«Чертов табурет», — начотдела в наручниках за спиной никак не мог найти удобное для себя положение.

Следователь записывал что-то в протокол, выдерживая паузу. Вчера они здоровались, отдавали честь при встрече, смеялись вместе над свежим анекдотом, а сегодня сидели по разные стороны стола.

Старший майор Шнайдер по этому поводу угрызениями совести не страдал, уж больно люто его раздражал Лев Николаич. Ну что он по любому поводу улыбается? Вот и сейчас: уже в подвале сидит, в кабинете, где сам допрашивал, а всё равно — какая-то дьявольская улыбка, смотрит в пол и улыбается. Где Зиньковского ни встретишь — он доволен жизнью. На оперативке всем насыпают по самое не горюй, ему наплевать — всех переловил, цифры свел, ему благодарность. Как новый год — так его отдел в докладе начупра звучит. Всё здание знает, где кофе румынский — на втором этаже у Зиньковского. И всем он улыбается. И всё ему сходит с рук. Ну ничего, очень скоро забудет, как зубы скалить. Всё. Ушла его карта… Ушла…

— Гражданин Зиньковский, меня интересуют подробности вашей биографии. Трудовой путь, можно так сказать, «от» и «до», — Шнайдер поправил круглые очки, которые постоянно сползали с его мясистого носа из-за повышенной потливости.

— Яша. Ты мне поверь. Просто поверь. — Зиньковский не отрывал взгляда от пола, будто он там увидел какую-то крысу, и сейчас его самым большим желанием было её раздавить. — Вся моя биография — это борьба с такими поцами, как ты. Умный вид в аптеке не купишь, Яша. Его надо заслужить. Что ты вот на меня пялишься? Пялься вправо. Там в папке мое личное дело лежит. Или не изучил? Так торопился ухватить дело, что не подготовился, а теперь вот вопросы дураковатые задаёшь. Не чуди, Яша. Я ж тебя не тому учил.

— Дело делом, а жизнь теперь тебе, Лев Николаевич, заново прожить придется. Вместе со мной и протоколом. Во всех деталях и красках.

— Разрешите? — в камеру вошел лейтенант с бумагой в руке.

Шнайдер вопросительно взглянул на визитера.

— Протокол обыска по домашнему адресу! — доложил молодой офицер, и, получив разрешение, удалился.

— Тээкс… Что тут у нас? — следователь тщательно принялся перечитывать протокол. — Ну да, да… Маузер на месте. Альбомы с фотографиями, кольцо — семейная реликвия, книжка… «Нестор Махно»… Все никак не расстанетесь с ностальгией по юности, гражданин Зиньковский?

Зиньковский, не имея возможности приложить руки к горлу своего ненавистного коллеги, оттолкнулся от пола и в прыжке, свалив плечом лампу, ударил того в грудь головой. Шнайдер от неожиданности завалился назад и со всего маху ударился затылком об пол.

— С-суки, какие же вы суки… Какое отношение вы имеете к этим вещам, — рычал начотдела, лежа на столе и пытаясь скинуть с себя двух сержантов, прибежавших на шум.

Старший майор Шнайдер, поднявшись с пола, вымакал платком кровь с затылка и, наклонившись над Зиньковским, прошипел:

— Вот зря ты так, Лев Николаевич, зря… О семье не думаешь… а говорил, что семья для тебя самая большая ценность, больше чем партия… Думаешь, я тот разговор в курилке на новый год забыл? Нет, Лёва… Я тебе все вспомню…