ОТ АВТОРА

Прошло три года после выхода в свет «Газового контракта». Эти три года в жизни Донбасса все перевернули. Закончился мирный период, началась гражданская война. Постоянными спутниками мирных людей стали тревога, чувство незащищенности, но, вместе с тем, и более глубокое сопереживание чужому горю. Пройдя дорогами Чернобыля, Нагорного Карабаха, Приднестровья твердо знаю, что война — это трагедия, перед которой все остальное меркнет. Но у каждого читателя, живущего сегодня в Донецке и Полтаве, в Луганске и Одессе… свой взгляд на жизнь и на те проблемы, которые возникают перед ним. Сложился свой образ жизни и у главного героя моих произведений Ивана Черепанова. Он живет уже настолько независимо от автора, что мне остается только описывать события, в которых Черепанов участвует. Кем он будет на новом этапе жизни, на чью сторону встанет? Ответ на этот вопрос получит тот, кто прочтет эту донецкую повесть.

Май 2016 г.

 

Глава 1.

ДЕСАНТ СВОИХ НЕ БРОСАЕТ

Этот кишлак на карте был последним. Дальше серый цвет переходил в коричневый. Любой, кто хоть чуть-чуть разбирался в топографии, понимал, что он означает. Горы, будь они неладны…

Со вздохом сложив изрядно потертую карту, Черепанов не стал ее прятать в планшет, а, положив рядом с собой на ящик из-под патронов, придавил ее сверху запасным рожком для автомата. Зачем прятать, если минут через пять-десять он опять примется ее рассматривать, пытаясь найти ответ на один-единственный вопрос: правильно ли он сделал, выбрав позицию для своего взвода перед самым руслом небольшой речки, которая плавно огибала кишлак с двух сторон? Может, нужно было укрыться в домах местных крестьян, используя плоские крыши их жилищ для огневых точек пулеметных расчетов? Или нужно было взять чуть левее и окопаться на небольшом пригорке, сплошь укрытом мелкими камнями?

Вот уже четвертые сутки недоукомплектованный взвод десантников, состоявший из девятнадцати солдат срочной службы и прапорщика Гибайдулина, выполнял его — старшего лейтенанта Черепанова — команду: смотреть в оба.

Когда неделю назад его вызвали в штаб полка и поставили задачу — обеспечить безопасность доставки груза в квадрат Р-24, он не видел в этом ничего особенного — сколько таких грузов «обеспечивал» его взвод только за последние полгода… И не сосчитать. Это же не перевал «держать». Или, к примеру, как несколько дней назад, больше недели гоняться по ущельям за неуловимым караваном моджахедов.

И только проследив взглядом за карандашом начальника штаба, он удивился. Остро заточенный кончик карандаша упирался в квадрат, где была обозначена горная гряда, служившая границей между Афганистаном и Пакистаном. Так далеко Черепанов со своим взводом никогда не забирался.

«Если вдруг что, — подумал Иван, — помощи, даже на вертушках, хрен дождешься».

Не услышав от старшего лейтенанта привычного «Есть. Разрешите выполнять!», начальник штаба майор Герасименко внимательно посмотрел на Черепанова:

— Не дрейфь, Ваня. Прикрытие у тебя будет железное. Этот груз идет по линии КГБ и военной контрразведки. Дальнейшие инструкции получишь уже от них.

— А ничего, товарищ майор, что у меня треть взвода в медсанбате прохлаждается? Вроде как некомплект получается, — все же попытался вставить свои пять копеек Черепанов.

— Так это даже хорошо, — улыбнулся начштаба, — чем меньше людей, тем меньше шума. Задание, Ваня, у тебя будет уж больно деликатное.

Еще больше озадаченный последней фразой майора Иван направился в сторону палаток, где размещались «особисты». Уже сколько лет прошло, как «особые отделы» НКВД в армии были упразднены и вместо них были созданы подразделения военной контрразведки ГРУ, но в войсках они так и остались «особистами». Самое интересное, что и сами контрразведчики, молодые, в общем-то, парни, против такого неофициального названия своей конторы особо и не возражали.

Палаточный городок десантников был небольшой, и все в нем хорошо знали друг друга. Но фамилия подполковника Репнина, к которому он должен был обратиться за дальнейшими инструкциями, Ивану ни о чем не говорила. «Наверное, прикомандированный, — подумал Черепанов, подходя к внутреннему КПП контрразведчиков. Дежурный солдат только подтвердил его предположения:

— Так это вам в гостевую палатку надо, товарищ старший лейтенант. Москвичи там расположились.

Подполковник Репнин оказался невысокого роста крепышом с небольшим, но хорошо заметным под полевой формой животиком. Откинувшись на спинку стула, он мелкими глотками пил чай из стакана с металлическим подстаканником. Все его внимание было сосредоточено на собеседнике.

— А, старлей, проходи. Мне твой начштаба уже доложил, что выделил нам в сопровождение самого лучшего орла из своего полка. От сердца, можно сказать, оторвал.

Иван присел на свободный стул и осмотрелся. Кроме подполковника, в палатке находился еще один человек Черепанов был готов увидеть здесь кого угодно, даже паре-тройке моджахедов он удивился бы меньше. Но напротив контрразведчика сидел священник, сухощавая фигура которого резко выделялась на фоне тучного «особиста». Поверх немного запыленной черной рясы у батюшки была надета вязаная кофта-безрукавка. Да-да, именно кофта, которые так любят носить пожилые пенсионеры во всех уголках Советского Союза. Но что поразило Ивана больше всего, так это белые нитки, которые крестиком стягивали прореху на этой, такой домашней кофте священника. Дополнял портрет необычного гостя простой медный крест, который угадывался в складках его рясы. Улыбнувшись Ивану, батюшка вновь повернулся к «особисту», продолжая прерванный приходом Черепанова разговор:

— Видите ли, Олег Николаевич. Тема, которую мы с вами затронули в сегодняшней беседе, не нова. Поверьте мне на слово — ей посвящены десятки, а может быть и сотни книг.

При этих словах батюшка качнулся вперед, и Черепанов заметил то, что не увидел сразу — у священника не было левой руки. Рукав его рясы был аккуратно заправлен за пояс.

— Тема прощения, а точнее — всепрощения, в православной религии не нова. Это один из основных принципов, на которых держится наша церковь. Я не хочу вдаваться в подробности богословской казуистики, пожалуй, здесь не место для этого, да и не время, но хочу сказать вам вот что.

Священник не спеша сделал маленький глоток чая и, глядя на подполковника, продолжил:

— Я, Олег Николаевич, очень рад, что тему прощения своих, как вы изволили выразиться, врагов подняли вы сами. Это само по себе очень примечательно. Значит вы, офицер советской армии, осознаете то, что вам противостоят такие же люди, как и вы. И что у этих людей есть дети, жены, родители, принципы, наконец, которые отличаются от ваших, но которые тоже нужно уважать. Ну, и что с того, что у них немножко другой цвет кожи, разрез глаз и молятся они другому Богу. Бог един. Зачем сразу стрелять? Помните, что сказано в Библии? «В начале было Слово». Я глубоко убежден, что в этой войне наши дипломаты, деятели культуры и религии еще не нашли нужных слов, чтобы остановить это безумие.

Подполковник Репнин слушал священника и, прихлебывая чай, с хитринкой посматривал в сторону Черепанова. Дождавшись, когда батюшка сделал паузу, с улыбкой произнес:

— Вот, Сергей Александрович, старлей слушает нас и в толк никак не возьмет — а не ошибся ли он часом палаткой? Шел в особый отдел, а попал на какую-то странную проповедь. И война, оказывается, не война, и моджахеды вовсе не враги нам, а лучшие друзья. Оказывается, стрелять в них не нужно, а лучше сесть на ближайший камешек и поговорить по душам.

Контрразведчик отодвинул в сторону пустой стакан и, достав из пачки сигарету, закурил:

— Если бы я не знал вас, Сергей Александрович, столько лет, точно запустил бы в разработку. Мой вам совет — оставь-

те свои мысли о силе слова до лучших времен. Полюби врага своего… Надо же… Это кого полюбить? Этих нелюдей, которые вспарывают животы беременным женщинам и режут наших сонных солдат десятками? Этих религиозных фанатиков, которые камнями до смерти забивают иноверцев?

Репнин говорил с возмущением в голосе, но внешне оставался спокойным. Было видно, что это их не первый спор на подобную тему. Повернувшись к Черепанову, он спросил:

— А ты, старлей, что по этому поводу думаешь?

Иван на секунду замешкался — ему вовсе не хотелось откровенничать при посторонних людях, тем более что один из этих «посторонних» был офицером контрразведки.

— Вы, товарищ подполковник, и ваш гость напоминаете мне героев одного из романов Михаила Булгакова, — взвешивая каждое слово, ответил Черепанов. — Помните беседы Пон-тия Пилата и Христа?

При этих словах священник с интересом посмотрел в сторону Ивана, а подполковник наморщил лоб, что, по-видимому, должно было означать «как же, ну, конечно, помню». А Иван между тем продолжил:

— Я не берусь судить, кто из них прав. Книгу, признаюсь честно, осилил не с первого раза. Да, наверное, и сам писатель не знал ответа на этот вопрос. Только скажу вам одно — пока эти два умных человека между собой спорили, настоящих бандитов отпустили. А вот это неправильно.

— Верно мыслишь, десантура! — подхватил Репнин. — Нечего болтать, когда в тебя стреляют.

Взяв со стола пустые стаканы, он назидательно посмотрел на священника: «Знай, наших!» — и понес их в дальний угол палатки. Вернувшись к столу, он вновь обратился к Черепанову:

— Слушай боевую задачу, старлей. К утру подготовить свой взвод к выступлению. Внешне это должно выглядеть, как обычное сопровождение колонны. Хотя по большому счету так оно и есть. Колонна будет состоять из ваших БМД и грузовика, нашего УАЗика и бензовоза. Эта цистерна на колесах, конечно, будет нас тормозить, но дорога предстоит дальняя, без топлива нам не обойтись. Только за руль автоцистерны посади кого-нибудь из своих орлов. Так надежней будет.

— Разрешите вопрос, товарищ подполковник? — обратился к контрразведчику Иван и, увидев одобряющий кивок, спросил:

— А не лучше ли группу перебросить в заданный квадрат с помощью двух вертушек? Час-полтора лету, и мы на месте.

— Ты еще предложи, старлей, устроить боевое десантирование в нужном нам квадрате. Или как там у вас в десанте говорят «раз, два и в дамках»? Смотри сюда, — с этими словами Репнин наклонился над картой и ткнул карандашом в квадрат, который Иван уже начинал ненавидеть. Склонился над картой и священник. «Как будто что-то понимает», — подумал Черепанов, но в присутствии старшего офицера промолчал.

— Мы не просто пойдем колонной, старлей. Вот в этом месте, — острие карандаша подполковника вновь ткнулось в поверхность карты, — мы возьмем левее, сделаем крюк и в заданный квадрат зайдем не с нашей стороны, а с восточной, откуда нас никто не ждет.

— Так это же почти 50 километров лишних! — не удержался Черепанов. — И дорога, которую вы показываете, существует только на этой карте. Головой ручаюсь — на самом деле ее там нет.

— Не кипятись, старший лейтенант, — в голосе Репнина послышались командные нотки. — Будет нужно — пешком пойдем. А если припечет, так и поползем.

Иван понял, что «военный совет» закончился, и его мнение здесь больше никого не интересует. Вытянувшись по стойке «смирно», Черепанов приложил руку к берету:

— Слушаюсь, товарищ подполковник! Разрешите выполнять?

В ответ Репнин только кивнул. Не обращая внимания на священника, который с любопытством наблюдал за этой сценой, Иван четко развернулся на месте и вышел из палатки. Уже подходя к расположению своего взвода, он вспомнил, что так и не спросил о самом главном — что за таинственный груз им придется сопровождать?

* * *

Как и планировалось, колонна покинула военный городок с первыми лучами солнца. Привыкшие к любым неожиданностям солдаты из взвода Черепанова быстро загрузили дополнительный боекомплект, канистры с водой и несколько ящиков с провизией. А увидев подруливающий к ним Урал-АЦ5-375, пятитонную автоцистерну с горючкой, прапорщик Гибайдулин не удержался от комментариев:

— Не иначе в кругосветку пойдем! Готовьте, парни, дырочки в гимнастерках для медали «За дальний поход».

Шутку прапорщика солдаты не оценили. Увидев автоцистерну, кто-то из них буркнул: «Хорошо хоть не на себе это все потянем».

Как и положено, в боевом охранении впереди колонны гремела траками боевая машина десанта. На ее броне разместился прапорщик и несколько бойцов. За ней подпрыгивал на ухабах «козлик» — уже далеко не новый армейский УАЗик, покрытый выгоревшим на солнце тентом. Старший лейтенант и остальные солдаты его взвода разместились в грузовом «Урале». Черепанов то и дело поглядывал в зеркало заднего вида — не отстает ли автозаправщик? Понимая, что цистерна будет тормозить движение, Иван все же не рискнул втиснуть ее в середину колонны. Случись что — взрывом накроет всех.

Что сопровождает в этой колонне его взвод, Иван смог разглядеть только на первом привале. Точнее «кого»… Вслед за подполковником Репниным из кабины УАЗика ловко выпрыгнул мальчишка лет двенадцати. Смуглый цвет кожи, разрез глаз и традиционный в Афганистане наряд мальчишки — просторные светлые шаровары и моджахедка — не оставлял сомнений в определении его национальности. Выбравшийся вслед за ними священник что-то коротко сказал ему, как понял Черепанов, на одном из пуштунских наречий. В ответ мальчишка только махнул рукой и направился к ближайшим камням. Вздохнув, священник пошел за ним.

— Смотри в оба, старлей. И своим парням прикажи с этого мальчишки глаз не спускать, — подошедший контрразведчик присел рядом с Иваном и достал термос с чаем. — Этот пацан — единственный сын известного в Афганистане имама Абдулы Сатара. Слышал о таком? Ему далеко за 70, и еще одного наследника у него уже не будет. Так вот этот самый Сатар обратился к нашему руководству с просьбой помочь ему вернуть сына, который оказался на контролируемой нами территории. Ну, а дальше — дело техники. Генерал передал его, так сказать, просьбу в ГРУ. Вот поэтому, старлей, мы с тобой и загораем на этом пляже.

Репнин с тоской обвел взглядом скалистые осыпи ущелья, по дну которого пролегал маршрут движения колонны. Черепанов посмотрел в сторону скалы, за которой скрылся мальчишка и священник О том, что они никуда не денутся, Иван не беспокоился — боевое охранение по периметру места привала было установлено сразу же. Да и прапорщик Гибайдулин в зоне видимости не наблюдался. А это могло значить только одно: неутомимый старшина разместился где-то в сторонке со своим «другом» Драгуновым и внимательно наблюдает за всем, происходящим вокруг.

— Это что же получается, товарищ подполковник, — несколько помедлив, поддержал разговор Иван. — Этот их батюшка, или имам, как вы говорите, просто попросил, а мы сразу же бросились выполнять? Не много ли чести? Насколько я знаю, этот Абдула кроет Советский Союз и нас с вами на всех своих проповедях. И, если мне не изменяет память, за наше здоровье он свечки не ставил.

— Не все так мрачно, товарищ старший лейтенант. — Репнин впервые назвал Черепанова в соответствии с Уставом. — Во-первых, в обмен на этого мальца нам обещали вернуть наших ребят, которые у них в плену. Ну, а во-вторых…

Не закончив фразу, подполковник замолчал, выплеснул из крышки термоса остатки чая, и направился к УАЗику. Усевшись рядом с водителем, он отдал приказ: «По машинам!» Двигались они только днем. Ночью звуки в горах разносятся на многие километры, не говоря уже о ярком свете фар машин. Поэтому, когда наступали сумерки, Черепанов выбирал место для привала, и колонна останавливалась на ночлег. За двое суток пути им лишь только пару раз встретились люди. Вначале это были афганские пограничники, которые, побеседовав с подполковником, убрали с дороги ржавый пикап, в открытом кузове которого был установлен крупнокалиберный пулемет. А уже потом, чуть в стороне от дороги они заметили двух мужчин, которые на пологом склоне ущелья собирали сухие ветки кустарника и редкие клочья травы, которой каким-то чудом удалось зацепиться за эти камни. Рядом с ними стоял ишак, на спине которого уже были закреплены вязанки хвороста. Мужчины и не думали прятаться. Увидев колонну, они выпрямились и стали так, чтобы были видны их руки. «А работнички-то опытные, — отметил про себя Черепанов. — Демонстрируют нам, что оружия у них нет. Но и мы не лыком шиты». Он сразу же отдал приказ передовому дозору быть внимательнее, а прапорщику и еще нескольким солдатам — обыскать мужчин. Остальные солдаты взвода в считанные секунды рассредоточились и заняли круговую оборону. Гибайдулин был прапором опытным и знал, что нужно искать в таких случаях. Моджахеды под видом мирных жителей часто крутились у дорог. Как правило, они были безоружными. Но оружие у них было. И гораздо мощнее, чем старый карабин или трофейный автомат Калашникова. Они ждали, когда колонна достигнет нужной точки, и приводили в действие мощный фугас, закопанный ими под полотно дороги накануне.

Из остановившегося УАЗика выбрался подполковник Репнин и направился в сторону Черепанова.

— Вы бы, товарищ подполковник, не светились, — с раздражением в голосе обратился к нему Иван. — Опытный снайпер, ориентируясь на некоторые особенности вашей фигуры, сразу вычислит, что перед ним не солдат срочной службы.

— Не кипятись, старлей, — немного запыхавшись, ответил ему Репнин. — Ты, конечно, прав — осторожность никогда не помешает. И за бдительность — хвалю. Но только мне было обещано, что по дороге к кишлаку ни одна собака на нас лаять не будет.

— Вы, товарищ подполковник, не равняйте собаку с моджахедом. Последнему верить никогда нельзя. Даже если он мертвый. Не зря говорят: «Восток — дело тонкое», — но слова контрразведчика его немного успокоили, и он дал отмашку продолжать движение.

К точке прибытия — маленькому кишлаку, приткнувшемуся своими неказистыми хижинами к склону горного ущелья в квадрате Р-24, колонна добралась только на третий день своего пути. Похоже, что здесь их уже давно ждали. Еще не осела пыль, поднятая колесами и траками техники, как к ним уверенной походкой подошел старик Увидев среди прибывших мальчишку, он, сложив руки на груди, поклонился в его сторону. Внимательно оглядев военных, он направился не в сторону подполковника Репнина, который уже сделал ему шаг навстречу, а к священнику, стоящему недалеко от мальчишки и отряхивающему пыль со своей рясы. Похоже, что они были знакомы. Старик с уважением протянул священнику обе руки и они, как старые друзья, которые давно не виделись, отошли в сторону, о чем-то тихо беседуя.

«И на том спасибо», — подумал Черепанов, глядя на мирно беседующих стариков. У него еще свежи были в памяти воспоминания о том, как при «зачистке» одного из кишлаков он натолкнулся на двух подростков — девочку и мальчика — сидящих во дворе дома. Только хорошая реакция спасла его тогда от гранаты, полетевшей в его сторону. Он так и не понял, кто из детей ее бросил. Да и какая теперь разница.

Его взвод разместился в хижине, которая стояла почти на самом берегу горного ручья. Подполковника вместе со священником и мальчишкой забрал к себе старик, который их встречал. Разместив гостей и дав какие-то указания своим сородичам, он сразу же засобирался в дорогу. Перекинув через плечо ремень современного карабина и свистом подозвав к себе огромного волкодава, старик все так же не спеша направился в сторону видневшегося на горизонте перевала. И потянулись дни ожидания.

Еле слышный шорох, раздавшийся у Черепанова за спиной, вернул его из воспоминаний в сегодняшний день. Резко перекатившись в сторону, Иван вскинул автомат.

— Свои, товарищ старший лейтенант!

Черепанов узнал немного хрипловатый голос священника. Придерживая рукой болтающийся на груди крест, тот взбирался по крутому откосу со стороны реки. Учитывая, что у него не было одной руки, делал это он довольно ловко и, главное, — тихо. Больше ни один камешек не шелохнулся под его ногами. Иван знал, что такой способ передвижения в горах — целое искусство. И владеют им единицы, как правило, офицеры спецназа ГРУ. Он, не ставя автомат на предохранитель, просто отвернул ствол немного в сторону и с любопытством посмотрел на уже почти подошедшего к нему батюшку.

— Вы меня, конечно, простите, святой отец, но я только что мог вас запросто пристрелить, — в голосе Черепанова слышалось раздражение, но злился он больше на себя, чем на священника — это же надо, позволить какому-то гражданскому зайти к себе в тыл и подобраться к нему почти вплотную!

— Это вы меня извините, товарищ старший лейтенант, но вы так хорошо замаскировались, что я вас не сразу заметил, — ответ священника прозвучал настолько буднично и открыто, что Иван забыл о своей злости.

Священник присел на камни, которыми был выложен край бруствера неглубокого окопа. Некоторое время он молча смотрел на долину реки, которая хорошо просматривалась с этого места.

— Вы, товарищ священник, спрятались бы за бруствер, а то мало ли что. Мы все-таки не дома, — предложил батюшке Черепанов.

— Меня зовут Сергей Александрович, — священник привстал с камня, на котором сидел, и протянул Ивану руку. — Сергей Александрович Святенко.

— Старший лейтенант Черепанов, — ответил на энергичное пожатие Иван, с любопытством ожидая, что же будет дальше. Непонятно почему, но личность священника вызывала у него все больший интерес. Поэтому Иван особо и не удивился, когда услышал просьбу священника:

— Простите, товарищ старший лейтенант, но можно я выскажу кое-какие соображения?

Черепанов в ответ только пожал плечами. Его новый знакомый встал и, обойдя бруствер, встал за спиной Ивана:

— Я так понимаю, что взвод, которым вы командуете, укомплектован только наполовину? — вопрос священника прозвучал скорее как утверждение, и поэтому Иван решил на него не отвечать. И вообще, с какой это стати он должен отвечать на подобные вопросы гражданских лиц? Отсутствие ответа не смутило батюшку, и он продолжил:

— С позиции, в которой вы сейчас находитесь, открывается хороший обзор русла реки. Однако склон берега, по которому я только что поднимался, в сектор вашего обзора не попадает. Дополнительную позицию из-за отсутствия людей вы организовать не сможете, поэтому эту огневую точку необходимо сдвинуть левее метров на пять. Тогда этот береговой откос будет попадать в периферийное зрение стрелка и не позволит противнику зайти ему в тыл. Для большей надежности — установите чуть ниже по склону пару растяжек.

Черепанову на минуту показалось, что он стоит перед командиром полка, который ставит ему боевую задачу. Чтобы скрыть вдруг накатившую на него злость, он одним махом выскочил из окопа и прошел к краю обрыва. «А чего, собственно, злиться? — успокаивал сам себя Иван. — Прав батюшка на все сто процентов. И о растяжках он дельную мысль подсказал. Плохо, что сам до этого не додумался». Священник оставался на прежнем месте, но было видно, что он с интересом наблюдает за реакцией молодого лейтенанта на свои слова.

Вернувшись к старой позиции, Черепанов хотел поблагодарить священника за совет, но неожиданно для самого себя спросил:

— Сергей Александрович, а откуда вам известны все эти премудрости — «сектор обзора», «периферийное зрение», «растяжки»? Насколько я знаю, в духовной семинарии этому не учат?

Священник усмехнулся и, уже направляясь в сторону кишлака, ответил:

— Жизнь, товарищ старший лейтенант, сложная штука, тем более что пути Господни неисповедимы. Так сразу и не объяснишь…

— Сергей Александрович! Меня зовут Иван. Иван Черепанов, — уже вдогонку крикнул ему Черепанов.

— Я запомню. До встречи, Ваня, — услышал он в ответ хрипловатый голос своего нового знакомого.

На следующее утро Черепанов решил навестить подполковника Репнина. С момента приезда в кишлак они практически не встречались. У старшего лейтенанта были свои заботы, а контрразведчик старался находиться там, где был мальчишка, сын имама Абдулы Сатара. А тот больше крутился во дворе старика, который предоставил им свой дом. Только однажды мальчишка покинул двор. Иван со своей позиции видел, как, спустившись с крутого откоса, он на бегу сбросил с себя одежду и смело прыгнул в ледяной ручей, берущий свое начало в верховьях тех гор, которые виднелись на горизонте. На берегу было несколько женщин, но мальчишка нисколько не стеснялся своей наготы. Выйдя на берег, он широко расставил в стороны руки и подставил свое худенькое тело лучам солнца.

Уже приближаясь к дому старика, Черепанов услышал какие-то странные звуки, доносившиеся из-за глинобитной стены. Было такое впечатление, что кто-то методично бьет кулаком в твердую поверхность. Войдя во двор, он увидел, что мальчишка метров с десяти бросает нож в кусок дерева прислоненного к стене. За действиями мальчишки наблюдал подполковник Репнин, который сидел чуть в стороне и пил чай. Пересекая двор, Иван услышал, как над его ухом просвистел нож и воткнулся в мишень. При этом Репнин хмыкнул, налил себе еще одну пиалу чая и с интересом посмотрел на лейтенанта. «Похоже, от безделья у подполковника совсем мозги расплавились», — подумал Иван и, выхватив из ножен свой нож, практически не целясь, бросил его в сторону деревянной мишени. Клинок старшего лейтенанта не просто попал в мишень — он вонзился точно в нож мальчишки. При этом куски красиво инкрустированной костяной рукоятки ножа полетели в разные стороны. Мальчишка с такой злостью посмотрел на Черепанова, что, казалось, еще секунда, и он бросится на него с кулаками. Но подросток сдержался — демонстративно плюнув под ноги Черепанову, он с гордо поднятой головой ушел в дом.

— Один ноль, — с некоторой ленцой в голосе произнес подполковник. — Тебя, старлей, не учили в школе, что обижать детей нехорошо?

— Этот, как вы, товарищ подполковник, заметили, ребенок своим ножичком с удовольствием перережет горло не только мне, но и вам.

— Ладно, Черепанов, не злись. Садись со мной чай пить, — но наполнить пиалы ароматным напитком Репнин не успел. В проеме ворот показался боец из взвода Черепанова. Запыхавшийся сержант, забыв о всякой субординации, выдохнул:

— К нам гости.

Старик вернулся один. Не спеша, сполоснув руки и умывшись, он с достоинством занял место рядом с подполковником и Черепановым. Из дома вышел и присоединился к ним священник Все с нетерпением ждали, что скажет им старик Но тот, не проронив ни слова, допивал уже вторую пиалу чая. Потом он позвал жену и принялся объяснять ей, как наложить примочки из лечебных трав на израненные острыми камнями подушечки лап волкодава. Только после этого он соизволил обратить внимание на своих собеседников.

— Достопочтенный имам согласился на ваши условия, — обратился старик к священнику, как будто подполковника и Черепанова за столом и не было вовсе. — Воины имама находятся недалеко, и через несколько часов они будут здесь.

Подполковник не скрывал своей радости. С облегчением выдохнув, он, тщательно подбирая слова, обратился к старику на его языке. Не трудно было догадаться, что Репнин благодарит того за успешные результаты переговоров с имамом. Старик же даже не удостоил подполковника взглядом. Он еще минуты три что-то рассказывал священнику.

— Имам отдает нам четверых пленных — трех солдат и одного офицера, — перевел слова старика священник — Обмен состоится на нейтральной территории. Это километрах в пяти от кишлака, на открытом берегу реки. Все должны быть без оружия. Имам гарантирует нашу безопасность.

На место встречи они приехали, наверное, рано. Так же весело журчала на перекатах вода в речке, где-то высоко в небе кружила одинокая птица, а на плоских камнях грелись вездесущие ящерицы. Мальчишка тут же принялся бросать в них камни.

— Мехран, перестань, — мягко обратился к нему священник. Удивительно, но мальчишка тут же прекратил свое занятие и послушно переключился на дальний берег речки.

— Он что, понимает по-русски? — удивленно спросил Черепанов.

— Немножко. Но он прекрасно владеет английским, немецким и итальянским языками. Я уже не говорю про местные наречия. Мехран — талантливый мальчик, — в голосе священника Иван уловил нотки гордости.

— Сергей Александрович, давно хочу у вас спросить, — решился Иван, воспользовавшись тем, что рядом с ними никого не было. — Я в Афгане уже второй год, но за это время ни разу не слышал, чтобы моджахеды возвращали наших пленных.

— Но ведь и мы не торопимся этого делать, — живо откликнулся на его вопрос священник — Вы видели где-нибудь на подконтрольной нам территории лагеря для пленных моджахедов? Уверен, что нет. А знаете почему? Потому что для нас они не военные, а бандиты. Бандиты, на которых действие Женевской конвенции о военнопленных не распространяется. А мы для них грязные гяуры — неверные, с которыми даже дышать одним воздухом считается грехом перед Аллахом. Вот и режем друг друга нещадно.

Священник на минуту замолк, оценивающе посмотрел на Черепанова и продолжил:

— Я вам, Ваня, почему-то доверяю. И сейчас скажу вам то, чего говорить не должен. Я сейчас уйду на ту сторону вместе с Мехраном. Его отец — очень уважаемый человек в мусульманском мире. Я буду говорить с ним о многом, в том числе и о судьбе наших ребят, оказавшихся у них в плену. А их, Ваня, уж поверьте мне на слово, там много, очень много.

Птица, все это время кружившая над ними, издала протяжный крик и резко взмыла в воздух. Из-за поворота реки вначале показались два бородача.

Посмотрев на берег и, по-видимому, убедившись, что мальчишка на месте, они подали какой-то сигнал в сторону скал. Через несколько минут из-за поворота вышло еще два безоружных душмана, которые толкали перед собой трех наших солдат. Те еле держались на ногах и при этом несли брезент с еще одним пленным. Особенно тяжело приходилось солдату, который тащил свою сторону импровизированных носилок один. Через несколько шагов он упал. Ближайший к нему бородач, громко ругаясь, стал пинать его ногами. Глядя на это, Черепанов не выдержал и в несколько шагов преодолел расстояние разделявшее их. Оттолкнув бородача, он одной рукой помог подняться солдату, а другой легко поднял края брезента с раненым.

На того было страшно смотреть — от одежды осталось одно только название, через клочья тельняшки и офицерские бриджи можно было увидеть худое сине-черное тело. Вместо лица у раненого был один сплошной синяк, а от подбородка к левому виску тянулся багровый шрам. Иван не раз слышал истории о зверском отношении моджахедов к десантникам. Один только вид голубого берета или тельняшки мог послужить смертным приговором для его владельца, попавшего в плен.

По-видимому, от тряски и боли раненый пришел в сознание — из кровавого месива на Черепанова уставился один глаз. Ивану показалось, что он пытается что-то ему сказать. Попросив бойцов остановиться, Черепанов наклонился над раненым. Тому было очень трудно говорить, но Иван все же смог разобрать, что хотел сказать ему раненый офицер:

— Десант своих не бросает.

* * *

В это время мимо, и не глядя в их сторону, прошагал сын имама Мехран. Вслед за ним, одетый в свою походную форму — вязаную кофту-безрукавку поверх рясы, шел священник. Поравнявшись с Иваном, Сергей Александрович чуть заметно кивнул ему и прищурил глаза. Они у него были молодые. Волосы с сединой, борода, сутулые плечи, хрипловатый голос и эта нелепая кофта только делали его похожим на старика. Но Иван только сейчас понял, что священнику — где-то около сорока лет. Поглядев ему вслед, Иван задал сам себе вопрос: «Кто ты, Сергей Александрович Святенко?» И, словно услышав его, священник на ходу оглянулся и махнул на прощание рукой.

 

Глава 2.

СПАСИБО, ДЯДЬКУ…

Новый, 2014 год Иван Черепанов встретил в Киеве. Приехав сюда в середине декабря буквально на несколько дней, он понял, что в ближайшее время отсюда не уедет. В этот раз он смог найти свободный номер только в гостинице, которая находилась на левом берегу Днепра. Сюда не доносился шум майдана: вначале это был просто гул голосов десятков тысяч людей, их крики «Ганьба» и «Геть», глухие звуки ударов в металлические бочки, призывы лидеров оппозиции, звучавшие со сцены майдана и разносившиеся далеко за его пределы. А потом им на смену пришли звуки выстрелов и сирен скорой помощи…

Будучи генеральным директором телекомпании «Зенит», вещание которой охватывало практически весь юго-восток Украины, Иван старался как можно реже повторять сюжеты центральных каналов. Он считал, что средства массовой информации, которые принадлежат отдельно взятым личностям, будут транслировать ту «картинку», которая нравится их хозяевам. Чаще всего так и было — один и тот же сюжет, показанный на разных телеканалах, зачастую сопровождался абсолютно противоположными комментариями. От своих журналистов он требовал правды, какой бы она ни была. Поэтому в программах его телеканала можно было увидеть, как «берку-товец», дядя метра под два ростом, бьет резиновой дубинкой худенькую испуганную и заплаканную девчонку; как пытается сбить с себя пламя горящий заживо милиционер; как бронетранспортер своей броней напирает на демонстрантов и как пожилой мужчина ложится на землю рядом с сопливым пацаном, чтобы помешать машине с военными выехать из расположения своей части. А кадры инвалида без ног, но с деревянным щитом в руках, снятые его оператором 20 февраля на Институтской, облетели весь мир.

Иван своими глазами видел раненых молодых ребят, которых их товарищи пытались спасти и перенести за ближайшие укрытия. Он помогал грузить в машины тела убитых демонстрантов, а перейдя на другую сторону баррикад, видел тела убитых «беркутовцев», лежащих на Банковой, плачущего молодого солдата срочной службы внутренних войск с оторванной кистью руки. Мальчишка размазывал слезы по лицу и с ужасом смотрел на лужу крови, растекающуюся под ним. Уже тогда Черепанов в прямом эфире задал вопросы «Кто стрелял?», «Кому это выгодно?» и самое главное — «Зачем?»

А потом наступила весна 2014-го года. Янукович с позором бежал из Киева, новые «старые» лица быстро разделили между собой власть, киевский майдан притих. Но зашумел юго-восток страны. В Крыму появились «зеленые человечки» — без единого выстрела на его территорию вошли войска другого государства. Иван одним из первых показал миру, что существует и другой майдан. Его журналисты вели репортажи с площадей Донецка, Харькова, Николаева, Одессы. Впервые за многие годы с того момента, как Черепанов возглавил телекомпанию, он нарушил свое правило и вышел в эфир со своей авторской программой «Мой майдан». С микрофоном в руках в сопровождении оператора и звукорежиссера он мотался по своему родному Луганску и соседним областям, потеряв счет дням и ночам. Единственной точкой отсчета для него стал вечер, а точнее, время выхода в прямой эфир его программы.

«Здравствуйте. В эфире ваш земляк Иван Черепанов с авторской программой «Мой майдан», — такими словами каждый вечер по выходным и будням он начинал свой диалог со зрителем. Вместе со своими собеседниками он пытался найти ответы на многие вопросы, но один из них звучал все чаще и чаще: как жить дальше?

А потом в небе над Луганском появились самолеты. Взрывы в центре города еще больше всколыхнули город и его жителей — одни еще с большим энтузиазмом стали размахивать флагом чужой страны, другие, наскоро собрав нехитрый скарб, засобирались в дорогу. Артиллерийская канонада все ближе и ближе приближалась к городу. Теперь Ивану в поисках материала для своих репортажей не нужно было куда-то ехать — грузовики с вооруженными людьми ездили прямо под окнами его студии, а несколько дней назад совсем рядом с Луганском произошел бой между местными ополченцами и бойцами добровольческих батальонов Украины.

Всем сотрудникам телекомпании, кто захотел уехать из города вместе со своими семьями, Иван не только дал бессрочный отпуск, но и помог с транспортом. Самое ценное оборудование компании было переправлено в Харьков с надеждой наладить телевещание оттуда. Сам Черепанов собирался покинуть город через несколько дней — ему нужно было выполнить просьбу своего сотрудника и друга Виталия Заборского. Тот позвонил ему по телефону дня два назад и попросил помочь его отцу, известному в городе человеку, который в далекие уже времена Советского Союза возглавлял городскую милицию. Старик заартачился и ни в какую не хотел уезжать из города. Приехавшему за ним Черепанову генерал в отставке громогласно заявил

— Я здесь родился, честно прожил всю свою жизнь, здесь меня, когда придет время, и похоронят.

После этих слов старик выпрямил свои плечи, сжал кулаки и добавил:

— А нужно будет, Ваня, так я еще сумею постоять и за себя, и за свою землю. Ишь, что придумали, молокососы, танками свой народ давить. Нашли террористов!

Было понятно, что старика просто так с места не сдвинешь. И как назло, сам Виталий куда-то пропал. Вторые сутки его телефон был отключен. Один из знакомых сказал, что видел Заборского в камуфляжной форме, бронежилете и с автоматом на выезде из города, где формировалась колонна ополченцев. Черепанову не хотелось в это верить, но, судя по всему, Виталий определил свою сторону баррикады, которая разделила Украину на две половины. Зная Виталия много лет, Иван поймал себя на мысли, что особо и не удивлен такому повороту в судьбе своего друга, который всегда называл все вещи своими именами, не признавая никаких авторитетов и компромиссов. Еще зимой, когда они вместе мотались по Киеву, снимая репортажи о киевском майдане, Черепанов заметил за Виталием одну странность: когда им приходилось общаться с ребятами из радикальной партии «Свобода» или с уже не скрывающим своих взглядов на национальный вопрос «Правым сектором», Заборский становился мрачнее тучи, а под поросшими щетиной скулами начинали играть желваки. Как-то, услышав в очередной раз из толпы выкрики молодых людей «Москоляку на гилляку», он спросил у Черепанова:

— Иван Сергеевич, я, наверное, чего-то не понимаю. Вот мы с вами русские по происхождению, но выросшие на этой земле, граждане Украины, чем провинились перед ними? За что нас «на гилляку»? В чем наша вина? В том, что разговариваем на русском языке? Но любить Украину я от этого меньше не стал. И украинский язык, кстати, знаю лучше многих из этих патриотов. В том, что я люблю Пушкина и Лермонтова? Так я Шевченко и Лию Костенко тоже люблю.

На лице уже взрослого мужика появлялось недоумение, как у маленького ребенка. Иван попытался тогда молодому и горячему Виталию объяснить все это, так сказать, «накалом страстей», выходом негативной энергии в словесной форме, любовью молодежи к крайностям.

— Где вы видите молодежь, Иван Сергеевич? — продолжал спорить с ним журналист. — Ну, разве что в первых шеренгах. Но присмотритесь внимательней — за подростками стоят взрослые дяди, которым лет по тридцать-сорок Вы говорите, что они настоящие патриоты? А я, который приехал сюда в первые дни майдана и тоже желающий перемен, тогда кто? Недопатриот? При всем уважении к вам, Иван Сергеевич, но вы хорошо знаете, как такой патриотизм называется, только почему-то не хотите сказать это вслух.

— Не передергивай, Виталий, — начиная уже злиться на упорство парня, сказал тогда Черепанов. — В том же «Правом секторе», чтобы ты знал, есть и наши с тобой земляки, ребята из Луганска. Ты бы для начала пообщался с ними. Кстати, может получиться неплохой сюжет. А я обещаю, что весь материал пойдет в эфир без купюр.

Общения так и не получилось — события разворачивались настолько стремительно, что уже через несколько дней они срочно выехали в Одессу. В городе, который уже начинал утопать в зелени своих бульваров и скверов, они увидели еще дымящиеся стены Дома профсоюзов и потрясенные лица одесситов. Именно после Одессы Виталий замкнулся еще больше. В его взгляде появилась какая-то отрешенность и вместе с тем решительность. Из балагура и весельчака он превратился в молчаливого хмурого и вечно раздраженного мужика, который заводился, что называется, с пол-оборота. По-видимому, именно тогда он сделал свой выбор.

Как недавно и в то же время давно это было. Иван окинул взглядом опустевшую студию его телекомпании. Везде были видны следы торопливых сборов: на полу веером рассыпался ворох бумаг, валялись забытые кем-то модельные туфли, под ногами скрипело стекло разбитых софитов. От грустных мыслей его отвлекли шаги, звук которых доносился со стороны лестницы. Кто бы это мог быть? А вдруг Виталий! Но, выглянув в коридор, Иван увидел женщину, которая в нерешительности остановилась у входа в студию.

— Вы кого-то ищете, женщина? — в опустевшем коридоре вопрос Черепанова прозвучал неожиданно громко.

Гостья вздрогнула и сделала шаг назад. Но потом решительно направилась в сторону Ивана.

— Так, я шукаю керівників телебачення, — произнесла она на украинском языке с явным акцентом жителя Западной Украины. — Мені сказали, що вони працюють тут.

Перед Иваном стояла женщина в цветастом платье и серых босоножках. Редкая седина в черных волосах короткой стрижки говорила, что гостье, наверное, лет сорок В руках она держала обычный полиэтиленовый пакет с потертым портретом какой-то красавицы. Глядя на Черепанова красными то ли от недосыпания, то ли от слез глазами, она подняла руку и провела ею по своему лицу. Так делают обычно сельские жители, вытирая с лица пот и оглядываясь на результаты своего труда. В этом жесте было столько усталости, что Иван, подняв перевернутый стул, предложил женщине присесть.

— Вы пришли правильно. Здесь когда-то была телекомпания. Но сейчас мы не работаем. Вы же видите, — произнес Черепанов и сделал красноречивый жест, обводя рукой опустевшую студию.

Женщина, проследив взглядом за рукой Черепанова, тяжело вздохнула, поднялась со стула и, взяв свою сумку, направилась к выходу. В ее взгляде, жестах и походке было столько безысходности, что Иван, поддавшись какому-то внутреннему порыву, уже вдогонку гостье спросил:

— А что вы, собственно, хотели? Я директор этой телекомпании Черепанов Иван Сергеевич.

Женщина остановилась и, повернувшись к Ивану, представилась:

— Мар’яна Петрівна… Мар’яна. Ясина шукаю. Прийшла до вас, сподівалась об’яву дати по телебаченню, що я приїхала, що я тут.

За последние месяцы Иван видел столько материнских слез, что, наверное, хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Земля майдана была полита кровью мальчишек, а потом окроплена слезами их матерей. Во время беседы в опустевшей студии с гостьей его не покидало ощущение, что он перенесся на несколько месяцев назад, в те февральские дни, когда хоронили ребят, погибших на Институтской. Тогда еще никто не говорил о «небесной сотне», никто не планировал строить им какие-то мемориалы — майдан прощался с мальчишками. И у всех у них были матери. Постаревшие в один миг сорока-сорока пяти лет женщины.

У Ивана появилось ощущение, что одна из этих женщин сейчас стоит перед ним.

— Знаете что… Марьяна, — Черепанов сделал паузу. В этот миг он понял, что его отъезд из Луганска откладывается на неопределенное время. Подойдя к женщине, он взял ее под руку и вернул назад в студию.

— Вы, пожалуйста, присядьте и спокойно расскажите мне все по порядку. Чаю хотите?

Вопрос о чае он задал по привычке. Осталось только нажать кнопку на селекторе и попросить секретаря Анечку занести чашки в кабинет. Но тут Иван вспомнил, что сумки, с которыми они с Заборским вернулись из Киева, так и остались стоять в углу его кабинета. А у привыкшего мотаться по командировкам Виталия в его «дежурном чемоданчике» было все.

Так оно и оказалось. Покопавшись в сумке Виталия, Черепанов нашел то, что искал — маленькую кружку с встроенным кипятильником, чай и начатую пачку печенья. Импровизированный стол Иван организовал прямо на подоконнике студии. Гостья пила чай и напряженно смотрела в окно. На другой стороне улице в обычный рейсовый автобус грузились вооруженные люди. Большая часть из них была в гражданской одежде, и только некоторые — в камуфляжных брюках и куртках. Были среди них и совсем юные мальчишки.

Словно приняв какое-то решение, женщина поставила на подоконник чашку с недопитым чаем и повернулась к Черепанову:

— А чого ви, Іване Сергійовичу, не з ними?

Вопрос застал Ивана врасплох. Сколько раз за эти дни он задавал его себе сам. И отвечал он всегда только себе. Нужно ли сейчас что-то говорить совершенно незнакомому человеку, которого ты видишь первый, и, может быть, последний раз в жизни?

