134—63 до н. э.

Хотя с начала его правления прошло без малого сорок лет, Митридат оставался таким же сильным и крепким. Он с легкостью атлета метал копья, уверенно управлял колесницей, запряженной восьмеркой лошадей, в поединке с любым врагом не терял самообладания и, как правило, одерживал победу. Единственной его слабостью оставались женщины. Разные — темпераментные и не очень, они, чтобы не быть убитыми, всегда страстно стонали, когда повелитель овладевал ими. Митридат считал себя непревзойденным любовником. Однако в последнее время ему пришлось отказаться от этой утехи, потому что лицо его покрыла какая-то неведомая гниль. Эта болезнь до неузнаваемости исказила его некогда благородное обличие. Теперь доступ к повелителю имели лишь начальник охраны Озирис и два лекаря, которые приносили ему мази и различные снадобья. Но их усилия были напрасны — царственный лик сочился гноем, был воспаленным и заметно опухшим.

К тому времени Митридат обосновался в Пантикапее, вотчине богатых купцов и рыболовов. Римляне нанесли понтийцам столько поражений, что царь вынужден был отступить вглубь своих земель. И обойдя Понт, царское войско вернулось в Пантикапей.

В первый же день после прибытия начальник стражи явился с докладом к Митридату.

— Мой повелитель, сокровищница города пуста.

Царь его словно не услышал.

— Что ты сказал? Повтори еще раз! — опухшее от болезни лицо Митридата налилось кровью. — Повтори! Там хранились трофеи, добытые в сражениях за последние пять лет!

Озирис преклонил колено и молвил:

— Мой повелитель, хранилище опустошено, в нем нет ни золота, ни драгоценностей. Горожане рассказали, что некоторое время назад здесь были римляне. Они видели, как те снарядили обоз и вывезли сокровища на свои корабли.

Митридата обуяла такая ярость, какую он в своей жизни испытывал считаные разы. Опять предательство! Опять подлые и хитрые римляне опередили его!

Сокровищница была обустроена в скрытой от посторонних глаз пещере, вход в которую густо порос кустарником. После каждого визита стража и казначеи старательно маскировали сокровищницу. Завоеванные богатства хранились в медных, обитых железом сундуках. Позеленевшие от времени, они содержали в себе ценности, нажитые поколениями римлян и народов, сочувствовавших им. Диадемы и браслеты знатных женщин, золотые украшения и монеты разного достоинства, камни россыпью — все это было тщательно перебрано, рассортировано и переписано. Царю регулярно докладывали, на сколько талантов пополнилась сокровищница после прибытия очередного корабля. Эту пещеру повелитель хранил как неприкосновенный запас, это был его резерв на черный день. И вот теперь, когда такой день настал, когда нужно собирать новое войско и платить диким племенам севера за поддержку, когда он выстроил новый план атаки на Рим, рассчитывая на помощь кельтов, все в одночасье рушилось.

— Кто? Кто этот предатель?! — взревел он.

Превратившийся в зверя Митридат метался по залу, и его проклятия эхом разносились далеко за пределы дворца.

Озирис осмелился высказать свои предположения:

— Мой повелитель, четверо воинов, что знали о месте нахождения пещеры, погибли в боях. Предателей следует искать среди приближенных.

— Да как ты смеешь, оборванец!

Митридат занес кулак над головой начальника стражи, но неожиданно замер. «Береги спину, она должна быть защищена!» — вспомнились ему слова Клеарха, сказанные почти сорок лет тому назад.

— А ведь ты прав, Озирис, — Митридат сменил гнев на милость. — В поединке я всегда выходил лицом к лицу с противником, числом он мог превышать нас, но за моей спиной были верные воины. А я опасался удара от них… Много предателей встречал я на своем пути, но теперь понимаю: страшно в бою получить удар в спину, но еще страшнее получить такой удар от своих близких… Где Стратоника?

— Во дворце, мой повелитель! — Озирис не раз ощущал на себе, что такое гнев царя, и был рад смене его настроения.

— Найди, я хочу ее видеть!

Через некоторое время в зал вошла красивая смуглая гречанка. Ее фигура напоминала амфору. Длинные черные волосы были собраны в жгут толщиной с царскую руку. Она была юной арфисткой, когда повелитель обратил на нее внимание и взял себе четвертой женой. Несмотря на свою молодость, эта женщина обладала мудростью и хранила верность, пока ожидала своего царственного супруга из его многочисленных военных походов.

Так думал Митридат до настоящего времени, да и многочисленные шпионы сразу же по его прибытии доложили, что Стратоника в прелюбодеяниях замечена не была и вела образ жизни, подобающий верной жене. Но на этот раз он вызвал к себе не жену, а человека, которому было доверено охранять сокровищницу.

