22 июля 2013 года

Заборский уже засыпал под дружный стук колесных пар пассажирского поезда «Харьков — Лугань» и тихий храп бабушки с нижней полки, когда рядом с ним часто и напористо завибрировал мобильник. На экране ярко высветилась знакомая надпись «Черепанов». Он быстро и легко спрыгнул вниз и вышел из купе в пустой полутемный коридор вагона.

— Здорово, путешественник! — донесся знакомый насмешливый баритон. — Уверен, ты еще не спишь в своем родном далеке и стократно каешься, грешник. Тебя мучают воспоминания о бурной юности, и ты ругаешь себя за содеянное, не так ли? И вообще, как мне подсказывает интуиция, тебя наверняка преследуют замужние дамы, которые когда-то ломились к тебе в студенческое общежитие за счастьем, а в настоящее время, пользуясь случаем, бегут в твой гостиничный «полулюкс», чтобы пусть и с опозданием, но получить заслуженную сатисфакцию. Кстати, надеюсь, ты нашу телекомпанию не подставил на «люкс»?

— Иван Сергеевич, слава богу, вы нашлись! — Виталий не поддержал шутливого тона шефа, с которым они всегда пикировались в разговорах. — Что случилось? Почему не отвечали на звонки? Аня мне сказала, что вы угодили в больницу…

— Ты что, новости не смотришь? Или в твоей гостинице нет ни радио, ни телевидения и я на твою густо запятнанную репутацию напрасно бросил тень? Неужто живешь в пятиместном номере? Тогда за экономию тебе нужно срочно повысить зарплату.

По настроению Черепанова Заборский понял, что у того со здоровьем все в порядке.

— Уверен, что срок повышения моей зарплаты передвинется на два месяца вперед, когда вы узнаете, что я ночую в поезде. Слава богу, хоть не в общем вагоне. Даже от чая с лимоном отказался! — в тон шефу ответил Виталий и уже более серьезно спросил: — И все же, что там у вас произошло?

— Гроза, мой друг, чудовищный ливень и «тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город Ершалаим». Между прочим, нашу Лугань тоже. В один миг выпала почти месячная норма осадков. Связь прервалась, ждали ее восстановления, и практически только сейчас можно нормально поговорить. А до этого были то чудовищные помехи, то нестабильная работа сети, потом и вовсе что-то вырубилось. Вот это наша милая Аня, скорее всего, и пыталась тебе растолковать.

— Тогда причем тут, цитирую дословно: «У нас большие проблемы… Иван Сергеевич в больнице… Никто ничего не знает…». Что, наша милая Аня опять неудачно выдала желаемое за действительное? Ну, значит, облом, и не единственный, если перейти к «делам нашим скорбным».

— Да, я действительно заезжал в больницу, в ожоговое отделение, чтобы проведать шахтеров, пострадавших во время аварии на шахте «Муршатовской». Там меня и застала гроза. В результате проговорил с парнями почти два часа. Они уже идут на поправку, — объяснил Черепанов и серьезно продолжил: — Так что там за «облом», договаривай! Неужели зря съездил и ничего не накопал? Хотя бы археолога разыскал?

— Нет, я его вообще не видел. Его не оказалось дома. Вернее, не оказалось в живых. Не так давно погиб в автомобильной катастрофе, и, похоже, совсем неслучайной. Но доказать это практически невозможно. Свидетелей гибели нет.

— Ты что, ходил в милицию и наводил справки?

— Нет, побеседовал с его матерью. И понял, что к ментам обращаться бесполезно, потому как в этом деле они большого рвения не проявляют. Короче, приеду и все подробно расскажу. Я уже в поезде, на полдороге домой, — Заборский картинно вздохнул в трубку. — Представьте, монотонно тарахчу в пассажирском и при этом пытаюсь заснуть. И если бы не ваш экстренный вызов, Иван Сергеевич, наверняка погрузился бы в крепкий и здоровый сон как минимум, а будь на нижней полке соседка годков на шестьдесят моложе, то, может быть, и в эротический. Вот так-то, дорогой шеф! В общем, завтра буду на месте.