— Это не моя война, Марьяна Петровна, — сказал Черепанов и надолго замолчал, словно сам прислушивался к этим словам. — Один раз меня уже обманули — послали в Афганистан и сказали, что там я буду защищать свою Родину. Но тогда я был военным и давал этой самой Родине присягу. Там в моем подчинении было около сотни сопливых мальчишек, за жизнь каждого из которых я отвечал. И которым я отдавал приказ идти в атаку. И похоронки на них тоже подписывал я.

Иван прямо посмотрел в глаза этой незнакомой женщине. Он был благодарен ей за то, что она задала ему этот вопрос. Ему давно это хотелось сказать вслух. Так, чтобы это слышал кто-то другой. Так, чтобы это услышали все.

— Я не хочу быть солдатиком в чужих руках. Причем в руках грязных и липких. И самое главное — я не хочу и не буду стрелять в свой народ ни с одной стороны, ни с другой.

Черепанов с облегчением вздохнул. Оказывается, для того чтобы принять окончательное решение, ему нужно было сказать эти слова вслух. И хорошо, что эта женщина ему абсолютно незнакома; и хорошо, что она с Западной Украины; и хорошо, что она говорит на украинском языке, а он отвечает ей на русском. От этих мыслей Ивана отвлек голос Марьяны, которая, по-видимому, тоже приняла решение:

— Я сама з Лісковців. Є таке село у Межгірському районі. Це далеко звідси, аж на Закарпатті. Працюю вихователькою у дитячому садочку, виховую трьох диточок Двох хлопчиків и донечку, — по щеке Оксаны побежала слеза. Уже привычным жестом она достала маленький платочек Иван обратил внимание, что он был мокрый. Словно не замечая ничего вокруг, женщина продолжила свой рассказ:

— Старший, Ростік… Ростіслав. Коли закінчив школу поїхав до Львова. Захотів бути лікарем, вступив до медучилища. А взимку, коли почалась ця революція, разом з іншими хлопцями майнув до Києва. Я гадала, що він незабаром повернеться, але пройшла весна, вже літо, а його все нема і нема. Батько їздив до Києва, намагався його там розшукати. Не знайшов. В останнє його бачили разом з хлопцями з «Правого сектору». А потім хтось мені зателефонував…

Женщина расплакалась еще больше, но из ее дальнейшего рассказа Иван понял, что дней десять назад ее среди ночи разбудил телефонный звонок Определитель номера высвечивал незнакомый номер, но в трубке раздался голос Ростислава. Шепотом он сказал матери, что находится в Макеевке у добрых людей, которые прячут его от ополченцев. Эти люди его не выдадут, но сказали, что отпустят его только с матерью. Потом с ней разговаривала какая-то женщина. Говорила она очень тихо, но Марьяна поняла, что через три дня ее будут ждать в центре, возле магазина, и чтобы она по этому номеру не звонила.

— Хлопці з села, які колись працювали заробітчанами на Донбасі підсказали мені, як скоріше туди доїхати. Я кинула все и майнула на вокзал. Спочатку приїхала до Донецька, а звідти вже у Макіївку. Там зовсім поруч. Три дні, зранку до вечора я простояла біля центрального універмагу, але до мене так ніхто и не підійшов. Я не знала вже, що і думати. Погані думки я від себе відгоняла, молилась Богу і казала собі, що все буде добре. Може я стою не біля того магазину, може у цьому місті є ще якийсь центр? И взагалі, може тут є ще якась Макіївка?

Продавщица из киоска, в котором Марьяна покупала воду, ни о какой другой Макеевке здесь никогда не слышала. А вот пожилой дядечка, который слышал их разговор, сказал, что когда-то, очень давно, проезжал на машине через одно село в соседней области и очень удивился, увидев на въезде в него указатель с названием его родного города — «Макеевка». Но дядечка хорошо помнил, что было это в Кременском районе Луганской области.

Марьяна не стала рассказывать, как добиралась в это село. Сказала только, что к вечеру следующего дня она уже стояла возле одного из его центральных магазинов. И вновь потянулись часы ожидания. Село — это не город. Уже на второй день на нее стали обращать внимание местные жители, а одна сердобольная старушка попыталась даже дать ей какой-то пряник Но хуже всего было с ночлегом. В большом городе она коротала ночи на вокзалах, а куда пойти в селе? Одну ночь она немножко подремала, сидя на автобусной остановке, другую — в пустом сарайчике, наверное, сторожке магазина. Марьяна понимала, что так долго продолжаться не может, и приняла решение ехать в областной центр, чтобы сообщить сыну о своем приезде с помощью объявления по телевидению. Приехав в Луганск, она нашла здание, в котором находился областной телецентр, но, подойдя к нему, даже и не попыталась войти внутрь. У входа стояли люди с автоматами, а над входом развевался какой-то незнакомый Марьяне флаг. Так она оказалась здесь.

Закончив свой рассказ, женщина опять взяла свой пакет и с благодарностью взглянула на Черепанова:

— Оце розповіла вам все як є и трохи на душі стало легше. Але що робити далі навіть не знаю. Тільки я без сина звідси не пощу.

— Марьяна Петровна, давайте сделаем так, — Черепанов тоже не знал, как сию минуту помочь этой несчастной матери, но то, что он поможет ей искать парня, для него уже было очевидным. — Вы сейчас допьете чай, пойдете в мой кабинет, там есть хороший диван, и ляжете спать.

Женщина попыталась что-то возразить, но тон Ивана был категоричен:

— Чтобы продолжать поиски сына, вам понадобятся силы. Поэтому и не спорьте. А я в это время подумаю, чем вам помочь.

Первое, что сделал Иван — прокрутил в памяти весь рассказ Марьяны. Уже в самом его начале он обратил внимание на одну деталь, которая и сейчас не давала ему покоя — что делал мальчишка в Макеевке Донецкой области? В том, что Ростислав связался с «Правым сектором», он не сомневался ни минуту. Но могли ли его бойцы в середине мая находиться на околицах столицы Донбасса? Теоретически могли. Но только теоретически, так как основные события с участием добровольческих батальонов в это время разворачивались гораздо севернее — в районе Славянска, Лисичанска и Рубежного. Стоп! Где-то эта связка «Лисичанск — Рубежное» уже мелькала и совсем недавно. Черепанов открыл ноутбук и зашел на страничку одного военного эксперта, которого он знал лично и информации которого пока еще доверял. Да, все сходится — первый бой между ополченцами и добровольческими батальонами на территории области состоялся 22 мая в районе населенных пунктов Рубежное, Кременная и Лисичанск.

Иван достал с полки карту области, которая не раз выручала его в многочисленных поездках. Любовь к картам осталась у него еще со времен службы в Афганистане, территорию которого он изучил вдоль и поперек именно с помощью карт, в углу которых стояла пометка «Для служебного пользования». Вот и сейчас, расстелив на столе довольно подробную карту области, Иван стал внимательно рассматривать квадраты, где были обозначены эти города. Это были берега реки Северский Донец, сплошь укрытые «зеленкой». «Да, воевать здесь будет трудновато, особенно наступающей стороне», — уже по привычке сделал вывод Черепанов.

Война в Афгане для него закончилась внезапно — пуля снайпера, который долго охотился за командиром роты, молоденьким капитаном в практически белой от пота и соли гимнастерке, прилетела в тот момент, когда он вместе со своим третьим взводом пытался закрепиться на невзрачном бугорке, отмеченном на карте как высота 171. Ранение оказалось настолько серьезным, что пришел в себя капитан Черепанов уже после операции, находясь в далеком тыловом госпитале. О том, что про службу в армии и тем более в «войсках дяди Васи» можно забыть, ему сообщили уже при выписке из московского военного госпиталя имени Бурденко. Спорить с генералами в белых халатах было бесполезно. Ну, а потом была учеба в университете, и вскоре к диплому офицера добавился еще и «гражданский» диплом журналиста.

Ответ на головоломку с двумя Макеевками Черепанов нашел сразу. Опытный глаз бывшего офицера-десантника сразу выхватил из расстеленной перед ним карты нужную ему информацию. Вот оно что! Иван даже вначале не поверил своим глазам, когда увидел, что в Кременском районе даже не два, а три населенных пункта носят название «Макеевка». Все они располагались цепочкой по левому берегу реки Жеребец. От районного центра до ближайшей Макеевки было чуть больше двадцати километров. «Далеко же ты убежал, парень. Видно, испугался не на шутку, — беззлобно подумал о сыне Марьяны Иван. — Если выехать сейчас, то к вечеру можно будет добраться до райцентра, а там видно будет, какая из трех Ма-кеевок им нужна».

Черепанов посмотрел на часы — прошло минут сорок, как он отправил женщину отдыхать. Но делать нечего — придется будить. Иван тихонько приоткрыл дверь в свой кабинет.

— Заходьте, Іване Сергійовичу, я не сплю, — в голосе Марьяны опять послышались нотки настороженности. — Не можу ніяк заснути. Очі закриваю, а все одно бачу Ростіка. Який там сон…

Женщина на секунду замолчала, а потом продолжила:

— А крім того, я все чекала — коли ж ви покличите отих…

Иван не понял, о чем она говорит, и вопросительно посмотрел на Марьяну.

— Ну отих, що за вікном, — тихо сказала она, красноречиво посмотрев в сторону окна, за которым все так же гудели двигатели машин и раздавались голоса ополченцев. — Пробачте мені, Іване Сергійовичу…

Было видно, как щеки женщины покраснели, а на ее глазах появились слезы. Иван сделал вид, что не понял, о чем говорит Марьяна, и сразу перешел на командный тон:

— Марьяна Петровна, я понимаю, что времени для отдыха у вас было совсем ничего, но нам нужно ехать — я, кажется, догадываюсь, где нужно искать вашего сына.

При этих словах Ивана женщина встрепенулась и с надеждой посмотрела на него.

Перед тем, как выехать из города, Черепанов решил заехать в ближайший магазин и купить что-нибудь из еды — дорога предстояла неблизкая. Кроме того, стрелка датчика топлива приблизилась к нулю уже почти вплотную. Значит, нужно еще и решить вопрос с бензином — заправки в той стороне, куда им предстояло держать путь, уже вряд ли работали.

Со стороны поселка Металлист, который вплотную примыкал к черте города, раздавались глухие звуки взрывов. Черные клубы дыма точно указывали на то место, где шел бой.

Одна за одной в сторону поселка промчались машины скорой помощи. А в остальном город жил своей обычной ЖИЗНЬЮ: по дорогам ехали автомобили, по тротуарам шли женщины с детьми, пенсионеры выгуливали своих собачек В супермаркете Ивану с Марьяной даже пришлось постоять у кассы. Женщина с интересом прислушивалась к тому, о чем говорят люди в очереди.

— Слышали, — начала новую тему женщина с полной сумкой продуктов, — наши захватили воинскую часть в Сватово.

— Не захватили, — перебил ее мужчина, державший в одной руке бутылку водки, а в другой — пакетик с ментоловыми леденцами. — Солдаты сами перешли на нашу сторону.

— А правда, что границу с Россией уже отменили? — перешла на международные темы интеллигентного вида старушка.

— Брехня, — ответил ей все тот же любитель ментоловых леденцов. — Мой свояк позавчера проезжал через Изварино, так рассказывал, что украинские погранки шмонали его по полной программе.

— Это ненадолго, — уверенно заявил мужчина средних лет. — Путин уже отправил к нам целую колонну грузовиков с рублями. Скоро мы забудем, как эти гривны и выглядят.

Когда они вышли из магазина и сели в машину, Черепанов спросил у своей спутницы:

— Марьяна Петровна, я надеюсь, паспорт у вас с собой?

И, увидев утвердительный кивок женщины, продолжил:

— Спрячьте его подальше, а то штамп с вашей закарпатской пропиской может вызвать у некоторых людей массу вопросов. И вообще, давайте договоримся сразу — вы больше помалкивайте, разговаривать на блокпостах буду я.

Первый такой блокпост они увидели уже на выезде из города. Иван притормозил перед бетонными блоками, которые перегораживали проезжую часть. Молодой, лет двадцати пяти парень не спеша направился в их сторону. Его локти лежали на автомате, на краешке носа каким-то чудом удерживались солнцезащитные очки, а в уголке губ торчала спичка, которую новоявленный Рембо периодически перекатывал с одной стороны рта в другую.

— Что, дядя, драпаешь? — нахально глядя на Черепанова, спросил парень.

— Нет, сынок, проезжал мимо. Дай, думаю, остановлюсь, спрошу как твое здоровье. Вижу, что все в порядке. Надеюсь, завтра вернуться обратно, — шутливым тоном ответил Иван, глядя прямо в глаза часового. Он хорошо знал, как нужно вести себя с человеком, который только вчера взял в руки оружие и еще не насладился властью над другими. При этом Черепанов незаметно осмотрелся. Чуть в стороне из мешков с песком была оборудована огневая позиция для пулеметчика. В сторону от нее уходил узкий, но глубокий зигзагообразный окоп, который заканчивался среди редкого кустарника ближайшей лесопосадки. Прислонившись спиной к одному из блоков, сидел еще один дежурный по блокпосту. Разувшись и выставив на обозрение белые ступни ног, он лениво посматривал в их сторону. Рядом с ним прямо на земле лежала труба ПЗРК. Покачав головой, Черепанов медленно проехал мимо блоков и надавил на газ.

Чтобы скоротать дорогу, Иван рассказал своей попутчице об «открытии» им трех Макеевок и высказал предположение, что Ростислава нужно искать в ближайшей к райцентру. Марьяна очень удивилась:

— Як це може бути? Поруч зразу три села з однаковою назвою…

Пока Черепанов пытался объяснить ей этот географический казус, женщина задремала — усталость взяла свое.

К небольшому селу под названием Макеевка они подъехали уже ближе к вечеру. Иван остановил машину на самом въезде в село:

— Если ваш Ростислав шел со стороны Кременной, то он не мог пройти мимо этих домиков, — пояснил он свои действия Марьяне. — К магазину мы еще успеем, он здесь точно один. А сейчас давайте внимательней присмотримся к гражданским.

«Как будто в Афгане, — усмехнулся своим последним словам Черепанов. — Эх, сюда бы мой бинокль…»

В лучах заходящего солнца околица села хорошо просматривалась и без бинокля. В пойме реки маленькая девочка отвязала от железного столбика пасшуюся там до этого корову и, помахивая хворостиной, медленно погнала ее в сторону села. Местные мальчишки с криками прыгали в речку с рыбацких мостков. По неширокой улице, поднимая облако пыли, протарахтел старенький мотоцикл, к багажнику которого был привязан огромный бидон для молока. Внимание Ивана привлекла уже немолодая женщина, которая, подоткнув подол платья, рвала траву вдоль изгороди огорода. Время от времени она разгибалась и посматривала в их сторону.

Немного в стороне, под деревьями сада среди пчелиных ульев возился, видимо, хозяин дома. Сетка от пчелиных укусов закрывала голову мужчины полностью, и поэтому Иван не мог определить — смотрит он в их сторону или нет. Стоящие рядом еще несколько домов ничем особым не выделялись: в их дворах возились только куры под присмотром разомлевших от жары собак

— Марьяна Петровна, — обратился он к сидящей рядом женщине. — Мне нужна ваша помощь. Видите вон тех женщину и мужчину?

Проследив за его взглядом, она кивнула, а Черепанов между тем продолжил:

— Вы сейчас выйдете из машины и пойдете в сторону центра села. Все магазины в селах располагаются только в центре. Походите возле него, осмотритесь. Но пройти вы должны так, чтобы вас заметила эта женщина. А еще лучше, если вы остановитесь и спросите у нее, как пройти к магазину.

Марьяна, поправив растрепавшиеся волосы, направилась в сторону села. Поравнявшись с огородом, в котором продолжала возиться женщина, она остановилась и что-то у той спросила. Выслушав ответ, не спеша пошла дальше. Черепанов с интересом наблюдал за тем, как будут разворачиваться события. Подождав, пока Марьяна скроется за поворотом улицы, женщина быстрым шагом направилась в сторону мужчины. Они о чем-то поговорили, и тот, сняв, наконец, свою шляпу с сеткой, направился в сторону небольшой деревянной постройки. Присев на небольшую скамеечку, он зачем-то приоткрыл дверь сарайчика и закурил. Несмотря на то, что женщина осталась в саду и не могла его слышать, хозяин дома продолжал что-то говорить. Так продолжалась несколько минут. Докурив сигарету и поговорив сам с собой, мужчина бросил окурок в огород и снова вернулся в сад. Любопытная курица сунула свой клюв в темноту сарайчика, но оттуда на миг высунулась чья-то рука и быстро прикрыла дверцу.

«Что и требовалось доказать», — подумал довольный Иван и откинулся на спинку сидения. Все-таки его расчет оказался правильным.

Через какое-то время женщина выкатила со двора велосипед, повесила на его руль хозяйственную сумку и, лихо перебросив ногу через высокую раму, покатила в сторону центральной части села. Хозяин дома оставил в покое пчелиные улья и направился в дом. Перед тем, как зайти в него, он несколько раз взглянул в сторону машины Ивана.

Усталость давала о себе знать, и Черепанов, скорее всего, на некоторое время задремал. Проснулся он от звуков боя. Канонада от разрывов артиллерийских снарядов доносилась со стороны соседней области. «Что таму нас? — подумал про себя Черепанов, мысленно вспоминая карту этой местности. — Кажется, Красный Лиман, а за ним и Славянск Нужно торопиться». Словно услышав его мысли, на дороге показалась Марьяна, которая быстрым шагом возвращалась из села. Уже издали было заметно, что женщина улыбается.

— Знайшовся… Ростік знайшовся, — выдохнула она на одном дыхании, открывая дверну автомобиля. — Ви, Іване Сергійовичу, були праві. Жіночка з цієї хати підійшла до мене коло магазина і наказала приходити до неї, як стимніє. Ростік у неї. Зара чоловікові подзвоню, він теж там собі місця не знаходить.

Достав недорогой телефон, она принялась набирать номер. Положив свою ладонь на трубку, Черепанов остановил Марьяну:

— Не нужно этого делать, Марьяна Петровна. Потерпите. Вас сейчас может услышать не только муж. Вот когда закончим все дела, тогда и позвоните.

Солнце медленно опустилось за горизонт, но июньская ночь приходить не торопилась. Сначала серый сумрак окутал низины у берега реки, а потом, словно живое существо, стал выползать оттуда, заглатывая на своем пути деревья, дорогу, дома. Словно прячась от этого чудовища, исчезла из дворов и сельская живность.

Марьяна уже несколько раз порывалась идти в сторону огонька ближайшей хаты, но Черепанов сдерживал ее. И только когда в окнах домов зажегся свет и замерцали тусклым светом экраны телевизоров, он тихо сказал:

— Ну, что же, пожалуй, пора.

В доме их уже ждали. Возле калитки их встретил мужчина, который, окинув взглядом Черепанова, повел гостей за собой. У входа он пропустил Марьяну вперед. Лишь только она переступила порог летней веранды, как ей навстречу с криком «Мама!» бросился худенький паренек Черепанов, увидев, как замешкавшийся хозяин дома полез в карман за сигаретами, решил составить ему компанию. Закурив, они некоторое время помолчали, вслушиваясь в звуки глухих разрывов, доносившихся со стороны Донца. Первым не выдержал мужчина:

— А ты, парень, значит, из Луганска будешь?

В ответ Черепанов только кивнул.

Не дождавшись от гостя ответа, хозяин задал следующий вопрос:

— А, правда, что вас там это… из самолетов?

Иван снова кивнул.

— Вот оно, значит, как… Ну, тогда понятно, — сделал вывод мужчина и, зло сплюнув, открыл дверь дома.

Марьяна с сыном сидели на диване, а хозяйка дома собирала на стол поздний ужин. Шторы на окнах были плотно зашторены. Мужчины прошли за стол, и Черепанов с интересом прислушался к словам мальчишки. А тот, словно никого не замечая вокруг, продолжал свой рассказ:

— Мене ніхто не примусував, мамо. Я сам прийняв рішення їхати на Донбас. Тільки зброю до рук я не брав і ні в кого не стріляв. Богом клянусь, мамо, це правда!

Парень с отчаянием посмотрел в сторону мужчин, как будто хотел, чтобы и они услышали его рассказ. Хозяйка дома присела за стол и тоже стала внимательно слушать Ростислава.

— Я і на майдані допомогав лікарям і сюди приїхав фельдшером, — продолжал свой рассказ парень. — На майдані, коли в нас почали стріляти, було страшно. Дуже страшно. А тут… тут, мамо, війна. Ми доїхали до лісу і потрапили у засідку. Спочатку машина підірвалась на міні, а потім в нас полетіли гранати. Багато кого вбило зразу, а ще більше було поранених. Я і ще двоє хлопців відповзли трохи в бік і помчали навпростець через ліс. Бігли довго. А потім я їх загубив.

По щекам парня потекли слезы. Плакали и обе женщины. Худенький, со спутавшимися, давно не мытыми волосами и в грязной камуфляжной форме с яркими нашивками на рукавах, он напоминал Черепанову старшеклассника, который решил поиграть в войну. А взрослые дяди дали ему в руки автомат, но при этом забыли сказать, что это может быть больно. Очень больно.

Немного успокоившись, Ростислав продолжил свой рассказ:

— Я йшов всю ніч. Намагався відійти яко мога далі від вибухів. А коли настав день, я спрятався у кущах и проспав там аж до самої ночи. Потім знову пішов. На ранок переплив річку і берегом вийшов до села. Мені дуже хотілося пити та їсти. Тут мене и побачила тітка Тетяна. Сили ховатись в мене вже не було.

Ростислав с благодарностью посмотрел в сторону хозяйки дома. А Марьяна при этих словах сына встала и, подойдя к женщине, обняла ее за плечи. Обе плакали навзрыд и не стеснялись своих слез.

— У нас с Татьяной двое сыновей, — подал голос хозяин дома. — Взрослые уже, живут своими семьями. Поэтому мы Ростиславу сразу сказали — отпустим только вместе с матерью. Передадим, так сказать, из рук в руки. И чтобы больше никакой войны! Ты меня слышишь, Ростислав?

В ответ парень кивнул низко опущенной головой:

— Я ж вам пообіцяв, дядьку Павло. Нікуди я більше не піду, тільки додому.

Марьяна вытерла слезы, взяла свою сумку и достала из нее потертый кошелек Вытащив из него деньги, она протянула их хозяину:

— Люди добрі, я прошу вас, візьміть. Пробачьте, тут не багато, але це все, що ми з чоловіком змогли зібрати.

— Ты что, от горя совсем мозгов лишилась? — и не глядя на протянутые ему купюры, строго ответил ей «дядько Павло». — Давайте лучше ужинать да отдыхать. Здесь вам задерживаться больше нельзя. Да и куда вас с машиной спрячешь?

Еще задолго до рассвета хозяин разбудил Черепанова, легонько прикоснувшись к его плечу:

— Вставай, парень. Кое-что обсудить надо.

Они тихонько вышли на крыльцо и закурили. Сделав пару затяжек, Павел спросил:

— Это, конечно, не мое дело, но что ты думаешь делать дальше? Повезешь их назад в Луганск?

Иван долго курил, как будто и не слышал вопроса. А на самом деле он еще до конца так не решил, как будет действовать дальше. Но то, что возвращаться в Луганск нельзя, это он знал точно. Одно дело проезжать через блокпосты с женщиной, и совсем другое — с молодым парнем. Предъявить документы попросят сразу же.

Черепанов протянул руку хозяину дома и сказал:

— Меня Иваном зовут. Если я не ошибаюсь, граница Харьковской области где-то здесь рядом?

Татьяна приготовила для Ростислава гражданскую одежду. Сыновья часто приезжали к ним помочь по хозяйству, так что выбрать из чего было. Сборы в дорогу были быстрыми. Доев оставшуюся после ужина яичницу и выпив молока, они еще затемно вышли на улицу. Черепанов не стал ждать, пока Оксана с сыном попрощается с его спасителями. Попросив, чтобы они не задерживались, он направился на окраину села, где оставил свою машину. Достав карту, он еще раз убедился, что принятое им решение ехать в Харьковскую область было правильным. «Держи на север, парень, — напутствовал его дядько Павло. — Чем дальше в ту сторону, тем меньше будет военных. Доберетесь до Купянска, а там поезда во все стороны бегают».

Насчет военных он ошибся. Уже выехав на трассу и проехав километров десять, Ивану пришлось сбросить скорость — им навстречу колонна за колонной шла военная техника. Остановившись в очередной раз на обочине, Черепанов провожал взглядом проезжавшие мимо машины. В основном это была старая, оставшаяся еще от советской армии техника. Мощные тягачи тянули за собой противотанковую и дальнобойную артиллерию, а под брезентом угадывались контуры танков и САУ. «Не похоже все это на антитеррористическую операцию, — подумал Иван, глядя на проезжавшую мимо колонну. — Это война».

— Ой лишенько, шо ж воно коїться? — запричитала рядом Марьяна. — Там же люди. Такі ж самі, як і ми. За що ж це нам, Боже?

Только часа через два за окном мелькнул указатель с надписью «Купянск 10 км». Выехав на берег Оскола, Иван остановил машину:

— Ростислав, — повернулся он к парню, который всю дорогу просидел на заднем сидении, не проронив ни слова. — А у тебя есть с собой какие-нибудь документы?

В ответ мальчишка отрицательно покачал головой и с испугом посмотрел в сторону матери.

— Я приблизительно так и думал, — спокойно продолжил Черепанов. — Марьяна Петровна, на мосту через речку точно будет блокпост. И к вашему Ростиславу у военных могут возникнуть вопросы. Я предлагаю не испытывать судьбу и переправиться через Оскол в другом месте.

Оставив машину у придорожного кафе, они отошли немного в сторону от моста и по неприметной тропинке спустились к речке. Как и предполагал Черепанов, местные рыбаки ловили рыбу не только с берега — на спокойной глади воды покачивалось несколько стареньких лодок Договориться с одним из рыбаков переправить на другой берег женщину и пацана Ивану не составило труда.

— Марьяна Петровна, дальше вы с Ростиславом пойдете без меня. На том берегу уже начинается город. Доберетесь до вокзала, а там уже сориентируетесь, куда брать билеты.

Женщина подошла к Черепанову ближе:

— Іване Сергійовичу, дякую вам за все. Я до кінця свого життя буду Бога молити за вас. Борони вас, Боже. У любий час приїздіть до нас. Ви навіть прізвище моє не спитали. Будете у Лісковцях, спитайте Мар’яну Мотузняк Мене там всі знають.

Она обняла Ивана за плечи и поцеловала его в щеку. Когда уже лодка отплыла на несколько метров от берега, Черепанов услышал голос Ростислава:

— Спасибі, дядьку…

* * *

Лодка с еще недавними спутниками Ивана быстро достигла середины реки. Несмотря на все старания местного рыбака, ее все-таки снесло немного вниз по течению. Черепанов видел, как нос лодки ткнулся в берег, и Марьяна вместе с сыном стала подниматься вверх по крутой тропинке. Еще немного — и цветастое платье женщины скрылось за деревьями, растущими на берегу реки.

Что держит его в Луганске? В последние дни этот вопрос Иван задавал самому себе все чаще и чаще. Вот и сейчас — переехать через мост, и по хорошо знакомой дороге до Харькова будет рукой подать. Атам коллеги, друзья, работа… На новом месте легко, конечно, не будет, практически все придется начинать с нуля. Но в том, что у него все получится — Черепанов нисколько не сомневался. В какой-то момент у него даже просыпался азарт — взять и начать все с начала, как почти тридцать лет назад, когда, попробовав себя в роли журналиста, Иван решил открыть свою телекомпанию. Сколько сил и нервов ему это стоило — знает только он один. Но почему-то те годы вспоминались им с какой-то теплотой и с непонятным чувством безвозвратной потери. «А годы, как птицы, летят», — вспомнил он слова из когда-то популярной песни и, сев в машину, развернул ее в сторону Луганска.

 

Глава 3.

ДЕРЖИСЬ, БРАТОК…

Телефон зазвонил, как всегда, неожиданно. Иван автоматически глянул на часы — второй час ночи, кто бы это мог быть?

— Иван Сергеевич, здравствуйте, — голос мужчины в трубке был ему незнаком. — Это отец Иннокентий, настоятель собора, что на Владимирской. Мы с вами несколько раз встречались в мирской суете.

Черепанов вспомнил батюшку, с которым познакомился на благотворительных мероприятиях городского совета. На такого служителя церкви не обратить внимания было просто невозможно. Высокий, подтянутый — он резко выделялся на фоне своих «собратьев», которые со своими животами с трудом втискивались на сидения иномарок Густая, без единого седого волоска борода и тонкие черты лица делали его чем-то похожим на лики святых, изображенных на иконах. Была еще одна деталь, на которую Черепанов обратил внимание при первой встрече с отцом Иннокентием, — медаль «За отвагу». Из своей армейской жизни Иван хорошо знал, что такими медалями награждаются, как правило, солдаты и сержанты за мужество и отвагу, проявленную в бою. Отец Иннокентий никогда не снимал эту награду, даже когда вел службу в храме. Черепанов все собирался спросить у батюшки, за что тот был награжден такой медалью, но так и не успел.

— Иван Сергеевич, вы меня простите, пожалуйста, за столь поздний звонок, — продолжал между тем батюшка. — Рядом со мной сейчас находится один человек, который хотел бы с вами встретиться. Говорит, что вы познакомились в Афганистане.

— В Афгане? — переспросил Иван.

Он не скрывал своего удивления. Когда это было? Почти тридцать лет назад медицинский борт из Темреза доставил в Москву тяжелораненого капитана Черепанова. На этом Афганистан для Ивана остался в прошлом. Кто бы это мог быть? Армейские друзья? Их мало, но они все знают его номер телефона и могут в любой момент с ним связаться без посредников. Несколько солдат из его роты даже приезжали к нему в гости пару лет назад.

— Здравствуйте, Ваня, — раздался в трубке хрипловатый голос.

Где-то Иван его уже слышал. Но кто это?

— Вас побеспокоил Сергей Александрович Святенко. Помните горный аул на границе с Пакистаном? Дерзкого мальчишку Мехрана? Военнопленных десантников?

Да это же священник! Сколько раз Иван вспоминал этого загадочного батюшку и в Афганистане, и уже на гражданке. Однажды, еще в Афгане, встретив подполковника Репнина, он не удержался и напрямую спросил у него, что слышно об их общем знакомом.

— Священник? Сергей Александрович? — удивленно посмотрев на Черепанова, переспросил контрразведчик — Первый раз о таком слышу. И тебе, капитан, советую всякой ерундой голову не забивать.

Этим ответом особист еще больше заставил Ивана задуматься о судьбе таинственного священника. Сколько же ему сейчас? Лет семьдесят, не меньше. Он и в те далекие восьмидесятые выглядел стариком, а сейчас, наверное, и подавно.

— Вспомнили? — вопрос Святенко заставил Черепанова отвлечься от воспоминаний. — У меня, Иван Сергеевич, очень мало времени. Я понимаю, что уже поздно, но мне хотелось бы встретиться с вами прямо сейчас. Вы не возражаете?

— Хорошо, приезжайте, — ни на минуту не задумываясь, ответил Иван. — Только у нас сейчас комендантский час… Может, лучше все-таки подождать до утра?

— Ничего, я буду осторожным, — ответил священник, и в трубке раздались короткие гудки.

Иван не успел сказать старому знакомому свой адрес, но он почему-то был уверен, что тот его знает. Черепанов закрыл ноутбук, убрал в шкаф разбросанные еще с вечера вещи и открыл холодильник «Не густо, конечно, но яичницу с колбасой приготовить можно», — с сомнением глядя на початую бутылку водки, подумал он. Поставив на плиту чайник, Иван подошел к окну. До утра было еще далеко, но где-то к востоку над крышами многоэтажек, словно лучи рассвета, полыхало зарево. Бой шел далеко в стороне, может быть, за десятки километров от города, но глухие звуки разрывов были хорошо слышны даже в центре. Во многих окнах горел свет. Большинство горожан уже привыкли к тому, что артиллерия начинает «работать» на рассвете. Поэтому днем все старались выспаться, а по ночам — это уже как Бог даст. Особенно доставалось жителям домов, которые располагались на окраинах города и в районе аэропорта. Бывало и такое, что канонада от разрывов снарядов и мин там не умолкала ни днем, ни ночью. И так неделями. Несмотря на то, что ни газа, ни воды, ни электричества в этих районах давно уже не было, многие люди не покинули свои дома и продолжали в них жить. Кто в подвалах, кто в ванных комнатах, а кто и просто в коридорах или на лестничных площадках, устраиваясь на ночь под бетонные стены несущих конструкций. Откуда-то пошел слух, что под ними во время обстрела находиться безопасней, чем в комнатах. Иван скептически относился к этим советам «бывалых», будучи убежденным в том, что все зависит от калибра боеприпаса и опыта наводчика. Но сумку с документами и вещами первой необходимости держал всегда под рукой. Самое удивительное наступало утром. Пережив ночной кошмар, невыспавшиеся жители городских окраин как ни в чем ни бывало спешили на работу, ехали в центр за продуктами, собирались у своих подъездов и до хрипоты спорили о том, из чего их обстреляли этой ночью — из «градов», танков или самоходных орудий? Потом они не спеша обходили микрорайон, считая воронки и попадания в стены и крыши домов. Называли имена тех, кому этой ночью не повезло… И так до вечера. С наступлением темноты улицы пустели, в окнах, как по команде, гасли тусклые огоньки свечек и фонариков.

В ночной тишине стук в дверь раздался неожиданно громко. «Не звонит, чтобы не беспокоить соседей», — подумал о предусмотрительности ночного гостя Иван. С мальчишеским любопытством он открыл дверь. На пороге в рясе и с медным крестом («неужели те же?» — мелькнула у Ивана мысль) стоял священник Не было только домашней кофты с прорехами, зашитыми белыми нитками. Левый пустой рукав рясы все так же был заткнут за пояс. Сергей Александрович был седым уже тогда, в далекие восьмидесятые, а сейчас его волосы и борода стали абсолютно белыми. Но глаза у гостя были все такими же молодыми, а рукопожатие — отнюдь не старческим.

— Ну, здравствуйте, товарищ старший лейтенант, — с таким же любопытством разглядывая Черепанова, произнес Святенко.

— Здравствуйте, Сергей Александрович. Вот это сюрприз! — с нескрываемым удивлением произнес Иван. — Вы с дороги? Проходите сразу на кухню. Я вас, судя по времени, уже завтраком буду угощать.

— Нет, спасибо. Мы ужинали у отца Иннокентия, — мягко отказался от предложения хозяина Святенко.

— Мы? — с нескрываемым удивлением переспросил Черепанов.

— Вы меня простите, Ваня. Я не успел вас предупредить по телефону. Да, я не один, — с этими словами священник повернулся и тихонько кого-то позвал. — Малой!

От стены лестничной площадки отделилась какая-то тень, и через несколько секунд на пороге квартиры Черепанова стоял еще один гость. «А батюшка как был хитрованом, так им и остался», — подумал Иван, рассматривая спутника священника. Перед ним стоял парень лет двадцати-двадцати пяти, с русыми короткими волосами, худощавым лицом и тонкими губами. Потертые джинсы и выцветшая футболка с портретом Микки Мауса завершали его портрет. Мимо такого на улице пройдешь и не обратишь внимания.

— Не малой, Сергей Александрович, а Маллой, — протягивая Черепанову руку, произнес парнишка. — Неужели трудно запомнить? Две буквы, а смысл меняется в корне. Учишь вас, учишь…

За этой перепалкой на филологические темы гости вместе с хозяином прошли в квартиру.

— Завтракать, Иван Сергеевич, мы не будем, а вот от чашки чая не откажемся, — произнес священник, проходя на кухню. — Ты как насчет чая, малой?

Парень в ответ только махнул рукой и скрылся за дверью ванной.

— А может, что покрепче? — вспомнив о начатой бутылке водки в дверце холодильника, спросил Иван. — За встречу, так сказать.

— Нет, Ваня, разговор у нас с вами будет серьезный. В другой раз с удовольствием, — ответил ему Святенко и устало опустился на один из стульев, стоявших у кухонного стола. Окинув взглядом кухню, он спросил:

— Судя по всему, Иван Сергеевич, вы живете один? Что так?

Ивану тысячу раз приходилось отвечать на этот вопрос, поэтому и сейчас, не задумываясь, он ответил дежурной фразой:

— Да не сложилось как-то. Наверное, встреча с той единственной и неповторимой еще впереди.

Рассказывать об Ольге, с которой его связывают близкие отношения уже более десяти лет, ему почему-то не хотелось. Да и что говорить, если он и сам до конца не понимает эту женщину. Она могла жить у него неделями, помнится, был случай — и месяцами. Но потом, словно подчиняясь какому-то зову природы, она собирала свои вещи и тихонько перебиралась в свою квартиру. Первое время такое поведение Ольги выводило его из себя. Он не отвечал на ее звонки и в очередной раз давал себе слово, что и сам не будет звонить. Но проходило время, и опять какая-то необъяснимая сила тянула их друг к другу.

— Я совершенно случайно узнал, что вы, Ваня, живете в этом городе, — не дождавшись от Черепанова продолжения «семейной» истории, сказал Святенко. — И что вы здесь личность довольно известная. Мы с вами долгое время не виделись, но я доверяю отцу Иннокентию. А он вас считает порядочным человеком. Сегодня, знаете ли, это большая редкость. У меня к вам будет просьба…

В это время в кухню вошел спутник священника, и тот изменил тему разговора:

— Вот, Иван Сергеевич, познакомьтесь с моим помощником. Это — Никита. Но мы все зовем его «Малой». Или, когда он очень настаивает, Маллой. Хотя лично я принципиальной разницы не вижу.

Парень кивнул Ивану и присел на свободный стул.

— Это мои глаза, уши и, можно сказать, левая рука, — при этих словах священник дернул пустым рукавом рясы. — А меня, кстати, сегодня очень многие знают как Свята. Поэтому не удивляйтесь, если услышите такое обращение.

— Я уже удивлен, — разливая чай в чашки, произнес Черепанов. — Это что за тайное общество, где вместо имен клички? Неужели, Сергей Александрович, вы стали авторитетом в преступном мире?

Священник не успел ответить — утреннюю тишину разорвал вой реактивных снарядов. Похоже, что реактивная установка «Град» отработала где-то совсем рядом. Иван подошел к окну и, проследив за ярким пламенем, которые оставляли позади себя выпущенные в небо ракеты, сказал:

— С территории таксопарка бьют. Похоже, в сторону Лисичанска. Могут и «ответку» запустить.

Словно услышав его слова, в коридоре многоэтажки раздался топот ног и крики жильцов. Голос женщины, которая звала какого-то Мишу, гулко разносился между лестничными пролетами:

— Миша, родной, ну где же ты? Брось ты эту сумку, будь она неладна. Сейчас «ответка» прилетит!

Никому раньше не известное короткое слово «ответка» заставляло жильцов двигаться еще быстрее. Через несколько минут шум в коридоре затих, и только плач ребенка, доносившийся теперь уже с улицы, говорил о том, что коротать оставшиеся утренние часы соседи Ивана будут в подвале.

— Так какая у вас ко мне будет просьба? — вернувшись за стол, спросил у своего гостя Черепанов.

— Вы помните наш последний разговор в Афганистане? — Святенко вопросительно посмотрел на Черепанова. —

Вы тогда спросили о судьбе наших ребят, попавших в плен к моджахедам. А я пообещал вам, что обязательно займусь этим вопросом. Я выполнил свое обещание, Иван Сергеевич. Имам Абдула Сатар убедил подконтрольных ему полевых командиров больше не убивать советских солдат. Я не знаю точную цифру, но хочется верить, что многих мальчишек тогда удалось спасти.

Старик замолчал, думая о чем-то своем. Веки его были прикрыты, и со стороны казалось, что он задремал. Черепанов посмотрел на Никиту, но тот, пожав плечами, потянулся за гитарой, которая пылилась здесь после одной из последних посиделок с Заборским. Взяв в руки инструмент, он стал тихонько перебирать струны, а потом негромко запел:

Иван не раз слышал эту песню в исполнении популярной рок-группы, но Маллой исполнял ее как-то по-особому — без надрыва в голосе, спокойно и, главное, тихо. Черепанову показалось, что от этого слова песни прозвучали даже убедительней, чем у солиста группы. Словно очнувшись, Святенко задумчиво посмотрел на Никиту и продолжил:

— Я в страшном сне не мог себе представить, что здесь на Донбассе может быть такое. Бои становятся все жестче. Локальные стычки между отдельными группами вооруженных людей переросли в полномасштабные войсковые операции с применением военной авиации и артиллерии. Никакая это не антитеррористическая операция, Ваня. Это война. Только вот пленных в этой войне опять нет. Убитые есть, пропавшие без вести есть, а вот пленных нет.

Черепанов внимательно слушал старика, соглашаясь с каждым его словом. В последнее время он и сам много думал над этим. При этом его не покидало ощущение, будто он находится между небом и землей. Прекрасно понимая, что рано или поздно ему нужно будет сделать выбор и занять место по одну или другую сторону блокпоста, он всячески оттягивал этот момент.

— Объяснение этому очень простое, — продолжал между тем говорить священник, — война официально не объявлена. А значит, и военнопленных не может быть по определению. Есть заложники, на которых не распространяется ни один международный документ и прежде всего действие Конвенции об обращении с военнопленными. Сейчас их можно пытать, за них можно требовать выкуп, их можно убить без суда и следствия. Конца и края этой антитеррористической операции лично я что-то не вижу. И никакой Гаагский суд эти злодеяния рассматривать не будет, потому что для международной Фемиды они выглядят как обычные уголовные преступления. Бои становятся все кровопролитнее. В этой мясорубке ежедневно исчезают десятки, если не сотни людей. И заметьте, Ваня, не только военных, но и гражданских, которые к этой войне никакого отношения не имеют.

Было заметно, что всегда спокойный священник взволнован. Сделав глоток уже остывшего чая и немного успокоившись, Святенко продолжил:

— Я и несколько моих друзей приехали в Украину недавно. Приехали не для того, чтобы воевать. Оружия у нас нет, и здесь мы никогда его в руки не возьмем. Мы приехали, чтобы помочь ребятам, попавшим в плен. Для нас нет разницы, на чьей стороне воевал солдат. Никакая организация за нами не стоит, и денег за эту работу мы ни у кого не просим. Не люблю я этого слова, но таких, как мы, называют волонтерами. А попросить вас, товарищ старший лейтенант, я хотел вот о чем…

Из рассказа Святенко Иван понял, что в Луганск тот приехал на встречу с одним из командиров ополченцев, неким Полковником. В одном из последних боев в районе села За-котное бойцы его подразделения взяли в плен восемь военнослужащих Украины. Вначале Полковник обещал Святу отдать только троих украинских солдат, которые в том бою были ранены. Но вчера неожиданно для него изменил свое решение и предложил священнику забрать всех восьмерых солдат. Только при одном условии…

— В бою под Закотным, — продолжил свой рассказ священник, — был подбит танк ополченцев, которым командовал друг Полковника. Весь экипаж, кроме него, погиб. Медики сделали все, что могли, но там были такие ранения, что жить мужику осталось считанные часы. Сам раненый танкист родом из Опошни, есть такой городок недалеко от Полтавы. Он знает, что умирает, но хочет умереть дома. Вот Полковник и выдвинул свое условие — он нам отдаст восьмерых солдат, а мы должны доставить друга на его родину. Живым. Что будет потом, Полковник знает, но он хочет выполнить последнюю просьбу друга, который хочет умереть в родной хате. Вот такой, Иван Сергеевич, расклад получается.

Святенко устало откинулся на спинку стула и потер воспаленные, наверное, от недосыпания глаза:

— У нас нет времени на согласование всех формальностей с украинскими военными, пограничниками или эсбэуш-никами. Они пока разберутся, что к чему — будет уже поздно. Поэтому я и решил обратиться, Ваня, к вам. Вы местный, наверняка знаете обстановку здесь лучше нас. Поможете? Мой опыт подсказывает мне, что обычным путем эту проблему не решить…

Черепанов в задумчивости вертел в руках пустую чашку. Прошла минута, другая. По-видимому, его молчание Святенко истолковал по-своему. Пристально глянув на Ивана, он сказал:

— Иван Сергеевич, если вы не хотите в этом участвовать, скажите. Я пойму — времена сейчас сложные. Мы с вами не виделись много лет, и вы мне ничем не обязаны. Не молчите. Время идет, нужно принимать решение.

«Нужно принимать решение… Нужно принимать решение…» Последние слова священника для Ивана продолжали звучать в наступившей тишине, как многоголосое эхо. Да, старик прав, хватит смотреть на всех волком, пора заняться делом.

