они подсказали боссам Оливера обратиться к волонтерам – людям, «народная дипломатия» которых была порой гораздо эффективней дипломатических переговоров всех чиновников, вместе взятых.

Иван не знал всех подробностей разговора Святенко с редактором французского телеканала, но когда священник позвонил Черепанову и сказал, что нужна его помощь в поисках пропавшего в зоне военных действий журналиста, согласился, не раздумывая. Уже вникнув в детали предстоящего дела, Черепанов понял, что открытые поиски француза могут тому только навредить. Поэтому он решил появиться в Донецке под видом журналиста из Луганска, официально пройти аккредитацию у властей ДНР и повторить маршрут, по которому перемещался Оливер Пернье в последние дни. Иван сразу же отказался от предложения Свята выделить ему в помощники Маллоя. Если француза похитили, а в этом он почти был уверен, то ему одному выйти на след похитителей будет легче.

Иван вернулся к ноутбуку и принялся вновь просматривать последние репортажи Пернье. Журналист был отчаянным парнем. Только самые первые его репортажи из зоны АТО снимались оператором. Наметанный взгляд Черепанова сразу выделил сюжеты, снятые закрепленной на штативе камерой. Но все последние съемки французского журналиста были сняты в так называемом режиме «онлайн» маленькой видеокамерой, прикрепленной к каске. Голос самого оператора при этом звучит за кадром. Последние репортажи француза были сняты, что называется, в самой гуще событий. Вот кадры боев за Старобешево, вот интервью с бойцами украинской армии в Мариуполе, а это уже съемки в Донецке. Слышно тяжелое дыхание журналиста, который поднимается на верхние этажи многоэтажки. Разбитые лестничные пролеты, остатки какой-то мебели, детские игрушки, брошенные вещи. Вот Пернье останавливается у разбитого окна и на несколько секунд выглядывает из-за угла. В объектив камеры попадает здание разрушенного терминала аэропорта имени Прокофьева, кусок взлетной полосы, по которой на большой скорости движется танк. В это время где-то над головой журналиста раздается звук выстрела и в сторону танка устремляется управляемая ракета. Чем закончилась эта дуэль, осталось за кадром – объектив камеры вздрагивает и резко перемещается в сторону. По-видимому, этот выстрел для Оливера был неожиданным, и он, отпрянув от окна, упал на спину.

Большого ума не надо, чтобы понять, откуда ведутся съемки – микрорайон Октябрьский, девятиэтажки, стоящие в сотне метров от центрального терминала «воздушных ворот» столицы Донбасса. Французского журналиста как магнитом тянуло в аэропорт. Все его последние репортажи были сделаны из его окрестностей. А съемки танкового боя в районе Путиловского моста произвели эффект разорвавшейся бомбы. До этого многие считали, что боевые столкновения между армейскими подразделениями Украины и ополченцами Донбасса сводятся к банальным перестрелкам из-за угла чуть ли не из охотничьих ружей. А Пернье показал всему миру самое большое танковое сражение со времен Второй мировой войны. И где? В самом центре Европы.

Закончив просматривать видеоматериалы, Черепанов пришел к неожиданному для себя выводу: журналист мог стать жертвой любой стороны конфликта. Снимая утром репортаж об обстрелах Докучаевска артиллеристами ВСУ, он мог вечером оказаться среди них и укрываться в блиндаже от «ответки сепаров». Или, записав интервью с молоденьким лейтенантом, вчерашним выпускником общевойскового училища, на фоне терриконов Донецка, через пару дней беседовать с пожилым шахтером-ополченцем из наблюдательного пункта на одном из этих же терриконов. Как ему это удавалось – одному Богу известно. Но именно это и предстояло выяснить Черепанову.

Первым, с кем решил встретиться Иван, был журналист из Польши, с которым чаще всего общался Пернье. Заранее договорившись о встрече, Черепанов без труда нашел хостел, в котором остановился поляк. Зденек оказался парнем лет двадцати пяти в простенькой футболке, шортах и очках в грубой оправе. На одной из кроватей, прикрыв лицо газетой, спал грузный мужчина.

– Это мой оператор, – перехватив взгляд Ивана, пояснил Зденек. – Отсыпается перед работой.

Сдвинув в сторону карту Украины, он освободил угол стола и, достав из холодильника пару бутылок пива, сделал приглашающий жест Черепанову.

– Перед тем, как сюда приехать, я изучил много материалов о ситуации в Донбассе. – Зденек говорил по-русски практически без акцента. – Среди них, Иван, были и ваши. Особенно меня заинтересовали интервью с противниками евромайдана, которые вы снимали в Луганске. До сих пор не пойму, где оказалась та черта, перешагнув которую, ваши земляки начали стрелять друг в друга? Вы мне можете это объяснить?

Черепанов присел за стол и с удивлением посмотрел на поляка. Вот чего ему сейчас хотелось меньше всего, так это искать ответ на вопрос «кто виноват?».

– Зденек, вы когда-нибудь в большом городе попадали на оживленный перекресток при не работающем там светофоре? Украина – это перекресток дорог в Европе. Долгое время украинцы жили рядом друг с другом, и не подозревая о том, что этот перекресток будет кто-то регулировать. Но однажды для жителей одной части страны в светофоре зажегся красный свет, и им сказали, что все теперь будут двигаться в одном направлении. Но им туда было не надо. Их дети и внуки, родственники, друзья, наконец, могилы их предков находились совершенно в другой стороне. И они попытались об этом сказать. Но их никто не услышал – интересы нации оказались превыше всего. Заметьте, Зденек, не страны, а одной нации. Ну, а то, что национальные и религиозные конфликты являются самыми кровавыми, надеюсь, вы и без меня знаете.

– Сейчас вы начнете рассказывать мне про фашистов, – польский журналист произнес эти слова с улыбкой.

– И не думал, – спокойно ответил ему Черепанов, хотя улыбка журналиста ему и не понравилась. – Вы когда вернетесь к себе домой в Польшу, спросите об этом у своих родителей. Надеюсь, им будет, что вам рассказать.

Зденек с интересом посмотрел на Ивана, но возражать не стал. Сделав глоток пива, он достал из кофра с телевизионной аппаратурой карту Донецка.

– В последний раз мы встретили Оливера вот здесь, – польский журналист ткнул пальцем в пригороды Макеевки. – По городу пошли слухи, что русские активно помогают местным военной техникой. Оливер хотел поймать их, как у вас говорится, «на горячем» и отснять, как русские танки въезжают в Донецк. Я не знаю, удалось ему это или нет, но там он был не один. Ему помогал один парень из местных. Пернье называл его Вадимом. Я знаю, что этот Вадим хорошо знает город. Раньше он был полицейским, а в последнее время работал таксистом. Минутку…

Зденек включил стоявший на столе компьютер и, пощелкав несколько секунд «мышкой», повернул монитор в сторону Черепанова.

– Вот смотрите. Я в тот день сделал несколько фотографий. На некоторых из них есть и Оливер со своим проводником.

С монитора на Ивана смотрел как всегда улыбающийся Пернье. Рядом с ним стоял ничем не примечательный мужчина лет сорока. Но Ивана больше заинтересовала машина, передняя часть которой попала в кадр. Это был старенький зеленый «Ланос» с табличкой такси на крыше. Увеличив снимок почти до максимума, Ивану удалось рассмотреть номер автомобиля. Поблагодарив Зденека за помощь, Черепанов попрощался и, выйдя на улицу, поспешил набрать номер своего куратора. Он продиктовал священнику номер машины Вадима и попросил узнать о нем все, что возможно.

Уже через пару часов он знал домашний адрес Вадима, который жил в одном из спальных районов города. Во дворе многоэтажки зеленый «Ланос» не наблюдался, но Черепанов решил не отступать и, поднявшись на третий этаж, нажал кнопку звонка. Через какое-то время дверь квартиры приоткрылась, и пожилая женщина вопросительно посмотрела на Ивана.

– Простите за беспокойство, – как можно доверительней обратился к ней Черепанов. – Я могу поговорить с Вадимом?

Женщина не успела ничего ответить, как из глубины квартиры показался сам Вадим.

– Поговорить можно. А вы кто?

Черепанов понял, что от его ответа сейчас зависит – будет ли вообще этот бывший милиционер с ним разговаривать и тем более помогать в поисках француза. В информации, которую он получил от Святенко, кроме адреса, сообщалось и о том, что Вадим был не простым милиционером. Почти пятнадцать лет он отработал в службе наружного наблюдения. А это значит, что кроме отличного умения ориентироваться в городе, умения растворяться в толпе, Вадим наверняка хорошо разбирается в людях.

– Я журналист. Несколько недель назад пропал мой коллега Оливер Пернье. Меня попросили его найти.

– Кто попросил?

Женщина, которая так и продолжала стоять на входе в квартиру, только поворачивала голову, глядя то на одного, то на другого. Но Вадим не торопился приглашать гостя в квартиру. В прихожей он стоял так, что его правая рука и часть туловища постоянно находилась за углом. «А то, что мать находится на линии огня, его не смущает?» – подумал Иван, стараясь всем своим видом показать спокойствие и благодушие.

– Меня попросил один человек, имя которого вам ничего не скажет. Но ни он, ни я к государству под названием Украина и тем более к провозглашенным республикам никакого отношения не имеем.

– Тогда как вы меня нашли?

– Мне помогли журналисты из Польши. Они знают вашу машину, ну, а дальше уже было дело техники.

Было видно, что Вадим растерялся и никак не решится на общение. Неожиданно для себя Иван сказал:

– Меня зовут Иван Черепанов. Я журналист из Луганска. Это легко проверить. Если вы захотите меня увидеть, у Зденека есть мой телефон.

Не дожидаясь ответа, Иван медленно повернулся и стал спускаться по лестнице. На площадке хлопнула закрываемая дверь.

По дороге к себе на квартиру Иван решил пообедать и, проезжая через центр города, остановился у летней террасы кафе. Он был здесь летом 2012 года, когда со своими друзьями приезжал в Донецк на один из матчей чемпионата Европы по футболу. В те дни это кафе облюбовали английские фанаты, которым нравилось пить пиво и при этом фотографироваться на фоне огромного памятника Ленину, который стоял на площади через дорогу. Сейчас здесь было тихо. Столики на летней террасе покрылись пылью, а пивные автоматы на барной стойке даже не были расчехлены, и только приглушенная музыка, звучавшая из кафе, говорила о том, что оно работает. Встретивший его на входе администратор красноречиво обвел зал рукой, предлагая ему самому выбрать столик. К удивлению Ивана в кафе были посетители: четверо мужчин сосредоточенно поглощали мясные блюда, изредка перебрасываясь между собой короткими фразами; две молодых мамочки, поставив перед своими чадами вазочки с мороженым, оживленно что-то рассказывали друг другу, а ближе к открытому окну расположилась веселая компания молодежи, которая больше налегала на пиво.

Сделав заказ, Иван с любопытством посмотрел в сторону включенного телевизора. Он, по-видимому, был настроен на спутниковое вещание, потому как с экрана диктор одного из украинских каналов уверенным голосом рассказывал об успехах армии на юго-востоке страны. В последнее время Черепанов старался телевизор не смотреть: имея самое непосредственное отношение к телевидению, он стыдился за своих коллег. Вместо правдивых новостей с экрана телевизора лился поток дезинформации, а любое мнение, расходящееся с официальной точкой зрения, тут же пресекалось банальным включением рекламы. Глядя на это, Иван не раз задавал себе вопрос: как такое возможно после Майдана? Зачем ложью унижать народ, который на весь мир заявил о том, что он хочет жить по-новому? Вот и сейчас розовощекая девица бодрым голосом отрапортовала о том, что под Докучаевском уничтожено больше восьмидесяти террористов, а со стороны ВСУ потерь нет. Ивану даже показалось, что при этих словах щеки девушки покраснели от стыда за сказанную ложь. Показывая десятки похоронных процессий ребят, погибших в зоне АТО на Донбассе, которые буквально захлестнули города и села центральной и западной Украины, никто из телевизионных начальников даже не подумал о том, что у большинства жителей страны возникает вопрос: если у нас нет потерь, то тогда кого мы каждый день хороним?

Иван уже заканчивал пить кофе, когда прогремел взрыв. Он сначала даже не понял, что произошло – качнулись люстры на потолке, посыпались стекла в окнах, сидевший за соседним столиком малыш свалился со своего стула и громко заплакал. Вместе с другими посетителями кафе Иван выбежал на улицу. Все прохожие смотрели в одну сторону. Там на фоне голубого летнего неба уже опадал вниз огромный огненный шар, на смену которому поднимались черные клубы дыма.

– Это в районе завода химреактивов что-то рвануло, – сказал один из официантов кафе.

– Похоже, туда сейчас птичка прилетела, – ни кому не обращаясь, сказал один из мужчин. При этих словах он и его друзья быстро направились в сторону здания бывшего Минугля. Черепанов понял, что хотел сказать своим приятелям этот серьезный дядечка. Совсем недавно в прессу просочилась информация о том, что некоторые горячие головы в Министерстве обороны Украины предлагают применить против сепаратистов Донбасса баллистические ракеты класса «Точка У». Зная «меткость» наших ракетчиков, их предложение не приняли. «Похоже, Петр Алексеевич передумал», – подумал Черепанов.

Расплатившись за обед, Иван сел в машину и направился в сторону своей квартиры. Чем ближе он подъезжал к железнодорожному вокзалу, тем больше видны были последствия взрыва. Во многих домах были выбиты стекла, возле некоторых подъездов стояли машины скорой помощи. Люди, стоя на балконах своих квартир, напряженно всматривались в ту сторону, где недавно прогремел взрыв.

Уже подъезжая к подъезду дома, в котором он снял квартиру, Черепанов понял, что неожиданности этого дня не закончились – в одном из соседних дворов среди множества припаркованных машин мелькнул знакомый «Ланос» Вадима. «Быстро работает «наружка», – подумал он, ставя машину на сигнализацию и направляясь к подъезду.

Войдя в квартиру, Иван громко спросил:

– Вадим, вы что будете – чай или кофе?

– У нас нет времени на чаепития, – ответил ему гость, продолжая оставаться в комнате. – Если вы действительно хотите найти француза, то нужно поторопиться. После этого взрыва дэнээровцы выставят на каждом перекрестке такие посты, что из города мышь не проскочит.

– Я вас понял, – Черепанов, уже не ожидая от гостя сюрпризов, вошел в комнату и присел напротив Вадима. – Только перед тем, как мы с вами отсюда выйдем, ответьте мне на один вопрос – как вы нашли эту квартиру?

– Это оказалось несложно, – без всякой бравады ответил ему гость. – Вы не понравились Зденеку. Он решил, что вы агент ФСБ, и проследил за вами. Поляк мать родную продаст за «русский след» во всей этой истории.

– А почему вы так не считаете? Ведь мы с вами познакомились всего лишь несколько часов назад, – с нескрываемым любопытством спросил Черепанов.

– Ошибаетесь, Иван Сергеевич, – все так же монотонно ответил ему Вадим. – Я знаю о вас такое, о чем вы даже не догадываетесь. Дело в том, что несколько лет назад, когда вы баллотировались в депутаты городского совета Лугани, ваши оппоненты наняли меня собрать на вас компромат. Я в то время был уже на пенсии. Мы «водили» вас по городу пару недель, но результатами нашей работы заказчики остались недовольны – вы не встречались с криминалом, у вас не было любовницы, вы не насиловали школьниц, не играли в казино, не употребляли наркотики. Короче, премиальных мы так и не получили. Но я вас сразу узнал, как только увидел у себя на лестничной площадке.

Вадим замолчал. Удивленный услышанным, молчал и Черепанов. Звуки сирен за окном постепенно затихли. Им на смену пришел гул голосов, доносившийся со стороны открытого окна. Выглянув в него, Иван увидел жильцов подъезда, которые живо обсуждали недавнее событие. Из обрывков фраз Черепанов понял, что у многих из-за перепада напряжения, вызванного мощным взрывом, вышли из строя холодильники, телевизоры, компьютеры. Но больше всех не повезло какой-то Люсе из соседнего дома, у которой битые стекла сильно травмировали маленькую дочку.

– Иван Сергеевич, я готов вам помочь в поисках француза, но мои услуги будут не бесплатны.

Черепанов не удивился тому, что бывший милиционер потребовал за информацию деньги – такой вариант Свят предусмотрел и выделил Ивану небольшую сумму «американских денег» на непредвиденные расходы.

– А почему так дорого? – спросил он у Вадима, особо не рассчитывая на какие-то поблажки с его стороны.

– В эту сумму входит стоимость бронежилета, каски, аптечки. А как вы думали? Без этого там, куда мы поедем, нельзя. И вообще, что-то мы засиделись.

Последнюю фразу его гость сказал уже от двери, всем своим видом показывая, что нужно торопиться.

Вадим не обманывал: подойдя к своему «Ланосу», он открыл багажник и передал Черепанову новенький бронежилет с надписью «Пресса» и каску натовского образца. Из лежащего здесь же небольшого рюкзака он достал небольшую видеокамеру и протянул ее Ивану.

– Это камера Оливера. Для вашей же безопасности держите ее всегда на виду. Надеюсь, у вас нет с собой оружия?

Иван не стал отвечать на этот вопрос. Сев в машину, он включил камеру и стал просматривать последние материалы, снятые французским журналистом.

– Кстати, правильно делаете, – покосившись на него, сказал Вадим. – Там, куда мы едем, могут проверить, что вы там наснимали. Так что лучше все лишнее стереть.

Уже через двадцать минут они были на северной окраине города. Жители Донецка называли этот район Октябрьским. Теперь уже известный всему миру аэропорт имени Прокофьева остался где-то справа. В вечерних сумерках мелькнули силуэты крестов на городском кладбище, разбитые купола православного храма. Еще десять минут езды среди маленьких, почти сельского вида домиков – и окраины Донецка остались позади. Вспоминая карту города, Иван понял, что они подъезжают к хутору Веселому, немногочисленные дома которого находились как раз между взлетной полосой аэропорта и поселком Пески. С любопытством оглядываясь по сторонам, Черепанов удивленно спросил у своего проводника:

– Послушайте, Вадим, неужели так просто можно выехать из окруженного города?

– Вот за это, Иван Сергеевич, вы и платите мне деньги, – по всему было видно, что Вадим остался доволен произведенным на Черепанова впечатлением. – В следующий раз попробуйте это сделать сами…

Остановив машину на углу густой лесопосадки, он достал мобильный телефон. Перебросившись несколькими, ничего не значащими фразами с каким-то Андреем, он повернулся к Черепанову:

– Мы сейчас повторили маршрут, по которому я вез журналиста ровно две недели назад. Он очень хотел попасть в Пески. По его информации, туда приехал командир «Правого сектора» Дмитрий Ярош, у которого Оливер хотел взять интервью. Здесь я передал его Андрею – сторожу местного гаражного кооператива. Так получилось, что эти гаражи оказались в ничейной, так называемой «серой» зоне. Их обстреливают с обеих сторон. Кроме сторожа и нескольких бездомных собак, там нет ни одной живой души. Сейчас только он знает, что случилось с французом.

Сначала из-за разбитой трансформаторной будки выскочило несколько маленьких дворняжек, которые с громким лаем бросились в сторону автомобиля, а через минуту-другую показался и их хозяин. Средних лет мужчина был одет в офицерские бриджи и грязную тельняшку, поверх которой, несмотря на летнюю жару, был наброшен потертый армейский бушлат. Резиновые галоши, надетые на ручной вязки шерстяные носки, дополняли его наряд. Вместо приветствия Вадим достал из багажника две бутылки водки и пакет с продуктами.

Взяв пакет, сторож все так же молча достал из него колбасу и, разломив ее на несколько частей, бросил дворняжкам. Следующее, что он извлек из пакета, был блок сигарет. Задумчиво посмотрев на него, Андрей бросил в сторону Вадима:

– А без фильтра что – не было?

Потеряв интерес к подарку, он сунул его в пакет и, достав из кармана бушлата свою пачку с сигаретами, закурил. По всему было видно, что сторож никуда не торопится. Не обращая никакого внимания на гостей, он присел под дерево и, попыхивая вонючей сигаретой, принялся гладить собак, которые тут же улеглись у ног своего хозяина. Первым не выдержал Вадим:

– Послушай, Андрей, скоро совсем стемнеет, а нам еще возвращаться. Ты можешь рассказать, что случилось с французом?

– А с ним что-то случилось? – удивился сторож. – Когда я его видел в последний раз, он был живее всех живых. Сначала он хотел поговорить с настоящим бандеровцем. Ну, я ему это и устроил – есть у меня пара-тройка знакомых правосеков. Часа два он с ними у меня в каптерке гутарил. Не знаю, как у них там разговор складывался, но твой француз ушел вместе с ними в Пески.

– Они его увели с собой? – вмешался в разговор Иван.

– Да ты чего, мужик? – сторож впервые за все время посмотрел в сторону Черепанова. – Ваш французик им еще деньги заплатил за то, чтобы они его с собой на ту сторону взяли.

Такого поворота событий Черепанов не ожидал. Он был готов увидеть тело убитого журналиста, холмик над его могилой, но чтобы сегодня самому пойти в зону боевых действий!? На такое был способен только Оливер Пернье.

– Интуиция мне подсказывает, что в город я поеду один, – Вадим не спеша закрыл багажник, достал из салона автомобиля рюкзак и протянул его Черепанову. – Я еще в Лугани понял, что вы человек действия. Когда надумаете возвращаться – связь через Андрея.

«Ланос» в сопровождении лающих дворняжек укатил в сторону донецких терриконов. Черепанов, закинув лямки рюкзака за плечи, вопросительно посмотрел на Андрея:

– Ну что, старшина, левое плечо вперед, c песней, шагом марш?

– Каптерщики строем не ходят, – буркнул ему в ответ новый знакомый. Взяв пакет и свистнув своим собакам, он неторопливо двинулся в сторону гаражей.

Наметанный глаз Черепанова определил правильно – Андрей раньше служил в армии. Все его детство прошло в интернате для детей-сирот, потом была общага профтехучилища, ну а дальше – срочная служба. Отслужив свои положенные два года, смышленый пацан сообразил, что на гражданке его никто не ждет, и крышу над головой с куском хлеба там еще нужно будет найти.

– Короче, остался я на сверхсрочную, – продолжал свой рассказ сторож, все дальше и дальше углубляясь в бетонные дебри гаражного кооператива. – Не поверишь, земляк, но я так и просидел в своей каптерке до самой пенсии. Чего только мне отцы-командиры не предлагали – и школу прапорщиков, и складом горюче-смазочных материалов заведовать, я свою каптерку ни на что не променял.

Сторожка была оборудована на другом конце кооператива. Открыв дверь, Андрей отступил в сторону и пропустил гостя вперед. Перешагнув порог, Черепанов попал в светлую комнату, обставленную старой, но еще добротной мебелью. Вещей в сторожке было немного: посуда, маленькая электроплитка, радио, старой модели телефон. На вешалке у дивана висела армейская форма с погонами старшины-сверхсрочника. Узнав, что Иван служил в Афгане, бывший каптерщик засуетился. На столе появилась бутылка водки и закуска из пакета, который привез ему Вадим, на электроплитке зашумел чайник. Иван с сомнением посмотрел на водку, потом на хозяина и понял, что без этого атрибута местного гостеприимства здесь не обойтись.

– Расслабься, земляк, – перехватив его взгляд, пояснил Андрей. – Ты же хочешь узнать, куда подевался француз? Ну вот… А под сто грамм и немой разговорчивым становится.

– Это ты у нас, что ли, немой? – с нескрываемой иронией произнес Черепанов.

– Я-то нет, а вот правосеки, с которыми ушел ваш француз, особой разговорчивостью не отличаются. Кстати, пора их и в гости звать.

С этими словами Андрей вышел на улицу и направился к ближайшему столбу, на котором висел электрический фонарь. Клацнув пару раз выключателем, он что-то сделал с проводами, после чего тусклая лампочка, освещающая небольшую площадку перед сторожкой, судорожно замигала.

История с поисками Оливера Пернье приняла неожиданный поворот, и Черепанов решил подстраховаться. Достав мобильный телефон, он набрал номер Свята. Доложив ему о событиях последнего дня, Иван закончил свой рассказ тем, что в ближайшие часы ждет встречи с бойцами из «Правого сектора», подразделение которых находится в Песках.

– С какими бойцами, Ваня? – с тревогой в голосе переспросил Святенко. – К тебе на встречу могут прийти обычные бандиты. Поверь мне, их с украинской стороны тоже предостаточно. Не хватало, чтобы я потом искал и тебя… Дай мне полчаса.

Слова Свята заставили Черепанова задуматься. «А ведь прав старик. Кто я для солдат ВСУ? Нарисовавшийся ночью вблизи их позиций непонятный тип, в одном кармане которого паспорт с луганской пропиской, а в другом – удостоверение журналиста, аккредитованного в ДНР. Могут и пристрелить».

Между тем бывший старшина времени зря не терял: на столе появилась тарелка с вареной картошкой, зеленый лук, квашеная капуста и нарезанное крупными кусками сало. Глядя на этот натюрморт, Иван невольно сглотнул слюну. Андрей налил водку в стаканы:

– Я тебя, земляк, заставлять не буду. Дело хозяйское: хочешь – пей, хочешь – не пей. Мне больше достанется.

Черепанов все-таки сделал маленький глоток и с нетерпением голодного человека потянулся за картошкой.

Свят позвонил уже после того, как они с Андреем поужинали. Иван убирал со стола, а хозяин, чтобы не смущать гостя запахом своей сигареты «без фильтра», вышел на улицу.

– Слушай сюда, Ваня, – голос у священника был напряженным. – Я тут переговорил кое с кем. Там, где ты сейчас находишься, ситуация сложная. Я так и не смог выйти на командира – их там оказалось несколько. Добровольческие батальоны не подчиняются армейцам, армейцы не подчиняются Национальной гвардии… Короче – бардак и махновщина полная. На тебя должны выйти люди Рыбака. Запомни этот позывной. Больше ни с кем в контакты не вступай. Если ты к утру не выйдешь на связь – я буду считать, что с тобой что-то случилось.

Закончив разговор, Черепанов направился к выходу из сторожки. Он был уже на пороге, когда над гаражами прошелестел снаряд. Это звук был ему хорошо знаком – тяжелая болванка, начиненная тротилом, разрезает воздух так, что первые доли секунды ты слышишь только шорох ветра. Это потом появляется свист, и ты понимаешь, что смерть только что пронеслась у тебя над головой и полетела дальше. А потом раздается глухой звук взрыва…

В сторожку вбежал Андрей и, быстро откинув крышку погреба, стал ловко спускаться по ступенькам.

– А тебе что, особое приглашение нужно? – уже из подпола крикнул он Ивану.

– И часто у вас здесь такое? – спросил Черепанов, ловко спрыгнув в погреб. Наверху уже не шелестело – там стоял дикий вой от пролетающих над гаражами снарядов, выпущенных из реактивной системы «Град». По-видимому, несколько из них разорвалось совсем рядом – бетонный пол гаража вздрогнул, и на голову Ивана посыпалась цементная крошка.

– Та каждую ночь, – буднично ответил ему бывший старшина. – Сначала одни пуляют, потом другие. Что за война такая? Вокруг полей немеряно, идите туда, окапывайтесь и воюйте на здоровье. При чем тут мирные жители?

По всему видно было, что Андрей высказывает наболевшее, много раз передуманное. Он достал сигареты, но, перехватив испуганный взгляд Ивана, сунул их назад.

– Андрей, а почему вы не воюете? – спросил у старшины Черепанов. – С таким армейским опытом, как у вас…

– А я что, по-твоему, здесь делаю? Водку пью да собачек выгуливаю? – неожиданно обиделся на него Андрей. – Ошибаешься, земляк. Вот тебе нужно встретиться с правосеками, ты к кому пришел? Ко мне. А почему не пошел в штаб к генералам? Правильно, тебя там и слушать никто не будет. А ко мне люди приходят и с одной стороны, и с другой. А бывает, что и все сразу… Знаешь, как они меня зовут? Шарапов. Потому что место встречи изменить нельзя. Так-то, земляк.

Наверху наступила тишина, и Черепанову показалось, что наверху кто-то разговаривает. Он вопросительно посмотрел на Андрея. Тот стал на ступеньки лестницы и головой приподнял ляду погреба.

– Да вылазь уже, мышь каптерская, – раздался громкий голос и смех. – Мы здесь уже полчаса сидим, ждем, пока ты там труситься перестанешь.

Говоривший мужчина сидел за столом. Еще двое, с автоматами наизготовку, стояли у двери, то и дело посматривая в сторону ближайших гаражей. Поднимающийся из подвала Черепанов поймал на себе настороженный взгляд одного из них.

– Сашко, – произнес из-за стола их командир, – обшукай нашего гостя на всяк выпадок.

Подошедший к нему боец был одет в натовскую полевую форму светло-песочного цвета и бронежилет с разгрузкой. На этом песочном фоне бросалось в глаза множество желто-голубых нашивок с украинской символикой. Они были на рукаве, на груди, на каске и даже на ложе автомата. «Вояки хреновы», – подумал про себя Иван, поднимая при этом руки и широко расставляя ноги, понимая, что без этих формальностей в этой ситуации не обойтись.

– Я Черепанов Иван, журналист. Мне нужно встретиться с Рыбаком, – как можно спокойней произнес он.

– Посмотрим, какой ты есть Черепанов, – ответил ему сидящий за столом мужчина. В это время боец передал ему документы Ивана. Полистав паспорт, он долго рассматривал удостоверение журналиста с отметкой об аккредитации в ДНР.

– Мало того, что прописка луганская, так еще и разрешение сепаров на съемки в их долбаной республике имеется. И сам, небось, сепар стопроцентный, – сделал он вывод, закончив изучать документы Ивана. Рассмеявшись своим же словам, мужчина протянул паспорт и удостоверение Черепанову:

– Не дрейфь, дядя. Это я шучу так, – и уже повернувшись к своим бойцам, закончил, – все в порядке хлопцы, зовите командира.

