ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Последние конвульсии строящих замыслы авантюристов — тех, кто еще недавно полагал себя сильными мира сего, но пришел к неизбежному и закономерному краху — в этой теперь уже канувшей в Лету эпопее
Только что описанные нами события шли своим чередом, когда одновременно с ними на линейном корабле «Мусаси», возглавлявшем походный ордер, по акватории Тихого океана направлялась в Японию предназначенная для производства ФАУ-1 секретная документация. Продвигалась, на первый взгляд, вроде бы благополучно. И вряд ли хотя бы один из авторов этого адского творения человеческого интеллекта догадывался, под каким сопровождением направляется оно навстречу к своему бесславному финишу. Вряд ли, повторяем, кто из них догадывался, но все дело в том, однако, что и догадываться никто не хотел — потому что для «мозгового триумвирата» (как окрестил их в своем докладе Гитлеру рейхсминистр промышленности Альберт Шпеер), то есть для Вернера фон Брауна и для его ближайших помощников: начальника технического отдела Артура Рудольфа и талантливого испытателя Курта Дебуса, все эти изобретенные когда-то ими ФАУ-1 давно уже были, так сказать, «отработанным паром».
В настоящий момент с лихорадочной поспешностью, денно и нощно, не покладая рук трудились эти господа над доводкой до приемлемых кондиций нового поколения ФАУ, баллистических ракет У-2.
Иначе, нежели эти изобретатели, относились к ФАУ-1 милитаристские круги Японии, находившиеся в близившейся к концу войне в крайне критическом положении, с упованием на всемогущего Дзимму и его прямого представителя на земле императора Тэнно, не вызывавшего тогда у японцев ни тени сомнений в его божественном происхождении, они, эти милитаристские круги, упорно продолжали считать, что с поправкой на управление живыми людьми-камикадзе использование этих самолетов-торпед в боевых действиях принесет Стране восходящего солнца колоссальную пользу.
Упования эти можно понять хотя бы потому, что к описываемому времени англо-американская авиация уже с применением новейшего оружия — напалма безнаказанно сожгла почти 100 японских городов, большинство из которых никаких военных объектов не имели. Более того, несмотря на длительную подготовку к войне, флот Японии, как ни странно, был не готов к защите своих, особенно находящихся на большом удалении от метрополии, морских коммуникаций, и американцам без значительных потерь удалось потопить свыше 2000 японских транспортных судов, снабжавших промышленность и население привозным сырьем, продовольствием, а также прочими необходимыми для жизнедеятельности и ведения войны остродефицитными ресурсами.
И вот к усилиям военных кругов, направляемым на использование в японском варианте ФАУ-1, этой на тот период жгучей проблеме, добавились еще и решения высшего военно-политического органа Японии — императорской имперской конференции, в заседаниях которой приняли участие император, премьер-министр, военный и военно-морской министры, начальники генеральных штабов армии и флота.
Для более конкретного, руководства работами по решению острейшей проблемы — срочного создания сил, способных противостоять вражеской авиации и набиравшему все большую силу объединенному англо-американскому флоту, требовалось что-то новое, экстраординарное. Поэтому осуществление на практике согласованных решений, как части работ в области строительства ракет, производилось в конечном итоге Советом по координации, число членов которого значительно было сокращено и который в августе 1944 года был преобразован в самостоятельный Высший совет по руководству войной.
Тем не менее, несмотря на принятие всех этих мер, суровая и подчас непредсказуемая военная действительность, а также необыкновенная сложность технической проблемы — все это внесло неумолимые коррективы в реализацию сверхважной и полностью засекреченной программы.
Совершенно иначе в вопросах производства и устрашающего применения различных видов секретного оружия вели себя на завершающем этапе мировой войны заправилы фашистского рейха. Если, например, руководящие круги милитаристской Японии кардинально засекретили изготовление в ближайшем будущем ракет ФАУ-1, управляемых при помощи подразделений «специальной атаки», то есть камикадзе (с тем, чтобы преподнести противнику своеобразный сюрприз и оттянуть хотя бы на некоторое время свое неизбежное поражение), то высшее политическое и военное руководство фашистской Германии, наоборот, на всех перекрестках истошно вопило о «скором, грядущем, всеуничтожающем» запуске в ход «нового» и «сверхсекретного чудо-оружия», способного одержать решающую победу над всеми без исключения врагами.
В данном случае вольно или невольно блефовали и те и другие. Ларчик же здесь открывался отнюдь не просто. Гитлер и его приспешники, зажатые со всех сторон вооруженными силами коалиции, втайне рассчитывали на невозможность победы в войне обычными средствами. Поэтому верхушка фашистской камарильи в своих бесконечных выступлениях на эту тему (особенно поднаторели в этом министр пропаганды доктор Йозеф Геббельс и его подручный, комментатор берлинского радио Ганс Фриче) всячески стращали правительства и командования наступающих армий союзников разными «неприступными валами» и «новым секретным оружием».
Так было, например, когда наступавшая Советская Армия на всем протяжении фронта вплотную подошла к Днепру. Гитлеровская пропаганда стала на все лады истерически вопить о некоем «неприступном Днепровском вале», а чтобы как-то притормозить вторжение в Европу (по плану под кодовым названием «Оверлорд») экспедиционных сил союзных держав, им вновь стали угрожать таким же иллюзорным, мифическим «Атлантическим валом».
Все было напрасно! Ни Днепровский, ни тем более загадочный Атлантический валы не смогли сыграть той устрашающей роли, на которую рассчитывали гитлеровцы. И в первом и во втором случае силами наступающих армий союзников геббельсовский блеф о неких неприступных позициях был разоблачен как подлая пропагандистская ложь обанкротившихся фашистских политиков.
И все-таки и в этой обстановке у фашистского генерального штаба теплились призрачные надежды на то, что удастся хотя бы выиграть сроки на организацию активной обороны и на какое-то время, в особенности при проведении решительных и массированных операций крупного масштаба, принудить к пассивным действиям наступающие союзные армии.
На самом же деле как река Днепр, так и пролив Ла-Манш являлись хотя и труднопреодолимыми, но все же естественными преградами, и в их тылу никаких особых укреплений и тем более «непроходимых валов», как заявляли гитлеровцы, не было и в помине.
Правда, все эти естественные препятствия, ожесточенно оборонявшиеся вконец отчаявшимися немецко-фашистскими войсками, сами по себе были достаточно серьезны — настолько, что наступавшим потребовалось приложить немало военного искусства и мужества, чтобы преодолеть эти последние бастионы средневекового мракобесия, жестокости, человеконенавистничества и расизма.
Как известно, широко рекламировавшиеся и пропагандировавшиеся исследования немецких ученых в области ядерного оружия с некоторого времени стали вызывать у союзников немалые опасения. Однако, несмотря на категоричные предписания со стороны руководителей союзных держав своим спецслужбам об усилении попыток к дешифровке этих работ, с помощью агентурной сети в стане врага, на тот момент у компетентных кругов стран антигитлеровской коалиции еще не было исчерпывающих данных о положении дел по созданию в Германии атомной бомбы.
К счастью для противников Германии, затяжка в выполнении мероприятий по изучению физики атомного ядра в основном произошла по вине самого фашистского руководства. Дело в том, что Гитлер, дабы не тратить, как он полагал, понапрасну время и средства на фундаментальные исследования, которые не могли дать немедленной отдачи, категорически запретил заниматься всевозможными изысканиями в вопросах, касающихся вооружения. Но ради создания ядерного оружия в конце концов было сделано исключение, и поэтому часть физиков-теоретиков, занимавшихся в области атомной энергии, а также физиков-экспериментаторов, чьи неимоверные усилия в производстве практических опытов фактически сводились на нет недостаточной для этого базой, все же в какой-то степени двигали дело дальше.
Теперь уже известно, что когда сразу по окончании войны корпус американскою генерала Паттона захватил немецкие лаборатории, где до этого производились опыты по фотоядерным реакциям — ядерному фотоэффекту, западные специалисты были крайне удивлены низким уровнем исследований немецких ученых в области атомной энергии, которые к тому времени уступали в сроках по сравнению с Манхэттенским проектом (американский план создания атомной бомбы) минимум на полтора-два года.
Правда, все эти предвиденные и непредвиденные задержки было бы совсем несправедливо относить только за счет одних немецких ученых. Здесь активную роль сыграла все-таки весьма разветвленная агентурная разведка стран антигитлеровской коалиции, чьи целенаправленные действия по мере их сил и возможностей всячески тормозили эти изыскания, а иногда даже загоняли их в тупик.