Благоразумно рассудив, что ему не следует видеть того, что сейчас произойдет в царских покоях, Озирис закрыл дверь и удалился.

— Подойди ко мне, моя красавица. Мой путь вокруг Понта был очень долог, я успел соскучиться, — жестом руки повелитель поманил к себе жену.

— Митридат… Я тоже скучала, любимый! — Стратоника присела на колени и стала нежно гладить обезображенное болезнью лицо царя.

То ли от осознания своей уродливости, то ли от еще пылавшего в нем гнева Митридат резко встал, и жена, упав с его колен, испуганно распласталась на полу. В ярости царь поставил ногу ей на горло.

— Говори, подлая, какова цена твоего предательства?! — воскликнул он, надавив ногой еще сильнее.

Стратоника не могла говорить. Ее лицо наливалось кровью. Своей тонкой рукой она обхватила ногу мужа, пытаясь убрать ее с шеи. Видя, что жена задыхается и не может ничего сказать, Митридат ослабил давление.

— Здесь были римляне, люди Помпея. Их видели в тех местах, где, кроме сокровищницы, ничего нет. Они даже не пытались войти в Пантикапей, чтобы поживиться, — быстро проговорил он. — Не скажешь, для чего им было идти под парусом столь далеко?

Повелитель наконец снял свою ногу с шеи Стратоники, и та задышала глубоко и прерывисто, как человек, который вынырнул с большой глубины.

— Я не знаю, о чем ты, мой повелитель, я… — она не успела договорить, потому что царь нанес ей два безжалостных удара в живот.

Женщина корчилась от боли. На ее бледных губах появилась кровь.

— Отвечай, потаскуха, кому продалась и за сколько?!

Митридат, не останавливаясь, продолжал бить жену ногами. Сейчас он видел перед собой не женщину, не жену, а только изменницу.

— Это были люди Помпея? Да, это были они… — Митридат продолжал кричать и бить, бить и кричать. — Тварь продажная! От тебя зависело все! Понимаешь, все!

Стратоника не могла произнести ни слова в свое оправдание. Из ее горла вырывались только стоны и хрипы.

Митридату не изменила его интуиция. Едва он прибыл в Пантикапей, ему донесли, что в городе под видом купцов появлялись римляне. Они скупили рыбу и закупили некоторое количество амфор масла — гораздо меньше, чем могли взять на борт три их корабля. Однако, несмотря на это, суда были загружены под самую ватерлинию. Рано утром купцы отчалили от берега, никому не сказав о своих планах, что, впрочем, было естественно: кто же захочет быть ограбленным морскими разбойниками? Наличие у купцов оружия тоже не вызвало подозрений у горожан: кто сейчас путешествует без оружия? Да и вели себя купцы мирно и достойно. Правда, оставалось одно сомнение: зачем римлянам совершать поход за рыбой и маслом в такую даль? Ведь они могли купить его гораздо ближе… Митридат сразу заподозрил неладное, но в тот момент не придал этому должного значения.

Устав от бесконечных ударов, Митридат сел на свое ложе и, тяжело дыша, смотрел на неподвижное тело жены.

— Озирис!

Начальник стражи не сразу услышал голос повелителя.

— Озирис!

Воин бежал на зов, и о его приближении свидетельствовали торопливые шаги.

Стражник ворвался в покои и увидел, что его властелину ничего не угрожает. У его ног в испачканной кровью тунике лежала четвертая жена царя Стратоника.

— Забери эту подлую тварь, и чтобы до утра ты узнал, отчего опустела сокровищница и куда подевалось ее содержимое.

Озирис поднял женщину и, стараясь не испачкаться в крови, понес ее к выходу.

Стратонику не пришлось долго расспрашивать, хотя изощренные пытки к ней не применялись. Озирис помнил, что она все-таки жена Митридата, и удерживал себя, чтобы не переусердствовать.

С рассветом начальник охраны пришел с докладом к повелителю, уже ясно представляя, что произошло в их отсутствие.

— Мой царь, Странтоника во всем созналась.

— Говори, Озирис, я готов к любым вестям!

— Это была римская экспедиция. По прибытии воин по имени Марк, по всей видимости их предводитель, пришел к Стратонике якобы для того, чтобы просить покровительства в торговле. Она приняла его и обещала помочь, но о размере подати сразу ничего не сказала. Да ему в этом и не было надобности.

Стоя у окна спиной к охраннику, Митридат повелел:

— Продолжай!

— Когда советники ушли, Марк оповестил об истинных целях своего визита. Он сказал, что слышал о сокровищнице, но где она расположена, не знает. И если ему не выдадут сокровища, он подожжет верфи и город.

— Их прибыло всего тридцать человек. Как они могли сжечь город?