Через несколько минут в сторожку вошел мужчина. Бросив внимательный взгляд в сторону Черепанова, он прошел к столу и налил себе воды из чайника. На вид ему было лет сорок – сорок пять. Старые кроссовки, потертая на коленях и локтях пятнистая униформа говорили о том, что ее хозяин большую часть времени проводит в окопах. Под воротником куртки мелькнули хорошо знакомые Ивану голубые полоски тельняшки десантника.

– Оставьте нас, – коротко бросил мужчина своим подчиненным. – Тебя, Шарапов, это тоже касается, – добавил он, увидев, что бывший старшина придвинул к себе стакан.

– Я Рыбак, – представился он Черепанову и присел за стол, положив себе на колени автомат. – Мне недавно позвонил один наш общий знакомый и в общих чертах рассказал, каким ветром вас сюда занесло. Я считаю, что вам, Иван Сергеевич, совсем не обязательно сейчас появляться в Песках. Хлопцам з полонын ваш визит точно не понравится. Опасно это для вас – там сейчас воюют такие горячие парни, которые сначала стреляют, а уже потом думают.

Черепанов подошел к столу и сел напротив своего нового знакомого, который между тем продолжал говорить:

– Да и смысла в этом я не вижу. Все, что вам нужно знать, я и так расскажу. Оливер появился в Песках девять дней назад. Лично мне он не понравился – болтливый и бесцеремонный парень, вечно сующий нос, куда не следует. Он больше крутился среди ребят из «Правого сектора», все хотел с Ярошем встретиться. Зная Диму, думаю, что это вряд ли ему удалось. А дня три назад ваш Оливер пропал. Еще вечером мелькал недалеко от наших позиций, а уже на следующее утро его друзяки сообщили, что переправили журналиста на ту сторону.

Рыбак качнул головой в сторону Донецка и опять налил себе воды из чайника. Выпив, он достал мятую пачку сигарет и закурил. Помолчав какое-то время, словно что-то припоминая, продолжил свой рассказ:

– Между тем мои парни пронюхали, что ни в какой Донецк они его не переправляли. Когда менялся караул, этот проныра уговорил взять его на самый дальний пост, где и остался на ночь с двумя бойцами. Утром этих двоих бедолаг нашли с перерезанными от уха до уха глотками. А ваш французик исчез. Вот такие дела, Иван Сергеевич. Больше вы об этом ничего не узнаете, да и я, считайте, вам ничего и не говорил. Договорились?

Иван в ответ только кивнул. В приоткрывшуюся дверь заглянул один из бойцов:

– Командир, пора выдвигаться. Скоро светать начнет.

– Не знаю, поможет это вам в ваших поисках или нет, но я вот, что хочу еще сказать… – Рыбак говорил, взвешивая каждое свое слово. – Думается мне, что в этой истории без чеченцев не обошлось. Это их почерк. А француза они, скорее всего, забрали с собой. Так что ждите звонка и готовьте деньги.

– Наверное, вы правы, тем более что звонок уже был, – Черепанов протянул военному руку. – Вы мне очень помогли, спасибо.

На улице загрохотало с новой силой. В сторожку вбежал старшина и опять юркнул в подвал. Пожав руку Черепанову, Рыбак поднялся и, перешагнув порог сторожки, исчез в ночных сумерках, озаряемых вспышками от ставших совсем близкими разрывов мин и снарядов. На этот раз Иван не спешил спускаться в подвал. Поставив на электроплитку уже остывший чайник, он прокручивал в голове рассказ Рыбака. «Так это что же получается? – задал он сам себе вопрос. – Оливера нужно искать у ополченцев?»

И все-таки остаток ночи и первые утренние часы Иван провел в подвале. Позвонив Святенко и рассказав ему о своей встрече с Рыбаком, он налил в чашки кипяток и собрался звать Андрея, который так и продолжал сидеть в подполе. По-видимому, мина упала где-то совсем рядом: взрывная волна пронеслась между гаражами, мелкие осколки застучали в стены сторожки, а сорванная с петель деревянная дверь, перевернувшись в воздухе, словно пушинка, впечаталась в противоположную стену гаража и разлетелась на мелкие щепки. Висевшая на вешалке форма старшины приняла на себя этот страшный удар. «Плохая примета», – подумал Черепанов, поспешив спуститься в подвал. Сидевший там старшина встретил Ивана испуганными взглядом:

– Ну, что там, земляк? Неужели прямое попадание?

– Было бы прямое, мы бы с вами не беседовали. Не прямое, но где-то очень близко, – коротко ответил ему Черепанов, решив не расстраивать старшину рассказом о судьбе его дембельской формы. – Вы мне лучше скажите, как отсюда выбираться? Вы можете позвонить Вадиму?

Отставной милиционер появился только ближе к полудню. Перебегая от одного ряда гаражей к другому, он, изрядно запыхавшись, буквально вполз внутрь сторожки.

– Вы представляете, какой-то снайпер прицепился от самой окраины хутора и давай по мне долбить… сука, – в сердцах выругался он, с удивлением оглядываясь вокруг. – Я вижу, вам здесь тоже досталось?

Андрей, пытавшийся закрыть вход в сторожку кусками упаковочного картона, только махнул рукой. Увидев, что Черепанов надел бронежилет и потянулся за рюкзаком, буркнул:

– Пойдемте, я вас другой стороной отсюда выведу.

Уже минут через двадцать они, попрощавшись с Андреем, подходили к хутору, на окраине которого Вадим оставил свой «Ланос». Здесь внимание Ивана привлек старик, наверное, из местных, который ходил по огороду, что-то внимательно разглядывая у себя под ногами. Вот он наклонился, что-то поднял с земли и понес к меже. Присмотревшись, Черепанов понял, что старик несет человеческую руку.

– Что случилось, Петрович? – окликнул деда Вадим.

Старик остановился, посмотрел в их сторону и, по-видимому, узнав его, негромко ответил:

– Да вот никак голову не могу найти. Руки-ноги, понимаешь, есть, а головы нет.

Подойдя к куску полиэтилена, на котором были сложены окровавленные куски человеческого тела, он наклонился и бережно положил туда обрубок руки.

– Невестка моя, понимаешь, Настя. Решила с утречка травы курям та гусям нарвать. Вот нарвала… – голос у деда дрогнул, он сглотнул комок, подступивший к горлу, и продолжил. – Миной накрыло. Что я теперь внучатам скажу? Что ихняя мамка голову потеряла?

Потеряв к ним всякий интерес, старик повернулся и, разгребая сучковатой палкой сочные листья буряка, вернулся к своему занятию.

Какое-то время Вадим с Иваном ехали молча, думая каждый о своем. Первым не выдержал Вадим:

– Иван Сергеевич, так вы Оливера нашли? Он хотя бы живой?

Отвлекшись от мрачных мыслей, Черепанов в двух словах рассказал ему, чем закончились поиски журналиста возле хутора Веселого. Вадим встрепенулся:

– Я правильно понял – вы собираетесь ехать в Пески, только теперь с другой стороны? Так чего же вы молчите!? Если это так, то нужно выезжать прямо сейчас. Пока там тихо.

Они все-таки заехали к Черепанову на квартиру. Перекусив на быструю руку, Иван позвонил Святу.

– Я понял тебя, Ваня, – священник был, как всегда, немногословен. – Ты потихоньку выдвигайся, а я постараюсь сделать так, чтобы тебя там встретили нужные люди. Перезвоню.

Он перезвонил, когда зеленый «Ланос» Вадима, оставив позади железнодорожный вокзал, опять углубился в «дебри» частного сектора, но теперь уже северо-западных окраин Донецка. На этот раз им предстояла встреча с одним из командиров ополченцев, неким Захаром.

Не зная, для чего он это делает, Иван достал видеокамеру Оливера и начал снимать. Отличие от центра города было разительное. Разбитые дороги, пыльные улочки, убогие киоски и магазинчики с громкими названиями, типа «Третий Рим», многочисленные одноэтажные домики с покосившимися от времени пристройками и угольными сарайчиками. Кое-где мелькали местные «многоэтажки» – двух или трехэтажные дома, выкрашенные в одинаковый желтый цвет. От Вадима Иван уже знал, что эти дома были построены немецкими военнопленными в далекие послевоенные годы. И ни одной живой души… Даже бездомных собак и кошек нигде не было видно.

– Дальше пойдем пешком, – сказал Вадим, притормаживая у особняка, который на фоне соседних домиков выделялся своими современными формами. По-хозяйски открыв ворота, он загнал машину во двор и постучал в окно.

– Ты, что ли, Вадим? – мужской голос раздался со стороны большого гаража. Средних лет мужчина, щурясь от яркого солнца и приложив руку к глазам, смотрел в их сторону. – Загоняй свой драндулет и идите сюда.

Места в гараже хватило бы еще на пару-тройку машин. Заглушив двигатель, Вадим с Иваном прошли за хозяином, который начал спускаться в подвал. Все его свободное пространство было заставлено раскладушками. На одной из них сидела женщина с маленьким ребенком на руках. Лет пяти девочка, не обращая никакого внимания на гостей, продолжала возиться с куклой.

– Вот так уже второй месяц и живем. Я и забыл, когда дети наверх поднимались, – сказал хозяин, перехватив удивленный взгляд Ивана. – Эта гнида все-таки выполнила свое обещание – загнала людей в подвалы.

Черепанов понял, что глава семейства имел в виду президента Украины, который в одном из своих выступлений пообещал жителям мятежных областей, что их дети будут сидеть в подвалах. Лично Иван считал, что президент сказал это, не подумав, оторвавшись, так сказать, от приготовленного ему заранее текста и добавив «отсебятину». Но слово не воробей, что сказал, то и сказал. А Донбасс услышал. Иван точно знал, что после этих слов многие мужики, оставив в подвалах своих детей, жен и матерей, взяли в руки оружие.

Хозяин дома, которого Вадим называл Серегой, оказался его бывшим сослуживцем. Он долго объяснял им, как лучше пройти к ближайшему блокпосту ополченцев, чтобы не нарваться на пулю, а то и мину с той стороны.

– Эти сволочи шмаляют без разбора, – со злостью сказал Серега. – Им без разницы, кто перед ними – гражданские или военные. Мы для них одинаковые – сепары и колорады.

Не обращая внимания на детей, Серега грубо выругался. Проводив их до ворот, он уже вдогонку им крикнул:

– Держитесь левой стороны улицы, она меньше обстреливается.

– Как в блокадном Ленинграде, мать вашу… – теперь выругался уже Вадим.

Пройдя по улице метров сто, они попали еще в один Донецк – прифронтовой. Воронки от снарядов были видны на каждом шагу. В некоторых местах из асфальта торчали оперенья неразорвавшихся крупнокалиберных мин, а осколки под ногами встречались так же часто, как шелуха от семечек возле сельского клуба. В воздухе носился устойчивый запах гари – дымились полуразрушенные дома и постройки с обеих сторон улицы, в некоторых дворах догорали остовы машин. В нос Ивану ударил запах гниющего мяса. Закрыв нос рукавом куртки, он огляделся. Вадим красноречиво показал ему наверх, где на проводах линии электропередач висели клочья, оставшиеся от того, что было когда-то собакой. Не сговариваясь, они ускорили шаг.

В дальнем конце улицы показались бетонные плиты блокпоста. Вадим остановился и повернулся к Ивану:

– Все, Иван Сергеевич, дальше вы сами. Я туда не ходок – мне еще в этом городе жить. Если что, звоните.

На большее Черепанов и не рассчитывал – еще на квартире Вадим назвал ему сумму, в которую он оценил очередной свой поход в Пески. «Человек-такси, ни шагу без счетчика», – подумал Иван, отсчитывая деньги и хорошо понимая, что без его помощи ему не обойтись.

Поправив на голове каску с надписью «Пресса», он осторожно двинулся в сторону блокпоста. Уже подойдя ближе, Черепанов увидел, как один из ополченцев вскинул к глазам бинокль и направил оптику в его сторону. Стараясь, чтобы его хорошенько рассмотрели, он уверенным шагом двинулся к бетонным блокам.

Четыре молодых парня встретили его настороженно, и пока он объяснял, что ему нужно к Захару, стволы четырех автоматов были направлены ему в живот. Один из часовых отошел в сторону и долго разговаривал с кем-то по телефону. Через несколько минут из-за ближайшего породного отвала старой шахты вынырнула черная «Волга» и по разбитой дороге «запрыгала» в их сторону. Когда она поравнялась с блокпостом, Иван с удивлением увидел на ее дверцах белые «шашечки» такси. Лихо затормозив перед ними, сидевший за рулем молодой парень высунулся в окно:

– Кто заказывал такси на Дубровку?

Дежурившие на блокпосту бойцы рассмеялись. Один из них сказал:

– Слышь, Дубровский, у тебя ус отклеился, – и, подождав, пока утихнет очередной прилив смеха у его товарищей, продолжил. – Забирай клиента, его Захар ждет.

Сев в машину, Черепанов присмотрелся к водителю. На вид лет двадцати парень с только наметившимися над верхней губой усиками, лихо крутил баранку, старательно объезжая ямы и воронки на дороге. Пятнистая униформа смешно топорщилась на его худеньких плечах, а зеленая кепка то и дело съезжала ему на глаза, явно нервируя хозяина.

– Лишний патрон есть? – спросил у парня Иван.

– Ну, есть, – водитель с удивлением посмотрел на Черепанова. – В бардачке пара штук завалялась. Только зачем же сразу стреляться, дядя? Жизнь прекрасна!

Иван, покопавшись в бардачке машины, нашел патрон от калаша и, сняв с парня кепку, спрятал его за ее отворот со стороны затылка. Теперь вес патрона удерживал кепку в положенном по уставу положении и не мешал ее владельцу жить.

– Носи, сынок, – с улыбкой ответил ему Черепанов, на секунду почувствовав себя молоденьким лейтенантом, который только вчера окончил десантное училище.

«Сынок» осторожно покрутил головой и, быстро оценив изобретение своего пассажира, с благодарностью протянул ему руку:

– Я Дубровский… – и, выдержав театральную паузу, добавил, – Саня.

Подразделение Захара размещалось на территории бывшего домостроительного комбината. «Волга», на которой приехал Черепанов, пересекла двор и въехала под крышу одного из цехов предприятия. Вокруг были люди – одни возились у открытого люка бронетранспортера, другие набивали ленту для крупнокалиберного пулемета, третьи разгружали грузовик с продуктами. Никто не обратил на них никакого внимания. С любопытством оглядываясь по сторонам, Черепанов прошел вслед за Саней в отгороженный блок, в котором раньше, наверное, размещался инженерно-технический персонал цеха.

Захаром оказался здоровенный мужик с недельной рыжей щетиной на щеках и воспаленными от недосыпания глазами. Он сидел за столом, на котором была расстелена карта и лежало до десятка мобильных телефонов. Время от времени он брал одну из мобилок, что-то спрашивал в нее, внимательно слушал ответ и делал пометку на карте. Увидев гостей, Захар закрыл карту пожелтевшей газетой и сделал шаг навстречу Ивану:

– Капитан Черепанов?

– Так точно, – по привычке ответил Иван, в последний миг сдержавшись, чтобы не вытянуться по стойке «смирно».

– Меня Свят предупредил о твоем приезде. Только я не совсем понимаю, чем могу вам помочь. Да и время для интервью не совсем подходящее.

Словно в подтверждение его слов где-то совсем рядом раздались автоматные очереди. Потом громыхнула мина из «Василька». Одна, вторая…

– Саня, – повернулся Захар к стоявшему у входа Дубровскому, – смотайся к нашим, посмотри, что там. А ты, капитан, расскажи мне еще раз про этого журналиста.

Рассказ Черепанова занял не более пяти минут. Описав в двух словах, что из себя представляет Оливер Пернье и что можно было ожидать от этого журналиста-экстремала, он более подробно остановился на информации, которую получил этой ночью от Рыбака. Услышав о том, как погибли бойцы украинского дозора и что в этом могут быть замешаны чеченцы, Захар внимательно посмотрел на Ивана:

– Я не спрашиваю – откуда у тебя, капитан, такие сведения, но надеюсь, что вы со Святом за свои действия отвечаете. Да, у меня в роте действительно воюют два чечена. И должен тебе сказать – хорошо воюют.

Два брата Мусса и Ахмад Мамакаевы появились месяца полтора назад. Тогда бои еще шли в районе Карловского водохранилища. Братья в расположение роты приехали на машине, лобовое стекло которой украшал портрет Рамзана Кадырова, а на гибкой антенне развивался флаг с гербом Ичкерии – черной волчицей с раскрытой пастью. Тогда у Захара каждый боец был на счету, и появление братьев, имевших за плечами боевой опыт, было как нельзя кстати.

– Отчаянные парни, – как бы подытоживая свой рассказ, произнес Захар. – Мне бы таких человек десять – можно было бы эти гребаные Пески за пару дней отбить.

– И старших уважают, – это уже добавил вернувшийся Дубровский, который услышал последние слова командира и понял, о ком идет речь. – Нашли где-то на окраине старушку, которая не захотела уезжать из своего дома, так теперь каждый вечер продукты ей возят. Меня недавно просили достать для нее зубную пасту и жевательную резинку. Во бабка зажигает!

– Ты бы прежде чем зубоскалить, – остановил его Захар, – лучше бы доложил мне, что там за стрельба была?

Но Черепанов Санька дальше не слушал – его очень заинтересовали слова мальчишки о бабке, которая любит жевательную резинку. «Обычно в таком возрасте у бабушек вставные челюсти, которые они хранят в стаканах с водичкой, а тут жевательную резинку ей подавай, – подумал Иван. – Что-то здесь не так…» Дубровский вышел, и Черепанов поспешил поделиться своими сомнениями с Захаром.

– Да, расстроил ты меня, капитан. Ну, если это так, – Захар ударил кулаком по столу, – под трибунал пойдут, абреки хреновы!

Взяв один из телефонов, лежащих на столе, он вызвал к себе какого-то Матроса.

– Это командир взвода, в котором служат братья Мамакаевы, – пояснил он Черепанову. – Он про каждого своего бойца знает все.

Появившийся через несколько минут Матрос рассказал им, что Мусса и Ахмад вовсе не братья – у них родители разные, но они принадлежат к одному тейпу, поэтому братьев и сестер у них половина Кавказа. Да, действительно, вот уже больше недели они присматривают за какой-то одинокой старухой, на которую наткнулись в полуразрушенном доме – каждый вечер носят ей еду и воду.

– Вот и сейчас Ахмад в расположении части, а Мусса пошел к старушке, – закончил свой рассказ взводный.

Переглянувшись с Захаром, Черепанов спросил:

– А вы не могли бы показать, где живет эта старушка?

Матрос вопросительно посмотрел на своего командира и, увидев одобрительный кивок Захара, с готовностью ответил:

– Могу, конечно. Я в той стороне каждый пенек знаю. Только перед тем, как туда идти, вам нужно одежку поменять – вы с этими буквами уж больно приметный.

Черепанов с готовностью снял с себя бронежилет с надписью «Пресса» и остался в одной куртке.

– Так тоже не годится, – вмешался Захар.

Взяв со стула армейский бронежилет и каску, он передал их Ивану. Помедлив какое-то мгновение и словно на что-то решившись, достал из ящика стола пистолет и тоже протянул его гостю. Иван, посмотрев на предложенное ему оружие, покачал головой.

– Неужели верующим стал? – удивился Захар.

– Нет, я свое еще в Афгане отстрелял.

– Пацифист значит. Ну-ну…

Захар убрал пистолет обратно в ящик стола и, словно потеряв всякий интерес к Черепанову, отвернулся.

Постоянно пригибаясь и перебегая от дерева к дереву, чтобы не попасть в прицел снайпера, Черепанов с Матросом добирались на окраину Второй площадки, а именно так назывался этот район у местных жителей, минут сорок. Густые сумерки постепенно обволакивали пригород Донецка. Его улицы были пустынны, а дома смотрели в их сторону обожженными глазницами выбитых окон. Одиночные выстрелы и автоматные очереди раздавались где-то в стороне, здесь же стояла звенящая тишина. Даже гомона птиц, такого привычного в предвечернее время, не было слышно.

– Считай, пришли, – тяжело дышавший Матрос резко остановился. – Вон, видишь крайний домик справа? Вот там эта бабка и проживает.

Он показал рукой в сторону старого, но еще добротного дома, окруженного со всех сторон густыми зарослями сирени и черемухи. Его окна и входная дверь были закрыты, а оборванная цепь возле собачьей будки красноречиво указывала на то, что здесь уже давно никто не живет. Они незаметно подобрались под самые окна, и Черепанов заглянул в одно из них.

Чеченец, развалившись, сидел в кресле, положив руки на автомат и вытянув далеко вперед свои длинные ноги. За столом, склонившись над миской с едой, сидел мужчина. Это был Оливер Пернье. Его лицо распухло от синяков и кровоподтеков, одежда была изорвана и покрыта слоем грязи, но это был он. Черепанову сразу бросились в глаза яркие кроссовки, в которых щеголял журналист перед своим исчезновением. Немного в глубине комнаты на диване лежала пожилая женщина. Ее рот был заклеен скотчем, а руки и ноги стянуты капроновым жгутом. Она не шевелилась, но тяжелое дыхание говорило о том, что женщина еще жива.

Испортил все Матрос. Он, видимо, не понял, с кем имеет дело, и пока Иван рассматривал, что происходит в комнате, смело открыл в нее дверь.

– И что все это значит, Мусса? – с порога спросил взводный, оглядываясь по сторонам.

Реакция чеченца была мгновенной – не отрывая автомат от колен, он выстрелил. Одна из пуль попала Матросу в голову и отбросила его тело на веранду. Иван почувствовал, как в его затылок уперся ствол пистолета.

– Будешь дергаться – пристрелю, как шакала, – голос с характерным кавказским акцентом раздался у самого его уха.

В это время, оттолкнув от порога тело Матроса, на крыльцо вышел Мусса.

– Похоже, брат, я успел вовремя, – самодовольно произнес Ахмад, подталкивая Черепанова впереди себя. – Как чувствовал, что Матрос тебя выслеживает. Выводи остальных, будем менять укрытие.

– А это кто такой? – спросил Мусса, глядя на Ивана. – Вроде не из нашего отряда.

– Разберемся, брат, сейчас времени нет. Нужно уходить отсюда, – поторопил его Ахмад.

Мусса вошел в дом, и через пару секунд оттуда раздался приглушенный звук выстрела. На крыльцо он вышел только с перепуганным журналистом. В это мгновение произошло то, чего не ожидал никто. Где-то далеко ударил «Василек» – первая мина упала метрах в двадцати от них, вторая – разорвалась прямо за забором. Понимая, где сейчас разорвутся третья и четвертая мины, Черепанов резко развернулся и, притянув к себе растерявшегося чеченца, упал с ним на землю. Худенький журналист юркнул в открытую дверь дома. Это было последнее, что увидел Иван – очередная мина разорвалась совсем рядом. Тело Ахмада, которым прикрылся Черепанов, дернулось несколько раз и затихло. Какая-то сила оторвала их от земли и бросила в густые кусты сирени.

Иван не знал, сколько времени он пролежал без сознания. В голове гудело, грудь ныла в нескольких местах – бронежилет принял на себя удары осколков, но ребра от переломов не уберег. Покачиваясь, он вошел в дом. У крыльца ему пришлось перешагнуть через тело Муссы – острый осколок мины аккуратно срезал ему часть черепа.

– Оливер! – хотел крикнуть Иван, но вместо крика из горла раздался какой-то хрип. К его счастью журналист сам показался на пороге комнаты. Перейдя на английский, Черепанов в двух словах объяснил ему, кто он такой и что отсюда нужно уходить как можно быстрее.

– Иван, у тебя телефон есть? – спросил у него Пернье. Его заплывшие от кровоподтеков глаза лихорадочно блестели. – Это нужно снимать на видео! Получится потрясающий репортаж. Европа такого еще не видела!

Черепанов не успел ему ничего ответить – за горизонтом ухнули гаубицы, и зарево от разрывов падающих невдалеке снарядов осветило безумное лицо журналиста. В поисках телефона Оливер склонился над телом Муссы и стал выворачивать его карманы. На этот раз ему повезло больше – у погибшего чеченца оказалась два телефона. В это время из-за ближайших домов послышался какой-то шум. Скрежет и лязг гусениц был слышен даже несмотря на непрекращающийся обстрел. Пернье как стоял с вожделенными телефонами в руках, так и замер – его глаза округлились и, казалось, стали стеклянными. Проследив за взглядом журналиста, Черепанов увидел, как в дальнем конце улицы разворачивается танк, на борту которого белой краской было выведено «На Берлин!» Легендарный Т-34, который все привыкли видеть на постаментах в окружении детворы с цветами, с невероятным скрежетом двигался по улице в их сторону. «Может, это галлюцинации после контузии? – подумал Иван, снимая каску и устало опускаясь на деревянное крыльцо дома. – Расскажешь кому – не поверят…» Хотя новость о том, что ополченцы принялись за ремонт техники времен Великой Отечественной войны, он где-то читал. Поравнявшись с крыльцом и подмяв под себя куст сирени, тяжелая машина резко остановилась. В башне откинулась крышка люка, и оттуда показалось знакомое лицо Сани Дубровского:

– Такси заказывали, месье?

* * *

В голове гудело так, что хотелось уткнуться в подушку, никого не видеть и ничего не слышать. Прошло уже пять дней с тех пор, как Черепанов вернулся из Донецка, а головная боль все не уходила. Иван прекрасно понимал, что контузия от противопехотной мины так быстро не проходит, но этот колокольный звон в голове раздражал его все больше и больше. Чтобы хоть как-то отвлечься, он включил телевизор.

«Мы приложим максимум усилий, чтобы конфликт на юго-востоке Украины решить мирным путем», – услышал он окончание интервью одного из лидеров Евросоюза. После этого на экране появилось знакомое лицо Оливера Пернье.

«Несмотря на все усилия европейской дипломатии, военный конфликт на Донбассе разгорается с новой силой, – журналист вел репортаж, стоя на краю дороги. В кадре мелькали колеса грузовиков, мощных тягачей, траки бронетранспортеров. Понять, чья эта техника и куда она направляется, было нельзя, но соответствующую словам Пернье психологическую картинку она создавала как нельзя лучше. – Все мировое сообщество с тревогой следит за сложившейся ситуацией на юго-востоке страны. Силы ВСУ провели несколько успешных операций, благодаря чему этот конфликт может быть разрешен уже в ближайшие дни».

На экране появилась карта, где были указаны границы территории, взятые под контроль правительственными войсками. Что-то привлекло в ней внимание Черепанова. Это была выступающая намного вперед линия размежевания противоборствующих сторон где-то недалеко от границы с Россией. В центре этого «выступа» можно было прочитать – «Иловайск».

 

Глава 5. Господи, услыши…

«…святый Ангеле, предстояй окаянней моей души и страстней моей жизни, не остави мене грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое. Не даждь места лукавому демону обладати мною, насильством смертнаго сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и настави мя на путь спасения. Ей, святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, вся мне прости, еликими тя оскорбих во вся дни…»

Черепанов стоял у самого выхода из церкви, почти на улице, но слова молитвы ему были хорошо слышны. Впереди него с зажженными свечами толпилось человек двадцать прихожан. В основном это были пожилые люди, которые с началом боевых действий никуда не уехали и остались в родных домах с упованием на Бога и надеждой на лучшее. Несколько молодых женщин с маленьким детьми на руках выделялись среди них своими цветными полупрозрачными шарфиками.

«…покрый мя в настоящий день, и сохрани мя от всякого искушения противнаго, да ни в коем гресе прогневаю Бога, и молися за мя ко Господу, да утвердит мя в страсе Своем, и достойна покажет мя раба Своея благости. Аминь».

Батюшка закончил читать молитву и, передав кадило стоящему рядом мужчине, размашисто перекрестился. За все время службы он сделал это первый раз, тем самым, наверное, нарушив многочисленные каноны православной церкви. Но по-другому священник просто не мог – в правой руке он сначала держал крест, который со временем заменил на кадило, а левой руки у батюшки и вовсе не было. Пустой рукав рясы был заткнут за пояс, тем самым делая его худощавую фигуру еще более стройной.

Перекрестившись три раза, священник повернулся в сторону, где должен был находиться церковный алтарь, и вновь принялся читать молитву. Вместо привычного иконостаса перед ним на свисающей сверху ржавой балке висела простенькая икона Казанской Божьей Матери. Казалось, что ее глаза с удивлением смотрят на происходящее вокруг. Крыша церкви была разрушена почти полностью – сохранился только обгоревший каркас двух куполов с крестами и одним маленьким колоколом на звоннице. Стены, у которой должен был находиться иконостас, не было вовсе. Вместо нее взору открывались бескрайние поля с пожелтевшей стерней да черные воронки от разорвавшихся снарядов. Не дожидаясь конца службы, Иван вышел из церкви и направился к автомобилю, в кабине которого дремал Маллой.

Они приехали в это село накануне вечером. До Донецка оставалось рукой подать, но в темноте ехать по трассе, которая разделила ВСУ и ополченцев прямой линией от самой Горловки, было самоубийством. Остановившись на краю села и посмотрев на разрушенные многочисленными обстрелами сельские дома, Святенко принял решение ночевать в машине.

– Двое спят, третий в карауле. Смена через каждые два часа, – сказал, как отрезал, священник и добавил. – Вы тут располагайтесь, а я схожу на разведку.

Взяв пустой термос, он по пыльной дороге направился в сторону села. На первый взгляд казалось, что там никого нет – не было слышно привычного лая собак, гомона домашней птицы, криков детворы. Единственная центральная улица была пустынной. Поравнявшись с первыми домиками, Святенко решительно толкнул калитку в один из сельских дворов. Даже отсюда Ивану было видно, что перед тем, как войти, тот внимательно осмотрел калитку на предмет растяжки.