Плюс ко всему, как это следует из шифрованных донесений норвежских сил Сопротивления генеральным штабам союзных держав, англо-американская авиация дважды произвела ожесточенную бомбардировку тех мест на территории Норвегии, где находились секретные заводы по химическому синтезу, для получения тяжелой воды, которая, как известно, служит искусственным замедлителем цепных реакций, чем, собственно, и было сорвано создание гитлеровцами атомной бомбы.
Завершило же неудавшуюся для фашистской Германии историю с безуспешным производством тяжелой воды восстание военнопленных, обслуживавших эти предприятия, которые и довели своим беззаветным мужеством дело до его логического конца.
Таким образом, когда вопрос об испытании цепной реакции в ее критической массе у немецких ученых встал ребром, не оказалось в достаточном количестве тяжелой воды, а об использовании вместо нее сухого порошка графита в то время не могло быть и речи из-за своевременного вмешательства в этот процесс спецслужб союзных держав, которые своими решительными действиями сумели все-таки сорвать поставки данного компонента гитлеровскими промышленными предприятиями в необходимые сроки.
Тщательный анализ политики фашистской камарильи по руководству наукой и техникой, особенно в части запрета фундаментальных исследований, в пользу опытов, дающих сиюминутные результаты, со всей наглядностью обнаруживают полный авантюризм и непонимание этими главарями даже той искусственно ими же созданной обстановки, которая в дальнейшем из первоначально головокружительных и легких блицкригов превратилась в продолжительную и кровопролитную вторую мировую войну, закономерный итог которой в пользу миролюбивых наций заведомо был предрешен.
Ошибки, а точнее сказать провалы, Гитлера в проведении его недальновидной политики заключались в отказе от изучения, подготовки и проведения мер, необходимых для реализации дальней перспективы в области передовой технологии. Именно это должно было явиться краеугольным камнем его политики, и именно отказ от такой политики на поверку оказался главным просчетом этого «ясновидца».
Из-за близорукости руководства в науке и технике фашистской Германии получился определенный застой, тогда как страны антигитлеровской коалиции при одновременном резком рывке в ряде основополагающих отраслей экономики, в частности военной, обошли противника по подавляющему большинству ее ключевых параметров.
Так, в итоге беспримерного трудового подвига народов, выразившегося в создании огромного количества новейших самолетов, в производстве танков и самоходных орудий, военного снаряжения, не говоря уже о фундаментальных исследованиях в области атомного оружия и его готовности для конечных результатов, страны антигитлеровской коалиции вышли далеко вперед.
Вообще-то страшно даже подумать, что было бы с человечеством, имей гитлеровцы в своем распоряжении атомное оружие. При создавшемся у них в конце войны отчаянном положении эти политиканы с уголовным нутром, не задумываясь, пустили бы его в действие.
Недаром еще в 1937 году на съезде национал-социалистской партии в Нюрнберге Гитлер истерически кричал: «Я добьюсь своей цели, даже если потребуется сжечь весь мир!»
На следующий год ему вторил наци номер два в Германии — Герман Геринг: «…мы станем первой державой мира, а слово «немец» мир будет произносить с почетом и страхом. Мы будем господами вселенной…»
И воистину велик подвиг советского народа, избавившего человечество от нашествия коричневой чумы! Вечная слава отдавшим свою жизнь в Великой Отечественной войне за спасение мировой цивилизации!
Итак, на полном ходу, величественно рассекая океанские волны, во главе походного ордера под флагом адмирала Номуры к метрополии приближался линкор «Мусаси» — гордость японского императорского флота.
Чтобы лишний раз не испытывать судьбу, опасаясь засады отрядов американских подводных лодок, тем более вблизи своих берегов, адмирал дал указание своей эскадре строго следовать за ним в кильватере. И это — несмотря на то что легкие крейсера и быстроходные эсминцы, передвигаясь зигзагообразными галсами по горизонту, надежно обшаривали каждый участок моря.
В целях же безопасности Номура приказал главному штурману эскадры капитану 1 ранга Мисимее Охире срочно проложить курс по большой дуге западнее островов Гото, чтобы затем направиться на кратковременную стоянку в военно-морскую базу Сасебо.
Говоря откровенно, база эта находилась в таком месте, что куда более подходила для прекрасного лечебного курорта, где в ясную погоду можно было бы бесконечно любоваться творением естественной природы — вулканом Унзен и сказочно светящимися вокруг его вершины перистыми облаками.
Но что поделаешь: японцам, как и остальной части человечества, понадобятся еще, быть может, века для совершенствования своего жизненного устройства, торжества тех естественных человеческих порядков, при которых здравый людской смысл, а не животные инстинкты станут преобладать на этой грешной земле. Ну а пока… Несмотря на претенциозную помпезность зданий, в которых располагаются правительства, и изысканную роскошь построенных для них особняков, внутри всех этих сооружений над естественной красотой жизни продолжает господствовать уродливый дух всесильного милитаризма, ревностно и верно служащего культу насилия и войны, у которой, как правильно сказано, нечеловеческое, звериное лицо.
Еще задолго до подхода к островам Гото, когда эскадра проходила траверз города и одноименного порта Фукуэ, находившиеся на линкоре «Мусаси» секретные чертежи на ракеты ФАУ-1 были вновь перегружены — на этот раз на эсминец № 357, который по радиотелеграфному распоряжению военно-морского генерального штаба обязан был доставить их в срочном порядке к новому месту назначения.
Возглавил этот эсминец все тот же к тому времени окончательно реабилитированный командованием эскадры капитан III ранга Цубоути Хидэки.
На принятие оправдательного решения, которое окончательно утвердил адмирал Номура, большое влияние оказало заявление командира затонувшей на открытом рейде Сингапура субмарины, капитана II ранга Юкио Коно и присоединившегося к нему старпома капитан-лейтенанта Нобору Йосиды.
Обстоятельно разобравшись в инциденте, оба в один голос заявили, что всю ответственность за случившееся они полностью берут на себя, поскольку просмотрели бывшего на субмарине диверсанта, которым оказался погибший во время известной аварии гидроакустик Косоку Ямадзаки.
Далее они также заявили, что за допущенный служебный просчет они готовы наказать себя любым, достойным истинного самурая способом, вплоть до сеппуку (харакири) посредством использования усукисаси (японского ритуального меча), в присутствии и при содействии специально назначаемых в таких случаях ассистентов.
Но шла к концу кровопролитнейшая с величайшими потерями война, в армии и флоте с каждым днем все ощутимей сказывался острейший дефицит в кадровых офицерах — опытных и храбрых, мужественных воинах. Поэтому и офицерский состав линкора «Мусаси», и сам его адмирал Номура вполне здраво рассудили, что лишаться в такой момент и таких первоклассных вояк и истинных самураев, каковыми, вне всякого сомнения, являются капитан II ранга Юкио Коно и его старший помощник капитан-лейтенант Нобору Йосида, было бы не только непозволительной роскошью, но и непростительной глупостью.
Тем более, решили господа офицеры, хотя война вроде бы приближается к окончанию, сколько именно она еще может длиться, — об этом не знает никто, даже там, на самом верху Страны Ямато.
Так что, несмотря на груз давних традиций, в высших эшелонах воинской власти стали в отношении некоторых из этих традиций проявлять весьма трезвый, практический расчет и заметную прогрессивность во взглядах.
И морской министр, и генеральный штаб с молчаливого согласия самого императора полагали, что, если когда-то в угоду устаревшим канонам и прежде всего с целью острастки для остальных, при наведении надлежащего порядка или соблюдения железной дисциплины во флоте можно было просто прибегнуть к ритуальному харакири, а это тем более в военной среде считалось бы единственно правильным решением, то в настоящее время следует все-таки несколько поступиться вынесением по аналогичному поводу подобных, особенно с точки зрения непосредственного командования, весьма жестоких экзекуций.
И вот, чтобы не привлекать к неприятному инциденту излишнего внимания, через дежурного адъютанта капитана II ранга Сигэтами Фукуду адмирал Номура вынес безапелляционное и неожиданное для всех решение: находящихся под следствием офицеров императорского флота Юкио Коно и Нобору Йосиду, беря во внимание их чистосердечное признание своей вины, суду военного трибунала не предавать, а дать возможность в будущем верно служить императору и флагу Страны восходящего солнца.
Объявив это во всех отношениях гуманное и необычное решение адмирала, его адъютант добавил тут же, что отныне прощенные офицеры переводятся в морской резерв при военно-морской базе Сасебо, где позже они будут проходить службу на должностях, которые им определит начальник управления кадров капитан I ранга Акира Кубоура.
Вскоре после этого эсминец № 357 под командованием капитана III ранга Цубоути Хидэки пересек Восточный проход и широкую бухту Японского моря — Тояма, причалил в порту Ниигата, где и выгрузил свой особый, государственной важности и содержащийся в строгой секретности груз.
