21 июля 2013 года
От неожиданности Виталий застыл на месте.
— Как умер? — не предполагавший такого поворота событий Заборский даже растерялся. — Он ведь еще молодой, ему же и пятидесяти не было?
— Сорок девять лет, шесть месяцев и три дня… Меня зовут Клара Иосифовна. Реваз был моим единственным сыном.
Они прошли в комнату, обставленную некогда дефицитной польской мебелью. Присев у стола, Виталий прикидывал, как бы деликатно расспросить мать Реваза о том, что произошло с ее сыном.
— Простите меня за бестактность, но вы не могли бы рассказать, что же случилось с Ревазом Константиновичем? — заговорил он после некоторой паузы.
— Его сбила машина, — безысходно ответила она. — Это случилось поздним вечером. Реваз брался за любую работу — вы же знаете, какие теперь зарплаты у преподавателей, — даже вел археологическую секцию во Дворце пионеров, или как он там сейчас называется. После занятий он задержался, и по дороге домой прямо на пешеходном переходе…
Не сдержавшись, Клара Иосифовна тихо заплакала. Заборскому было искренне жаль эту несчастную женщину. Но, как и многие мужчины, при виде женских слез он терялся и не знал, как себя вести и что сказать, особенно когда слова мало что значили.
Через несколько минут хозяйка квартиры успокоилась и продолжила:
— Удар был очень сильным, тело отбросило на несколько метров. Но машина даже не остановилась. Реваз так и остался лежать на дороге. Его заметил кто-то из прохожих и вызвал «скорую». Когда приехали врачи, сын был уже мертв. Он потерял слишком много крови…
— А разве свидетелей ДТП не было? — уточнил на всякий случай Виталий. — Ведь с их помощью можно было бы установить хотя бы марку машины.
— Нет, время было позднее, да и дождь шел сильный. Милиция пыталась найти свидетелей, даже объявление давали на телевидении, в специальной программе. Безрезультатно.
— Знаю такую передачу, — подтвердил Заборский, — она называется «Дорожный патруль».
— Наверное, — согласилась Клара Иосифовна, — этого я уже не помню. Однако никто так и не откликнулся. Найти машину в огромном городе, наверное, непросто. Если ее вообще кто-нибудь ищет…
Она замолчала. Молчал и Виталий. Собираясь с мыслями, он осторожно осмотрелся. Окно было плотно занавешено, и свет в комнату почти не проникал. На стене висело бра, а под потолком одиноко маячила обычная лампочка.
— А вы действительно из музея? — неожиданно задала вопрос Клара Иосифовна.
Заборский, конечно, мог бы соврать и про документы, которые якобы оставил в гостинице, и про необычайно срочное дело, которое его привело, но ему почему-то не хотелось обманывать эту убитую горем женщину, потерявшую сына, а с ним и весь смысл своей жизни.
— Извините, я вам соврал. Я не из киевского музея. Я журналист из города Лугани. Мы проводим журналистское расследование о пропаже одной редкой археологической находки, которая была знакома вашему сыну. Возможно, некоторое время Реваз Константинович даже хранил ее у себя. Об этом мне и хотелось поговорить с ним.
— Вы полагаете, что мой сын был причастен к какому-то грязному делу? — встревожилась Клара Иосифовна, пристально глядя на Заборского.
— Нет-нет, — поспешил уверить ее Виталий. — Все гораздо проще: эту вещь ему могли дать на экспертизу. Нас заинтересовало его мнение как специалиста. Всем хорошо известно, что Реваз Константинович много лет занимался раскопками скифских курганов. Разве не так?
— Вы правы, — согласно кивнула Клара Иосифовна. — Но в нашем доме я не видела никаких древних находок. У археологов это, знаете ли, не принято. Думаю, нет их и сейчас. Правда, в комнате Реваза я никогда не рылась. Он не любил, когда без его ведома трогали вещи. Такой вот комплекс старого холостяка.
