— Господа офицеры желают откушать? — услужливый официант явно славянской внешности, с идеальным пробором посередине, облаченный в белоснежную рубашку, жилетку и длинный фартук, подобострастно наклонившись, подал гостям меню. Каждому — по экземпляру.

— Здесь отличная кухня, мне не однажды приходилось об этом слышать от знакомых, — заметил офицер в жандармском мундире, кивнув человеку в фартуке, после чего тот отошел на пару шагов назад, чтобы не выказывать излишнюю навязчивость, но успеть прислужить при первом взгляде из-за стола.

— Согласен с вами, господин полковник, поэтому я озаботился заказом столика именно здесь. Должен сказать, что это было непросто, пришлось задействовать агентуру!

Все три офицера, собравшиеся отужинать в новом модном бухарестском заведении «Пётр Лещенко», что недавно открылось на улице Calea Victoriei, 2, дружно рассмеялись.

— Теперь я понимаю смысл вашей работы, Виорел! — обратился жандарм к полковнику генштаба Кроитору. — Всегда завидовал штабистам — никто не знает, чем вы там занимаетесь, но дивиденды налицо!

Полковник жандармерии Константин Букур имел в определенных кругах имидж сибарита — любил пропустить чарку-другую под хорошую закуску, не брезговал интеллектуальными карточными играми в избранном обществе и славился своим щегольским внешним видом. Мундиры Букур шил каждые полгода и всегда имел пару новых в запасе. Закоренелый холостяк, полковник доверял заботы о себе только пожилой горничной, работавшей у него уже двенадцатый год. При первых же признаках изношенности лацкана кителя ей следовало заменить его на новый из резерва. Сегодня полковник Букур наслаждался своим внешним видом — горничная доложила ему при выходе, что он надел новый китель.

— Дамы и господа! — разнеслось по залу, и гости почти одновременно повернули головы в сторону занавеса.

Полный, уже начавший лысеть конферансье в бабочке и фраке вышел на небольшую, но хорошо освещенную электрическими лампами сцену заведения. Толстяк картинно поправил тяжелый бордовый занавес, скрывавший от зрителей сцену, и продолжил под одобрительные возгласы посетителей ресторана, в котором не было ни единого свободного места:

— Не имею больше права томить вас ожиданием! — продолжил конферансье, и при этом некоторые дамы, восседавшие лицом к сцене, поспешили опустить в пепельницы свои длинные мундштуки с тонкими сигаретами, приготовившись аплодировать. — Рига и Лондон уже насладились мастерством наших артистов! С них, пожалуй, достаточно! Европа, оставь и нам каплю этого удовольствия!

Самые нетерпеливые из дам начали редко аплодировать, как тут их инициативу подхватили все присутствующие, в том числе и три офицера за столиком возле самой сцены. Последние слова конферансье потонули в громких аплодисментах, достойных скорее театрального зала, а не ресторанного интерьера:

— Дамы и господа! На сцене нашего заведения сегодня и каждый вечер… — конферансье сделал профессиональную паузу, — Пётр Лещенко и его трио!

Занавес беззвучно раздвинулся, и публика восторженно встретила первые аккорды в исполнении музыкантов и солиста в шляпе.

Второй куплет сопровождался хлопками всего зала. Улыбались все — и бухарестские пижоны, и их манерные спутницы, и суровые военные. Не все понимали русский язык дословно, но жизнерадостный ритм, яркая, обаятельная улыбка Петра Лещенко и профессиональная работа музыкантов сделали своё дело — публика была в восторге.

— Этот Лещенко — преинтересный тип, — обратился к друзьям третий офицер из сидевших за этим столом. — Вы знаете, что он русский, Виорел?

— У генштаба нет тем, которыми мы бы не владели, — полковник Кроитору, он же Алексей Тамарин, подозвал жестом официанта, вынужденного отойти к стене, чтобы не закрывать собой артистов. — Мне перепелов, гарнир на ваш вкус и холодной водки.

Приняв заказ у двух других спутников Тамарина в заведении, официант изрёк: «Сей момент» и растворился в облаках табачного дыма.

— Человек интересной судьбы и, безусловно, талантливый. — продолжил беседу Тамарин.

— Удивителен успех, который он получил в Бухаресте, — Георге Шипор, коллега Тамарина по работе в генштабе румынской армии, хоть и занимался тыловым обеспечением, слыл человеком образованным, интеллигентным и считался знатоком искусств — тяга к прекрасному передалась ему вместе с дворянским титулом.