Дальнейшее, опять же строго секретное, сопровождение и охрана доставленной технической документации была поручена бывшему командиру злополучной, так бесславно закончившей свой тайный вояж по морям и океанам субмарины, ныне получившему повышение в чине капитан-лейтенанту Дзиро Накасонэ.
В специально бронированном железнодорожном вагоне, приспособленном для перевозки особых ценностей и важных штабных документов, с соответствующей охраной, состоящей из лучших матросов и унтер-офицеров, эта документация была направлена по маршруту: Нагаока — Касиводзаки — Такада и далее, через главный центр префектуры Нагано в город Мацумото.
В этой высокогорной, поражающей своей первозданной красотой местности, являющейся как бы водоразделом рек Синано и Гэнрю, и надлежало, согласно решению компетентных органов, начать производство ФАУ-1 в японском варианте, управляемых с помощью специально обученных для этой цели летчиков-камикадзе.
Кодовое название этих ракет оставалось прежним, выбранным еще в начале операции, — «Сюсуй».
На горных площадках на высоте от полутора до трех тысяч метров, среди ущелий, гор и лесов, в помещении бывшей общеобразовательной школы, в обстановке самой строжайшей секретности японским инженерам и рабочим предстояло срочно создать чудовищный по своему существу опытный полигон и одновременно с этим начать выпуск сверхсекретного оружия, способного по замыслу императорской ставки спасти ее родину от грозящего ей поражения, в этой вначале, казалось бы, победоносной войне под такими, казалось бы, естественными, жизненно важными для всех японцев лозунгами: «Сфера совместного процветания Великой Восточной Азии» и «Восемь углов мира под одной крышей».
Как это ни противоречило отношению к «друзьям» по разбою, но Высший совет японской империи по руководству войной был очень обрадован, узнав о вступлении англо-американских войск на территорию Италии в 1943 году. Усугубляющиеся трудности — в условиях войны против наседающих со всех сторон вооруженных сил союзников — день ото дня продолжали ставить перед японской военщиной все новые и новые неразрешимые проблемы.
Неудивительно поэтому, что члены Высшего императорского совета с еще большим удовлетворением восприняли весть о том, что 6 июня 1944 года экспедиционные армий антигитлеровской коалиции, вместе со всеми необходимыми для длительного ведения военных действий приданными частями, высадились на побережье Нормандии, а вслед за этим и в Южной Франции. Эти события, если брать их в связи с непрекращающимся военным нажимом на Японию, были хоть какой-то отдушиной, которая позволяла японским вооруженным силам хотя бы слегка перевести дух.
Высадка на континент этих экспедиционных сил стала неизбежной потому, что все сроки по открытию второго фронта в Европе были давно сорваны и основным союзникам СССР тянуть уже было просто некуда. К тому же, чувствуя свою уязвимость перед общественным мнением всех стран антигитлеровской коалиции, помня, что последний согласованный срок истек 1 мая 1944 года, Великобритания и США вынуждены были выступить. Правда, и здесь тоже не обошлось без задержки, затянувшейся на пять недель, Таким образом, этот пункт Тегеранской конференции о совместной борьбе против стран оси в Европе хоть и с опозданием, но был выполнен.
Некоторые читатели могут подумать, что затяжка в сроках всего на месяц с небольшим — очень невелика и не может быть существенной при таком масштабе военных действий, какие были предприняты тогда с обеих сторон. Однако здесь-то и стоит напомнить заблуждающимся читателям, что в таких, как на этот раз, случаях важен не только месяц, но даже день и час, так как ежесуточное количество потерь в живой силе и технике на фронтах той войны составляло, как правило, цифру с несколькими нулями.
Понятно, что открытый, хотя и с большим опозданием, второй фронт для фашистского рейха был тяжким ударом и ничего хорошего в перспективе ему, конечно же, не сулил. К тому же на Тегеранской конференции (28 ноября — 1 декабря 1943 года) были достигнуты еще многие другие важные договоренности, одна из которых гласила: идя навстречу пожеланиям союзников, чтобы везде наконец наступил мир, делегация СССР обещает после окончания военных действий в Европе объявить войну против Японии.
Надо сказать, что, помимо плана «Оверлорд», существовал и другой план непосредственного участия союзников в освобождении Европы от гитлеровских оккупантов. Им был план «Рэнкин», с которым союзники не сочли возможным ознакомить даже главного участника антигитлеровской коалиции — СССР.
Суть плана «Рэнкин» состояла в том, что в случае возникновения благоприятного стечения обстоятельств, то есть при занятии англо-американскими войсками территорий европейских государств, сделать все для того, чтобы, как выразился Черчилль, «упредить русских». По мнению Черчилля, это могло стать реальным при следующих условиях:
если немецко-фашистские войска уйдут с оккупированных территорий, в результате чего произойдет внутриполитический крах Германии. Это позволит начать высадку экспедиционных армий союзников еще до начала операции «Оверлорд», если к тому времени германская военная машина вообще не капитулирует перед объединенным фронтом англо-американских вооруженных сил;
если зреющий против Гитлера заговор его генералов осуществится и Гитлер, таким образом, будет устранен, а вместо него будет создано «центристско-социалистское правительство», сохраняющее между прочим, нацистский режим не только в самой Германии, но и на территории Польши.
Все эти планы, как и следовало ожидать, оказались совершенно нереалистичны. Во-первых, покушение на Гитлера, совершеннее генеральской оппозицией, показало, что конечные его цели не имели поддержки ни в верхних кругах немецкого общества, ни в самом народе, который генералитет не счел нужным даже брать в расчет, опасаясь усиления левых сил страны и тем самым ликвидации своих прежних привилегий. Во-вторых, численность Армии Крайовой, полностью находившейся под влиянием лондонского эмигрантского правительства, составляла всего 175 тысяч человек, что было далеко не достаточно для решения возлагавшейся на нее весьма сложной задачи.
В подтверждение сказанного стоит привести лишь один факт, и сразу все станет ясно. Одни только потерн советских войск на польской территории, войск, оснащенных превосходной военной техникой и имевших уже достаточный боевой опыт, к моменту полного освобождения Польши составили 600 тысяч человек. Если же иметь в виду общее количество наступавших соединений Красной Армии, то их, разумеется, нет смысла даже сравнивать с находившимися под эгидой Лондона малочисленными, плохо вооруженными и необученными польскими формированиями. Делавшие на них ставку политики были попросту некомпетентными людьми и вдобавок очень далекими от реальной жизни авантюристами.
Подоплекой к сказанному о плане «Рэнкин», который был принят на двух-, а не трехсторонней конференции в канадском городе Квебек в августе 1943 года, являлась инициатива британского премьер-министра Черчилля. Непосредственным же разработчиком этого плана был англо-американский штаб во главе с генерал-лейтенантом Фредом Морганом. По сути, этому сговору, конечно же, предшествовали многочисленные консультации спецслужб США, Великобритании и, как ни странно, Германии.
Предпринятые в этом направлении меры все время находились в поле зрения и Рузвельта и Черчилля, один из которых был членом вышепоименованной конференции, тогда как второй — основным закоперщиком весьма неблагородной затеи. Так, в меморандуме руководителя Управления стратегических служб США генерала Донована предлагался сговор с будущим немецким «центристско-националистским правительством», так же как и заговору консервативных генералов предшествовали прямые контакты главы британской «Сикрет Интеллидженс сервис», лорда Стюарта Мензиса, с супершпионом фашистской Германии — начальником абвера адмиралом Канарисом.
Единственным результатом этого пресловутого плана явился вконец испорченный после взрыва в Ставке костюм Гитлера и потопленное в крови, инспирированное эмигрантским правительством Варшавское восстание. Руководитель «теневой армии» в Польше генерал Тадеуш Коморовский, или, как его величали в подполье, — генерал Бур, вынужден был в конце концов свернуть авантюру, не пожелав даже поставить в известность советское командование о начале, целях и сроках восстания.
Коварный замысел Черчилля оказался замешанным на гибели в авиационной катастрофе над Гибралтаром премьер-министра и главнокомандующего всеми вооруженными силами Польши, как внутри ее, так и за рубежом, генерала Владислава Сикорского, который заключил в декабре 1941 года Московский договор о дружбе и взаимной помощи.
Таким образом, ни Черчилль, ни его польское эмигрантское окружение не хотели допустить самостоятельного сближения Польши с Советским Союзом без английских посредников.
Публичное возмущение Черчилля отсутствием якобы информированности правительства его величества короля Великобритании Георга IV о восстании в Варшаве являлось отвлекающим маневром перед восточным союзником, не более того. Убедить в противном, когда и правительство, и зарубежные воинские формирования Польши в основном содержались на английских «хлебах», да плюс ко всему еще каждый шаг их контролировался службами, подотчетными Черчиллю, можно было разве что очень уж наивных людей.