— Ну а каких-либо резких перемен в его поведении вы не замечали? Может, он стал менее внимательным, переживал о чем-то? Понимаете, в связи с последними событиями любая деталь может оказаться важной. Но не потому, что ваш сын в чем-то замешан, — на всякий случай добавил Виталий.
— А знаете, возможно. В последнее время Реваз был каким-то дерганым, нервным. Уезжал куда-то на несколько дней. Я решила, что у него неприятности на работе. С кем не бывает? — Клара Иосифовна помолчала. — Если бы я знала…
— А вы не интересовались, из-за чего он переживал?
— Несколько раз пыталась. Но сын был человеком скрытным. Даже со мной особо не откровенничал. Вот и создать семью у него не получилось…
— И что, он всю жизнь прожил с вами?
— Нет, что вы! У него была жена. Они с Людмилой учились на одном факультете. Реваз женился в двадцать шесть лет, в 90-е годы. Вы наверняка помните, какое тогда было непростое время. В один день исчезло огромное государство. А вместе с ним мечты, идеалы, надежды. Страна превратилась в огромный базар. Несмотря на трудности, родители Людмилы помогли молодым купить квартиру на Салтовке. Есть у нас такой район, если вы знаете.
— Знаю, я учился в вашем городе, — подтвердил Загорский.
— Ну, тем более. Так вот, они прожили почти пять лет. Детей у них не было, — женщина тяжело вздохнула. — Чья уж тут вина — не знаю. А что значит семья без наследников, особенно для человека, у которого грузинские корни? Это, видимо, и сыграло решающую роль в том, что они расстались.
— Отец Реваза из Грузии?
— Да. Мой покойный муж Константин Гурамович Мачавариани уехал из Тбилиси в самом начале 50-х, когда еще был жив Сталин. Молодой амбициозный ученый в пылу спора не совсем толерантно высказался о политике власти по отношению к науке и тотчас попал на карандаш в соответствующие органы. В то время поутихшие было репрессии возобновились с новой силой. Но, к счастью, он легко отделался: в стране разворачивалось известное «дело врачей», и о других категориях «посадочного материала» немного подзабыли. Однако Грузию пришлось покинуть. И он приехал сюда, в Харьков. Устроился младшим научным сотрудником в отраслевой институт, где мы и познакомилась. Вместе нам суждено было прожить недолго. Когда Константин Гурамович умер, Ревазу было всего десять лет, и мне самой пришлось воспитывать его. А теперь я и вовсе одна…
— Как вы думаете, Клара Иосифовна, что же такое могло произойти у вашего сына на работе? Почему он, как вы говорили, так сильно нервничал? — попытался отвлечь ее от тяжелых воспоминаний Заборский.
Женщина задумалась.
— Реваз действительно стал очень раздраженным. Я бы даже сказала, что он еще больше замкнулся. Иногда вдруг начинал разговор о том, что ему все надоело: Украина, Харьков, работа за гроши. Что мы скоро уедем в Грузию, купим там большой дом в живописном месте у реки, он женится, и у меня появятся внуки. Много внучат… А когда я спрашивала, где мы возьмем на это деньги, просил ни о чем не волноваться. Мол, он стоит на пороге грандиозного открытия, за которое ему много заплатят.
— Он в самом деле сделал какое-то открытие?
— Не думаю. Скорее всего, просто шутил или хотел отвлечь меня от грустных мыслей.
— Скажите, а друзья у него были? Они приходили к вам?
— Были, конечно, но немного. С возрастом приобретать друзей становится все сложнее и сложнее. А для моего сына, привыкшего к одиночеству, тем более. Если у него и были настоящие друзья, то это ребята, с которыми он учился в школе. Но они давно разъехались кто куда. Саша Гладышев живет в России, в Санкт-Петербурге. Скрынников — в Киеве. Боря Кац вместе с родителями уехал в Израиль.