— Что же вас удивляет, Жорж? — спросил Тамарин, кивнув в знак благодарности официанту, принесшему запотевший графин.

— Вы знаете, Виорел, я не ценитель романсов и прочих легкомысленных уличных стилей, потому и поражен той лёгкостью, с которой он покорил столичную публику.

— А может быть, всему своё время? Давно ли наши солдаты гнили в окопах Первой мировой? Вы скажете — очень давно, — предвосхитил Тамарин ответ своего друга. — Люди всё помнят, они устали от постоянного напряжения… А тут — такая лёгкость речи, мелодика замечательная… Этот русский знает, на какую клавишу нажать не только на аккордеоне, но и в душе слушателя.

— Ай… Опять вы с этими своими высокими материями, — жандарм потянулся к рюмке на хрустальной ножке, тонкие стенки которой приняли прохладу напитка и стали покрываться испариной. — Поднимем тост за нашу дружбу! Меня радует, что наш закрытый клуб холостяков не уменьшается в числе! За нас, господа офицеры!

Слова жандарма Букура потонули в музыке аккордеона и словах первого куплета:

Полковники подняли хрусталь под общий шум в зале — гости ресторана «Пётр Лещенко» оценили грамотно составленную программу, и официанты, готовые к такому развитию событий, принялись разливать спиртное.

— У русских водку пьют только после того, как чокаются! — Тамарин протянул руку к каждому из присутствующих за столом, и звук звенящего хрусталя их рюмок влился в общий перезвон зала.

— Если это не поминки, — заметил жандарм Букур, удовлетворенно крякнув, после того, как опустевшая рюмка заняла свое место на столе.

— Закусите, господин полковник, — Шипор отрекомендовал товарищу маленькие канапе с икрой, которые они заказали в числе прочих закусок.

— Вообще я этих русских часто не понимаю, — продолжил жандарм, кивнув Жоржу в знак признательности. — Их песни о любви, о радости, о водке, наконец, а их действия подобны варварским. Они сначала бьются со всем внешним миром, потом бьются между собой, а потом оплакивают погибших и после всего — сочиняют такие стихи.

Официант принёс горячее, и беседа на минуту прекратилась.

— А сколько их по Европе раскидано? Представляете себе? И каждый несет в себе какую-то идею или цель, подкрепленную обидой и жаждой мести, — продолжил диалог Жорж. — Достаточно взглянуть на этот зал, посмотрите. Здесь собрались исключительно сливки бухарестского общества и русские.

— Ну что вы, Жорж… Вот, к примеру, та молодая, красивая женщина в фиолетовой шляпке, которая на русском мурлычет со своим спутником, она кому хочет мстить? — Тамарин обратил внимание собеседников на барышню за соседним столом, манерно курившую сигарету.

— Ааа… Наверняка под этой шляпкой — рой мыслей о том, что где-то под Курском у неё от предков остался спиртовой заводик, — жандарм постучал ножом по графину, показав на водку, и тут же из ниоткуда появился официант, воспринявший этот звук как команду к действию.

— За нашего правителя — Кароля второго! — Букур многозначительно, приподняв подбородок, посмотрел на офицеров, присутствующих за столом. Его склонность к пафосу в самых неподходящих местах была так же известна, как и умение грамотно поддерживать отношения с руководством — благодаря этим чертам карьера жандарма неуклонно двигалась вверх, несмотря ни на какие штормы в политике и министерстве. Сейчас Букур руководил Бухарестской жандармерией, но не считал это пределом своих возможностей.

— И как она вернёт свой заводик? Пойдёт войной на Советскую Россию? — ухмыльнулся Жорж, погружая маленькую мельхиоровую ложечку в кокотницу с прекрасным жюльеном.

— Нет, мой друг. Она пока будет тихо ненавидеть большевиков, а при первом же представившемся случае им нагадит, — продолжил свою мысль Букур. — Их скрытая или явная ненависть к советскому режиму — очень благодарная почва для нашей работы.