– Послушай, Маллой, – потеряв из вида священника, Черепанов повернулся к парню, – давно хотел у тебя спросить, а Свят – он вообще кто?

Вначале ему показалось, что Никита его не услышал. Открыв дверцы автомобиля, он начал раскладывать передние сидения, готовясь к ночлегу в полевых условиях. Затем стал возиться с вещами в багажнике. Наконец, выбрав несколько курток, он юркнул в салон и стал укладываться спать. Когда Иван потерял уже всякую надежду услышать ответ на свой вопрос, Маллой неожиданно заговорил:

– Я думал, Иван Сергеевич, что это вы мне расскажете о нашем командире. Слышал я, что вы в Афгане вместе воевали?

– В Афганистане я с ним познакомился. Святенко и там занимался освобождением пленников…

После этих слов Черепанов на секунду задумался и добавил:

– Во всяком случае, мне так показалось. А вот до этого? Он что, всегда был священником?

– Не всегда, – Маллой многозначительно помолчал, а затем продолжил. – О Святе ходят разные слухи. Одни говорят, что когда-то он служил в одном из подразделений военной разведки, другие – что он был военным советником у какого-то африканского короля, третьи видели его в составе группы КГБ «Альфа» при штурме дворца Амина. Что из этого правда, а что ложь я не знаю, но однажды я видел фотографию, на которой человек, очень похожий на Свята, освобождал заложников в аэропорту Тбилиси. Помните ту историю, когда осенью 1983 года несколько человек захватили ТУ-134 и требовали вылета, как тогда было принято говорить, «в одну из стран загнивающего Запада»? Снимок был сделан одним из местных журналистов, что называется, «из-под полы», и нигде по понятным причинам не был опубликован. Только недавно он засветился на просторах родного интернета. Но утверждать не берусь – просто человек на снимке очень похож на нашего командира годочков эдак тридцать тому назад.

– А ты как с ним познакомился? – неожиданно для себя спросил Черепанов.

– Да проще простого, – хмыкнул в ответ Маллой. – Свят меня из плена выкупил. Я в Могилянке учился, готовился стать крупным специалистом в IT-технологиях. Ну, и когда вся академия во главе с ректором двинула на Майдан, я, как говорится, был в первых рядах. О том, что было дальше, вы знаете. Только я все это уже по телику видел. В первые дни нас начали поливать водой из пожарных машин. Приятного, скажу я вам, мало. Особенно под утро, когда на улице минус. Короче, с температурой под сорок и воспалением легких меня на скорой увезли в больничку. Ну, а когда я маленько оклемался – все уже и закончилось.

Парень с нескрываемой досадой вздохнул и, выбравшись из машины, присел рядом с Иваном. Черепанов с любопытством посмотрел на него, ожидая продолжения рассказа.

– Я когда из больнички вышел, Крым уже был российским, а в этих краях появились бородатые дяди в черкесках и кубанках донских казаков. Все мои друзья прямо с Майдана двинули на Донбасс. Мне пришлось их догонять. Ехал автостопом, для меня это дело привычное. Ну, а в Харькове вообще повезло – дядечка с тетечкой согласились подбросить меня прямо в Изюм, где меня уже ждали ребята. Такая добрая тетенька оказалась, пожалела худенького студентика – перед дорогой и накормила, и напоила. Чай с мелиссой такой вкусный был.

Маллой с досадой плюнул и, прислонившись спиной к бамперу старенькой «Нивы», закрыл глаза. Понимая состояние парня, молчал и Черепанов. Свой рассказ Никита продолжил через несколько минут:

– Короче, я не знаю, чем меня там напоила эта тетя, но глаза я открыл уже в Славянске. Вокруг были какие-то люди с автоматами, которые, глядя на меня, смеялись и… Это я уже потом понял причину их веселья. Оказывается, пока я спал, эта добрая тетенька губной помадой написала мне на лбу «Бандера». Я так и проходил весь день, пока на ночь меня не закрыли в какой-то подвал. Ну, а там уже добрые люди подсказали, что к чему. Надпись я, конечно, стер, но пока я там был, меня все продолжали звать Бандерой. Благодаря этой тетеньке я у них там за местного дурачка был. Наверное, потому так быстро и отпустили.

– Отпустили? – с удивлением переспросил Иван.

– Ну, не сразу, конечно. Сначала я дня три в подвале сидел, и какой-то серьезный дядечка со мной беседы вел. Кто, что, где и когда… А потом мне дали телефон и разрешили позвонить домой. Пока то да се… я еще пару недель в Семеновке окопы рыл и мешки с песком таскал. Вот тогда-то и появился Свят. Правда, не один – вместе с ним приехала моя мама. Это было их условие.

Было видно, что Маллой впервые рассказывает историю своего плена постороннему человеку. Он говорил монотонно, односложными фразами, стараясь не углубляться в детали. И хотя его рассказ звучал буднично, по всему было видно, что парень до сих пор переживает случившееся.

– Это я уже потом узнал, что за меня потребовали выкуп в пять тысяч долларов. В конце концов, сошлись на трех. И еще… Мне пришлось пообещать, что в этой войне оружие в руки я не возьму.

Маллой встал и, достав из багажника гитару, стал перебирать струны.

На окраине села показался Свят. Увидев его, Маллой отложил в сторону гитару и, словно торопясь без свидетелей закончить свой рассказ, сказал:

– Мои друзья меня не поняли, считают предателем. Но я свое слово сдержал – оружие в руки не беру и воюю только на своей стороне. В том подвале, где меня держали в Славянске, были и другие люди. С ними во «что, где, когда» не играли. Их избивали так, что они сутками встать не могли. А другие и вовсе с допросов не возвращались. Вот с того момента я и стал помогать Святу.

«Оказывается, не все так просто, – подумал Иван. – А с виду простой веселый парень, которому любое море по колено». Глядя на Маллоя, который опять забрался в салон автомобиля, он вспомнил разговор со своим старым знакомым. Тот работал преподавателем в местном университете и хорошо знал настроения студенческой молодежи. Еще в далеком 2008 году, выступая на одном из круглых столов, который организовывала телекомпания Черепанова, он говорил о том, какой мощный потенциал хранит в себе гражданское общество Украины и особенно ее молодежь. Вся проблема в том, утверждал он, что это общество разобщено и что нужна национальная идея, которая бы его сплотила. Когда у него спросили – а что же это за идея такая, он на минутку задумался, а потом ответил: «История знает только один способ объединения нации – войну. Кто придумает Украине врага, тот и будет ею управлять». Иван хорошо помнил, что тогда эти слова в зале никто всерьез не воспринял. Их даже не стали обсуждать. Предупреждение выступающего о том, что нужно обратить внимание на молодежь, которая легко поддается внешним манипуляциям, и вовсе никто не услышал.

«А ведь Маллой мне в сыновья годится. И большая часть тех, кто сегодня воюет, это же парни, которым нет еще и тридцати. Неужели смерть этих мальчишек и есть та цена за «свободную Украину?» От этой мысли у Черепанова в груди похолодело, словно перед прыжком из люка десантного самолета, спазм сдавил горло.

– Ну, что, вы здесь – устроились? – вопрос подошедшего, как всегда, тихо священника, отвлек Ивана от его грустных мыслей.

– Завтра уехать отсюда пораньше не получится, – Святенко устало опустился рядом с Черепановым и принялся заваривать чай кипятком из термоса, который он принес из села. – В селе осталось человек тридцать-сорок местных жителей. Просят меня завтра утром провести молебен в церкви. От нее, правда, мало что осталось, и тем не менее. Люди верят, что Божье слово защитит их село от артиллерийских обстрелов.

Оказалось, что сельский батюшка погиб еще в самом начале войны. Он был не местный – приезжал на службу из Донецка. Однажды ранним утром его машина попала под перекрестный огонь в районе Путиловского моста. Изрешеченное пулями и осколками тело отца Никодима смогли достать из машины только через несколько дней. Эту историю Святу рассказал пономарь церкви, который сумел вынести из сгоревшего храма святого Александра Невского антиминс, кадило, подсвечники и несколько икон.

– Я понимаю, что вы, батюшка, не имеете права на совершение полной литургии, – пытался накануне вечером найти нужные слова пономарь, обращаясь к Святенко. – Но мы просим вас провести хотя бы молебен о здравии с Акафистом Казанской Божьей Матери. Я вам помогу. Вы даже не представляете, как это сейчас нужно всем, кто здесь остался.

Святенко долго не соглашался, но, увидев в глазах пономаря, уже пожилого мужчины, слезы – не устоял и все-таки согласился.

Уезжали они из села, когда солнце уже припекало вовсю. Как ни отказывался Святенко, но благодарные старушки все-таки вручили ему сельские гостинцы. На заднем сидении рядом с Маллоем стояла небольшая корзинка, доверху наполненная огурчиками, луком, яйцами. Отдельно лежал небольшой кусок сала, аккуратно завернутый в чистый лист бумаги.

– Я представить себе не могу, – с аппетитом надкусывая сочный огурец, сказал Никита, – как эти люди возятся на своих грядках, когда над головой свистят снаряды?

– Вот так и возятся, – ответил ему священник, – выживать-то надо. На подножном корме, так сказать. Очень за свою скотину переживают. От этой войны коровы молоко перестали давать, а для многих эти буренки чуть ли не единственные кормилицы для всей семьи.

На самом выезде из села Святенко попросил остановить машину и, выйдя из нее, направился к ближайшему столбу линии электропередач. Иван переглянулся с Маллоем, не понимая причины остановки. Аккуратно переступив через оборванные провода, священник приблизился к столбу и стал поправлять закрепленную на нем выцветшую от солнца и дождя небольшую иконку. Такие иконы Черепанов видел почти в каждом селе юго-востока Украины. Их вешали вокруг своих сел местные жители, прося Бога защитить их дома от разрушений. А у кого им в этой стране еще просить?

В Донецк они ехали не совсем с обычной миссией. К волонтерам обратились жители прикарпатского села с просьбой найти и освободить из плена батюшку их прихода. Для этого они собрали, сколько могли, денег и откомандировали в Киев самую бойкую прихожанку из их села восьмидесятидвухлетнюю бабу Зоряну. Несмотря на полное отсутствие зубов, эта бабушка разговаривала так быстро, что вначале их общения ее никто не понимал. Спасибо Тарасу, одному из волонтеров, который в ответ на очередную тираду бабки Зоряны выдал ей в ответ не менее скорострельную порцию каких-то непонятных слов и восклицаний. Если бы не он, миссия бабки так бы и осталась невыполнима.

Сорокасемилетний батюшка попал в плен, можно сказать, по своей наивности. Он не принимал участия в вооруженном конфликте, но всячески старался помочь ребятам из своего родного села, которые были мобилизованы в зону АТО. Отец Любомир загружал свой автомобиль всем, чем делились с ним его прихожане, и ехал через всю Украину на восток – к своим односельчанам. Так было и в последний раз. Подарки бойцам собирали всем селом – были здесь и вещи, и лекарства, и домашние разносолы. Приехав в район Волновахи, где базировался нужный ему полк, своих земляков там он уже не застал – их перебросили в район Артемовска. Выбрав по карте самый короткий маршрут, который проходил через Донецк, отец Любомир направился в путь, рассчитывая часа через три-четыре быть на месте. Остановившие его на въезде в Донецк ополченцы настолько удивились «смелости» батюшки, что вначале даже вежливо поинтересовались у него – хорошо ли он подумал, выбрав этот маршрут? Это уже потом, поняв, что перед ними не идиот, а настоящий священник, который везет подарки своим прихожанам, от души посмеялись. Вытрясли из салона все до последнего сверточка, забрали все, что было в карманах и, дав для порядка пару раз по физиономии, отправили отца Любомира в комендатуру.

Здесь с ним разбирались долго. Сначала выясняли, кто же он на самом деле. Июль в степях Донбасса считается самым жарким месяцем, и батюшка, перед тем как выехать в Артемовск, решил переодеться. Сняв рясу и положив ее в дорожную сумку, он надел летнюю камуфляжную форму, несколько комплектов которой вез своим землякам. «Лучше бы ты костюм Деда Мороза надел, – посоветовал ему один из офицеров, который допрашивал его в первые дни. – И то меньше вопросов было бы». Переодеться в привычную для него рясу ему не разрешили, но и молиться не запрещали. Каждое утро отец Любомир начинал с молитвы. Его паствой стали бойцы ВСУ, которые вместе с ним находились в камере. Большая часть из них попала в плен под Степановкой – маленьким поселком, название которого они будут помнить до конца своих дней. Выгрузив из машин, их бросили в бой, даже не поставив толком боевую задачу. «Вперед!» – крикнул сопровождающий их майор, махнув рукой в сторону ближайшего поля подсолнечников. Не дожидаясь выполнения своей команды, он захлопнул дверь уазика и укатил в направлении железнодорожной станции за следующей партией новобранцев. Многие из бойцов не успели даже снять оружие с предохранителей, не говоря уже о том, чтобы увидеть своего противника. Несколько залпов из реактивных установок «Град» перелопатили поле подсолнухов за считанные минуты, превратив его в сплошное черное пятно выжженной земли.

Когда отец Любомир впервые переступил порог камеры, в которой содержалось человек восемь военнопленных солдат ВСУ, он физически ощутил чувство липкого страха, который окутал этих людей с головы до ног. Страх был везде – в глазах солдат, в их разговорах друг с другом, в гнетущем молчании, которое часто повисало в четырех стенах камеры. Даже в тусклом свете электрической лампочки, которая горела под потолком камеры сутки напролет, был страх. Вот батюшка и занялся «духовным окормлением», поддержкой души и тела новых прихожан.

Сначала он стал рассказывать им о своих детях. Благо, их у него было семеро – рассказ затянулся на несколько дней. Как раз настолько, сколько было нужно, чтобы его друзья по несчастью ему поверили и сами начали рассказывать о себе. Потихоньку разговоры о войне, смерти и неопределенном будущем стали звучать в камере все реже и реже. На смену им пришли разговоры о скорейшем освобождении, встречах с родными, планах на будущее. Сначала отец Любомир вел беседы с одним солдатиком, потом с двумя… А когда он начал каждый вечер читать молитвы за скорейшее возвращение домой живым и здоровым, к ним присоединились все обитатели камеры. Молодые парни и взрослые мужики, которые были призваны в основном из Кировоградской и Николаевской областей, не знали ни одной молитвы. Но то, с каким чувством они вслед за отцом Любомиром повторяли «помилуй мя, Господи, и не даждь мне погибнуть», вселяло в него надежду, что с этого момента эти люди будут не одиноки и Бог останется в их душах.

Вскоре Господь послал отцу Любомиру и его новой пастве еще одно испытание. Однажды утром их привычный график был нарушен громкими криками охранников: «Выходи строиться! Вещи не брать!» Во дворе СБУ их собралось человек двадцать. В августе утреннее солнце было уже не особо ярким, но отвыкшие от дневного света глаза отца Любомира сразу же затянуло пеленой слез. Не в силах смотреть вокруг, он закрыл глаза и, не обращая внимания на слезы, которые градом катились по его щекам, с удовольствием поднял лицо к солнцу и с интересом прислушался к происходящему вокруг.

Гудели двигатели машин, перекрикивались конвоиры, его товарищи пытались переброситься несколькими словами с пленными из других камер. «Куда повезут?» – этот вопрос читался в глазах у всех. То, что им было запрещено брать с собой личные вещи, могло означать только одно – дорога для них будет в один конец.

Наконец, после долгих перекличек их погрузили в автобусы, окна которых были закрыты плотными шторками, и повезли в неизвестном направлении. Ехать пришлось недолго – уже минут через пятнадцать автобусы остановились, и им было приказано выйти. С любопытством оглядевшись вокруг, отец Любомир увидел еще человек сорок пленных солдат ВСУ. Их всех построили в одну колонну и медленно повели по улице. «В центр города ведут», – пробежал между рядами шепот. Эта новость успокоила многих – значит, не на расстрел.

И чем ближе они подходили к этому самому центру, тем больше становилось вокруг людей. Горожане стояли по обеим сторонам улицы сплошной стеной. «Фашисты! Нелюди! Бандеровцы!» – крики дончан становились все громче. В колонну пленных полетели яйца, помидоры, пустые пачки из-под сигарет и бутылки из-под воды. Большинство пленных, опустив глаза, старались не смотреть по сторонам. Но были и такие, которые шли с гордо поднятой головой. «Не прощу, никогда не прощу», – прошептал идущий рядом со священником боец. Сцепив зубы и сжав кулаки, он смотрел по сторонам внимательным, полным ненависти взглядом.

Заметив, что их снимают телеоператоры, отец Любомир улыбнулся прямо в объектив камеры – а вдруг этот сюжет покажут по телевизору, и его родные в этой толпе узнают его? Хоть так он сможет отправить весточку своей семье, что жив и здоров.

Он никогда не был в Донецке и сейчас, с любопытством оглядываясь по сторонам, не видел в этом городе ничего особенного – такой же, как и десятки других городов Украины. Ну, разве что вывесок и рекламных щитов на русском языке больше, чем обычно.

Кожура банана, угодившая отцу Любомиру прямо в голову, заставила его отвлечься от своих мыслей по поводу архитектуры украинских городов. Бросившая ее уже пожилая женщина что-то кричала, пытаясь одной рукой ударить проходившего мимо пленного. Другой рукой она прижимала к себе маленькую девочку с огромным бантом на голове. Не удержавшись, отец Любомир благословил ребенка, по привычке осенив крестом и прочитав молитву:

«Отче наш, що єси на небесах, нехай святиться Імя Твоє, нехай прийде Царство Твоє, нехай буде воля Твоя, як на небі…»

– Не разговаривать! – тут же раздался окрик идущего позади него охранника. Оглянувшись, отец Любомир улыбнулся совсем еще молоденькому пареньку, который с важным видом шагал рядом с колонной пленных, то и дело поправляя съезжающий с плеча ремень автомата. В самом конце колонны он увидел несколько поливочно-уборочных машин, которые на небольшой скорости замыкали строй пленных солдат, вымывая после них асфальт тугими струями воды.

Где-то впереди, наверное, проходил митинг. Обрывки фраз одного из выступающих донеслись и сюда:

– Они хотели захватить Донецк и пройти по улицам нашего города парадом победителей… мы не сдались… история повторяется… сегодня, как и много лет назад… наши отцы и деды… мы им такой парад устроили.

Колонна вышла на площадь. Внимание отца Любомира привлек памятник. Такого огромного памятника Ленину ему в своей жизни видеть не приходилось. Он с любопытством смотрел снизу вверх на «вождя всех крестьян и рабочих» и уже представлял себе, как будет рассказывать об этом своим старшим детям. Он помнил, с каким интересом они слушали его рассказ о терриконах и не могли поверить в то, что эти горы были насыпаны людьми почти вручную.

– Что ты в небо смотришь? Защиты у Бога просишь? Ты сюда посмотри! – казалось, что выкрикнувшая эти слова женщина ни к кому конкретно не обращалась, но отец Любомир замедлил шаг. В руках у женщины была фотография двух детей – девочки и мальчика. Их маленькие окровавленные тела лежали среди разбросанных игрушек во дворе разрушенного дома.

– Будьте вы прокляты! Убийцы!

Несколько разъяренных женщин прорвались к пленным и стали избивать их руками и бутылками с водой. Идущие по бокам колонны охранники попытались оттеснить женщин в сторону, но делали это без особого усердия, явно давая понять, на чьей они стороне. Женщина, которая держала фотографию погибших детей, вцепилась отцу Любомиру в лицо:

– Убийцы! Нелюди! Я вам глотки зубами буду грызть! – женщине казалось, что она кричит. На самом деле ее шепот слышал только отец Любомир. – Вы мне за все ответите, и никакой, слышишь, никакой Бог меня не остановит.

Наконец, конвоиры оттеснили женщин от пленных, и колонна продолжила свое движение.

Приехав в Донецк, «команда» Свята разделилась. Маллой остался «обживать» снятую ими квартиру, а священник с Черепановым сразу же направились на встречу с уполномоченной по правам человека в ДНР Оксаной Ледневой. Занимаясь освобождением пленных, Святенко старался по возможности действовать законными способами. Вот и сейчас – если есть человек, который на этой стороне занимается этими вопросами, почему бы не воспользоваться его помощью? О встрече с омбудсменом самопровозглашенной республики он договорился заранее и, подъезжая к зданию правительства, набрал его номер.

– Здравствуйте, Оксана Васильевна. Святенко беспокоит. У меня к вам просьба…

Зная, как работает служба безопасности ДНР и сколько времени может уйти на оформление пропуска в административное здание правительства, он попросил омбудсмена встретиться, так сказать, на нейтральной территории. Оставив свою «Ниву» на стоянке, они прошли к фонтану, который был расположен у самого начала бульвара Пушкина. Несмотря на то, что линия фронта проходила в 5-7 километрах отсюда, на бульваре было оживленно. Молодые мамы неспешно прогуливались с колясками в тени деревьев, детвора возилась в песочницах детских площадок, пенсионеры делились друг с другом последними новостями.

– Вот, Ваня, посмотрите, – Святенко красноречиво кивнул в сторону бульвара. – Вы когда-нибудь себе представляли, что война может выглядеть таким образом?

– Да, Сергей Александрович, я тоже об этом думал, – ответил ему Черепанов, отбивая в сторону подростков прикатившийся к нему мяч. – Самое страшное, что в этой войне на каждую сотню погибших военнослужащих приходится до тысячи гражданских лиц.

– В том-то и дело, что гибнут безоружные люди, – задумчиво произнес священник. – Странно, но мне иногда кажется, что кто-то со стороны специально подливает масло в огонь.

– Что вы имеете в виду? – с интересом спросил Черепанов.

– Вы заметили, как изменилась терминология официального Киева? Сначала людей на Донбассе, взявших в руки оружие, называли «несогласными с политикой властей», потом они стали бандитами. А теперь? Не иначе как боевики и террористы. Они как будто подталкивают их – берите взрывчатку и идите в Киев или во Львов взрывать кинотеатры, рестораны, метро… Слава Богу, хоть у этих еще мозги работают…

Святенко тяжело вздохнул и оглянулся вокруг в поисках свободной скамейки. Не ожидавший такой откровенности от Свята Иван даже не нашелся, что ему и ответить. Но потом все-таки решил воспользоваться моментом. Присев рядом, спросил:

– Сергей Александрович, давно хотел у вас спросить… Вот вы священник, молитвы читаете, службу в храме ведете. А где ваша церковь или приход? Не знаю, как это правильно называется.

Священник улыбнулся и, прищурив глаза, весело посмотрел на Ивана:

– Я, Иван Сергеевич, странствующий монах Ордена тринитариев. Слышали когда-нибудь о таком?

Увидев растерянное лицо Черепанова, с той же хитринкой в глазах продолжил:

– Был такой нищенствующий Орден монахов в Испании. Его создали в 1198 году для выкупа христиан из мусульманского плена. Его братья не имели права чем-либо владеть, поэтому, чтобы заплатить выкуп, собирали милостыню. Или сами шли в рабство, в обмен на пленного. Их девизом были слова «Троице слава, а пленным – свобода». За 400 лет своего существования Орден выкупил из плена более тридцати тысяч невольников. Кстати, одним из них был известный всем Сервантес. Если бы в 1580 году монахи не выкупили его из алжирского плена – мы бы никогда не узнали о приключениях странствующего рыцаря Дон Кихота.

Иван так и не понял – правду говорит Святенко или шутит. Но спросить у священника он ничего больше не успел, к ним подошла высокая стройная женщина лет тридцати, и Святенко поднялся ей на встречу.

– Иван Сергеевич, знакомьтесь… Это и есть знаменитая Оксана Васильевна Леднева, сестра милосердия и ангел-спаситель для многих страждущих в этой войне.

– Вот так, Сергей Александрович, и начинается канонизация и причисление к лику святых. Бросьте вы свою религиозную пропаганду.

Оксана поздоровалась со священником и протянула руку Черепанову. В строгой белой блузке и узкой, туго обтягивающей бедра юбке омбудсмен ополченцев абсолютно не был похож на ту женщину, которую Иван видел на экране телевизора.

Первые официальные обмены пленными начались зимой, и проходили они, как правило, в голой степи между крайними блокпостами ВСУ и ополченцев. Судя по всему, сам процесс обмена занимал не один час. И если все мужчины, принимавшие в нем участие, были одеты в теплый зимний камуфляж, то худенькая девушка, руководившая ими – в тоненькую, не вызывающую доверия при таких морозах курточку и белую вязаную шапочку. Ее тоненькая фигурка часто попадала в кадр операторов, снимающих сюжеты для новостных каналов, и многими воспринималась как инородное тело среди злых мужиков в камуфляже. Прошло совсем немного времени, и редко какой обмен стал обходиться без Ледневой.

Омбудсмен пришла не одна. Иван заметил, что на соседней с ними лавочке расположились два молодых парня в военной форме, которые то и дело поглядывали в их сторону.

– Сергей Александрович, я навела справки, – женщина достала из сумочки сигареты и закурила. – Да, действительно, есть такой – Мельник Любомир Петрович, 1967 года рождения, уроженец села Шумляны Ивано-Франковской области, приходской священник УПЦ Киевского патриархата. Следствие еще продолжается, но уже и так ясно, что в военных действиях батюшка участия не принимал, хотя, как и многие гражданские с той стороны, оказывал содействие армии карателей в виде волонтерской помощи.

– Я так понимаю, Оксана Васильевна, что ваше руководство не будет возражать против освобождения Мельника? – Святенко вопросительно посмотрел на омбудсмена. – Каковы будут ваши условия?

– Условия у нас все те же – или «всех на всех», или «один на одного». Ну, а чтобы обмен был уж совсем равноценный, давайте поменяем вашего батюшку на нашего.

Выбросив окурок сигареты в стоящую рядом урну, женщина достала из сумочки листок бумаги, сложенный вдвое, и протянула его Святенко.

– Вот, возьмите. Это данные на отца Феофана, иеромонаха Свято-Никольского мужского монастыря, который был похищен карателями в районе Угледара и сейчас, по нашим данным, находится в Артемовске. При желании можно за день обернуться. Выясняйте, Сергей Александрович, и если все срастется – звоните. Ну, а дальше будем действовать, как обычно.

Исходя из последних слов омбудсмена, Черепанов сделал вывод, что подобная встреча была у них не первой. Женщина встала, одернула юбку и, с улыбкой посмотрев на Ивана, попрощалась:

– Ну, что, «ослиные братья», я надеюсь, до скорой встречи?

Когда женщина и ее охрана отошли на приличное расстояние, Черепанов повернулся в сторону Святенко:

– Сергей Александрович, я не понял, за что нас только что назвали ослами?

– А я разве вам не сказал? – рассмеялся священник. – Монахи ордена тринитариев были настолько бедны, что не могли позволить себе даже ездить на лошадях. Передвигаться им разрешалось или пешком, или на ослах. Вот за это народ и стал их называть «ослиными братьями». А я смотрю, Оксана Васильевна, в отличие от некоторых, неплохо знает историю.

И снова в дорогу. Иван уже привык к такому ритму жизни. В родном Луганске, с тех пор, как он начал помогать Святенко, ему удалось побывать всего лишь пару раз. Да и то проездом. В его квартире разместилась семья, с которой дружили еще родители Ивана – уже пожилые тетя Надя и дядька Егор с выросшими детьми и внуками. Их большой дом, в котором Иван часто бывал с мамой и отцом в детстве, находился на самой окраине города и попал в самую гущу боевых действий. Узнав, о том, что большая семья Козаченковых уже больше месяца живет в подвале, Черепанов, не раздумывая, отдал ключи от своей квартиры дядьке Егору. После этого он приезжал домой пару раз, но только для того, чтобы взять кое-что из одежды. Иван, в отличие от многих волонтеров, принципиально не надевал камуфляжную форму, считая это «игрой в войнушку взрослых дядей», которым слабо взять в руки автомат. Да и небезопасно это – для любого снайпера на передовой человек в камуфляжной форме – это мишень номер один.

За окнами мелькнули домики придорожного села, рядом с которым они еще вчера коротали ночь. Кресты на металлических каркасах куполов сгоревшей церквушки сверкали на солнце яркими бликами. «Эх, не догадались вчера подсказать местным мужикам, закрыть их какой-нибудь дерюжкой. Для артиллерийского наводчика это просто подарок», – подумал Черепанов, оглядываясь на гостеприимное село. Он сидел рядом с Маллоем, который крутил баранку «Нивы» и что-то тихонько напевал. Иван прислушался.

Маллой замолчал, и какое-то время они ехали молча. Расположившийся на заднем сидении Святенко продолжал с кем-то оживленно беседовать по телефону, убеждая неизвестного собеседника позвонить в Артемовск и решить вопрос по иеромонаху Феофану как можно быстрее.

– Никита, а ты чем будешь заниматься, когда все это закончится? – спросил у парня Иван.

Тот на миг оторвал взгляд от дороги и с удивлением посмотрел на Черепанова.

– Иван Сергеевич, а вы верите, что это скоро закончится?

Черепанов на вопрос парня не ответил. Весь его жизненный опыт говорил о том, что эта так называемая антитеррористическая операция надолго. Прошло минуты две, и Никита, словно прочитав его мысли, заговорил снова:

– Если бы все зависело от нас, то война закончилась бы еще вчера. А так… Неужели не понятно? С востока идут эшелоны с оружием из России, а с запада вагоны с долларами, на которые тоже покупается оружие. А здесь мясорубка. Все они одинаковые.

Этот парень не переставал удивлять Черепанова. Еще вчера он упорно доказывал, что Майдан стоял не зря, и что если бы не Россия, то Украина уже была бы в Евросоюзе. А как он переживал, что в самые решающие дни революции не смог быть рядом со своими товарищами! И на тебе – все они одинаковые…

– Иван Сергеевич, вы же были на Майдане?