— Я с вами, Сергей Александрович. И, кажется, я знаю, что в этой ситуации нужно делать. Поехали.

— Нет, Ваня. Поверьте, у меня здесь еще есть дела. Дальше вы с Маллоем, — Святенко бросил взгляд в сторону парня. — Он хоть и ершистый, но в нашем деле пригодится. Да и опыт в таких делах у него уже кое-какой имеется.

Они вышли из дома вместе. Стрелки на часах показывали начало седьмого утра. Пожав своим спутникам руки, Святен-ко направился в сторону грязной «Нивы», стоявшей в глубине двора. Сев в машину, он одной рукой ловко вывернул руль и, перескочив через небольшой бордюр, направил машину в сторону выезда из города. Никита вопросительно посмотрел на Черепанова:

— Командуйте, товарищ старший лейтенант.

— Капитан, если быть совсем уж точным, — обронил Иван.

— Яволь, мой капитан, — усмехнувшись, согласился парень.

Уже через пару минут они на машине Черепанова ехали на противоположную сторону Луганска, где жил один из его многочисленных родственников — дядька Степан. Как-то в самом начале своей журналистской карьеры задумал Иван сделать репортаж о контрабанде, которая волной захлестнула местные шахтерские поселки в середине девяностых. Это раньше был Советский Союз, а теперь за ближайшим шахтным терриконом начиналась территория другого государства. Вот и протоптали бывшие шахтеры одним только им известные тропинки через балки и овраги луганских степей в Россию. Несли все — начиная от туалетной бумаги и заканчивая бытовой техникой. Но особенной популярностью пользовались сигареты и алкоголь. Вот и задумал тогда еще молодой журналист Иван Черепанов осветить, как ему казалось, злободневную для области проблему. А через несколько дней на пороге его офиса появился дядька Степан, который посоветовал ему лучше сделать репортаж про интеграцию. На вопрос растерявшегося Ивана, о какой интеграции идет речь, дядька Степан с укором посмотрел на него, смачно выругался и со словами «Учишь вас, учишь» хлопнул дверью. Иван тогда ничего не понял, и репортаж о незаконном промысле местных безработных все-таки сделал. Правда, он остался никем не замеченный и не вызвал того резонанса, на который рассчитывал молодой журналист. И только совсем недавно Иван узнал, что его родственник, всю жизнь проработавший на поселковой шахте слесарем, пользуется определенным авторитетом у местных контрабандистов. Оказывается, дядька Степан еще в годы горбачевской перестройки быстро сообразил, что некоторые товары в соседней России стоят дешевле, чем в Украине. Проведя в уме нехитрые расчеты, он понял, что в выходные дни лучше на велосипеде съездить в соседний район Российской Федерации, чем с мужиками во дворе забивать «козла». Ну, а когда Украина стала «незалежной», дядька Степан сменил велосипед на автомобиль и сделал частые поездки к соседям семейным бизнесом. Иван не сомневался, что именно дядька Степан поможет ему обойти формальности с пограничниками.

Несмотря на раннее время, семья родственников Черепанова трудилась вовсю: женщины насыпали в белые мешки песок, двоюродные братья подносили их к дому, а дядька Степан закладывал ими окна. Наверное, таким способом они пытались защитить свой дом от осколков, которые прилетают сюда во время обстрелов. Такую меру предосторожности Иван видел впервые. Лично он глубоко сомневался, что эти мешки спасут от прямого попадания снаряда даже среднего калибра, но людей можно было понять — так им было спокойней.

Заметив выходящего из машины Ивана, дядька Степан что-то сказал сыновьям, а сам пошел навстречу гостям. Этот невысокого росточка, с остатками седых волос на голове и с хорошо обозримым животиком пожилой мужик никак не напоминал одного из заправил нелегального бизнеса Луганска. В рубашке нараспашку, ярких шортах с обезьянами на пальмах и в китайских черных тапочках из полистирола он напомнил Ивану работягу, который впервые вырвался на курорт в так желаемый Мариуполь или Бердянск

— Шо, Ваня, и ты решил перебраться из своего скворечника в безопасное место? Правильно, места в подвале на всех Черепановых хватит.

С этими словами дядька пожал племяннику руку и кивнул незнакомому для него Маллою.

— Спасибо, конечно, за приглашение, но в подвал я пока прятаться не собираюсь, — ответил ему Иван, обдумывая, как покороче рассказать своему родственнику историю о раненом танкисте. — Мне, дядька Степан, твой совет нужен.

Доверяя своему дядьке, Иван не стал ходить вокруг да около и рассказал ему все, как есть, до мелочей. Тот слушал его, не перебивая, а потом достал сигареты, закурил и стать рассуждать вслух:

— Предположим, что мы такие смелые и прямо среди дня попрем через границу — это часа четыре. Потом крюк до Белгорода — это еще часов пять. Там нам опять нужно будет мимо погранков вернуться в Украину. Если все сложится, то в вашей Опошне, хлопцы, мы будем в лучшем случае к завтрашнему утру. И то…

— Нам такая арифметика, дядя, не подходит, — перебил его Маллой. — В Опошне мы должны быть сегодня. Пусть ночью — но сегодня.

— Ты откуда такой прыткий взялся? — посмотрев на парня, спросил дядька Степан, но тут же продолжил. — Тогда надо двигать прямиком через все блокпосты наших тернопольских освободителей. А они, если увидят вашего танкиста, то всех нас точно к вечеру доставят… только не в Опошню, а прямиком в столицу нашей любимой Родины город Киев.

С этими словами дядька Степан встал и шагнул на ухоженную грядку. Наклонившись, он долго копался в густой листве, что-то там выискивая. Сорвав огурец и надкусив его, он крикнул жене, которая продолжала возиться с мешками:

— Катерина, огурцы подошли. Если к вечеру не соберешь, то можешь сразу уткам отдать.

Черепанову на миг показалось, что их разговор закончен, но в это время дядька Степан сказал:

— Ладно, нечего рассиживаться. Есть у меня одна мыслишка. Ждите, пойду, пропуск возьму.

Из дома он вышел через пару минут. Все в той же рубашке, шортах и тапочках. В руках он держал средних размеров сумку, в которой позвякивало что-то стеклянное. Проходя мимо своих домочадцев, коротко бросил в их сторону:

— Я скоро…

Полковником оказался учитель военной подготовки одной из школ Луганска. Выслушав Маллоя, недоверчиво окинув взглядом Ивана и особенно дядьку Степана, он что-то сказал своим бойцам. Минут через пять во двор овощной базы, где располагался отряд Полковника, въехал старый микроавтобус темно-зеленого цвета с красными крестами на дверцах. Из него вышел небритый мужик в грязном и с застиранными бурыми пятнами крови, халате.

— Здесь шприцы и обезболивающие. Колите ему каждые два-три часа. И воды старайтесь давать поменьше… Там ранение в живот. А это вам для дезинфекции, — сказал он Маллою, протягивая ему ключи от машины и небольшой полиэтиленовый пакет.

— Какой дезинфекции? — машинально переспросил Иван.

— Вашей, — буркнул ему санитар и открыл дверцу машины.

Иван понял, что имел в виду под дезинфекцией санитар — ему в нос ударил едкий запах лекарств и горелого мяса. Внутри скорой, на обычных стареньких носилках лежал раненый. Ног у него не было, вместо рук в разные стороны торчали еще не зажившие культи, туловище и голова были обмотаны бинтами непонятного цвета.

— Как ты, Николай Иванович? — спросил у раненого Полковник, заглядывая внутрь «скорой». И, не дождавшись ответа, тихо сказал. — Прощай, Коля.

К удивлению Ивана руководство их дальнейшими действиями взял на себя дядька Степан.

— Постой, Полковник, — остановил он уже отходящего от машины командира ополченцев. — Выдели нам толкового бойца. Пусть он проводит нас до крайнего блокпоста на нашей стороне. Так быстрее будет. И еще… В Опошне у твоего друга есть родня? Адрес и телефон давай.

После этого он оценивающим взглядом посмотрел на Ивана и Маллоя и, как будто командовал ими всю свою жизнь, сказал:

— Ты, малой, садись за руль «скорой» — водилой будешь. Я за санитара сойду, ну, а ты, Ванька, будешь у нас доктором.

С этими словами дядька Степан натянул на себя халат, который только наполовину скрыл от посторонних глаз его яркие то ли трусы, то ли шорты с обезьянами на пальмах.

— Я ничего против этого не имею, — Никита с вызовом посмотрел на своего нового «командира». — Только, дядя Степа, я вас очень прошу — не малой, а Маллой… Неужели вы здесь голливудских фильмов не смотрите?

Дядька Степан с недоумением посмотрел на парня:

— Смотрим, конечно, а то как же. Так шо ты, малой, зря обижаешься…

Иван отогнал свою машину в самый дальний угол базы и отнес ключи Полковнику, который пообещал, что до их возвращения с нею ничего не случится. Вернувшись к своим друзьям, он увидел, как его дядька внимательно осматривает кабину скорой помощи. Он выбросил из нее топографическую карту области и три патрона от автомата Калашникова, кольцо от ручной гранаты, с ветрового стекла снял наклейку с флагом народной республики. На ее место дядька Степан прикрепил лист бумаги с надписью большими буквами «Груз 200». Отойдя от машины на несколько шагов, он окинул ее взглядом и, повернувшись к своим новым спутникам, сказал, как скомандовал:

— Ну что, орелики, поскакали?

Иван и дядька Степан устроились на жестких сидениях, которые стояли вдоль одной из стенок «скорой». Его колени упирались в носилки с раненым танкистом, а спина чувствовала каждую гайку на проржавевшей стенке фургона. Но все это было мелочью по сравнению с тем запахом, который окутал их сразу же, как только они тронулись в путь. Закрыв полой халата нос, дядька Степан свободной рукой достал из полиэтиленового пакета, который им оставил водитель скорой помощи, бутылку спирта. Задумчиво посмотрев на нее, словно рассуждая, как поступить с «дезинфекцией», он сделал пару глотков прямо из бутылки. Несколько секунд после этого он сидел с закрытыми глазами и не дышал. А затем сделал полный вдох, с шумом втянув в себя воздух.

— А ты знаешь, помогает, — с удивлением сказал он, поворачиваясь в сторону Черепанова и протягивая ему бутылку.

Иван, машинально взяв спирт, с недоверием смотрел на своего родственника. Поймав его взгляд, дядька Степан отбросил от лица полу халата и демонстративно закурил. Сделав большой глоток, Черепанов закашлялся, а когда продышался, с удивлением отметил, что дышать стало намного легче. «Дезинфекция» вернула его к жизни, и он стал с интересом прислушиваться к разговору Маллоя и бойца из ополчения.

— Я эту школу закончил семь лет назад, — видимо, отвечая на вопрос Маллоя, продолжил свой рассказ боец. — Полковник преподавал у нас военную подготовку, а Николай Иванович был учителем по трудовому воспитанию. Короче, трудовиком…

С этими словами парень оглянулся назад, словно проверяя — здесь ли его трудовик Пауза затянулась. Дядька Степан протянул ему сигарету:

— Закури, земляк, полегчает.

Сделав несколько глубоких затяжек, ополченец продолжил свой рассказ:

— Николай Иванович родом сам с Полтавщины. У них в семье все были гончарами. В Луганск он приехал уже давно — в педагогический институт на повышение квалификации. Ну и, значит, познакомился здесь со своей будущей женой. А тетя Валя наша, из местных. Короче, остался Николай Иванович в Луганске. Стал нас, балбесов, учить глину месить и глэчики из нее делать. Дом построил, двоих детей вырастил. А когда все это началось — собрал вещички и с семьей уехал к родителям в Опошню. Ну а что, правильно, он же родом оттуда… Только через пару недель дядя Коля вернулся. Сказал, что его дом и земля его детей здесь. Был у нас взводным. А когда мы танк захватили, стал танкистом.

— А это как — танк захватили? — спросил Маллой. — Что, окружили его с автоматами и ружьями и типа «выходи танк, сдавайся»? Так, что ли?

— Нет, конечно, — не уловив иронии, ответил ему боец. — Этот гад нам дня три покоя не давал. Мы только голову из-за укрытия высунем, а он как шандарахнет. И как в детской считалке — кто не заховался, я не виноват. Короче, надоела Полковнику такая жизнь, пошли мы в атаку. Выбили укров с высотки, смотрим — а танк ихний в укрытии стоит. Целехонький. Оказывается, они двигатель не смогли завести, а взорвать не успели. У них такое бывает…

За окном замелькали дома частного сектора с приусадебными участками. Увидев вдалеке шлагбаум блокпоста, дядька Степан попросил Маллоя остановиться.

— Не будем светиться возле шлагбаума. — Пояснил он свои действия Ивану. — Вдруг кто с той стороны в бинокль наблюдает. Не нужно, чтобы они видели нашу таратайку. Вы тут займитесь раненым, а я с бойцом прогуляюсь.

Сняв белый халат и сунув его Черепанову, он неспешным шагом направился в сторону блокпоста за ополченцем. Воспользовавшись остановкой, Иван решил сделать обезболивающий укол раненому танкисту. Тот по-прежнему не издавал ни звука, и только подрагивающие веки говорили о том, что он еще жив. Поправив под головой раненого сбившееся одеяло, он присел рядом с Маллоем:

— Как думаешь, успеем?

— Теперь все от нашего дяди Степы зависит, — спокойно ответил Никита, при этом с нетерпением поглядывая в сторону блокпоста.

Дядька Степан вернулся один. Усевшись в машину, он достал мобильный телефон и долго разговаривал с каким-то Тимофеем. Закончив разговор, он дал команду Маллою свернуть с дороги и двигаться по грунтовке, которая уходила в сторону ближайшей балки.

— План меняется, орелики. Будем прорываться напрямую, — махнув в сторону ближайшего лесочка, сказал дядька Степан.

— Вы меня пугаете, дядя, — меланхолично заметил Маллой. — Осмелюсь заметить, что у нас не тачанка с пулеметом, и за спиной не сотня лихих мужичков, а тяжелораненый человек

— Что ты задумал, дядька Степан? — с тревогой в голосе спросил Иван.

— А что тут думать, Ваня, — услышал он в ответ уверенный голос родственника. — Я сначала хотел переправиться через Донец в районе Лисичанска. Но добираться туда далековато. А учитывая, что ехать придется по пересеченной местности — растрясем танкиста. Поэтому пойдем в лобовую атаку — переправляться будем здесь неподалеку, в районе Счастья. А дальше, не прячась, рванем по основной дороге, в сторону Харьковской области.

Как понял Иван, план дядьки Степана заключался в том, чтобы объехать только несколько ближайших блокпостов украинских войск, стоящих на самой передовой. А затем выехать на основную трассу и под видом доставки «груза 200» двигаться в нужном направлении, уже не скрываясь.

По грунтовой дороге они ехали около часа. Хотя заросшую травой тропинку дорогой можно было назвать только условно. Она то поднималась вверх по косогору глубокой балки, то петляла между редкими кустами шиповника или густыми зарослями терна. Направление указывал дядька Степан, ориентируясь по понятным только ему указателям. Когда «скорая», надрывно урча мотором, выехала на очередной косогор, он дал команду Маллою остановиться. Выскочив из кабины, дядька Степан опять достал мобильный телефон и начал звонить загадочному Тимофею. Не прошло и пяти минут, как из-за ближайшей лесопосадки вывернул неприметный «жигуленок». Каково же было удивление Черепанова и Маллоя, когда из него навстречу им вышел еще не старый мужчина в форме полковника медицинской службы украинской армии.

— Где тебя, Тимофей, черти носят! — набросился на него дядька Степан. — Здесь каждая минута дорога, а он прохлаждается неизвестно где.

— Не ори, Степан, — спокойно ответил полковник, здороваясь со всеми за руку. — Я уже в курсе ваших проблем, а детали расскажете по дороге.

Уверенным шагом он направился в сторону «скорой» и занял место рядом с водителем. «Так, — подумал про себя Черепанов, — еще один командир на нашу голову».

К блокпосту украинской армии они подъехали минут через тридцать, после того, как их «скорая помощь» вывернула на трассу из-за очередной лесопосадки. Тимофей попросил Маллоя не останавливаться, а только притормозить возле солдата, махнувшего им полосатым жезлом. Когда «скорая» замедлила движение, Тимофей деловым тоном поинтересовался у бойца, где находится их командир. Вытянувшись перед полковником по стойке «смирно» и отдав честь офицеру, солдат махнул рукой в сторону коричневого вагончика.

— Как говорят в американских фильмах, «надеюсь, полковник, вы знаете, что делаете», — тихо сказал Маллой, направляя машину к вагончику, возле которого стояло несколько солдат. При виде машины с надписью «груз 200» они замолчали, а когда из кабины появился полковник, вытянулись по стойке «смирно» и расступились.

Тимофей не спеша прошел мимо солдат и скрылся за углом вагончика. В это время дядька Степан выбрался из «скорой» и, спокойно закурив, сделал несколько шагов в сторону. При этом он как бы в невзначай оставил двери фургона широко открытыми. Тяжелый запах тут же распространился вокруг машины. С сочувствием глянув на них, бойцы двинулись в сторону выезда с блокпоста.

Черепанов посмотрел на часы. Казалось, Тимофей ушел уже час назад, но стрелки часов показывали, что прошло всего лишь полторы минуты. «Полковник» вышел из-за угла вагончика таким же размеренным шагом. Не

спеша забравшись в кабину, он по-хозяйски махнул в сторону выезда с блокпоста. Они не успели даже подъехать к шлагбауму, как солдаты начали его поднимать, открывая проезд для «скорой».

И только когда блокпост остался далеко позади, Иван нарушил молчание и спросил:

— Ну, и как нам это удалось?

— Да все очень просто, — с готовностью ответил дядька Степан, протягивая Тимофею бутылку с «дезинфекцией». — У нас этот номер называется «взять на испуг». Наш «полковник» никуда не заходил. Он только свернул за угол, а вы, ну и, конечно, стоявшие там солдатики, додумали ход дальнейших действий сами. А когда Тимофей вышел из-за угла, он всем своим видом показал, что разговор с командиром в вагончике состоялся и можно ехать дальше.

Тимофей в это время оторвался от бутылки и довольно рассмеялся:

— Степан, пора мне уже звание заслуженного артиста присваивать, не меньше…

Через Донец они переправились без особых приключений. Опять сработала надпись на стекле «груз 200» и вид важного полковника медицинской службы на переднем сидении «скорой» помощи. На другом берегу реки Тимофея уже ждал его «жигуленок». Коротко кивнув Черепанову и Маллою, «полковник» о чем-то пошептался с дядькой Степаном, хлопнул его по плечу и уехал.

Иван, сменив за рулем Маллоя, надавил на газ, выжимая из старого уазика все, на что он был способен. Был будний день, стрелка часов приближалась к двенадцати, и, наверное, поэтому дорога была забита до отказа. И чем дальше они уезжали от Луганска, машин становилось все больше и больше. О событиях на юго-востоке страны напоминали только колоны военных грузовиков, которые двигались в сторону Донбасса. Проезжая мимо них, Черепанов успевал заметить испуганные лица солдат, которые издалека видели надпись на их машине. Она была для них первым сигналом того, что война близко. И что дорога, по которой они едут, может оказаться для многих из них дорогой в один конец.

Задумка дядьки Степана с надписью «груз 200» срабатывала безотказно. Водители уступали им дорогу, местные жители смотрели с испугом и сочувствием, гаишники провожали пристальным взглядом. И только уже ближе к вечеру, оставив где-то справа от себя Харьков, Черепанов увидел в зеркало заднего вида машину ГАИ, которая некоторое время ехала за ними, а затем, обогнав на прямом участке дороги, быстро умчалась вперед. Но интуиция Ивана не подвела. Уже через пару километров он увидел сотрудников милиции с автоматами на плечах. Один из них поднял полосатый жезл и указал ему в сторону обочины.

— Что будем делать? — спросил Иван, глядя на своих попутчиков.

— Сидите на месте, — спокойно ответил ему дядька Степан. — Меня хлебом не корми, только дай пообщаться с родными ментами. Да и пропуск у меня всегда с собой.

С этими словами дядька Степан вытащил из-под сидения свою черную сумку и придвинул ее ближе к двери. Выйдя из машины, он двинулся навстречу гаишникам. В коротком белом халате и все в тех же трусах-шортах с обезьянами на пальмах он больше был похож на пляжного продавца пахлавы, чем на санитара. А когда его родственник поднял руки, приветствуя «родных ментов», Иван даже улыбнулся, пытаясь уловить обрывки их разговора.

Видно, слова дядьки Степана не убедили патрульных — поправив ремни автоматов, они направились в сторону их уазика. Обогнав милиционеров, дядька Степан с готовностью распахнул перед ними задние дверцы «скорой». Увидев забинтованный обрубок человеческого тела, те замерли, словно после удара током, а когда им в нос ударил еще и запах гниющего мяса — попятились назад. Один из них, уронив фирменную кепку на дорогу, сложился пополам в приступах рвоты.

— Ну вот, а вы мне не верили, — дядька Степан вытянул из своей сумки бутылку водки и протянул ее одному из милиционеров. — Держите, мужики, только этим и спасаемся. Ну, так мы поехали?

К Опошне они подъезжали уже в темноте. Взяв у дядьки Степана бумажку, на которой был записан адрес и телефон жены танкиста Валентины, Черепанов набрал номер. Их ждали… В трубке сразу же раздался взволнованный голос женщины. Валентина объяснила, как лучше проехать к дому и сказала, что будет ждать их на улице. К удивлению Черепанова, в ее голосе он не услышал жалостливых ноток — женщина говорила спокойно и уверенно. «Может, она не знает, что ее сейчас ждет?» — подумал Иван и перед тем, как отключиться, на всякий случай сказал

— Вы бы детей куда-нибудь отвели.

— Не переживайте, я все знаю. Дети у соседей, — все так же спокойно ответила Валентина.

Городок оказался небольшим, и они без труда нашли нужную им улицу. Возле калитки одного из домов была заметна одинокая фигура женщины с накинутым на плечи белым платком.

Носилки с раненым в дом заносили Иван и Маллой. Когда они проходили мимо Валентины, та сняла с плеч платок и бережно укрыла им тело своего мужа:

— Вот ты, Коленька, и дома. Все будет хорошо.

В одной из комнат была приготовлена кровать, застеленная белоснежными простынями.

Бережно переложив на нее тело раненого танкиста, Иван наклонился над ним, чтобы поправить сбившийся платок. И в это время он заметил, как веки Николая задрожали, а губы что-то прошептали. Наклонившись поближе, Иван услышал всего лишь два слова:

— Держись, браток..

В обратную дорогу они выехали только рано утром. Валентина не отпустила их, пока не накормила и не уложила спать. Усталость быстро взяла свое, и, уже засыпая, Черепанов слышал тихий голос Валентины, которая все говорила и говорила что-то своему Коленьке в соседней комнате…

От грустных мыслей его отвлек голос дядьки Степана, который из салона уазика перебрался на соседнее с водителем место.

— Вот ты, Ванька, у нас в роду самый умный, — тоном, не допускающим и малейших возражений, произнес он. — Так ты мне, парень, ответь — за какую такую Родину этот танкист свою жизнь положил? Он же родом не из Донбасса, мог бы здесь у вишневых садочках и отсидеться. А он вернулся и в ополчение пошел наравне со всеми. И танк свой направил на тех, кто пришел нас усмирять. А может, среди них был его земляк, одноклассник, друг детства?

За Ивана ответил Маллой, который всю дорогу дремал в салоне уазика:

— А он не за Родину пошел воевать — за правду. Только правда у каждого своя…

 

Глава 4.

ТАКСИ ЗАКАЗЫВАЛИ, МЕСЬЕ?

Который час? Черепанов только сейчас заметил, что за окном сгустились сумерки, а в доме напротив в некоторых окнах зажегся свет. Откинувшись на спинку стула, он устало закрыл глаза. И, словно в калейдоскопе, перед глазами опять побежали картинки: взорванный мост, оборванные провода линий электропередач, сгоревшие остовы машин, замершие на ближайшем к городу пригорке подбитые танки. А между ними — маленькая фигурка человека. Надетая поверх бейсболки каска делала его голову несуразно большой, а черный бронежилет только подчеркивал худобу ног, обтянутых потертыми джинсами и обутых в яркие новенькие кроссовки. Размахивая руками и постоянно указывая ими в сторону аэропорта, человек медленно подходил к постаменту, на котором были установлены большие металлические буквы — «Донецк». Сняв бронежилет, человек попытался взобраться на постамент. Когда ему это удалось, он стал на то место, где по всем правилам украинского правописания в названии города должен был находиться мягкий знак Но его не было. Куски битого кирпича и торчащая в разные стороны арматура красноречиво говорили о том, что эту букву в названии города буквально выгрызали из бетона.

Ивану всегда нравился Донецк Он даже немножко завидовал дончанам — каких-то 100 километров от Луганска, такая же степь, такие же терриконы — а жизнь совсем другая. Первое, на что обратил внимание Черепанов, это дороги. Они в этих краях всегда были лучше, чем в других городах Украины, а перед чемпионатом Европы по футболу стали просто фантастическими. Когда он с друзьями приехал на один из матчей европейского чемпионата и впервые увидел «Донбасс-Аре-ну>>, Ивана охватило чувство гордости за Донбасс и Украину. Как журналист он хорошо понимал, сколько трудностей нужно было преодолеть, чтобы на месте старого, еще юзовского шахтного поселка появился этот красавец-стадион.

Но что еще больше радовало опытный глаз журналиста — так это множество строительных кранов, которые были видны между современными высотками, окружившими со всех сторон центр города. А когда Иван проехал по центральным улицам Донецка поздним вечером, ему показалось, что он на миг перенесся в одну из европейских столиц: обилие огней рекламы и ярких вывесок магазинов делали городской пейзаж за окном автомобиля похожим на космический.

Утопающие в зелени бульвары и набережная всегда были многолюдны. Особенно много было детей. Они были повсюду — возле городских фонтанов и на площадях, в тенистых аллеях парков и скверов, на детских площадках и во дворах. Город помолодел на глазах. По всему было видно, что дончанам это нравится. Ну, а кому же не понравится быть хозяином такого красивого и уютного дома?

Во всей своей полноте эта любовь проявилась в те дни, когда Донецк буквально заполнили толпы туристов из Европы. Дончане не просто отвечали на вопрос иностранца, как ему куда-то пройти. Нет, они бросали все свои дела и шли вместе с ним, чтобы потом вечером рассказывать своим друзьям, как они спасали Европу. А поговорить с итальянским тиффо-зи о футболе? И не важно, что при этом местный житель не знает не только итальянского, но и английского. Все хорошо понимали друг друга. Верх гостеприимства проявили донецкие водители, которые часа два спокойно объезжали заснувшего на проезжей части шведа. Устал человек, с кем не бывает. Мало того, они еще и не позволили местным гаишникам беспокоить гостя.

Но особенно много в городе было туристов из России. Граница-то рядом! Российский триколор был везде — на футболках, на автомобилях, на лицах, на сувенирах. Да и вокруг все такое родное — Царь-пушка в центре города, памятник Кобзону у концертного зала, огромный памятник Ленину на одной из площадей. Когда сборная Украины играла со шведами — все россияне болели за «хохлов», а после того, как Шевченко забил свои два гола в ворота викингов, русские и украинцы в одном порыве кричали: «Шева! — Шева!»

Звуки выстрелов со стороны аэропорта отвлекли Ивана от приятных воспоминаний. Подойдя к окну, он выглянул во двор. Несколько пенсионеров сидели у подъезда, две женщины с хозяйственными сумками не спеша шли вдоль улицы. «Может, показалось?» — подумал Черепанов, приоткрывая окно. Но нет, длинная очередь крупнокалиберного пулемета вновь разорвала тишину и покой городского дворика. Вслед за ней раздались разрывы мин армейских минометов. Женщины ускорили шаг, а пенсионеры степенно двинулись к ближайшему подъезду, с любопытством посматривая на безоблачное июльское небо, словно ожидая оттуда первых капель летнего дождя.

В Донецк Иван приехал вчера вечером. Выполняя инструкции Свята, он не стал селиться в гостиницу, а снял квартиру в районе железнодорожного вокзала. Именно здесь, на перроне вокзала, в последний раз видели Оливера Пернье — французского журналиста, работающего на один из ведущих телеканалов Франции. Записав репортаж об обстреле вокзала и передав его по интернету в редакцию, Пернье исчез. Это было две недели назад. Никто бы и не обратил на это внимание — журналист и раньше выпадал из поля зрения своего редактора, если бы не телефонный звонок Звонили в редакцию французского телеканала, используя телефон журналиста. Звонивший мужчина был немногословен: Оливер находится «у них», если хотите увидеть его живым, готовьте два миллиона евро. Телевизионщики сразу же обратились в посольство Франции в Киеве, но там развели руками — журналист пропал на территории не подконтрольной официальным властям Украины, а вступать в какие-либо переговоры с представителями непризнанных республик дипломаты не будут. Хорошо, что у Пернье были друзья среди таких же, как и он, журналистов. Это они подсказали боссам Оливера обратиться к волонтерам — людям, «народная дипломатия» которых была порой гораздо эффективней дипломатических переговоров всех чиновников, вместе взятых.

Иван не знал всех подробностей разговора Святенко с редактором французского телеканала, но когда священник позвонил Черепанову и сказал, что нужна его помощь в поисках пропавшего в зоне военных действий журналиста, согласился, не раздумывая. Уже вникнув в детали предстоящего дела, Черепанов понял, что открытые поиски француза могут тому только навредить. Поэтому он решил появиться в Донецке под видом журналиста из Луганска, официально пройти аккредитацию у властей ДНР и повторить маршрут, по которому перемещался Оливер Пернье в последние дни. Иван сразу же отказался от предложения Свята выделить ему в помощники Маллоя. Если француза похитили, а в этом он почти был уверен, то ему одному выйти на след похитителей будет легче.

Иван вернулся к ноутбуку и принялся вновь просматривать последние репортажи Пернье. Журналист был отчаянным парнем. Только самые первые его репортажи из зоны АТО снимались оператором. Наметанный взгляд Черепанова сразу выделил сюжеты, снятые закрепленной на штативе камерой. Но все последние съемки французского журналиста были сняты в так называемом режиме «онлайн» маленькой видеокамерой, прикрепленной к каске. Голос самого оператора при этом звучит за кадром. Последние репортажи француза были сняты, что называется, в самой гуще событий. Вот кадры боев за Старобешево, вот интервью с бойцами украинской армии в Мариуполе, а это уже съемки в Донецке. Слышно тяжелое дыхание журналиста, который поднимается на верхние этажи многоэтажки. Разбитые лестничные пролеты, остатки какой-то мебели, детские игрушки, брошенные вещи. Вот Пернье останавливается у разбитого окна и на несколько секунд выглядывает из-за угла. В объектив камеры попадает здание разрушенного терминала аэропорта имени Прокофьева, кусок взлетной полосы, по которой на большой скорости движется танк В это время где-то над головой журналиста раздается звук выстрела и в сторону танка устремляется управляемая ракета. Чем закончилась эта дуэль, осталось за кадром — объектив камеры вздрагивает и резко перемещается в сторону. По-видимому, этот выстрел для Оливера был неожиданным, и он, отпрянув от окна, упал на спину.

Большого ума не надо, чтобы понять, откуда ведутся съемки — микрорайон Октябрьский, девятиэтажки, стоящие в сотне метров от центрального терминала «воздушных ворот» столицы Донбасса. Французского журналиста как магнитом тянуло в аэропорт. Все его последние репортажи были сделаны из его окрестностей. А съемки танкового боя в районе Путиловского моста произвели эффект разорвавшейся бомбы. До этого многие считали, что боевые столкновения между армейскими подразделениями Украины и ополченцами Донбасса сводятся к банальным перестрелкам из-за угла чуть ли не из охотничьих ружей. А Пернье показал всему миру самое большое танковое сражение со времен Второй мировой войны. И где? В самом центре Европы.

Закончив просматривать видеоматериалы, Черепанов пришел к неожиданному для себя выводу: журналист мог стать жертвой любой стороны конфликта. Снимая утром репортаж об обстрелах Докучаевска артиллеристами ВСУ, он мог вечером оказаться среди них и укрываться в блиндаже от «ответки сепаров». Или, записав интервью с молоденьким лейтенантом, вчерашним выпускником общевойскового училища, на фоне терриконов Донецка, через пару дней беседовать с пожилым шахтером-ополченцем из наблюдательного пункта на одном из этих же терриконов. Как ему это удавалось — одному Богу известно. Но именно это и предстояло выяснить Черепанову.

Первым, с кем решил встретиться Иван, был журналист из Польши, с которым чаще всего общался Пернье. Заранее договорившись о встрече, Черепанов без труда нашел хостел, в котором остановился поляк Зденек оказался парнем лет двадцати пяти в простенькой футболке, шортах и очках в грубой оправе. На одной из кроватей, прикрыв лицо газетой, спал грузный мужчина.

— Это мой оператор, — перехватив взгляд Ивана, пояснил Зденек — Отсыпается перед работой.

Сдвинув в сторону карту Украины, он освободил угол стола и, достав из холодильника пару бутылок пива, сделал приглашающий жест Черепанову.

— Перед тем, как сюда приехать, я изучил много материалов о ситуации в Донбассе. — Зденек говорил по-русски практически без акцента. — Среди них, Иван, были и ваши. Особенно меня заинтересовали интервью с противниками евромайдана, которые вы снимали в Луганске. До сих пор не пойму, где оказалась та черта, перешагнув которую, ваши земляки начали стрелять друг в друга? Вы мне можете это объяснить?

Черепанов присел за стол и с удивлением посмотрел на поляка. Вот чего ему сейчас хотелось меньше всего, так это искать ответ на вопрос «кто виноват?».

— Зденек, вы когда-нибудь в большом городе попадали на оживленный перекресток при не работающем там светофоре? Украина — это перекресток дорог в Европе. Долгое время украинцы жили рядом друг с другом, и не подозревая о том, что этот перекресток будет кто-то регулировать. Но однажды для жителей одной части страны в светофоре зажегся красный свет, и им сказали, что все теперь будут двигаться в одном направлении. Но им туда было не надо. Их дети и внуки, родственники, друзья, наконец, могилы их предков находились совершенно в другой стороне. И они попытались об этом сказать. Но их никто не услышал — интересы нации оказались превыше всего. Заметьте, Зденек, не страны, а одной нации. Ну, а то, что национальные и религиозные конфликты являются самыми кровавыми, надеюсь, вы и без меня знаете.

— Сейчас вы начнете рассказывать мне про фашистов, — польский журналист произнес эти слова с улыбкой.

— И не думал, — спокойно ответил ему Черепанов, хотя улыбка журналиста ему и не понравилась. — Вы когда вернетесь к себе домой в Польшу, спросите об этом у своих родителей. Надеюсь, им будет, что вам рассказать.

Зденек с интересом посмотрел на Ивана, но возражать не стал. Сделав глоток пива, он достал из кофра с телевизионной аппаратурой карту Донецка.

— В последний раз мы встретили Оливера вот здесь, — польский журналист ткнул пальцем в пригороды Макеевки. — По городу пошли слухи, что русские активно помогают местным военной техникой. Оливер хотел поймать их, как у вас говорится, «на горячем» и отснять, как русские танки въезжают в Донецк Я не знаю, удалось ему это или нет, но там он был не один. Ему помогал один парень из местных. Пернье называл его Вадимом. Я знаю, что этот Вадим хорошо знает город. Раньше он был полицейским, а в последнее время работал таксистом. Минутку…

Зденек включил стоявший на столе компьютер и, пощелкав несколько секунд «мышкой», повернул монитор в сторону Черепанова.

— Вот смотрите. Я в тот день сделал несколько фотографий. На некоторых из них есть и Оливер со своим проводником.

С монитора на Ивана смотрел как всегда улыбающийся Пернье. Рядом с ним стоял ничем не примечательный мужчина лет сорока. Но Ивана больше заинтересовала машина, передняя часть которой попала в кадр. Это был старенький зеленый «Ланос» с табличкой такси на крыше. Увеличив снимок почти до максимума, Ивану удалось рассмотреть номер автомобиля. Поблагодарив Зденека за помощь, Черепанов попрощался и, выйдя на улицу, поспешил набрать номер своего куратора. Он продиктовал священнику номер машины Вадима и попросил узнать о нем все, что возможно.

Уже через пару часов он знал домашний адрес Вадима, который жил в одном из спальных районов города. Во дворе многоэтажки зеленый «Ланос» не наблюдался, но Черепанов решил не отступать и, поднявшись на третий этаж, нажал кнопку звонка. Через какое-то время дверь квартиры приоткрылась, и пожилая женщина вопросительно посмотрела на Ивана.

— Простите за беспокойство, — как можно доверительней обратился к ней Черепанов. — Я могу поговорить с Вадимом?

Женщина не успела ничего ответить, как из глубины квартиры показался сам Вадим.

— Поговорить можно. А вы кто?

Черепанов понял, что от его ответа сейчас зависит — будет ли вообще этот бывший милиционер с ним разговаривать и тем более помогать в поисках француза. В информации, которую он получил от Святенко, кроме адреса, сообщалось и о том, что Вадим был не простым милиционером. Почти пятнадцать лет он отработал в службе наружного наблюдения. А это значит, что кроме отличного умения ориентироваться в городе, умения растворяться в толпе, Вадим наверняка хорошо разбирается в людях.

— Я журналист. Несколько недель назад пропал мой коллега Оливер Пернье. Меня попросили его найти.

— Кто попросил?

Женщина, которая так и продолжала стоять на входе в квартиру, только поворачивала голову, глядя то на одного, то на другого. Но Вадим не торопился приглашать гостя в квартиру. В прихожей он стоял так, что его правая рука и часть туловища постоянно находилась за углом. «А то, что мать находится на линии огня, его не смущает?» — подумал Иван, стараясь всем своим видом показать спокойствие и благодушие.

— Меня попросил один человек, имя которого вам ничего не скажет. Но ни он, ни я к государству под названием Украина и тем более к провозглашенным республикам никакого отношения не имеем.

— Тогда как вы меня нашли?

— Мне помогли журналисты из Польши. Они знают вашу машину, ну, а дальше уже было дело техники.

Было видно, что Вадим растерялся и никак не решится на общение. Неожиданно для себя Иван сказал:

— Меня зовут Иван Черепанов. Я журналист из Луганска. Это легко проверить. Если вы захотите меня увидеть, у Здене-ка есть мой телефон.

Не дожидаясь ответа, Иван медленно повернулся и стал спускаться по лестнице. На площадке хлопнула закрываемая дверь.

По дороге к себе на квартиру Иван решил пообедать и, проезжая через центр города, остановился у летней террасы кафе. Он был здесь летом 2012 года, когда со своими друзьями приезжал в Донецк на один из матчей чемпионата Европы по футболу. В те дни это кафе облюбовали английские фанаты, которым нравилось пить пиво и при этом фотографироваться на фоне огромного памятника Ленину, который стоял на площади через дорогу. Сейчас здесь было тихо. Столики на летней террасе покрылись пылью, а пивные автоматы на барной стойке даже не были расчехлены, и только приглушенная музыка, звучавшая из кафе, говорила о том, что оно работает. Встретивший его на входе администратор красноречиво обвел зал рукой, предлагая ему самому выбрать столик К удивлению Ивана в кафе были посетители: четверо мужчин сосредоточенно поглощали мясные блюда, изредка перебрасываясь между собой короткими фразами; две молодых мамочки, поставив перед своими чадами вазочки с мороженым, оживленно что-то рассказывали друг другу, а ближе к открытому окну расположилась веселая компания молодежи, которая больше налегала на пиво.

Сделав заказ, Иван с любопытством посмотрел в сторону включенного телевизора. Он, по-видимому, был настроен на спутниковое вещание, потому как с экрана диктор одного из украинских каналов уверенным голосом рассказывал об успехах армии на юго-востоке страны. В последнее время Черепанов старался телевизор не смотреть: имея самое непосредственное отношение к телевидению, он стыдился за своих коллег. Вместо правдивых новостей с экрана телевизора лился поток дезинформации, а любое мнение, расходящееся с официальной точкой зрения, тут же пресекалось банальным включением рекламы. Глядя на это, Иван не раз задавал себе вопрос: как такое возможно после Майдана? Зачем ложью унижать народ, который на весь мир заявил о том, что он хочет жить по-новому? Вот и сейчас розовощекая девица бодрым голосом отрапортовала о том, что под Докучаевском уничтожено больше восьмидесяти террористов, а со стороны ВСУ потерь нет. Ивану даже показалось, что при этих словах щеки девушки покраснели от стыда за сказанную ложь. Показывая десятки похоронных процессий ребят, погибших в зоне АТО на Донбассе, которые буквально захлестнули города и села центральной и западной Украины, никто из телевизионных начальников даже не подумал о том, что у большинства жителей страны возникает вопрос: если у нас нет потерь, то тогда кого мы каждый день хороним?

Иван уже заканчивал пить кофе, когда прогремел взрыв. Он сначала даже не понял, что произошло — качнулись люстры на потолке, посыпались стекла в окнах, сидевший за соседним столиком малыш свалился со своего стула и громко заплакал. Вместе с другими посетителями кафе Иван выбежал на улицу. Все прохожие смотрели в одну сторону. Там на фоне голубого летнего неба уже опадал вниз огромный огненный шар, на смену которому поднимались черные клубы дыма.

— Это в районе завода химреактивов что-то рвануло, — сказал один из официантов кафе.

— Похоже, туда сейчас птичка прилетела, — ни кому не обращаясь, сказал один из мужчин. При этих словах он и его друзья быстро направились в сторону здания бывшего Минуг-ля. Черепанов понял, что хотел сказать своим приятелям этот серьезный дядечка. Совсем недавно в прессу просочилась информация о том, что некоторые горячие головы в Министерстве обороны Украины предлагают применить против сепаратистов Донбасса баллистические ракеты класса «Точка У». Зная «меткость» наших ракетчиков, их предложение не приняли. «Похоже, Петр Алексеевич передумал», — подумал Черепанов.

Расплатившись за обед, Иван сел в машину и направился в сторону своей квартиры. Чем ближе он подъезжал к железнодорожному вокзалу, тем больше видны были последствия взрыва. Во многих домах были выбиты стекла, возле некоторых подъездов стояли машины скорой помощи. Люди, стоя на балконах своих квартир, напряженно всматривались в ту сторону, где недавно прогремел взрыв.

Уже подъезжая к подъезду дома, в котором он снял квартиру, Черепанов понял, что неожиданности этого дня не закончились — в одном из соседних дворов среди множества припаркованных машин мелькнул знакомый «Ланос» Вадима. «Быстро работает «наружка», — подумал он, ставя машину на сигнализацию и направляясь к подъезду.

Войдя в квартиру, Иван громко спросил:

— Вадим, вы что будете — чай или кофе?

— У нас нет времени на чаепития, — ответил ему гость, продолжая оставаться в комнате. — Если вы действительно хотите найти француза, то нужно поторопиться. После этого взрыва дэнээровцы выставят на каждом перекрестке такие посты, что из города мышь не проскочит.

— Я вас понял, — Черепанов, уже не ожидая от гостя сюрпризов, вошел в комнату и присел напротив Вадима. — Только перед тем, как мы с вами отсюда выйдем, ответьте мне на один вопрос — как вы нашли эту квартиру?

— Это оказалось несложно, — без всякой бравады ответил ему гость. — Вы не понравились Зденеку. Он решил, что вы агент ФСБ, и проследил за вами. Поляк мать родную продаст за «русский след» во всей этой истории.

— А почему вы так не считаете? Ведь мы с вами познакомились всего лишь несколько часов назад, — с нескрываемым любопытством спросил Черепанов.

— Ошибаетесь, Иван Сергеевич, — все так же монотонно ответил ему Вадим. — Я знаю о вас такое, о чем вы даже не догадываетесь. Дело в том, что несколько лет назад, когда вы баллотировались в депутаты городского совета Лугани, ваши оппоненты наняли меня собрать на вас компромат. Я в то время был уже на пенсии. Мы «водили» вас по городу пару недель, но результатами нашей работы заказчики остались недовольны — вы не встречались с криминалом, у вас не было любовницы, вы не насиловали школьниц, не играли в казино, не употребляли наркотики. Короче, премиальных мы так и не получили. Но я вас сразу узнал, как только увидел у себя на лестничной площадке.