— Получается, что к вашему сыну в последнее время никто и не заходил? — уточнил Виталий.
— Получается, что так. Хотя… Вспомнила! Недели три назад к нам приходили двое. Сын представил их как коллег по работе, с которыми нужно обсудить диссертацию. А вот чью диссертацию, так и не сказал.
— Вы прежде их видели?
— Нет, не случалось. Они предварительно позвонили и вечером приехали. Кажется, это был выходной день. Да, точно, суббота.
— Они долго беседовали?
— Наверное, около получаса, точно не припомню, — Клара Иосифовна перевела дыхание, что-то обдумывая, и тут же продолжила: — К слову, Реваз после их ухода был сам не свой.
— И он не объяснил, отчего так разнервничался?
— Увы. Сказал только, что диссертация написана из рук вон плохо и ему жалко потерянного времени.
— И вы поверили в это?
— И да, и нет. Вообще-то, он редко обсуждал чужие статьи дома, для этого у него были университет и кафедра. Я потом вспомнила, что накануне этого визита сын почему-то сильно волновался и, кажется, что-то долго искал в своей комнате. А может, мне показалось? Но вот что я вам скажу: его гости ничем не походили на университетских преподавателей. Я еще тогда обратила на это внимание. Хотя вели они себя учтиво. С другой стороны, разве можно сегодня по внешнему виду определить, ученый человек или нет? В нашем мире все перевернулось.
Клара Иосифовна вдруг пристально посмотрела на Виталия:
— А ведь я этого, молодой человек, милиции не рассказывала. Да они и не спрашивали. Я вот и про диктофон только сейчас вспомнила…
— У вашего сына был диктофон? — Заборский почувствовал, что их беседа только сейчас подошла к самому главному, и внутренне напрягся.
— Года три назад его подарили сыну студенты-заочники. Кажется, во время одной из сессий. Вы знаете, иногда бывают такие ситуации, когда… — спокойно пояснила она.
— Извините, — перебил ее Виталий, — а можно увидеть диктофон? Если вы, конечно, не против. И еще я бы хотел взглянуть на компьютер вашего сына. Поверьте, это очень поможет мне понять, что же на самом деле произошло в тот злосчастный вечер там, на переходе.
— Пожалуйста. Вот только не знаю, где этот диктофон лежит. А что касается компьютера, он на рабочем столе сына. Я сейчас редко захожу в его комнату. Мне все кажется, что он уехал в командировку и вот-вот вернется, — Клара Иосифовна произнесла эти слова и отвернулась, пряча от гостя слезы.
— А давайте я помогу вам, — быстро нашелся Заборский, стремясь отвлечь ее от нахлынувших воспоминаний. — Как бы там ни было, искать вдвоем сподручнее.
— Пойдемте, — легко согласилась она. — Я думаю, что, если бы мой сын был жив, он обязательно помог бы вам в расследовании.
Они вошли в небольшую комнату, служившую Ревазу Мачавариани одновременно и кабинетом, и спальней. Стол, шкаф и заставленные множеством книг полки были покрыты слоем пыли. Виталий сразу обратил внимание на открытый ежедневник, который лежал рядом со стареньким монитором.
— Можно, пока вы будете искать диктофон, я посмотрю компьютер?
— Смотрите, — равнодушно разрешила Клара Иосифовна. Казалось, она не расслышала просьбу Виталия, целиком погрузившись в воспоминания, навеянные обстановкой комнаты сына.
Заборский включил компьютер. «Главное, чтобы не было пароля», — повторял он про себя, как заклинание, но засветившийся голубоватым светом монитор его успокоил. Достав заранее приготовленную флешку, Виталий быстро скачал информацию, содержавшуюся на жестком диске.
— Так что там с диктофоном? — вывел он из оцепенения Клару Иосифовну. — Вам помочь?
— Ах да, — спохватилась хозяйка. — Давайте посмотрим в ящиках стола. Скорее всего, сын держал его там.