— Погоди засыпать, Виталий. Что, совсем глухо и никаких концов?

— Нет, кое-что имеется, а точнее некий предмет. Я его с собой прихватил. Но разбираться с ним лучше на месте. Думаю, шанс есть, хотя не факт… А в том, что у Реваза Мачавариани перед смертью были люди, которых мы ищем, я почти уверен. И еще… Возможно, это мои фантазии, но, кажется, за мной в Харькове следили.

— Это интересно, и даже очень. Лады. Как вернешься, мигом ко мне.

— Будет исполнено! — по-солдатски отчеканил Заборский и вернулся в купе.

Поезд прибыл по расписанию, и, заехав на пару минут домой, Виталий тотчас же помчался в телекомпанию. Через час он уже сидел в кабинете у Черепанова и подробно докладывал шефу о результатах поездки в Харьков.

Выслушав Заборского, Иван долго сидел молча. Молчал и Виталий.

Он первым не выдержал томительной паузы.

— На мой взгляд, единственное, что нам может сейчас помочь, это данные с компьютера Реваза Мачавариани, которые мне удалось скачать на флешку, — начал он. — Вечером посижу в «монтажке» и не спеша изучу. Может, найдутся письма какие, фотографии… Посмотрим. И еще, у мамы Реваза я выпросил диктофон, которым, судя по всему, он пользовался незадолго до своей смерти.

— А вот это уже интересно! — с азартом воскликнул Черепанов. — И ты молчал! Надеюсь, он с тобой? Давай послушаем.

Заборский пересел в широкое кресло у окна и нажал кнопку диктофона. После характерного шипения послышался хрипловатый голос, читавший фрагменты из научной статьи.

Первый звуковой файл сообщал:

«Хорезм, расположенный в низовьях Амударьи, занимает особое место в истории Средней Азии. Это страна в IV веке до нашей эры, то есть еще до походов Александра Македонского, была выдвинута вглубь степей на север и постепенно отделилась от державы Ахеменидов…»

— Стоп! — поднял руку Черепанов. — Переключай! Это, конечно, интересно, но не сейчас. Давай следующую запись!

— Жаль, — с деланным сожалением протянул Виталий Заборский. — Этот отрезок из истории Средней Азии я-то, конечно, знаю, а вот вам, Иван Сергеевич, думается, не помешало бы повысить уровень образования в данном направлении. А то русский царь Иван Грозный так и останется вашим единственным кумиром среди самодержцев.

Виталий пощелкал кнопкой, но несколько следующих файлов оказались пусты.

— Все, последний, — упавшим голосом констатировал он, однако все же попытался пошутить: — Это как двенадцатый стул из гарнитура мастера Гамбса у Ильфа и Петрова. Если и в нем не будет бриллиантов мадам Петуховой, меня ждет участь Остапа Бендера.

Записывающее устройство снова знакомо зашипело. Потом залегла тишина… И вдруг послышалось какое-то шарканье и прорезались чьи-то голоса. Звук был не очень отчетливым, глуховатым и как бы издалека. Похоже, что во время записи диктофон лежал в ящике стола или среди подушек на диване.

Один из трех мужских голосов принадлежал Ревазу. Два других, по-видимому, его так называемым гостям-диссертантам. Местами звук пропадал, особенно когда говорил археолог, а гости ходили по комнате и передвигали стулья.

Разговор был недолгим — минут десять, не больше. Вначале он состоял в основном из вопросов, которые гости задавали археологу. Затем «диссертанты» перешли к угрозам в адрес хозяина. Что отвечал им Реваз Константинович, слышно не было.