Вадим замолчал. Удивленный услышанным, молчал и Черепанов. Звуки сирен за окном постепенно затихли. Им на смену пришел гул голосов, доносившийся со стороны открытого окна. Выглянув в него, Иван увидел жильцов подъезда, которые живо обсуждали недавнее событие. Из обрывков фраз Черепанов понял, что у многих из-за перепада напряжения, вызванного мощным взрывом, вышли из строя холодильники, телевизоры, компьютеры. Но больше всех не повезло какой-то Люсе из соседнего дома, у которой битые стекла сильно травмировали маленькую дочку.

— Иван Сергеевич, я готов вам помочь в поисках француза, но мои услуги будут не бесплатны.

Черепанов не удивился тому, что бывший милиционер потребовал за информацию деньги — такой вариант Свят предусмотрел и выделил Ивану небольшую сумму «американских денег» на непредвиденные расходы.

— А почему так дорого? — спросил он у Вадима, особо не рассчитывая на какие-то поблажки с его стороны.

— В эту сумму входит стоимость бронежилета, каски, аптечки. А как вы думали? Без этого там, куда мы поедем, нельзя. И вообще, что-то мы засиделись.

Последнюю фразу его гость сказал уже от двери, всем своим видом показывая, что нужно торопиться.

Вадим не обманывал: подойдя к своему «Ланосу», он открыл багажник и передал Черепанову новенький бронежилет с надписью «Пресса» и каску натовского образца. Из лежащего здесь же небольшого рюкзака он достал небольшую видеокамеру и протянул ее Ивану.

— Это камера Оливера. Для вашей же безопасности держите ее всегда на виду. Надеюсь, у вас нет с собой оружия?

Иван не стал отвечать на этот вопрос. Сев в машину, он включил камеру и стал просматривать последние материалы, снятые французским журналистом.

— Кстати, правильно делаете, — покосившись на него, сказал Вадим. — Там, куда мы едем, могут проверить, что вы там наснимали. Так что лучше все лишнее стереть.

Уже через двадцать минут они были на северной окраине города. Жители Донецка называли этот район Октябрьским. Теперь уже известный всему миру аэропорт имени Прокофьева остался где-то справа. В вечерних сумерках мелькнули силуэты крестов на городском кладбище, разбитые купола православного храма. Еще десять минут езды среди маленьких, почти сельского вида домиков — и окраины Донецка остались позади. Вспоминая карту города, Иван понял, что они подъезжают к хутору Веселому, немногочисленные дома которого находились как раз между взлетной полосой аэропорта и поселком Пески. С любопытством оглядываясь по сторонам, Черепанов удивленно спросил у своего проводника:

— Послушайте, Вадим, неужели так просто можно выехать из окруженного города?

— Вот за это, Иван Сергеевич, вы и платите мне деньги, — по всему было видно, что Вадим остался доволен произведенным на Черепанова впечатлением. — В следующий раз попробуйте это сделать сами…

Остановив машину на углу густой лесопосадки, он достал мобильный телефон. Перебросившись несколькими, ничего не значащими фразами с каким-то Андреем, он повернулся к Черепанову:

— Мы сейчас повторили маршрут, по которому я вез журналиста ровно две недели назад. Он очень хотел попасть в Пески. По его информации, туда приехал командир «Правого сектора» Дмитрий Ярош, у которого Оливер хотел взять интервью. Здесь я передал его Андрею — сторожу местного гаражного кооператива. Так получилось, что эти гаражи оказались в ничейной, так называемой «серой» зоне. Их обстреливают с обеих сторон. Кроме сторожа и нескольких бездомных собак, там нет ни одной живой души. Сейчас только он знает, что случилось с французом.

Сначала из-за разбитой трансформаторной будки выскочило несколько маленьких дворняжек, которые с громким лаем бросились в сторону автомобиля, а через минуту-другую показался и их хозяин. Средних лет мужчина был одет в офицерские бриджи и грязную тельняшку, поверх которой, несмотря на летнюю жару, был наброшен потертый армейский бушлат. Резиновые галоши, надетые на ручной вязки шерстяные носки, дополняли его наряд. Вместо приветствия Вадим достал из багажника две бутылки водки и пакет с продуктами.

Взяв пакет, сторож все так же молча достал из него колбасу и, разломив ее на несколько частей, бросил дворняжкам. Следующее, что он извлек из пакета, был блок сигарет. Задумчиво посмотрев на него, Андрей бросил в сторону Вадима:

— А без фильтра что — не было?

Потеряв интерес к подарку, он сунул его в пакет и, достав из кармана бушлата свою пачку с сигаретами, закурил. По всему было видно, что сторож никуда не торопится. Не обращая никакого внимания на гостей, он присел под дерево и, попыхивая вонючей сигаретой, принялся гладить собак, которые тут же улеглись у ног своего хозяина. Первым не выдержал Вадим:

— Послушай, Андрей, скоро совсем стемнеет, а нам еще возвращаться. Ты можешь рассказать, что случилось с французом?

— Ас ним что-то случилось? — удивился сторож — Когда я его видел в последний раз, он был живее всех живых. Сначала он хотел поговорить с настоящим бандеровцем. Ну, я ему это и устроил — есть у меня пара-тройка знакомых правосе-ков. Часа два он с ними у меня в каптерке гутарил. Не знаю, как у них там разговор складывался, но твой француз ушел вместе с ними в Пески.

— Они его увели с собой? — вмешался в разговор Иван.

— Да ты чего, мужик? — сторож впервые за все время посмотрел в сторону Черепанова. — Ваш французик им еще деньги заплатил за то, чтобы они его с собой на ту сторону взяли.

Такого поворота событий Черепанов не ожидал. Он был готов увидеть тело убитого журналиста, холмик над его могилой, но чтобы сегодня самому пойти в зону боевых действий!? На такое был способен только Оливер Пернье.

— Интуиция мне подсказывает, что в город я поеду один, — Вадим не спеша закрыл багажник, достал из салона автомобиля рюкзак и протянул его Черепанову. — Я еще в Лу-гани понял, что вы человек действия. Когда надумаете возвращаться — связь через Андрея.

«Ланос» в сопровождении лающих дворняжек укатил в сторону донецких терриконов. Черепанов, закинув лямки рюкзака за плечи, вопросительно посмотрел на Андрея:

— Ну что, старшина, левое плечо вперед, с песней, шагом марш?

— Каптерщики строем не ходят, — буркнул ему в ответ новый знакомый. Взяв пакет и свистнув своим собакам, он неторопливо двинулся в сторону гаражей.

Наметанный глаз Черепанова определил правильно — Андрей раньше служил в армии. Все его детство прошло в интернате для детей-сирот, потом была общага профтехучилища, ну а дальше — срочная служба. Отслужив свои положенные два года, смышленый пацан сообразил, что на гражданке его никто не ждет, и крышу над головой с куском хлеба там еще нужно будет найти.

— Короче, остался я на сверхсрочную, — продолжал свой рассказ сторож, все дальше и дальше углубляясь в бетонные дебри гаражного кооператива. — Не поверишь, земляк, но я так и просидел в своей каптерке до самой пенсии. Чего только мне отцы-командиры не предлагали — и школу прапорщиков, и складом горюче-смазочных материалов заведовать, я свою каптерку ни на что не променял.

Сторожка была оборудована на другом конце кооператива. Открыв дверь, Андрей отступил в сторону и пропустил гостя вперед. Перешагнув порог, Черепанов попал в светлую комнату, обставленную старой, но еще добротной мебелью. Вещей в сторожке было немного: посуда, маленькая электроплитка, радио, старой модели телефон. На вешалке у дивана висела армейская форма с погонами старшины-сверхсрочника. Узнав, что Иван служил в Афгане, бывший каптерщик засуетился. На столе появилась бутылка водки и закуска из пакета, который привез ему Вадим, на электроплитке зашумел чайник Иван с сомнением посмотрел на водку, потом на хозяина и понял, что без этого атрибута местного гостеприимства здесь не обойтись.

— Расслабься, земляк, — перехватив его взгляд, пояснил Андрей. — Ты же хочешь узнать, куда подевался француз? Ну вот… А под сто грамм и немой разговорчивым становится.

— Это ты у нас, что ли, немой? — с нескрываемой иронией произнес Черепанов.

— Я-то нет, а вот правосеки, с которыми ушел ваш француз, особой разговорчивостью не отличаются. Кстати, пора их и в гости звать.

С этими словами Андрей вышел на улицу и направился к ближайшему столбу, на котором висел электрический фонарь. Клацнув пару раз выключателем, он что-то сделал с проводами, после чего тусклая лампочка, освещающая небольшую площадку перед сторожкой, судорожно замигала.

История с поисками Оливера Пернье приняла неожиданный поворот, и Черепанов решил подстраховаться. Достав мобильный телефон, он набрал номер Свята. Доложив ему о событиях последнего дня, Иван закончил свой рассказ тем, что в ближайшие часы ждет встречи с бойцами из «Правого сектора», подразделение которых находится в Песках.

— С какими бойцами, Ваня? — с тревогой в голосе переспросил Святенко. — К тебе на встречу могут прийти обычные бандиты. Поверь мне, их с украинской стороны тоже предостаточно. Не хватало, чтобы я потом искал и тебя… Дай мне полчаса.

Слова Свята заставили Черепанова задуматься. «А ведь прав старик Кто я для солдат ВСУ? Нарисовавшийся ночью вблизи их позиций непонятный тип, в одном кармане которого паспорт с луганской пропиской, а в другом — удостоверение журналиста, аккредитованного в ДНР. Могут и пристрелить».

Между тем бывший старшина времени зря не терял: на столе появилась тарелка с вареной картошкой, зеленый лук, квашеная капуста и нарезанное крупными кусками сало. Глядя на этот натюрморт, Иван невольно сглотнул слюну. Андрей налил водку в стаканы:

— Я тебя, земляк, заставлять не буду. Дело хозяйское: хочешь — пей, хочешь — не пей. Мне больше достанется.

Черепанов все-таки сделал маленький глоток и с нетерпением голодного человека потянулся за картошкой.

Свят позвонил уже после того, как они с Андреем поужинали. Иван убирал со стола, а хозяин, чтобы не смущать гостя запахом своей сигареты «без фильтра», вышел на улицу.

— Слушай сюда, Ваня, — голос у священника был напряженным. — Я тут переговорил кое с кем. Там, где ты сейчас находишься, ситуация сложная. Я так и не смог выйти на командира — их там оказалось несколько. Добровольческие батальоны не подчиняются армейцам, армейцы не подчиняются Национальной гвардии… Короче — бардак и махновщина полная. На тебя должны выйти люди Рыбака. Запомни этот позывной. Больше ни с кем в контакты не вступай. Если ты к утру не выйдешь на связь — я буду считать, что с тобой что-то случилось.

Закончив разговор, Черепанов направился к выходу из сторожки. Он был уже на пороге, когда над гаражами прошелестел снаряд. Это звук был ему хорошо знаком — тяжелая болванка, начиненная тротилом, разрезает воздух так, что первые доли секунды ты слышишь только шорох ветра. Это потом появляется свист, и ты понимаешь, что смерть только что пронеслась у тебя над головой и полетела дальше. А потом раздается глухой звук взрыва…

В сторожку вбежал Андрей и, быстро откинув крышку погреба, стал ловко спускаться по ступенькам.

— А тебе что, особое приглашение нужно? — уже из подпола крикнул он Ивану.

— И часто у вас здесь такое? — спросил Черепанов, ловко спрыгнув в погреб. Наверху уже не шелестело — там стоял дикий вой от пролетающих над гаражами снарядов, выпущенных из реактивной системы «Град». По-видимому, несколько из них разорвалось совсем рядом — бетонный пол гаража вздрогнул, и на голову Ивана посыпалась цементная крошка.

— Та каждую ночь, — буднично ответил ему бывший старшина. — Сначала одни пуляют, потом другие. Что за война такая? Вокруг полей немеряно, идите туда, окапывайтесь и воюйте на здоровье. При чем тут мирные жители?

По всему видно было, что Андрей высказывает наболевшее, много раз передуманное. Он достал сигареты, но, перехватив испуганный взгляд Ивана, сунул их назад.

— Андрей, а почему вы не воюете? — спросил у старшины Черепанов. — С таким армейским опытом, как у вас…

— А я что, по-твоему, здесь делаю? Водку пью да собачек выгуливаю? — неожиданно обиделся на него Андрей. — Ошибаешься, земляк Вот тебе нужно встретиться с правосеками, ты к кому пришел? Ко мне. А почему не пошел в штаб к генералам? Правильно, тебя там и слушать никто не будет. А ко мне люди приходят и с одной стороны, и с другой. А бывает, что и все сразу… Знаешь, как они меня зовут? Шарапов. Потому что место встречи изменить нельзя. Так-то, земляк

Наверху наступила тишина, и Черепанову показалось, что наверху кто-то разговаривает. Он вопросительно посмотрел на Андрея. Тот стал на ступеньки лестницы и головой приподнял ляду погреба.

— Да вылазь уже, мышь каптерская, — раздался громкий голос и смех. — Мы здесь уже полчаса сидим, ждем, пока ты там труситься перестанешь.

Говоривший мужчина сидел за столом. Еще двое, с автоматами наизготовку, стояли у двери, то и дело посматривая в сторону ближайших гаражей. Поднимающийся из подвала Черепанов поймал на себе настороженный взгляд одного из них

— Сашко, — произнес из-за стола их командир, — обшукай нашего гостя на всяк выпадок

Подошедший к нему боец был одет в натовскую полевую форму светло-песочного цвета и бронежилет с разгрузкой. На этом песочном фоне бросалось в глаза множество желто-голубых нашивок с украинской символикой. Они были на рукаве, на груди, на каске и даже на ложе автомата. «Вояки хреновы», — подумал про себя Иван, поднимая при этом руки и широко расставляя ноги, понимая, что без этих формальностей в этой ситуации не обойтись.

— Я Черепанов Иван, журналист. Мне нужно встретиться с Рыбаком, — как можно спокойней произнес он.

— Посмотрим, какой ты есть Черепанов, — ответил ему сидящий за столом мужчина. В это время боец передал ему документы Ивана. Полистав паспорт, он долго рассматривал удостоверение журналиста с отметкой об аккредитации в ДНР.

— Мало того, что прописка луганская, так еще и разрешение сепаров на съемки в их долбаной республике имеется. И сам, небось, сепар стопроцентный, — сделал он вывод, закончив изучать документы Ивана. Рассмеявшись своим же словам, мужчина протянул паспорт и удостоверение Черепанову:

— Не дрейфь, дядя. Это я шучу так, — и уже повернувшись к своим бойцам, закончил, — все в порядке хлопцы, зовите командира.

Через несколько минут в сторожку вошел мужчина. Бросив внимательный взгляд в сторону Черепанова, он прошел к столу и налил себе воды из чайника. На вид ему было лет сорок — сорок пять. Старые кроссовки, потертая на коленях и локтях пятнистая униформа говорили о том, что ее хозяин большую часть времени проводит в окопах. Под воротником куртки мелькнули хорошо знакомые Ивану голубые полоски тельняшки десантника.

— Оставьте нас, — коротко бросил мужчина своим подчиненным. — Тебя, Шарапов, это тоже касается, — добавил он, увидев, что бывший старшина придвинул к себе стакан.

— Я Рыбак, — представился он Черепанову и присел за стол, положив себе на колени автомат. — Мне недавно позвонил один наш общий знакомый и в общих чертах рассказал, каким ветром вас сюда занесло. Я считаю, что вам, Иван Сергеевич, совсем не обязательно сейчас появляться в Песках. Хлопцам з полонын ваш визит точно не понравится. Опасно это для вас — там сейчас воюют такие горячие парни, которые сначала стреляют, а уже потом думают.

Черепанов подошел к столу и сел напротив своего нового знакомого, который между тем продолжал говорить:

— Да и смысла в этом я не вижу. Все, что вам нужно знать, я и так расскажу. Оливер появился в Песках девять дней назад. Лично мне он не понравился — болтливый и бесцеремонный парень, вечно сующий нос, куда не следует. Он больше крутился среди ребят из «Правого сектора», все хотел с Ярошем встретиться. Зная Диму, думаю, что это вряд ли ему удалось. А дня три назад ваш Оливер пропал. Еще вечером мелькал недалеко от наших позиций, а уже на следующее утро его друзяки сообщили, что переправили журналиста на ту сторону.

Рыбак качнул головой в сторону Донецка и опять налил себе воды из чайника. Выпив, он достал мятую пачку сигарет и закурил. Помолчав какое-то время, словно что-то припоминая, продолжил свой рассказ:

— Между тем мои парни пронюхали, что ни в какой Донецк они его не переправляли. Когда менялся караул, этот проныра уговорил взять его на самый дальний пост, где и остался на ночь с двумя бойцами. Утром этих двоих бедолаг нашли с перерезанными от уха до уха глотками. А ваш французик исчез. Вот такие дела, Иван Сергеевич. Больше вы об этом ничего не узнаете, да и я, считайте, вам ничего и не говорил. Договорились?

Иван в ответ только кивнул. В приоткрывшуюся дверь заглянул один из бойцов:

— Командир, пора выдвигаться. Скоро светать начнет.

— Не знаю, поможет это вам в ваших поисках или нет, но я вот, что хочу еще сказать… — Рыбак говорил, взвешивая каждое свое слово. — Думается мне, что в этой истории без чеченцев не обошлось. Это их почерк А француза они, скорее всего, забрали с собой. Так что ждите звонка и готовьте деньги.

— Наверное, вы правы, тем более что звонок уже был, — Черепанов протянул военному руку. — Вы мне очень помогли, спасибо.

На улице загрохотало с новой силой. В сторожку вбежал старшина и опять юркнул в подвал. Пожав руку Черепанову, Рыбак поднялся и, перешагнув порог сторожки, исчез в ночных сумерках, озаряемых вспышками от ставших совсем близкими разрывов мин и снарядов. На этот раз Иван не спешил спускаться в подвал. Поставив на электроплитку уже остывший чайник, он прокручивал в голове рассказ Рыбака. «Так это что же получается? — задал он сам себе вопрос. — Оливера нужно искать у ополченцев?»

И все-таки остаток ночи и первые утренние часы Иван провел в подвале. Позвонив Святенко и рассказав ему о своей встрече с Рыбаком, он налил в чашки кипяток и собрался звать Андрея, который так и продолжал сидеть в подполе. По-видимому, мина упала где-то совсем рядом: взрывная волна пронеслась между гаражами, мелкие осколки застучали в стены сторожки, а сорванная с петель деревянная дверь, перевернувшись в воздухе, словно пушинка, впечаталась в противоположную стену гаража и разлетелась на мелкие щепки. Висевшая на вешалке форма старшины приняла на себя этот страшный удар. «Плохая примета», — подумал Черепанов, поспешив спуститься в подвал. Сидевший там старшина встретил Ивана испуганными взглядом:

— Ну, что там, земляк? Неужели прямое попадание?

— Было бы прямое, мы бы с вами не беседовали. Не прямое, но где-то очень близко, — коротко ответил ему Черепанов, решив не расстраивать старшину рассказом о судьбе его дембельской формы. — Вы мне лучше скажите, как отсюда выбираться? Вы можете позвонить Вадиму?

Отставной милиционер появился только ближе к полудню. Перебегая от одного ряда гаражей к другому, он, изрядно запыхавшись, буквально вполз внутрь сторожки.

— Вы представляете, какой-то снайпер прицепился от самой окраины хутора и давай по мне долбить… сука, — в сердцах выругался он, с удивлением оглядываясь вокруг. — Я вижу, вам здесь тоже досталось?

Андрей, пытавшийся закрыть вход в сторожку кусками упаковочного картона, только махнул рукой. Увидев, что Черепанов надел бронежилет и потянулся за рюкзаком, буркнул:

— Пойдемте, я вас другой стороной отсюда выведу.

Уже минут через двадцать они, попрощавшись с Андреем, подходили к хутору, на окраине которого Вадим оставил свой «Ланос». Здесь внимание Ивана привлек старик, наверное, из местных, который ходил по огороду, что-то внимательно разглядывая у себя под ногами. Вот он наклонился, что-то поднял с земли и понес к меже. Присмотревшись, Черепанов понял, что старик несет человеческую руку.

— Что случилось, Петрович? — окликнул деда Вадим.

Старик остановился, посмотрел в их сторону и, по-видимому, узнав его, негромко ответил:

— Да вот никак голову не могу найти. Руки-ноги, понимаешь, есть, а головы нет.

Подойдя к куску полиэтилена, на котором были сложены окровавленные куски человеческого тела, он наклонился и бережно положил туда обрубок руки.

— Невестка моя, понимаешь, Настя. Решила с утречка травы курям та гусям нарвать. Вот нарвала… — голос у деда дрогнул, он сглотнул комок, подступивший к горлу, и продолжил. — Миной накрыло. Что я теперь внучатам скажу? Что ихняя мамка голову потеряла?

Потеряв к ним всякий интерес, старик повернулся и, разгребая сучковатой палкой сочные листья буряка, вернулся к своему занятию.

Какое-то время Вадим с Иваном ехали молча, думая каждый о своем. Первым не выдержал Вадим:

— Иван Сергеевич, так вы Оливера нашли? Он хотя бы живой?

Отвлекшись от мрачных мыслей, Черепанов в двух словах рассказал ему, чем закончились поиски журналиста возле хутора Веселого. Вадим встрепенулся:

— Я правильно понял — вы собираетесь ехать в Пески, только теперь с другой стороны? Так чего же вы молчите!? Если это так, то нужно выезжать прямо сейчас. Пока там тихо.

Они все-таки заехали к Черепанову на квартиру. Перекусив на быструю руку, Иван позвонил Святу.

— Я понял тебя, Ваня, — священник был, как всегда, немногословен. — Ты потихоньку выдвигайся, а я постараюсь сделать так, чтобы тебя там встретили нужные люди. Перезвоню.

Он перезвонил, когда зеленый «Ланос» Вадима, оставив позади железнодорожный вокзал, опять углубился в «дебри» частного сектора, но теперь уже северо-западных окраин Донецка. На этот раз им предстояла встреча с одним из командиров ополченцев, неким Захаром.

Не зная, для чего он это делает, Иван достал видеокамеру Оливера и начал снимать. Отличие от центра города было разительное. Разбитые дороги, пыльные улочки, убогие киоски и магазинчики с громкими названиями, типа «Третий Рим», многочисленные одноэтажные домики с покосившимися от времени пристройками и угольными сарайчиками. Кое-где мелькали местные «многоэтажки» — двух или трехэтажные дома, выкрашенные в одинаковый желтый цвет. От Вадима Иван уже знал, что эти дома были построены немецкими военнопленными в далекие послевоенные годы. И ни одной живой души… Даже бездомных собак и кошек нигде не было видно.

— Дальше пойдем пешком, — сказал Вадим, притормаживая у особняка, который на фоне соседних домиков выделялся своими современными формами. По-хозяйски открыв ворота, он загнал машину во двор и постучал в окно.

— Ты, что ли, Вадим? — мужской голос раздался со стороны большого гаража. Средних лет мужчина, щурясь от яркого солнца и приложив руку к глазам, смотрел в их сторону. — Загоняй свой драндулет и идите сюда.

Места в гараже хватило бы еще на пару-тройку машин. Заглушив двигатель, Вадим с Иваном прошли за хозяином, который начал спускаться в подвал. Все его свободное пространство было заставлено раскладушками. На одной из них сидела женщина с маленьким ребенком на руках. Лет пяти девочка, не обращая никакого внимания на гостей, продолжала возиться с куклой.

— Вот так уже второй месяц и живем. Я и забыл, когда дети наверх поднимались, — сказал хозяин, перехватив удивленный взгляд Ивана. — Эта гнида все-таки выполнила свое обещание — загнала людей в подвалы.

Черепанов понял, что глава семейства имел в виду президента Украины, который в одном из своих выступлений пообещал жителям мятежных областей, что их дети будут сидеть в подвалах. Лично Иван считал, что президент сказал это, не подумав, оторвавшись, так сказать, от приготовленного ему заранее текста и добавив «отсебятину». Но слово не воробей, что сказал, то и сказал. А Донбасс услышал. Иван точно знал, что после этих слов многие мужики, оставив в подвалах своих детей, жен и матерей, взяли в руки оружие.

Хозяин дома, которого Вадим называл Серегой, оказался его бывшим сослуживцем. Он долго объяснял им, как лучше пройти к ближайшему блокпосту ополченцев, чтобы не нарваться на пулю, а то и мину с той стороны.

— Эти сволочи шмаляют без разбора, — со злостью сказал Серега. — Им без разницы, кто перед ними — гражданские или военные. Мы для них одинаковые — сепары и колорады.

Не обращая внимания на детей, Серега грубо выругался. Проводив их до ворот, он уже вдогонку им крикнул:

— Держитесь левой стороны улицы, она меньше обстреливается.

— Как в блокадном Ленинграде, мать вашу… — теперь выругался уже Вадим.

Пройдя по улице метров сто, они попали еще в один Донецк — прифронтовой. Воронки от снарядов были видны на каждом шагу. В некоторых местах из асфальта торчали оперенья неразорвавшихся крупнокалиберных мин, а осколки под ногами встречались так же часто, как шелуха от семечек возле сельского клуба. В воздухе носился устойчивый запах гари — дымились полуразрушенные дома и постройки с обеих сторон улицы, в некоторых дворах догорали остовы машин. В нос Ивану ударил запах гниющего мяса. Закрыв нос рукавом куртки, он огляделся. Вадим красноречиво показал ему наверх, где на проводах линии электропередач висели клочья, оставшиеся от того, что было когда-то собакой. Не сговариваясь, они ускорили шаг.

В дальнем конце улицы показались бетонные плиты блокпоста. Вадим остановился и повернулся к Ивану:

— Все, Иван Сергеевич, дальше вы сами. Я туда не ходок — мне еще в этом городе жить. Если что, звоните.

На большее Черепанов и не рассчитывал — еще на квартире Вадим назвал ему сумму, в которую он оценил очередной свой поход в Пески. «Человек-такси, ни шагу без счетчика», — подумал Иван, отсчитывая деньги и хорошо понимая, что без его помощи ему не обойтись.

Поправив на голове каску с надписью «Пресса», он осторожно двинулся в сторону блокпоста. Уже подойдя ближе, Черепанов увидел, как один из ополченцев вскинул к глазам бинокль и направил оптику в его сторону. Стараясь, чтобы его хорошенько рассмотрели, он уверенным шагом двинулся к бетонным блокам.

Четыре молодых парня встретили его настороженно, и пока он объяснял, что ему нужно к Захару, стволы четырех автоматов были направлены ему в живот. Один из часовых отошел в сторону и долго разговаривал с кем-то по телефону. Через несколько минут из-за ближайшего породного отвала старой шахты вынырнула черная «Волга» и по разбитой дороге «запрыгала» в их сторону. Когда она поравнялась с блокпостом, Иван с удивлением увидел на ее дверцах белые «шашечки» такси. Лихо затормозив перед ними, сидевший за рулем молодой парень высунулся в ОКНО:

— Кто заказывал такси на Дубровку?

Дежурившие на блокпосту бойцы рассмеялись. Один из них сказал:

— Слышь, Дубровский, у тебя ус отклеился, — и, подождав, пока утихнет очередной прилив смеха у его товарищей, продолжил. — Забирай клиента, его Захар ждет.

Сев в машину, Черепанов присмотрелся к водителю. На вид лет двадцати парень с только наметившимися над верхней губой усиками, лихо крутил баранку, старательно объезжая ямы и воронки на дороге. Пятнистая униформа смешно топорщилась на его худеньких плечах, а зеленая кепка то и дело съезжала ему на глаза, явно нервируя хозяина.

— Лишний патрон есть? — спросил у парня Иван.

— Ну, есть, — водитель с удивлением посмотрел на Черепанова. — В бардачке пара штук завалялась. Только зачем же сразу стреляться, дядя? Жизнь прекрасна!

Иван, покопавшись в бардачке машины, нашел патрон от калаша и, сняв с парня кепку, спрятал его за ее отворот со стороны затылка. Теперь вес патрона удерживал кепку в положенном по уставу положении и не мешал ее владельцу жить.

— Носи, сынок, — с улыбкой ответил ему Черепанов, на секунду почувствовав себя молоденьким лейтенантом, который только вчера окончил десантное училище.

«Сынок» осторожно покрутил головой и, быстро оценив изобретение своего пассажира, с благодарностью протянул ему руку:

— Я Дубровский… — и, выдержав театральную паузу, добавил, — Саня.

Подразделение Захара размещалось на территории бывшего домостроительного комбината. «Волга», на которой приехал Черепанов, пересекла двор и въехала под крышу одного из цехов предприятия. Вокруг были люди — одни возились у открытого люка бронетранспортера, другие набивали ленту для крупнокалиберного пулемета, третьи разгружали грузовик с продуктами. Никто не обратил на них никакого внимания. С любопытством оглядываясь по сторонам, Черепанов прошел вслед за Саней в отгороженный блок, в котором раньше, наверное, размещался инженерно-технический персонал цеха.

Захаром оказался здоровенный мужик с недельной рыжей щетиной на щеках и воспаленными от недосыпания глазами. Он сидел за столом, на котором была расстелена карта и лежало до десятка мобильных телефонов. Время от времени он брал одну из мобилок, что-то спрашивал в нее, внимательно слушал ответ и делал пометку на карте. Увидев гостей, Захар закрыл карту пожелтевшей газетой и сделал шаг навстречу Ивану:

— Капитан Черепанов?

— Так точно, — по привычке ответил Иван, в последний миг сдержавшись, чтобы не вытянуться по стойке «смирно».

— Меня Свят предупредил о твоем приезде. Только я не совсем понимаю, чем могу вам помочь. Да и время для интервью не совсем подходящее.

Словно в подтверждение его слов где-то совсем рядом раздались автоматные очереди. Потом громыхнула мина из «Василька». Одна, вторая…

— Саня, — повернулся Захар к стоявшему у входа Дубровскому, — смотайся к нашим, посмотри, что там. А ты, капитан, расскажи мне еще раз про этого журналиста.

Рассказ Черепанова занял не более пяти минут. Описав в двух словах, что из себя представляет Оливер Пернье и что можно было ожидать от этого журналиста-экстремала, он более подробно остановился на информации, которую получил этой ночью от Рыбака. Услышав о том, как погибли бойцы украинского дозора и что в этом могут быть замешаны чеченцы, Захар внимательно посмотрел на Ивана:

— Я не спрашиваю — откуда у тебя, капитан, такие сведения, но надеюсь, что вы со Святом за свои действия отвечаете. Да, у меня в роте действительно воюют два чечена. И должен тебе сказать — хорошо воюют.

Два брата Мусса и Ахмад Мамакаевы появились месяца полтора назад. Тогда бои еще шли в районе Карловского водохранилища. Братья в расположение роты приехали на машине, лобовое стекло которой украшал портрет Рамзана Кадырова, а на гибкой антенне развивался флаг с гербом Ичкерии — черной волчицей с раскрытой пастью. Тогда у Захара каждый боец был на счету, и появление братьев, имевших за плечами боевой опыт, было как нельзя кстати.

— Отчаянные парни, — как бы подытоживая свой рассказ, произнес Захар. — Мне бы таких человек десять — можно было бы эти гребаные Пески за пару дней отбить.

— И старших уважают, — это уже добавил вернувшийся Дубровский, который услышал последние слова командира и понял, о ком идет речь. — Нашли где-то на окраине старушку, которая не захотела уезжать из своего дома, так теперь каждый вечер продукты ей возят. Меня недавно просили достать для нее зубную пасту и жевательную резинку. Во бабка зажигает!

— Ты бы прежде чем зубоскалить, — остановил его Захар, — лучше бы доложил мне, что там за стрельба была?

Но Черепанов Санька дальше не слушал — его очень заинтересовали слова мальчишки о бабке, которая любит жевательную резинку. «Обычно в таком возрасте у бабушек вставные челюсти, которые они хранят в стаканах с водичкой, а тут жевательную резинку ей подавай, — подумал Иван. — Что-то здесь не так..» Дубровский вышел, и Черепанов поспешил поделиться своими сомнениями с Захаром.

— Да, расстроил ты меня, капитан. Ну, если это так, — Захар ударил кулаком по столу, — под трибунал пойдут, абреки хреновы!

Взяв один из телефонов, лежащих на столе, он вызвал к себе какого-то Матроса.

— Это командир взвода, в котором служат братья Мамакаевы, — пояснил он Черепанову. — Он про каждого своего бойца знает все.

Появившийся через несколько минут Матрос рассказал им, что Мусса и Ахмад вовсе не братья — у них родители разные, но они принадлежат к одному тейпу, поэтому братьев и сестер у них половина Кавказа. Да, действительно, вот уже больше недели они присматривают за какой-то одинокой старухой, на которую наткнулись в полуразрушенном доме — каждый вечер носят ей еду и воду.

— Вот и сейчас Ахмад в расположении части, а Мусса пошел к старушке, — закончил свой рассказ взводный.

Переглянувшись с Захаром, Черепанов спросил:

— А вы не могли бы показать, где живет эта старушка?

Матрос вопросительно посмотрел на своего командира и, увидев одобрительный кивок Захара, с готовностью ответил:

— Могу, конечно. Я в той стороне каждый пенек знаю. Только перед тем, как туда идти, вам нужно одежку поменять — вы с этими буквами уж больно приметный.

Черепанов с готовностью снял с себя бронежилет с надписью «Пресса» и остался в одной куртке.

— Так тоже не годится, — вмешался Захар.

Взяв со стула армейский бронежилет и каску, он передал их Ивану. Помедлив какое-то мгновение и словно на что-то решившись, достал из ящика стола пистолет и тоже протянул его гостю. Иван, посмотрев на предложенное ему оружие, покачал головой.

— Неужели верующим стал? — удивился Захар.

— Нет, я свое еще в Афгане отстрелял.

— Пацифист значит. Ну-ну…

Захар убрал пистолет обратно в ящик стола и, словно потеряв всякий интерес к Черепанову, отвернулся.

Постоянно пригибаясь и перебегая от дерева к дереву, чтобы не попасть в прицел снайпера, Черепанов с Матросом добирались на окраину Второй площадки, а именно так назывался этот район у местных жителей, минут сорок Густые сумерки постепенно обволакивали пригород Донецка. Его улицы были пустынны, а дома смотрели в их сторону обожженными глазницами выбитых окон. Одиночные выстрелы и автоматные очереди раздавались где-то в стороне, здесь же стояла звенящая тишина. Даже гомона птиц, такого привычного в предвечернее время, не было слышно.

— Считай, пришли, — тяжело дышавший Матрос резко остановился. — Вон, видишь крайний домик справа? Вот там эта бабка и проживает.

Он показал рукой в сторону старого, но еще добротного дома, окруженного со всех сторон густыми зарослями сирени и черемухи. Его окна и входная дверь были закрыты, а оборванная цепь возле собачьей будки красноречиво указывала на то, что здесь уже давно никто не живет. Они незаметно подобрались под самые окна, и Черепанов заглянул в одно из них.

Чеченец, развалившись, сидел в кресле, положив руки на автомат и вытянув далеко вперед свои длинные ноги. За столом, склонившись над миской с едой, сидел мужчина. Это был Оливер Пернье. Его лицо распухло от синяков и кровоподтеков, одежда была изорвана и покрыта слоем грязи, но это был он. Черепанову сразу бросились в глаза яркие кроссовки, в которых щеголял журналист перед своим исчезновением. Немного в глубине комнаты на диване лежала пожилая женщина. Ее рот был заклеен скотчем, а руки и ноги стянуты капроновым жгутом. Она не шевелилась, но тяжелое дыхание говорило о том, что женщина еще жива.

Испортил все Матрос. Он, видимо, не понял, с кем имеет дело, и пока Иван рассматривал, что происходит в комнате, смело открыл в нее дверь.

— И что все это значит, Мусса? — с порога спросил взводный, оглядываясь по сторонам.

Реакция чеченца была мгновенной — не отрывая автомат от колен, он выстрелил. Одна из пуль попала Матросу в голову и отбросила его тело на веранду. Иван почувствовал, как в его затылок уперся ствол пистолета.

— Будешь дергаться — пристрелю, как шакала, — голос с характерным кавказским акцентом раздался у самого его уха.

В это время, оттолкнув от порога тело Матроса, на крыльцо вышел Мусса.

— Похоже, брат, я успел вовремя, — самодовольно произнес Ахмад, подталкивая Черепанова впереди себя. — Как чувствовал, что Матрос тебя выслеживает. Выводи остальных, будем менять укрытие.

— А это кто такой? — спросил Мусса, глядя на Ивана. — Вроде не из нашего отряда.

— Разберемся, брат, сейчас времени нет. Нужно уходить отсюда, — поторопил его Ахмад.

Мусса вошел в дом, и через пару секунд оттуда раздался приглушенный звук выстрела. На крыльцо он вышел только с перепуганным журналистом. В это мгновение произошло то, чего не ожидал никто. Где-то далеко ударил «Василек» — первая мина упала метрах в двадцати от них, вторая — разорвалась прямо за забором. Понимая, где сейчас разорвутся третья и четвертая мины, Черепанов резко развернулся и, притянув к себе растерявшегося чеченца, упал с ним на землю. Худенький журналист юркнул в открытую дверь дома. Это было последнее, что увидел Иван — очередная мина разорвалась совсем рядом. Тело Ахмада, которым прикрылся Черепанов, дернулось несколько раз и затихло. Какая-то сила оторвала их от земли и бросила в густые кусты сирени.

Иван не знал, сколько времени он пролежал без сознания. В голове гудело, грудь ныла в нескольких местах — бронежилет принял на себя удары осколков, но ребра от переломов не уберег. Покачиваясь, он вошел в дом. У крыльца ему пришлось перешагнуть через тело Муссы — острый осколок мины аккуратно срезал ему часть черепа.

— Оливер! — хотел крикнуть Иван, но вместо крика из горла раздался какой-то хрип. К его счастью журналист сам показался на пороге комнаты. Перейдя на английский, Черепанов в двух словах объяснил ему, кто он такой и что отсюда нужно уходить как можно быстрее.

— Иван, у тебя телефон есть? — спросил у него Пернье. Его заплывшие от кровоподтеков глаза лихорадочно блестели. — Это нужно снимать на видео! Получится потрясающий репортаж. Европа такого еще не видела!

Черепанов не успел ему ничего ответить — за горизонтом ухнули гаубицы, и зарево от разрывов падающих невдалеке снарядов осветило безумное лицо журналиста. В поисках телефона Оливер склонился над телом Муссы и стал выворачивать его карманы. На этот раз ему повезло больше — у погибшего чеченца оказалась два телефона. В это время из-за ближайших домов послышался какой-то шум. Скрежет и лязг гусениц был слышен даже несмотря на непрекрагцаю-щийся обстрел. Пернье как стоял с вожделенными телефонами в руках, так и замер — его глаза округлились и, казалось, стали стеклянными. Проследив за взглядом журналиста, Черепанов увидел, как в дальнем конце улицы разворачивается танк, на борту которого белой краской было выведено «На Берлин!» Легендарный Т-34, который все привыкли видеть на постаментах в окружении детворы с цветами, с невероятным скрежетом двигался по улице в их сторону. «Может, это галлюцинации после контузии? — подумал Иван, снимая каску и устало опускаясь на деревянное крыльцо дома. — Расскажешь кому — не поверят…» Хотя новость о том, что ополченцы принялись за ремонт техники времен Великой Отечественной войны, он где-то читал. Поравнявшись с крыльцом и подмяв под себя куст сирени, тяжелая машина резко остановилась. В башне откинулась крышка люка, и оттуда показалось знакомое лицо Сани Дубровского:

— Такси заказывали, месье?

* * *

В голове гудело так, что хотелось уткнуться в подушку, никого не видеть и ничего не слышать. Прошло уже пять дней с тех пор, как Черепанов вернулся из Донецка, а головная боль все не уходила. Иван прекрасно понимал, что контузия от противопехотной мины так быстро не проходит, но этот колокольный звон в голове раздражал его все больше и больше. Чтобы хоть как-то отвлечься, он включил телевизор.

«Мы приложим максимум усилий, чтобы конфликт на юго-востоке Украины решить мирным путем», — услышал он окончание интервью одного из лидеров Евросоюза. После этого на экране появилось знакомое лицо Оливера Пернье.

«Несмотря на все усилия европейской дипломатии, военный конфликт на Донбассе разгорается с новой силой, — журналист вел репортаж, стоя на краю дороги. В кадре мелькали колеса грузовиков, мощных тягачей, траки бронетранспортеров. Понять, чья эта техника и куда она направляется, было нельзя, но соответствующую словам Пернье психологическую картинку она создавала как нельзя лучше. — Все мировое сообщество с тревогой следит за сложившейся ситуацией на юго-востоке страны. Силы ВСУ провели несколько успешных операций, благодаря чему этот конфликт может быть разрешен уже в ближайшие дни».

На экране появилась карта, где были указаны границы территории, взятые под контроль правительственными войсками. Что-то привлекло в ней внимание Черепанова. Это была выступающая намного вперед линия размежевания противоборствующих сторон где-то недалеко от границы с Россией. В центре этого «выступа» можно было прочитать — «Иловайск».

 

Глава 5.

ГОСПОДИ, УСЛЫШИ…

«…святый Ангеле, предстояй окаянней моей души и страстней моей жизни, не остави мене грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое. Не дождь места лукавому демону обладати мною, насильствам смертного сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и наставимя на путь спасения. Ей, святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, вся мне прости, еликими тя оскорбих во вся дни…»

Черепанов стоял у самого выхода из церкви, почти на улице, но слова молитвы ему были хорошо слышны. Впереди него с зажженными свечами толпилось человек двадцать прихожан. В основном это были пожилые люди, которые с началом боевых действий никуда не уехали и остались в родных домах с упованием на Бога и надеждой на лучшее. Несколько молодых женщин с маленьким детьми на руках выделялись среди них своими цветными полупрозрачными шарфиками.

«..покрый мя в настоящий день, и сохрани мя от всякого искушения противного, да ни в коем гресе прогневаю Бога, и молися за мя ко Босподу, да утвердит мя в страсе Своем, и достойна покажет мя раба Своея благости. Аминь».

Батюшка закончил читать молитву и, передав кадило стоящему рядом мужчине, размашисто перекрестился. За все время службы он сделал это первый раз, тем самым, наверное, нарушив многочисленные каноны православной церкви. Но по-другому священник просто не мог — в правой руке он сначала держал крест, который со временем заменил на кадило, а левой руки у батюшки и вовсе не было. Пустой рукав рясы был заткнут за пояс, тем самым делая его худощавую фигуру еще более стройной.

Перекрестившись три раза, священник повернулся в сторону, где должен был находиться церковный алтарь, и вновь принялся читать молитву. Вместо привычного иконостаса перед ним на свисающей сверху ржавой балке висела простенькая икона Казанской Божьей Матери. Казалось, что ее глаза с удивлением смотрят на происходящее вокруг. Крыша церкви была разрушена почти полностью — сохранился только обгоревший каркас двух куполов с крестами и одним маленьким колоколом на звоннице. Стены, у которой должен был находиться иконостас, не было вовсе. Вместо нее взору открывались бескрайние поля с пожелтевшей стерней да черные воронки от разорвавшихся снарядов. Не дожидаясь конца службы, Иван вышел из церкви и направился к автомобилю, в кабине которого дремал Маллой.

Они приехали в это село накануне вечером. До Донецка оставалось рукой подать, но в темноте ехать по трассе, которая разделила ВСУ и ополченцев прямой линией от самой Горловки, было самоубийством. Остановившись на краю села и посмотрев на разрушенные многочисленными обстрелами сельские дома, Святенко принял решение ночевать в машине.

— Двое спят, третий в карауле. Смена через каждые два часа, — сказал, как отрезал, священник и добавил. — Вы тут располагайтесь, а я схожу на разведку.

Взяв пустой термос, он по пыльной дороге направился в сторону села. На первый взгляд казалось, что там никого нет — не было слышно привычного лая собак, гомона домашней птицы, криков детворы. Единственная центральная улица была пустынной. Поравнявшись с первыми домиками, Святенко решительно толкнул калитку в один из сельских дворов. Даже отсюда Ивану было видно, что перед тем, как войти, тот внимательно осмотрел калитку на предмет растяжки.

— Послушай, Маллой, — потеряв из вида священника, Черепанов повернулся к парню, — давно хотел у тебя спросить, а Свят — он вообще кто?