Наблюдая происходящие в военной Европе события, руководящие круги Японии получили наконец возможность надеяться на передышку. Впервые за всю кампанию Высший совет империи по руководству войной по-настоящему ощутил прилив скрытой радости не в пример тем «друзьям», у которых на тот момент дела шли куда хуже.
Несмотря на очевидную, казалось бы, одиозность в подобной оценке, каждый, даже не посвященный в тонкости международной политики человек даже невооруженным глазом не мог не видеть, что происходящая в далекой Европе трагедия давала веское основание японцам для национального оптимизма. Здесь в полной мере и во всю ширь проявилась между закоренелыми «друзьями» обычная империалистическая «солидарность», когда, в результате военных авантюр, в создавшейся для каждого из них экстремальной обстановке уже пи один из них не берет в зачет никакие ранее заключенные «пакты», «оси» и заверения в «вечной дружбе».
Теперь японский генералитет, как и высшие дворцовые круги, которые в течение истекшего этапа войны осмысленно направляли твердой рукой из-за кулис политику безудержной экспансии, хотя при этом и делая невинный вид, будто остаются в стороне от событий, со временем пришли к непреложным выводам, что не в столь отдаленной перспективе их ожидает возмездие. Уже к середине 1944 года в борьбе против объединенного англо-американского военно-морского флота и союзной авиации чаша весов на Тихоокеанском театре военных действий стала все больше склоняться в сторону США и Великобритании. Не ожидавшие и даже не предполагавшие таких громадных материальных потерь множество членов различных военных советов, императорской Ставки, генеральных штабов и прочих ассоциаций содействия трону, что весьма характерно для военно-политической структуры Японии того времени, начали всерьез подумывать о постепенном выходе из войны, руководствуясь при этом в обязательном порядке сугубо японским этикетом, требованием «не потерять лица», К этому периоду войны на всех на них в общем и целом так или иначе уже прямо-таки обрушились все японские «сто восемь напастей».
Поэтому японской военщине поневоле пришлось по-настоящему задуматься, когда, подбив «бабки», она вдруг обнаружила такие потери, которые прежде не могли бы даже теоретически соотноситься со здравым смыслом. В общенациональном масштабе с каждым днем ущерб нарастал по законам геометрической прогрессии. И если, несколько забежав вперед, воспользоваться ныне известными данными, надо сказать, что за период с октября 1943 года по август 1945 года подводные лодки военно-морских сил США, Англии, Австралии, Новой Зеландии и сражающейся Франции на Тихом океане потопили и повредили более 3190 японских кораблей всех классов, а военно-морская авиация союзников уничтожила 2225 судов различного назначения.
Эти печальные результаты порядком встревожили реакционную верхушку Японии, но еще не напугали настолько, чтобы с ее стороны последовали предложения о прекращении бесперспективной войны.
Мало того, ярыми сторонниками продолжения военных действий до победного конца оставались: премьер-министр генерал Тодзио, военный министр Анами, начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Умэдзу, начальник морского генерального штаба адмирал Тоёда и большая часть дипломатического корпуса с такими выдающимися его представителями, как бывшие министры иностранных дел Есукэ Мацуока и Мамору Сигемицу. Между прочим, оба этих профессиональных дипломата впоследствии были преданы суду Токийского Международного военного трибунала вместе с остальными главными военными преступниками.
Один из них — Мацуока, не дождавшись петли, умер в 1946 году еще задолго до окончания процесса в тюрьме Сугамо; второму же «повезло» больше: по заключительному приговору этого трибунала он получил всего 7 лет тюремного заключения, которые даже не отсидел до конца, а был освобожден досрочно генералом Дугласом Макартуром в 1950 году и тут же вскоре снова возобновил политическую деятельность.
За содействие японских дипломатов в подготовке Договора безопасности, заключенного в Сан-Франциско 8 сентября 1951 года на неопределенный срок и навязанного Японии в качестве предварительной кабальной платы для выработки условий сепаратного (без участия СССР и Китая) мирного договора, который также был подписан в 1951 году на Сан-Францисской конференции обеими сторонами при участии еще 47 государств, Мамору Сигемицу, оказавший огромное влияние при подготовке этих документов, позже, с согласия американской оккупационной администрации, вновь занял пост заместителя премьер-министра и одновременно министра иностранных дел.
И хотя оба договора 28 апреля 1952 года вступили в силу, подписей СССР, Польши и Чехословакии, как стран, еще формально находившихся тогда в состоянии войны с Японией, под этими документами не было. Так, в самый разгар «холодной» войны, инспирированной международным империализмом, во главе с руководством США все вернулось на круги своя.
Как ни странно, но тогда, в середине 1944 года, подавляющее большинство членов совета по руководству войной все еще питало некоторые иллюзии в благоприятном для них повороте событий, происходивших на донельзя растянутых фронтах двух обширнейших Восточно-Азиатского и Тихоокеанского регионов.
По части медленного расхлебывания ими же самими заваренной «каши» все надежды теперь возлагались уже на реакционную офицерскую среду и на два с половиной миллиона солдат сухопутной армии, дислоцированной на территориях центральных префектур, в основном более или менее важных стратегических точках метрополии.
В дополнение к ней на учебных центрах проходили подготовку и переподготовку свыше полутора миллионов новобранцев, а также солдат-резервистов, призванных в действующую армию из запаса. К слову сказать, несмотря на начавшиеся повальные бомбардировки страны и возникшие в течение всего периода проходившей войны внутренние невзгоды, этот контингент, хотя по-настоящему и не испытавший еще на полях сражений почем фунт лиха, имел высокий боевой дух и, в случае вторжения противника на территорию страны, собирался дать решительный бой и даже путем самопожертвования, по выражению японцев, уготовить для американцев непреложную возможность буквально захлебнуться в той пли другой крови. А судя по тому, что это были полностью отмобилизованные соединения, которыми с упорным фанатизмом, достойным лучшего применения, командовали генералы-ретрограды, то для американской армии вторжения, если бы, конечно, дело дошло до этого, они оказались бы твердым орешком.
Однако, как говорится, и это еще был не вечер. По всей Японии начали создаваться отряды гражданского ополчения и всяческие подразделения самообороны. Численность их в любой момент могла быть доведена вплоть до тридцати миллионов человек. На территории страны для них готовились тайные и явные склады с оружием, должным образом обеспеченные необходимым количеством боеприпасов в потребном к использованию ассортименте.
А там, где могло его не хватить, пошли бы в ход копья, топоры, старые мечи и все другое, что на этот момент попалось бы под руку. Готовился и еще бывший в распоряжении японцев боевой резерв, который по типу гитлеровских «вервольфов» («оборотней») формировался не на основании здравого смысла, а в результате безысходного уже, последнего отчаяния. Этот обособленный или, лучше сказать, отделенный от нормального разума контингент комплектовался из числа фанатиков юнцов и добровольцев камикадзе.
Эти так называемые «живые мины», обвязавшись взрывчаткой, гранатами и прочими различными зарядами, должны были бросаться на вражеские танки, бронемашины и другую военную технику, чтобы ценой своей жизни наверняка уничтожить врага. С этой целью был срочно реанимирован старый самурайский лозунг «Семь жизней за императора!», который разъяснялся таким образом: «Мы готовы родиться семь раз, чтобы потом в каждом отдельном случае снова разить врагов императора».
Вот почему, зная все это, руководство США всерьез рассчитывало закончить войну с Японией лишь в 1947-м или даже 1948 годах.
Немалое влияние оказали получаемые союзниками сведения о готовящемся в Японии производстве ФАУ-1, которые в их, японском варианте, должны будут управляться смертниками — камикадзе.
Это самое, давно ожидавшееся грозное, оружие если и не могло считаться решающим для окончательного исхода войны, все-таки способно было сильно ее затянуть, а главное, порождало надежду у японцев на выход из войны на почетных условиях, с заключением мирного договора, минуя безоговорочную капитуляцию.
История и здесь распорядилась по-своему. Во исполнение договоренностей со странами антигитлеровской коалиции Советский Союз 5 апреля 1945 года денонсировал пакт о нейтралитете, подписанный 13 апреля 1941 года, накануне нападения фашистской Германии, и в течение его действия неоднократно нарушавшийся Японией.
Чуть позже, во время работы Берлинской (Потсдамской) конференции, 26 июля 1945 года, от имени глав правительств США, Великобритании и Китая была опубликована Потсдамская декларация. В ней содержалось требование этих стран к правительству Японии о безоговорочной капитуляции на предъявленных ими условиях. Японское правительство, в лице премьер-министра адмирала Кантаро Судзуки, категорически отвергло эти требования. На состоявшейся тогда пресс-конференции в Токио он, говоря о Потсдамской декларации, заявил: «Мы игнорируем ее. Мы будем неотступно идти вперед и вести войну до конца».