– Можно сказать, что был, – настороженно ответил Черепанов. – Я каждый день снимал там репортажи и вечером выходил с ними в эфир. А ты почему спрашиваешь?

– А вам не показалось, что с какого-то момента там все пошло не так?

– Что ты имеешь в виду?

Парень оживился. По нему было видно, что он давно искал собеседника, чтобы поговорить с ним о наболевшем.

– Ну, вот смотрите. Сначала были все мы, и было нас много. Тысячи. При этом каждый знал, что нужно делать. Потом появились люди, которые гуськом вышли на сцену и сказали – вы молодцы, но что делать дальше, мы знаем лучше вас. И они начали нами руководить. Вот я теперь все время думаю – почему именно они? Что, из десятков тысяч людей, которые в те дни стояли на Майдане, других не было?

Машину качнуло на очередном ухабе.

– За дорогой лучше следи, – раздался с заднего сидения недовольный голос Святенко. – И вообще, давайте лучше о деле. Ты, Никита, останешься в Горловке, свяжешься с Ледневой и с ее помощью будешь готовить площадку для обмена пленными. Подбери открытое место за городом, чтобы просматривалось со всех сторон и было подальше от блокпостов. Детали обсудим по телефону. Ну, а мы, Иван Сергеевич, едем в Артемовск вызволять отца Феофана.

А вот отец Феофан вызволяться не хотел. Невысокого росточка, с худенькой шейкой и жиденькой бородкой на бледном, усеяном рыжими веснушками лице он был похож на задиристого петушка, который только что получил хорошую трепку от свого старшего собрата. Синяк под левым глазом являлся убедительным тому свидетельством. Черная монашеская ряса от грязи и пыли превратилась в серую, а ворот выглядывающей из-под нее когда-то белой сорочки, наоборот, стал черным. Но Черепанова больше удивило то, что отец Феофан был босой – грязные ступни ног выглядывали из-под штанин постоянно съезжающих вниз брюк.

– Никакому обмену я не подлежу и никуда отсюда не поеду, – заявил иеромонах, как только переступил порог кабинета следователя СБУ, где его ждали Святенко и Черепанов. – Ибо не гоже менять гражданское лицо, коим я и являюсь, на воина.

– Ну вот, я же вам говорил, – развел руками офицер СБУ. – Этим своим «ибо» он здесь уже всех заколебал.

– Не злословь, ибо сказано в Святом Писании… – тут же встрепенулся монах.

– Да помолчи ты, в конце концов, – отмахнулся от него военный, как от надоедливой мухи, и повернулся к Святенко:

– Как же я вам его отдам, если следствие по нему еще продолжается?

– А в чем его обвиняют? – спросил молчавший все это время Черепанов.

– А вот пусть вам батюшка про свои подвиги сам и расскажет, – предложил следователь, устраиваясь поудобней на жестком стуле. – А я в очередной раз послушаю. Может, чего нового еще услышу.

Обитель иеромонаха Феофана – Свято-Никольский мужской монастырь, находилась в Никольском, небольшом селе, через которое проходила дорога на Волноваху. Несколько дней подряд по этой автомагистрали шла переброска военной техники, которую так ждали бойцы ВСУ под Донецком. Счет шел на минуты. Кольцо окружения, в которое попал город, должно было сомкнуться в строго назначенное время. И вот однажды очередная колонна грузовиков остановилась – на дорогу вышел молодой священник, который в одной руке держал Библию, в другой – медный крест. Иеромонах Феофан, а это был именно он, читал молитвы и призывал воинов одуматься, вернуться домой и не участвовать в кровопролитии. Сначала с ним попытались просто поговорить. Потом, взяв под руки, перенесли на обочину дороги. Один раз, второй. Но батюшка упорно возвращался на свое место и, раскинув в стороны руки, вырастал перед очередным грузовиком или бронетранспортером, как гриб после дождя. И так весь день.

В очередной раз он остановил колонну одного из добровольческих батальонов, бойцы которого с «московским попом» церемониться не стали. Избив отца Феофана до полусмерти, они раздели его, затолкали в рот его же скуфейку и привязали к дереву в ближайшей лесопосадке. Спасибо местным ребятишкам, которые через двое суток нашли уже еле живого батюшку и позвали взрослых. Те выходили его и хотели отвезти в обитель – благо, рядом, но отец Феофан заупрямился. Как только начал вставать и самостоятельно ходить, вновь вышел на дорогу. В разорванной рясе, босой, с еще не зажившими ранами на лице он опять становился перед колонной, закрывал глаза и, раскинув в стороны руки, разбитыми губами бормотал молитвы.

«Тебе, Господи Боже мой, главу мою преклоняю, и во исповедании сердечном вопию: согреших, Господи, согреших на небо и пред Тобою, и несмь достоин просити от Тебе прощения; но Ты якоже блуднаго сына, помилуй мя…»

Лишился ума человек, да и только. Это, наверное, его и спасло. Весть о сумасшедшем батюшке быстро разнеслась по округе. Местные жители его подкармливали, солдаты, прогоняя с дороги, периодически били, но уже не так жестоко. В конце концов за ним приехали местные полицейские, затолкали в машину и отвезли в Угледар. И все бы ничего, может быть, подержали бы и выпустили, но на допросах отец Феофан сначала проклял и предал анафеме все руководство страны, назвав их источником всех бед Украины и «исчадием ада», а потом и вовсе призвал Господа освободить народ от лукавого. И хоть он не называл ни одного имени, полицейские, от греха подальше, передали иеромонаха Феофана в СБУ – пусть там разбираются с этим сумасшедшим. Вот так батюшка и стал сначала сепаратистом, а потом и вовсе – организатором государственного переворота. Одна беда – этот полусумасшедший монах не подписал ни одного протокола допросов, а без этого в суде к любому прокурору могут быть вопросы. Вот и начали гонять отца Феофана от одного следователя к другому. Из Угледара его направили в Краматорск, потом в Славянск, наконец, перевезли в районное управление СБУ в Артемовске, где он и застрял на долгие месяцы.

– Ежели пред тобой супостат какой, позарившийся на отчий дом и родную землю – рази его нещадно, не раздумывая и не сомневаясь в своей правоте. Ежели перед тобой иноверец какой, словом и делом поправший твою веру – гони его с родимой землицы, сколько есть сил и мочи, на помощь Господа нашего уповая. Ибо к праведным деяниям Он всегда нас призывает, направляет и поддерживает. Но когда пред тобой тварь Божья одной крови и одной веры с тобой, остановись, неразумный, усмири свой гнев праведный и протяни такому же неразумному длань свою, раскрой объятия свои для сестер и братьев своих, ибо все мы грешные в этом мире и на этой земле. Аминь.

Отец Феофан выдохнул это на одном дыхании, ни к кому особо не обращаясь, три раза перекрестился и начал бить поклоны. «Да, – подумал Черепанов, – я представляю, как это все выглядело на дороге. Особенно ночью. Удивительно, что после этого он еще живым остался».

– Растудыттебятудыт, – выругался следователь. – И вот так уже второй месяц. Слушать этого праведника уже нет никаких сил. Разбирайтесь с ним сами, а я пойду с начальством поговорю – как с этим божьим созданием дальше быть.

Он встал и, бросив злой взгляд на монаха, вышел. Отец Феофан поднял голову и впервые за все время посмотрел на своих собеседников. Судя по беглому взгляду, которым он удостоил Черепанова, тот его особо не заинтересовал. А вот Святенко, который, как всегда, был в своей серой рясе, внимание монаха к себе привлек гораздо больше.

– А вас, отче, я знаю, – с почтением произнес отец Феофан. – Вы Свят – однорукий священник, который помогает в этой войне сиротам, страждущим и заблудшим душам.

Увидев удивленные глаза Святенко, он продолжил:

– Не удивляйтесь. Я в этих застенках давно, а весть о добром деле всегда опережает того, кто его творит. Братья по несчастью часто вспоминают ваше имя, в помыслах своих жаждут оказаться среди вызволенных вами.

Монах поддернул сползающие без ремня штанины брюк и, подойдя к столу, тяжело опустился на стул. По всему было видно, что чувствует себя он не очень хорошо – скулы на худом лице заострились, а тело тряслось в мелком ознобе.

– Захворал я малость, – как бы оправдываясь за свою слабость, произнес он. – Но эта напасть ненадолго. Ибо все непосильное можно осилить, веруя в Господа нашего Всемогущего.

При этих словах перекрестился не только отец Феофан, но и Святенко. Черепанов уже начал привыкать к манере общения иеромонаха, а точнее, к тому, что почти в каждом предложении тот поминает Бога. Иван подошел к Феофану и, не спрашивая у того разрешения, приложил к его лбу руку. Как он и предполагал, лоб оказался горячим.

– У нашего героя температура под сорок, – сказал он, повернувшись к Святенко. – Пойду, посмотрю, что у нас в аптечке есть для такого случая.

– Иван Сергеевич, в багажнике среди вещей должны быть кроссовки Маллоя, – бросив взгляд на босые ноги иеромонаха, попросил его Святенко. – Отцу Феофану будут в самый раз. Ну, а мы тут пока поговорим, так сказать, по-братски.

Черепанов вернулся минут через пятнадцать. Стараясь не мешать разговору двух святых отцов, он поставил на стол термос, бросил к ногам Феофана старые кроссовки Маллоя, а сам принялся рыться в походной аптечке, пытаясь найти что-нибудь жаропонижающее.

– При всем уважении к вам, я не хочу, чтобы меня меняли на отца Любомира, – продолжая, по-видимому, беседу, сказал иеромонах. – И не потому, что он отступник. Рано или поздно, но за этот грех предстанет он перед Всевышним, и воздастся ему за содеянное в полной мере. А сейчас что ж? Снимите вы оковы с него, вернется он домой, обнимет деток своих, а потом опять начнет разжигать пламя братоубийственной войны. Ибо сказано в Писании, нет ничего, что может остановить агнца, если он верует. А отец Любомир верует. Свято верует в то, что творит добро, и благословляет на это других, не ведая, что благословляет на убийство. В нем мирское взяло верх над христианским. Нет благословления для тех, кто участвует в братоубийственной войне. Я же прошу, чтобы Господь вразумил всех, кто взял в руки оружие.

Отец Феофан встал, перекрестился и опять начал бить поклоны. Покачнувшись, он чуть не упал. Подоспевший Черепанов подхватил батюшку и усадил на стул.

– Вот, отец Феофан, выпейте, – Иван протянул ему несколько таблеток и крышку термоса, наполненную теплой водой. – Вы нужны нам сильным и здоровым.

– Правильно Иван Сергеевич говорит – вы, отец Феофан, нам нужны. Хватит тут рассиживаться, нужно и о других страждущих подумать. Отдохнете недельку-другую и будете мне помогать, – Святенко говорил это как о давно решенном вопросе, но Иван почувствовал, что это решение он принял только сейчас, услышав его последнюю фразу.

Услышал его и отец Феофан. Он задумчиво посмотрел на Святенко, но возражать на этот раз не стал. Взяв из рук Ивана крышку термоса с водой, он потянулся к таблеткам, которые небольшой горкой лежали на столе. Пил он их по одной, склонив голову набок и долго присматриваясь к каждой из них. При этом он опять стал похожим на маленького петушка, выискивающего в россыпи зерен самое вкусное.

Помещение медицинского изолятора в районном управлении СБУ отличалось от других камер, в которых содержались задержанные, только старой табличкой с надписью «Медпункт». А в остальном все те же узкие нары, все тот же грязный умывальник и вонючая дырка в полу, заменяющая унитаз, и такое же зарешеченное окошко под самым потолком камеры. И только то, что этот так называемый «медпункт» был рассчитан на содержание четверых задержанных, делало эту камеру номером «люкс» для всех остальных «сидельцев», месяцами ожидающих своей участи в забитых по десять, а то и по пятнадцать человек камерах. Святенко удалось договориться со следаком, чтобы эту ночь отец Феофан провел в медизоляторе. Снабдив его термосом с горячим чаем и противовоспалительными таблетками, они попрощались с батюшкой до следующего утра.

Все оставшееся время прошло в бесконечных переговорах с руководством СБУ в Киеве, без которого местные военные и шага ступить не могли. Но их тоже можно было понять – приехали двое гражданских забирать подследственного и, главное, кого?! Посягнувшего на самое святое – честь и достоинство президента. Но Святенко знал, как работает бюрократический аппарат в этой стране, и поэтому многие вопросы, связанные с обменом двух священников, решил еще в Киеве. Все упиралось в местного следователя военной прокуратуры, который потребовал письменное распоряжение на освобождение подследственного из-под стражи.

– Нет, ну, а вы как хотели? – разведя руки в стороны, удивленно спрашивал у них подполковник. – Дело внесено в государственный реестр, занимается им не обычная, а военная прокуратура, и тут на тебе – освободить. А на каком основании, позвольте полюбопытствовать? Ибо сказано в инструкции…

На этом месте следователь осекся, как бы прислушиваясь к тому, что он только что сказал, и внимательно посмотрел на еле сдерживающих смех Святенко и Черепанова. В конце концов не выдержал и рассмеялся сам.

Письменное распоряжение об освобождении иеромонаха Феофана из-под стражи он получил по факсу часа через два, когда уже закончился рабочий день и не было даже надежды дождаться из столицы хоть какой-то ответ. Сделав несколько копий документа, подполковник аккуратно сложил их в несколько раз и спрятал во внутренний карман кителя. Перехватив удивленный взгляд Черепанова, поднял вверх указательный палец и, явно копируя отца Феофана, произнес:

– Ибо никто не знает, чем закончится завтра этот ваш обмен. Если что-то пойдет не так, кто будет стрелочником, и ежу понятно. А так мне спокойней будет.

Утро началось опять с телефонных переговоров. Черепанов разговаривал с Маллоем о месте обмена, Святенко с Холод о составе и количестве лиц сопровождения, подполковник с начальством о представителях со стороны Украины. Услышав, что таким представителем будет не он, следователь вздохнул с облегчением и заметно повеселел. Время уже близилось к обеду, а они так и толкались возле своей «Нивы» во дворе районного управления СБУ. Ждали опергруппу, которая будет сопровождать их к месту обмена и, как сказал подполковник, «…обеспечивать прикрытие и общее оперативное руководство операцией». Святенко никогда не нравилось излишнее внимание со стороны спецслужб к такому деликатному делу, как обмен военнопленными, но участие силовиков в обмене священников было одним из условий Киева.

Когда микроавтобус с оперативниками въехал во двор и из него вышел их командир – Святенко улыбнулся и сделал к нему шаг навстречу.

– Андрей! Ну, слава Богу! А я боялся, что опять пришлют какого-нибудь толстомордого помощника с неограниченными полномочиями и неуемной фантазией, – Святенко и немолодой уже майор крепко пожали друг другу руки.

Черепанов, который до этого уже принимал участие в нескольких обменах, тоже знал этого майора и нескольких бойцов из его группы. Военные выполняли свою работу четко и грамотно, но при этом всегда прислушивались к мнению членов группы Святенко. Вот и сейчас, не тратя время на разговоры, они разложили на капоте машины карту и склонились над ней, изучая местность вокруг точки обмена, которую предложил Маллой. Даже беглого взгляда на извилистые линии дорог и голубые пятна водоемов было достаточно, чтобы оценить вариант, предложенный парнем. Ни одной «зеленки», ни одного террикона и промзоны рядом – прямая дорога в чистом поле, соединяющая два шахтерских города – Горловку и Дзержинск. Правда, чтобы попасть туда, им нужно сделать небольшой крюк через Константиновку, но зато неспокойный и многолюдный Майорск остается в стороне. Позвонив Маллою и еще раз уточнив время встречи, Святенко вопросительно посмотрел на майора. Тот поднял вверх согнутую в локте руку и покрутил над головой кистью – «Взлетаем», знак, понятный любому спецназовцу. Перед тем, как занять свое место в машине, отец Феофан повернулся лицом к зданию управления СБУ и осенил его троекратным крестом. Стоящий у входа подполковник снял фуражку и тоже перекрестился.

– Ну, вот и попрощались, – ни к кому не обращаясь, сказал иеромонах. – Хороший человек, добрый. Только сам не ведает, что творит, ибо живет без духовного окормления.

На месте они были часа через полтора. Остановив машины на небольшом, но хорошо видном издалека пригорке, майор дал команду своим бойцам, и они рассредоточились вокруг, слившись с уже пожелтевшей стерней придорожного поля. Черепанов с майором не успели даже выкурить по сигарете, как со стороны Горловки показалось несколько быстро приближающихся машин. Метрах в двухстах они остановились, два человека вышли и направились в их сторону. «Мужчина и женщина. Гражданские. Ведем», – пискнуло в переговорном устройстве командира спецгруппы.

– Никак сама Оксана Васильевна пожаловала, – произнес Святенко, всматриваясь в приближающихся к ним людей. – Ну да, а рядом наш парнишка.

Он кивнул майору и пошел навстречу Маллою и Оксане Ледневой. Минут через пять они встретились посреди участка дороги, пожали друг другу руки и о чем-то оживленно заговорили. «Та сторона просит разрешения на видеосъемку», – голосом одного из бойцов пискнула рация командира спецназовцев. Черепанов не успел спросить у майора, каким образом его бойцы узнали содержание разговора между переговорщиками, его внимание отвлек Святенко. Взмахнув рукой, он резко повернулся и быстро направился в их сторону.

– Что-то пошло не так, всем готовность номер один, – тут же прореагировал на ситуацию майор.

Подошедший Святенко их успокоил:

– Оксане Васильевне вдруг захотелось снять процесс обмена на видео, а я с детства не люблю фотографироваться. Поэтому, Иван Сергеевич, нам придется поменяться ролями – я останусь здесь, а вы пойдете вместе с отцом Феофаном.

На груди майора опять пискнуло переговорное устройство: «Справа на полвторого – на проселочной дороге две машины».

– Поторопитесь, Ваня, – с тревогой попросил его Святенко.

Иван и рад был бы поторопиться, но кроссовки Маллоя оказались отцу Феофану великоваты. Почти не отрывая ног от земли и опять придерживая сползающие под рясой штанины брюк, иеромонах двигался по дороге, как на лыжах. Видно, и сам поняв всю комичность своего положения, отец Феофан наклонился и, сняв кроссовки, прижал их к груди, как самое дорогое, что есть в его жизни.

– Благостно-то как, тихо. Давно я не слышал такой тишины, – мечтательно произнес батюшка, поворачиваясь в сторону Черепанова.

Иван хорошо знал технологию обмена и сейчас, чувствуя на себе взгляды как минимум двух снайперов, беседовать с иеромонахом о природе ему не хотелось. Бесцеремонно развернув отца Феофана в сторону уже ожидающей их группы людей, он тихонько подтолкнул его вперед:

– Давайте поторопимся, батюшка. У нас с вами еще будет время поговорить.

Пока выполнялись неизбежные в таких случаях формальности – сверка личных данных, фотографий и подписание протокола передачи, отец Феофан стоял рядом и с интересом рассматривал незнакомых ему людей. Так и не увидев среди них никого в церковном облачении, он повернулся к Черепанову и с интонациями обиженного ребенка произнес:

– Вы меня все-таки обманули. Я не вижу здесь брата по вере, а вижу одних воинов.

С этими словами отец Феофан развернулся и медленно пошел назад. Никто из участников обмена не ожидал такого поворота событий. Первым спохватилась омбудсмен.

– Э нет, святой отец! Так не пойдет. – Она догнала иеромонаха и, приобняв его за плечи, решительно развернула в обратную сторону. – Здесь я командир. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, прямо шагом марш!

* * *

Отец Любомир, взяв свой пакет с вещами, шагнул в сторону Черепанова и Маллоя и, словно не веря в свое освобождение, оглянулся. Омбудсмен ополченцев что-то терпеливо объясняла отцу Феофану, настойчиво показывая в сторону ожидавших их автомобилей. Батюшка, словно и не слыша ее уговоров, замер на месте, прижимая к груди все те же грязные кроссовки. Затем он освободил одну руку и трижды осенил крестом стоящих как бы за невидимой чертой отца Любомира, Черепанова и Маллоя. Его губы при этом шевелились, наверное, в словах молитвы.

«Еще молимся Господу Богу нашему о еже вси распри, раздоры, разделения, вражду и злобу всеконечно в державе нашей истребити, тишину же народу нашему даровати и миром вожделенным нас оградити, рцем вси: Господи, услыши…».

 

Глава 6. Родненький, не уходи!

Ключ застрял основательно. Мало того, что он не хотел проворачиваться ни в одну, ни в другую сторону, так еще и не вытаскивался из узкой щели замка. Казалось, что этот ржавый кусок металла сцепил челюсти на своей добыче и сейчас проглотит ее. Отступив на шаг от двери, Иван посмотрел на свои руки. Пальцы были покрыты глубокими ссадинами и кровоточили. Он не помнил, сколько времени ушло на попытку открыть этот дурацкий замок. Час? Два? Неужели и на этот на раз у него ничего не получится?

Противный комок спазмом сдавил горло, стало трудно дышать. Иван понял, что еще секунды – и потеряет сознание. Рванувшись к двери, он из последних сил надавил на нее плечом, но старые с облупившейся краской доски выдержали и этот удар. Его тело медленно сползло вниз. Зацепившаяся за сучок нитка старенького свитера натянулась, как струна, и беззвучно оборвалась. «Мама будет ругать за то, что порвал свитер», – подумал Иван. От бессилия по его щекам потекли слезы. Темный клубок чего-то липкого окутал его с ног до головы и, приподняв над землей, стал медленно удаляться в сторону чернеющего на горизонте леса. И в это время дверь открылась. На пороге в полоске яркого света стояла мама. Она долго всматривалась в темноту двора, а потом негромко кого-то позвала. «Сынок, пора домой!» – услышал Иван, все дальше и дальше удаляясь от нее. «Мама, я здесь!» – попытался крикнуть он, но вязкая темнота, словно в воронку, стремительно рванулась в его открытый рот и липкими щупальцами сдавила ему грудь.

Проснувшись, Иван еще долго лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к громким ударам своего сердца. Рядом, уткнувшись в его плечо, тихо посапывала Ольга. Осторожно отодвинувшись от нее, Черепанов приподнялся и, почувствовав на губах привкус соли, провел рукой по лицу. Ладонь была мокрая от слез. Поняв, что заснуть уже вряд ли удастся, Иван взял куртку и тихонько направился в сторону, где тускло горела лампочка шахтерской коногонки. За столом дежурной медсестры, положив под голову какую-то потрепанную книжку, дремала баба Шура. Когда Черепанов проходил мимо, она встрепенулась, подняла голову и полусонным голосом уставшего человека прошептала:

– Ты куда в такую рань, Ваня? Подремал бы еще чуток. В кои-то веки тишина.

Не дожидаясь ответа от Черепанова, она поправила пуховый платок, которым были укрыты ее плечи, и снова закрыла глаза. Стараясь не шуметь, Иван поднялся по ступенькам на первый этаж больницы и направился к выходу, где рассчитывал найти Виктора – бессменного сторожа больницы, который в последнее время стал называть себя часовым. Да оно, собственно, так и было. Когда этот человек спит – для всех было загадкой. Сутки напролет его горбатенькая, да еще и на костылях фигура маячила у входа в больницу. Днем он был кем-то вроде диспетчера – если хочешь кого-то найти, спроси у Виктора. Ну, а ночью, закрыв на первом этаже все двери, он занимал место в вестибюле и не спускал глаз с входных дверей. «Война, братка, такая штука, – любил вслух порассуждать Виктор. – С ней, понимаешь, шутить не надо. Особенно нам. Мы ж, понимаешь, на самом передке обороны. Глядеть надо в оба».

Судьба с Виктором обошлась сурово. Поставленный в детстве диагноз – церебральный паралич – был для парня, можно сказать, приговором, но Виктор не сдался. Рано потеряв родителей, он не стал маячить в городских переходах с протянутой рукой, а начал работать. Выбрав оживленный участок дороги, раздавал рекламные проспекты и газеты, продавал изоленту и рабочие перчатки водителям. У многих из них этот парень на костылях вызывал, кроме чувства сострадания, еще и уважение. Дом, в котором жил Виктор, попал под ракетный удар одним из первых. Парня контузило, и соседи на руках принесли его в ближайшую больницу, думая, что несут уже труп. Немного подлечившись и поняв, что идти ему больше некуда, Виктор остался в больнице.

Вот и сейчас, прислонив костыли к стене, «часовой» сидел у открытого окна и вслушивался в предрассветную тишину.

– Что, братка, не спится? – спросил он у Черепанова. Иван присел рядом и достал пачку сигарет. Закурив, он задумчиво посмотрел на Виктора, который, обрадовавшись ночному собеседнику, принялся рассказывать ему очередную историю из своей жизни. Изредка, чтобы не обидеть парня, кивая в ответ, Иван стал вспоминать приснившийся ему сон. Хотя, что тут вспоминать? Эта старая дверь снится ему уже не в первый раз, и как он ни пытается ее открыть – сделать этого ему никак не удается. То он не может найти ключ, то замка не оказывается на месте. Однажды все, казалось, срослось – и ключ в кармане быстро нашелся, и замок оказался на месте, только вот отверстия для ключа в этом замке не оказалось.

Сегодня он уже почти открыл этот проклятый замок! Слышно было, как внутри него несколько раз что-то щелкнуло. Казалось еще один оборот и… что-то черное и липкое хватает его сзади за плечи и уносит все дальше и дальше от заветной двери. Сон постоянно прерывался в этом месте, и Черепанову оставалось только гадать, что скрывается за этими старыми сучковатыми досками. Оказывается – дом, в котором он вырос, его родители. В его ушах вновь раздался голос мамы, который в этом странном сне звал его домой.

– Вот такие дела, братка. Что ты на это, как военный человек, скажешь? – вопрос Виктора заставил Черепанова вернуться на грешную землю.

– Ну, не знаю, – абсолютно не понимая, о чем идет речь, промямлил он. – Здесь нужно все хорошенько обдумать.

– Что тут думать! – Виктор вскочил и, подхватив свои костыли, заковылял к центральному входу. Вернее, к тому месту, где он когда-то был. Разорвавшийся невдалеке боеприпас, скорее всего мина сто двадцатого калибра, разнесла своими осколками стеклянный вестибюль больницы, что называется, в пух и прах.

– Вот сюда нужны листы фанеры, желательно большие и толстые, а здесь можно закрепить деревянный брус и обшить все досками, – Виктор энергично размахивал одним из костылей, указывая им в сторону уже начавшего ржаветь покореженного каркаса дверей. Оказывается, последние минуты их «разговора» он делился с Иваном своими планами по ремонту центрального входа больницы.

– Все это, Витя, ерунда, – Черепанов подошел к парню и, остановившись рядом с ним, огляделся. – Прилетит еще один «подарок» с той стороны, и разлетится твоя фанера в разные стороны, как одуванчик на ветру. Сюда нужны мешки с песком и желательно в несколько рядов.

Поговорив с Виктором еще несколько минут и пообещав ему раздобыть уже в ближайшее время мешки, Черепанов, накинув на плечи куртку, вышел на улицу. Лето уже было на излете, и в оттенках неба появилась та прозрачность, которую можно видеть только осенью. Где-то за горизонтом начинало полыхать пламя утренней зари. Ее первые лучи сначала робко, а потом все уверенней прорезали остатки ночных сумерек, заставляя их прятаться за высокими стенами городских домов или за крутыми склонами терриконов. Редкие голуби, гомон которых раньше не давал покоя любителям понежиться в утренней прохладе городских квартир, перелетали в поисках крошек от одного дома к другому.

Уже по привычке Черепанов прислушался. Где-то далеко на востоке «работала» тяжелая артиллерия. Выстрел – и секунды через три-четыре взрыв. Выстрел – взрыв. Выстрел – взрыв. И так по многу раз. «А баба Шура говорила, что сегодня тихо», – вспомнил он слова дежурной медсестры в подвале больницы. И как бы в подтверждение его мыслей где-то на другом конце города послышались завывания «Града».

Позади себя Черепанов услышал шаги, и ему на плечо легла рука Ольги. Она остановилась рядом и, как потревоженная птица, повернула голову в сторону доносившихся звуков выстрелов.

– Похоже, бьют с «Восточного». Господи, ну когда же это закончится! Если пойдет «ответка», мы и сегодня из подвала носа не высунем, – в ее голосе явно были слышны нотки раздражения и тревоги.

– Не думаю. Они что, не видят, откуда «Град» работает? Да и разведка у них чуть ли не в каждом районе, – Черепанов повернулся в сторону Ольги.

Эту женщину он знал уже лет пять. Они познакомились, когда Иван отпраздновал свой пятидесятилетний юбилей, а возраст Ольги только подбирался к отметке сорок. Их случайная встреча произошла в этой же больнице, где она работала участковым врачом, а он пришел к ней на прием в роли простуженного больного. Обычно в таких случаях Черепанов обходился народными методами – банькой с крутым парком да хорошим чаем с медом или малиновым вареньем. Но только не в этот раз. Банька не помогла, а к больному горлу прибавился еще и противный кашель, от которого болела вся грудь. С мыслями о возможном воспалении легких Черепанов и направился в свою районную поликлинику. Не зная часов приема больных участковым терапевтом, он пришел, что называется, наобум и застал врача, уже одевающего пальто. При этом женщина говорила по телефону с каким-то Алексеем и просила его не вставать с постели до ее прихода, тем более что она уже спешит к нему. Мельком взглянув на Ивана, который хотел закрыть за собой дверь, она поставила на стол свою сумочку и, сняв пальто, направилась к умывальнику.

– Снимайте свитер, я хочу вас послушать.