Но ни в ящиках рабочего стола, ни на полках, ни в одежде Реваза, висящей в платяном шкафу, диктофона не оказалось.
— А может, он отнес его на кафедру и оставил там? — предположила она. — Если это так, то вам придется съездить в университет. Думаю, что коллеги Реваза вам помогут. Хотя, будь диктофон на кафедре, они бы мне его уже привезли.
На минутку задумавшись, Клара Иосифовна вновь подошла к платяному шкафу:
— У Реваза в детстве было укромное местечко, где он хранил свои мальчишеские сокровища. Он думал, что мы с отцом об этом не знаем. Оно вот здесь, в нише между батареей и шкафом. В последнее время мы сделали из этого тайника домашний сейф. Мне нужна ваша помощь.
Заборский опустился на цветастый ковер и пошарил рукой в нише. Он сразу наткнулся на пухлый полиэтиленовый пакет, перетянутый тонкой резинкой.
— Вот, держите свое богатство, — произнес он, поднимаясь с колен. — Только учтите, Клара Иосифовна, это далеко не лучшее место для его хранения.
Она сняла резинку и зашуршала полиэтиленом. Сначала достала увесистую стопку почетных грамот и дипломов. Мельком взглянув на них, Заборский заметил, что это были награды хозяйки за участие в спортивных соревнованиях по биатлону. «А у старушки была бурная молодость», — подумал он. И сразу же забыл об этом: среди семейных реликвий матовым серебром блеснул диктофон.
— А вот и диктофон. Только зачем его Реваз сюда положил? Странно, ведь он особой ценности не представляет. Или я чего-то не понимаю? — Клара Иосифовна вопросительно посмотрела на Виталия.
— Возможно, он сделал это машинально, так бывает. А все остальное на месте? Ничего не пропало?
— Ой, посмотрите! — вскрикнула хозяйка. — А этого пакета у нас не было. По всей видимости, Реваз положил его сюда совсем недавно.
Она с опаской протянула Заборскому продолговатый сверток, аккуратно обмотанный скотчем.
— Хотите посмотреть, что в нем? — Виталий с некоторым усилием освободил сверток от скотча.
Перед ним и изумленной Кларой Иосифовной из пакета выпали пачки стодолларовых купюр. Упаковок с американской валютой было много. Очень много… Среди денег мелькнула и новенькая банковская карта.
— Что все это значит? — испуганно произнесла она, глядя на находку. — Откуда у Реваза эти деньги? Он что, на самом деле совершил открытие? Но почему тогда ничего не сказал мне? А вдруг он замешан в какой-то дурной истории?
— Да не волнуйтесь вы так, — успокоил Клару Иосифовну Заборский. — Деньги Реваз Константинович мог заработать и без научного открытия или за долгое время скопить. А вам не говорил, потому что хотел сделать сюрприз. Вы же сами рассказывали, что сын намекал на скорый переезд в Грузию. В общем, теперь эта находка принадлежат вам, и я уверен, деньги вам не помешают. Ревазу Константиновичу нужно будет поставить памятник, да мало ли какие еще расходы предстоят?
Заборский, конечно же, сразу понял, что деньги, которые спрятал Реваз Мачавариани, были получены от Степана Степановича Белякова. Разумеется, они заработаны не совсем честным путем. Но не возвращать же их Белякову? Перебьется! Да и не убудет у него. Тем более что Реваз поплатился за это жизнью. Виталий решил, что будет справедливее оставить деньги маме погибшего археолога.
— А вот диктофон, если позволите, я возьму на некоторое время с собой, — обратился он к ней и добавил: — Целостность и сохранность гарантирую. Могу написать расписку, чтобы вы не волновались.
— Ну что вы такое говорите, берите, раз это нужно для вашего расследования. Возможно, мой сын хоть этим поможет в ваших поисках. Все-таки вы ехали к нему… — Клара Иосифовна выдержала паузу и вдруг спросила: — Скажите, а вы уверены, что никому не надо сообщать о найденных деньгах?