Тогда Правительство СССР, желая как можно быстрее покончить с войной, 8 августа 1945 года официально присоединилось к декларации и объявило, что с 9 августа того же года будет находиться в состоянии войны с Японией.
Велик и бессмертен подвиг советского народа, его вклад в победу над милитаристской Японией, предопределивший скорое окончание второй мировой войны, Своим вступлением в войну с Японией Советский Союз дал возможность США избежать многомиллионных потерь в живой силе и технике, что неизбежно произошло бы при десантировании войск на Японские острова, во время их наступательных операций и продвижения в глубь территории страны.
Кроме того, это не в малой степени способствовало освобождению порабощенных стран, в том числе и самой Японии, от закоренелого милитаризма во всех его по существу диких проявлениях, которые совершенно несовместимы с достигнутым уровнем человеческой цивилизации XX века. Эти исторические факты неопровержимо могут быть подтверждены хотя бы следующим документом.
Бывший в то время военным министром Генри Льюис Стимсон в представленной записке тогдашнему президенту США Гарри Трумэну от 2 июня 1945 года писал: «Начав вторжение, нам придется, по моему мнению, завершить его даже более жестокими сражениями, чем те, которые имели место в Германии. В результате мы понесем огромные потери и будем вынуждены оставить Японию». Яснее, пожалуй, не скажешь!
И в том, что в отличие от СССР и других стран, подвергшихся неспровоцированному нападению агрессоров, США вышли из войны не только обескровленными, а наоборот, из-за относительно незначительных потерь разбогатевшими на военных и прочих поставках, во всем этом есть прямая заслуга народов Советского Союза, которые полностью выполнили союзнические обязательства и таким образом принесли на алтарь победы ради общего дела свободы наций неисчислимые материальные и человеческие жертвы.
Что же касается США, то, если даже не брать в расчет проводившуюся ими выжидательную политику, из-за длившихся годами бесконечных проволочек в открытии второго фронта в Европе, они, чьи действия, на первый взгляд, выглядели довольно странно, следуя целям устрашения СССР, а также других государств, как и амбициозным устремлениям к единоличной гегемонии в мире, применили на территории Японии безо всякой военной необходимости, но зато из далеко идущих корыстных соображений — атомное оружие, сбросив при этом бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки. Однако, вновь возвращаясь к военным перипетиям в Европе того времени, следует добавить, что проще всего, конечно, было вступить в завершающую стадию кампании, как говорится у русских, лишь к «шапочному разбору», когда исход в войне с Германией был уже предрешен. Но и здесь у них все равно получилось не так гладко, как того бы всем хотелось.
Об этом с предельной ясностью сообщала паническая телеграмма Черчилля от 6 января 1945 года, которая была адресована Сталину (ради краткости здесь она несколько адаптирована автором). В этой ныне широко известной секретной шифровке премьер-министр Великобритании писал:
«В настоящий момент на Западном фронте стратегическая обстановка резко ухудшилась. Даже временная потеря инициативы, как нам кажется, может привести к непоправимым последствиям. Прошу Вас, если это возможно, сообщить нам, сможем ли мы (имеется в виду сам Черчилль, а также командующие англо-американскими войсками Эйзенхауэр и Монтгомери. — Н. Б.) рассчитывать на крупное наступление ваших войск в ближайшем будущем, но не позже января сего года, чтобы потом предпринять самим соответствующие решения. Лично я считаю сложившееся положение очень серьезным, требующим принятия исключительно экстренных мер».
А дело состояло в следующем. В конце декабря 1944 года Гитлер, пользуясь наступившей передышкой на советско-германском фронте, сосредоточил на узком участке Западного фронта вместе с приданными частями около 40 дивизий, в числе которых было 23 танковых и моторизованных соединений СС. Этим бронированным кулаком гитлеровский фельдмаршал Герд фон Рунштедт должен был ударить на стыке, иначе говоря, по полосе разграничения наступавших теперь уже с малой интенсивностью английских и американских войск, и через Арденны (так же, как это было и при разгроме Франции в 1940 году) рассечь фронт союзников на две части.
Дальше имелось в виду продолжить контрнаступление по трем расходящимся направлениям, чтобы, во-первых, прижать войска союзников к морю и тем самым устроить им второй печальной памяти Дюнкерк и, во-вторых, прямой атакой захватить город Антверпен — основную базу снабжения союзнических войск, узел коммуникаций и порт.
Так что Черчилль прекрасно знал значение посланной Сталину телеграммы и с нетерпением ждал результата. А ответом ему было мощное наступление советских войск на центральном участке фронта — от Балтики до Карпат, хотя наступлению мешали неблагоприятные погодные условия, усталость войск от только что закончившихся таких же наступательных боев. У руководителей антигитлеровской коалиции на повестку дня встал сакраментальный вопрос: быть или не быть активным второму фронту в Европе и не придется ли ему переходить на позиционную оборону, что грозило затяжкой всей военной кампании.
Тогда-то под командованием маршала Жукова и Конева был совершен мощный и стремительный прорыв советских армий двух фронтов, которые и довершили все дело. И когда танковые ударные армии, вклинившись на полную тактическую глубину обороны немецко-фашистских войск, стали уже выходить на оперативный простор, немцы вынуждены были в срочном порядке снять с Западного фронта бронетанковые и механизированные соединения, чтобы тут же, спасая положение, перебросить их на Восток.
Несмотря на, казалось бы, огромный успех, который был достигнут войсками уже на первых порах, подготовка к этим боям, проведенная командующими фронтами — 1-м Белорусским и 1-м Украинским, была сопряжена с неимоверными трудностями. Особенно они усилились подле получения Сталиным секретной шифровки от Черчилля. Надо полагать, что в советском генштабе вполне ясно представляли, что, если фон Рунштедт опрокинет союзников в море или хотя бы надежно блокирует их пусть даже на несколько месяцев, бои на советско-германском фронте могут принять более затяжной характер.
Фашистская Германия располагала еще достаточными резервами и в данный период представляла собой до предела сжатую пружину, которая, распрямившись в каком-либо месте, могла принести много беды. Дважды в сутки командующие фронтами или их начальники штабов лично докладывали Сталину о ходе переброски оперативных резервов, требуемой рокировки некоторых родов войск по рокадным дорогам, кстати, представлявшим собой в это время года далеко не безупречное зрелище.
Сложность состояла и в том, что еще с предыдущих напряженных боев отстали тылы, присутствие которых вблизи линии фронта необходимо было во всяком случае до первого сигнала к наступлению. Но Сталин торопил и торопил, грозя каждому командующему разными карами и не хотел признавать никаких отсрочек.
И вот, когда в прорыв стали постепенно втягиваться резервы, часть которых была изъята у маршала Конева и передана на направление главного удара к маршалу Жукову, этим немедленно воспользовались немцы. В германском главном штабе сухопутных войск, размещавшемся близ Берлина, в Подземных бункерах местечка Цоссен, тоже сообразили, что непродолжительная пауза, образовавшаяся между двумя наступлениями, явно недостаточна для восполнения сил советских войск, и в таком случае могут быть использованы как максимум не стратегические из глубины страны, а лишь оперативные резервы противостоящих фронтов.
Это также не прошло мимо внимания немецкой разведки, и образовавшееся слабое звено у советских войск было определено почти точно. Учитывая сложившуюся обстановку, командование вермахта тотчас перебросило с Западного фронта ранее направленные туда для наступательных операций через Арденны моторизованные и танковые соединения, в том числе отборные бронетанковые дивизии СС: «Великая Германия», «Райх», «Мертвая голова» и «Адольф Гитлер».
Все эти силы они сосредоточили в районе озера Балатон. Основной их задачей было нанесение сильного флангового контрудара по частям и соединениям 1-го Украинского фронта, чтобы на главном направлении затормозить тем самым наступательный прорыв войск 1-го Белорусского фронта, направленный в центральные области Германии. При достаточном успехе ставилась дополнительная цель — разгромить в основании фронт маршала Конева или хотя бы отбросить войска под его командованием к юго-востоку, подальше от южных границ фашистского логова.
Командующий группой армий «Южная Украина» генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер, который незадолго до этого принял командование от уволенного Гитлером в отставку генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна, предпринял все возможные и невозможные меры, чтобы выполнить поставленную верховным командованием задачу.
Несколько недель продолжались упорные кровопролитные бои, и потери с обеих сторон оказались огромны. В конечном итоге подошедшие наконец стратегические резервы, предназначавшиеся вначале для усиления войск главного направления, выправили положение окончательно, и линия фронта стабилизировалась. На короткое время наступило относительное затишье.