Черепанов так и не понял, что с ним произошло. Обычно в таких случаях решения принимал всегда он. Но на этот раз вместо того, чтобы уйти, он безропотно снял свитер и повернулся лицом к своему «командиру».

– Дышите…. Не дышите… – при этих словах врач, которая сосредоточенно вслушивалась в его хрипы, подняла глаза и посмотрела на Черепанова. Иван не знал, сколько времени прошло, а команды «дышите» так и не поступало. Да это было и неважно. Он готов был не дышать хоть вечность, лишь бы видеть глаза этой женщины. На щеках у врача появился яркий румянец, она быстро отвернулась и со словами «одевайтесь» начала выписывать ему направление к рентгенологу.

Ну, а дальше… Иван, в знак благодарности за оказанное ему внимание, предложил подвезти врача домой. Она сначала отказалась, но потом, наверное, вспомнив свое обещание скоро приехать к некоему Алексею, согласилась. Уже по дороге выяснилось, что Алексей – это ее сын, и что ему всего лишь восемь, и что живут они с ним вдвоем, и что ее мама на этот раз приехать не смогла, и бедный ребенок один-одинешенек, с температурой под сорок.

Прошло время. Выздоровел и Алексей, и Черепанов, более того – они стали друзьями. А вот кем они стали друг для друга с Ольгой – он тогда так и не понял. Считая, что жизнь научила его разбираться в людях, он почувствовал, что любит эту женщину и, более того, узнав, что она беременна – готов был сделать ей предложение. Однажды, поддавшись очередному порыву, Иван среди бела дня бросил работу, купил кольцо, огромный букет роз и примчался к себе домой, где его должна была ждать Ольга. Но квартира оказалась пуста. Пустым был и стаканчик в ванной комнате, в котором всегда стояла ее зубная щетка. О женщине, с которой он прожил здесь почти два месяца, ничто не напоминало. Кошка, которая гуляет сама по себе, в очередной раз проявила характер.

С тех пор они встречались несколько раз. Ивана прежде всего волновала судьба их будущего ребенка. И однажды, встретив Ольгу, он напрямую задал ей вопрос: «Почему?». А в ответ услышал:

– Не будет у нас ребенка, Ваня. Прости, но так получилось. Я хоть и врач, но ничего сделать не смогла. Такое бывает…

А потом началась война. Когда Иван организовывал выезд сотрудников своей компании в Харьков, он позвонил Ольге. Но та, поблагодарив его за заботу, сказала, что сына она уже давно отправила к маме в Нежин и что вечером сама выезжает туда же. На том и попрощались…

На этот раз в город Черепанов попал с миссией Красного Креста. Заручившись поддержкой ООН, международный комитет начал организовывать доставку гуманитарных грузов на юго-восток Украины. С самого начала этой деятельности сотрудники миссии столкнулись с массой непредвиденных трудностей. Разве могли себе представить ее руководители в Женеве, что колонна машин, движение которых было согласовано на самом высоком уровне, может быть остановлена каким-то капитаном с непонятными нашивками на камуфляже и гранатометом в руках? Или что очередной командир очередного блокпоста в наглую начнет требовать взятку за возможность беспрепятственного проезда колонны? Вот тогда и было принято решение привлечь к этому делу волонтеров, особенно тех, кто хорошо ориентируется в обстановке на месте. Официально они не входили в состав миссии, но их машина встречала колонну Красного Креста на западной границе Украины и сопровождала ее до крайнего блокпоста украинской армии, где эстафету перехватывали волонтеры из группа Свята.

В этот раз грузовики миссии доставили помощь для пяти тысяч человек. Это было продовольствие, теплые вещи, гигиенические наборы и инсулин для больных диабетом. Черепанов сразу оценил методы работы сотрудников миссии, которые не отказывались от помощи городских или районных властей, но при этом доставленный ими груз отдавали непосредственно в руки только тем, кто в нем нуждался. В крайнем случае передавали его напрямую в больницы или специально созданные для этого центры.

Однажды, приехав в очередную больницу города, Иван, как всегда, принялся помогать с разгрузкой гигиенических наборов и коробок с инсулином. Работа продвигалась быстро. Медицинский персонал больницы выстроился в длинную цепочку и передавал относительно не тяжелые ящики друг другу. Работа уже подходила к концу, когда Черепанов услышал женский смех, показавшийся ему очень знакомым. Спрыгнув с кузова машины, он взял несколько коробок и пошел вдоль цепочки, внимательно всматриваясь в лица. Ольгу он заметил издалека. Увидев Ивана, она замешкалась и чуть не уронила пакет с лекарством.

– Ты как здесь оказалась? Ты же уехала к маме в Нежин еще в начале лета?

– Уехала… Но понимаешь… Это долгая история. В общем, я вернулась, Ваня.

Ольга передала очередной пакет своим подругам и сделала шаг ему навстречу. Растерявшийся Иван так и стоял с коробками в руках, не зная, что делать дальше.

– Давай, родненький, я тебе помогу.

От этих слов Черепанова словно обдало жаром. Оказывается, на этом свете есть человек, которому он не просто «родной», а «родненький». Ольга взяла у него верхнюю коробку и как-то виновато улыбнулась.

– Ты прости меня, Ваня, за тот случай. Понимаешь, не поверила я тебе тогда и сделала большую глупость, – она повернулась и медленно пошла в сторону больницы. – Потом и хотела вернуться, но испугалась.

В это время Черепанова позвали. Разгрузка была закончена, и нужно было ехать по другому адресу.

– Оля, мне нужно уезжать, но вечером я обязательно вернусь. Где тебя можно будет найти?

– А что меня искать, Ваня? Как начались обстрелы, мы все в этой больничке и живем. Дома ведь таких подвалов нет.

И он вернулся. Это было ровно неделю назад. Уже закончила свою работу миссия, уехал и Свят с Маллоем. Прощаясь, священник внимательно посмотрел на Черепанова:

– Решай сам, Ваня. Я тебе верю – если останешься, то без дела сидеть не будешь. А тех, кто нуждается в твоей помощи, в этом городе предостаточно.

С этими словами Святенко отступил от него на шаг и перекрестил.

– Храни тебя Бог, Ваня. Будет Господу угодно – еще встретимся.

За спиной Ивана и Ольги раздались голоса. Больница просыпалась. На крыльце показалась группа женщин, каждая из которых держала в руках небольшую хозяйственную сумку. Иван уже знал, что в таких сумках жители окруженного войсками ВСУ города постоянно носят с собой документы, деньги, лекарства и небольшой запас еды, так как никто из них не знает, что будет с ними в следующую минуту. Вслед за женщинами на крыльцо вышли старики и дети. Все хотели погреться на солнышке после холодного подвала.

Анна Сергеевна, главный врач больницы, распорядилась перенести лежачих больных в подвал после первых налетов авиации. Никто не хотел верить в то, что целью украинского штурмовика была именно больница, но выпущенная с него ракета разорвалась как раз между школой и больницей. Хорошо, что все это случилось летом, когда в школе не было детей. Осколками в здании повыбивало все окна, повредило крышу. Разгоревшийся в одном из классов пожар потушили приехавшие на вызов пожарники. Больнице досталось больше. Ладно бы только окна, но огромный осколок, влетевший в самую середину трансформаторной будки, оставил больничный корпус и все подсобные помещения без электричества.

Когда гул самолета затих где-то высоко в небе и люди пришли в себя – нашли убитых. За углом больницы кричала женщина – мать погибшего подростка, которого она приводила на прием к врачу. А Верочку, молоденькую санитарку хирургического отделения, нашли только через несколько часов – взрывной волной ее отбросило в дальний угол подсобного помещения, а упавший шкаф проломил девушке череп, не оставив несчастной ни малейшего шанса.

После этого налета Анна Сергеевна быстро распределила просторный подвал между отделениями, выделив самый сухой угол для грудничков. Так в больнице называли только родившихся детей, от которых отказались их мамаши. А таких деток на попечении Сергеевны, как называли между собой главврача сотрудники больницы, было восемь. Больные, которые на тот момент находились в стационаре, отнеслись к такому решению с пониманием. Поддержал свою Сергеевну и медперсонал. Все думали, что в этом подвале они проведут пару ночей, а там все вернется на круги своя. Но жизнь распорядилась иначе. Ночные обстрелы города украинской артиллерией участились настолько, что горожане стали забывать, когда они в последний раз спали спокойно. Сначала некоторые сотрудники, живущие в этом районе, вынуждены были оставаться ночевать в подвале на свободных койках. Потом здесь появились их дети и родственники, а потом…

А потом больница стала временным домом для многих жителей района, которые в одночасье очутились на улице. Пожилые люди, у которых просто не было физических сил быстро прятаться в убежище, жили в подвале неделями. Те, кто помоложе, каждое утро поднимался наверх и помогал медперсоналу по хозяйству, некоторые торопились на работу. Это было невероятным, но в осажденном городе продолжали торговать остатками продуктов магазины, на последних запасах муки держались хлебозаводы, с большими сложностями и перебоями, а зачастую и под обстрелами, работали городские службы.

– Ну что, Ваня, попьем чайку и за работу? – Ольга подняла голову и снизу вверх, как тогда на приеме, посмотрела на Черепанова.

В начале лета, приехав к маме в Нежин, она решила обустраиваться здесь основательно. С директором соседней школы договорилась о переводе в нее сына, а заодно решила и проблему своего трудоустройства. Школьная медсестра ушла в декретный отпуск, и появление Ольги именно в этот момент директор назвал «залогом своего спокойного отпуска». Он вместе с ней поехал в больницу и быстро решил все формальности с ее трудоустройством. Да там особых проблем и не было – кто же откажется от терапевта с таким стажем работы?

А как обрадовалась решению дочери остаться в Нежине мама! Сбылась ее давняя мечта, чтобы дочь и внук были рядом, а не за тридевять земель. Она давно была на пенсии, но, чтобы не оставаться дома одной, продолжала работать. Теперь же, чтобы больше внимания уделять внуку, решила работу оставить.

И все, кажется, было хорошо, как говорится, жизнь налаживалась, и что еще нужно было для счастья? Но однажды вечером, включив телевизор, Ольга увидела репортаж о своем родном городе. Показали разрушенные дома, оборванные линии электропередач, сгоревшие машины, военную технику, окровавленные тела горожан. И людей. Людей, которые шли по улицам, возились на своих приусадебных участках, стояли в очередях за водой и хлебом. В одной из очередей мелькнуло знакомое лицо бабушки, которая была пациенткой Ольги многие годы. Та молча смотрела в камеру оператора, прижимая к груди хлеб и пачку соли. В ее глазах не было страха, но там было столько боли, что Ольга не смогла смотреть на это дальше и выключила телевизор. Ночью она долго не могла уснуть, а утром, когда вся семья собралась за завтраком, объявила о своем решении вернуться назад.

Приехав в город, она даже не стала заходить домой – сразу направилась в свою больницу. Тщетно прождав на остановке маршрутку, Ольга решила идти пешком, и чем дальше она отходила от центра, тем больше было следов войны, а прохожих на улице становилось все меньше. Какой-то дядечка, знавший ее по имени-отчеству, предложил свою помощь и, поставив сумку с вещами на багажник велосипеда, зашагал рядом.

– Вы, Ольга Германовна, не бойтесь, – искоса посмотрев на нее, сказал он. – Они в это время почти не стреляют. Сторожиться надо ближе к вечеру. Тогда да – бахкают, бандеры проклятые.

– Ну, почему же сразу «бандеры»? – осторожно спросила Ольга. – Я слышала, что и местные могут специально стрелять по городу.

– Ага, – дядечка громко рассмеялся. – Выходит, мой сын Васька утром выходит из дому, приходит, значит, на службу и давай палить из всех калибров по родной хате. Так, что ли? А то, что там жена, сынишка, я с его мамкой – это как же? Да и мы не слепые – видим, откуда что прилетает.

Может, правда, а может, и нет, но после ее вопроса дядечка вдруг вспомнил, что у него еще есть дела на соседней улице и, не прощаясь, бесцеремонно поставив сумку Ольги на землю, укатил на своем велосипеде.

– А я знала, что ты вернешься, – заявила Анна Сергеевна, когда Ольга переступила порог ее кабинета. – Не сейчас, так к зиме приехала бы. Не такой ты, подруга, человек, чтобы отсиживаться в стороне, когда здесь такое творится.

Они сразу договорились, что Ольга как участковый терапевт возьмет на себя район, улицы которого выходят на самые окраины города. Желающих работать там трудно было найти и в мирное время, а сейчас и подавно.

– Там, Оля, в июне был просто ад. Люди бросили все и уехали, кто куда, – наставляла нового участкового врача Сергеевна. – Но были и такие, которые остались. В основном это старики да инвалиды. Некоторые прибились к нам и живут при больнице. Ты, подруга, поговори с ними – они тебе подскажут, где и кого искать в первое время.

Помощник из Ивана был просто замечательный. Раньше Ольга за день обходила три-четыре адреса, а с его помощью – шесть-семь. Проблема была в том, что, кроме обычной сумки с лекарствами, ей приходилось нести в руках еще и продукты, и воду, и теплые вещи. Вызвавшись помогать, Черепанов предложил все это добро развозить на машине, но не успели они еще в первый день совместной работы доехать и до окраин города, как невдалеке разорвалась мина. Одна, вторая. А потом в соседнее дерево ударила пуля из винтовки снайпера. Короче, после этого случая Иван решил больше не рисковать и раздобыл вместительный альпинистский рюкзак. Утром они набивали его до отказа, и Черепанову приходилось таскать его целый день. Правда, к вечеру, когда они заканчивали свой «медицинский обход», в рюкзаке редко что оставалось.

Многих своих подопечных Ольга хорошо знала. Еще бы! Столько лет проработать терапевтом в поселковой больнице. Вот и сейчас они подошли к дому Валентины Аркадьевны – одинокой старушки, которая лет до семидесяти работала в местной школе, обучая детей русской грамматике и литературе. «Графиня» – так называли ее между собой ученики за прямую осанку и манеру разговаривать. Любой сорванец с разбитыми коленками был для нее «сударем», а худенькая девочка в платье, доставшемся ей от старшей сестры – «сударыней». Валентина Аркадьевна всю жизнь прожила одна. Соседки поговаривали, что очень давно, еще в начале пятидесятых, была у нее «несчастная любовь» – офицер из воинской части при аэродроме. Пара была – всему поселку на загляденье. Дело даже к свадьбе шло. Но тут приехала «законная супружница» этого кавалера, да еще и с двумя детьми. Вот с тех пор и перестала «графиня» верить людям, а всю свою любовь отдала чужим детям.

– Валентина Аркадьевна! – крикнула Ольга, заглядывая поверх калитки во двор дома. – Хозяюшка!

Но на ее крик никто так и не вышел. Иван через забор внимательно осмотрел двор учительницы. Видно было, что война «приходила» сюда не один раз. Окна в доме были затянуты полиэтиленовой пленкой, а на крыше большая часть шифера была сдвинута со своего места и держалась, что называется, на честном слове. Но при этом дорожка к дому была подметена, высокие кусты хризантем аккуратно подвязаны разноцветными полосками ткани, и даже осыпавшиеся, не успевшие еще созреть яблоки были собраны в плетеную корзину. Черепанов толкнул калитку и вошел во двор. Пока Ольга стучала в уцелевшее возле двери окошко, он решил поискать хозяйку за домом, где, как правило, у местных жителей находились хозяйственные постройки и огороды.

С этой стороны дому досталось больше – часть стены треснула так, что отошла от крыши и угла сантиметров на двадцать. В открывшуюся щель была видна мебель в одной из комнат. Сарайчик, в котором, по-видимому, на зиму хранился уголь и дрова, сам превратился в кучу дров. Из чудом уцелевших клеток на Ивана с любопытством смотрел одинокий кролик.

Хозяйку они нашли в самом дальнем конце огорода. «Графиня» сосредоточенно орудовала лопатой, засыпая воронку от мины стодвадцатимиллиметрового калибра. Несколько округлых черных пятен еще сырой земли говорили о том, что совсем недавно таких воронок на огороде было несколько.

– Валентина Аркадьевна, вот вы где, – с каким-то облегчением в голосе окликнула ее Ольга.

Пожилая женщина выпрямилась и посмотрела в их сторону.

– Ольга Германовна? – удивленно произнесла она. – А мне сказали, что вы уехали к маме.

– Правильно сказали. Только я недавно вернулась. Вот, по старой памяти решила вас навестить. Как вы тут?

Старушка резким движением воткнула лопату в землю и, отряхнув подол длинной юбки, сказала:

– Пойдем, милая, в дом, – и, глянув на Черепанова, спросила. – А вы из чьих будете, сударь?

Иван уже было открыл рот, чтобы сообщить о своем дворянском происхождении, но, перехватив взгляд Ольги, сдержался.

– Из местных я, Валентина Аркадьевна, из местных. Вот Ольге Германовне помогаю.

Вслед за «графиней» они прошли в дом. Хозяйка извинилась за то, что не может угостить их чаем – электричества нет уже вторую неделю.

– Ну, что вы, Валентина Аркадьевна, не время сейчас чаи распивать, – засуетилась вокруг нее Ольга. – Давайте я ваше давление проверю, а вы нам расскажете, как вы здесь живете. Может, все-таки переберетесь в больницу? Мы вам поможем.

– Ну, уж нет, милочка. И вообще, чего это я буду уходить из своего дома? – в голосе старушки появились металлические нотки. – Стреляют? Так на то подвал есть. Слава Богу, силы еще есть в нем укрываться. И потом, дорогуша, я уверена, что это ненадолго. Уж кто-кто, а я знаю характер наших ребят как никто другой – они не позволят этим мерзавцам так измываться над нами. Вот увидите, мои мальчики скоро пойдут в наступление.

Слушая хозяйку дома, Черепанов на какое-то мгновение почувствовал себя героем романа Булгакова «Белая гвардия», в котором тоже был окруженный город, ночная канонада и фанатичная уверенность в силах мальчиков, которые стали на защиту этого города. «Настоящая графиня», – подумал он, а вслух спросил:

– Валентина Аркадьевна, позвольте полюбопытствовать, а зачем вы засыпаете воронки от снарядов? Вы думаете, что стрелять больше не будут?

– Может, и будут, – старушка холодно посмотрела на Ивана. – А вы что же, сударь, прикажете в этом, простите великодушно, дерьме и жить? Я не позволю превращать мой дом и мою землю в хлев. Надеюсь, я вам доходчиво объяснила?

Черепанов не успел ответить этой холодной, как ледяная глыба, старухе – почувствовав напряжение, вмешалась Ольга.

– Валентина Аркадьевна, дорогая, у вас повышенное давление. Вам нельзя волноваться и тем более заниматься физическим трудом ни в коем случае. Я вам сейчас оставлю таблетки.

Засуетившись, она начала доставать из рюкзака продукты, воду и другую мелочевку, которую привез гуманитарный конвой Красного Креста накануне. Старушка какое-то время следила за ее действиями спокойно, но потом подошла к столу и решительно заявила:

– За таблетки, милочка, спасибо. И вода как нельзя кстати. Мыло, пожалуй, тоже можно оставить, а все остальное мне без надобности.

– Как это без надобности? – возмутилась Ольга. – Мы, значит, специально для вас все это несли, а вам оно «без надобности»? Ничего не знаю, берите. Неизвестно теперь, когда я к вам попаду в следующий раз. Мне еще знаете, сколько улиц обойти надо?

– Вы, Ольга Германовна, послушайте старого человека, – продолжала настаивать на своем старушка. – Сколько мне той еды надо? Ложку супа да две каши. А продукты сейчас в цене. Может, этот пакет кому спасением будет? Да чего далеко ходить. Вон в конце улицы Лузгины живут. У них и в мирное время, кроме водки, в доме ничего не водилось, а сейчас, думаю, и подавно. Молодежь я, правда, давно не видела, а вот сама Лузгина мелькала. Правда, это с неделю назад было. Мало ли что. Вот вы к ней и наведайтесь.

Отойдя от дома бывшей учительницы, Иван не выдержал и оглянулся. «Графиня», взяв лопату, продолжала возиться в своем огороде, закапывая очередную воронку.

– А дама с характером, – с усмешкой произнес он. – Такая, если надо будет, еще и в атаку пойдет.

Прижимаясь к заборам и внимательно смотря себе под ноги, они двинулись по узкой улочке, старательно обходя обрывки проводов и куски битого кирпича. Черепанов шел впереди, закрывая собой и своим рюкзаком спутницу. Уже были случаи, когда на их пути попадались неразорвавшиеся мины и снаряды. Иван их не трогал. Он со всех сторон обкладывал опасную находку камнями и кусками шифера, а рядом втыкал ветку с полоской белой ткани от разорванной больничной простыни.

Таких находок становилось все больше и больше. Присмотревшись к боеприпасам, Черепанов увидел знакомую ему еще со времен Афганистана маркировку. Судя по всему, ВСУ расконсервировала военные склады, которые остались в Украине еще с времен Советского Союза. Пролежавшие почти пятьдесят лет в подземных бункерах и хранилищах не все боеприпасы выдержали испытание временем. Иван своими глазами видел торчащую из крыши четырехэтажной «хрущевки» ракету, выпущенную из реактивной установки «Град». Пробив перекрытие дома, большая ее часть торчала из потолка спальни одинокой пенсионерки, которая так и продолжала жить в этой квартире. Да что старушка, весь многоквартирный дом оказался в заложниках металлической трубы, начиненной тротилом и тысячей металлических шариков.

Дом Лузгиных находился в самом конце улицы. За небольшими грядками и несколькими фруктовыми деревьями сразу начинались фермерские поля с так и не убранным в этом году урожаем. Забора вокруг дома не было, да и от дома как такового мало что осталось – три стены да покосившаяся печная труба. Навстречу Ольге и Черепанову выскочила грязная и худая собака с ошейником и короткой цепью, один конец которой был надежно обмотан вокруг дерева. Кровь на шее животного и следы от когтей на дереве красноречиво говорили о многочисленных попытках собаки избавиться от цепи. Вместо того, чтобы лаять на непрошеных гостей, псина принялась бегать вокруг людей и заглядывать им в глаза.

– Да она же голодная, – Ольга наклонилась и, погладив собаку, достала из сумки ржаной хлеб.

Скорость, с которой животное его проглотило, красноречиво говорила о том, что ее не кормили дня три, а может, и больше. Отыскав алюминиевую миску, Иван налил в нее воду и поставил перед собакой.

– А где же хозяева? – Ольга осмотрелась. – Ваня, я обработаю ей рану, а ты посмотри, пожалуйста, за домом. Неужели все ушли, бросив собаку на голодную смерть?

Став на колени, Ольга сняла с собаки ошейник и принялась состригать грязную шерсть с запекшейся кровью, а Иван не спеша двинулся вокруг дома. Тело мужчины он заметил посреди огорода – через высохшие стебли кукурузы ярким пятном отсвечивала его синяя рубашка. Крупный осколок снес несчастному пол головы так, что красно-серое месиво внутренностей черепной коробки вывалилось на сухую землю, став лакомством для бездомных собак и другой живности, которая обитала на окраине города. Рядом с трупом лежала грязная матерчатая сумка с разбитыми бутылками, остатками вареной картошки и несколькими луковицами. Достав телефон, Черепанов попробовал дозвониться главврачу, чтобы та сообщила в милицию и прислала машину за трупом. В трубке раздались короткие гудки, которые Ивана особо и не удивили – мобильная связь в центре города работала с большими перебоями, а здесь и подавно.

Вернувшись к Ольге, он рассказал ей о своей находке.

– Наверное, это хозяин дома, а где же сама Лузгина? – приметив в углу двора погреб, она направилась к нему. Дверь, сбитая из сучковатых досок, открылась с противным скрипом, и в нос Ольге ударил спертый воздух давно не проветриваемого помещения. Наклонившись вперед, она крикнула в темноту:

– Хозяйка! Есть кто живой?

Не дождавшись ответа, Ольга уже хотела закрыть дверь, но собака, до этого сидевшая посреди двора, вдруг рванулась вперед и скрылась в темноте погреба. Достав карманный фонарик, Черепанов двинулся вслед за ней. Неожиданно для него погреб оказался довольно глубоким – скользкие от сырости ступеньки уходили все ниже и ниже, а самого дна так и не было видно. Наконец, он увидел деревянные бочки, какие-то ящики и мешки, а вдоль стен пустые стеллажи, на которых, по-видимому, раньше красовались многочисленные и разнообразные банки с домашней солкой.

– Ничего себе! Да здесь настоящее бомбоубежище! – Ольга спустилась вслед за Черепановым и, оглядываясь по сторонам, испуганно прижималась к его спине. При этом она зажимала нижнюю часть своего лица носовым платком. Запах сырости, сгнивших овощей и, самое главное, человеческих экскрементов затруднял дыхание. Черепанов вспомнил Афганистан – точно такая же вонь стояла в схронах моджахедов, которые неделями прятались от советских солдат в ожидании своих караванов с оружием или наркотиками. Обнаружив такое убежище, они «проветривали» его экстремальным способом – парой ручных гранат, брошенных в темноту ямы.

Иван натянул на нос ворот рубашки и медленно повел лучом фонаря сначала в одну сторону, потом в другую. Фигуру женщины первой заметила Ольга – Иван почувствовал, как вцепились ее пальцы в его плечо. Та сидела на сдвинутых вместе ящиках среди груды какого-то тряпья и, медленно раскачиваясь, безучастно смотрела перед собой. Вокруг нее были разбросаны пустые бутылки из-под водки, банки от рыбных консервов и множество комков разорванных газет. Грязными пальцами она и сейчас продолжала рвать на мелкие кусочки бумагу и со злостью бросать их перед собой. При этом она что-то еле слышно бормотала. Иван прислушался.

– Возьмите, возьмите деньги, только не трогайте меня. Уходите! Слышите? Я вас прошу, оставьте меня. Уходите! – Глянув на Ивана безумными глазами, женщина пошарила рукой в груде тряпья и, достав оттуда стеклянный стакан, протянула его к Ольге. – Он злой, а ты добрая. Налей мне водочки, очень тебя прошу. Я тебе и денежку дам. Налей хоть глоточек.

Жалобно завывая, она оторвала несколько кусков газеты и протянула их Ольге. Та, выйдя из-за спины Ивана, попыталась приблизиться к женщине.

– Хорошо, дорогая, я налью. Но для этого нужно подняться наверх. Вы давно были наверху? Там тепло, там солнышко. Пойдемте со мной.

Ольга говорила это тихо, обращаясь к женщине, как к маленькому ребенку. Но ее слова вызвали неожиданную реакцию. Женщина бросила в Ольгу стакан, и, вскочив, забилась в самый темный угол подвала.

– Нет! Я не пойду! Там взрывы, взрывы. Они хотят меня убить, они стреляют в меня. Оставьте меня! Слышите? – Лузгина, а судя по всему, это была она, на секунду замерла, к чему-то прислушиваясь. – Летит. Слышите? Это летит снаряд. Нужно прятаться. Не стойте! Прячьтесь, прячьтесь.

Она бросилась к своим ящикам и с головой укрылась валяющимся там тряпьем.

– Тяжелый случай, – Ольга повернулась к Ивану. – Шизофрения. Водка и война сделали свое дело. Ты милицию вызвал?

– Нет еще. Связи нет. А с этой что будем делать?

– Ну, с ней, я думаю, особых проблем не будет, – шепотом сказала Ольга – Я кое-что придумала. Ты говорил, что возле убитого мужчины видел бутылки? Набери в одну из них немного воды и принеси сюда.

Идея Ольги сработала. Увидев бутылку с прозрачной жидкостью, Лузгина затряслась от нетерпения и безропотно вышла из подвала во двор. А здесь, пока она щурилась от солнечного света, Ольга сделала ей укол снотворного.

– Звони Анне Сергеевне, пусть присылает наряд милиции и кого-то из наших, не оставлять же ее здесь?

Уложив уснувшую женщину под уцелевшую стену дома, Черепанов и Ольга присели рядом. Собака, бегавшая до этого по двору, тут же улеглась возле них, преданно заглядывая в глаза Ольге. Та ласково погладила ее по голове.

– Не бойся, дурочка, мы тебя здесь не оставим, поедешь с нами.

Достав из сумки еще кусок хлеба, она отдала его собаке и, повернувшись к Черепанову, сказала:

– Вот ты мне, Ваня, объясни. Живут в одном и том же городе, на одной и той же улице две женщины. Расстояние между их домами – несколько сотен метров, а такое впечатление, что это две разные цивилизации.

Посмотрев через плечо на продолжавшую спать женщину, Иван коротко обронил:

– Война, Оля, и не таких ломала.

В своей жизни Черепанову не раз приходилось видеть, как меняются люди в условиях боевых действий. Он помнил сопливых мальчишек из своего взвода, которые, превозмогая страх, сдерживали атаки моджахедов, но своих позиций не оставили и не побежали. И в то же время он видел, как взрослые мужики плакали и мочились в штаны только при одних звуках разорвавшихся невдалеке снарядов.

Машина из комендатуры приехала где-то часа через два. Быстро осмотрев и сфотографировав тело погибшего мужчины, военные выкопали неглубокую яму и похоронили его здесь же.

– Не вести же в город, – как бы оправдываясь, сказал один из них. – Там и так все морги забиты, а электричество неизвестно когда будет.

После этого они в поисках документов перерыли все вещи в разрушенном доме, но смогли найти паспорт только хозяйки. Надев на всякий случай на Лузгину наручники, они затолкали ее в машину и спросили:

– А куда ее? К нам или к вам?

– Везите к нам, – Ольга на секунду задумалась и добавила. – Только Анну Сергеевну предупредите, чтобы ее поместили в отдельную палату и дали что-нибудь успокоительное. А я приду, и будем разбираться дальше.

– Оля, мы с тобой здесь уже давно крутимся, наверняка примелькались, – оглянувшись вокруг, сказал Черепанов. – Давай поедем вместе с ними от беды подальше.