— Уверен! — заверил Заборский. — Пользуйтесь ими, как сочтете нужным!
Конечно, заверяя пожилую женщину, он брал на себя определенную ответственность. Но ему было по-человечески жаль ее.
Виталий вынул флешку и выключил компьютер.
— Большое вам спасибо за помощь, — сказал он на прощание. — Еще раз примите мои соболезнования. Я оставлю вам свой номер телефона. Если кто-то будет интересоваться делами Реваза Константиновича, не сочтите за труд — позвоните, хорошо?
Пожимая протянутую ему руку, Заборский удивился, ощутив энергичное пожатие хозяйки дома.
При таком повороте событий в Харькове ему больше нечего было делать. Он решил, что сообщит Черепанову о сложившейся ситуации с вокзала, и вызвал такси.
Хотя мелкий дождь и поутих, солнце так и не выглянуло из-за тяжелых туч, а порывистый ветер даже усилился. Во дворе было пусто. Ушли даже те двое из беседки. Видно, мало приятного пить пиво под дождем.
Чтобы не промокнуть в ожидании такси, Заборский спрятался под крышей беседки. О недавнем присутствии здесь «отдыхающих» напоминала только пара пустых бутылок, закатившихся под лавку. Глядя на бутылки, Виталий машинально отметил, что местный народ отдает предпочтение пиву с названием «Рогань». Въехавшая во двор машина с надписью «Такси Экспресс» отвлекла его от наблюдений. Махнув водителю рукой, он ловко прыгнул на заднее сиденье автомобиля, ускользнув от усиливающегося дождя.
И только в такси, безучастно глядя на мелькающие за окном улицы города, он вдруг понял, что насторожило его там, в беседке, — надпись «безалкогольное» на бутылках из-под пива. Весь его жизненный опыт говорил о том, что никакой уважающий себя мужчина не станет употреблять вяленую рыбу под безалкогольное пиво. Эти два продукта просто несовместимы! Тогда что это значит? Виталий задумался… Во дворе дома харьковского археолога его явно ждали. Не исключено, что и сейчас за ним ведется наблюдение из другой машины. Во всяком случае, он бы сделал так. Оглянувшись, Заборский увидел только контуры автомобилей, едва просматривающиеся в потеках дождя.
Телефон Черепанова, как назло, не отвечал.
Виталий купил билет на ближайший поезд до Лугани, лениво поругался с какой-то наглой толстой теткой из очереди, перекусил в соседнем «Макдоналдсе», съев огромный бигмак и запив его ледяной колой.
Трижды безуспешно «накрутив» Черепанова, Заборский решил позвонить в приемную шефа. Однако номер секретаря ответил на вызов вначале нескончаемыми длинными гудками, а потом оказался надолго занят. Дозвониться Виталию удалось только перед самым отправлением поезда.
Сквозь треск и шум в мобильнике зазвучал знакомый голос:
— Я вас слушаю!
— Привет! — без лишних церемоний прокричал Виталий. — До вас не дозвониться. В пансион благородных девиц во время сексуальной революции и то, наверное, было легче, — пошутил он. — Первым делом ответь, где находится наш дорогой шеф, который уже больше часа не берет трубку, а уж потом сообщишь мне все новости об олимпийских победах на личном фронте.
— Алло… Алло… Виталик… Виталик, ты что, ничего не знаешь? Ой!.. У нас большие проблемы… — все же прорвалась сквозь нарастающие шумы Аня. — Ждем… дрррччч… случилось утром… хмммпррччжж… Иван Сергеевич в больнице… брппптрр… никто ничего не знает…
На этом связь с секретаршей окончательно оборвалась. «Ничего себе, сходил за хлебушком», — вспомнил Заборский фразу из анекдота и потянулся за сигаретами.