После закончившегося Арденнского сражения, наделавшего столько переполоха англо-американским войскам, а также принесшего значительные потери, дела-союзников вошли в нормальную колею. И если поначалу, при высадке сил вторжения в Нормандии и на юге Франции, происходили ожесточенные бои, то теперь положение в корне изменилось.
Правда, наступление экспедиционных войск в глубь Германии шло своим чередом, однако, кроме незначительных авангардных боев и разведывательных действий патрулей, дальнейшее продвижение их на восток походило скорее всего на миссионерскую прогулку, чем на военные операции. Бывали даже случаи, когда целые укрепленные пункты и города капитулировали с извещением об этом по телефону.
Тем временем немецко-фашистское командование все более или менее боеспособные части вермахта спешно перебрасывало на советско-германский фронт. Что же касается западных участков и без того уже сузившегося фронта, то они немцами оголялись и сразу проводилась массовая сдача в плен вместе с оружием, хотя все же часть войск разбегалась кто куда.
Но финал этой трагической эпопеи уже назревал, Советское Верховное командование стало обстоятельно готовить Берлинскую операцию, успешное окончание которой означало бы конец войны на европейском театре военных действий. Использовали передышку, причем последнюю, при ее подготовке и немцы. Поэтому не случайно английские спецслужбы, причем неоднократно, в истерических тонах предупреждали советский генштаб о якобы готовящемся немецким командованием «страшном» ударе в правый фланг и тыл наступающим войскам на Берлин.
Немцы действительно хотели использовать представившийся шанс и имели вполне осознанную цель если и не остановить наступление, то хотя бы несколько оттянуть свой последний час. Стремясь к реализации этих замыслов, они сосредоточили со стороны Поморского Поозерья, кроме регулярных войск, также формирования из полицейских подразделений, «спешившихся» моряков, отрядов фольксштурма, и таким образом их набралось в общей сложности около двух десятков дивизий.
Конечно, при внезапном ударе они тоже могли составить немалую силу, хотя изменить ход войны уже не могли. Час их пробил!
Верховная ставка распорядилась: совершенно не затрагивая усиленный 1-й Белорусский фронт и наступавший совместно с ним на Берлин 1-й Украинский фронт под командованием маршала Конева, они должны были решать свою непосредственную задачу.
Для ликвидации создавшейся угрозы флангового удара со стороны противника командующему 2-м Белорусским фронтом маршалу Рокоссовскому было дано указание часть корпусов развернуть фронтом на север и тем самым обезвредить любые попытки немцев помешать наступлению на Берлин. Однако и на этот раз, что уже было не однажды за последнее время, судьба сыграла с немцами злую шутку, так же как и с мистером Черчиллем. Никому из них не удалось оттянуть победоносное наступление советских войск на последний оплот врага.
В результате многодневных боев наступавшие регулярные соединения, а вместе с ними и приданные им разношерстные части этой наспех собранной фашистской армии были окончательно разгромлены. Большинство разбитых частей оказались прижатыми к побережью Балтийского моря, другие же, пользуясь оставшимся просветом вдоль прибрежной полосы, бежали на Запад, а некоторая часть этого войска была пленена.
Так закончилась созданная английскими разведывательными службами версия о «страшном» скоплении войск противника, которые намерены были, по их словам, чуть ли не уготовить нашим войскам второй Сталинград. Ларчик здесь открывался довольно просто. Когда Черчилль убедился, что объединенные войска союзников безнадежно опаздывают и Берлин возьмут все-таки русские, по его заказу была приготовлена своеобразная «руанская» утка, чтобы, изготовившись вначале к отпору, из-за нависших «страшных» угроз с севера на некоторый период приостановить наступление. Наивный расчет, что русские, может быть, «клюнут» на эту «угрозу», как и надо было ожидать, провалился.
Итак, если в данный момент попробовать заглянуть вперед, следует отметить одно серьезное и далеко не ординарное событие, которое изменило потом весь ход развития человеческого общества и привело к разделу его на два противоборствующих лагеря.
Вскоре, после окончания самой жестокой в истории войны, когда наконец наступил долгожданный мир, по инициативе заправил англо-американского империализма и их приспешников, против СССР и других социалистических стран Европы была затеяна так называемая «холодная» война.
Предпринятые бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции явно дискриминационные по всем направлениям меры в очередной раз и явились тем «векселем», который они «погасили» за счет СССР, страны, вынесшей основную тяжесть борьбы в Европе против гитлеризма и избавившей весь цивилизованный мир от фашистского порабощения. Такой же примерно активный вклад был внесен потом и в военный разгром милитаристской Японии, способствовавший относительно мирному развитию стран Азии, хотя в последующем из-за происков американского империализма не раз возникали кровопролитные конфликты: в Корее, Вьетнаме, тогдашней Камбодже и Лаосе.
Давая объективную оценку проводимой политике США в послевоенный период и называя вещи своими именами, теперь уже можно твердо сказать, что по своему умышленному предназначению и беспримерному цинизму, особенно в отношении СССР, в историческом плане «холодная» война являлась равноценной вероломному нападению 22 июня 1941 года фашистской Германии на Советский Союз и совершенному в таком же духе коварному налету японской авиации на американскую военно-морскую базу в Перл-Харборе 7 декабря 1941 года, положившему начало войны во всей Юго-Восточной Азии и на Тихом океане.
И здесь никакие ссылки на идеологические разногласия между СССР и США попросту неуместны, если не сказать более того, что уже сказано. Ибо факт плодотворного сотрудничества двух стран во второй мировой войне сам по себе опровергает любые подобного рода недружественные домыслы. Этим неопровержимым доводам в пользу сотрудничества вряд ли возможно противопоставить что-либо убедительное и сколько-нибудь обоснованное.
А как можно развязанную потом гонку вооружений ставить в вину обеим великим странам, то есть в том числе и СССР? Такая постановка вопроса может свидетельствовать лишь о политической наивности современных буржуазных идеологов или, что вернее всего, об их предвзятости и корысти.
Кстати, о корысти, Представим себе на минутку, что Советский Союз допустил бы такую узкоэгоистическую корысть и, например, при наступлении немцев через Арденны не оказал бы своим грандиозным наступлением помощи союзникам, а, наоборот, подождал, когда экспедиционные войска будут разгромлены и опрокинуты в море. В этом случае война в Европе затянулась бы не более чем на месяц-два. И вряд ли потом, пока союзники приводили себя в порядок, последовал контрудар на юге советско-германского фронта.
Или второй пример. Захватив с большим трудом и значительными потерями остров Окинаву, где превосходство союзников было почти пятикратным, американцы тем самым готовили трамплин к вторжению на Японские острова.
Однако если бы СССР не начал чуть ли не сразу после кампании в Европе войну с Японией, то к этому времени полностью отмобилизованная и имеющая боевой опыт полуторамиллионная Квантунская армия могла бы вступить в дело против американцев и, используя индустриальную базу Кореи и Маньчжурии, затянула бы войну на неопределенное время. Мало того, исход войны в таком случае был бы вообще непредсказуем. Но ведь этого не случилось и не могло случиться. В СССР не было и не могло быть установок и идей — таких, например, как высказывание тогдашнего сенатора Трумэна, впоследствии ставшего президентом США: «Если мы увидим, что выигрывают немцы — нам следует помогать России, по если будут выигрывать русские, нужно помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают друг друга как можно больше!»
Как ни странно, тем не менее до сих пор при всяком удобном случае многие государственные деятели Запада не перестают безосновательно твердить о «русской опасности», находя при этом аргументы, годные разве что для заведомо бессовестных и алчных представителей военного бизнеса, имеющих от ласкающих их слух подобных утверждений многомиллионные и миллиардные дивиденды.
Вышедшее на арену мировой политики новое мышление, провозглашенное Генеральным секретарем ЦК КПСС М. С. Горбачевым, как раз является для нашей страны и всего мира той силой, которая с каждым днем завоевывает в умах людей все больший приоритет перед всеми устаревшими концепциями во взаимоотношениях государств по всем направлениям и на всех уровнях.
Но пора уже нам вернуться к основной теме, хотя в преамбуле ее следует осветить еще несколько вопросов нравственно-философского плана.
К середине 1944 года события на Дальнем Востоке развивались таким образом, что Японская империя в войне с США и другими странами неуклонно шла к неминуемому краху. Мало того, как и гитлеровская Германия, вначале захватившая в Европе колоссальные территории, Япония, сумевшая в результате коварной милитаристской политики оккупировать часть Китая, всю Корею, дальние страны Индокитая и Южных морей, приближалась теперь не просто к поражению, но к национальному позору и Страшному суду народов, каковым явился Международный трибунал, свершивший историческое возмездие над вконец запутавшейся в бесконечных авантюрах кликой высокопоставленных преступников.