– А собака? Я ее здесь не брошу.

– Да берите с собой свою собаку, – крикнул военный, сидевший за рулем. – Мы в последнее время и не такое возим. Поторапливайтесь, нужно сматываться отсюда.

И словно в подтверждение его слов, на противоположном конце поля раздался громкий хлопок, а затем характерный «шелест» пролетающей у них над головой мины, которая разорвалась ближе к центру поселка.

– По многоэтажкам бьют, – ни к кому не обращаясь, сказал водитель и надавил на педаль газа.

Приехав в больницу, Ольга сразу же начала заниматься Лузгиной, а Черепанов пошел «устраивать» на новое место жительства Найду, именно так решила назвать привезенную ими собаку Ольга. Хотя, что ее было устраивать? Не успел он повернуть за угол больницы, как она рванулась в сторону своих сородичей, которые ютились возле больших труб районной котельной. Кроме обычных дворняжек здесь нашли приют и домашние любимцы, которых бросили их хозяева, в спешке уезжая из города. Самое поразительное было в том, что все эти боксеры, овчарки, лабрадоры и болонки мирно уживались на небольшом пятачке асфальта, который снизу прогревался трубами с горячей водой. Несмотря на начавшиеся в городе перебои с продуктами, многие жители микрорайона подкармливали этих животных, кто чем мог.

До вечера еще было далеко, и Черепанов решил заняться делом, которое поручила ему Сергеевна, узнав, что у него есть машина – снабжение больницы водой. Из кранов в квартирах горожан она перестала течь сразу же после начала военных действий. По этому поводу ходили разные слухи. И что это фашисты специально перекрыли ее подачу на непокорную территорию, и что повредило взрывом трубопровод, и даже что вода в канале «Днепр-Донбасс» отравлена «украми». Но на самом деле, думал Иван, остановились насосы, которые качали эту самую воду и которые не могли работать без электричества. Восстановят электричество – появится и вода. Только вот когда это будет?

Обстрелы города артиллерией ВСУ становились все ожесточенней и не прекращались ни днем, ни ночью. Правительственные войска во что бы то ни стало стремились замкнуть кольцо вокруг города, в котором, по их мнению, остались одни сепаратисты и «ватники», так в Украине начали называть население Донбасса. Мол, у них вместо мозгов одна вата. Но у этих «ватников» оказалась хорошая память. Они хорошо помнили, кто громче всех во время последней войны кричал «москаляку на гиляку», «москалив на ножи», и какие у этих патриотов были эмблемы. Это Европа удивилась, увидев на шевронах украинских добровольческих батальонов символы гитлеровских батальонов СС, а Донбасс нет. Каратели – они и есть каратели. Что тогда, что сейчас. Именно жестокость, с которой вели себя бойцы этих так называемых «добробатов» по отношению к мирным жителям Донбасса, заставила многих из них взять в руки оружие и стать на защиту своей земли от распоясавшихся бандитов.

Воду Черепанов набирал в одной из маленьких криниц – так местные жители называли родники с кристально чистой водой, которые выходили на поверхность некоторых степных балок. К счастью горожан, несколько таких криничек оказались на окраинах города. Чем ближе Черепанов подъезжал к роднику, тем чаще ему навстречу стали попадаться люди с тележками и велосипедами, к которым были прикреплены бидоны и большие фляги. В ведрах или так называемых «флакушках» из-под магазинной воды переносили воду только пожилые люди. У Ивана сердце сжималось, когда он видел скрюченную почти до земли старушку, которая еле переставляя ноги, несла бутылку с двумя литрами воды. На сколько ей этой воды хватит? На день? Два? А потом опять сюда. И это если не будут стрелять.

Черепанов старался приезжать сюда к концу дня. Для нужд больницы ему нужно было набрать много воды, и он не хотел мешать тем, кто приходил сюда с одним ведром. Вот и сейчас, оставив машину в стороне, Иван взял один из алюминиевых бидонов, на котором красовалась надпись «Пищеблок», и стал спускаться к роднику. Здесь он застал человек семь горожан, которые набирали воду и делились друг с другом последними новостями.

– Это ж надо, – удивлялся пожилой мужчина. – Одному нашему снаряд пробил крышу, упал на кровать и не взорвался. А он в это время в соседней комнате очки свои искал. Вот повезло, так повезло! Про таких говорят – под Богом ходят.

– Вы меня послушайте, – подхватила тему одна из женщин. – Мне соседка рассказывала, у нее сын в ополчении воюет. Так однажды после артиллерийского обстрела вылезли они из землянки, в которой ховались, смотрят, а рядом из земли большущий снаряд торчит. Подождали они, пока он маленько остыл, и раскрутили его. А там в середке записка. Значит, так мол и так, пишет вам такой же, как и вы, рабочий из Харькова, я на вашей стороне и хочу помочь вам, чем могу. Осмотрели они этот снаряд, а он поломанный.

– А правду говорят, что на проходной центрального хлебозавода хлеб начали раздавать бесплатно? – вмешалась в разговор женщина, которая пришла за водой с маленькой девочкой.

– Так-то оно так, – ответил ей бойкий дед, одетый в белую сорочку и костюм при галстуке. – Только, милая, туда еще добраться надо. Я вон вчера, старый дурак, сунулся туда среди дня, так еле ноги унес. Так шандарахнули по этой пекарне, что люди от нее врассыпную, как горох, покатились. Наверное, кто-то из местных и наводит.

– А вы что, не знаете? – опять подал голос первый мужчина. – На днях тут задержали одну девку и пацана. Они по городу ходили и специальные маячки на стены вешали. Это приборы такие маленькие, которые сигналы подавали, куда стрелять. Говорят, расстреляли этих паскуд на месте.

Вода из родника била с глубины, и в том месте, где она выходила на поверхность, образовалось небольшое озерцо. Окружив его со всех сторон, люди набирали воду одновременно, не мешая друг другу. Пристроившись со своим бидоном у самого края, Иван сначала набрал полную кружку воды и выпил ее маленькими глотками. Ему вспомнилось, как в детстве он вместе со своими родителями ходил в лес. Обычно это было весной, когда трава в лесу была ему по колено, а цветы полыхали таким разноцветьем красок, что рябило в глазах. В глубокой балке, на склонах которой и рос тот памятный лес, среди огромных гранитных глыб тоненькой струйкой бил родник. Маленький Иван подставлял свои ладошки и пил из них прозрачную и очень холодную воду. А потом мама набирала ее в стеклянную банку и осторожно несла домой, чтобы приготовить необычайно вкусный чай.

– А вы, случайно, не из нашей больницы будете? – отвлек его от воспоминаний голос бойкого деда.

– Да, оттуда, а что?

– Не подскажете, зубник там сейчас работает? Ну, тот, который протезы делает.

Черепанов не успел ответить, как в их разговор вмешалась одна из женщин:

– Нет, ну вы посмотрите на этого старого пердуна – вчера чуть голову не потерял, а сегодня новые зубы ему подавай.

Вокруг все рассмеялись, но дед оставался серьезным и, подождав, когда утихнет смех, сказал:

– Вот вы зубоскалите, а мне, между прочим, в этом году уже семьдесят четыре будет. Вот и посчитайте – в сорок третьем году, когда я родился, самая война была. Фашист на Дону и Кубани хозяйничал, а мои родители про меня думали. А если бы они в победу не верили, разве бы я на свет появился?

Но бойкая на язык женщина не унималась.

– То-то я смотрю, вырядился ты, как будто у нас завтра парад победы. Костюм, рубашка, галстук. Вот еще зубы вставишь, и полный порядок будет.

Дед набрал свою пластмассовую емкость, выпрямился, поправил сбившийся набок галстук и сказал:

– Дура ты, Надька, у меня и сейчас полный порядок. Женюсь я. Вот пришел за водичкой, чтобы было, чем после гостей посуду помыть. А если меня разозлить, так я еще и детей со своей Настюхой настрогаю.

В больницу Иван вернулся вовремя. По городу ударила тяжелая артиллерия, и грохот разрывов постепенно приближался к их району. Загнав машину в просторный гараж, он поспешил в вестибюль, где столкнулся с Ольгой.

– Вернулся, родненький, а я уже места себе не нахожу.

Она без стеснения обняла Черепанова и поцеловала его в губы. Раньше, еще до войны, когда они шли по улице рядом, Ольга не позволяла Ивану даже взять ее под руку, а если он приглашал ее в ресторан, то она всегда выбирала место за столиком подальше от людей, предпочитая спрятаться за какими-нибудь пальмами или аквариумами. Но Ивану такие изменения в любимой им женщине были приятны. Рассмеявшись, он спросил:

– И куда делась моя стеснительная Оля, которая на людях не хотела принимать даже букет цветов?

Но Ольга его шутливый тон не поддержала. Вновь не обращая внимания на снующих мимо больных и медперсонал, он положила руки на плечи Ивану и посмотрела ему в глаза.

– Потому что я, Ваня, только сейчас поняла, как я тебя люблю. И что счастье, Ваня, это такое… это такое… Ну, вот как сейчас. Оказывается, родненький, счастье – это всего лишь мгновение. Счастлив тот, кто умеет эти мгновения чувствовать.

Черепанов не успел ей ничего ответить – мощный взрыв ударил по ушам и заставил задрожать все здание. Так, полуобняв друг друга за плечи, они и побежали к ступенькам, ведущим в подвал.

Внизу разрывы снарядов звучали приглушенно, но содрогание мощных блоков фундамента говорило о том, что наверху сейчас творится сущий ад. Обитателям подвала во время обстрелов ничего не оставалось, как только угадывать, куда прилетел очередной снаряд. После очередного такого угадывания кто-то облегченно вздыхал – значит, снаряд разорвался далеко от его дома, а кто-то, наоборот, закрывал лицо руками, а потом долго сидел на своей кровати, представляя картину, которую он увидит, когда придет на родную улицу.

– Иван Сергеевич, неужто гаубицы по нам колотят? – спросил у Черепанова Федорович.

Старик шамкал беззубым ртом, то и дело поворачивая свою лысую голову с торчащими ушами в ту сторону, где раздавался взрыв. Полуслепой и полуглухой старик лежал в подвале с самого начала войны. Он был стар настолько, что присматривающий за ним правнук даже точно не знал, сколько ему лет. Попав в очередной раз в больницу из-за обострения какой-то из своих многочисленных болячек, Федорович так домой и не вернулся. Игорек, правнук деда, шепнул Черепанову, что и возвращаться уже некуда – многоквартирный шахтный барак, в котором жил ветеран Великой Отечественной войны, сгорел недели две назад.

– Похоже, Федорович, дальнобойная по нам работает, – ответил Иван, присаживаясь на краешек кровати старика.

– Дальнобойная, говоришь? Это хорошо, – прошамкал дед.

– Что ж хорошего, дедушка? – удивился Игорек, который прислушивался к их разговору.

– А то, внучек, что дальнобойщики никогда прицельно не бьют. Эти гавнюки всегда мажут. Вот я помню, когда мы Вислу форсировали…

Узнать, что случилось во время форсирования польской реки, им так не удалось – Федорович замолчал и, как это с ним часто в последнее время бывало, заснул на полуслове.

Иван осмотрелся. Во время таких обстрелов в подвале собирались не только все, кто находился в это время в больнице, но и те немногие жители, которые еще оставались в близлежащих домах. На кроватях лежали только старики и больные, все остальные сидели рядом друг с другом, поставив на колени свои сумки с документами или прижимая к груди детей.

Дети в этом подвале – особый случай. Прижимаясь к своим мамам и испуганно озираясь по сторонам, малыши свято верили в то, что на улице гремит гром и сверкают молнии. Но никто из малышей в это время не мог заснуть. Наверное, общее состояние тревоги и страха, которое витало под сводами подвала, каким-то образом передавалось и им. Сложнее было с детворой постарше, с теми, которых сказочками о дожде и громе уже не обманешь. Стены подвала надоедали им уже через сутки, и их любознательные натуры рвались на улицу. Чтобы хоть чем-то занять ребят, в подвал принесли игрушки и книги, но взрослые заметили, что детворе и не играется, и не читается. Единственное, что увлекало их – это рисование. Стены подвала были увешаны рисунками детей. Чаще всего они рисовали себя и своих родных, что было и не удивительно. Удивительно было другое – в их рисунках хозяйничала война. В небе рядом с привычным солнышком кружились самолеты, от которых вниз шли черные точки – бомбы; на улицах, среди цветов и деревьев, угадывался силуэт танка, а большинство домов были без крыш, окон и дверей. Очень часто дети рисовали своих отцов и братьев, в руках которых были автоматы или знамена. Многие из таких рисунков были подписаны печатными буквами: «Папочка, я тебя люблю», «Мой папа солдат». Но Черепанова больше всего поразил один рисунок, который нарисовал, скорее всего, мальчишка. В верхнем углу был нарисован маленький человечек с большим автоматом, а все оставшееся место на листе заняли два слова: «Папа» и «Победа».

Иван не любил находиться в подвале ночью. Обычно он спускался сюда, когда его обитатели уже спали, и уходил рано утром. Вот и сейчас, оглянувшись вокруг, он почувствовал себя неуютно. Вокруг него были одни старики, женщины и дети. Мужчин было мало. Да и что это были за мужчины? Сторож Виктор на костылях да несколько его друзей, при взгляде на которых вспоминалась фраза военных врачей: «К строевой службе не пригоден». Словно прочитав его мысли, Ольга, которая занималась тем, что при свете фонаря штопала рукав его куртки, как-то странно посмотрела на него.

– Ваня, я давно хотела у тебя спросить… Вот скажи, за что они нас ненавидят?

В это время один из снарядов разорвался так близко, что стены и потолок подвала заходили ходуном. Иван от неожиданности даже присел. Ольга со слезами на глазах отложила в сторону куртку и с обидой в голосе сказала:

– Они нас здесь убивают, а ты им помогаешь. Посмотри вокруг, Ваня. Это город, в котором ты вырос. Это люди, с которыми ты еще полгода назад встречался на его улицах, а это дети, среди которых мог быть и мой Алеша и наш с тобой ребенок. А они снарядами!

Черепанов тяжело опустился на кровать и, обняв плачущую Ольгу, уткнулся в ее волосы.

– Родненький, пообещай мне, что ты больше никогда не будешь им помогать. Пообещай, что ты вернешься домой. Обещаешь?

Иван ничего ей не ответил и сидел, уткнувшись в ее волосы, пока Ольга не успокоилась и не уснула.

Артиллерия ВСУ не умолкала всю ночь. Подвал угомонился и заснул ближе к утру, когда разрывы снарядов стали раздаваться все дальше и дальше от больницы. Черепанов открыл глаза, почувствовав, что затекло плечо, на котором спала Ольга. Неловко пошевелившись, он разбудил и ее.

– Что, родненький, пора?

– Нет, рано еще совсем, поспи немного, – шепотом ответил ей Иван и встал. – Я пойду наверх, к Виктору, покурю.

На своем привычном месте – у окна вестибюля, сторожа не оказалось. Иван увидел его ковыляющим в сторону больницы по улице, которая вела к микрорайону.

– Да, братка, нам сегодня ночью повезло – все полетело на Старый поселок.

Старым поселком местные жители называли район, расположенный недалеко от больницы. Виктор тяжело поднялся на крыльцо и, усевшись на свое место, отставил костыли в сторону.

– Там еще пожарники работают, но скоро начнут разбирать завалы. «Скорые» уже туда помчались, нашим работы прибавится.

Словно услышав его слова, в вестибюле показалась Сергеевна и начмед больницы. Между собой они обсуждали, где размещать новых раненых и кого из сестричек направить в помощь травматологам и хирургам. Минут через десять засуетились санитарки, из подвала к выходу потянулись жители близлежащих домов. Те из них, кто оставался в больнице, несли в руках закопченные чайники и маленькие кастрюльки. Чтобы хоть изредка накормить детей горячим, женщины разжигали во дворе больницы костры и готовили на них каши и супы, кипятили воду для чая. Вскоре запах горячей пищи распространился по всему двору, и Черепанов вспомнил, что вчера они с Ольгой не успели и поужинать.

Чай и бутерброды они доедали уже, как говориться, на ходу. Узнав, что от ночного обстрела больше всего пострадал Старый поселок, Ольга заволновалась:

– Ну вот, я как чувствовала, что будет беда. Там живет Юрий Васильевич, мой старый знакомый. Дети уехали, а он остался присматривать за жильем и в последнее время жаловался на боли в сердце. Я уже и лекарства приготовила, хотела еще вчера к нему зайти, но провозилась с этой Лузгиной.

Отпросившись у Сергеевны на полчасика, она с Иваном поехала в сторону Старого поселка. На этот раз основной удар артиллерии ВСУ приняли на себя многоэтажки. Особенно пострадали верхние этажи. В стенах некоторых домов зияли огромные дыры, целых стекол в окнах квартир не осталось на многие километры вокруг. Больше всего машин и людей было возле дома, один подъезд которого был разрушен, начиная от девятого этажа и до самого низа. Глазам открывалась жуткая картина – одна половина дома просто рухнула вниз, а вторая повисла в воздухе. В квартире на пятом этаже уцелела приготовленная ко сну детская кроватка, над которой медленно кружились пластмассовые бабочки и птички; на кухне другой квартиры стоял холодильник с приоткрытой дверцей и вентилятор, лопасти которого потихоньку вращались от сквозняка. Казалось, что сейчас откроются двери, и жильцы этих квартир вернуться к себе домой, что они вышли в соседнюю комнату, что они где-то рядом.

– Слушай, мужик, – раздавшийся рядом голос пожарника заставил Черепанова вздрогнуть. – Ты бы отогнал отсюда свою машину подальше, нам и без твоей тачки здесь не развернуться.

Ольга, схватив свою сумку с лекарствами, хлопнула дверцей и помчалась к уцелевшему подъезду, а Черепанову пришлось минут пять искать место, чтобы поставить машину. Вернувшись к разрушенному дому, он огляделся, но Ольги нигде не было видно. Заметив белые халаты медиков, Иван двинулся в их сторону, рассчитывая найти ее рядом с ними. В это время раздались какие-то крики со стороны разрушенного дома. Кричали спасатели, которые разбирали завалы из битого кирпича и бетона. Они руками показывали куда-то вверх и один за одним покидали зону разрушения. «Трещина, трещина», – эхом прокатилось по толпе зевак, наблюдавших за ходом спасательных работ. Посмотрев в ту сторону, куда указывали спасатели, Иван увидел трещину на уцелевшей стене дома, которая примыкала к обвалившемуся подъезду. Она стремительно увеличивалась, и через какое-то мгновение стало видно, как стена по всей высоте дома стала отходить в сторону.

Что произошло потом, Иван помнит, как при замедленной киносъемке. Сначала осела и исчезла в клубах пыли стена соседнего подъезда. Потом начали рушиться перекрытия между квартирами. Они складывались одно на другое, как карточный домик, прессуя между собой железную арматуру, мебель, бытовую технику. Нехорошее предчувствие холодной рукой сдавило горло Ивана. Еще не веря этому, он безумным взглядом посмотрел вокруг себя и закричал:

– Ооооля!

* * *

Ее нашли быстро. Судя по всему, друг, которому бросилась помогать Ольга, жил на верхних этажах. Узнав, что в рухнувшей части дома могла находиться женщина, спасатели начали разбирать завал, не дожидаясь, пока осядет огромное облако пыли.

Она лежала у самого края. Ноги и вся нижняя часть туловища были придавлены потолочной плитой, а из разбитой головы сочилась кровь. Поняв, что освободить тело Ольги быстро не удастся, Черепанов подложил ей под голову куртку и стал лить на ее лицо воду.

– Дыши, Оля! Слышишь, дыши!

И словно услышав его, женщина сделала глубокий вдох и, открыв глаза, попыталась что-то сказать. Иван наклонился ниже.

– Ваня, родненький, не уходи…

 

Глава 7. Билет домой

Иван все делал не спеша. Сначала собрал оставшиеся еще с прошлой осени листья, потом обрезал сухие ветки на растущих рядом деревьях, подравнял покосившуюся лавочку и только после этого начал красить оградку. Это занятие заняло у него гораздо больше времени, чем он предполагал. Солнце уже перевалило за полдень, а он все возился с покраской. «Ничего, – успокаивал он сам себя, старательно работая кисточкой. – Покраска и мусор – это мелочь. У других работы больше будет». Наконец, сделав последний мазок, он вытер руки, присел на лавочку и огляделся вокруг.

Раньше он всегда находил время, чтобы два-три раза в год навестить могилки своих родителей. Причем старался сделать это всегда в будний день – чтобы людей на кладбище было поменьше. И никогда не приезжал сюда в поминальные дни, когда здесь собирались сотни подвыпивших людей, и территория кладбища начинала напоминать ему первомайскую демонстрацию на городской площади.

Неизвестно, когда бы он смог сюда еще выбраться, но ползущие по городу слухи о том, что недавние обстрелы разрушили городское кладбище, заставили Ивана отложить все дела и приехать. Прежде всего, его поразила сама площадь кладбища, которая за эти два года увеличилась чуть ли не вдвое. Кресты крайних могил с одной стороны уже заглядывали в окна городских домов, с другой – упирались в шахтный террикон, а на самой окраине вытянулся неровный ряд могильных холмиков, на многих из которых не было даже простеньких крестов. Здесь хоронили людей, которые погибли после первых обстрелов города. Многие могилы так и остались безымянными.

Война пришла и к умершим. Несколько залпов артиллерии пришлось по самому центру кладбища. Взрывы были настолько мощными, что десятки могильных плит разбросало по сторонам, как пушинки, а сами памятники и кресты посекло осколками. На одном из них была высечена фотография солдата, который, судя по датам, погиб в Афганистане еще в далекие восьмидесятые. Осколок пробил памятник как раз по центру, и со стороны казалось, что грудь солдата пробита навылет. «А говорят, что люди дважды не умирают», – Иван тяжело вздохнул и стал собирать инструмент.

С любопытством оглядываясь по сторонам, он направился к центральной аллее, где недалеко от сторожки оставил свой автомобиль. Был будний день, и людей на кладбище было немного. Все они тихонько возились у могил своих близких, приводя их в порядок накануне большого церковного праздника. Иван уже подходил к выходу, когда чуть в стороне увидел одинокую фигуру старика, неподвижно сидевшего возле небольшого памятника из серого гранита. Что-то в его облике показалось Черепанову знакомым. Стараясь не привлекать к себе внимания, он подошел ближе. С фотографии памятника, у которого сидел старик, на него смотрела улыбающаяся Галина Петровна – мама Виталия Заборского.

– Здравствуйте, Василий Матвеевич, – поздоровался Иван, присаживаясь рядом с отцом своего друга. – А я, товарищ генерал, думал, что вы все-таки уехали из города.

– Я, Ваня, своих решений не меняю, – старик сердито посмотрел на Черепанова. – Да и куда мне ехать? Все, что у меня есть, находится в этом городе.

С этими словами старик посмотрел на фотографию своей жены и с грустью добавил:

– А если меня кто-то и ждет, так это только она…

– Ну, зачем вы так, Василий Матвеевич, – захотел поддержать генерала Черепанов. – У вас столько друзей, учеников. Они вас все уважают и помнят. Ну, и потом, у вас есть сын. Неплохой, должен я вам сказать, парень. А, кстати, как у него дела?

Старик долго молчал, а потом, как будто собравшись с силами, заговорил:

– Друзья, говоришь? Одни, когда им звонишь, просто не отвечают. Другие очень заняты, а третьи стали вдруг такими свидомыми, что с «ватником» из Луганска даже и разговаривать не желают.

Бывший генерал со злостью выругался, а потом, словно спохватившись, виновато посмотрел на фотографию жены, сказал:

– Прости меня, Господи, грешника старого.

Ивана больше удивили не слова старика о его бывших друзьях. Эка невидаль – предательство, кого сейчас этим удивишь? Его удивило то, что он вдруг вспомнил Бога. Уж кто-кто, но только не генерал Заборский! «Да, постарел наш «железный Феликс», – подумал он, а вслух сказал:

– Не расстраивайтесь, Василий Матвеевич, значит, вы звонили не друзьям, а просто знакомым. Так, а что Виталий? Я его в этой суматохе что-то потерял из виду. Как он? Где?

– В плену он, Ваня. Вот уже третий месяц, как в плену, – голос старика дрогнул, а на глазах появились слезы. Чтобы их скрыть, генерал приподнялся и начал поправлять цветы, которые, по-видимому, он же и принес накануне.

Немного успокоившись, Василий Матвеевич рассказал Черепанову, что Виталий все это время служил в армии ЛНР, когда выдавалась свободная минутка, приезжал к нему в гости. А не так давно вместо сына приехал его командир, который и рассказал, что во время ночного боя Виталий был ранен. Вынести его им не удалось.

– Сначала он находился в Днепропетровске, там его подлечили и переправили в киевский следственный изолятор СБУ. И тут, Ваня, понимаешь, какое дело, – старик успокоился и продолжал свой рассказ уже спокойным голосом. – Через месяц-полтора следствие по его делу закончится, и состоится суд. Если я к тому времени не добьюсь, чтобы его включили в группу задержанных, которые подлежат обмену – парню хана. Ему светит от десяти до пятнадцати лет. А после вынесения приговора ни о каком обмене речи быть не может. Вот такие дела, Ваня. Чувствую, что могу и не успеть.

– Конечно, не успеет, – голос Святенко, которому Черепанов позвонил, еще будучи на кладбище, был категоричным. – Вы, Иван Сергеевич, даже не представляете, сколько времени занимает согласование таких списков. В лучшем случае месяца через три-четыре имя вашего товарища только попадет в поле зрения комиссии, которая занимается этим вопросом. О дальнейшей процедуре и говорить не буду. Одним словом – долго. Да и не один он такой…

В последних словах священника одновременно прозвучала досада и злость. Он на какое-то время замолчал, а потом продолжил:

– Ваня, вы меня слышите? Есть тут у меня одна зацепка… Проблему с вашим другом нужно решать другим, скажем так – нетрадиционным способом, а значит, вам и карты в руки. Я сейчас в Киеве, приезжайте. Помогу, чем смогу.

Закончив разговор, Черепанов на минуту задумался. Все это время отец Виталия не сводил с него глаз и прислушивался к каждому его слову. В глазах старика появилась надежда, и, словно боясь ее спугнуть, как прилетевшую на подоконник птицу, он смотрел на Ивана, затаив дыхание.

– Василий Матвеевич, я обещать вам сейчас ничего не буду, – при этих словах Черепанова плечи старика опять поникли, а голова опустилась на грудь. – Но я завтра же выеду в Киев, а там посмотрим, что можно будет сделать. Поверьте, все, что будет от меня зависеть – я сделаю.

Иван сдержал свое слово. Уже ближе к ночи следующего дня он входил в офис волонтерской организации, где его встретил Святенко. В своей серой рясе и с крестом на шее он выглядел инородным телом среди молодых ребят в камуфляжной форме. В последнее время носить такую одежду стало модным. В нее одевались все, кому не лень – от депутатов до сторожей овощных баз. И если раньше в шкафах власть имущих рядом с костюмом от Brioni висели спортивная форма для игры в футбол или теннис, то сейчас наряду с ними появился натовский камуфляж с нашивками одного из добровольческих батальонов. Выполняя поручения Святенко, Черепанов принципиально не надевал военную форму. В своих потертых джинсах, футболке и легкой курточке он был похож на моложавого пенсионера, который собрался выехать отдохнуть на природу.

– Смотрите, Ваня, что мы имеем, – сразу же перешел к делу священник. – Ближайший обмен должен состояться месяца через полтора. Если к этому времени дело вашего друга уйдет в суд – помочь ему сможет только один Всевышний. Значит, какой вывод? Правильно – нужно сделать все возможное, чтобы следствие по его делу продолжалось как можно дольше.

Черепанов, который до этого внимательно слушал священника, удивленно спросил у него:

– Минуточку, Сергей Александрович, вы говорите так, как будто это в наших силах. Я пока не следователь, а вы не генеральный прокурор. Как можно затянуть дело подследственного, который обвиняется в сепаратизме, терроризме и еще в десяти, как минимум, измах?

– Не горячитесь, Иван Сергеевич, как говорится, все на этом свете уже когда-то было. – священник наклонился в сторону Черепанова и тихо продолжил. – Нужно поменять следователя, который ведет дело Заборского. Тогда, в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом, срок следственных действий будет продолжен автоматически. Если вы сможете это сделать, то имя вашего друга будет сразу же включено в список лиц, подлежащих обмену.

Святенко продолжал еще говорить, а Иван уже думал, как осуществить предложенный ему план.

– Я, кажется, знаю, кто мне в этом сможет помочь.

Он посмотрел на часы. «Почти одиннадцать. Поздновато, но ходят слухи, что в столице раньше двух никто спать не ложиться. Да и выбора у меня нет». С этим мыслями Черепанов набрал номер телефона человека, которого по пустякам он старался не беспокоить.

– Яузе. Слушаю вас, – раздался в трубке слегка приглушенный голос старого знакомого.

С Робертом Карловичем Яузе Черепанов познакомился в середине девяностых. Он, тогда еще начинающий тележурналист, решил попробовать свои силы в большой политике. Ему казалось, что при той поддержке, которая у него была в области, стать депутатом Верховного Совета Украины – проще простого. Самое удивительное, но Черепанов прошел во второй тур голосования, где собрались только одни «тяжеловесы» областного уровня. Одним из них был Роберт Карлович Яузе – директор крупного предприятия, от работы которого во многом зависел бюджет не только Луганска, но и всей области. Он принадлежал к числу руководителей, которых в народе называли «красными директорами». Своих прокоммунистических взглядов Яузе никогда не скрывал – большая доля доходов холдинга, которым он руководил, уходила на строительство и ремонт больниц, детских садиков, жилья для рабочих. Пользуясь огромным доверием у местного населения, Роберт Карлович был уверен, что мандат депутата Верховного Совета у него в кармане. И тут на его пути появился некий Черепанов. Иван хорошо помнит тот разговор, который состоялся между ними.