Вначале ему показалось, что Никита его не услышал. Открыв дверцы автомобиля, он начал раскладывать передние сидения, готовясь к ночлегу в полевых условиях. Затем стал возиться с вещами в багажнике. Наконец, выбрав несколько курток, он юркнул в салон и стал укладываться спать. Когда Иван потерял уже всякую надежду услышать ответ на свой вопрос, Маллой неожиданно заговорил:

— Я думал, Иван Сергеевич, что это вы мне расскажете о нашем командире. Слышал я, что вы в Афгане вместе воевали?

— В Афганистане я с ним познакомился. Святенко и там занимался освобождением пленников…

После этих слов Черепанов на секунду задумался и добавил:

— Во всяком случае, мне так показалось. А вот до этого? Он что, всегда был священником?

— Не всегда, — Маллой многозначительно помолчал, а затем продолжил. — О Святе ходят разные слухи. Одни говорят, что когда-то он служил в одном из подразделений военной разведки, другие — что он был военным советником у какого-то африканского короля, третьи видели его в составе группы КГБ «Альфа» при штурме дворца Амина. Что из этого правда, а что ложь я не знаю, но однажды я видел фотографию, на которой человек, очень похожий на Свята, освобождал заложников в аэропорту Тбилиси. Помните ту историю, когда осенью 1983 года несколько человек захватили ТУ-134 и требовали вылета, как тогда было принято говорить, «в одну из стран загнивающего Запада»? Снимок был сделан одним из местных журналистов, что называется, «из-под полы», и нигде по понятным причинам не был опубликован. Только недавно он засветился на просторах родного интернета. Но утверждать не берусь — просто человек на снимке очень похож на нашего командира годочков эдак тридцать тому назад.

— А ты как с ним познакомился? — неожиданно для себя спросил Черепанов.

— Да проще простого, — хмыкнул в ответ Маллой. — Свят меня из плена выкупил. Я в Могилянке учился, готовился стать крупным специалистом в IT-технологиях. Ну, и когда вся академия во главе с ректором двинула на Майдан, я, как говорится, был в первых рядах. О том, что было дальше, вы знаете. Только я все это уже по телику видел. В первые дни нас начали поливать водой из пожарных машин. Приятного, скажу я вам, мало. Особенно под утро, когда на улице минус. Короче, с температурой под сорок и воспалением легких меня на скорой увезли в больничку. Ну, а когда я маленько оклемался — все уже и закончилось.

Парень с нескрываемой досадой вздохнул и, выбравшись из машины, присел рядом с Иваном. Черепанов с любопытством посмотрел на него, ожидая продолжения рассказа.

— Я когда из больнички вышел, Крым уже был российским, а в этих краях появились бородатые дяди в черкесках и кубанках донских казаков. Все мои друзья прямо с Майдана двинули на Донбасс. Мне пришлось их догонять. Ехал автостопом, для меня это дело привычное. Ну, а в Харькове вообще повезло — дядечка с тетечкой согласились подбросить меня прямо в Изюм, где меня уже ждали ребята. Такая добрая тетенька оказалась, пожалела худенького студентика — перед дорогой и накормила, и напоила. Чай с мелиссой такой вкусный был.

Маллой с досадой плюнул и, прислонившись спиной к бамперу старенькой «Нивы», закрыл глаза. Понимая состояние парня, молчал и Черепанов. Свой рассказ Никита продолжил через несколько минут:

— Короче, я не знаю, чем меня там напоила эта тетя, но глаза я открыл уже в Славянске. Вокруг были какие-то люди с автоматами, которые, глядя на меня, смеялись и… Это я уже потом понял причину их веселья. Оказывается, пока я спал, эта добрая тетенька губной помадой написала мне на лбу «Банде-ра». Я так и проходил весь день, пока на ночь меня не закрыли в какой-то подвал. Ну, а там уже добрые люди подсказали, что к чему. Надпись я, конечно, стер, но пока я там был, меня все продолжали звать Бандерой. Благодаря этой тетеньке я у них там за местного дурачка был. Наверное, потому так быстро и отпустили.

— Отпустили? — с удивлением переспросил Иван.

— Ну, не сразу, конечно. Сначала я дня три в подвале сидел, и какой-то серьезный дядечка со мной беседы вел. Кто, что, где и когда… А потом мне дали телефон и разрешили позвонить домой. Пока то да се… я еще пару недель в Семеновке окопы рыл и мешки с песком таскал. Вот тогда-то и появился Свят. Правда, не один — вместе с ним приехала моя мама. Это было их условие.

Было видно, что Маллой впервые рассказывает историю своего плена постороннему человеку. Он говорил монотонно, односложными фразами, стараясь не углубляться в детали. И хотя его рассказ звучал буднично, по всему было видно, что парень до сих пор переживает случившееся.

— Это я уже потом узнал, что за меня потребовали выкуп в пять тысяч долларов. В конце концов, сошлись на трех. И еще… Мне пришлось пообещать, что в этой войне оружие в руки я не возьму.

Маллой встал и, достав из багажника гитару, стал перебирать струны.

На окраине села показался Свят. Увидев его, Маллой отложил в сторону гитару и, словно торопясь без свидетелей закончить свой рассказ, сказал:

— Мои друзья меня не поняли, считают предателем. Но я свое слово сдержал — оружие в руки не беру и воюю только на своей стороне. В том подвале, где меня держали в Славянске, были и другие люди. С ними во «что, где, когда» не играли. Их избивали так, что они сутками встать не могли. А другие и вовсе с допросов не возвращались. Вот с того момента я и стал помогать Святу.

«Оказывается, не все так просто, — подумал Иван. — А с виду простой веселый парень, которому любое море по колено». Глядя на Маллоя, который опять забрался в салон автомобиля, он вспомнил разговор со своим старым знакомым. Тот работал преподавателем в местном университете и хорошо знал настроения студенческой молодежи. Еще в далеком 2008 году, выступая на одном из круглых столов, который организовывала телекомпания Черепанова, он говорил о том, какой мощный потенциал хранит в себе гражданское общество Украины и особенно ее молодежь. Вся проблема в том, утверждал он, что это общество разобщено и что нужна национальная идея, которая бы его сплотила. Когда у него спросили — а что же это за идея такая, он на минутку задумался, а потом ответил: «История знает только один способ объединения нации — войну. Кто придумает Украине врага, тот и будет ею управлять». Иван хорошо помнил, что тогда эти слова в зале никто всерьез не воспринял. Их даже не стали обсуждать. Предупреждение выступающего о том, что нужно обратить внимание на молодежь, которая легко поддается внешним манипуляциям, и вовсе никто не услышал.

«А ведь Маллой мне в сыновья годится. И большая часть тех, кто сегодня воюет, это же парни, которым нет еще и тридцати. Неужели смерть этих мальчишек и есть та цена за «свободную Украину?» От этой мысли у Черепанова в груди похолодело, словно перед прыжком из люка десантного самолета, спазм сдавил горло.

— Ну, что, вы здесь — устроились? — вопрос подошедшего, как всегда, тихо священника, отвлек Ивана от его грустных мыслей.

— Завтра уехать отсюда пораньше не получится, — Святен-ко устало опустился рядом с Черепановым и принялся заваривать чай кипятком из термоса, который он принес из села. — В селе осталось человек тридцать-сорок местных жителей. Просят меня завтра утром провести молебен в церкви. От нее, правда, мало что осталось, и тем не менее. Люди верят, что Божье слово защитит их село от артиллерийских обстрелов.

Оказалось, что сельский батюшка погиб еще в самом начале войны. Он был не местный — приезжал на службу из Донецка. Однажды ранним утром его машина попала под перекрестный огонь в районе Путиловского моста. Изрешеченное пулями и осколками тело отца Никодима смогли достать из машины только через несколько дней. Эту историю Святу рассказал пономарь церкви, который сумел вынести из сгоревшего храма святого Александра Невского антиминс, кадило, подсвечники и несколько икон.

— Я понимаю, что вы, батюшка, не имеете права на совершение полной литургии, — пытался накануне вечером найти нужные слова пономарь, обращаясь к Святенко. — Но мы просим вас провести хотя бы молебен о здравии с Акафистом Казанской Божьей Матери. Я вам помогу. Вы даже не представляете, как это сейчас нужно всем, кто здесь остался.

Святенко долго не соглашался, но, увидев в глазах пономаря, уже пожилого мужчины, слезы — не устоял и все-таки согласился.

Уезжали они из села, когда солнце уже припекало вовсю. Как ни отказывался Святенко, но благодарные старушки все-таки вручили ему сельские гостинцы. На заднем сидении рядом с Маллоем стояла небольшая корзинка, доверху наполненная огурчиками, луком, яйцами. Отдельно лежал небольшой кусок сала, аккуратно завернутый в чистый лист бумаги.

— Я представить себе не могу, — с аппетитом надкусывая сочный огурец, сказал Никита, — как эти люди возятся на своих грядках, когда над головой свистят снаряды?

— Вот так и возятся, — ответил ему священник, — выжи-вать-то надо. На подножном корме, так сказать. Очень за свою скотину переживают. От этой войны коровы молоко перестали давать, а для многих эти буренки чуть ли не единственные кормилицы для всей семьи.

На самом выезде из села Святенко попросил остановить машину и, выйдя из нее, направился к ближайшему столбу линии электропередач. Иван переглянулся с Маллоем, не понимая причины остановки. Аккуратно переступив через оборванные провода, священник приблизился к столбу и стал поправлять закрепленную на нем выцветшую от солнца и дождя небольшую иконку. Такие иконы Черепанов видел почти в каждом селе юго-востока Украины. Их вешали вокруг своих сел местные жители, прося Бога защитить их дома от разрушений. А у кого им в этой стране еще просить?

В Донецк они ехали не совсем с обычной миссией. К волонтерам обратились жители прикарпатского села с просьбой найти и освободить из плена батюшку их прихода. Для этого они собрали, сколько могли, денег и откомандировали в Киев самую бойкую прихожанку из их села восьмидесятидвухлетнюю бабу Зоряну. Несмотря на полное отсутствие зубов, эта бабушка разговаривала так быстро, что вначале их общения ее никто не понимал. Спасибо Тарасу, одному из волонтеров, который в ответ на очередную тираду бабки Зоряны выдал ей в ответ не менее скорострельную порцию каких-то непонятных слов и восклицаний. Если бы не он, миссия бабки так бы и осталась невыполнима.

Сорокасемилетний батюшка попал в плен, можно сказать, по своей наивности. Он не принимал участия в вооруженном конфликте, но всячески старался помочь ребятам из своего родного села, которые были мобилизованы в зону АТО. Отец Любомир загружал свой автомобиль всем, чем делились с ним его прихожане, и ехал через всю Украину на восток — к своим односельчанам. Так было и в последний раз. Подарки бойцам собирали всем селом — были здесь и вещи, и лекарства, и домашние разносолы. Приехав в район Волновахи, где базировался нужный ему полк, своих земляков там он уже не застал — их перебросили в район Артемовска. Выбрав по карте самый короткий маршрут, который проходил через Донецк, отец Любомир направился в путь, рассчитывая часа через три-четыре быть на месте. Остановившие его на въезде в Донецк ополченцы настолько удивились «смелости» батюшки, что вначале даже вежливо поинтересовались у него — хорошо ли он подумал, выбрав этот маршрут? Это уже потом, поняв, что перед ними не идиот, а настоящий священник, который везет подарки своим прихожанам, от души посмеялись. Вытрясли из салона все до последнего сверточка, забрали все, что было в карманах и, дав для порядка пару раз по физиономии, отправили отца Любомира в комендатуру.

Здесь с ним разбирались долго. Сначала выясняли, кто же он на самом деле. Июль в степях Донбасса считается самым жарким месяцем, и батюшка, перед тем как выехать в Артемовен решил переодеться. Сняв рясу и положив ее в дорожную сумку, он надел летнюю камуфляжную форму, несколько комплектов которой вез своим землякам. «Лучше бы ты костюм Деда Мороза надел, — посоветовал ему один из офицеров, который допрашивал его в первые дни. — И то меньше вопросов было бы». Переодеться в привычную для него рясу ему не разрешили, но и молиться не запрещали. Каждое утро отец Любомир начинал с молитвы. Его паствой стали бойцы ВСУ, которые вместе с ним находились в камере. Большая часть из них попала в плен под Степановкой — маленьким поселком, название которого они будут помнить до конца своих дней. Выгрузив из машин, их бросили в бой, даже не поставив толком боевую задачу. «Вперед!» — крикнул сопровождающий их майор, махнув рукой в сторону ближайшего поля подсолнечников. Не дожидаясь выполнения своей команды, он захлопнул дверь уазика и укатил в направлении железнодорожной станции за следующей партией новобранцев. Многие из бойцов не успели даже снять оружие с предохранителей, не говоря уже о том, чтобы увидеть своего противника. Несколько залпов из реактивных установок «Град» перелопатили поле подсолнухов за считанные минуты, превратив его в сплошное черное пятно выжженной земли.

Когда отец Любомир впервые переступил порог камеры, в которой содержалось человек восемь военнопленных солдат ВСУ, он физически ощутил чувство липкого страха, который окутал этих людей с головы до ног. Страх был везде — в глазах солдат, в их разговорах друг с другом, в гнетущем молчании, которое часто повисало в четырех стенах камеры. Даже в тусклом свете электрической лампочки, которая горела под потолком камеры сутки напролет, был страх. Вот батюшка и занялся «духовным окормлением», поддержкой души и тела новых прихожан.

Сначала он стал рассказывать им о своих детях. Благо, их у него было семеро — рассказ затянулся на несколько дней. Как раз настолько, сколько было нужно, чтобы его друзья по несчастью ему поверили и сами начали рассказывать о себе. Потихоньку разговоры о войне, смерти и неопределенном будущем стали звучать в камере все реже и реже. На смену им пришли разговоры о скорейшем освобождении, встречах с родными, планах на будущее. Сначала отец Любомир вел беседы с одним солдатиком, потом с двумя… А когда он начал каждый вечер читать молитвы за скорейшее возвращение домой живым и здоровым, к ним присоединились все обитатели камеры. Молодые парни и взрослые мужики, которые были призваны в основном из Кировоградской и Николаевской областей, не знали ни одной молитвы. Но то, с каким чувством они вслед за отцом Любомиром повторяли «помилуй мя, Господи, и не даждь мне погибнуть», вселяло в него надежду, что с этого момента эти люди будут не одиноки и Бог останется в их душах.

Вскоре Господь послал отцу Любомиру и его новой пастве еще одно испытание. Однажды утром их привычный график был нарушен громкими криками охранников: «Выходи строиться! Вещи не брать!» Во дворе СБУ их собралось человек двадцать. В августе утреннее солнце было уже не особо ярким, но отвыкшие от дневного света глаза отца Любомира сразу же затянуло пеленой слез. Не в силах смотреть вокруг, он закрыл глаза и, не обращая внимания на слезы, которые градом катились по его щекам, с удовольствием поднял лицо к солнцу и с интересом прислушался к происходящему вокруг.

Гудели двигатели машин, перекрикивались конвоиры, его товарищи пытались переброситься несколькими словами с пленными из других камер. «Куда повезут?» — этот вопрос читался в глазах у всех. То, что им было запрещено брать с собой личные вещи, могло означать только одно — дорога для них будет в один конец.

Наконец, после долгих перекличек их погрузили в автобусы, окна которых были закрыты плотными шторками, и повезли в неизвестном направлении. Ехать пришлось недолго — уже минут через пятнадцать автобусы остановились, и им было приказано выйти. С любопытством оглядевшись вокруг, отец Любомир увидел еще человек сорок пленных солдат ВСУ. Их всех построили в одну колонну и медленно повели по улице. «В центр города ведут», — пробежал между рядами шепот. Эта новость успокоила многих — значит, не на расстрел.

И чем ближе они подходили к этому самому центру, тем больше становилось вокруг людей. Горожане стояли по обеим сторонам улицы сплошной стеной. «Фашисты! Нелюди! Бан-деровцы!» — крики дончан становились все громче. В колонну пленных полетели яйца, помидоры, пустые пачки из-под сигарет и бутылки из-под воды. Большинство пленных, опустив глаза, старались не смотреть по сторонам. Но были и такие, которые шли с гордо поднятой головой. «Не прощу, никогда не прощу», — прошептал идущий рядом со священником боец. Сцепив зубы и сжав кулаки, он смотрел по сторонам внимательным, полным ненависти взглядом.

Заметив, что их снимают телеоператоры, отец Любомир улыбнулся прямо в объектив камеры — а вдруг этот сюжет покажут по телевизору, и его родные в этой толпе узнают его? Хоть так он сможет отправить весточку своей семье, что жив и здоров.

Он никогда не был в Донецке и сейчас, с любопытством оглядываясь по сторонам, не видел в этом городе ничего особенного — такой же, как и десятки других городов Украины. Ну, разве что вывесок и рекламных щитов на русском языке больше, чем обычно.

Кожура банана, угодившая отцу Любомиру прямо в голову, заставила его отвлечься от своих мыслей по поводу архитектуры украинских городов. Бросившая ее уже пожилая женщина что-то кричала, пытаясь одной рукой ударить проходившего мимо пленного. Другой рукой она прижимала к себе маленькую девочку с огромным бантом на голове. Не удержавшись, отец Любомир благословил ребенка, по привычке осенив крестом и прочитав молитву:

«Отче наш, що ecu на небесах, нехай святиться Імя Твоє, нехай прийде Царство Твоє, нехай буде воля Твоя, як на небі…»

— Не разговаривать! — тут же раздался окрик идущего позади него охранника. Оглянувшись, отец Любомир улыбнулся совсем еще молоденькому пареньку, который с важным видом шагал рядом с колонной пленных, то и дело поправляя съезжающий с плеча ремень автомата. В самом конце колонны он увидел несколько поливочно-уборочных машин, которые на небольшой скорости замыкали строй пленных солдат, вымывая после них асфальт тугими струями воды.

Где-то впереди, наверное, проходил митинг. Обрывки фраз одного из выступающих донеслись и сюда:

— Они хотели захватить Донецк и пройти по улицам нашего города парадом победителей… мы не сдались… история повторяется… сегодня, как и много лет назад… наши отцы и деды… мы им такой парад устроили.

Колонна вышла на площадь. Внимание отца Любомира привлек памятник Такого огромного памятника Ленину ему в своей жизни видеть не приходилось. Он с любопытством смотрел снизу вверх на «вождя всех крестьян и рабочих» и уже представлял себе, как будет рассказывать об этом своим старшим детям. Он помнил, с каким интересом они слушали его рассказ о терриконах и не могли поверить в то, что эти горы были насыпаны людьми почти вручную.

— Что ты в небо смотришь? Защиты у Бога просишь? Ты сюда посмотри! — казалось, что выкрикнувшая эти слова женщина ни к кому конкретно не обращалась, но отец Любомир замедлил шаг. В руках у женщины была фотография двух детей — девочки и мальчика. Их маленькие окровавленные тела лежали среди разбросанных игрушек во дворе разрушенного дома.

— Будьте вы прокляты! Убийцы!

Несколько разъяренных женщин прорвались к пленным и стали избивать их руками и бутылками с водой. Идущие по бокам колонны охранники попытались оттеснить женщин в сторону, но делали это без особого усердия, явно давая понять, на чьей они стороне. Женщина, которая держала фотографию погибших детей, вцепилась отцу Любомиру в лицо:

— Убийцы! Нелюди! Я вам глотки зубами буду грызть! — женщине казалось, что она кричит. На самом деле ее шепот слышал только отец Любомир. — Вы мне за все ответите, и никакой, слышишь, никакой Бог меня не остановит.

Наконец, конвоиры оттеснили женщин от пленных, и колонна продолжила свое движение.

Приехав в Донецк, «команда» Свята разделилась. Маллой остался «обживать» снятую ими квартиру, а священник с Черепановым сразу же направились на встречу с уполномоченной по правам человека в ДНР Оксаной Ледневой. Занимаясь освобождением пленных, Святенко старался по возможности действовать законными способами. Вот и сейчас — если есть человек, который на этой стороне занимается этими вопросами, почему бы не воспользоваться его помощью? О встрече с омбудсменом самопровозглашенной республики он договорился заранее и, подъезжая к зданию правительства, набрал его номер.

— Здравствуйте, Оксана Васильевна. Святенко беспокоит. У меня к вам просьба…

Зная, как работает служба безопасности ДНР и сколько времени может уйти на оформление пропуска в административное здание правительства, он попросил омбудсмена встретиться, так сказать, на нейтральной территории. Оставив свою «Ниву» на стоянке, они прошли к фонтану, который был расположен у самого начала бульвара Пушкина. Несмотря на то, что линия фронта проходила в 5–7 километрах отсюда, на бульваре было оживленно. Молодые мамы неспешно прогуливались с колясками в тени деревьев, детвора возилась в песочницах детских площадок, пенсионеры делились друг с другом последними новостями.

— Вот, Ваня, посмотрите, — Святенко красноречиво кивнул в сторону бульвара. — Вы когда-нибудь себе представляли, что война может выглядеть таким образом?

— Да, Сергей Александрович, я тоже об этом думал, — ответил ему Черепанов, отбивая в сторону подростков прикатившийся к нему мяч. — Самое страшное, что в этой войне на каждую сотню погибших военнослужащих приходится до тысячи гражданских лиц.

— В том-то и дело, что гибнут безоружные люди, — задумчиво произнес священник — Странно, но мне иногда кажется, что кто-то со стороны специально подливает масло в огонь.

— Что вы имеете в виду? — с интересом спросил Черепанов.

— Вы заметили, как изменилась терминология официального Киева? Сначала людей на Донбассе, взявших в руки оружие, называли «несогласными с политикой властей», потом они стали бандитами. А теперь? Не иначе как боевики и террористы. Они как будто подталкивают их — берите взрывчатку и идите в Киев или во Львов взрывать кинотеатры, рестораны, метро… Слава Богу, хоть у этих еще мозги работают…

Святенко тяжело вздохнул и оглянулся вокруг в поисках свободной скамейки. Не ожидавший такой откровенности от Свята Иван даже не нашелся, что ему и ответить. Но потом все-таки решил воспользоваться моментом. Присев рядом, спросил:

— Сергей Александрович, давно хотел у вас спросить… Вот вы священник, молитвы читаете, службу в храме ведете. А где ваша церковь или приход? Не знаю, как это правильно называется.

Священник улыбнулся и, прищурив глаза, весело посмотрел на Ивана:

— Я, Иван Сергеевич, странствующий монах Ордена три-нитариев. Слышали когда-нибудь о таком?

Увидев растерянное лицо Черепанова, с той же хитринкой в глазах продолжил:

— Был такой нищенствующий Орден монахов в Испании. Его создали в 1198 году для выкупа христиан из мусульманского плена. Его братья не имели права чем-либо владеть, поэтому, чтобы заплатить выкуп, собирали милостыню. Или сами шли в рабство, в обмен на пленного. Их девизом были слова «Троице слава, а пленным — свобода». За 400 лет своего существования Орден выкупил из плена более тридцати тысяч невольников. Кстати, одним из них был известный всем Сервантес. Если бы в 1580 году монахи не выкупили его из алжирского плена — мы бы никогда не узнали о приключениях странствующего рыцаря Дон Кихота.

Иван так и не понял — правду говорит Святенко или шутит. Но спросить у священника он ничего больше не успел, к ним подошла высокая стройная женщина лет тридцати, и Святенко поднялся ей на встречу.

— Иван Сергеевич, знакомьтесь… Это и есть знаменитая Оксана Васильевна Леднева, сестра милосердия и ангел-спаситель для многих страждущих в этой войне.

— Вот так, Сергей Александрович, и начинается канонизация и причисление к лику святых Бросьте вы свою религиозную пропаганду.

Оксана поздоровалась со священником и протянула руку Черепанову. В строгой белой блузке и узкой, туго обтягивающей бедра юбке омбудсмен ополченцев абсолютно не был похож на ту женщину, которую Иван видел на экране телевизора.

Первые официальные обмены пленными начались зимой, и проходили они, как правило, в голой степи между крайними блокпостами ВСУ и ополченцев. Судя по всему, сам процесс обмена занимал не один час. И если все мужчины, принимавшие в нем участие, были одеты в теплый зимний камуфляж, то худенькая девушка, руководившая ими — в тоненькую, не вызывающую доверия при таких морозах курточку и белую вязаную шапочку. Ее тоненькая фигурка часто попадала в кадр операторов, снимающих сюжеты для новостных каналов, и многими воспринималась как инородное тело среди злых мужиков в камуфляже. Прошло совсем немного времени, и редко какой обмен стал обходиться без Ледневой.

Омбудсмен пришла не одна. Иван заметил, что на соседней с ними лавочке расположились два молодых парня в военной форме, которые то и дело поглядывали в их сторону.

— Сергей Александрович, я навела справки, — женщина достала из сумочки сигареты и закурила. — Да, действительно, есть такой — Мельник Любомир Петрович, 196 7 года рождения, уроженец села Шумляны Ивано-Франковской области, приходской священник УПЦ Киевского патриархата. Следствие еще продолжается, но уже и так ясно, что в военных действиях батюшка участия не принимал, хотя, как и многие гражданские с той стороны, оказывал содействие армии карателей в виде волонтерской помощи.

— Я так понимаю, Оксана Васильевна, что ваше руководство не будет возражать против освобождения Мельника? — Святенко вопросительно посмотрел на омбудсмена. — Каковы будут ваши условия?

— Условия у нас все те же — или «всех на всех», или «один на одного». Ну, а чтобы обмен был уж совсем равноценный, давайте поменяем вашего батюшку на нашего.

Выбросив окурок сигареты в стоящую рядом урну, женщина достала из сумочки листок бумаги, сложенный вдвое, и протянула его Святенко.

— Вот, возьмите. Это данные на отца Феофана, иеромонаха Свято-Никольского мужского монастыря, который был похищен карателями в районе Угледара и сейчас, по нашим данным, находится в Артемовске. При желании можно за день обернуться. Выясняйте, Сергей Александрович, и если все срастется — звоните. Ну, а дальше будем действовать, как обычно.

Исходя из последних слов омбудсмена, Черепанов сделал вывод, что подобная встреча была у них не первой. Женщина встала, одернула юбку и, с улыбкой посмотрев на Ивана, попрощалась:

— Ну, что, «ослиные братья», я надеюсь, до скорой встречи?

Когда женщина и ее охрана отошли на приличное расстояние, Черепанов повернулся в сторону Святенко:

— Сергей Александрович, я не понял, за что нас только что назвали ослами?

— А я разве вам не сказал? — рассмеялся священник — Монахи ордена тринитариев были настолько бедны, что не могли позволить себе даже ездить на лошадях. Передвигаться им разрешалось или пешком, или на ослах. Вот за это народ и стал их называть «ослиными братьями». А я смотрю, Оксана Васильевна, в отличие от некоторых, неплохо знает историю.

И снова в дорогу. Иван уже привык к такому ритму жизни. В родном Луганске, с тех пор, как он начал помогать Святенко, ему удалось побывать всего лишь пару раз. Да и то проездом. В его квартире разместилась семья, с которой дружили еще родители Ивана — уже пожилые тетя Надя и дядька Егор с выросшими детьми и внуками. Их большой дом, в котором Иван часто бывал с мамой и отцом в детстве, находился на самой окраине города и попал в самую гущу боевых действий. Узнав, о том, что большая семья Козаченковых уже больше месяца живет в подвале, Черепанов, не раздумывая, отдал ключи от своей квартиры дядьке Егору. После этого он приезжал домой пару раз, но только для того, чтобы взять кое-что из одежды. Иван, в отличие от многих волонтеров, принципиально не надевал камуфляжную форму, считая это «игрой в войнушку взрослых дядей», которым слабо взять в руки автомат. Да и небезопасно это — для любого снайпера на передовой человек в камуфляжной форме — это мишень номер один.

За окнами мелькнули домики придорожного села, рядом с которым они еще вчера коротали ночь. Кресты на металлических каркасах куполов сгоревшей церквушки сверкали на солнце яркими бликами. «Эх, не догадались вчера подсказать местным мужикам, закрыть их какой-нибудь дерюжкой. Для артиллерийского наводчика это просто подарок», — подумал Черепанов, оглядываясь на гостеприимное село. Он сидел рядом с Маллоем, который крутил баранку «Нивы» и что-то тихонько напевал. Иван прислушался.

Маллой замолчал, и какое-то время они ехали молча. Расположившийся на заднем сидении Святенко продолжал с кем-то оживленно беседовать по телефону, убеждая неизвестного собеседника позвонить в Артемовск и решить вопрос по иеромонаху Феофану как можно быстрее.

— Никита, а ты чем будешь заниматься, когда все это закончится? — спросил у парня Иван.

Тот на миг оторвал взгляд от дороги и с удивлением посмотрел на Черепанова.

— Иван Сергеевич, а вы верите, что это скоро закончится?

Черепанов на вопрос парня не ответил. Весь его жизненный опыт говорил о том, что эта так называемая антитеррористическая операция надолго. Прошло минуты две, и Никита, словно прочитав его мысли, заговорил снова:

— Если бы все зависело от нас, то война закончилась бы еще вчера. Атак… Неужели не понятно? С востока идут эшелоны с оружием из России, а с запада вагоны с долларами, на которые тоже покупается оружие. А здесь мясорубка. Все они одинаковые.

Этот парень не переставал удивлять Черепанова. Еще вчера он упорно доказывал, что Майдан стоял не зря, и что если бы не Россия, то Украина уже была бы в Евросоюзе. А как он переживал, что в самые решающие дни революции не смог быть рядом со своими товарищами! И на тебе — все они одинаковые…

— Иван Сергеевич, вы же были на Майдане?

— Можно сказать, что был, — настороженно ответил Черепанов. — Я каждый день снимал там репортажи и вечером выходил с ними в эфир. А ты почему спрашиваешь?

— А вам не показалось, что с какого-то момента там все пошло не так?

— Что ты имеешь в виду?

Парень оживился. По нему было видно, что он давно искал собеседника, чтобы поговорить с ним о наболевшем.

— Ну, вот смотрите. Сначала были все мы, и было нас много. Тысячи. При этом каждый знал, что нужно делать. Потом появились люди, которые гуськом вышли на сцену и сказали — вы молодцы, но что делать дальше, мы знаем лучше вас. И они начали нами руководить. Вот я теперь все время думаю — почему именно они? Что, из десятков тысяч людей, которые в те дни стояли на Майдане, других не было?

Машину качнуло на очередном ухабе.

— За дорогой лучше следи, — раздался с заднего сидения недовольный голос Святенко. — И вообще, давайте лучше о деле. Ты, Никита, останешься в Горловке, свяжешься с Лед-невой и с ее помощью будешь готовить площадку для обмена пленными. Подбери открытое место за городом, чтобы просматривалось со всех сторон и было подальше от блокпостов. Детали обсудим по телефону. Ну, а мы, Иван Сергеевич, едем в Артемовск вызволять отца Феофана.

А вот отец Феофан вызволяться не хотел. Невысокого росточка, с худенькой шейкой и жиденькой бородкой на бледном, усеяном рыжими веснушками лице он был похож на задиристого петушка, который только что получил хорошую трепку от свого старшего собрата. Синяк под левым глазом являлся убедительным тому свидетельством. Черная монашеская ряса от грязи и пыли превратилась в серую, а ворот выглядывающей из-под нее когда-то белой сорочки, наоборот, стал черным. Но Черепанова больше удивило то, что отец Феофан был босой — грязные ступни ног выглядывали из-под штанин постоянно съезжающих вниз брюк

— Никакому обмену я не подлежу и никуда отсюда не поеду, — заявил иеромонах, как только переступил порог кабинета следователя СБУ, где его ждали Святенко и Черепанов. — Ибо не гоже менять гражданское лицо, коим я и являюсь, на воина.

— Ну вот, я же вам говорил, — развел руками офицер СБУ. — Этим своим «ибо» он здесь уже всех заколебал.

— Не злословь, ибо сказано в Святом Писании… — тут же встрепенулся монах.

— Да помолчи ты, в конце концов, — отмахнулся от него военный, как от надоедливой мухи, и повернулся к Святенко:

— Как же я вам его отдам, если следствие по нему еще продолжается?

— А в чем его обвиняют? — спросил молчавший все это время Черепанов.

— А вот пусть вам батюшка про свои подвиги сам и расскажет, — предложил следователь, устраиваясь поудобней на жестком стуле. — А я в очередной раз послушаю. Может, чего нового еще услышу.

Обитель иеромонаха Феофана — Свято-Никольский мужской монастырь, находилась в Никольском, небольшом селе, через которое проходила дорога на Волноваху. Несколько дней подряд по этой автомагистрали шла переброска военной техники, которую так ждали бойцы ВСУ под Донецком. Счет шел на минуты. Кольцо окружения, в которое попал город, должно было сомкнуться в строго назначенное время. И вот однажды очередная колонна грузовиков остановилась — на дорогу вышел молодой священник, который в одной руке держал Библию, в другой — медный крест. Иеромонах Феофан, а это был именно он, читал молитвы и призывал воинов одуматься, вернуться домой и не участвовать в кровопролитии. Сначала с ним попытались просто поговорить. Потом, взяв под руки, перенесли на обочину дороги. Один раз, второй. Но батюшка упорно возвращался на свое место и, раскинув в стороны руки, вырастал перед очередным грузовиком или бронетранспортером, как гриб после дождя. И так весь день.

В очередной раз он остановил колонну одного из добровольческих батальонов, бойцы которого с «московским попом» церемониться не стали. Избив отца Феофана до полусмерти, они раздели его, затолкали в рот его же скуфейку и привязали к дереву в ближайшей лесопосадке. Спасибо местным ребятишкам, которые через двое суток нашли уже еле живого батюшку и позвали взрослых. Те выходили его и хотели отвезти в обитель — благо, рядом, но отец Феофан заупрямился. Как только начал вставать и самостоятельно ходить, вновь вышел на дорогу. В разорванной рясе, босой, с еще не зажившими ранами на лице он опять становился перед колонной, закрывал глаза и, раскинув в стороны руки, разбитыми губами бормотал молитвы.

«Тебе, Господи Боже мой, главу мою преклоняю, и во исповедании сердечном вопию: согреших, Господи, согреших на небо и пред Тобою, и несмь достоин просити от Тебе прощения; но Ты якоже блуднаго сына, помилуй мя…»

Лишился ума человек, да и только. Это, наверное, его и спасло. Весть о сумасшедшем батюшке быстро разнеслась по округе. Местные жители его подкармливали, солдаты, прогоняя с дороги, периодически били, но уже не так жестоко. В конце концов за ним приехали местные полицейские, затолкали в машину и отвезли в Угледар. И все бы ничего, может быть, подержали бы и выпустили, но на допросах отец Феофан сначала проклял и предал анафеме все руководство страны, назвав их источником всех бед Украины и «исчадием ада», а потом и вовсе призвал Господа освободить народ от лукавого. И хоть он не называл ни одного имени, полицейские, от греха подальше, передали иеромонаха Феофана в СБУ — пусть там разбираются с этим сумасшедшим. Вот так батюшка и стал сначала сепаратистом, а потом и вовсе — организатором государственного переворота. Одна беда — этот полусумасшедший монах не подписал ни одного протокола допросов, а без этого в суде к любому прокурору могут быть вопросы. Вот и начали гонять отца Феофана от одного следователя к другому. Из Угледара его направили в Краматорск, потом в Славянск, наконец, перевезли в районное управление СБУ в Артемовске, где он и застрял на долгие месяцы.

— Ежели пред тобой супостат какой, позарившийся на отчий дом и родную землю — рази его нещадно, не раздумывая и не сомневаясь в своей правоте. Ежели перед тобой иноверец какой, словом и делом поправший твою веру — гони его с родимой землицы, сколько есть сил и мочи, на помощь Господа нашего уповая. Ибо к праведным деяниям Он всегда нас призывает, направляет и поддерживает. Но когда пред тобой тварь Божья одной крови и одной веры с тобой, остановись, неразумный, усмири свой гнев праведный и протяни такому же неразумному длань свою, раскрой объятия свои для сестер и братьев своих, ибо все мы грешные в этом мире и на этой земле. Аминь.

Отец Феофан выдохнул это на одном дыхании, ни к кому особо не обращаясь, три раза перекрестился и начал бить поклоны. «Да, — подумал Черепанов, — я представляю, как это все выглядело на дороге. Особенно ночью. Удивительно, что после этого он еще живым остался».

— Растудыттебятудыт, — выругался следователь. — И вот так уже второй месяц. Слушать этого праведника уже нет никаких сил. Разбирайтесь с ним сами, а я пойду с начальством поговорю — как с этим божьим созданием дальше быть.

Он встал и, бросив злой взгляд на монаха, вышел. Отец Феофан поднял голову и впервые за все время посмотрел на своих собеседников. Судя по беглому взгляду, которым он удостоил Черепанова, тот его особо не заинтересовал. А вот Свя-тенко, который, как всегда, был в своей серой рясе, внимание монаха к себе привлек гораздо больше.

— А вас, отче, я знаю, — с почтением произнес отец Феофан. — Вы Свят — однорукий священник, который помогает в этой войне сиротам, страждущим и заблудшим душам.

Увидев удивленные глаза Святенко, он продолжил:

— Не удивляйтесь. Я в этих застенках давно, а весть о добром деле всегда опережает того, кто его творит. Братья по несчастью часто вспоминают ваше имя, в помыслах своих жаждут оказаться среди вызволенных вами.

Монах поддернул сползающие без ремня штанины брюк и, подойдя к столу, тяжело опустился на стул. По всему было видно, что чувствует себя он не очень хорошо — скулы на худом лице заострились, а тело тряслось в мелком ознобе.

— Захворал я малость, — как бы оправдываясь за свою слабость, произнес он. — Но эта напасть ненадолго. Ибо все непосильное можно осилить, веруя в Господа нашего Всемогущего.

При этих словах перекрестился не только отец Феофан, но и Святенко. Черепанов уже начал привыкать к манере общения иеромонаха, а точнее, к тому, что почти в каждом предложении тот поминает Бога. Иван подошел к Феофану и, не спрашивая у того разрешения, приложил к его лбу руку. Как он и предполагал, лоб оказался горячим.

— У нашего героя температура под сорок, — сказал он, повернувшись к Святенко. — Пойду, посмотрю, что у нас в аптечке есть для такого случая.

— Иван Сергеевич, в багажнике среди вещей должны быть кроссовки Маллоя, — бросив взгляд на босые ноги иеромонаха, попросил его Святенко. — Отцу Феофану будут в самый раз. Ну, а мы тут пока поговорим, так сказать, по-братски.

Черепанов вернулся минут через пятнадцать. Стараясь не мешать разговору двух святых отцов, он поставил на стол термос, бросил к ногам Феофана старые кроссовки Маллоя, а сам принялся рыться в походной аптечке, пытаясь найти что-нибудь жаропонижающее.

— При всем уважении к вам, я не хочу, чтобы меня меняли на отца Любомира, — продолжая, по-видимому, беседу, сказал иеромонах. — И не потому, что он отступник. Рано или поздно, но за этот грех предстанет он перед Всевышним, и воздастся ему за содеянное в полной мере. А сейчас что ж? Снимите вы оковы с него, вернется он домой, обнимет деток своих, а потом опять начнет разжигать пламя братоубийственной войны. Ибо сказано в Писании, нет ничего, что может остановить агнца, если он верует. А отец Любомир верует. Свято верует в то, что творит добро, и благословляет на это других, не ведая, что благословляет на убийство. В нем мирское взяло верх над христианским. Нет благословления для тех, кто участвует в братоубийственной войне. Я же прошу, чтобы Господь вразумил всех, кто взял в руки оружие.

Отец Феофан встал, перекрестился и опять начал бить поклоны. Покачнувшись, он чуть не упал. Подоспевший Черепанов подхватил батюшку и усадил на стул.

— Вот, отец Феофан, выпейте, — Иван протянул ему несколько таблеток и крышку термоса, наполненную теплой водой. — Вы нужны нам сильным и здоровым.

— Правильно Иван Сергеевич говорит — вы, отец Феофан, нам нужны. Хватит тут рассиживаться, нужно и о других страждущих подумать. Отдохнете недельку-другую и будете мне помогать, — Святенко говорил это как о давно решенном вопросе, но Иван почувствовал, что это решение он принял только сейчас, услышав его последнюю фразу.

Услышал его и отец Феофан. Он задумчиво посмотрел на Святенко, но возражать на этот раз не стал. Взяв из рук Ивана крышку термоса с водой, он потянулся к таблеткам, которые небольшой горкой лежали на столе. Пил он их по одной, склонив голову набок и долго присматриваясь к каждой из них. При этом он опять стал похожим на маленького петушка, выискивающего в россыпи зерен самое вкусное.

Помещение медицинского изолятора в районном управлении СБУ отличалось от других камер, в которых содержались задержанные, только старой табличкой с надписью «Медпункт». А в остальном все те же узкие нары, все тот же грязный умывальник и вонючая дырка в полу, заменяющая унитаз, и такое же зарешеченное окошко под самым потолком камеры. И только то, что этот так называемый «медпункт» был рассчитан на содержание четверых задержанных, делало эту камеру номером «люкс» для всех остальных «сидельцев», месяцами ожидающих своей участи в забитых по десять, а то и по пятнадцать человек камерах. Святенко удалось договориться со сле-даком, чтобы эту ночь отец Феофан провел в медизоляторе. Снабдив его термосом с горячим чаем и противовоспалительными таблетками, они попрощались с батюшкой до следующего утра.

Все оставшееся время прошло в бесконечных переговорах с руководством СБУ в Киеве, без которого местные военные и шага ступить не могли. Но их тоже можно было понять — приехали двое гражданских забирать подследственного и, главное, кого?! Посягнувшего на самое святое — честь и достоинство президента. Но Святенко знал, как работает бюрократический аппарат в этой стране, и поэтому многие вопросы, связанные с обменом двух священников, решил еще в Киеве. Все упиралось в местного следователя военной прокуратуры, который потребовал письменное распоряжение на освобождение подследственного из-под стражи.

— Нет, ну, а вы как хотели? — разведя руки в стороны, удивленно спрашивал у них подполковник — Дело внесено в государственный реестр, занимается им не обычная, а военная прокуратура, и тут на тебе — освободить. А на каком основании, позвольте полюбопытствовать? Ибо сказано в инструкции…

На этом месте следователь осекся, как бы прислушиваясь к тому, что он только что сказал, и внимательно посмотрел на еле сдерживающих смех Святенко и Черепанова. В конце концов не выдержал и рассмеялся сам.

Письменное распоряжение об освобождении иеромонаха Феофана из-под стражи он получил по факсу часа через два, когда уже закончился рабочий день и не было даже надежды дождаться из столицы хоть какой-то ответ. Сделав несколько копий документа, подполковник аккуратно сложил их в несколько раз и спрятал во внутренний карман кителя. Перехватив удивленный взгляд Черепанова, поднял вверх указательный палец и, явно копируя отца Феофана, произнес:

— Ибо никто не знает, чем закончится завтра этот ваш обмен. Если что-то пойдет не так, кто будет стрелочником, и ежу понятно. А так мне спокойней будет.

Утро началось опять с телефонных переговоров. Черепанов разговаривал с Маллоем о месте обмена, Святенко с Холод о составе и количестве лиц сопровождения, подполковник с начальством о представителях со стороны Украины. Услышав, что таким представителем будет не он, следователь вздохнул с облегчением и заметно повеселел. Время уже близилось к обеду, а они так и толкались возле своей «Нивы» во дворе районного управления СБУ. Ждали опергруппу, которая будет сопровождать их к месту обмена и, как сказал подполковник, «… обеспечивать прикрытие и общее оперативное руководство операцией». Святенко никогда не нравилось излишнее внимание со стороны спецслужб к такому деликатному делу, как обмен военнопленными, но участие силовиков в обмене священников было одним из условий Киева.

Когда микроавтобус с оперативниками въехал во двор и из него вышел их командир — Святенко улыбнулся и сделал к нему шаг навстречу.

— Андрей! Ну, слава Богу! А я боялся, что опять пришлют какого-нибудь толстомордого помощника с неограниченными полномочиями и неуемной фантазией, — Святенко и немолодой уже майор крепко пожали друг другу руки.