И никакие разбойничьи атрибуты, вроде бывшей германской Зигес зайле — колоннады побед в берлинском Тиргартене, ни «высокочтимый» самурайский храм Ясукуни, ни тем более Вашингтонская стела с выбитыми на ней именами тех, кто так бесславно нашел свой конец во Вьетнаме, никогда не смогут прикрыть жестокость и бессмысленную алчность правящих классов, в том числе и служащей на потребу им оголтелой военщины, во главе с канувшими теперь уже в Лету самозваными узурпаторами нашего уходящего в историю века.
Корни философского и идеологического обоснования развязанной в сентябре 1939 года очередной мировой бойни уходят в давнее прошлое, еще в те времена, когда апологеты насилия изобрели понятие так называемого «сверхчеловека» («юберменш»), в применении к человеку не только европейскою, но и любого иного происхождения.
Им, изобретателям этого человеконенавистнического и чисто расистского, с позволения сказать, термина, не было никакого дела до того, что он, этот их термин, не выдерживает никакой научной критики и является в сущности плодом маниакального воображения людей, которые относить себя к разряду гомо сапиенс не имеют морального права.
Продолжающиеся еще кое-где ставки на силу или угрозу ее применения на границе XX и XXI века являются не чем иным, как игрой в политиканство, забвением той непреложной истины, что всякая палка, любой длины и тяжести, может быть только о двух концах. Имя всем этим палочным, дубовым «доктринам» одно: авантюризм, причем авантюризм в его наиболее худших проявлениях.
Вполне закономерен тот факт, что Третий рейх и Страна Ямато, заключив между собой ряд союзов, «осей» и всяческих других блоков, своей конечной целью ставили (каждая в отдельности) завоевание мира. Адольф Гитлер, установивший в завоеванной им Европе «новый порядок», а затем напавший на Советский Союз, потом имел в виду прихватить Англию, север Африки, а затем Ближний и Средний Восток, Индию, страны Южных морей и всю Америку. В качестве конечной цепи оставалась Азия, включая сюда заодно и островную Японию. Это, так сказать, своеобразная «программа минимум». Но существовала еще национал-социалистская «доктрина», изложенная в его книге «Майн кампф» («Моя борьба»), в которой провозглашенное ранее стремление к мировому господству получило, так сказать, «научное» обоснование, более детальную разработку и было возведено в ранг государственной политики Третьего рейха.
В свою очередь японский милитаризм тоже, по родству своему с фашистской Германией, в своей практической деятельности стремился к тому же, руководствуясь канонами небезызвестного меморандума генерала Гиити Танаки, который изложил в нем начало завоевания мирового господства и захвата Маньчжурии, Монголии, чуть позже Китая, а далее Индии, стран Южных морей, Советского Союза и только под конец остальной Европы, естественно, имея в виду при этом и саму Германию.
Надо сказать, что во все эти грозившие стать реальностью сумасбродные доктрины история не раз вносила своп существенные, зачастую драматические поправки.
Так, например, Германия, вначале стремившаяся на Восток («Дранг нах Остен»), впоследствии напала все же на капиталистические страны Запада, в том числе и на бывшие в числе ее идеологических «друзей» Англию и Францию, а Япония, стремившаяся в страны Южных морей, решила досрочно свести счеты со своим главным конкурентом на Американском континенте, с США.
Подобного рода политика, порождаемая авторитарными инстинктами правящих верхов, всегда приукрашивается, окружается с апломбом произносимыми, весьма высокопарными, но в существе своем пустыми словосочетаниями, которые наивные, доверчивые люди охотно и легко принимают за так называемый «проводимый в международных делах курс правительства».
Разглагольствования о разного рода «важнейших аспектах», звучащие на дипломатических раутах и взаимных визитах, лицемерно выдаются теми или иными высокопоставленными лицами за национальные и государственные интересы, причем произносящие все эти ничего не значащие фразы деятели зачастую забывают о том, что от принимаемых ими политических решений очень часто зависит благополучие, жизнь и судьбы многих миллионов и даже миллиардов людей.
Наивно было бы предполагать, что германский фашизм или японский милитаризм при благоприятных обстоятельствах, сложившихся у одного из них, попытались бы отказаться от реализации военными средствами своих устремлений, захотели бы остановиться на взаимно-согласованном 70-м меридиане, разграничивавшем их пресловутые «сферы влияния», являвшемся сомнительной границей между их «жизненными интересами».
Широко известно изречение немецкого историка и военного теоретика Карла Клаузевица о том, что война — это не что иное, как продолжение политики военными средствами. В наши дни эта, казалось бы, так убедительно звучащая формула небезуспешно оспаривается многими политологами, не без основания утверждающими, что в условиях обладания противоборствующими сторонами огромным количеством атомного оружия, способного в считанные часы многократно уничтожить все живое на земле, пришло время политические противоречия мирного времени разрешать политическими же средствами в условиях мира.
Итак, как мы уже сказали, развязанная милитаристами Японии война развивалась в неблагоприятном для агрессоров направлении. Теперь уже никакой Гэнро, Тайный совет при императоре и сам император Хирохито не в силах были отвратить неизбежного для всех них гибельного и позорного конца…
С большим трудом выторгованная у гитлеровцев секретная документация на производство ФАУ, хотя и не без серьезных приключений, наконец-то была доставлена по назначению.
За производство так долго ожидавшегося «спасительного» для Японии оружия, или, как его еще называли, «оружия возмездия», немедленно принялась одна из крупнейших машиностроительных фирм, поставлявшая чуть ли не основную часть всего японского тяжелого вооружения, — фирма «Мицубиси дзюкогё».
Срочно проведенное в узком составе заседание Высшего совета по руководству войной вменило в обязанность командованию японских военно-воздушных сил откомандировать на место будущего производства ракет самый опытный в техническом отношении офицерский состав, чтобы тем самым оказать всеми возможными силами и средствами всестороннюю помощь фирме, выполняющей чрезвычайной важности государственный заказ.
В префектуре Нагано, в городе Мацумото и его окрестностях, с течение нескольких дней сосредоточилось небывалое множество ведущих специалистов, а также некоторых инженерных частей и подразделений, которые до этого времени были приданы крупным авиационным соединениям.
Для того чтобы наилучшим образом разместить всю эту огромную массу работников, в радиусе до тридцати километров вокруг города военные власти арендовали большое количество находившихся здесь высокогорных пансионатов, частных курортов, гостиниц и даже постоялых дворов — «рёкан», где до этого состоятельные семьи отдыхали и лечили свои недуги с помощью бьющих повсюду из-под земли горячих целебных источников, распространявших вокруг неистребимый запах содержащегося в них сероводорода.
После проведенного в экстренном порядке более или менее достаточного обустройства началось доскональное изучение доставленных из Германии материалов. Из-за того, что некоторая часть из них была безнадежно испорчена, на недостающее количество чертежей по технологической цепочке технический отдел фирмы «Мицубиси дзюкогё» составил запрос в Берлин, чтобы с ближайшей какой-либо оказией полностью восстановить всю последовательность в производстве узлов и деталей ФАУ-1. Перепроектирование носовой части ракеты из обычного варианта в управляемый при полете с помощью камикадзе велось с неимоверно большим трудом. Принципиально новые агрегаты и приборы пришлось ужать в объеме, а от части из них, которые ранее должны были работать в автоматическом режиме, отказаться вовсе, так как их функции теперь передавались пилотам-смертникам.
Особенно технически сложным оказалось проектирование кабины для летчика. Сечение самой «сигары» оказалось таковым, что в будущей ракете мог использоваться пилот со строго определенными физическими данными: его рост не должен был превышать 160 сантиметров, а вес не выходить за пределы 60 килограммов.
Мало того, даже и в этих случаях будущий пилот во время управления ракетой вынужден был находиться только в лежачем положении.
Тем не менее выхода иного не было, и работы начались. В лихорадочном темпе были размножены рабочие чертежи, в первую очередь приступили к изготовлению узлов, приборов и деталей, которые не требовали доработки.
Те же части, которые требовали модернизации, были также срочно розданы для конструирования — привлеченным к этому делу всевозможным КБ и техническим силам дочерних фирм. Несмотря на, казалось бы, хорошую организацию начала работ, императорская ставка тем не менее без конца призывала к наращиванию темпов, ссылаясь при этом на всех японских богов, и в том числе на живого бога — императора Хирохито.
О камикадзе, как о непосредственных исполнителях предстоящих полетов, вопрос не стоял. К этому времени подготовка их и в количественном и в качественном отношениях была закончена. Зато мало чем обоснованная попытка во что бы то ни стало сверхсрочным методом, с наскоку, создать сложную реактивную технику наталкивалась на ряд труднейших, почти неразрешимых для того времени технических проблем.