— Марк запугал царицу, что ночью подойдет подкрепление и будет достаточно воинов, чтобы окружить и уничтожить Пантикапей. Нашего гарнизона в то время в городе не было. На городских стенах несли службу только несколько отрядов стражников. И враг воспользовался этим.

— Стратоника не воин, но она моя жена и своему положению должна была соответствовать. Продолжай!

— Тайна расположения сокровищницы имела свою цену. Марк пригрозил госпоже расправой над вашим сыном Ксифаром, и она сдалась.

— Ты хочешь сказать, что она разменяла целую армию на жизнь одного мальчишки? — брови Митридата от удивления поползли вверх. — Вели привести Ксифара на берег пролива. Ее перевези на другую сторону. Я сам буду разговаривать с сыном. Проследи, чтобы рядом никого не было. Ты меня понял?

— Будет исполнено, мой повелитель!

Озирис направился исполнять распоряжение.

Вечером Митридат проследовал на берег Понта для встречи со своим сыном.

Двенадцатилетний подросток только познавал науку быть мужчиной. Происхождение обязывало его соответствовать статусу царского сына. Он должен был научиться владеть мечом и копьем, познать все премудрости военного дела. Мальчик старался изо всех сил, но пока с трудом осваивал верховую езду, получая при обучении множественные травмы. Стратоника не видела в нем воина и всячески оберегала его. Ее единственный сын неожиданно увлекся скульптурой и рисованием, а когда придворные поэты показали написанные им стихи, царица сделала окончательный вывод, что Ксифар проявит себя в искусстве и философии не хуже, чем его отец в военном деле.

Ксифар с любопытством рассматривал своего отца: их встречи были очень редки.

Со стороны это выглядело так, будто после долгих лет разлуки любящий отец наконец-то увидел сына и они ведут беседу о вещах, которые известны только им двоим. Мальчик держался от отца на почтенном расстоянии, соответствующем его положению. Высокий, наверное в два раза выше Ксифара, Митридат молча смотрел на своего сына, как будто впервые его видел.

На другом берегу в сопровождении двух стражников стояла Стратоника. Ее лицо и тело было покрыто ужасными кровоподтеками. Она видела мужа с сыном и пыталась крикнуть Ксифару: «Беги!», но окровавленный, распухший язык ей не подчинялся, и губы издавали лишь еле слышный стон. Как только она пыталась поднять руку, чтобы обратить на себя внимание сына, в спину тотчас упирался тупой конец копья. В отчаянии Стратоника рыдала, снова и снова пытаясь показать, что она рядом, но все было напрасно: на лице, покрытом засохшей кровью, оставались лишь следы ее бесконечных слез.

Митридат с Ксифаром дошли до большой скалы, густо поросшей растительностью, и отец обернулся к сыну. Мальчик смотрел на родителя с преданностью и уважением.

Царь достал из ножен то ли кинжал, то ли короткий меч (в лучах заходящего солнца Стратоника не могла это рассмотреть) и принялся показывать, как пользоваться клинком для защиты и нападения.

Царица словно обезумела. Она упала на песок и стала бить по нему кулаками, но вскоре затихла. Ее сухие губы начали шептать слова молитвы.

Ксифар заинтересованно рассматривал оружие отца, тот даже позволил ему подержаться за рукоять. Когда же мальчик вернул клинок, Митридат нанес ему сильный удар в шею. Схватившись за рану, Ксифар пытался остановить фонтанирующую кровь, однако это ему плохо удавалось. Глаза его были широко открыты. Нет, не от боли. От удивления…

Стратоника, отчетливо видевшая, как ее родное дитя бьется в конвульсиях, еле слышно прошептала: «Проклинаю тебя, повелитель земель понтийских, всеми силами, на которые способна моя душа, проклинаю! Пусть весь твой род будет проклят, и семя твое никогда больше не родит наследников! Пусть будет проклято все, что тебе дорого, чем ты живешь и гордишься!». Эти слова она выдавливала из себя с трудом, и стоявшие рядом воины ничего не расслышали. Но Стратоника и не стремилась к этому. Мать знала, что те, кому положено услышать это проклятие — боги, — не отвернутся от нее.

Митридат спокойно вытер меч об одежды сына, вложил его в ножны и облегченно вздохнул. Дело было сделано, и царь, как и прежде, неторопливым шагом стал подниматься в гору, где его покорно ожидал начальник охраны.

— Не хоронить! Его тело достанется птицам и диким животным. Это жертва богам за измену его матери. Она же пусть уходит и попробует жить с мыслью, что убила собственного сына.

Не промолвив ни слова, Озирис направился вслед за повелителем, сразу же забыв то, свидетелем чего стал несколько минут назад…