Черепанов, который до этого уже принимал участие в нескольких обменах, тоже знал этого майора и нескольких бойцов из его группы. Военные выполняли свою работу четко и грамотно, но при этом всегда прислушивались к мнению членов группы Святенко. Вот и сейчас, не тратя время на разговоры, они разложили на капоте машины карту и склонились над ней, изучая местность вокруг точки обмена, которую предложил Маллой. Даже беглого взгляда на извилистые линии дорог и голубые пятна водоемов было достаточно, чтобы оценить вариант, предложенный парнем. Ни одной «зеленки», ни одного террикона и промзоны рядом — прямая дорога в чистом поле, соединяющая два шахтерских города — Горловку и Дзержинск Правда, чтобы попасть туда, им нужно сделать небольшой крюк через Константиновку, но зато неспокойный и многолюдный Майорск остается в стороне. Позвонив Маллою и еще раз уточнив время встречи, Святенко вопросительно посмотрел на майора. Тот поднял вверх согнутую в локте руку и покрутил над головой кистью — «Взлетаем», знак, понятный любому спецназовцу. Перед тем, как занять свое место в машине, отец Феофан повернулся лицом к зданию управления СБУ и осенил его троекратным крестом. Стоящий у входа подполковник снял фуражку и тоже перекрестился.

— Ну, вот и попрощались, — ни к кому не обращаясь, сказал иеромонах. — Хороший человек, добрый. Только сам не ведает, что творит, ибо живет без духовного окормления.

На месте они были часа через полтора. Остановив машины на небольшом, но хорошо видном издалека пригорке, майор дал команду своим бойцам, и они рассредоточились вокруг, слившись с уже пожелтевшей стерней придорожного поля. Черепанов с майором не успели даже выкурить по сигарете, как со стороны Горловки показалось несколько быстро приближающихся машин. Метрах в двухстах они остановились, два человека вышли и направились в их сторону. «Мужчина и женщина. Гражданские. Ведем», — пискнуло в переговорном устройстве командира спецгруппы.

— Никак сама Оксана Васильевна пожаловала, — произнес Святенко, всматриваясь в приближающихся к ним людей. — Ну да, а рядом наш парнишка.

Он кивнул майору и пошел навстречу Маллою и Оксане Ледневой. Минут через пять они встретились посреди участка дороги, пожали друг другу руки и о чем-то оживленно заговорили. «Та сторона просит разрешения на видеосъемку», — голосом одного из бойцов пискнула рация командира спецназовцев. Черепанов не успел спросить у майора, каким образом его бойцы узнали содержание разговора между переговорщиками, его внимание отвлек Святенко. Взмахнув рукой, он резко повернулся и быстро направился в их сторону.

— Что-то пошло не так, всем готовность номер один, — тут же прореагировал на ситуацию майор.

Подошедший Святенко их успокоил:

— Оксане Васильевне вдруг захотелось снять процесс обмена на видео, а я с детства не люблю фотографироваться. Поэтому, Иван Сергеевич, нам придется поменяться ролями — я останусь здесь, а вы пойдете вместе с отцом Феофаном.

На груди майора опять пискнуло переговорное устройство: «Справа на полвторого — на проселочной дороге две машины».

— Поторопитесь, Ваня, — с тревогой попросил его Свя-тенко.

Иван и рад был бы поторопиться, но кроссовки Маллоя оказались отцу Феофану великоваты. Почти не отрывая ног от земли и опять придерживая сползающие под рясой штанины брюк, иеромонах двигался по дороге, как на лыжах. Видно, и сам поняв всю комичность своего положения, отец Феофан наклонился и, сняв кроссовки, прижал их к груди, как самое дорогое, что есть в его жизни.

— Благостно-то как, тихо. Давно я не слышал такой тишины, — мечтательно произнес батюшка, поворачиваясь в сторону Черепанова.

Иван хорошо знал технологию обмена и сейчас, чувствуя на себе взгляды как минимум двух снайперов, беседовать с иеромонахом о природе ему не хотелось. Бесцеремонно развернув отца Феофана в сторону уже ожидающей их группы людей, он тихонько подтолкнул его вперед:

— Давайте поторопимся, батюшка. У нас с вами еще будет время поговорить.

Пока выполнялись неизбежные в таких случаях формальности — сверка личных данных, фотографий и подписание протокола передачи, отец Феофан стоял рядом и с интересом рассматривал незнакомых ему людей. Так и не увидев среди них никого в церковном облачении, он повернулся к Черепанову и с интонациями обиженного ребенка произнес:

— Вы меня все-таки обманули. Я не вижу здесь брата по вере, а вижу одних воинов.

С этими словами отец Феофан развернулся и медленно пошел назад. Никто из участников обмена не ожидал такого поворота событий. Первым спохватилась омбудсмен.

— Э нет, святой отец! Так не пойдет. — Она догнала иеромонаха и, приобняв его за плечи, решительно развернула в обратную сторону. — Здесь я командир. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, прямо шагом марш!

* * *

Отец Любомир, взяв свой пакет с вещами, шагнул в сторону Черепанова и Маллоя и, словно не веря в свое освобождение, оглянулся. Омбудсмен ополченцев что-то терпеливо объясняла отцу Феофану, настойчиво показывая в сторону ожидавших их автомобилей. Батюшка, словно и не слыша ее уговоров, замер на месте, прижимая к груди все те же грязные кроссовки. Затем он освободил одну руку и трижды осенил крестом стоящих как бы за невидимой чертой отца Любомира, Черепанова и Маллоя. Его губы при этом шевелились, наверное, в словах молитвы.

«Еще молимся Господу Богу нашему о еже вcu распри, раздоры, разделения, вражду и злобу всеконечно в державе нашей истребити, тишину же народу нашему даровати и миром вожделенным нас оградити, рцем вcu: Господи, услыши…».

 

Глава 6.

РОДНЕНЬКИЙ, НЕ УХОДИ!

Ключ застрял основательно. Мало того, что он не хотел проворачиваться ни в одну, ни в другую сторону, так еще и не вытаскивался из узкой щели замка. Казалось, что этот ржавый кусок металла сцепил челюсти на своей добыче и сейчас проглотит ее. Отступив на шаг от двери, Иван посмотрел на свои руки. Пальцы были покрыты глубокими ссадинами и кровоточили. Он не помнил, сколько времени ушло на попытку открыть этот дурацкий замок Час? Два? Неужели и на этот на раз у него ничего не получится?

Противный комок спазмом сдавил горло, стало трудно дышать. Иван понял, что еще секунды — и потеряет сознание. Рванувшись к двери, он из последних сил надавил на нее плечом, но старые с облупившейся краской доски выдержали и этот удар. Его тело медленно сползло вниз. Зацепившаяся за сучок нитка старенького свитера натянулась, как струна, и беззвучно оборвалась. «Мама будет ругать за то, что порвал свитер», — подумал Иван. От бессилия по его щекам потекли слезы. Темный клубок чего-то липкого окутал его с ног до головы и, приподняв над землей, стал медленно удаляться в сторону чернеющего на горизонте леса. И в это время дверь открылась. На пороге в полоске яркого света стояла мама. Она долго всматривалась в темноту двора, а потом негромко кого-то позвала. «Сынок, пора домой!» — услышал Иван, все дальше и дальше удаляясь от нее. «Мама, я здесь!» — попытался крикнуть он, но вязкая темнота, словно в воронку, стремительно рванулась в его открытый рот и липкими щупальцами сдавила ему грудь.

Проснувшись, Иван еще долго лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к громким ударам своего сердца. Рядом, уткнувшись в его плечо, тихо посапывала Ольга. Осторожно отодвинувшись от нее, Черепанов приподнялся и, почувствовав на губах привкус соли, провел рукой по лицу. Ладонь была мокрая от слез. Поняв, что заснуть уже вряд ли удастся, Иван взял куртку и тихонько направился в сторону, где тускло горела лампочка шахтерской коногонки. За столом дежурной медсестры, положив под голову какую-то потрепанную книжку, дремала баба Шура. Когда Черепанов проходил мимо, она встрепенулась, подняла голову и полусонным голосом уставшего человека прошептала:

— Ты куда в такую рань, Ваня? Подремал бы еще чуток. В кои-то веки тишина.

Не дожидаясь ответа от Черепанова, она поправила пуховый платок, которым были укрыты ее плечи, и снова закрыла глаза. Стараясь не шуметь, Иван поднялся по ступенькам на первый этаж больницы и направился к выходу, где рассчитывал найти Виктора — бессменного сторожа больницы, который в последнее время стал называть себя часовым. Да оно, собственно, так и было. Когда этот человек спит — для всех было загадкой. Сутки напролет его горбатенькая, да еще и на костылях фигура маячила у входа в больницу. Днем он был кем-то вроде диспетчера — если хочешь кого-то найти, спроси у Виктора. Ну, а ночью, закрыв на первом этаже все двери, он занимал место в вестибюле и не спускал глаз с входных дверей. «Война, братка, такая штука, — любил вслух порассуждать Виктор. — С ней, понимаешь, шутить не надо. Особенно нам. Мы ж, понимаешь, на самом передке обороны. Глядеть надо в оба».

Судьба с Виктором обошлась сурово. Поставленный в детстве диагноз — церебральный паралич — был для парня, можно сказать, приговором, но Виктор не сдался. Рано потеряв родителей, он не стал маячить в городских переходах с протянутой рукой, а начал работать. Выбрав оживленный участок дороги, раздавал рекламные проспекты и газеты, продавал изоленту и рабочие перчатки водителям. У многих из них этот парень на костылях вызывал, кроме чувства сострадания, еще и уважение. Дом, в котором жил Виктор, попал под ракетный удар одним из первых. Парня контузило, и соседи на руках принесли его в ближайшую больницу, думая, что несут уже труп. Немного подлечившись и поняв, что идти ему больше некуда, Виктор остался в больнице.

Вот и сейчас, прислонив костыли к стене, «часовой» сидел у открытого окна и вслушивался в предрассветную тишину.

— Что, братка, не спится? — спросил он у Черепанова. Иван присел рядом и достал пачку сигарет. Закурив, он задумчиво посмотрел на Виктора, который, обрадовавшись ночному собеседнику, принялся рассказывать ему очередную историю из своей жизни. Изредка, чтобы не обидеть парня, кивая в ответ, Иван стал вспоминать приснившийся ему сон. Хотя, что тут вспоминать? Эта старая дверь снится ему уже не в первый раз, и как он ни пытается ее открыть — сделать этого ему никак не удается. То он не может найти ключ, то замка не оказывается на месте. Однажды все, казалось, срослось — и ключ в кармане быстро нашелся, и замок оказался на месте, только вот отверстия для ключа в этом замке не оказалось.

Сегодня он уже почти открыл этот проклятый замок! Слышно было, как внутри него несколько раз что-то щелкнуло. Казалось еще один оборот и… что-то черное и липкое хватает его сзади за плечи и уносит все дальше и дальше от заветной двери. Сон постоянно прерывался в этом месте, и Черепанову оставалось только гадать, что скрывается за этими старыми сучковатыми досками. Оказывается — дом, в котором он вырос, его родители. В его ушах вновь раздался голос мамы, который в этом странном сне звал его домой.

— Вот такие дела, братка. Что ты на это, как военный человек, скажешь? — вопрос Виктора заставил Черепанова вернуться на грешную землю.

— Ну, не знаю, — абсолютно не понимая, о чем идет речь, промямлил он. — Здесь нужно все хорошенько обдумать.

— Что тут думать! — Виктор вскочил и, подхватив свои костыли, заковылял к центральному входу. Вернее, к тому месту, где он когда-то был. Разорвавшийся невдалеке боеприпас, скорее всего мина сто двадцатого калибра, разнесла своими осколками стеклянный вестибюль больницы, что называется, в пух и прах.

— Вот сюда нужны листы фанеры, желательно большие и толстые, а здесь можно закрепить деревянный брус и обшить все досками, — Виктор энергично размахивал одним из костылей, указывая им в сторону уже начавшего ржаветь покореженного каркаса дверей. Оказывается, последние минуты их «разговора» он делился с Иваном своими планами по ремонту центрального входа больницы.

— Все это, Витя, ерунда, — Черепанов подошел к парню и, остановившись рядом с ним, огляделся. — Прилетит еще один «подарок» с той стороны, и разлетится твоя фанера в разные стороны, как одуванчик на ветру. Сюда нужны мешки с песком и желательно в несколько рядов.

Поговорив с Виктором еще несколько минут и пообещав ему раздобыть уже в ближайшее время мешки, Черепанов, накинув на плечи куртку, вышел на улицу. Лето уже было на излете, и в оттенках неба появилась та прозрачность, которую можно видеть только осенью. Где-то за горизонтом начинало полыхать пламя утренней зари. Ее первые лучи сначала робко, а потом все уверенней прорезали остатки ночных сумерек, заставляя их прятаться за высокими стенами городских домов или за крутыми склонами терриконов. Редкие голуби, гомон которых раньше не давал покоя любителям понежиться в утренней прохладе городских квартир, перелетали в поисках крошек от одного дома к другому.

Уже по привычке Черепанов прислушался. Где-то далеко на востоке «работала» тяжелая артиллерия. Выстрел — и секунды через три-четыре взрыв. Выстрел — взрыв. Выстрел — взрыв. И так по многу раз. «А баба Шура говорила, что сегодня тихо», — вспомнил он слова дежурной медсестры в подвале больницы. И как бы в подтверждение его мыслей где-то на другом конце города послышались завывания «Града».

Позади себя Черепанов услышал шаги, и ему на плечо легла рука Ольги. Она остановилась рядом и, как потревоженная птица, повернула голову в сторону доносившихся звуков выстрелов.

— Похоже, бьют с «Восточного». Господи, ну когда же это закончится! Если пойдет «ответка», мы и сегодня из подвала носа не высунем, — в ее голосе явно были слышны нотки раздражения и тревоги.

— Не думаю. Они что, не видят, откуда «Град» работает? Да и разведка у них чуть ли не в каждом районе, — Черепанов повернулся в сторону Ольги.

Эту женщину он знал уже лет пять. Они познакомились, когда Иван отпраздновал свой пятидесятилетний юбилей, а возраст Ольги только подбирался к отметке сорок. Их случайная встреча произошла в этой же больнице, где она работала участковым врачом, а он пришел к ней на прием в роли простуженного больного. Обычно в таких случаях Черепанов обходился народными методами — банькой с крутым парком да хорошим чаем с медом или малиновым вареньем. Но только не в этот раз. Банька не помогла, а к больному горлу прибавился еще и противный кашель, от которого болела вся грудь. С мыслями о возможном воспалении легких Черепанов и направился в свою районную поликлинику. Не зная часов приема больных участковым терапевтом, он пришел, что называется, наобум и застал врача, уже одевающего пальто. При этом женщина говорила по телефону с каким-то Алексеем и просила его не вставать с постели до ее прихода, тем более что она уже спешит к нему. Мельком взглянув на Ивана, который хотел закрыть за собой дверь, она поставила на стол свою сумочку и, сняв пальто, направилась к умывальнику.

— Снимайте свитер, я хочу вас послушать.

Черепанов так и не понял, что с ним произошло. Обычно в таких случаях решения принимал всегда он. Но на этот раз вместо того, чтобы уйти, он безропотно снял свитер и повернулся лицом к своему «командиру».

— Дышите…. Не дышите… — при этих словах врач, которая сосредоточенно вслушивалась в его хрипы, подняла глаза и посмотрела на Черепанова. Иван не знал, сколько времени прошло, а команды «дышите» так и не поступало. Да это было и неважно. Он готов был не дышать хоть вечность, лишь бы видеть глаза этой женщины. На щеках у врача появился яркий румянец, она быстро отвернулась и со словами «одевайтесь» начала выписывать ему направление к рентгенологу.

Ну, а дальше… Иван, в знак благодарности за оказанное ему внимание, предложил подвезти врача домой. Она сначала отказалась, но потом, наверное, вспомнив свое обещание скоро приехать к некоему Алексею, согласилась. Уже по дороге выяснилось, что Алексей — это ее сын, и что ему всего лишь восемь, и что живут они с ним вдвоем, и что ее мама на этот раз приехать не смогла, и бедный ребенок один-одинешенек, с температурой под сорок

Прошло время. Выздоровел и Алексей, и Черепанов, более того — они стали друзьями. А вот кем они стали друг для друга с Ольгой — он тогда так и не понял. Считая, что жизнь научила его разбираться в людях, он почувствовал, что любит эту женщину и, более того, узнав, что она беременна — готов был сделать ей предложение. Однажды, поддавшись очередному порыву, Иван среди бела дня бросил работу, купил кольцо, огромный букет роз и примчался к себе домой, где его должна была ждать Ольга. Но квартира оказалась пуста. Пустым был и стаканчик в ванной комнате, в котором всегда стояла ее зубная щетка. О женщине, с которой он прожил здесь почти два месяца, ничто не напоминало. Кошка, которая гуляет сама по себе, в очередной раз проявила характер.

С тех пор они встречались несколько раз. Ивана прежде всего волновала судьба их будущего ребенка. И однажды, встретив Ольгу, он напрямую задал ей вопрос: «Почему?». А в ответ услышал:

— Не будет у нас ребенка, Ваня. Прости, но так получилось. Я хоть и врач, но ничего сделать не смогла. Такое бывает…

А потом началась война. Когда Иван организовывал выезд сотрудников своей компании в Харьков, он позвонил Ольге. Но та, поблагодарив его за заботу, сказала, что сына она уже давно отправила к маме в Нежин и что вечером сама выезжает туда же. На том и попрощались…

На этот раз в город Черепанов попал с миссией Красного Креста. Заручившись поддержкой ООН, международный комитет начал организовывать доставку гуманитарных грузов на юго-восток Украины. С самого начала этой деятельности сотрудники миссии столкнулись с массой непредвиденных трудностей. Разве могли себе представить ее руководители в Женеве, что колонна машин, движение которых было согласовано на самом высоком уровне, может быть остановлена каким-то капитаном с непонятными нашивками на камуфляже и гранатометом в руках? Или что очередной командир очередного блокпоста в наглую начнет требовать взятку за возможность беспрепятственного проезда колонны? Вот тогда и было принято решение привлечь к этому делу волонтеров, особенно тех, кто хорошо ориентируется в обстановке на месте. Официально они не входили в состав миссии, но их машина встречала колонну Красного Креста на западной границе Украины и сопровождала ее до крайнего блокпоста украинской армии, где эстафету перехватывали волонтеры из группа Свята.

В этот раз грузовики миссии доставили помощь для пяти тысяч человек Это было продовольствие, теплые вещи, гигиенические наборы и инсулин для больных диабетом. Черепанов сразу оценил методы работы сотрудников миссии, которые не отказывались от помощи городских или районных властей, но при этом доставленный ими груз отдавали непосредственно в руки только тем, кто в нем нуждался. В крайнем случае передавали его напрямую в больницы или специально созданные для этого центры.

Однажды, приехав в очередную больницу города, Иван, как всегда, принялся помогать с разгрузкой гигиенических наборов и коробок с инсулином. Работа продвигалась быстро. Медицинский персонал больницы выстроился в длинную цепочку и передавал относительно не тяжелые ящики друг другу. Работа уже подходила к концу, когда Черепанов услышал женский смех, показавшийся ему очень знакомым. Спрыгнув с кузова машины, он взял несколько коробок и пошел вдоль цепочки, внимательно всматриваясь в лица. Ольгу он заметил издалека. Увидев Ивана, она замешкалась и чуть не уронила пакет с лекарством.

— Ты как здесь оказалась? Ты же уехала к маме в Нежин еще в начале лета?

— Уехала… Но понимаешь… Это долгая история. В общем, я вернулась, Ваня.

Ольга передала очередной пакет своим подругам и сделала шаг ему навстречу. Растерявшийся Иван так и стоял с коробками в руках, не зная, что делать дальше.

— Давай, родненький, я тебе помогу.

От этих слов Черепанова словно обдало жаром. Оказывается, на этом свете есть человек, которому он не просто «родной», а «родненький». Ольга взяла у него верхнюю коробку и как-то виновато улыбнулась.

— Ты прости меня, Ваня, за тот случай. Понимаешь, не поверила я тебе тогда и сделала большую глупость, — она повернулась и медленно пошла в сторону больницы. — Потом и хотела вернуться, но испугалась.

В это время Черепанова позвали. Разгрузка была закончена, и нужно было ехать по другому адресу.

— Оля, мне нужно уезжать, но вечером я обязательно вернусь. Где тебя можно будет найти?

— А что меня искать, Ваня? Как начались обстрелы, мы все в этой больничке и живем. Дома ведь таких подвалов нет.

И он вернулся. Это было ровно неделю назад. Уже закончила свою работу миссия, уехал и Свят с Маллоем. Прощаясь, священник внимательно посмотрел на Черепанова:

— Решай сам, Ваня. Я тебе верю — если останешься, то без дела сидеть не будешь. А тех, кто нуждается в твоей помощи, в этом городе предостаточно.

С этими словами Святенко отступил от него на шаг и перекрестил.

— Храни тебя Бог, Ваня. Будет Господу угодно — еще встретимся.

За спиной Ивана и Ольги раздались голоса. Больница просыпалась. На крыльце показалась группа женщин, каждая из которых держала в руках небольшую хозяйственную сумку. Иван уже знал, что в таких сумках жители окруженного войсками ВСУ города постоянно носят с собой документы, деньги, лекарства и небольшой запас еды, так как никто из них не знает, что будет с ними в следующую минуту. Вслед за женщинами на крыльцо вышли старики и дети. Все хотели погреться на солнышке после холодного подвала.

Анна Сергеевна, главный врач больницы, распорядилась перенести лежачих больных в подвал после первых налетов авиации. Никто не хотел верить в то, что целью украинского штурмовика была именно больница, но выпущенная с него ракета разорвалась как раз между школой и больницей. Хорошо, что все это случилось летом, когда в школе не было детей. Осколками в здании повыбивало все окна, повредило крышу. Разгоревшийся в одном из классов пожар потушили приехавшие на вызов пожарники. Больнице досталось больше. Ладно бы только окна, но огромный осколок, влетевший в самую середину трансформаторной будки, оставил больничный корпус и все подсобные помещения без электричества.

Когда гул самолета затих где-то высоко в небе и люди пришли в себя — нашли убитых. За углом больницы кричала женщина — мать погибшего подростка, которого она приводила на прием к врачу. А Верочку, молоденькую санитарку хирургического отделения, нашли только через несколько часов — взрывной волной ее отбросило в дальний угол подсобного помещения, а упавший шкаф проломил девушке череп, не оставив несчастной ни малейшего шанса.

После этого налета Анна Сергеевна быстро распределила просторный подвал между отделениями, выделив самый сухой угол для грудничков. Так в больнице называли только родившихся детей, от которых отказались их мамаши. А таких деток на попечении Сергеевны, как называли между собой главврача сотрудники больницы, было восемь. Больные, которые на тот момент находились в стационаре, отнеслись к такому решению с пониманием. Поддержал свою Сергеевну и медперсонал. Все думали, что в этом подвале они проведут пару ночей, а там все вернется на круги своя. Но жизнь распорядилась иначе. Ночные обстрелы города украинской артиллерией участились настолько, что горожане стали забывать, когда они в последний раз спали спокойно. Сначала некоторые сотрудники, живущие в этом районе, вынуждены были оставаться ночевать в подвале на свободных койках. Потом здесь появились их дети и родственники, а потом…

А потом больница стала временным домом для многих жителей района, которые в одночасье очутились на улице. Пожилые люди, у которых просто не было физических сил быстро прятаться в убежище, жили в подвале неделями. Те, кто помоложе, каждое утро поднимался наверх и помогал медперсоналу по хозяйству, некоторые торопились на работу. Это было невероятным, но в осажденном городе продолжали торговать остатками продуктов магазины, на последних запасах муки держались хлебозаводы, с большими сложностями и перебоями, а зачастую и под обстрелами, работали городские службы.

— Ну что, Ваня, попьем чайку и за работу? — Ольга подняла голову и снизу вверх, как тогда на приеме, посмотрела на Черепанова.

В начале лета, приехав к маме в Нежин, она решила обустраиваться здесь основательно. С директором соседней школы договорилась о переводе в нее сына, а заодно решила и проблему своего трудоустройства. Школьная медсестра ушла в декретный отпуск, и появление Ольги именно в этот момент директор назвал «залогом своего спокойного отпуска». Он вместе с ней поехал в больницу и быстро решил все формальности с ее трудоустройством. Да там особых проблем и не было — кто же откажется от терапевта с таким стажем работы?

А как обрадовалась решению дочери остаться в Нежине мама! Сбылась ее давняя мечта, чтобы дочь и внук были рядом, а не за тридевять земель. Она давно была на пенсии, но, чтобы не оставаться дома одной, продолжала работать. Теперь же, чтобы больше внимания уделять внуку, решила работу оставить.

И все, кажется, было хорошо, как говорится, жизнь налаживалась, и что еще нужно было для счастья? Но однажды вечером, включив телевизор, Ольга увидела репортаж о своем родном городе. Показали разрушенные дома, оборванные линии электропередач, сгоревшие машины, военную технику, окровавленные тела горожан. И людей. Людей, которые шли по улицам, возились на своих приусадебных участках, стояли в очередях за водой и хлебом. В одной из очередей мелькнуло знакомое лицо бабушки, которая была пациенткой Ольги многие годы. Та молча смотрела в камеру оператора, прижимая к груди хлеб и пачку соли. В ее глазах не было страха, но там было столько боли, что Ольга не смогла смотреть на это дальше и выключила телевизор. Ночью она долго не могла уснуть, а утром, когда вся семья собралась за завтраком, объявила о своем решении вернуться назад.

Приехав в город, она даже не стала заходить домой — сразу направилась в свою больницу. Тщетно прождав на остановке маршрутку, Ольга решила идти пешком, и чем дальше она отходила от центра, тем больше было следов войны, а прохожих на улице становилось все меньше. Какой-то дядечка, знавший ее по имени-отчеству, предложил свою помощь и, поставив сумку с вещами на багажник велосипеда, зашагал рядом.

— Вы, Ольга Германовна, не бойтесь, — искоса посмотрев на нее, сказал он. — Они в это время почти не стреляют. Сторожиться надо ближе к вечеру. Тогда да — бахкают, бандеры проклятые.

— Ну, почему же сразу «бандеры»? — осторожно спросила Ольга, — Я слышала, что и местные могут специально стрелять по городу.

— Ага, — дядечка громко рассмеялся. — Выходит, мой сын Васька утром выходит из дому, приходит, значит, на службу и давай палить из всех калибров по родной хате. Так, что ли? А то, что там жена, сынишка, я с его мамкой — это как же? Да и мы не слепые — видим, откуда что прилетает.

Может, правда, а может, и нет, но после ее вопроса дядечка вдруг вспомнил, что у него еще есть дела на соседней улице и, не прощаясь, бесцеремонно поставив сумку Ольги на землю, укатил на своем велосипеде.

— А я знала, что ты вернешься, — заявила Анна Сергеевна, когда Ольга переступила порог ее кабинета. — Не сейчас, так к зиме приехала бы. Не такой ты, подруга, человек, чтобы отсиживаться в стороне, когда здесь такое творится.

Они сразу договорились, что Ольга как участковый терапевт возьмет на себя район, улицы которого выходят на самые окраины города. Желающих работать там трудно было найти и в мирное время, а сейчас и подавно.

— Там, Оля, в июне был просто ад. Люди бросили все и уехали, кто куда, — наставляла нового участкового врача Сергеевна. — Но были и такие, которые остались. В основном это старики да инвалиды. Некоторые прибились к нам и живут при больнице. Ты, подруга, поговори с ними — они тебе подскажут, где и кого искать в первое время.

Помощник из Ивана был просто замечательный. Раньше Ольга за день обходила три-четыре адреса, а с его помощью — шесть-семь. Проблема была в том, что, кроме обычной сумки с лекарствами, ей приходилось нести в руках еще и продукты, и воду, и теплые вещи. Вызвавшись помогать, Черепанов предложил все это добро развозить на машине, но не успели они еще в первый день совместной работы доехать и до окраин города, как невдалеке разорвалась мина. Одна, вторая. А потом в соседнее дерево ударила пуля из винтовки снайпера. Короче, после этого случая Иван решил больше не рисковать и раздобыл вместительный альпинистский рюкзак Утром они набивали его до отказа, и Черепанову приходилось таскать его целый день. Правда, к вечеру, когда они заканчивали свой «медицинский обход», в рюкзаке редко что оставалось.

Многих своих подопечных Ольга хорошо знала. Еще бы! Столько лет проработать терапевтом в поселковой больнице. Вот и сейчас они подошли к дому Валентины Аркадьевны — одинокой старушки, которая лет до семидесяти работала в местной школе, обучая детей русской грамматике и литературе. «Графиня» — так называли ее между собой ученики за прямую осанку и манеру разговаривать. Любой сорванец с разбитыми коленками был для нее «сударем», а худенькая девочка в платье, доставшемся ей от старшей сестры — «сударыней». Валентина Аркадьевна всю жизнь прожила одна. Соседки поговаривали, что очень давно, еще в начале пятидесятых, была у нее «несчастная любовь» — офицер из воинской части при аэродроме. Пара была — всему поселку на загляденье. Дело даже к свадьбе шло. Но тут приехала «законная супружница» этого кавалера, да еще и с двумя детьми. Вот с тех пор и перестала «графиня» верить людям, а всю свою любовь отдала чужим детям.

— Валентина Аркадьевна! — крикнула Ольга, заглядывая поверх калитки во двор дома. — Хозяюшка!

Но на ее крик никто так и не вышел. Иван через забор внимательно осмотрел двор учительницы. Видно было, что война «приходила» сюда не один раз. Окна в доме были затянуты полиэтиленовой пленкой, а на крыше большая часть шифера была сдвинута со своего места и держалась, что называется, на честном слове. Но при этом дорожка к дому была подметена, высокие кусты хризантем аккуратно подвязаны разноцветными полосками ткани, и даже осыпавшиеся, не успевшие еще созреть яблоки были собраны в плетеную корзину. Черепанов толкнул калитку и вошел во двор. Пока Ольга стучала в уцелевшее возле двери окошко, он решил поискать хозяйку за домом, где, как правило, у местных жителей находились хозяйственные постройки и огороды.

С этой стороны дому досталось больше — часть стены треснула так, что отошла от крыши и угла сантиметров на двадцать. В открывшуюся щель была видна мебель в одной из комнат. Сарайчик, в котором, по-видимому, на зиму хранился уголь и дрова, сам превратился в кучу дров. Из чудом уцелевших клеток на Ивана с любопытством смотрел одинокий кролик

Хозяйку они нашли в самом дальнем конце огорода. «Графиня» сосредоточенно орудовала лопатой, засыпая воронку от мины стодвадцатимиллиметрового калибра. Несколько округлых черных пятен еще сырой земли говорили о том, что совсем недавно таких воронок на огороде было несколько.

— Валентина Аркадьевна, вот вы где, — с каким-то облегчением в голосе окликнула ее Ольга.

Пожилая женщина выпрямилась и посмотрела в их сторону.

— Ольга Германовна? — удивленно произнесла она. — А мне сказали, что вы уехали к маме.

— Правильно сказали. Только я недавно вернулась. Вот, по старой памяти решила вас навестить. Как вы тут?

Старушка резким движением воткнула лопату в землю и, отряхнув подол длинной юбки, сказала:

— Пойдем, милая, в дом, — и, глянув на Черепанова, спросила. — А вы из чьих будете, сударь?

Иван уже было открыл рот, чтобы сообщить о своем дворянском происхождении, но, перехватив взгляд Ольги, сдержался.

— Из местных я, Валентина Аркадьевна, из местных. Вот Ольге Германовне помогаю.

Вслед за «графиней» они прошли в дом. Хозяйка извинилась за то, что не может угостить их чаем — электричества нет уже вторую неделю.

— Ну, что вы, Валентина Аркадьевна, не время сейчас чаи распивать, — засуетилась вокруг нее Ольга. — Давайте я ваше давление проверю, а вы нам расскажете, как вы здесь живете. Может, все-таки переберетесь в больницу? Мы вам поможем.

— Ну, уж нет, милочка. И вообще, чего это я буду уходить из своего дома? — в голосе старушки появились металлические нотки. — Стреляют? Так на то подвал есть. Слава Богу, силы еще есть в нем укрываться. И потом, дорогуша, я уверена, что это ненадолго. Уж кто-кто, а я знаю характер наших ребят как никто другой — они не позволят этим мерзавцам так измываться над нами. Вот увидите, мои мальчики скоро пойдут в наступление.

Слушая хозяйку дома, Черепанов на какое-то мгновение почувствовал себя героем романа Булгакова «Белая гвардия», в котором тоже был окруженный город, ночная канонада и фанатичная уверенность в силах мальчиков, которые стали на защиту этого города. «Настоящая графиня», — подумал он, а вслух спросил:

— Валентина Аркадьевна, позвольте полюбопытствовать, а зачем вы засыпаете воронки от снарядов? Вы думаете, что стрелять больше не будут?

— Может, и будут, — старушка холодно посмотрела на Ивана. — А вы что же, сударь, прикажете в этом, простите великодушно, дерьме и жить? Я не позволю превращать мой дом и мою землю в хлев. Надеюсь, я вам доходчиво объяснила?

Черепанов не успел ответить этой холодной, как ледяная глыба, старухе — почувствовав напряжение, вмешалась Ольга.

— Валентина Аркадьевна, дорогая, у вас повышенное давление. Вам нельзя волноваться и тем более заниматься физическим трудом ни в коем случае. Я вам сейчас оставлю таблетки.

Засуетившись, она начала доставать из рюкзака продукты, воду и другую мелочевку, которую привез гуманитарный конвой Красного Креста накануне. Старушка какое-то время следила за ее действиями спокойно, но потом подошла к столу и решительно заявила:

— За таблетки, милочка, спасибо. И вода как нельзя кстати. Мыло, пожалуй, тоже можно оставить, а все остальное мне без надобности.

— Как это без надобности? — возмутилась Ольга. — Мы, значит, специально для вас все это несли, а вам оно «без надобности»? Ничего не знаю, берите. Неизвестно теперь, когда я к вам попаду в следующий раз. Мне еще знаете, сколько улиц обойти надо?

— Вы, Ольга Германовна, послушайте старого человека, — продолжала настаивать на своем старушка. — Сколько мне той еды надо? Ложку супа да две каши. А продукты сейчас в цене. Может, этот пакет кому спасением будет? Да чего далеко ходить. Вон в конце улицы Лузгины живут. У них и в мирное время, кроме водки, в доме ничего не водилось, а сейчас, думаю, и подавно. Молодежь я, правда, давно не видела, а вот сама Луз-гина мелькала. Правда, это с неделю назад было. Мало ли что. Вот вы к ней и наведайтесь.

Отойдя от дома бывшей учительницы, Иван не выдержал и оглянулся. «Графиня», взяв лопату, продолжала возиться в своем огороде, закапывая очередную воронку.

— А дама с характером, — с усмешкой произнес он. — Такая, если надо будет, еще и в атаку пойдет.

Прижимаясь к заборам и внимательно смотря себе под ноги, они двинулись по узкой улочке, старательно обходя обрывки проводов и куски битого кирпича. Черепанов шел впереди, закрывая собой и своим рюкзаком спутницу. Уже были случаи, когда на их пути попадались неразорвавшиеся мины и снаряды. Иван их не трогал. Он со всех сторон обкладывал опасную находку камнями и кусками шифера, а рядом втыкал ветку с полоской белой ткани от разорванной больничной простыни.

Таких находок становилось все больше и больше. Присмотревшись к боеприпасам, Черепанов увидел знакомую ему еще со времен Афганистана маркировку. Судя по всему, ВСУ расконсервировала военные склады, которые остались в Украине еще с времен Советского Союза. Пролежавшие почти пятьдесят лет в подземных бункерах и хранилищах не все боеприпасы выдержали испытание временем. Иван своими глазами видел торчащую из крыши четырехэтажной «хрущевки» ракету, выпущенную из реактивной установки «Град». Пробив перекрытие дома, большая ее часть торчала из потолка спальни одинокой пенсионерки, которая так и продолжала жить в этой квартире. Да что старушка, весь многоквартирный дом оказался в заложниках металлической трубы, начиненной тротилом и тысячей металлических шариков.

Дом Лузгиных находился в самом конце улицы. За небольшими грядками и несколькими фруктовыми деревьями сразу начинались фермерские поля с так и не убранным в этом году урожаем. Забора вокруг дома не было, да и от дома как такового мало что осталось — три стены да покосившаяся печная труба. Навстречу Ольге и Черепанову выскочила грязная и худая собака с ошейником и короткой цепью, один конец которой был надежно обмотан вокруг дерева. Кровь на шее животного и следы от когтей на дереве красноречиво говорили о многочисленных попытках собаки избавиться от цепи. Вместо того, чтобы лаять на непрошеных гостей, псина принялась бегать вокруг людей и заглядывать им в глаза.

— Да она же голодная, — Ольга наклонилась и, погладив собаку, достала из сумки ржаной хлеб.

Скорость, с которой животное его проглотило, красноречиво говорила о том, что ее не кормили дня три, а может, и больше. Отыскав алюминиевую миску, Иван налил в нее воду и поставил перед собакой.

— А где же хозяева? — Ольга осмотрелась. — Ваня, я обработаю ей рану, а ты посмотри, пожалуйста, за домом. Неужели все ушли, бросив собаку на голодную смерть?

Став на колени, Ольга сняла с собаки ошейник и принялась состригать грязную шерсть с запекшейся кровью, а Иван не спеша двинулся вокруг дома. Тело мужчины он заметил посреди огорода — через высохшие стебли кукурузы ярким пятном отсвечивала его синяя рубашка. Крупный осколок снес несчастному пол головы так, что красно-серое месиво внутренностей черепной коробки вывалилось на сухую землю, став лакомством для бездомных собак и другой живности, которая обитала на окраине города. Рядом с трупом лежала грязная матерчатая сумка с разбитыми бутылками, остатками вареной картошки и несколькими луковицами. Достав телефон, Черепанов попробовал дозвониться главврачу, чтобы та сообщила в милицию и прислала машину за трупом. В трубке раздались короткие гудки, которые Ивана особо и не удивили — мобильная связь в центре города работала с большими перебоями, а здесь и подавно.

Вернувшись к Ольге, он рассказал ей о своей находке.

— Наверное, это хозяин дома, а где же сама Лузгина? — приметив в углу двора погреб, она направилась к нему. Дверь, сбитая из сучковатых досок, открылась с противным скрипом, и в нос Ольге ударил спертый воздух давно не проветриваемого помещения. Наклонившись вперед, она крикнула в темноту:

— Хозяйка! Есть кто живой?

Не дождавшись ответа, Ольга уже хотела закрыть дверь, но собака, до этого сидевшая посреди двора, вдруг рванулась вперед и скрылась в темноте погреба. Достав карманный фонарик, Черепанов двинулся вслед за ней. Неожиданно для него погреб оказался довольно глубоким — скользкие от сырости ступеньки уходили все ниже и ниже, а самого дна так и не было видно. Наконец, он увидел деревянные бочки, какие-то ящики и мешки, а вдоль стен пустые стеллажи, на которых, по-видимому, раньше красовались многочисленные и разнообразные банки с домашней солкой.

— Ничего себе! Да здесь настоящее бомбоубежище! — Ольга спустилась вслед за Черепановым и, оглядываясь по сторонам, испуганно прижималась к его спине. При этом она зажимала нижнюю часть своего лица носовым платком. Запах сырости, сгнивших овощей и, самое главное, человеческих экскрементов затруднял дыхание. Черепанов вспомнил Афганистан — точно такая же вонь стояла в схронах моджахедов, которые неделями прятались от советских солдат в ожидании своих караванов с оружием или наркотиками. Обнаружив такое убежище, они «проветривали» его экстремальным способом — парой ручных гранат, брошенных в темноту ямы.

Иван натянул на нос ворот рубашки и медленно повел лучом фонаря сначала в одну сторону, потом в другую. Фигуру женщины первой заметила Ольга — Иван почувствовал, как вцепились ее пальцы в его плечо. Та сидела на сдвинутых вместе ящиках среди груды какого-то тряпья и, медленно раскачиваясь, безучастно смотрела перед собой. Вокруг нее были разбросаны пустые бутылки из-под водки, банки от рыбных консервов и множество комков разорванных газет. Грязными пальцами она и сейчас продолжала рвать на мелкие кусочки бумагу и со злостью бросать их перед собой. При этом она что-то еле слышно бормотала. Иван прислушался.

— Возьмите, возьмите деньги, только не трогайте меня. Уходите! Слышите? Я вас прошу, оставьте меня. Уходите! — Глянув на Ивана безумными глазами, женщина пошарила рукой в груде тряпья и, достав оттуда стеклянный стакан, протянула его к Ольге. — Он злой, а ты добрая. Налей мне водочки, очень тебя прошу. Я тебе и денежку дам. Налей хоть глоточек

Жалобно завывая, она оторвала несколько кусков газеты и протянула их Ольге. Та, выйдя из-за спины Ивана, попыталась приблизиться к женщине.

— Хорошо, дорогая, я налью. Но для этого нужно подняться наверх. Вы давно были наверху? Там тепло, там солнышко. Пойдемте со мной.

Ольга говорила это тихо, обращаясь к женщине, как к маленькому ребенку. Но ее слова вызвали неожиданную реакцию. Женщина бросила в Ольгу стакан, и, вскочив, забилась в самый темный угол подвала.

— Нет! Я не пойду! Там взрывы, взрывы. Они хотят меня убить, они стреляют в меня. Оставьте меня! Слышите? — Луз-гина, а судя по всему, это была она, на секунду замерла, к чему-то прислушиваясь. — Летит. Слышите? Это летит снаряд. Нужно прятаться. Не стойте! Прячьтесь, прячьтесь.

Она бросилась к своим ящикам и с головой укрылась валяющимся там тряпьем.

— Тяжелый случай, — Ольга повернулась к Ивану. — Шизофрения. Водка и война сделали свое дело. Ты милицию вызвал?

— Нет еще. Связи нет. А с этой что будем делать?

— Ну, с ней, я думаю, особых проблем не будет, — шепотом сказала Ольга — Я кое-что придумала. Ты говорил, что возле убитого мужчины видел бутылки? Набери в одну из них немного воды и принеси сюда.

Идея Ольги сработала. Увидев бутылку с прозрачной жидкостью, Лузгина затряслась от нетерпения и безропотно вышла из подвала во двор. А здесь, пока она щурилась от солнечного света, Ольга сделала ей укол снотворного.

— Звони Анне Сергеевне, пусть присылает наряд милиции и кого-то из наших, не оставлять же ее здесь?

Уложив уснувшую женщину под уцелевшую стену дома, Черепанов и Ольга присели рядом. Собака, бегавшая до этого по двору, тут же улеглась возле них, преданно заглядывая в глаза Ольге. Та ласково погладила ее по голове.

— Не бойся, дурочка, мы тебя здесь не оставим, поедешь с нами.

Достав из сумки еще кусок хлеба, она отдала его собаке и, повернувшись к Черепанову, сказала:

— Вот ты мне, Ваня, объясни. Живут в одном и том же городе, на одной и той же улице две женщины. Расстояние между их домами — несколько сотен метров, а такое впечатление, что это две разные цивилизации.

Посмотрев через плечо на продолжавшую спать женщину, Иван коротко обронил:

— Война, Оля, и не таких ломала.

В своей жизни Черепанову не раз приходилось видеть, как меняются люди в условиях боевых действий. Он помнил сопливых мальчишек из своего взвода, которые, превозмогая страх, сдерживали атаки моджахедов, но своих позиций не оставили и не побежали. И в то же время он видел, как взрослые мужики плакали и мочились в штаны только при одних звуках разорвавшихся невдалеке снарядов.

Машина из комендатуры приехала где-то часа через два. Быстро осмотрев и сфотографировав тело погибшего мужчины, военные выкопали неглубокую яму и похоронили его здесь же.

— Не вести же в город, — как бы оправдываясь, сказал один из них. — Там и так все морги забиты, а электричество неизвестно когда будет.

После этого они в поисках документов перерыли все вещи в разрушенном доме, но смогли найти паспорт только хозяйки. Надев на всякий случай на Лузгину наручники, они затолкали ее в машину и спросили:

— А куда ее? К нам или к вам?

— Везите к нам, — Ольга на секунду задумалась и добавила. — Только Анну Сергеевну предупредите, чтобы ее поместили в отдельную палату и дали что-нибудь успокоительное. А я приду, и будем разбираться дальше.

— Оля, мы с тобой здесь уже давно крутимся, наверняка примелькались, — оглянувшись вокруг, сказал Черепанов. — Давай поедем вместе с ними от беды подальше.

— А собака? Я ее здесь не брошу.

— Да берите с собой свою собаку, — крикнул военный, сидевший за рулем. — Мы в последнее время и не такое возим. Поторапливайтесь, нужно сматываться отсюда.