Спиртное возымело своё действие и полковник жандармерии Константин Бугур, имея в лице своих друзей благодарную аудиторию, не преминул похвастаться успехами своего ведомства:

— И, скажу я вам, — немного тише продолжил жандарм, — такие барышни — не лучший материал. Самые продуктивные агенты — это те, кто там, — Бугур кивнул головой назад, будто указывал в сторону Днестра, — были нищими, голыми и босыми. Тот квадратный метр земли, которого они лишились из-за большевиков — гораздо больший стимул к мести, чем спиртовой завод. У этой мадемуазель есть средства к существованию, она может такой же завод прикупить где-нибудь возле Тимишоары, и при этом её бриллианты останутся на ней. А у того нищего последнее забрали…

— Вы, Констанитин, рассуждаете как начальник разведки, а ведь у жандармерии несколько другие функции, — заметил Тамарин.

Его дружба с Букуром в их «клубе холостяков» носила для полковника румынского генштаба Кроитору несколько меркантильный характер — жандарм в силу своей природной общительности после нескольких рюмок всегда терял осторожность и непременно хвастался перед друзьями, опрометчиво считая, что эта информация исключительно для их узкого круга. Благодаря регулярным походам в модные заведения или их встречам за карточным столом Тамарин часто получал ценную информацию, так необходимую Одесскому иностранному отделу ГПУ.

— Ох уж эти мне ревности! — воскликнул Букур. — Мы делаем общее дело. Иногда один мой инспектор продуктивней всех ваших ушлых шпионов!

— Ну, разве что иногда… — Тамарин саркастично улыбнулся.

— Виорел, не злите меня, вы же знаете, я слов на ветер не бросаю! Вот, не далее, как вчера, задержали мы такого оборванца.

— Где же попался этот мститель и почему, а самое главное, кому он мстил здесь, в Бухаресте? — Тамарин интуитивно заинтересовался фразой жандарма и попытался развить тему.

— Патруль арестовал его на окраине, их мешок заинтересовал.

— И что там? Бомбы?

— Виорел! Ваши колкости неуместны, — полковник Букур покраснел от обиды. Жандармов в силовых структурах и так не очень жаловали, а когда в их адрес звучали подобные замечания от «белой кости» — генштаба, это было вдвойне обидно.

— Прошу прощения, господин полковник, готов с интересом выслушать окончание этой спецоперации, — Тамарин понял, что несколько перегнул палку в своей иронии.

— Вы неисправимы, полковник Кроитору, — примирительным тоном сказал Букур. — Так вот, этот персонаж вскрыл лавку одного почтенного бакалейщика, схватил первое, что ему попалось на глаза, пошарил в кассе и отправился восвояси. Тут-то мы его и взяли.

— И? — Тамарин понимал, что спасенный мешок с продуктами — не предмет гордости начальника жандармерии.

— И потом, когда я уже собрался сюда, к вам, отвести душу, так сказать, мне докладывают, что этот русский дает преинтереснейшие показания.

— Русский? — теперь уже Жорж проникся интригой и внимательно слушал Букура.

— Да чёрт их там знает, может, и украинский, они все для меня на одно лицо. Так вот, друг мой, задержанный этот всю ночь кричал, что его никак нельзя сажать в тюрьму, что он может быть полезен Румынскому королевству.

— Бред пьяного воришки… — Жорж махнул рукой и отвлекся на очередную песню в исполнении Лещенко.

— Я уж было вышел из себя — поначалу тоже так подумал. Оказалось — нет, мои жандармы его разговорили. Некто Бойченко Павел, — Букур произнёс имя задержанного с ударением на последний слог.

— Павел. Паша по-ихнему, — поправил полковника Тамарин.

— Несущественно, — жандарм поморщился и продолжил. — Он оказался человеком тяжелой судьбы. Как раз из тех, кто за свой потерянный квадратный метр земли зол на весь мир. Воевал против красных, против белых, против Петлюры…

Жорж дослушал последние аккорды и вернулся к разговору:

— Судя по всему, он свою войну со всеми начисто проиграл. Так бывает, когда один против всего мира.

— Ну почему же… — покачивая головой от удовольствия, жандарм прожевал маленький кусочек мяса индейки под клюквенным соусом, промокнул уголки рта салфеткой, заправленной за воротник и, наслаждаясь своей ролью в беседе, продолжил, — он был не один. Он воевал в некогда мощной армии, которая контролировала гигантские территории в нынешней Советской Украине. Их командиром был Нестор Махно.

Тамарин не поднял головы, продолжая разделывать запеченного перепела, что несколько даже обидело городского жандарма — Букур оттягивал этот момент, зная, что в силу своего рода деятельности полковник Кроитору однозначно будет ревновать к успехам его ведомства. Махновцами Виорел занимался уже много лет с переменным успехом.