– Иван Сергеевич, – сказал ему тогда Яузе, по привычке расхаживая по ковровой дорожке своего кабинета. – Программы, с которыми мы идем с вами на выборы, практически одинаковы – они направлены на улучшение благосостояния жителей нашего региона. Но давайте рассуждать здраво – у кого, в случае победы на выборах, больше возможностей воплотить эту программу в жизнь? Простите за каламбур, но, обойдя меня в день голосования, в дальнейшем вам без меня не обойтись. Если вы действительно хотите что-то сделать для луганчан – давайте объединим наши усилия.

И Черепанов поверил «красному директору». Он снял свою кандидатуру с участия во втором туре голосования и, более того, усилия своей телерадиокомпании направил на поддержку Яузе. С тех пор прошло много лет, Роберт Карлович выиграл не только те выборы – со временем он стал «бессменным» членом Верховной Рады, одним из ее старейших, в прямом и переносном смысле, депутатов.

Все это время Иван ни разу не обращался к нему ни с какими просьбами, но личный номер Яузе из памяти телефона не удалял. На всякий случай, назвав себя, Черепанов начал объяснять старому знакомому суть своей проблемы, но тот перебил его:

– Иван Сергеевич, я так понял – вы в Киеве? Запоминайте адрес и приезжайте прямо сейчас, я предупрежу охрану.

Несмотря на поздний час все окна в доме, к которому подъехал Черепанов и в котором жил Роберт Карлович Яузе, сверкали, как рождественская елка. Удивительно, но встретивший гостя охранник провел его не в дом, а в застекленную летнюю беседку. Хозяин дома в белоснежной сорочке и галстуке сидел в мягком кресле и читал какую-то книгу.

– Проходите, Иван Сергеевич, рад вас видеть в добром здравии, – Яузе встал и, протягивая руку Черепанову, сделал несколько шагов навстречу. Махнув рукой в сторону дома и как бы оправдываясь, продолжил:

– Там у меня гости веселятся, а я, видите ли, в последнее время что-то быстро уставать начал от шумных компаний.

«Еще бы, – подумал Иван, – это на восьмидесятом-то десятке!». Он отказался от предложенного хозяином ужина – ему хотелось быстрее перейти к разговору о Заборском. Попросив кофе и разрешения закурить, Иван присел в кресло напротив Яузе.

– А я, Иван Сергеевич, недавно бросил это дело, – показывая на пачку сигарет, с сожалением произнес он. – Но вы курите-курите – мне сейчас приятно видеть, как это делают другие. А заодно расскажите мне, голубчик, что там у нас делается в родном Луганске? Это правда, что люди там голодают и нет питьевой воды?

Как бы этого и не хотелось Черепанову, но больше часа ему пришлось отвечать на вопросы Яузе. Только удовлетворив свое любопытство, так сказать, из «первых уст», Роберт Карлович спросил:

– А какого такого Заборского вы упоминали по телефону? Я надеюсь, не нашего генерала?

– Нет, с Василием Матвеевичем все в порядке. Проблемы у его сына – Виталия.

Черепанов вкратце рассказал о том, что произошло с его другом и как он думает ему помочь.

– Одним словом, Роберт Карлович, мне нужен выход на следственное управление СБУ.

Казалось, его просьба не произвела на хозяина никакого впечатления – он как сидел с полузакрытыми глазами, так и продолжал сидеть еще минуты три. Черепанов, понимая, что Яузе молчит не просто так, а прокручивает в уме возможные варианты решения его проблемы, терпеливо ждал его вердикта.

– Значит, сделаем так, – тоном не терпящего возражений человека сказал Яузе. – Вы, Иван Сергеевич, сейчас пойдете спать – места в моем доме всем хватит. А утречком я сведу вас с одним человеком… Он по таким вопросам, как у вас, можно сказать, виртуоз. Только у меня есть одно условие – мое имя при решении этого вопроса в дальнейшем упоминаться не должно. А то еще на старости лет в пособники сепаратистов запишут, у нас это сейчас быстро делается.

С «виртуозом своего дела» Черепанов встретился за завтраком, на который его пригласил хозяин дома, позвонив по внутреннему телефону. Стол был накрыт все в той же летней беседке. К завтраку Яузе вышел в черном костюме, на лацкане которого поблескивал депутатский значок. Он был не один.

– Знакомьтесь, Иван Сергеевич, – хозяин дома указал рукой на своего спутника. – Это Олег Игоревич Астахов – выдающийся, должен я вам сказать, адвокат и специалист в области украинской юриспруденции. Вы уж мне, старому человеку, поверьте на слово.

– Мне Роберт Карлович в общих чертах обрисовал ту проблему, которую предстоит нам решить, – сказал Астахов, пожимая Черепанову руку.

– Не нам, а вам, – перебил его Яузе и рассмеялся собственной шутке. – Вы, молодежь, завтракайте без меня. Я вашим разговорам мешать не буду. Да и дела, знаете, дела…

«Хитрый лис, – подумал Иван, провожая взглядом удаляющегося к машине хозяина дома. – Даже при разговоре на «скользкую» тему присутствовать не хочет. Ну, да Бог с ним».

Астахов оказался словоохотливым молодым человеком. С аппетитом поглощая все, что было на столе, он с интересом расспрашивал Черепанова о ситуации в зоне АТО. Уже где-то к десятой минуте их разговора Иван понял, что адвоката больше интересует не конкретная обстановка, сложившаяся в Донбассе, а его отношение к этим событиям. За, казалось, безобидными вопросами Астахова скрывался конкретный интерес к персоне Черепанова. Может ли в зоне АТО развиваться бизнес? А где зарегистрирована его фирма? С какими программами выходит в эфир его телерадиокомпания? Как ему удается свободно перемещаться по всей территории Украины?

«А ты, товарищ Астахов, судя по всему, специалист широкого профиля, – сделал для себя вывод Черепанов, с увлечением рассказывая адвокату о всех сложностях ведения бизнеса в зоне АТО. – Таких, как ты, раньше только в конторе глубокого бурения готовили».

Выпив кофе со сливками, адвокат встал и шагнул на прилегающую к беседке лужайку. Повернувшись к Ивану, он махнул ему рукой, и только когда они отошли от дома на приличное расстояние, заговорил:

– Рокировка следователей в деле вашего друга будет стоить 25 тысяч долларов. Я начну решать ваш вопрос сегодня же. Когда вы сможете передать мне деньги?

Вопрос Астахова застал Ивана врасплох. «Неужели все так просто?» – подумал он, лихорадочно соображая, где найти необходимую сумму. Черепанов не считал себя бедным человеком, но и к «богатым мира сего» себя не относил. Понимая, что деньги нужны срочно, он пытался вспомнить, какая сумма лежит на его личном счету в банке. «Тысяч пять-шесть американских денег должно быть. А где взять остальные?» Засунув руку в карман, он нащупал брелок от своего фольксвагена.

– Деньги будут, где и когда я смогу их вам передать?

– Ну, что вы, Иван Сергеевич, – рассмеялся Астахов. – Кто же в наше время с такой суммой гуляет по городу? Я на ваш телефон сброшу счет в банке, который находится на лазурном берегу очень красивого города. Только вы с этим не затягивайте, пожалуйста. Как говорил дядюшка Форд: «Ничто так не повышает производительность труда, как вовремя выданная зарплата».

Попрощавшись, адвокат направился в сторону площадки, где стояло несколько автомобилей.

– Да, чуть не забыл, – Астахов остановился у фонтана и повернулся в сторону Ивана. – Чтобы вы были уверены, что все прошло по плану и рокировка следователей состоялась, вам об этом по телефону сообщит сам Виталий.

«Любой каприз за ваши деньги», – усмехнулся Иван, но вслух ничего не сказал.

Весь день он потратил на продажу своей машины и беганину по банкам. И если с первым делом он справился довольно быстро – перекупщики за предложенную им цену вмиг выкупили его относительно новый фольксваген, то с банковской системой Украины пришлось побороться. Правильно люди говорят: «Деньги в банк отдать легко – забрать трудно». Он догадывался, что это будет непросто, но чтобы настолько… После трех часов изматывающих переговоров с управляющим персоналом банка он понял, что своих денег в ближайшее время ему не видать. «Ну, что ж, придется просить оставшуюся сумму у Яузе», – с этими мыслям уставший Черепанов присел за столик в операционном зале банка.

– Что, брат, воюешь за свои «нажитые непосильным трудом» капиталы? – раздался над его ухом незнакомый голос. Резко повернувшись, Черепанов хотел уже послать подвернувшегося под плохое настроение любопытного «братишку», но, увидев перед собой солидного, одетого в костюм-тройку и дорогую сорочку мужчину, сдержался.

– А хотите, я дам совет, как решить все ваши финансовые проблемы в этом уважаемом учреждении? – мужчина говорил ненавязчиво, и как бы ни к кому конкретно не обращаясь. – Только это будет стоить денег. В вашем случае это будет десять процентов от суммы вклада, который вы получите ровно через час.

«Боже, в какой стране мы живем!?» – подумал Иван, понимая, что другого способа получить свои деньги у него просто нет.

Ближе к вечеру, перечислив на указанный Астаховым счет деньги, Черепанов сел в маршрутку и направился в пригород Киева, где находился особняк Яузе. У него не было другого выхода. В столицу он приехал, что называется, «налегке», а после сегодняшнего дня остался вообще без копейки в кармане. Рассчитавшись со своим «консультантом» в банке, Черепанов положил в бумажник что-то около трехсот долларов. «Дней на пять в Киеве и на билет до Лугани хватит, а там видно будет. Живы будем – не помрем», – вспомнил Черепанов любимую поговорку своего отца. Он с любопытством смотрел в окно маршрутки, пытаясь вспомнить, когда в последний раз пользовался общественным транспортом.

За окном мелькали красивые современные дома с большими приусадебными участками – мода жить за городом коснулась и украинцев. Понятное дело – не всех. Вот за окном мелькнул пожилой мужчина, который усердно нажимал на педали старенького велосипеда, к раме которого была привязана коса. А вот две пожилые женщины, не обращая никакого внимания на проносившиеся мимо машины, пытались перевести через дорогу испуганную корову. Стайка детворы со школьными ранцами за плечами возвращалась из школы. Еще вчера все они жили в селе и в Киев ездили только раз в неделю за продуктами. А сегодня стали частью этого города. Ветер перемен ворвался в их жизнь буквально за считанные годы. Вместо разбитой брусчатки появился чуть ли не немецкий автобан, вместо скрипучих телег – мерседесы и лексусы. Там, где раньше был выгон для коров – вырос шестиметровый забор, за которым спрятался домик бывшего президента, правее – усадьба нынешнего премьера, левее – почти дворец известного в стране борца за социальную справедливость и всеобщее равенство. Так, размышляя о превратностях судьбы, незаметно для себя Черепанов добрался к дому бессменного лидера шахтерского края Яузе.

«Роберт Карлович просил вас зайти, как только вы вернетесь, – передал просьбу хозяина один из его охранников. – Он ждет вас в кабинете». Но перед тем, как идти к своему старому знакомому, Иван решил все-таки принять душ – после сегодняшних приключений в банке и поездки в переполненной маршрутке это было как нельзя кстати.

В кабинет Яузе он вошел с еще мокрыми волосами. Бросив взгляд в его сторону, Роберт Карлович попросил немного подождать – он просматривал какие-то документы, подписывая одни и откладывая на край стола другие. Черепанов с интересом огляделся. В кабинете было много альбомов – большая часть из них была в глянцевых подарочных обложках, и только на одной полке Иван заметил с десяток книг с потрескавшимися корешками и пожелтевшими от времени страницами. Это были издания по технической механике и технологии машиностроения, которые напоминали, что их хозяин был когда-то инженером-конструктором. И, как говорят его сверстники – толковым инженером. А теперь рядом с этими книгами висел портрет Яузе в полный рост, на котором он был изображен со всеми своими регалиями. В глаза Ивану бросились две золотые звезды – одна Героя Украины, другая – Героя Труда.

– Что, Иван Сергеевич, считаешь мои побрякушки? – Яузе подошел и стал за спиной Черепанова. – Да, было время… Вы можете мне не поверить, но самые счастливые годы моей жизни были там – в далеких семидесятых, когда я работал в конструкторском бюро завода. А самой большой наградой для меня был мой завод, первый кирпич в фундамент которого закладывал именно я. Кстати, как он там?

Яузе интересовался судьбой предприятия, но его вопрос прозвучал так, как будто речь шла о живом человеке.

– Плохо, Роберт Карлович, – честно признался Черепанов. – Из России заказы прекратились, а из обещанной Европы и не начинались. Сначала ваши заводчане перешли на четырехдневный график работы, потом на двух, ну, а последние полгода проходная и вовсе стоит закрытая.

Какое-то время Яузе стоял за спиной Ивана, не проронив ни слова. Затем Черепанов услышал шаркающие шаги. Повернувшись, он увидел перед собой старого человека, который, взявшись рукой за левую половину груди, тяжело опустился в кресло.

– Суки безмозглые, просрали страну, – выдавил он из себя. – И эта сволочь, как последняя крыса, спрятался в своей норе и смотрит, как теперь здесь народ кровью харкает.

Достав из внутреннего кармана маленькую таблетку, Роберт Карлович положил ее под язык и закрыл глаза.

– Вам плохо? Может лучше врача пригласить? – предложил Иван, уже пожалев, что рассказал старику о судьбе его завода.

В ответ Яузе качнул головой, откинулся на спинку кресла и, открыв глаза, грустно улыбнулся:

– К сожалению, Иван Сергеевич, старость не сможет вылечить ни один врач. Ну, да хватит об этом, давайте лучше поговорим о вас.

Черепанов удивленно вскинул брови, а Яузе продолжил:

– Мы друг друга знаем давно, и хоть вы на какое-то время выпали из моего поля зрения, я рад видеть вас таким же, как и двадцать лет назад – дерзким, решительным и уверенным в себе человеком. Мне такие люди нужны – пойдете ко мне в помощники?

Иван не ожидал такого продолжения разговора, но своего удивления ничем не выдал. Присев напротив Яузе, спросил:

– Ну, и в чем же я буду вам помогать?

– Вы, Иван Сергеевич, знаете, как меня за глаза называют в парламенте? – видно было, что приступ прошел, и в голосе Роберта Карловича вновь появились властные нотки. – Старый лис. Я не обижаюсь, потому что так оно и есть. Событие только назревает, а я уже об этом знаю. И вот что я вам скажу – война в Донбассе уже закончилась. Эти перестрелки, о которых нам сообщают из телевизора каждый день, не что иное, как пар, который нужно периодически выпускать как с одной стороны конфликта, так и с другой. А как вы хотели? Дать мужикам в руки оружие, посадить их на долгие месяцы в окопы друг напротив друга и думать, что они ни разу не выстрелят? Как бы не так! Законы природы еще никто не смог отменить. Но я отвлекся…

Роберт Карлович встал и, обойдя большой письменный стол, остановился напротив Ивана.

– Хотят они этого или не хотят, но Штаты заставят их провести в Донбассе выборы. И чует мое сердце, это должно произойти в самое ближайшее время. И вот я подумал, Иван Сергеевич, а почему бы мне, как в старые добрые времена, не выставить свою кандидатуру от моего родного округа в Луганске? Думаю, что народ меня еще там не забыл.

Яузе бросил испытывающий взгляд в сторону Ивана, но тот продолжал сидеть с непроницаемым лицом.

– Умные люди только думают о предстоящих выборах, а мудрые – уже начали избирательную кампанию. Короче, Иван Сергеевич, я предлагаю вам, как в старые добрые времена, стать в Луганске моим доверенным. Ситуацию там вы знаете не понаслышке, авторитетом пользуетесь как на одной стороне, так и на другой. Вам и карты в руки. Скажу больше – я уже старый человек, еще годик-другой и пойду, как у нас говорится, на заслуженный отдых. Но помирать в обозримом будущем я не собираюсь, и мне будет нужен свой человек в Раде. Вот вы и будете таким человеком. Что скажете?

Иван с трудом выдержал взгляд «старого лиса». Предложение было настолько неожиданным, что вначале он даже растерялся. «Ну, что же ты, Ваня? Соглашайся. Ты же сам этого когда-то хотел», – промелькнуло у него в голове. Усмехнувшись своим мыслям, ответил:

– Спасибо, Роберт Карлович, за доверие, но предложение настолько неожиданное, что мне нужно подумать.

Ответ Ивана явно не понравился Яузе – не привык Роберт Карлович, чтобы ему хоть в чем-то отказывали.

– Ну, что же, Иван Сергеевич, я вас услышал, – хозяин кабинета вернулся в свое кресло и снова уткнулся в бумаги, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

Следующий день прошел в ожидании новостей от Виталия. По привычке встав рано, Иван решил немного размяться. Всегда друживший со спортом, он уже и забыл, когда делал это в последний раз. Выйдя на ступеньки дома, он с удовольствием сделал глубокий вдох и побежал в сторону видневшейся невдалеке глади озера.

Помещение, в котором проживал «избранник Донбасса», домом выглядело только со стороны. Спроектированное специалистом, наверняка знакомым с японской архитектурой, здание состояло из нескольких комплексов, плавно переходящих друг в друга. И никаких так горячо любимых в последнее время этажей, колонн и башенок. Поэтому тот, кто смотрит на такой дом со стороны – видит только его небольшую часть, в то время как остальные сотни квадратных метров искусно спрятаны от посторонних глаз.

Роберта Карловича Иван заметил еще издалека – тот не спеша плыл к берегу, где его ожидал один из охранников с полотенцем и халатом в руках. «Во дед дает», – с завистью подумал Иван и, чтобы не беспокоить старика, свернул на ближайшую тропинку.

Как Иван ни старался об этом не думать, но мысли вновь и вновь возвращались ко вчерашнему разговору с Яузе. Какая-то недосказанность, оставшаяся между ними, не давала ему покоя. Он прекрасно понимал, что «старый лис» его просьбу подумать над предложением работать в одной команде воспринял как отказ. И чем больше Иван об этом думал, тем больше понимал, что, в общем-то, так оно и есть. Он не мог этого объяснить, но события последних двух лет заставили его задуматься над многими раньше казавшимися обыденными и простыми вещами: где твой дом? кого ты хочешь видеть рядом с собой? чем в этой жизни ты хочешь заниматься? «Старею, наверное», – нашел самое простое объяснение всем своим сомнениям Черепанов.

Вернувшись с пробежки и приняв душ, он решил разобрать вещи, которые вчера на авторынке в спешке забирал из машины. «И как это все помещалось в бардачке?» – спросил он сам себя, откладывая в сторону какие-то квитанции, солнцезащитные очки, карту автомобильных дорог, несколько начатых пачек сигарет, записную книжку, шариковые ручки. Среди всего этого «добра» он заметил старую потрепанную тетрадь. Это была реликвия его семьи. Именно эти слова сказал когда-то его отец, передавая ему дневник своего отца и деда Ивана – Павла Трофимовича Черепанова. Иван хорошо помнил, как иногда поздним вечером отец усаживался за стол, бережно перелистывал страницы и начинал читать ему, тогда еще совсем маленькому мальчишке, историю о паровозе, который мог превращаться в самолет, и о двух друзьях – дяде Артеме и дяде Иосифе. Сейчас Иван даже не мог вспомнить, как дневник деда мог оказаться в машине. «Наверное, когда наши уезжали в Харьков, забрал из офиса, а домой так и не донес», – подумал Черепанов, открывая тетрадь.

«12.12.1917 год. Второй день. После того, как делегаты очень бурно провели вчерашний день, страсти немного успокоились. Вопрос был вокруг того, что изначально это был съезд депутатов Донецкого и Криворожского бассейнов. А после прибытия делегатов Всеукраинского съезда из Киева всё смешалось. Договорились о том, что в первой половине дня будут решать вопросы области, а во второй половине – вопросы Украинского съезда. Меньшевики голосовали против. Меньшевики вообще были против всего, что вызывало у товарища Артёма бурю эмоций. Пока единственное, что удалось сделать – это избрать председателем областного Совета Магидова. Он хоть большевик. Прошлый был эсером. Фамилию даже вспоминать не буду».

Дневник деда Иван читал несколько раз: в юности, когда получил его от отца, и уже будучи журналистом. Думал даже сделать небольшую передачу – пусть все знают, какой у него был героический дед, с самим Артемом революцию делал. Но сегодня рассказ деда о событиях в Донбассе в далеком семнадцатом прозвучал для Ивана совершенно по-иному. Открыв дневник с первой страницы, он начал читать его еще раз.

Иван со слов родителей знал, как погиб его дед. Версию о случайной гибели Павла Трофимовича Черепанова в их семье никто всерьез не воспринимал. Вот и сейчас, прочитав запись, сделанную дедом за несколько часов до своей гибели, Черепанов надолго задумался. «Кто же виноват в смерти Артема? Троцкий, Сталин, Енукидзе – какая теперь разница? Все они одинаковые. Здесь важно другое – дед хорошо понимал, что его ожидает после того, как он расскажет сыну Артема всю правду о гибели его отца. Знал, но все равно пошел».

От этих мыслей его отвлек телефонный звонок. На экране телефона высветился чужой номер, но в трубке раздался хорошо знакомый ему голос Виталия Заборского:

– Иван Сергеевич, это вы? Здравствуйте. Мне сказали, что я могу с вами поговорить, – в этом месте голос друга дрогнул, и он на какое-то время замолчал.

– Да, Виталий, это я. Как у тебя дела? Что нового? – спросил Черепанов, хорошо понимая, что их разговор могут слышать и другие.

– Нового? Да много нового… Вот, например, сегодня я узнал, что у меня будет новый следователь. Это он, кстати, дал мне свой телефон и предложил позвонить вам. Я ожидал, что через пару недель будет суд, а теперь все возвращается на круги своя.

– «На круги своя» – это хорошо. Надеюсь, дружище, скоро увидимся.

Словно почувствовав, что их разговор подходит к концу, Заборский торопливо сказал:

– Иван Сергеевич, у меня будет к вам одна просьба. По телефону это долго рассказывать, – в этом месте Виталий сделал многозначительную паузу. – У меня вчера был адвокат. Пообещал, что все вам передаст. Выслушайте его и, если сможете – помогите.

В трубке послышался мужской голос, который просил Виталия заканчивать разговор, и сразу же раздались короткие гудки. Но это уже было и не важно – все, что нужно, Черепанов услышал. Астахов сдержал слово, и теперь у Виталия есть шанс попасть в список подлежащих обмену.

Астахов… Это он был вчера у Виталия. Но о чем просил его Заборский, и что он должен ему передать? Недолго думая, Черепанов набрал номер адвоката, и в это же время раздался стук в дверь. На пороге стоял Астахов.

– Вот за это меня и ценят клиенты – вы еще только собрались мне позвонить, а я уже здесь, – смеясь, произнес он, явно довольный произведенным эффектом.

В двух словах он рассказал о своей встрече с Виталием:

– Ваш друг держится молодцом. Если бы не ранение, вообще все было бы замечательно. А так еще немного прихрамывает. Хотя я лично считаю, что это ранение и спасло ему жизнь. Вы, наверное, знаете, что в плен он попал без сознания. Ну, а какое удовольствие бить бесчувственное тело? Так, пару раз ткнули штык-ножом, видят, что мясо, и отстали. Короче, я свое дело сделал, дальше списки, обмен – это вы уже без меня. Но тут вот какое дело. Виталий попросил кое-что вам передать.

Астахов достал из внутреннего кармана лист бумаги и протянул его Черепанову. Это был список, состоящий из двенадцати фамилий и имен, некоторые из которых были ему знакомы. Это были имена его коллег – журналистов, работающих в различных изданиях Луганщины. Несколько раз пробежавшись глазами по списку, Черепанов вопросительно посмотрел на адвоката.

– Ваш друг попал в плен к бойцам добровольческого батальона «Смерч». Они не сразу отправили его в госпиталь, какое-то время он провалялся в яме вместе с другими пленными. В основном это жители Донбасса, которые принимали самое активное участие в организации и проведении того самого референдума. Есть среди них и журналисты. Когда Заборского увозили в госпиталь, там было двенадцать человек. Сколько осталось сейчас – одному Богу известно. Их бьют и пытают каждый день. Особенно достается женщинам, сами понимаете – озверевшие мужики. Но их всех можно спасти. Для этого нужно выйти на Моджахеда, одного из командиров батальона, который занимается у них обменом военнопленных или заложников, не знаю, как правильно. Виталий знает, что вы в последнее время занимаетесь такими вопросами, и он просит вас, если это возможно, помочь этим людям.

– «Если это возможно», – хмыкнул Черепанов. – Он хотя бы представляет, сколько это будет стоить?

– Я уже навел справки, – многозначительно произнес Астахов. – Ни много ни мало, а двести тысяч долларов вынь да полож. И это, заметьте, оптом. Если выкупать по одному, будет гораздо дороже.

Услышав сумму выкупа, Черепанов присвистнул:

– Да они в своем уме? Откуда сейчас у людей такие деньги? Нужно позвонить одному человеку, может быть, с его помощью удастся решить этот вопрос другим способом.

Иван взял в руки телефон, но адвокат остановил его:

– Уж не Святу ли вы собрались звонить? Лучше этого не делать. Я знаю этого человека – он никогда не решает такие вопросы с помощью денег, а по-другому… Боюсь, тогда мы этих бедолаг вообще не увидим.

Удивляясь осведомленности адвоката, Черепанов задумался. «Можно, конечно, пропустить просьбу Виталия мимо ушей, но как потом смотреть ему в глаза? Да и самому тошно будет – знал, а ничего, чтобы помочь людям, не сделал. Но где взять такие деньги?».

– Думаете, где взять деньги? – словно прочитав его мысли, спросил Астахов. – Я могу вам подсказать. Хотите?

Кажется, ничего такого адвокат и не сказал, но Иван почувствовал, как в нем закипает злость: «Помощничек выискался… твою мать. На все руки мастер». Еле сдержавшись, чтобы не нагрубить, Черепанов промолчал и только вопросительно посмотрел на Астахова.

– Вы, Иван Сергеевич, являетесь соучредителем телерадиокомпании «Зенит», – с готовностью произнес адвокат. – И она вещает не где-нибудь, а на востоке Украины. Да, сегодня там идет война, но есть люди, которые уже сейчас думают о том, как Донбассу жить дальше. Само оборудование компании большой ценности не представляет, я надеюсь, вы это понимаете, а вот лицензия Национального совета, пусть даже на право вещания в региональном масштабе, может кое-кого заинтересовать. Тем более что переехав в Харьков, вы так и не смогли запустить работу канала в нужном режиме. Понятно, что в сложившихся экономических условиях на большие деньги рассчитывать не приходится, но на искомую вами сумму, я думаю, выйти можно.

– Где-то похожие речи о завтрашнем дне Донбассе я уже слышал. Причем не так давно и буквально в нескольких метрах отсюда, – усмехнулся Черепанов и вдруг подумал о том, что если бы не Виталий, то можно было бы подумать, что все происходящее – это хорошо спланированная акция по рейдерскому захвату его телерадиокомпании. – А как я буду знать, что деньги попадут в этот батальон и с заложниками все в порядке?

Задавая этот вопрос, Черепанов понял, что просьбу Виталия он все-таки выполнит.

– Об этом вы можете не волноваться, – ответил ему Астахов. – Люди, которые заинтересованы в этой сделке, проследят за этим. Не думаю, что кто-то в этой стране захочет их обмануть. Ну что, Иван Сергеевич, оформляем документы?

Нужно отдать должное адвокату – свое дело он знал хорошо. Уже на следующий день все необходимые формальности были соблюдены, и документы на право передачи доли Черепанова другому лицу подготовлены. Ускорило этот процесс то, что Иван как основатель компании владел контрольным пакетом акций, а значит, решающим голосом в совете директоров. Подписав документы у нотариуса, он сразу же позвонил своей секретарше и попросил ее сообщить новость о смене владельца всем сотрудникам компании, которые находились в это время в Харькове.

Затем он набрал номер Святенко и попытался рассказать ему, как обстоят дела с освобождением Заборского.

– Да, Ваня, я знаю, что вам удалось отсрочить передачу дела Виталия в суд, – перебил его священник. – Не волнуйтесь, его фамилия будет включена в список лиц, подлежащих обмену уже в ближайшее время. Хочется надеяться, что через месяц-полтора вы его сможете встретить живым и здоровым у себя в Луганске. Будете нужны – найду.

В трубке раздались короткие гудки. «Ну, и ладно», – подумал Иван, собиравшийся все-таки в общих чертах рассказать Святу об освобождении своих земляков из плена Моджахеда.

Но на этом «неделя сюрпризов», как ее назвал для себя Черепанов, не закончилась. Из Луганска позвонил Федорович – сторож, который присматривал за зданием его бывшей телерадиокомпании. Вчера вечером приезжали вооруженные люди с нашивками армии ЛНР, обыскали все здание, интересовались, куда подевалась аппаратура и где может находиться в настоящее время гражданин Черепанов.

– Говорят, Сергеич, что ты сотрудничаешь с СБУ и работаешь на ихнюю разведку, – докладывал сторож. – Я этих мудозвонов послал куда подальше, а они мне такой фингал поставили, что вторые сутки домой не хожу – ночую у кума.

Иван представил себе добродушную физиономию Федоровича с синяком под глазом и улыбнулся. Хотя чему тут улыбаться? Эти ребята просто так его разыскивать не будут. Значит, новым властям что-то от него нужно. Но что? Хорошо, если деньги – их у него уже нет, и это легко проверить. А если что-то другое?

«Хватит гадать, – сделал для себя вывод Иван. – Нужно и этот вопрос закрыть раз и навсегда».