И словно в подтверждение его слов, на противоположном конце поля раздался громкий хлопок, а затем характерный «шелест» пролетающей у них над головой мины, которая разорвалась ближе к центру поселка.

— По многоэтажкам бьют, — ни к кому не обращаясь, сказал водитель и надавил на педаль газа.

Приехав в больницу, Ольга сразу же начала заниматься Лузгиной, а Черепанов пошел «устраивать» на новое место жительства Найду, именно так решила назвать привезенную ими собаку Ольга. Хотя, что ее было устраивать? Не успел он повернуть за угол больницы, как она рванулась в сторону своих сородичей, которые ютились возле больших труб районной котельной. Кроме обычных дворняжек здесь нашли приют и домашние любимцы, которых бросили их хозяева, в спешке уезжая из города. Самое поразительное было в том, что все эти боксеры, овчарки, лабрадоры и болонки мирно уживались на небольшом пятачке асфальта, который снизу прогревался трубами с горячей водой. Несмотря на начавшиеся в городе перебои с продуктами, многие жители микрорайона подкармливали этих животных, кто чем мог.

До вечера еще было далеко, и Черепанов решил заняться делом, которое поручила ему Сергеевна, узнав, что у него есть машина — снабжение больницы водой. Из кранов в квартирах горожан она перестала течь сразу же после начала военных действий. По этому поводу ходили разные слухи. И что это фашисты специально перекрыли ее подачу на непокорную территорию, и что повредило взрывом трубопровод, и даже что вода в канале «Днепр-Донбасс» отравлена «украми». Но на самом деле, думал Иван, остановились насосы, которые качали эту самую воду и которые не могли работать без электричества. Восстановят электричество — появится и вода. Только вот когда это будет?

Обстрелы города артиллерией ВСУ становились все ожесточенней и не прекращались ни днем, ни ночью. Правительственные войска во что бы то ни стало стремились замкнуть кольцо вокруг города, в котором, по их мнению, остались одни сепаратисты и «ватники», так в Украине начали называть население Донбасса. Мол, у них вместо мозгов одна вата. Но у этих «ватников» оказалась хорошая память. Они хорошо помнили, кто громче всех во время последней войны кричал «мос-каляку на гиляку», «москалив на ножи», и какие у этих патриотов были эмблемы. Это Европа удивилась, увидев на шевронах украинских добровольческих батальонов символы гитлеровских батальонов СС, а Донбасс нет. Каратели — они и есть каратели. Что тогда, что сейчас. Именно жестокость, с которой вели себя бойцы этих так называемых «добробатов» по отношению к мирным жителям Донбасса, заставила многих из них взять в руки оружие и стать на защиту своей земли от распоясавшихся бандитов.

Воду Черепанов набирал в одной из маленьких криниц — так местные жители называли родники с кристально чистой водой, которые выходили на поверхность некоторых степных балок К счастью горожан, несколько таких криничек оказались на окраинах города. Чем ближе Черепанов подъезжал к роднику, тем чаще ему навстречу стали попадаться люди с тележками и велосипедами, к которым были прикреплены бидоны и большие фляги. В ведрах или так называемых «фла-кушках» из-под магазинной воды переносили воду только пожилые люди. У Ивана сердце сжималось, когда он видел скрюченную почти до земли старушку, которая еле переставляя ноги, несла бутылку с двумя литрами воды. На сколько ей этой воды хватит? На день? Два? А потом опять сюда. И это если не будут стрелять.

Черепанов старался приезжать сюда к концу дня. Для нужд больницы ему нужно было набрать много воды, и он не хотел мешать тем, кто приходил сюда с одним ведром. Вот и сейчас, оставив машину в стороне, Иван взял один из алюминиевых бидонов, на котором красовалась надпись «Пищеблок», и стал спускаться к роднику. Здесь он застал человек семь горожан, которые набирали воду и делились друг с другом последними новостями.

— Это ж надо, — удивлялся пожилой мужчина. — Одному нашему снаряд пробил крышу, упал на кровать и не взорвался. А он в это время в соседней комнате очки свои искал. Вот повезло, так повезло! Про таких говорят — под Богом ходят.

— Вы меня послушайте, — подхватила тему одна из женщин. — Мне соседка рассказывала, у нее сын в ополчении воюет. Так однажды после артиллерийского обстрела вылезли они из землянки, в которой ховались, смотрят, а рядом из земли большущий снаряд торчит. Подождали они, пока он маленько остыл, и раскрутили его. Атам в середке записка. Значит, так мол и так, пишет вам такой же, как и вы, рабочий из Харькова, я на вашей стороне и хочу помочь вам, чем могу. Осмотрели они этот снаряд, а он поломанный.

— А правду говорят, что на проходной центрального хлебозавода хлеб начали раздавать бесплатно? — вмешалась в разговор женщина, которая пришла за водой с маленькой девочкой.

— Так-то оно так, — ответил ей бойкий дед, одетый в белую сорочку и костюм при галстуке. — Только, милая, туда еще добраться надо. Я вон вчера, старый дурак, сунулся туда среди дня, так еле ноги унес. Так шандарахнули по этой пекарне, что люди от нее врассыпную, как горох, покатились. Наверное, кто-то из местных и наводит.

— А вы что, не знаете? — опять подал голос первый мужчина. — На днях тут задержали одну девку и пацана. Они по городу ходили и специальные маячки на стены вешали. Это приборы такие маленькие, которые сигналы подавали, куда стрелять. Говорят, расстреляли этих паскуд на месте.

Вода из родника била с глубины, и в том месте, где она выходила на поверхность, образовалось небольшое озерцо. Окружив его со всех сторон, люди набирали воду одновременно, не мешая друг другу. Пристроившись со своим бидоном у самого края, Иван сначала набрал полную кружку воды и выпил ее маленькими глотками. Ему вспомнилось, как в детстве он вместе со своими родителями ходил в лес. Обычно это было весной, когда трава в лесу была ему по колено, а цветы полыхали таким разноцветьем красок, что рябило в глазах. В глубокой балке, на склонах которой и рос тот памятный лес, среди огромных гранитных глыб тоненькой струйкой бил родник Маленький Иван подставлял свои ладошки и пил из них прозрачную и очень холодную воду. А потом мама набирала ее в стеклянную банку и осторожно несла домой, чтобы приготовить необычайно вкусный чай.

— А вы, случайно, не из нашей больницы будете? — отвлек его от воспоминаний голос бойкого деда.

— Да, оттуда, а что?

— Не подскажете, зубник там сейчас работает? Ну, тот, который протезы делает.

Черепанов не успел ответить, как в их разговор вмешалась одна из женщин:

— Нет, ну вы посмотрите на этого старого пердуна — вчера чуть голову не потерял, а сегодня новые зубы ему подавай.

Вокруг все рассмеялись, но дед оставался серьезным и, подождав, когда утихнет смех, сказал:

— Вот вы зубоскалите, а мне, между прочим, в этом году уже семьдесят четыре будет. Вот и посчитайте — в сорок третьем году, когда я родился, самая война была. Фашист на Дону и Кубани хозяйничал, а мои родители про меня думали. А если бы они в победу не верили, разве бы я на свет появился?

Но бойкая на язык женщина не унималась.

— То-то я смотрю, вырядился ты, как будто у нас завтра парад победы. Костюм, рубашка, галстук Вот еще зубы вставишь, и полный порядок будет.

Дед набрал свою пластмассовую емкость, выпрямился, поправил сбившийся набок галстук и сказал:

— Дура ты, Надька, у меня и сейчас полный порядок Женюсь я. Вот пришел за водичкой, чтобы было, чем после гостей посуду помыть. А если меня разозлить, так я еще и детей со своей Настюхой настрогаю.

В больницу Иван вернулся вовремя. По городу ударила тяжелая артиллерия, и грохот разрывов постепенно приближался к их району. Загнав машину в просторный гараж, он поспешил в вестибюль, где столкнулся с Ольгой.

— Вернулся, родненький, а я уже места себе не нахожу.

Она без стеснения обняла Черепанова и поцеловала его

в губы. Раньше, еще до войны, когда они шли по улице рядом, Ольга не позволяла Ивану даже взять ее под руку, а если он приглашал ее в ресторан, то она всегда выбирала место за столиком подальше от людей, предпочитая спрятаться за какими-нибудь пальмами или аквариумами. Но Ивану такие изменения в любимой им женщине были приятны. Рассмеявшись, он спросил:

— И куда делась моя стеснительная Оля, которая на людях не хотела принимать даже букет цветов?

Но Ольга его шутливый тон не поддержала. Вновь не обращая внимания на снующих мимо больных и медперсонал, он положила руки на плечи Ивану и посмотрела ему в глаза.

— Потому что я, Ваня, только сейчас поняла, как я тебя люблю. И что счастье, Ваня, это такое… это такое… Ну, вот как сейчас. Оказывается, родненький, счастье — это всего лишь мгновение. Счастлив тот, кто умеет эти мгновения чувствовать.

Черепанов не успел ей ничего ответить — мощный взрыв ударил по ушам и заставил задрожать все здание. Так, полуобняв друг друга за плечи, они и побежали к ступенькам, ведущим в подвал.

Внизу разрывы снарядов звучали приглушенно, но содрогание мощных блоков фундамента говорило о том, что наверху сейчас творится сущий ад. Обитателям подвала во время обстрелов ничего не оставалось, как только угадывать, куда прилетел очередной снаряд. После очередного такого угадывания кто-то облегченно вздыхал — значит, снаряд разорвался далеко от его дома, а кто-то, наоборот, закрывал лицо руками, а потом долго сидел на своей кровати, представляя картину, которую он увидит, когда придет на родную улицу.

— Иван Сергеевич, неужто гаубицы по нам колотят? — спросил у Черепанова Федорович.

Старик шамкал беззубым ртом, то и дело поворачивая свою лысую голову с торчащими ушами в ту сторону, где раздавался взрыв. Полуслепой и полуглухой старик лежал в подвале с самого начала войны. Он был стар настолько, что присматривающий за ним правнук даже точно не знал, сколько ему лет. Попав в очередной раз в больницу из-за обострения какой-то из своих многочисленных болячек, Федорович так домой и не вернулся. Игорек, правнук деда, шепнул Черепанову, что и возвращаться уже некуда — многоквартирный шахтный барак, в котором жил ветеран Великой Отечественной войны, сгорел недели две назад.

— Похоже, Федорович, дальнобойная по нам работает, — ответил Иван, присаживаясь на краешек кровати старика.

— Дальнобойная, говоришь? Это хорошо, — прошамкал дед.

— Что ж хорошего, дедушка? — удивился Игорек, который прислушивался к их разговору.

— А то, внучек, что дальнобойщики никогда прицельно не бьют. Эти гавнюки всегда мажут. Вот я помню, когда мы Вислу форсировали…

Узнать, что случилось во время форсирования польской реки, им так не удалось — Федорович замолчал и, как это с ним часто в последнее время бывало, заснул на полуслове.

Иван осмотрелся. Во время таких обстрелов в подвале собирались не только все, кто находился в это время в больнице, но и те немногие жители, которые еще оставались в близлежащих домах. На кроватях лежали только старики и больные, все остальные сидели рядом друг с другом, поставив на колени свои сумки с документами или прижимая к груди детей.

Дети в этом подвале — особый случай. Прижимаясь к своим мамам и испуганно озираясь по сторонам, малыши свято верили в то, что на улице гремит гром и сверкают молнии. Но никто из малышей в это время не мог заснуть. Наверное, общее состояние тревоги и страха, которое витало под сводами подвала, каким-то образом передавалось и им. Сложнее было с детворой постарше, с теми, которых сказочками о дожде и громе уже не обманешь. Стены подвала надоедали им уже через сутки, и их любознательные натуры рвались на улицу. Чтобы хоть чем-то занять ребят, в подвал принесли игрушки и книги, но взрослые заметили, что детворе и не играется, и не читается. Единственное, что увлекало их — это рисование. Стены подвала были увешаны рисунками детей. Чаще всего они рисовали себя и своих родных, что было и не удивительно. Удивительно было другое — в их рисунках хозяйничала война. В небе рядом с привычным солнышком кружились самолеты, от которых вниз шли черные точки — бомбы; на улицах, среди цветов и деревьев, угадывался силуэт танка, а большинство домов были без крыш, окон и дверей. Очень часто дети рисовали своих отцов и братьев, в руках которых были автоматы или знамена. Многие из таких рисунков были подписаны печатными буквами: «Папочка, я тебя люблю», «Мой папа солдат». Но Черепанова больше всего поразил один рисунок, который нарисовал, скорее всего, мальчишка. В верхнем углу был нарисован маленький человечек с большим автоматом, а все оставшееся место на листе заняли два слова: «Папа» и «Победа».

Иван не любил находиться в подвале ночью. Обычно он спускался сюда, когда его обитатели уже спали, и уходил рано утром. Вот и сейчас, оглянувшись вокруг, он почувствовал себя неуютно. Вокруг него были одни старики, женщины и дети. Мужчин было мало. Да и что это были за мужчины? Сторож Виктор на костылях да несколько его друзей, при взгляде на которых вспоминалась фраза военных врачей: «К строевой службе не пригоден». Словно прочитав его мысли, Ольга, которая занималась тем, что при свете фонаря штопала рукав его куртки, как-то странно посмотрела на него.

— Ваня, я давно хотела у тебя спросить… Вот скажи, за что они нас ненавидят?

В это время один из снарядов разорвался так близко, что стены и потолок подвала заходили ходуном. Иван от неожиданности даже присел. Ольга со слезами на глазах отложила в сторону куртку и с обидой в голосе сказала:

— Они нас здесь убивают, а ты им помогаешь. Посмотри вокруг, Ваня. Это город, в котором ты вырос. Это люди, с которыми ты еще полгода назад встречался на его улицах, а это дети, среди которых мог быть и мой Алеша и наш с тобой ребенок А они снарядами!

Черепанов тяжело опустился на кровать и, обняв плачущую Ольгу, уткнулся в ее волосы.

— Родненький, пообещай мне, что ты больше никогда не будешь им помогать. Пообещай, что ты вернешься домой. Обещаешь?

Иван ничего ей не ответил и сидел, уткнувшись в ее волосы, пока Ольга не успокоилась и не уснула.

Артиллерия ВСУ не умолкала всю ночь. Подвал угомонился и заснул ближе к утру, когда разрывы снарядов стали раздаваться все дальше и дальше от больницы. Черепанов открыл глаза, почувствовав, что затекло плечо, на котором спала Ольга. Неловко пошевелившись, он разбудил и ее.

— Что, родненький, пора?

— Нет, рано еще совсем, поспи немного, — шепотом ответил ей Иван и встал. — Я пойду наверх, к Виктору, покурю.

На своем привычном месте — у окна вестибюля, сторожа не оказалось. Иван увидел его ковыляющим в сторону больницы по улице, которая вела к микрорайону.

— Да, братка, нам сегодня ночью повезло — все полетело на Старый поселок

Старым поселком местные жители называли район, расположенный недалеко от больницы. Виктор тяжело поднялся на крыльцо и, усевшись на свое место, отставил костыли в сторону.

— Там еще пожарники работают, но скоро начнут разбирать завалы. «Скорые» уже туда помчались, нашим работы прибавится.

Словно услышав его слова, в вестибюле показалась Сергеевна и начмед больницы. Между собой они обсуждали, где размещать новых раненых и кого из сестричек направить в помощь травматологам и хирургам. Минут через десять засуетились санитарки, из подвала к выходу потянулись жители близлежащих домов. Те из них, кто оставался в больнице, несли в руках закопченные чайники и маленькие кастрюльки. Чтобы хоть изредка накормить детей горячим, женщины разжигали во дворе больницы костры и готовили на них каши и супы, кипятили воду для чая. Вскоре запах горячей пищи распространился по всему двору, и Черепанов вспомнил, что вчера они с Ольгой не успели и поужинать.

Чай и бутерброды они доедали уже, как говориться, на ходу. Узнав, что от ночного обстрела больше всего пострадал Старый поселок, Ольга заволновалась:

— Ну вот, я как чувствовала, что будет беда. Там живет Юрий Васильевич, мой старый знакомый. Дети уехали, а он остался присматривать за жильем и в последнее время жаловался на боли в сердце. Я уже и лекарства приготовила, хотела еще вчера к нему зайти, но провозилась с этой Лузгиной.

Отпросившись у Сергеевны на полчасика, она с Иваном поехала в сторону Старого поселка. На этот раз основной удар артиллерии ВСУ приняли на себя многоэтажки. Особенно пострадали верхние этажи. В стенах некоторых домов зияли огромные дыры, целых стекол в окнах квартир не осталось на многие километры вокруг. Больше всего машин и людей было возле дома, один подъезд которого был разрушен, начиная от девятого этажа и до самого низа. Глазам открывалась жуткая картина — одна половина дома просто рухнула вниз, а вторая повисла в воздухе. В квартире на пятом этаже уцелела приготовленная ко сну детская кроватка, над которой медленно кружились пластмассовые бабочки и птички; на кухне другой квартиры стоял холодильник с приоткрытой дверцей и вентилятор, лопасти которого потихоньку вращались от сквозняка. Казалось, что сейчас откроются двери, и жильцы этих квартир вернуться к себе домой, что они вышли в соседнюю комнату, что они где-то рядом.

— Слушай, мужик, — раздавшийся рядом голос пожарника заставил Черепанова вздрогнуть. — Ты бы отогнал отсюда свою машину подальше, нам и без твоей тачки здесь не развернуться.

Ольга, схватив свою сумку с лекарствами, хлопнула дверцей и помчалась к уцелевшему подъезду, а Черепанову пришлось минут пять искать место, чтобы поставить машину. Вернувшись к разрушенному дому, он огляделся, но Ольги нигде не было видно. Заметив белые халаты медиков, Иван двинулся в их сторону, рассчитывая найти ее рядом с ними. В это время раздались какие-то крики со стороны разрушенного дома. Кричали спасатели, которые разбирали завалы из битого кирпича и бетона. Они руками показывали куда-то вверх и один за одним покидали зону разрушения. «Трещина, трещина», — эхом прокатилось по толпе зевак, наблюдавших за ходом спасательных работ. Посмотрев в ту сторону, куда указывали спасатели, Иван увидел трещину на уцелевшей стене дома, которая примыкала к обвалившемуся подъезду. Она стремительно увеличивалась, и через какое-то мгновение стало видно, как стена по всей высоте дома стала отходить в сторону.

Что произошло потом, Иван помнит, как при замедленной киносъемке. Сначала осела и исчезла в клубах пыли стена соседнего подъезда. Потом начали рушиться перекрытия между квартирами. Они складывались одно на другое, как карточный домик, прессуя между собой железную арматуру, мебель, бытовую технику. Нехорошее предчувствие холодной рукой сдавило горло Ивана. Еще не веря этому, он безумным взглядом посмотрел вокруг себя и закричал:

— Ооооля!

* * *

Ее нашли быстро. Судя по всему, друг, которому бросилась помогать Ольга, жил на верхних этажах. Узнав, что в рухнувшей части дома могла находиться женщина, спасатели начали разбирать завал, не дожидаясь, пока осядет огромное облако пыли.

Она лежала у самого края. Ноги и вся нижняя часть туловища были придавлены потолочной плитой, а из разбитой головы сочилась кровь. Поняв, что освободить тело Ольги быстро не удастся, Черепанов подложил ей под голову куртку и стал лить на ее лицо воду.

— Дыши, Оля! Слышишь, дыши!

И словно услышав его, женщина сделала глубокий вдох и, открыв глаза, попыталась что-то сказать. Иван наклонился ниже.

— Ваня, родненький, не уходи…

 

Глава

7. БИЛЕТ ДОМОЙ

Иван все делал не спеша. Сначала собрал оставшиеся еще с прошлой осени листья, потом обрезал сухие ветки на растущих рядом деревьях, подравнял покосившуюся лавочку и только после этого начал красить оградку. Это занятие заняло у него гораздо больше времени, чем он предполагал. Солнце уже перевалило за полдень, а он все возился с покраской. «Ничего, — успокаивал он сам себя, старательно работая кисточкой. — Покраска и мусор — это мелочь. У других работы больше будет». Наконец, сделав последний мазок, он вытер руки, присел на лавочку и огляделся вокруг.

Раньше он всегда находил время, чтобы два-три раза в год навестить могилки своих родителей. Причем старался сделать это всегда в будний день — чтобы людей на кладбище было поменьше. И никогда не приезжал сюда в поминальные дни, когда здесь собирались сотни подвыпивших людей, и территория кладбища начинала напоминать ему первомайскую демонстрацию на городской площади.

Неизвестно, когда бы он смог сюда еще выбраться, но ползущие по городу слухи о том, что недавние обстрелы разрушили городское кладбище, заставили Ивана отложить все дела и приехать. Прежде всего, его поразила сама площадь кладбища, которая за эти два года увеличилась чуть ли не вдвое. Кресты крайних могил с одной стороны уже заглядывали в окна городских домов, с другой — упирались в шахтный террикон, а на самой окраине вытянулся неровный ряд могильных холмиков, на многих из которых не было даже простеньких крестов. Здесь хоронили людей, которые погибли после первых обстрелов города. Многие могилы так и остались безымянными.

Война пришла и к умершим. Несколько залпов артиллерии пришлось по самому центру кладбища. Взрывы были настолько мощными, что десятки могильных плит разбросало по сторонам, как пушинки, а сами памятники и кресты посекло осколками. На одном из них была высечена фотография солдата, который, судя по датам, погиб в Афганистане еще в далекие восьмидесятые. Осколок пробил памятник как раз по центру, и со стороны казалось, что грудь солдата пробита навылет. «А говорят, что люди дважды не умирают», — Иван тяжело вздохнул и стал собирать инструмент.

С любопытством оглядываясь по сторонам, он направился к центральной аллее, где недалеко от сторожки оставил свой автомобиль. Был будний день, и людей на кладбище было немного. Все они тихонько возились у могил своих близких, приводя их в порядок накануне большого церковного праздника. Иван уже подходил к выходу, когда чуть в стороне увидел одинокую фигуру старика, неподвижно сидевшего возле небольшого памятника из серого гранита. Что-то в его облике показалось Черепанову знакомым. Стараясь не привлекать к себе внимания, он подошел ближе. С фотографии памятника, у которого сидел старик, на него смотрела улыбающаяся Галина Петровна — мама Виталия Заборского.

— Здравствуйте, Василий Матвеевич, — поздоровался Иван, присаживаясь рядом с отцом своего друга. — А я, товарищ генерал, думал, что вы все-таки уехали из города.

— Я, Ваня, своих решений не меняю, — старик сердито посмотрел на Черепанова. — Да и куда мне ехать? Все, что у меня есть, находится в этом городе.

С этими словами старик посмотрел на фотографию своей жены и с грустью добавил:

— А если меня кто-то и ждет, так это только она…

— Ну, зачем вы так, Василий Матвеевич, — захотел поддержать генерала Черепанов. — У вас столько друзей, учеников. Они вас все уважают и помнят. Ну, и потом, у вас есть сын. Неплохой, должен я вам сказать, парень. А, кстати, как у него дела?

Старик долго молчал, а потом, как будто собравшись с силами, заговорил:

— Друзья, говоришь? Одни, когда им звонишь, просто не отвечают. Другие очень заняты, а третьи стали вдруг такими свидомыми, что с «ватником» из Луганска даже и разговаривать не желают.

Бывший генерал со злостью выругался, а потом, словно спохватившись, виновато посмотрел на фотографию жены, сказал:

— Прости меня, Господи, грешника старого.

Ивана больше удивили не слова старика о его бывших друзьях. Эка невидаль — предательство, кого сейчас этим удивишь? Его удивило то, что он вдруг вспомнил Бога. Уж кто-кто, но только не генерал Заборский! «Да, постарел наш «железный Феликс», — подумал он, а вслух сказал:

— Не расстраивайтесь, Василий Матвеевич, значит, вы звонили не друзьям, а просто знакомым. Так, а что Виталий? Я его в этой суматохе что-то потерял из виду. Как он? Где?

— В плену он, Ваня. Вот уже третий месяц, как в плену, — голос старика дрогнул, а на глазах появились слезы. Чтобы их скрыть, генерал приподнялся и начал поправлять цветы, которые, по-видимому, он же и принес накануне.

Немного успокоившись, Василий Матвеевич рассказал Черепанову, что Виталий все это время служил в армии ЛНР, когда выдавалась свободная минутка, приезжал к нему в гости. А не так давно вместо сына приехал его командир, который и рассказал, что во время ночного боя Виталий был ранен. Вынести его им не удалось.

— Сначала он находился в Днепропетровске, там его подлечили и переправили в киевский следственный изолятор СБУ. И тут, Ваня, понимаешь, какое дело, — старик успокоился и продолжал свой рассказ уже спокойным голосом. — Через месяц-полтора следствие по его делу закончится, и состоится суд. Если я к тому времени не добьюсь, чтобы его включили в группу задержанных, которые подлежат обмену — парню хана. Ему светит от десяти до пятнадцати лет. А после вынесения приговора ни о каком обмене речи быть не может. Вот такие дела, Ваня. Чувствую, что могу и не успеть.

— Конечно, не успеет, — голос Святенко, которому Черепанов позвонил, еще будучи на кладбище, был категоричным. — Вы, Иван Сергеевич, даже не представляете, сколько времени занимает согласование таких списков. В лучшем случае месяца через три-четыре имя вашего товарища только попадет в поле зрения комиссии, которая занимается этим вопросом. О дальнейшей процедуре и говорить не буду. Одним словом — долго. Да и не один он такой…

В последних словах священника одновременно прозвучала досада и злость. Он на какое-то время замолчал, а потом продолжил:

— Ваня, вы меня слышите? Есть тут у меня одна зацепка… Проблему с вашим другом нужно решать другим, скажем так — нетрадиционным способом, а значит, вам и карты в руки. Я сейчас в Киеве, приезжайте. Помогу, чем смогу.

Закончив разговор, Черепанов на минуту задумался. Все это время отец Виталия не сводил с него глаз и прислушивался к каждому его слову. В глазах старика появилась надежда, и, словно боясь ее спугнуть, как прилетевшую на подоконник птицу, он смотрел на Ивана, затаив дыхание.

— Василий Матвеевич, я обещать вам сейчас ничего не буду, — при этих словах Черепанова плечи старика опять поникли, а голова опустилась на грудь. — Но я завтра же выеду в Киев, а там посмотрим, что можно будет сделать. Поверьте, все, что будет от меня зависеть — я сделаю.

Иван сдержал свое слово. Уже ближе к ночи следующего дня он входил в офис волонтерской организации, где его встретил Святенко. В своей серой рясе и с крестом на шее он выглядел инородным телом среди молодых ребят в камуфляжной форме. В последнее время носить такую одежду стало модным. В нее одевались все, кому не лень — от депутатов до сторожей овощных баз. И если раньше в шкафах власть имущих рядом с костюмом от Brioni висели спортивная форма для игры в футбол или теннис, то сейчас наряду с ними появился натовский камуфляж с нашивками одного из добровольческих батальонов. Выполняя поручения Святенко, Черепанов принципиально не надевал военную форму. В своих потертых джинсах, футболке и легкой курточке он был похож на моложавого пенсионера, который собрался выехать отдохнуть на природу.

— Смотрите, Ваня, что мы имеем, — сразу же перешел к делу священник — Ближайший обмен должен состояться месяца через полтора. Если к этому времени дело вашего друга уйдет в суд — помочь ему сможет только один Всевышний. Значит, какой вывод? Правильно — нужно сделать все возможное, чтобы следствие по его делу продолжалось как можно дольше.

Черепанов, который до этого внимательно слушал священника, удивленно спросил у него:

— Минуточку, Сергей Александрович, вы говорите так, как будто это в наших силах. Я пока не следователь, а вы не генеральный прокурор. Как можно затянуть дело подследственного, который обвиняется в сепаратизме, терроризме и еще в десяти, как минимум, измах?

— Не горячитесь, Иван Сергеевич, как говорится, все на этом свете уже когда-то было. — священник наклонился в сторону Черепанова и тихо продолжил. — Нужно поменять следователя, который ведет дело Заборского. Тогда, в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом, срок следственных действий будет продолжен автоматически. Если вы сможете это сделать, то имя вашего друга будет сразу же включено в список лиц, подлежащих обмену.

Святенко продолжал еще говорить, а Иван уже думал, как осуществить предложенный ему план.

— Я, кажется, знаю, кто мне в этом сможет помочь.

Он посмотрел на часы. «Почти одиннадцать. Поздновато, но ходят слухи, что в столице раньше двух никто спать не ложиться. Да и выбора у меня нет». С этим мыслями Черепанов набрал номер телефона человека, которого по пустякам он старался не беспокоить.

— Яузе. Слушаю вас, — раздался в трубке слегка приглушенный голос старого знакомого.

С Робертом Карловичем Яузе Черепанов познакомился в середине девяностых. Он, тогда еще начинающий тележурналист, решил попробовать свои силы в большой политике. Ему казалось, что при той поддержке, которая у него была в области, стать депутатом Верховного Совета Украины — проще простого. Самое удивительное, но Черепанов прошел во второй тур голосования, где собрались только одни «тяжеловесы» областного уровня. Одним из них был Роберт Карлович Яузе — директор крупного предприятия, от работы которого во многом зависел бюджет не только Луганска, но и всей области. Он принадлежал к числу руководителей, которых в народе называли «красными директорами». Своих прокоммунистических взглядов Яузе никогда не скрывал — большая доля доходов холдинга, которым он руководил, уходила на строительство и ремонт больниц, детских садиков, жилья для рабочих. Пользуясь огромным доверием у местного населения, Роберт Карлович был уверен, что мандат депутата Верховного Совета у него в кармане. И тут на его пути появился некий Черепанов. Иван хорошо помнит тот разговор, который состоялся между ними.

— Иван Сергеевич, — сказал ему тогда Яузе, по привычке расхаживая по ковровой дорожке своего кабинета. — Программы, с которыми мы идем с вами на выборы, практически одинаковы — они направлены на улучшение благосостояния жителей нашего региона. Но давайте рассуждать здраво — у кого, в случае победы на выборах, больше возможностей воплотить эту программу в жизнь? Простите за каламбур, но, обойдя меня в день голосования, в дальнейшем вам без меня не обойтись. Если вы действительно хотите что-то сделать для луганчан — давайте объединим наши усилия.

И Черепанов поверил «красному директору». Он снял свою кандидатуру с участия во втором туре голосования и, более того, усилия своей телерадиокомпании направил на поддержку Яузе. С тех пор прошло много лет, Роберт Карлович выиграл не только те выборы — со временем он стал «бессменным» членом Верховной Рады, одним из ее старейших, в прямом и переносном смысле, депутатов.

Все это время Иван ни разу не обращался к нему ни с какими просьбами, но личный номер Яузе из памяти телефона не удалял. На всякий случай, назвав себя, Черепанов начал объяснять старому знакомому суть своей проблемы, но тот перебил его:

— Иван Сергеевич, я так понял — вы в Киеве? Запоминайте адрес и приезжайте прямо сейчас, я предупрежу охрану.

Несмотря на поздний час все окна в доме, к которому подъехал Черепанов и в котором жил Роберт Карлович Яузе, сверкали, как рождественская елка. Удивительно, но встретивший гостя охранник провел его не в дом, а в застекленную летнюю беседку. Хозяин дома в белоснежной сорочке и галстуке сидел в мягком кресле и читал какую-то книгу.

— Проходите, Иван Сергеевич, рад вас видеть в добром здравии, — Яузе встал и, протягивая руку Черепанову, сделал несколько шагов навстречу. Махнув рукой в сторону дома и как бы оправдываясь, продолжил:

— Там у меня гости веселятся, а я, видите ли, в последнее время что-то быстро уставать начал от шумных компаний.

«Еще бы, — подумал Иван, — это на восьмидесятом-то десятке!». Он отказался от предложенного хозяином ужина — ему хотелось быстрее перейти к разговору о Заборском. Попросив кофе и разрешения закурить, Иван присел в кресло напротив Яузе.

— А я, Иван Сергеевич, недавно бросил это дело, — показывая на пачку сигарет, с сожалением произнес он. — Но вы курите-курите — мне сейчас приятно видеть, как это делают другие. А заодно расскажите мне, голубчик, что там у нас делается в родном Луганске? Это правда, что люди там голодают и нет питьевой воды?

Как бы этого и не хотелось Черепанову, но больше часа ему пришлось отвечать на вопросы Яузе. Только удовлетворив свое любопытство, так сказать, из «первых уст», Роберт Карлович спросил:

— А какого такого Заборского вы упоминали по телефону? Я надеюсь, не нашего генерала?

— Нет, с Василием Матвеевичем все в порядке. Проблемы у его сына — Виталия.

Черепанов вкратце рассказал о том, что произошло с его другом и как он думает ему помочь.

— Одним словом, Роберт Карлович, мне нужен выход на следственное управление СБУ.

Казалось, его просьба не произвела на хозяина никакого впечатления — он как сидел с полузакрытыми глазами, так и продолжал сидеть еще минуты три. Черепанов, понимая, что Яузе молчит не просто так, а прокручивает в уме возможные варианты решения его проблемы, терпеливо ждал его вердикта.

— Значит, сделаем так, — тоном не терпящего возражений человека сказал Яузе. — Вы, Иван Сергеевич, сейчас пойдете спать — места в моем доме всем хватит. А утречком я сведу вас с одним человеком… Он по таким вопросам, как у вас, можно сказать, виртуоз. Только у меня есть одно условие — мое имя при решении этого вопроса в дальнейшем упоминаться не должно. А то еще на старости лет в пособники сепаратистов запишут, у нас это сейчас быстро делается.

С «виртуозом своего дела» Черепанов встретился за завтраком, на который его пригласил хозяин дома, позвонив по внутреннему телефону. Стол был накрыт все в той же летней беседке. К завтраку Яузе вышел в черном костюме, на лацкане которого поблескивал депутатский значок Он был не один.

— Знакомьтесь, Иван Сергеевич, — хозяин дома указал рукой на своего спутника. — Это Олег Игоревич Астахов — выдающийся, должен я вам сказать, адвокат и специалист в области украинской юриспруденции. Вы уж мне, старому человеку, поверьте на слово.

— Мне Роберт Карлович в общих чертах обрисовал ту проблему, которую предстоит нам решить, — сказал Астахов, пожимая Черепанову руку.

— Не нам, а вам, — перебил его Яузе и рассмеялся собственной шутке. — Вы, молодежь, завтракайте без меня. Я вашим разговорам мешать не буду. Да и дела, знаете, дела…

«Хитрый лис, — подумал Иван, провожая взглядом удаляющегося к машине хозяина дома. — Даже при разговоре на «скользкую» тему присутствовать не хочет. Ну, да Бог с ним».

Астахов оказался словоохотливым молодым человеком. С аппетитом поглощая все, что было на столе, он с интересом расспрашивал Черепанова о ситуации в зоне АТО. Уже где-то к десятой минуте их разговора Иван понял, что адвоката больше интересует не конкретная обстановка, сложившаяся в Донбассе, а его отношение к этим событиям. За, казалось, безобидными вопросами Астахова скрывался конкретный интерес к персоне Черепанова. Может ли в зоне АТО развиваться бизнес? А где зарегистрирована его фирма? С какими программами выходит в эфир его телерадиокомпания? Как ему удается свободно перемещаться по всей территории Украины?

«А ты, товарищ Астахов, судя по всему, специалист широкого профиля, — сделал для себя вывод Черепанов, с увлечением рассказывая адвокату о всех сложностях ведения бизнеса в зоне АТО. — Таких, как ты, раньше только в конторе глубокого бурения готовили».

Выпив кофе со сливками, адвокат встал и шагнул на прилегающую к беседке лужайку. Повернувшись к Ивану, он махнул ему рукой, и только когда они отошли от дома на приличное расстояние, заговорил:

— Рокировка следователей в деле вашего друга будет стоить 25 тысяч долларов. Я начну решать ваш вопрос сегодня же. Когда вы сможете передать мне деньги?

Вопрос Астахова застал Ивана врасплох. «Неужели все так просто?» — подумал он, лихорадочно соображая, где найти необходимую сумму. Черепанов не считал себя бедным человеком, но и к «богатым мира сего» себя не относил. Понимая, что деньги нужны срочно, он пытался вспомнить, какая сумма лежит на его личном счету в банке. «Тысяч пять-шесть американских денег должно быть. А где взять остальные?» Засунув руку в карман, он нащупал брелок от своего фольксвагена.

— Деньги будут, где и когда я смогу их вам передать?

— Ну, что вы, Иван Сергеевич, — рассмеялся Астахов. — Кто же в наше время с такой суммой гуляет по городу? Я на ваш телефон сброшу счет в банке, который находится на лазурном берегу очень красивого города. Только вы с этим не затягивайте, пожалуйста. Как говорил дядюшка Форд: «Ничто так не повышает производительность труда, как вовремя выданная зарплата».

Попрощавшись, адвокат направился в сторону площадки, где стояло несколько автомобилей.

— Да, чуть не забыл, — Астахов остановился у фонтана и повернулся в сторону Ивана. — Чтобы вы были уверены, что все прошло по плану и рокировка следователей состоялась, вам об этом по телефону сообщит сам Виталий.

«Любой каприз за ваши деньги», — усмехнулся Иван, но вслух ничего не сказал.

Весь день он потратил на продажу своей машины и бега-нину по банкам. И если с первым делом он справился довольно быстро — перекупщики за предложенную им цену вмиг выкупили его относительно новый фольксваген, то с банковской системой Украины пришлось побороться. Правильно люди говорят: «Деньги в банк отдать легко — забрать трудно». Он догадывался, что это будет непросто, но чтобы настолько… После трех часов изматывающих переговоров с управляющим персоналом банка он понял, что своих денег в ближайшее время ему не видать. «Ну, что ж, придется просить оставшуюся сумму у Яузе», — с этими мыслям уставший Черепанов присел за столик в операционном зале банка.

— Что, брат, воюешь за свои «нажитые непосильным трудом» капиталы? — раздался над его ухом незнакомый голос. Резко повернувшись, Черепанов хотел уже послать подвернувшегося под плохое настроение любопытного «братишку», но, увидев перед собой солидного, одетого в костюм-тройку и дорогую сорочку мужчину, сдержался.

— А хотите, я дам совет, как решить все ваши финансовые проблемы в этом уважаемом учреждении? — мужчина говорил ненавязчиво, и как бы ни к кому конкретно не обращаясь. — Только это будет стоить денег. В вашем случае это будет десять процентов от суммы вклада, который вы получите ровно через час.

«Боже, в какой стране мы живем!?» — подумал Иван, понимая, что другого способа получить свои деньги у него просто нет.

Ближе к вечеру, перечислив на указанный Астаховым счет деньги, Черепанов сел в маршрутку и направился в пригород Киева, где находился особняк Яузе. У него не было другого выхода. В столицу он приехал, что называется, «налегке», а после сегодняшнего дня остался вообще без копейки в кармане. Рассчитавшись со своим «консультантом» в банке, Черепанов по-дожил в бумажник что-то около трехсот долларов. «Дней на пять в Киеве и на билет до Лугани хватит, а там видно будет. Живы будем — не помрем», — вспомнил Черепанов любимую поговорку своего отца. Он с любопытством смотрел в окно маршрутки, пытаясь вспомнить, когда в последний раз пользовался общественным транспортом.

За окном мелькали красивые современные дома с большими приусадебными участками — мода жить за городом коснулась и украинцев. Понятное дело — не всех. Вот за окном мелькнул пожилой мужчина, который усердно нажимал на педали старенького велосипеда, к раме которого была привязана коса. А вот две пожилые женщины, не обращая никакого внимания на проносившиеся мимо машины, пытались перевести через дорогу испуганную корову. Стайка детворы со школьными ранцами за плечами возвращалась из школы. Еще вчера все они жили в селе и в Киев ездили только раз в неделю за продуктами. А сегодня стали частью этого города. Ветер перемен ворвался в их жизнь буквально за считанные годы. Вместо разбитой брусчатки появился чуть ли не немецкий автобан, вместо скрипучих телег — мерседесы и лексусы. Там, где раньше был выгон для коров — вырос шестиметровый забор, за которым спрятался домик бывшего президента, правее — усадьба нынешнего премьера, левее — почти дворец известного в стране борца за социальную справедливость и всеобщее равенство. Так, размышляя о превратностях судьбы, незаметно для себя Черепанов добрался к дому бессменного лидера шахтерского края Яузе.

«Роберт Карлович просил вас зайти, как только вы вернетесь, — передал просьбу хозяина один из его охранников. — Он ждет вас в кабинете». Но перед тем, как идти к своему старому знакомому, Иван решил все-таки принять душ — после сегодняшних приключений в банке и поездки в переполненной маршрутке это было как нельзя кстати.

В кабинет Яузе он вошел с еще мокрыми волосами. Бросив взгляд в его сторону, Роберт Карлович попросил немного подождать — он просматривал какие-то документы, подписывая одни и откладывая на край стола другие. Черепанов с интересом огляделся. В кабинете было много альбомов — большая часть из них была в глянцевых подарочных обложках, и только на одной полке Иван заметил с десяток книг с потрескавшимися корешками и пожелтевшими от времени страницами. Это были издания по технической механике и технологии машиностроения, которые напоминали, что их хозяин был когда-то инженером-конструктором. И, как говорят его сверстники — толковым инженером. А теперь рядом с этими книгами висел портрет Яузе в полный рост, на котором он был изображен со всеми своими регалиями. В глаза Ивану бросились две золотые звезды — одна Героя Украины, другая — Героя Труда.

— Что, Иван Сергеевич, считаешь мои побрякушки? — Яузе подошел и стал за спиной Черепанова. — Да, было время… Вы можете мне не поверить, но самые счастливые годы моей жизни были там — в далеких семидесятых, когда я работал в конструкторском бюро завода. А самой большой наградой для меня был мой завод, первый кирпич в фундамент которого закладывал именно я. Кстати, как он там?

Яузе интересовался судьбой предприятия, но его вопрос прозвучал так, как будто речь шла о живом человеке.

— Плохо, Роберт Карлович, — честно признался Черепанов. — Из России заказы прекратились, а из обещанной Европы и не начинались. Сначала ваши заводчане перешли на четырехдневный график работы, потом на двух, ну, а последние полгода проходная и вовсе стоит закрытая.

Какое-то время Яузе стоял за спиной Ивана, не проронив ни слова. Затем Черепанов услышал шаркающие шаги. Повернувшись, он увидел перед собой старого человека, который, взявшись рукой за левую половину груди, тяжело опустился в кресло.

— Суки безмозглые, просрали страну, — выдавил он из себя. — И эта сволочь, как последняя крыса, спрятался в своей норе и смотрит, как теперь здесь народ кровью харкает.

Достав из внутреннего кармана маленькую таблетку, Роберт Карлович положил ее под язык и закрыл глаза.

— Вам плохо? Может лучше врача пригласить? — предложил Иван, уже пожалев, что рассказал старику о судьбе его завода.

В ответ Яузе качнул головой, откинулся на спинку кресла и, открыв глаза, грустно улыбнулся:

— К сожалению, Иван Сергеевич, старость не сможет вылечить ни один врач. Ну, да хватит об этом, давайте лучше поговорим о вас.

Черепанов удивленно вскинул брови, а Яузе продолжил:

— Мы друг друга знаем давно, и хоть вы на какое-то время выпали из моего поля зрения, я рад видеть вас таким же, как и двадцать лет назад — дерзким, решительным и уверенным в себе человеком. Мне такие люди нужны — пойдете ко мне в помощники?

Иван не ожидал такого продолжения разговора, но своего удивления ничем не выдал. Присев напротив Яузе, спросил:

— Ну, и в чем же я буду вам помогать?

— Вы, Иван Сергеевич, знаете, как меня за глаза называют в парламенте? — видно было, что приступ прошел, и в голосе Роберта Карловича вновь появились властные нотки. — Старый лис. Я не обижаюсь, потому что так оно и есть. Событие только назревает, а я уже об этом знаю. И вот что я вам скажу — война в Донбассе уже закончилась. Эти перестрелки, о которых нам сообщают из телевизора каждый день, не что иное, как пар, который нужно периодически выпускать как с одной стороны конфликта, так и с другой. А как вы хотели? Дать мужикам в руки оружие, посадить их на долгие месяцы в окопы друг напротив друга и думать, что они ни разу не выстрелят? Как бы не так! Законы природы еще никто не смог отменить. Но я отвлекся…

Роберт Карлович встал и, обойдя большой письменный стол, остановился напротив Ивана.