— Виорел! Это же сфера вашего профессионального интереса! Я удивлён вашим каменным выражением лица! — воскликнул полковник жандармерии.

— Их было немного, всего семьдесят семь человек. Почти всех мы проработали. Это имя мне известно, но то, что он в Бухаресте — не знал. И чем же интересен Румынии этот мелкий жулик?

— А тем интересен, Виорел, что завтра он нам покажет, где этот их командир приказал спрятать какие-то документы чрезвычайной важности.

— Ну, тогда да. Это наше дело, — между прочим ответил Тамарин.

Букур побагровел:

— Ха! В каждой карьере случается хороший прикуп, и в этот раз он пришёл ко мне! Уж не хотите ли вы сказать, что заберете у меня этого туза?

— Вы как никто, Константин, знаете, что туз на прикупе — не всегда в масть. Агентура — не ваш конек, особенно, когда дело идет о внешних вопросах. Ну, а с меня шотландский виски и, конечно же, упоминание жандармерии и вас лично при составлении аналитической записки.

Букур некоторое время хранил молчание, коря себя за многословность, но в итоге всё-таки договорился сам с собой: все равно этого махновца на каком-то этапе у него забрали бы. Будет лучше, если он попадёт к Кроитору, а не в секретную службу, с которой у него никогда не было общего языка. Те просто отдавали команды, не считаясь ни с его чином, ни с должностью.

— Ладно, Виорел. Считайте, что ваши аргументы я услышал. Завтра изымем бумаги, допросим, и я вам его тёпленького отдам с потрохами, — Букур удовлетворённо откинулся на спинку стула, довольный своим правильным решением.

Тамарин закончил второе блюдо, достал папиросы и с удовольствием закурил, закинув ногу за ногу. Оркестр сделал перерыв, и публика в зале принялась беседовать между собой, наполняя заведение специфическим ресторанным гомоном.

— У меня другое предложение, господин полковник, — Тамарин, обдумав развитие событий, обратился к Букуру. — Завтра я появляюсь в комнате допросов, и сразу станет понятно — блефует бедняга или нет. Кроме того, он же что-то хочет взамен?

— Свободу он хочет, — пробурчал жандарм, прожевывая бифштекс.

— Ну вот. А у меня к нему могут быть вопросы по линии моего ведомства. Ну какая свобода?

— Тогда он не отдаст бумаги.

— Уверен, что если они действительно существуют, то отдаст. И будет благодарен, что мы их взяли.

— Бог с вами, ваше дело… — Букур вытащил из-под воротника белоснежную салфетку и с некоторым раздражением кинул её на пустой стул рядом с собой. — Завтра в десять приходите, прикажу, чтобы его доставили в Управление.

— Господин полковник, я непременно доложу руководству о вашей роли в этом деле. И прошу вас, Константин, — Тамарин докурил папиросу и затушил её в пепельнице. — Не держите в душе обид. Ещё не одного шпиона поймаете, вот прямо предчувствие у меня какое-то… — полковники рассмеялись и продолжили ужин.

Концертная программа «Трио Лещенко» закончилось за полночь. Георге Шипор и жандарм Букур, насладившись пением русского актёра и вкусом блюд в его ресторане, удалились отдыхать, оставив своего друга Виорела Коитору в одиночестве.

Зал постепенно начал пустеть, восхищенная мягким и мелодичным голосом солиста «Трио Лещенко», оставшаяся публика негромко обменивалась мнениями, а Тамарин, обдумав порядок своих действий на завтра, докурил папиросу и, прихватив с собой фуражку, отправился за кулисы.

— Да, войдите! — послышалось из гримёрки после стука Кроитору в дверь.

Пётр Лещенко сидел на невысоком вращающемся стуле напротив зеркала с лампами по бокам и снимал концертный грим.

— Пётр Константинович, я пришёл вас поблагодарить, — сказал Виорел на русском языке и положил на стол возле зеркала конверт.

— Вы замечательно разговариваете по-русски! — удивлённо воскликнул певец.

— Да. Скажем так — особенности профессии.

— А одесский диалект — это тоже особенности профессии? — усмехнулся Лещенко. — Это лишнее. Заберите. Кем бы вы ни были, можете на меня рассчитывать. Приятно иметь дело с земляками. А я себе песней заработаю, уж поверьте…