Перед отъездом Черепанов решил попрощаться с хозяином, но Роберта Карловича дома не оказалось, чему Иван только обрадовался – не нужно будет фальшиво улыбаться и клясться в вечной дружбе и преданности. Уже через пару часов он сидел в микроавтобусе «Киев – Луганск» и вместе с другими пассажирами живо обсуждал наболевшую тему – успеют или не успеют они к утру добраться до украинского блокпоста, чтобы занять очередь из желающих попасть на территорию непризнанной республики. Незаметно для себя Иван задремал. Проснулся он, уже когда Киев остался далеко позади, а ночные сумерки надежно укрыли от посторонних глаз поля и лесочки, вольготно раскинувшиеся в украинской степи.

Ивану повезло с попутчиками – все они ехали в Луганск, а это значит, что дремать можно было до самой конечной остановки – заезды в Харьков и Полтаву не предвиделись. Вместе с Иваном в салоне минивэна было восемь человек: трое молодых ребят в форме ВСУ, которые возвращались из отпуска; худенький парень с девушкой, спешившие на похороны родственника; пожилой мужчина, оформлявший в столице пенсию, и молодая женщина с двумя огромными сумками, доверху набитыми продуктами, бытовой химией и еще всякой мелочью.

Еще на автовокзале водитель микроавтобуса, с трудом заталкивая эти сумки в салон, высказал пассажирке сомнения в том, что ее с таким грузом пропустят в зону АТО:

– Вы что, женщина, не знаете правил? На человека не больше пятидесяти килограмм разрешают провозить, а у вас здесь все сто будут. Заберут или заставят выбросить на обочину. Не жалко?

– Не выбросят, – самоуверенным тоном заявила женщина. – Я это все таким же, как они, и везу. Меня там ребята должны встретить.

Что-то знакомое показалось Ивану в этой женщине. Наверняка он с ней где-то встречался. Так и не вспомнив, он забыл о своей попутчице, увлеченный разговорами с другими пассажирами. Глубокой ночью, когда под тихий шорох колес все задремали, Черепанов слышал, как она с кем-то разговаривала по телефону.

– Да нет же, это точно он. Я его и раньше по телевизору видела. Это наш местный олигарх.

Тогда Иван не обратил внимания на эти слова. А зря…

Они уже подъезжали к первому блокпосту украинской армии, когда водитель автобуса резко затормозил и выматерился так, что пенсионер, все это время тихо дремавший в своем углу, дернулся и свалился с сидения. Дорогу им перекрыл большой черный джип, из которого выскочило четверо автоматчиков в балаклавах. Двое из них ворвались в салон микроавтобуса и, не обращая внимания на других пассажиров, сразу бросились к Черепанову. Их действия были доведены до автоматизма – один из неизвестных навел ствол автомата на пассажиров, другой, ударив прикладом в лицо и разбив нос Ивану, попытался надеть на него наручники. В этот раз инстинкт самосохранения журналиста, который в последнее время часто выручал Черепанова, уступил место умениям и навыкам капитана воздушно-десантных войск. Где-то в глубине подсознания мелькнула фраза из учебно-тренировочного фильма, который он десятки раз смотрел в военном училище: «каждый прием завершай ударом», – его тело на доли секунд расслабилось, а потом…

Сначала из салона автобуса с переломанной в локтевом суставе рукой вывалился сам владелец наручников, затем вылетел его автомат, но уже без рожка с патронами. Метнув рожок в лицо второму нападающему, Черепанов подсечкой сбил его с ног и, оседлав сзади, привычно обхватил левой рукой подбородок противника, а правую положил ему на затылок. Скорее всего, он бы завершил этот прием «ударом» и скрутил бы шею нападавшему, но вмешались трое солдатиков-отпускников. Они как по команде навалились сзади на Черепанова и прижали его к грязному полу автобуса. Последнее, что он запомнил, так это мелькнувший перед глазами тяжелый армейский ботинок, который стремительно приближался к его лицу.

Иван с детства не любил соленого. Для него лучше, чтобы был «недосол», чем «пересол». Вкус соли… Вот что почувствовал Черепанов, когда с каждым ударом сердца к нему стало возвращаться сознание. Его рот был наполнен кровью, но выплюнуть ее он не мог из-за скотча, который был плотно прилеплен к разбитым губам. С трудом открыв глаза, Иван ничего не увидел – на его голову был натянут обычный, пропахший прелой картошкой и пылью мешок, из-за чего весь мир казался ему в сером тумане. Попытавшись пошевелиться, Черепанов не смог этого сделать – его руки и ноги были туго прихвачены к металлическому стулу, на котором он сидел.

– Парни, кажись, этот лось пришел в себя, – звонкий голос прозвучал где-то совсем рядом.

– Ты с ним, Павло, поаккуратней. Помнишь, что он сделал с нашими в автобусе?

Говоривший подошел к пленнику совсем близко – Черепанов почувствовал запах водки и дешевых сигарет.

– Ну что, Иван Сергеевич, оклемался?

Иван не ответил, пытаясь на слух определить, сколько человек находится рядом с ним. Разговаривали между собой двое, но слабые шорохи, доносившиеся с разных сторон, говорили о том, что в помещении находится еще два-три человека. Черепанов не сомневался в том, что его держат в какой-то большой комнате. Во-первых, при разговоре было слышно небольшое эхо, а во-вторых, по его телу то и дело пробегали легкие струйки воздуха, которые бывают только от сквозняков в закрытых помещениях. Иван не знал, зачем ему нужны все эти мелочи, но мозг бывшего капитана ВДВ работал как бы в автономном режиме, фиксируя каждую мелочь и реагируя даже на малейшее дуновение воздуха.

– Вижу, что оклемались, – говоривший снял с его головы мешок и Черепанов смог оглядеться.

Все правильно – заброшенный цех промзоны, которых в промышленных регионах Украины тысячи. Черный джип стоит чуть левее. В нем два бойца в камуфляже и еще один человек в гражданском. Из-за тонированных стекол можно различить только контуры фигур. Еще двое рядом с ним. Их лица спрятаны под балаклавами, в прорезь которых на Ивана смотрят колючие цепкие глаза. Так смотрят волки перед тем, как перекусить горло своей жертве.

Один из них сорвал с губ Ивана скотч и сразу же сделал шаг назад. «Боитесь, гады», – подумал Черепанов, внимательно контролируя все передвижения вокруг себя. Заговорил боец, стоявший перед ним:

– Иван Сергеевич, мы пригласили вас в гости, чтобы обсудить с вами вопросы гуманитарной помощи, которую, по нашим сведениям, вы готовы оказать украинской армии, в общем, и нашему батальону, в частности. Или мы ошибаемся?

Черепанов сплюнул сгусток крови и посмотрел на своего собеседника. Определить, к какому батальону он относится, было невозможно – ни одной нашивки на камуфляже не было. Но на внешней стороне его кисти Иван заметил татуировку – два перекрещенных меча над раскинувшим крылья филином. Знающему человеку этот символ говорил о многом. «Земляки встречают, значит, дома», – подумал Черепанов, а вслух сказал:

– Судя по методам получения гуманитарной помощи, вы к Красному Кресту или к гуманитарной миссии ООН никакого отношения не имеете. Или я ошибаюсь?

– Да уж куда нам до Красного Креста, – с готовностью ответил его собеседник. – Мы если и имеем какое отношение к кресту, так это к деревянному. И то, чтобы мы его тебе на могилке поставили – так это заслужить еще надо. Да и отдельная могилка имеет особую цену в нашем перечне услуг.

Довольный своей шуткой, он рассмеялся. В пустом помещении его смех разнесся гулким эхом, вспугнув сидящих под крышей голубей.

– Слышишь, Учитель, теряем время, – раздался со стороны джипа голос одного из бойцов.

– Значит так, Иван Сергеевич, – сразу перешел к делу его визави. – Нам известно, что в свое время ты тесно сотрудничал с местным боссом регионалов Ефремом. Приглашал к себе в студию, брал у него интервью, рассказывал всем, какой он хороший. А в мае четырнадцатого твоя телерадиокомпания громче всех кричала о референдуме. Но самое странное происходит последние полгода – кроме Луганска, твою физиономию засекли и в Донецке, и под Макеевкой. Как такое может быть? Ты, наверное, там свой человек? Иван Сергеевич, лучше будет, если ты нам все расскажешь сам.

Как ни странно, но, услышав высказанные в его адрес обвинения в сотрудничестве с сепаратистами, Черепанов немного успокоился. «Может быть, это все-таки служба безопасности Украины?» – подумал он.

– Я не знаю, кто вы, но давайте сделаем так, – Иван старался говорить как можно убедительней. – Я сейчас продиктую вам номер телефона, вы позвоните и вам объяснят, что я делал в Донецке и чем занимаюсь в последнее время в Луганске.

Неизвестный, которого его друзья называли Учителем, посмотрел на Ивана так, как обычно смотрят учителя на нерадивых и глупых учеников.

– Ну, что же, ты сам попросил позвонить. Это мы запросто. Да, Павло?

Он со смехом повернулся к одному из своих напарников, который постоянно находился за спиной пленника. Черепанов попытался повернуть голову, чтобы рассмотреть невидимого ему Павла, но в это время услышал какой-то знакомый звук – кто-то быстро крутил ручку ручной кофемолки. «Так это же…», – Иван догадался, что может издавать такой звук, но в это время острая боль пронзила все его тело. Возникнув где-то внизу, она огненным шаром поднялась к груди, мертвой хваткой сжала сердце и рванула еще выше, разорвав его мозг на тысячи маленьких и ярких кусочков.

Черепанов не знал, сколько времени он был без сознания, но, наверное, недолго. Открыв глаза, он увидел перед собой ухмыляющееся лицо Учителя:

– Мы, Иван Сергеевич, позвонили, но нам никто не ответил. Может, ты хочешь еще папе с мамой позвонить? Так это мы мигом. Да, Паша?

По всему было видно, что этим двоим такое общение с пленником доставляет особое наслаждение. Опустив глаза вниз, Черепанов увидел, что к ножкам металлического стула, на котором он сидел, подведены провода полевого армейского телефона, которые применялись в армии еще в шестидесятых годах. Стоит покрутить ручку маленького генератора на одном конце, а именно этот звук и слышал Черепанов, как выработанный переменный ток устремляется по проводам, чтобы найти выход полученной энергии. Иван где-то читал, что подобные приемы пыток применяли американцы во время войны во Вьетнаме.

«Теперь понятно, что это не эсбэушники, – начал прокручивать ситуацию Черепанов, немного отойдя от удара электрическим током. – Те, конечно, тоже не святые, но до такого еще не опустились». Все, что происходило в дальнейшем, только подтвердило его вывод. Учитель еще раз предложил ему написать явку с повинной в СБУ. Не получив от Ивана согласия, он натянул ему на голову полиэтиленовый мешок и затянул его у самого горла. Странно, но в тот момент, когда дышать уже было нечем, и сознание почти покинуло его затуманенный мозг, Иван подумал: а вот что лучше, удар током или пакет на голову? Словно прочитав его мысли, «телефонист» Паша, дождавшись, когда Черепанов сделает пару судорожных вдохов, крутанул ручку генератора.

Когда Иван в очередной раз пришел в себя, то почувствовал, что его руки и ноги свободны, а он сам сидит за столом, на котором разложены чистые листы бумаги и ручка. Напротив него сидел парень в гражданской одежде. «Скорее всего, тот, из джипа», – усилием воли Черепанов пытался сфокусировать свой взгляд на лице нового знакомого. Перед глазами все плыло, сердце бешено колотилось, а во рту вместо языка, который он прикусил во время одного из ударов током, он ощущал окровавленный кусок мяса. Перед глазами появился пластиковый стакан с водой, и где-то вдалеке раздался голос:

– Иван Сергеевич, вы же уже не мальчик, вам такие нагрузки противопоказаны. Еще час-полтора занятий с нашим Учителем, и сердце не выдержит. Я вообще удивляюсь, что вы еще дышите. Вот, выпейте водички.

Черепанов почувствовал, как его губ коснулся край стакана, и живительная влага наполнила рот. Ему сразу же стало легче дышать, в висках затихла пульсирующая боль, а сжавшееся комком сердце замерло где-то глубоко внутри него. Еще никогда Черепанов так остро не ощущал каждую клеточку, каждый сантиметр своего тела. С трудом подняв голову, он взглянул на собеседника.

Сидевшему по другую сторону стола парню было лет тридцать-тридцать пять. Гладко выбритый, в бежевой сорочке и модном узеньком галстуке он производил впечатление успешного менеджера какой-нибудь престижной компании. Дополняли это впечатление запах хорошей туалетной воды и очки в тонкой оправе. В длинных ухоженных пальцах парень крутил золотую зажигалку, то и дело закрывая и открывая крышку, которая при этом издавала характерный зипповский щелчок.

– Не пора ли нам, Иван Сергеевич, перейти к делу? – парень наклонился и придвинул к Черепанову ручку и бумагу. – Вот вам бумага, пишите. Бог с ней, с этой явкой с повинной, разве это главное? Мы знаем, что на ваше имя зарегистрирован автомобиль, а вы себе даже представить не можете, как украинская армия нуждается в хорошей технике. Кроме того, вы являетесь основным владельцем телерадиокомпании «Зенит». При этом стоимость вашей доли в ней составляет почти полмиллиона долларов. Сегодня все, даже пенсионеры, помогают нашим доблестным защитникам, а вы все как-то в стороне. Не хорошо это, Иван Сергеевич, не патриотично. Не хотите Родину защищать? Понимаем, возраст. Но давайте мы на ваши деньги купим самолет или, к примеру, танк построим. И большими буквами на броне напишем, что, мол, так и так, доблестным защитникам Отечества от Черепанова.

Иван попытался возразить, но его собеседник не дал ему этого сделать. Выставив перед собой руку, он сказал:

– И не спорьте со мной, уважаемый Иван Сергеевич. Поверьте, я потратил достаточно много времени, чтобы собрать на вас полное досье. Только вот встретиться нам постоянно что-то мешало. Ну, а сегодня просто удача, что наши дороги пересеклись. Вот вам паспортные данные одного человечка, которому вы сейчас и отпишите свое имущество. Договорились, Иван Сергеевич?

Сначала Черепанов хотел дотянуться до этого умника и просто сломать ему шею, но потом решил, что перед этим ручкой выколет ему оба глаза и вырвет язык. Видно, парень что-то такое заметил в его глазах – он с опаской отодвинулся от стола и посмотрел в сторону своих друзей, которые стояли рядом и были начеку. Взяв себя в руки, Иван, с трудом ворочая опухшим языком, произнес:

– Не получится у нас с танком и самолетом. У меня машины нет уже дня два – продал я ее, да и у телекомпании со вчерашнего дня новый хозяин – Яузе Роберт Карлович. Надеюсь, это имя вам хорошо знакомо. Обратитесь к нему. Может быть, он захочет что-нибудь построить с вашей помощью?

После этих слов парень на секунду задумался, а потом кивнул одному из своих напарников, и тот быстро скрылся в джипе. «Проверять будут, – подумал Иван. – Убедятся в том, что счета его пусты, а дальше что? Такой свидетель им ни к чему». Еще десять минут назад Черепанов мог рассчитывать на то, чтобы выйти из этой передряги живым, но появление перед ним молодого «бизнесмена» без балаклавы заставило его в этом усомниться. Если бы они собирались его оставлять в живых, то этот паренек не стал бы светить перед ним своей физиономией. А так… Самое странное заключалось в том, что, придя к такому выводу, Черепанов успокоился, и его мозг начал лихорадочно прокручивать варианты выхода из сложившейся ситуации.

«Когда на руках карты дрянь, то нужно блефовать. Если я все свое имущество продал, то где тогда деньги? Об этом они меня спросят в первую очередь. Не буду же я им рассказывать про друга, который в плену, о взяточниках в прокуратуре. Нет, здесь нужно дать им понять, что у меня на руках есть козырь. А козырем в этой игре станет Моджахед».

Приняв решение, Иван успокоился и с любопытством стал наблюдать за происходящим вокруг него. Не дождавшись быстрого ответа, его молодой собеседник достал из кармана до неприличия большой телефон и, привычно обхватив его длинными пальцами, застучал по клавиатуре. Так продолжалось несколько минут. После очередной порции информации, которую парень прочитал на мониторе, он озадаченно посмотрел на Ивана и быстрым шагом направился к джипу. «Пошел советоваться. А мне казалось, что за главного здесь именно он. Интересно, что он там вычитал?» В голове Черепанова вопросы проносились один за другим, но все они оставались без ответа. Когда из джипа показались его новые «друзья», он внутренне собрался – от того, какой вопрос ему сейчас зададут, зависела его жизнь.

– Иван Сергеевич, мы проверили ваши слова, и если судить по документам и счетам в банках, то вы нищий человек, – парень с любопытством, словно видел его в первый раз, посмотрел на Ивана. – Но тогда возникает закономерный вопрос – где деньги? При вас мы их не обнаружили, может быть, поделитесь секретом, где они?

Рассказ Черепанова о сделке с Моджахедом занял у него пару минут. И только в самом конце, как бы вскользь, он произнес ключевую для себя фразу:

– Все деньги ушли к Моджахеду. Теперь его ход. Он должен сообщить о месте и времени передачи заложников.

Черепанов не врал, ведь, получив деньги, Моджахед рано или поздно освободит пленных. Но Иван не назвал, кому должен сообщить Моджахед о подробностях обмена. Пусть думают, что ему. На этой маленькой детали и была построена схема, которая могла стоить ему жизни.

По всему было видно, что выплывшая вдруг фигура одного из командиров батальона «Смерч» не входила в планы бойцов, служивших в другом подразделении. Уже в самом начале своего рассказа Черепанов видел, как нахмурился Учитель, только услышав позывной «Моджахед», а стильный парнишка нервно поправил узел на своем галстуке и потянулся за сигаретами. «Я свой козырь предъявил, теперь ход за вами», – подумал Иван, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

Так и не докурив сигарету, парень встал и вновь направился в сторону джипа. Явно чем-то расстроенный Учитель направился за ним. «Неужели сработало?» – чтобы не спугнуть удачу, Иван боялся об этом даже думать. Он переключил свое внимание на еще совсем юного парнишку, которого Учитель называл Пашей, а Черепанов окрестил «телефонистом». Самое интересное было в том, что на протяжении всего разговора этот умелец так и не выпустил из рук своей «игрушки» – генератора тока полевого телефона. Всем своим видом он демонстрировал готовность крутануть ручку этого устройства в любой момент. «Надо, Паша, тебя хорошенько запомнить, – внимательно посмотрев на паренька, подумал Иван, – Если таких, как ты, вовремя не остановить – большая беда будет».

Вскоре дверца джипа отворилась, и высунувшийся из салона автомобиля Учитель крикнул своему помощнику:

– Слышь, Павло! Отведи этого за угол, пусть отольет, а потом засунь его к остальным. А ты иди, помоги.

Последние слова он бросил еще одному бойцу, который сразу же двинулся в их сторону.

Во дворе уже вовсю светило солнце. Судя по звукам моторов, доносившимся из-за забора, промзона, куда привезли пленника, находилась где-то недалеко от дороги. Черепанов на глаз прикинул расстояние до забора, но его высота и протянутая по краю «колючка» остановили его от безрассудного шага. Конвоиры вывели Черепанова на улицу, но сами к нему близко не приближались. Сняв автомат с предохранителя, «телефонист» направил ствол в сторону пленника и не спускал с него глаз, даже когда Иван за углом делал свое дело. Затем второй охранник, заведя его руки за спину, защелкнул на них наручники. Заклеив скотчем рот и натянув ему на голову все тот же мешок из-под картошки, они повели Черепанова в самый конец какого-то длинного коридора, где открыли скрипучую, судя по звукам – металлическую, дверь и втолкнули пленника в какое-то помещение. По инерции сделав несколько шагов, Иван споткнулся обо что-то мягкое и плашмя упал вперед, больно ударившись головой о бетонную стену.

Судя по всему, в этом каменном «мешке» он был не один. Его ноги упирались в чье-то не подававшее признаков жизни тело, а где-то совсем рядом раздавалось прерывистое дыхание. Поджав под себя ноги, Черепанов попытался сесть. Ему это удалось с третьей попытки. Но как он ни старался сбросить с головы мешок – эта вонючая тряпка к нему словно приросла. Покрутив еще какое-то время головой и поняв всю безнадежность своей затеи, Черепанов попытался сесть поудобней. Помня, где лежит тело и откуда несколько минут назад доносилось дыхание, он стал двигаться в противоположную сторону, пока не уперся в стену. Вытянув ноги, он прислонился спиной к ее холодной поверхности и с наслаждением закрыл глаза. По-видимому, он заснул. Во всяком случае, ему приснился сон, как из глубокого колодца он поднимает полное ведро прозрачной холодной воды и наклоняется над ним, чтобы сделать долгожданный глоток. Но в этот момент его кто-то зовет. Голос доносится откуда-то из-под земли. Черепанов, так и не сделав ни одного глотка, с сожалением отставляет в сторону ведро и заглядывает в манящую темноту колодца.

С ощущением жажды Иван проснулся. Заклеенный скотчем рот не позволял ему даже распухшим языком прикоснуться к разбитым губам. И в это время он услышал еле уловимый шепот. Голос раздавался от противоположной стены, где, по расчетам Черепанова, должен был находиться еще один пленник.

– Эй! Ты меня слышишь? – судя по всему, незнакомец шептал из последних сил.

Все, что смог Иван, так это только замычать в ответ. Из темноты долго ничего не было слышно, а затем еще тише, чем в первый раз, донеслось:

– Меня зовут Андрей… Кажется, я умираю. Там возле двери – Ольга. Может, еще жива? Вторые сутки не двигается и даже не стонет. Я ей ничем помочь не могу – у меня перебиты и ноги, и руки. Я не знаю, кто ты, но если выберешься отсюда, передай – Андрей из Авдеевки и Ольга из Новогродовки.

Иван замычал в ответ и попытался добраться до двери, чтобы хоть чем-то помочь несчастной. Скованными за спиной руками он нащупал тело женщины – оно было еще теплое, но пульс уже не прослушивался. Тогда Иван стал двигаться в ту сторону, откуда доносился шепот. Вскоре его колени ткнулись в тело Андрея. От прикосновения тот застонал, и Черепанов понял, что до него лучше не дотрагиваться. Он наклонился над мужчиной и через скотч попытался спросить, чем он может ему помочь, но смог выдавить из себя только нечленораздельные звуки. Наклонившись над Андреем, он долго прислушивался к его дыханию, надеясь услышать хотя бы шепот мужчины, но тот не издавал ни звука. Вернувшись на свое место, Черепанов устало закрыл глаза.

Он не знал, сколько прошло времени, но пришел в себя оттого, что кто-то сильным рывком оторвал его от пола и вытолкнул в коридор. Через грубую ткань мешковины пробивался желтый свет электрических лампочек, и Черепанов понял, что наступила ночь. Опять длинный коридор, похоже, опять заброшенный цех, но, к удивлению Ивана, его вывели на улицу.

Черепанов никогда не думал, что обычный одетый на голову и не снимаемый в течение суток мешок может быть изощренным орудием пыток. Он кожей чувствовал ночную прохладу летней ночи, но вдохнуть полной грудью не мог. Грязь и пыль, которой была пропитана мешковина, обволакивала его лицо плотной маской. Он мог не открывать веки – от этого резь в глазах становилась меньше, но не дышать он не мог. Черепанов в очередной раз закашлялся и сразу же получил удар прикладом между лопаток. Судя по тихо работающему двигателю, его подвели к автомобилю.

– Поднимай копыта, урод! – голоса конвоиров были незнакомы, но отношение к пленному не изменилось. Подхватив под руки, они затолкали Ивана в машину. Судя по высоте приступки, это была обычная «Газель». Бросив его на пол и уткнув лицом в пол, оба конвоира расположились на сидениях, поставив ноги в тяжелых ботинках на голову и спину Ивана.

– Еще ехать куда-то надо, – недовольно сказал один из бойцов. – Пристрелили бы здесь, и дело с концами. Места в отстойнике еще на всех хватит.

Выехав из промзоны, «Газель» какое-то время ехала по грунтовой дороге, а потом под ее колесами зашуршало асфальтовое покрытие. Черепанов понимал, что эта дорога может быть для него в один конец, но привычка фиксировать все детали сработала и здесь. Еще вчера, в первые часы своего ареста, он лихорадочно пытался сообразить, где может находиться эта промзона. Восстановив в памяти маршрут движения пассажирского автобуса и время нападения на него, Иван пришел к выводу, что он находится где-то между Сватово и Старобельском.

«Да какая теперь разница», – спокойно рассуждал Черепанов, вдыхая пыль ненавистного мешка. Смерти он не боялся. И не потому, что был таким смелым. Просто в его жизни было столько случаев, когда приходилось с этой жизнью прощаться, что всех и не припомнишь. «Если все время бояться, то как жить?» – часто вспоминал он слова прапорщика Гибайдулина, сказанные ему, тогда еще молоденькому лейтенанту, в одном из ущелий под Кандагаром. Поэтому решение для себя Иван принял простое – если сегодня и пришла ему пора умереть, то нужно умереть достойно. «Пусть только выведут из машины, – начал он в уме прикидывать план своих действий. – Их двое, плюс водитель. Ничего… Может убить не убью, но эти уроды запомнят меня на всю оставшуюся жизнь». Все, что произошло дальше, нарушило все его планы. Один из конвоиров наклонился и расстегнул на его запястьях наручники. Водитель газели притормозил, и Черепанова, как мешок с картошкой, выбросили из салона.

Он пришел в себя из-за холода. Лето летом, но утренняя роса, покрывшая его неподвижное тело, привела Черепанова в чувство. Первое, что он сделал, это содрал с себя вонючий мешок и вздохнул полной грудью. Раскинув по сторонам руки, он наслаждался чистым воздухом и звенящей тишиной, которая опустилась на него вместе с утренним туманом, укутала в зыбкие, еле слышимые звуки пения птиц, шума листвы на деревьях и ветра где-то высоко-высоко в небе.

Неизвестно, сколько бы он так еще пролежал, но шум двигателя на дороге окончательно заставил его прийти в себя. Сначала Иван сел, потом попытался встать. Ему удалось это сделать только со второй попытки – голова кружилась, а левая ключица реагировала на малейшее движение острой болью. «Идти могу – уже хорошо», – приободрил он себя и стал выбираться на дорогу, но, представив себе, как выглядит после почти двух суток с мешком на голове, поубавил свою прыть и решил не высовываться, тем более что рассвет только набирал свою силу, и на шоссе было пустынно. Вскоре он услышал шум моторов – из-за ближайшего поворота показалась колонна военных грузовиков. Проводив их взглядом из своего укрытия, Черепанов сразу определил, что движется она в сторону боевых действий – рессоры машин прогибались под тяжестью перевозимого груза, брезент, которым он был укрыт, еще не покрылся пылью проселочных дорог, и самое главное – мелькавшие в кабине лица солдат были сосредоточенные, но веселые. С таким настроением с войны не едут. «Значит, восток там», – проследив взглядом за удаляющейся колонной, сделал вывод Иван. И почти сразу же с той стороны послышался характерный звук двигателя мотоцикла. Старенький «Урал» с коляской протарахтел мимо Черепанова, увозя и своих пассажиров – двух мужиков с рыболовными снастями. «А эти едут на Краснооскольское водохранилище. И, скорее всего, они из Сватово», – сам заядлый рыбак, Черепанов хорошо знал, что «сватовские» предпочитают отдыхать на Осколе, который был к ним ближе, чем Донец. Чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, Иван двинулся в сторону города проселочными дорогами.

В Сватово он знал только одного человека – Зину Румянцеву, которая работала в районном центре занятости и была внештатным корреспондентом его, теперь уже бывшей, телерадиокомпании. Вот к ней он и направился, моля Бога, чтобы девушка оказалась на месте. На этот раз ему повезло.

– Ой, что с вами, Иван Сергеевич? Почему не позвонили заранее? Вы к нам надолго? А где ваш автомобиль? Как там Виталька Заборский? А вы на чьей стороне? Правда, что от аэропорта ничего не осталось? Чаю хотите?

Этот шквал вопросов Зиночка произнесла на одном дыхании. Черепанов, хорошо зная эту манеру разговора своего внештатного корреспондента, ответил ей односложно:

– Да.

Уже через пару минут он сидел в уютном кабинете Зины, пил чай и ел бутерброды с колбасой и сыром. Удовлетворив любопытство девушки обтекаемыми фразами о непредвиденной ситуации и получив взамен необходимую на билет сумму денег, уже через час Черепанов был на автовокзале города.

Он еще не знал, что делать с навалившимися на него проблемами, но понимал, что в одиночку ему с ними не справиться. В родном городе его считают «укропом» и очень хотят его видеть, на этой стороне – он отъявленный сепаратист, которого оставили в покое только на время. Ни денег, ни документов… Черепанов тяжело вздохнул и занял очередь в билетную кассу, решив для себя, что нужно возвращаться в Киев. Там Святенко со своими волонтерами, Роберт Карлович, в конце концов.

Позади него стояла молодая женщина, крепко державшая за руку мальчишку лет пяти-шести. По всему было видно, что стояние в очереди малышу порядком надоело. Он крутился вокруг мамы, как юла, при этом его рот не закрывался ни на минуту – вопросы «почему» и «как» следовали один за другим. Когда прозвучал очередной вопрос мальчишки, Черепанов прислушался к их диалогу.

– Мама, а почему солнышко просыпается всегда в одной стороне?

– Потому что оно там живет, там его дом.

– А тогда почему оно ложится спать в другой стороне? Заблудилось?

– Мужчина, вы билет брать будете? – усиленный динамиком голос кассирши заставил Черепанова вздрогнуть. Он оглянулся вокруг, словно не понимая, как он здесь оказался, и, нагнувшись к окошку кассы, сказал:

– Да. Мне, пожалуйста, один билет… Домой…