— Хотят они этого или не хотят, но Штаты заставят их провести в Донбассе выборы. И чует мое сердце, это должно произойти в самое ближайшее время. И вот я подумал, Иван Сергеевич, а почему бы мне, как в старые добрые времена, не выставить свою кандидатуру от моего родного округа в Луганске? Думаю, что народ меня еще там не забыл.

Яузе бросил испытывающий взгляд в сторону Ивана, но тот продолжал сидеть с непроницаемым лицом.

— Умные люди только думают о предстоящих выборах, а мудрые — уже начали избирательную кампанию. Короче, Иван Сергеевич, я предлагаю вам, как в старые добрые времена, стать в Луганске моим доверенным. Ситуацию там вы знаете не понаслышке, авторитетом пользуетесь как на одной стороне, так и на другой. Вам и карты в руки. Скажу больше — я уже старый человек, еще го дик-другой и пойду, как у нас говорится, на заслуженный отдых. Но помирать в обозримом будущем я не собираюсь, и мне будет нужен свой человек в Раде. Вот вы и будете таким человеком. Что скажете?

Иван с трудом выдержал взгляд «старого лиса». Предложение было настолько неожиданным, что вначале он даже растерялся. «Ну, что же ты, Ваня? Соглашайся. Ты же сам этого когда-то хотел», — промелькнуло у него в голове. Усмехнувшись своим мыслям, ответил:

— Спасибо, Роберт Карлович, за доверие, но предложение настолько неожиданное, что мне нужно подумать.

Ответ Ивана явно не понравился Яузе — не привык Роберт Карлович, чтобы ему хоть в чем-то отказывали.

— Ну, что же, Иван Сергеевич, я вас услышал, — хозяин кабинета вернулся в свое кресло и снова уткнулся в бумаги, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

Следующий день прошел в ожидании новостей от Виталия. По привычке встав рано, Иван решил немного размяться. Всегда друживший со спортом, он уже и забыл, когда делал это в последний раз. Выйдя на ступеньки дома, он с удовольствием сделал глубокий вдох и побежал в сторону видневшейся невдалеке глади озера.

Помещение, в котором проживал «избранник Донбасса», домом выглядело только со стороны. Спроектированное специалистом, наверняка знакомым с японской архитектурой, здание состояло из нескольких комплексов, плавно переходящих друг в друга. И никаких так горячо любимых в последнее время этажей, колонн и башенок Поэтому тот, кто смотрит на такой дом со стороны — видит только его небольшую часть, в то время как остальные сотни квадратных метров искусно спрятаны от посторонних глаз.

Роберта Карловича Иван заметил еще издалека — тот не спеша плыл к берегу, где его ожидал один из охранников с полотенцем и халатом в руках «Во дед дает», — с завистью подумал Иван и, чтобы не беспокоить старика, свернул на ближайшую тропинку.

Как Иван ни старался об этом не думать, но мысли вновь и вновь возвращались ко вчерашнему разговору с Яузе. Какая-то недосказанность, оставшаяся между ними, не давала ему покоя. Он прекрасно понимал, что «старый лис» его просьбу подумать над предложением работать в одной команде воспринял как отказ. И чем больше Иван об этом думал, тем больше понимал, что, в общем-то, так оно и есть. Он не мог этого объяснить, но события последних двух лет заставили его задуматься над многими раньше казавшимися обыденными и простыми вещами: где твой дом? кого ты хочешь видеть рядом с собой? чем в этой жизни ты хочешь заниматься? «Старею, наверное», — нашел самое простое объяснение всем своим сомнениям Черепанов.

Вернувшись с пробежки и приняв душ, он решил разобрать вещи, которые вчера на авторынке в спешке забирал из машины. «И как это все помещалось в бардачке?» — спросил он сам себя, откладывая в сторону какие-то квитанции, солнцезащитные очки, карту автомобильных дорог, несколько начатых пачек сигарет, записную книжку, шариковые ручки. Среди всего этого «добра» он заметил старую потрепанную тетрадь. Это была реликвия его семьи. Именно эти слова сказал когда-то его отец, передавая ему дневник своего отца и деда Ивана — Павла Трофимовича Черепанова. Иван хорошо помнил, как иногда поздним вечером отец усаживался за стол, бережно перелистывал страницы и начинал читать ему, тогда еще совсем маленькому мальчишке, историю о паровозе, который мог превращаться в самолет, и о двух друзьях — дяде Артеме и дяде Иосифе. Сейчас Иван даже не мог вспомнить, как дневник деда мог оказаться в машине. «Наверное, когда наши уезжали в Харьков, забрал из офиса, а домой так и не донес», — подумал Черепанов, открывая тетрадь.

«12.12.1917 год. Второй день. После того, как делегаты очень бурно провели вчерашний день, страсти немного успокоились. Вопрос был вокруг того, что изначально это был съезд депутатов Донецкого и Криворожского бассейнов. А после прибытия делегатов Всеукраинского съезда из Киева всё смешалось. Договорились о том, что в первой половине дня будут решать вопросы области, а во второй половине — вопросы Украинского съезда. Меньшевики голосовали против. Меньшевики вообще были против всего, что вызывало у товарища Артёма бурю эмоций. Пока единственное, что удалось сделать — это избрать председателем областного Совета Магидова. Он хоть большевик Прошлый был эсером. Фамилию даже вспоминать не буду».

Дневник деда Иван читал несколько раз: в юности, когда получил его от отца, и уже будучи журналистом. Думал даже сделать небольшую передачу — пусть все знают, какой у него был героический дед, с самим Артемом революцию делал. Но сегодня рассказ деда о событиях в Донбассе в далеком семнадцатом прозвучал для Ивана совершенно по-иному. Открыв дневник с первой страницы, он начал читать его еще раз.

Иван со слов родителей знал, как погиб его дед. Версию о случайной гибели Павла Трофимовича Черепанова в их семье никто всерьез не воспринимал. Вот и сейчас, прочитав запись, сделанную дедом за несколько часов до своей гибели, Черепанов надолго задумался. «Кто же виноват в смерти Артема? Троцкий, Сталин, Енукидзе — какая теперь разница? Все они одинаковые. Здесь важно другое — дед хорошо понимал, что его ожидает после того, как он расскажет сыну Артема всю правду о гибели его отца. Знал, но все равно пошел».

От этих мыслей его отвлек телефонный звонок На экране телефона высветился чужой номер, но в трубке раздался хорошо знакомый ему голос Виталия Заборского:

— Иван Сергеевич, это вы? Здравствуйте. Мне сказали, что я могу с вами поговорить, — в этом месте голос друга дрогнул, и он на какое-то время замолчал.

— Да, Виталий, это я. Как у тебя дела? Что нового? — спросил Черепанов, хорошо понимая, что их разговор могут слышать и другие.

— Нового? Да много нового… Вот, например, сегодня я узнал, что у меня будет новый следователь. Это он, кстати, дал мне свой телефон и предложил позвонить вам. Я ожидал, что через пару недель будет суд, а теперь все возвращается на круги своя.

— «На круги своя» — это хорошо. Надеюсь, дружище, скоро увидимся.

Словно почувствовав, что их разговор подходит к концу, Заборский торопливо сказал:

— Иван Сергеевич, у меня будет к вам одна просьба. По телефону это долго рассказывать, — в этом месте Виталий сделал многозначительную паузу. — У меня вчера был адвокат. Пообещал, что все вам передаст. Выслушайте его и, если сможете — помогите.

В трубке послышался мужской голос, который просил Виталия заканчивать разговор, и сразу же раздались короткие гудки. Но это уже было и не важно — все, что нужно, Черепанов услышал. Астахов сдержал слово, и теперь у Виталия есть шанс попасть в список подлежащих обмену.

Астахов… Это он был вчера у Виталия. Но о чем просил его Заборский, и что он должен ему передать? Недолго думая, Черепанов набрал номер адвоката, и в это же время раздался стук в дверь. На пороге стоял Астахов.

— Вот за это меня и ценят клиенты — вы еще только собрались мне позвонить, а я уже здесь, — смеясь, произнес он, явно довольный произведенным эффектом.

В двух словах он рассказал о своей встрече с Виталием:

— Ваш друг держится молодцом. Если бы не ранение, вообще все было бы замечательно. А так еще немного прихрамывает. Хотя я лично считаю, что это ранение и спасло ему жизнь. Вы, наверное, знаете, что в плен он попал без сознания. Ну, а какое удовольствие бить бесчувственное тело? Так, пару раз ткнули штык-ножом, видят, что мясо, и отстали. Короче, я свое дело сделал, дальше списки, обмен — это вы уже без меня. Но тут вот какое дело. Виталий попросил кое-что вам передать.

Астахов достал из внутреннего кармана лист бумаги и протянул его Черепанову. Это был список, состоящий из двенадцати фамилий и имен, некоторые из которых были ему знакомы. Это были имена его коллег — журналистов, работающих в различных изданиях Луганщины. Несколько раз пробежавшись глазами по списку, Черепанов вопросительно посмотрел на адвоката.

— Ваш друг попал в плен к бойцам добровольческого батальона «Смерч». Они не сразу отправили его в госпиталь, какое-то время он провалялся в яме вместе с другими пленными. В основном это жители Донбасса, которые принимали самое активное участие в организации и проведении того самого референдума. Есть среди них и журналисты. Когда Заборско-го увозили в госпиталь, там было двенадцать человек Сколько осталось сейчас — одному Богу известно. Их бьют и пытают каждый день. Особенно достается женщинам, сами понимаете — озверевшие мужики. Но их всех можно спасти. Для этого нужно выйти на Моджахеда, одного из командиров батальона, который занимается у них обменом военнопленных или заложников, не знаю, как правильно. Виталий знает, что вы в последнее время занимаетесь такими вопросами, и он просит вас, если это возможно, помочь этим людям.

— «Если это возможно», — хмыкнул Черепанов. — Он хотя бы представляет, сколько это будет стоить?

— Я уже навел справки, — многозначительно произнес Астахов. — Ни много ни мало, а двести тысяч долларов вынь да полож. И это, заметьте, оптом. Если выкупать по одному, будет гораздо дороже.

Услышав сумму выкупа, Черепанов присвистнул:

— Да они в своем уме? Откуда сейчас у людей такие деньги? Нужно позвонить одному человеку, может быть, с его помощью удастся решить этот вопрос другим способом.

Иван взял в руки телефон, но адвокат остановил его:

— Уж не Святу ли вы собрались звонить? Лучше этого не делать. Я знаю этого человека — он никогда не решает такие вопросы с помощью денег, а по-другому… Боюсь, тогда мы этих бедолаг вообще не увидим.

Удивляясь осведомленности адвоката, Черепанов задумался. «Можно, конечно, пропустить просьбу Виталия мимо ушей, но как потом смотреть ему в глаза? Да и самому тошно будет — знал, а ничего, чтобы помочь людям, не сделал. Но где взять такие деньги?».

— Думаете, где взять деньги? — словно прочитав его мысли, спросил Астахов. — Я могу вам подсказать. Хотите?

Кажется, ничего такого адвокат и не сказал, но Иван почувствовал, как в нем закипает злость: «Помощничек выискался… твою мать. На все руки мастер». Еле сдержавшись, чтобы не нагрубить, Черепанов промолчал и только вопросительно посмотрел на Астахова.

— Вы, Иван Сергеевич, являетесь соучредителем телерадиокомпании «Зенит», — с готовностью произнес адвокат. — И она вещает не где-нибудь, а на востоке Украины. Да, сегодня там идет война, но есть люди, которые уже сейчас думают о том, как Донбассу жить дальше. Само оборудование компании большой ценности не представляет, я надеюсь, вы это понимаете, а вот лицензия Национального совета, пусть даже на право вещания в региональном масштабе, может кое-кого заинтересовать. Тем более что переехав в Харьков, вы так и не смогли запустить работу канала в нужном режиме. Понятно, что в сложившихся экономических условиях на большие деньги рассчитывать не приходится, но на искомую вами сумму, я думаю, выйти можно.

— Где-то похожие речи о завтрашнем дне Донбассе я уже слышал. Причем не так давно и буквально в нескольких метрах отсюда, — усмехнулся Черепанов и вдруг подумал о том, что если бы не Виталий, то можно было бы подумать, что все происходящее — это хорошо спланированная акция по рейдерскому захвату его телерадиокомпании. — А как я буду знать, что деньги попадут в этот батальон и с заложниками все в порядке?

Задавая этот вопрос, Черепанов понял, что просьбу Виталия он все-таки выполнит.

— Об этом вы можете не волноваться, — ответил ему Астахов. — Люди, которые заинтересованы в этой сделке, проследят за этим. Не думаю, что кто-то в этой стране захочет их обмануть. Ну что, Иван Сергеевич, оформляем документы?

Нужно отдать должное адвокату — свое дело он знал хорошо. Уже на следующий день все необходимые формальности были соблюдены, и документы на право передачи доли Черепанова другому лицу подготовлены. Ускорило этот процесс то, что Иван как основатель компании владел контрольным пакетом акций, а значит, решающим голосом в совете директоров. Подписав документы у нотариуса, он сразу же позвонил своей секретарше и попросил ее сообщить новость о смене владельца всем сотрудникам компании, которые находились в это время в Харькове.

Затем он набрал номер Святенко и попытался рассказать ему, как обстоят дела с освобождением Заборского.

— Да, Ваня, я знаю, что вам удалось отсрочить передачу дела Виталия в суд, — перебил его священник — Не волнуйтесь, его фамилия будет включена в список лиц, подлежащих обмену уже в ближайшее время. Хочется надеяться, что через месяц-полтора вы его сможете встретить живым и здоровым у себя в Луганске. Будете нужны — найду.

В трубке раздались короткие гудки. «Ну, и ладно», — подумал Иван, собиравшийся все-таки в общих чертах рассказать Святу об освобождении своих земляков из плена Моджахеда.

Но на этом «неделя сюрпризов», как ее назвал для себя Черепанов, не закончилась. Из Луганска позвонил Федорович — сторож, который присматривал за зданием его бывшей телерадиокомпании. Вчера вечером приезжали вооруженные люди с нашивками армии ЛНР, обыскали все здание, интересовались, куда подевалась аппаратура и где может находиться в настоящее время гражданин Черепанов.

— Говорят, Сергеич, что ты сотрудничаешь с СБУ и работаешь на ихнюю разведку, — докладывал сторож — Я этих мудозвонов послал куда подальше, а они мне такой фингал поставили, что вторые сутки домой не хожу — ночую у кума.

Иван представил себе добродушную физиономию Федоровича с синяком под глазом и улыбнулся. Хотя чему тут улыбаться? Эти ребята просто так его разыскивать не будут. Значит, новым властям что-то от него нужно. Но что? Хорошо, если деньги — их у него уже нет, и это легко проверить. А если что-то другое?

«Хватит гадать, — сделал для себя вывод Иван. — Нужно и этот вопрос закрыть раз и навсегда».

Перед отъездом Черепанов решил попрощаться с хозяином, но Роберта Карловича дома не оказалось, чему Иван только обрадовался — не нужно будет фальшиво улыбаться и клясться в вечной дружбе и преданности. Уже через пару часов он сидел в микроавтобусе «Киев — Луганск» и вместе с другими пассажирами живо обсуждал наболевшую тему — успеют или не успеют они к утру добраться до украинского блокпоста, чтобы занять очередь из желающих попасть на территорию непризнанной республики. Незаметно для себя Иван задремал. Проснулся он, уже когда Киев остался далеко позади, а ночные сумерки надежно укрыли от посторонних глаз поля и лесочки, вольготно раскинувшиеся в украинской степи.

Ивану повезло с попутчиками — все они ехали в Луганск, а это значит, что дремать можно было до самой конечной оста-новки — заезды в Харьков и Полтаву не предвиделись. Вместе с Иваном в салоне минивэна было восемь человек: трое молодых ребят в форме ВСУ, которые возвращались из отпуска; худенький парень с девушкой, спешившие на похороны родственника; пожилой мужчина, оформлявший в столице пенсию, и молодая женщина с двумя огромными сумками, доверху набитыми продуктами, бытовой химией и еще всякой мелочью.

Еще на автовокзале водитель микроавтобуса, с трудом заталкивая эти сумки в салон, высказал пассажирке сомнения в том, что ее с таким грузом пропустят в зону АТО:

— Вы что, женщина, не знаете правил? На человека не больше пятидесяти килограмм разрешают провозить, а у вас здесь все сто будут. Заберут или заставят выбросить на обочину. Не жалко?

— Не выбросят, — самоуверенным тоном заявила женщина. — Я это все таким же, как они, и везу. Меня там ребята должны встретить.

Что-то знакомое показалось Ивану в этой женщине. Наверняка он с ней где-то встречался. Так и не вспомнив, он забыл о своей попутчице, увлеченный разговорами с другими пассажирами. Глубокой ночью, когда под тихий шорох колес все задремали, Черепанов слышал, как она с кем-то разговаривала по телефону.

— Да нет же, это точно он. Я его и раньше по телевизору видела. Это наш местный олигарх.

Тогда Иван не обратил внимания на эти слова. А зря…

Они уже подъезжали к первому блокпосту украинской армии, когда водитель автобуса резко затормозил и выматерился так, что пенсионер, все это время тихо дремавший в своем углу, дернулся и свалился с сидения. Дорогу им перекрыл большой черный джип, из которого выскочило четверо автоматчиков в балаклавах. Двое из них ворвались в салон микроавтобуса и, не обращая внимания на других пассажиров, сразу бросились к Черепанову. Их действия были доведены до автоматизма — один из неизвестных навел ствол автомата на пассажиров, другой, ударив прикладом в лицо и разбив нос Ивану, попытался надеть на него наручники. В этот раз инстинкт самосохранения журналиста, который в последнее время часто выручал Черепанова, уступил место умениям и навыкам капитана воздушно-десантных войск Где-то в глубине подсознания мелькнула фраза из учебно-тренировочного фильма, который он десятки раз смотрел в военном училище: «каждый прием завершай ударом», — его тело на доли секунд расслабилось, а потом…

Сначала из салона автобуса с переломанной в локтевом суставе рукой вывалился сам владелец наручников, затем вылетел его автомат, но уже без рожка с патронами. Метнув рожок в лицо второму нападающему, Черепанов подсечкой сбил его с ног и, оседлав сзади, привычно обхватил левой рукой подбородок противника, а правую положил ему на затылок Скорее всего, он бы завершил этот прием «ударом» и скрутил бы шею нападавшему, но вмешались трое солдатиков-от-пускников. Они как по команде навалились сзади на Черепанова и прижали его к грязному полу автобуса. Последнее, что он запомнил, так это мелькнувший перед глазами тяжелый армейский ботинок, который стремительно приближался к его лицу.

Иван с детства не любил соленого. Для него лучше, чтобы был «недосол», чем «пересол». Вкус соли… Вот что почувствовал Черепанов, когда с каждым ударом сердца к нему стало возвращаться сознание. Его рот был наполнен кровью, но выплюнуть ее он не мог из-за скотча, который был плотно прилеплен к разбитым губам. С трудом открыв глаза, Иван ничего не увидел — на его голову был натянут обычный, пропахший прелой картошкой и пылью мешок, из-за чего весь мир казался ему в сером тумане. Попытавшись пошевелиться, Черепанов не смог этого сделать — его руки и ноги были туго прихвачены к металлическому стулу, на котором он сидел.

— Парни, кажись, этот лось пришел в себя, — звонкий голос прозвучал где-то совсем рядом.

— Ты с ним, Павло, поаккуратней. Помнишь, что он сделал с нашими в автобусе?

Говоривший подошел к пленнику совсем близко — Черепанов почувствовал запах водки и дешевых сигарет.

— Ну что, Иван Сергеевич, оклемался?

Иван не ответил, пытаясь на слух определить, сколько человек находится рядом с ним. Разговаривали между собой двое, но слабые шорохи, доносившиеся с разных сторон, говорили о том, что в помещении находится еще два-три человека. Черепанов не сомневался в том, что его держат в какой-то большой комнате. Во-первых, при разговоре было слышно небольшое эхо, а во-вторых, по его телу то и дело пробегали легкие струйки воздуха, которые бывают только от сквозняков в закрытых помещениях. Иван не знал, зачем ему нужны все эти мелочи, но мозг бывшего капитана ВДВ работал как бы в автономном режиме, фиксируя каждую мелочь и реагируя даже на малейшее дуновение воздуха.

— Вижу, что оклемались, — говоривший снял с его головы мешок и Черепанов смог оглядеться.

Все правильно — заброшенный цех промзоны, которых в промышленных регионах Украины тысячи. Черный джип стоит чуть левее. В нем два бойца в камуфляже и еще один человек в гражданском. Из-за тонированных стекол можно различить только контуры фигур. Еще двое рядом с ним. Их лица спрятаны под балаклавами, в прорезь которых на Ивана смотрят колючие цепкие глаза. Так смотрят волки перед тем, как перекусить горло своей жертве.

Один из них сорвал с губ Ивана скотч и сразу же сделал шаг назад. «Боитесь, гады», — подумал Черепанов, внимательно контролируя все передвижения вокруг себя. Заговорил боец, стоявший перед ним:

— Иван Сергеевич, мы пригласили вас в гости, чтобы обсудить с вами вопросы гуманитарной помощи, которую, по нашим сведениям, вы готовы оказать украинской армии, в общем, и нашему батальону, в частности. Или мы ошибаемся?

Черепанов сплюнул сгусток крови и посмотрел на своего собеседника. Определить, к какому батальону он относится, было невозможно — ни одной нашивки на камуфляже не было. Но на внешней стороне его кисти Иван заметил татуировку — два перекрещенных меча над раскинувшим крылья филином. Знающему человеку этот символ говорил о многом. «Земляки встречают, значит, дома», — подумал Черепанов, а вслух сказал:

— Судя по методам получения гуманитарной помощи, вы к Красному Кресту или к гуманитарной миссии ООН никакого отношения не имеете. Или я ошибаюсь?

— Да уж куда нам до Красного Креста, — с готовностью ответил его собеседник — Мы если и имеем какое отношение к кресту, так это к деревянному. И то, чтобы мы его тебе на могилке поставили — так это заслужить еще надо. Да и отдельная могилка имеет особую цену в нашем перечне услуг.

Довольный своей шуткой, он рассмеялся. В пустом помещении его смех разнесся гулким эхом, вспугнув сидящих под крышей голубей.

— Слышишь, Учитель, теряем время, — раздался со стороны джипа голос одного из бойцов.

— Значит так, Иван Сергеевич, — сразу перешел к делу его визави. — Нам известно, что в свое время ты тесно сотрудничал с местным боссом регионалов Ефремом. Приглашал к себе в студию, брал у него интервью, рассказывал всем, какой он хороший. А в мае четырнадцатого твоя телерадиокомпания громче всех кричала о референдуме. Но самое странное происходит последние полгода — кроме Луганска, твою физиономию засекли и в Донецке, и под Макеевкой. Как такое может быть? Ты, наверное, там свой человек? Иван Сергеевич, лучше будет, если ты нам все расскажешь сам.

Как ни странно, но, услышав высказанные в его адрес обвинения в сотрудничестве с сепаратистами, Черепанов немного успокоился. «Может быть, это все-таки служба безопасности Украины?» — подумал он.

— Я не знаю, кто вы, но давайте сделаем так, — Иван старался говорить как можно убедительней. — Я сейчас продиктую вам номер телефона, вы позвоните и вам объяснят, что я делал в Донецке и чем занимаюсь в последнее время в Луганске.

Неизвестный, которого его друзья называли Учителем, посмотрел на Ивана так, как обычно смотрят учителя на нерадивых и глупых учеников.

— Ну, что же, ты сам попросил позвонить. Это мы запросто. Да, Павло?

Он со смехом повернулся к одному из своих напарников, который постоянно находился за спиной пленника. Черепанов попытался повернуть голову, чтобы рассмотреть невидимого ему Павла, но в это время услышал какой-то знакомый звук — кто-то быстро крутил ручку ручной кофемолки. «Так это же…», — Иван догадался, что может издавать такой звук, но в это время острая боль пронзила все его тело. Возникнув где-то внизу, она огненным шаром поднялась к груди, мертвой хваткой сжала сердце и рванула еще выше, разорвав его мозг на тысячи маленьких и ярких кусочков.

Черепанов не знал, сколько времени он был без сознания, но, наверное, недолго. Открыв глаза, он увидел перед собой ухмыляющееся лицо Учителя:

— Мы, Иван Сергеевич, позвонили, но нам никто не ответил. Может, ты хочешь еще папе с мамой позвонить? Так это мы мигом. Да, Паша?

По всему было видно, что этим двоим такое общение с пленником доставляет особое наслаждение. Опустив глаза вниз, Черепанов увидел, что к ножкам металлического стула, на котором он сидел, подведены провода полевого армейского телефона, которые применялись в армии еще в шестидесятых годах. Стоит покрутить ручку маленького генератора на одном конце, а именно этот звук и слышал Черепанов, как выработанный переменный ток устремляется по проводам, чтобы найти выход полученной энергии. Иван где-то читал, что подобные приемы пыток применяли американцы во время войны во Вьетнаме.

«Теперь понятно, что это не эсбэушники, — начал прокручивать ситуацию Черепанов, немного отойдя от удара электрическим током. — Те, конечно, тоже не святые, но до такого еще не опустились». Все, что происходило в дальнейшем, только подтвердило его вывод. Учитель еще раз предложил ему написать явку с повинной в СБУ. Не получив от Ивана согласия, он натянул ему на голову полиэтиленовый мешок и затянул его у самого горла. Странно, но в тот момент, когда дышать уже было нечем, и сознание почти покинуло его затуманенный мозг, Иван подумал: а вот что лучше, удар током или пакет на голову? Словно прочитав его мысли, «телефонист» Паша, дождавшись, когда Черепанов сделает пару судорожных вдохов, крутанул ручку генератора.

Когда Иван в очередной раз пришел в себя, то почувствовал, что его руки и ноги свободны, а он сам сидит за столом, на котором разложены чистые листы бумаги и ручка. Напротив него сидел парень в гражданской одежде. «Скорее всего, тот, из джипа», — усилием воли Черепанов пытался сфокусировать свой взгляд на лице нового знакомого. Перед глазами все плыло, сердце бешено колотилось, а во рту вместо языка, который он прикусил во время одного из ударов током, он ощущал окровавленный кусок мяса. Перед глазами появился пластиковый стакан с водой, и где-то вдалеке раздался голос:

— Иван Сергеевич, вы же уже не мальчик, вам такие нагрузки противопоказаны. Еще час-полтора занятий с нашим Учителем, и сердце не выдержит. Я вообще удивляюсь, что вы еще дышите. Вот, выпейте водички.

Черепанов почувствовал, как его губ коснулся край стакана, и живительная влага наполнила рот. Ему сразу же стало легче дышать, в висках затихла пульсирующая боль, а сжавшееся комком сердце замерло где-то глубоко внутри него. Еще никогда Черепанов так остро не ощущал каждую клеточку, каждый сантиметр своего тела. С трудом подняв голову, он взглянул на собеседника.

Сидевшему по другую сторону стола парню было лет тридцать-тридцать пять. Гладко выбритый, в бежевой сорочке и модном узеньком галстуке он производил впечатление успешного менеджера какой-нибудь престижной компании. Дополняли это впечатление запах хорошей туалетной воды и очки в тонкой оправе. В длинных ухоженных пальцах парень крутил золотую зажигалку, то и дело закрывая и открывая крышку, которая при этом издавала характерный зипповский щелчок

— Не пора ли нам, Иван Сергеевич, перейти к делу? — парень наклонился и придвинул к Черепанову ручку и бумагу. — Вот вам бумага, пишите. Бог с ней, с этой явкой с повинной, разве это главное? Мы знаем, что на ваше имя зарегистрирован автомобиль, а вы себе даже представить не можете, как украинская армия нуждается в хорошей технике. Кроме того, вы являетесь основным владельцем телерадиокомпании «Зенит». При этом стоимость вашей доли в ней составляет почти полмиллиона долларов. Сегодня все, даже пенсионеры, помогают нашим доблестным защитникам, а вы все как-то в стороне. Не хорошо это, Иван Сергеевич, не патриотично. Не хотите Родину защищать? Понимаем, возраст. Но давайте мы на ваши деньги купим самолет или, к примеру, танк построим. И большими буквами на броне напишем, что, мол, так и так, доблестным защитникам Отечества от Черепанова.

Иван попытался возразить, но его собеседник не дал ему этого сделать. Выставив перед собой руку, он сказал:

— И не спорьте со мной, уважаемый Иван Сергеевич. Поверьте, я потратил достаточно много времени, чтобы собрать на вас полное досье. Только вот встретиться нам постоянно что-то мешало. Ну, а сегодня просто удача, что наши дороги пересеклись. Вот вам паспортные данные одного человечка, которому вы сейчас и отпишите свое имущество. Договорились, Иван Сергеевич?

Сначала Черепанов хотел дотянуться до этого умника и просто сломать ему шею, но потом решил, что перед этим ручкой выколет ему оба глаза и вырвет язык Видно, парень что-то такое заметил в его глазах — он с опаской отодвинулся от стола и посмотрел в сторону своих друзей, которые стояли рядом и были начеку. Взяв себя в руки, Иван, с трудом ворочая опухшим языком, произнес:

— Не получится у нас с танком и самолетом. У меня машины нет уже дня два — продал я ее, да и у телекомпании со вчерашнего дня новый хозяин — Яузе Роберт Карлович. Надеюсь, это имя вам хорошо знакомо. Обратитесь к нему. Может быть, он захочет что-нибудь построить с вашей помощью?

После этих слов парень на секунду задумался, а потом кивнул одному из своих напарников, и тот быстро скрылся в джипе. «Проверять будут, — подумал Иван. — Убедятся в том, что счета его пусты, а дальше что? Такой свидетель им ни к чему». Еще десять минут назад Черепанов мог рассчитывать на то, чтобы выйти из этой передряги живым, но появление перед ним молодого «бизнесмена» без балаклавы заставило его в этом усомниться. Если бы они собирались его оставлять в живых, то этот паренек не стал бы светить перед ним своей физиономией. Атак… Самое странное заключалось в том, что, придя к такому выводу, Черепанов успокоился, и его мозг начал лихорадочно прокручивать варианты выхода из сложившейся ситуации.

«Когда на руках карты дрянь, то нужно блефовать. Если я все свое имущество продал, то где тогда деньги? Об этом они меня спросят в первую очередь. Не буду же я им рассказывать про друга, который в плену, о взяточниках в прокуратуре. Нет, здесь нужно дать им понять, что у меня на руках есть козырь. А козырем в этой игре станет Моджахед».

Приняв решение, Иван успокоился и с любопытством стал наблюдать за происходящим вокруг него. Не дождавшись быстрого ответа, его молодой собеседник достал из кармана до неприличия большой телефон и, привычно обхватив его длинными пальцами, застучал по клавиатуре. Так продолжалось несколько минут. После очередной порции информации, которую парень прочитал на мониторе, он озадаченно посмотрел на Ивана и быстрым шагом направился к джипу. «Пошел советоваться. А мне казалось, что за главного здесь именно он. Интересно, что он там вычитал?» В голове Черепанова вопросы проносились один за другим, но все они оставались без ответа. Когда из джипа показались его новые «друзья», он внутренне собрался — от того, какой вопрос ему сейчас зададут, зависела его жизнь.

— Иван Сергеевич, мы проверили ваши слова, и если судить по документам и счетам в банках, то вы нищий человек, — парень с любопытством, словно видел его в первый раз, посмотрел на Ивана. — Но тогда возникает закономерный вопрос — где деньги? При вас мы их не обнаружили, может быть, поделитесь секретом, где они?

Рассказ Черепанова о сделке с Моджахедом занял у него пару минут. И только в самом конце, как бы вскользь, он произнес ключевую для себя фразу:

— Все деньги ушли к Моджахеду. Теперь его ход. Он должен сообщить о месте и времени передачи заложников.

Черепанов не врал, ведь, получив деньги, Моджахед рано или поздно освободит пленных. Но Иван не назвал, кому должен сообщить Моджахед о подробностях обмена. Пусть думают, что ему. На этой маленькой детали и была построена схема, которая могла стоить ему жизни.

По всему было видно, что выплывшая вдруг фигура одного из командиров батальона «Смерч» не входила в планы бойцов, служивших в другом подразделении. Уже в самом начале своего рассказа Черепанов видел, как нахмурился Учитель, только услышав позывной «Моджахед», а стильный парнишка нервно поправил узел на своем галстуке и потянулся за сигаретами. «Я свой козырь предъявил, теперь ход за вами», — подумал Иван, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

Так и не докурив сигарету, парень встал и вновь направился в сторону джипа. Явно чем-то расстроенный Учитель направился за ним. «Неужели сработало?» — чтобы не спугнуть удачу, Иван боялся об этом даже думать. Он переключил свое внимание на еще совсем юного парнишку, которого Учитель называл Пашей, а Черепанов окрестил «телефонистом». Самое интересное было в том, что на протяжении всего разговора этот умелец так и не выпустил из рук своей «игрушки» — генератора тока полевого телефона. Всем своим видом он демонстрировал готовность крутануть ручку этого устройства в любой момент. «Надо, Паша, тебя хорошенько запомнить, — внимательно посмотрев на паренька, подумал Иван, — Если таких, как ты, вовремя не остановить — большая беда будет».

Вскоре дверца джипа отворилась, и высунувшийся из салона автомобиля Учитель крикнул своему помощнику:

— Слышь, Павло! Отведи этого за угол, пусть отольет, а потом засунь его к остальным. А ты иди, помоги.

Последние слова он бросил еще одному бойцу, который сразу же двинулся в их сторону.

Во дворе уже вовсю светило солнце. Судя по звукам моторов, доносившимся из-за забора, промзона, куда привезли пленника, находилась где-то недалеко от дороги. Черепанов на глаз прикинул расстояние до забора, но его высота и протянутая по краю «колючка» остановили его от безрассудного шага. Конвоиры вывели Черепанова на улицу, но сами к нему близко не приближались. Сняв автомат с предохранителя, «телефонист» направил ствол в сторону пленника и не спускал с него глаз, даже когда Иван за углом делал свое дело. Затем второй охранник, заведя его руки за спину, защелкнул на них наручники. Заклеив скотчем рот и натянув ему на голову все тот же мешок из-под картошки, они повели Черепанова в самый конец какого-то длинного коридора, где открыли скрипучую, судя по звукам — металлическую, дверь и втолкнули пленника в какое-то помещение. По инерции сделав несколько шагов, Иван споткнулся обо что-то мягкое и плашмя упал вперед, больно ударившись головой о бетонную стену.

Судя по всему, в этом каменном «мешке» он был не один. Его ноги упирались в чье-то не подававшее признаков жизни тело, а где-то совсем рядом раздавалось прерывистое дыхание. Поджав под себя ноги, Черепанов попытался сесть. Ему это удалось с третьей попытки. Но как он ни старался сбросить с головы мешок — эта вонючая тряпка к нему словно приросла. Покрутив еще какое-то время головой и поняв всю безнадежность своей затеи, Черепанов попытался сесть поудобней. Помня, где лежит тело и откуда несколько минут назад доносилось дыхание, он стал двигаться в противоположную сторону, пока не уперся в стену. Вытянув ноги, он прислонился спиной к ее холодной поверхности и с наслаждением закрыл глаза. По-видимому, он заснул. Во всяком случае, ему приснился сон, как из глубокого колодца он поднимает полное ведро прозрачной холодной воды и наклоняется над ним, чтобы сделать долгожданный глоток Но в этот момент его кто-то зовет. Голос доносится откуда-то из-под земли. Черепанов, так и не сделав ни одного глотка, с сожалением отставляет в сторону ведро и заглядывает в манящую темноту колодца.

С ощущением жажды Иван проснулся. Заклеенный скотчем рот не позволял ему даже распухшим языком прикоснуться к разбитым губам. И в это время он услышал еле уловимый шепот. Голос раздавался от противоположной стены, где, по расчетам Черепанова, должен был находиться еще один пленник

— Эй! Ты меня слышишь? — судя по всему, незнакомец шептал из последних сил.

Все, что смог Иван, так это только замычать в ответ. Из темноты долго ничего не было слышно, а затем еще тише, чем в первый раз, донеслось:

— Меня зовут Андрей… Кажется, я умираю. Там возле двери — Ольга. Может, еще жива? Вторые сутки не двигается и даже не стонет. Я ей ничем помочь не могу — у меня перебиты и ноги, и руки. Я не знаю, кто ты, но если выберешься отсюда, передай — Андрей из Авдеевки и Ольга из Новогродовки.

Иван замычал в ответ и попытался добраться до двери, чтобы хоть чем-то помочь несчастной. Скованными за спиной руками он нащупал тело женщины — оно было еще теплое, но пульс уже не прослушивался. Тогда Иван стал двигаться в ту сторону, откуда доносился шепот. Вскоре его колени ткнулись в тело Андрея. От прикосновения тот застонал, и Черепанов понял, что до него лучше не дотрагиваться. Он наклонился над мужчиной и через скотч попытался спросить, чем он может ему помочь, но смог выдавить из себя только нечленораздельные звуки. Наклонившись над Андреем, он долго прислушивался к его дыханию, надеясь услышать хотя бы шепот мужчины, но тот не издавал ни звука. Вернувшись на свое место, Черепанов устало закрыл глаза.

Он не знал, сколько прошло времени, но пришел в себя оттого, что кто-то сильным рывком оторвал его от пола и вытолкнул в коридор. Через грубую ткань мешковины пробивался желтый свет электрических лампочек, и Черепанов понял, что наступила ночь. Опять длинный коридор, похоже, опять заброшенный цех, но, к удивлению Ивана, его вывели на улицу.

Черепанов никогда не думал, что обычный одетый на голову и не снимаемый в течение суток мешок может быть изощренным орудием пыток. Он кожей чувствовал ночную прохладу летней ночи, но вдохнуть полной грудью не мог. Грязь и пыль, которой была пропитана мешковина, обволакивала его лицо плотной маской. Он мог не открывать веки — от этого резь в глазах становилась меньше, но не дышать он не мог. Черепанов в очередной раз закашлялся и сразу же получил удар прикладом между лопаток Судя по тихо работающему двигателю, его подвели к автомобилю.

— Поднимай копыта, урод! — голоса конвоиров были незнакомы, но отношение к пленному не изменилось. Подхватив под руки, они затолкали Ивана в машину. Судя по высоте приступки, это была обычная «Газель». Бросив его на пол и уткнув лицом в пол, оба конвоира расположились на сидениях, поставив ноги в тяжелых ботинках на голову и спину Ивана.

— Еще ехать куда-то надо, — недовольно сказал один из бойцов. — Пристрелили бы здесь, и дело с концами. Места в отстойнике еще на всех хватит.

Выехав из промзоны, «Газель» какое-то время ехала по грунтовой дороге, а потом под ее колесами зашуршало асфальтовое покрытие. Черепанов понимал, что эта дорога может быть для него в один конец, но привычка фиксировать все детали сработала и здесь. Еще вчера, в первые часы своего ареста, он лихорадочно пытался сообразить, где может находиться эта промзона. Восстановив в памяти маршрут движения пассажирского автобуса и время нападения на него, Иван пришел к выводу, что он находится где-то между Сватово и Старобельском.

«Да какая теперь разница», — спокойно рассуждал Черепанов, вдыхая пыль ненавистного мешка. Смерти он не боялся. И не потому, что был таким смелым. Просто в его жизни было столько случаев, когда приходилось с этой жизнью прощаться, что всех и не припомнишь. «Если все время бояться, то как жить?» — часто вспоминал он слова прапорщика Ги-байдулина, сказанные ему, тогда еще молоденькому лейтенанту, в одном из ущелий под Кандагаром. Поэтому решение для себя Иван принял простое — если сегодня и пришла ему пора умереть, то нужно умереть достойно. «Пусть только выведут из машины, — начал он в уме прикидывать план своих действий. — Их двое, плюс водитель. Ничего… Может убить не убью, но эти уроды запомнят меня на всю оставшуюся жизнь». Все, что произошло дальше, нарушило все его планы. Один из конвоиров наклонился и расстегнул на его запястьях наручники. Водитель газели притормозил, и Черепанова, как мешок с картошкой, выбросили из салона.

Он пришел в себя из-за холода. Лето летом, но утренняя роса, покрывшая его неподвижное тело, привела Черепанова в чувство. Первое, что он сделал, это содрал с себя вонючий мешок и вздохнул полной грудью. Раскинув по сторонам руки, он наслаждался чистым воздухом и звенящей тишиной, которая опустилась на него вместе с утренним туманом, укутала в зыбкие, еле слышимые звуки пения птиц, шума листвы на деревьях и ветра где-то высоко-высоко в небе.

Неизвестно, сколько бы он так еще пролежал, но шум двигателя на дороге окончательно заставил его прийти в себя. Сначала Иван сел, потом попытался встать. Ему удалось это сделать только со второй попытки — голова кружилась, а левая ключица реагировала на малейшее движение острой болью. «Идти могу — уже хорошо», — приободрил он себя и стал выбираться на дорогу, но, представив себе, как выглядит после почти двух суток с мешком на голове, поубавил свою прыть и решил не высовываться, тем более что рассвет только набирал свою силу, и на шоссе было пустынно. Вскоре он услышал шум моторов — из-за ближайшего поворота показалась колонна военных грузовиков. Проводив их взглядом из своего укрытия, Черепанов сразу определил, что движется она в сторону боевых действий — рессоры машин прогибались под тяжестью перевозимого груза, брезент, которым он был укрыт, еще не покрылся пылью проселочных дорог, и самое главное — мелькавшие в кабине лица солдат были сосредоточенные, но веселые. С таким настроением с войны не едут. «Значит, восток там», — проследив взглядом за удаляющейся колонной, сделал вывод Иван. И почти сразу же с той стороны послышался характерный звук двигателя мотоцикла. Старенький «Урал» с коляской протарахтел мимо Черепанова, увозя и своих пассажиров — двух мужиков с рыболовными снастями. «А эти едут на Краснооскольское водохранилище. И, скорее всего, они из Сватово», — сам заядлый рыбак, Черепанов хорошо знал, что «сватовские» предпочитают отдыхать на Осколе, который был к ним ближе, чем Донец. Чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, Иван двинулся в сторону города проселочными дорогами.

В Сватово он знал только одного человека — Зину Румянцеву, которая работала в районном центре занятости и была внештатным корреспондентом его, теперь уже бывшей, телерадиокомпании. Вот к ней он и направился, моля Бога, чтобы девушка оказалась на месте. На этот раз ему повезло.

— Ой, что с вами, Иван Сергеевич? Почему не позвонили заранее? Вы к нам надолго? А где ваш автомобиль? Как там Виталька Заборский? А вы на чьей стороне? Правда, что от аэропорта ничего не осталось? Чаю хотите?

Этот шквал вопросов Зиночка произнесла на одном дыхании. Черепанов, хорошо зная эту манеру разговора своего внештатного корреспондента, ответил ей односложно:

— Да.

Уже через пару минут он сидел в уютном кабинете Зины, пил чай и ел бутерброды с колбасой и сыром. Удовлетворив любопытство девушки обтекаемыми фразами о непредвиденной ситуации и получив взамен необходимую на билет сумму денег, уже через час Черепанов был на автовокзале города.

Он еще не знал, что делать с навалившимися на него проблемами, но понимал, что в одиночку ему с ними не справиться. В родном городе его считают «укропом» и очень хотят его видеть, на этой стороне — он отъявленный сепаратист, которого оставили в покое только на время. Ни денег, ни документов… Черепанов тяжело вздохнул и занял очередь в билетную кассу, решив для себя, что нужно возвращаться в Киев. Там Святенко со своими волонтерами, Роберт Карлович, в конце концов.

Позади него стояла молодая женщина, крепко державшая за руку мальчишку лет пяти-шести. По всему было видно, что стояние в очереди малышу порядком надоело. Он крутился вокруг мамы, как юла, при этом его рот не закрывался ни на минуту — вопросы «почему» и «как» следовали один за другим. Когда прозвучал очередной вопрос мальчишки, Черепанов прислушался к их диалогу.

— Мама, а почему солнышко просыпается всегда в одной стороне?

— Потому что оно там живет, там его дом.

— А тогда почему оно ложится спать в другой стороне? Заблудилось?

— Мужчина, вы билет брать будете? — усиленный динамиком голос кассирши заставил Черепанова вздрогнуть. Он оглянулся вокруг, словно не понимая, как он здесь оказался, и, нагнувшись к окошку кассы, сказал

— Да. Мне, пожалуйста, один билет… Домой…

7 мая 2016 года