Суть беседы сводилась к одному: куда и кому археолог продал скифскую пектораль? Сквозь шум несколько раз прозвучало слово «Лугань». Похоже, Реваз Константинович не делал особой тайны из того, кому продал пектораль, хотя фамилия Белякова при этом не упоминалось. И все же был момент, заставивший Черепанова и Заборского напрячься. Кто-то из гостей случайно проговорился и назвал имя человека, который проявил повышенный интерес к находке археолога. Но слышимость была настолько плохой, что удалось разобрать только несколько последних букв этого имени: то ли «…бал», то ли «…рал».

Предупредив хозяина, чтобы держал язык за зубами, гости удалились.

В принципе, на этом запись и обрывалась.

— И что нам это дает? — задал вопрос Черепанов, когда диктофон умолк. И сам же ответил: — Первое: Реваз Мачавариани наверняка догадывался, кто такие его посетители, иначе бы тайно не записывал этот разговор. Второе: он опасался этих непрошеных гостей. И наконец, третье: возможно, археолог знал или предполагал, кто еще охотится за пекторалью…

— И четвертое, — добавил Заборский, загибая палец на руке, — Реваз был уверен, что его оставят в покое, ведь, упоминая Лугань, он фактически назвал того, кому продал пектораль. Дальше, как говорится, дело техники.

— Очевидно, ты прав. Деньги их не интересовали. В какой город ушла древняя реликвия, тоже узнали. Тогда почему они его убили? Что же еще мог знать Реваз? За что он поплатился жизнью?

— Конечно, не из-за денег, — согласился Заборский. — Думаю, они инсценировали несчастный случай и убрали Реваза, после того как доложили хозяину о состоявшейся беседе. Само собой, упомянули, что археолог догадывается, кто их послал. Мне не дает покоя этот таинственный «ал». Что это может быть за имя, как вы думаете, Иван Сергеевич?

Черепанов в задумчивости посмотрел на Заборского:

— А с чего ты взял, что это имя? У братвы и клички в почете. К примеру, Аксакал. Или, скажем, Амбал. Почему бы и нет?

— Возможно, возможно, — поддакнул Заборский, явно ободряясь. — А может, мы не расслышали? Может, «антиквар»? Это ближе к теме. Будем искать конкурентов Белякова среди коллекционеров? Но их до сотни наберется… — Виталий помедлил, раздумывая над чем-то. — Нужно срочно посмотреть содержимое компьютера археолога. Быть может, этот «антиквар» и выплывет. А диктофон давайте отдадим нашему звукооператору. Пусть поколдует над записью с помощью своей техники. Наверняка услышит больше, чем мы. А вы, Иван Сергеевич, попросите Белякова вспомнить хотя бы пару десятков имен тех, кто мог бы заинтересоваться этой пекторалью.

Время приближалось к четырем, и Черепанов, попрощавшись с Виталием, собирался позвонить Степану Степановичу, чтобы договориться с ним о встрече.

— Извините, Иван Сергеевич, к вам полковник Перебейнос… — вдруг защебетал в селекторе голос Ани.

Не успела она закончить фразу, как в двери уже показалась мощная фигура начальника городского управления милиции.

— Ты шо ж, хлопец, родную милицию до себе не пущаешь? — загудел басом гость на своем привычном украинско-русском суржике. — Краще я до тебя прийду, чим навпаки. И не спорь со мной, Иван Сергеевич. Маю пару питань. Понятно, шо без протоколу.

— Привет, Юрий Викторович! — произнес Черепанов и вышел из-за стола. — Если б вы заранее позвонили, свои двери я держал бы для вас открытыми еще с утра.

— Так я тебе и поверил, — махнул рукой Перебейнос, усаживаясь удобнее. — Кстати, чай я люблю с лимоном. Только не приторный — тры столовых ложки сахарю, а краще, як бы був рафинад, шоб вприкуску. Хай твоя дивчина зробыть всэ як надо, покы мы с тобою тут трошки побалакаем. Зразу скажу: розмова у нас будэ нэ дуже солодка, а раз так, то трэба пидсластыты, так чи ни?

— Так, может, Юрий Викторович, по пять капель коньячку, а?

— Можна, только трохи пизнише, мий друже. Спочатку розмова.