Для производства совершенного оружия во всех случаях нужно было время, его же у японцев оставалось чрезвычайно мало, и запас его с каждым днем и часом трагически сокращался, как сокращалась после каждого исполнения желания бальзаковская шагреневая кожа. Находящийся на грани отчаяния японский генералитет теперь тоже напоминал страдающего неизлечимой формой эпилепсии больного, чья болезнь, при неизбежной неудаче в создании ФАУ, в ближайшем будущем бесспорно должна была дать рецидив и повергнуть военщину в «сумеречное состояние после припадка».
Свою финансовую и техническую помощь для ускорения производства управляемых ракет захотел предложить наблюдательный совет («Дзайбацу») — представители крупнейших объединений японского монополистического капитала, уверовавших во всемогущество готовящегося оружия.
Конец войны был уже не за горами, о нем все более всерьез стали поговаривать многие бизнесмены Японии, однако и в оставшееся, увы, короткое время они продолжали думать о наращивании своих прибылей. Но, едва родившись, так называемая патриотическая солидарность промышленно-банковских воротил тут же захирела и не получила своего развития. Как и следовало ожидать, соперничавшие монополистические группы «Мицубиси» и «Мицуи» даже в такой критической для страны ситуации не нашли пи малейшей возможности договориться между собой, Обе эти фирмы оказались единодушными лишь в одном — во мнении, что соперничавшей с ними «Мицубиси дзюкогё» достался небывало жирный милитаристский пирог и что в одиночку она его никогда не проглотит, а поэтому вполне может (не дай, конечно, бог!) подавиться.
В этот с патриотической подкладкой плохо скрываемый ажиотаж вокруг возможности солидно поднажиться включились и многие другие гиганты японской военной индустрии — такие, как «Мицубиси дэнки», «Исивадзима», «Харима», «Тосиба» (группа «Мицуи»), «Хитоти» и даже «Мацусита дэнки».
Однако значительная и самая весомая часть генералитета, больше всего тяготевшая к монополистической группе «Мицубиси», серьезно опасалась того, что такое разделение труда приведет к распылению научных сил и экспериментальных работ и в конечном счете отрицательно скажется на промышленном производстве нового оружия. Поэтому в результате бдительности правящей верхушки и перепроектирование, и испытание, и позже само производство управляемых самолетов-снарядов осталось в одних руках — у фирмы «Мицубиси дзюкогё». Не последнюю роль в этом деле сыграл и лично руководитель разведывательных и контрразведывательных служб Японии небезызвестный нам генерал Доихара.
Когда военный министр генерал Анами спросил его мнение на этот счет, тот ответил, что во избежание возможной утечки информации требуется не только не расширяться, а наоборот, «максимально сузить количество предприятий и даже косвенных лиц, имеющих хоть какое-либо отношение к секретному оружию».
Более того, добавил генерал, если этим делом займется вся Япония, службы безопасности не могут гарантировать секретность проводимых работ. Помимо сохранения секретности производства ракет в конфиденциальных рамках, он думал, конечно, и об облегчении участи своих ведомств, чтобы в случае чего не нести прямой ответственности за случайное или, хуже того, преднамеренное разглашение государственной тайны.
Тем временем, 2 мая 1945 года, капитулировала Германия. А у японцев все еще вместо ожидавшегося ускорения в производстве ФАУ, наоборот, дела складывались совсем скверно. По истечении более чем десятимесячного срока, минувшего после запроса в Берлин, наконец, выяснилось, что на дополнительную помощь теперь уже бывшего фашистского рейха в части досылки недостающих чертежей к некоторым узлам и деталям ФАУ-1 рассчитывать не приходится.
За два дня до полной капитуляции национал-социалистской Германии Адольф Гитлер покончил самоубийством. Испугавшись неотвратимого возмездия за совершенные им бесчисленные преступления против мира и человечности, он раскусил ампулу с цианистым калием, предварительно умертвив тем же способом и свою любовницу Еву Браун.
После они оба были сожжены эсэсовцами, залившими трупы несколькими канистрами синтетического бензина в воронке от разорвавшегося тяжелого снаряда, в парке рейхсканцелярии.
Тут, в этом месте нашего повествования, справедливости ради необходимо провести некоторые исторические параллели в связи с ответственностью лиц, которые, как никто другой, были причастны к развязыванию второй мировой войны, принесшей человечеству так много страданий, материального ущерба и людских потерь.
В этот вопрос пора уже раз и навсегда внести строго документальную ясность, такую ясность, в которой только факты, а не какие-либо инсинуации помогут создать подлинные образы и характеры тех исторических деятелей, чьи действия ни люди, ни история никогда не простят.
О Гитлере, надо полагать, сказано более чем достаточно, и не только здесь, и с ним, как говорится, давно все ясно. А вот что касается другой фигуры — японского императора Хирохито, тоже сыгравшего в прошедшей мировой войне далеко не последнюю роль, то тут требуется вступить хотя бы в краткую полемику с его многочисленными доброхотами, адвокатами и апологетами.
Когда в 1986 году исполнилось 60 лет со дня восшествия на престол Хирохито, издававшийся в Гонконге журнал «Фар Истерн экономик ревью» посвятил этому событию пространную статью, озаглавленную весьма многозначительно — «Охорибата». В одной из предыдущих глав нашей книги мы уже пояснили читателю, что слово «охорибата» на русский язык переводится приблизительно как «благородная особа, живущая во дворце через ров». Статья, написанная, естественно, в духе прославления царствующей особы, представляла его деятельность в таком свете, что малосведущему в хитросплетениях японской политики обывателю могло показаться, будто многочисленные в прошлом прегрешения Страны Ямато в силу своей малозначительности давно уже преданы всем цивилизованным человечеством вполне справедливому забвению, а многие прямо-таки кощунственные деяния японских императоров есть не что иное, как некие безобидные национально-патриотические явления в духе ретро.
Любые попытки истолковывать смысл японской истории и роль в ней императора Хирохито, намекала газета, являются ложными, недопустимо вредными, и следует на веру принимать лишь утверждения о непогрешимости императора — как «гэнго» и «мудрого политика», положившего конец войне.
Статья, конечно, юбилейная и спорить с ней вроде как бы и несерьезно. Тем не менее расставить все точки над i и хотя бы бегло заглянуть в суть затронутых тут вещей нам придется.
Начать следует хотя бы с того, что само имя императора- Хирохито, которое с особой тщательностью выбиралось для него при рождении, обозначает «широкую доброжелательность». Мало того что младенец родился в божественном семействе, само это семейство принадлежало к древнейшему и могущественнейшему аристократическому клану «ками», каждый член которого уже изначально был «персоной, обладающей высочайшим престижем и значением», — так же, как любой, принадлежащий к феодальному воинскому роду сегунов. Но, как свидетельствует все тот же «Фар Истерн экономик ревью» в 1987 году, император уже с юных своих лет был так скромен, кроток, стыдлив и целомудрен, что при случайном даже упоминании в его присутствии о каких-либо жестокостях, допускавшихся военщиной даже в период военных действий, сильно смущался и покрывался весь краской стыда. И не случайно поэтому, утверждает это издание, что именно он, император Хирохито, 2 сентября 1945 года издал свой рескрипт об окончании войны, благодаря чему и вошел в историю как величайший миротворец.
Допустим, что все это действительно так: миротворец так миротворец. Нельзя, однако, не выразить недоумения по поводу того несомненного факта, что журнал почему-то забывает сказать о том, что военное поражение на полях сражений само по себе предопределило капитуляцию Японии, а поэтому изданный императором документ только это подтвердил. Умалчивает он, этот журнал, еще почему-то и о том, что именно он, император Хирохито, «самый престижный член божественного семейства», почти пять лет тому назад, 7 декабря 1941 года, издал другой рескрипт — об объявлении войны Соединенным Штатам Америки.
И если уж быть до конца последовательным и объективным, следовало бы сказать и о том, что еще до объявления войны он отдал согласованный с военным министром генералом Хидэки Тодзё приказ о вероломном нападении на военно-морскую базу США на Гавайских островах, в Пёрл-Харборе, и что именно оно, это печальное событие, положило начало войне.
Проблемы трагического соотношения императорского рескрипта 1941 года с судьбами японского народа и всего мира касалась недавно, в 1987 году, филиппинская газета «Манила джорнэл», которую никак уж нельзя заподозрить в симпатиях к коммунистической идеологии.
«Растущая самоуверенность Японии, — писала эта газета, — вызывает тревогу у соседних с ней стран, в том числе Филиппин. Мы прекрасно помним, куда привела в прошлом японцев их вера в свое превосходство над другими народами, За годы второй мировой войны от рук японских завоевателей в Азии погибло 15 миллионов человек. Эти уроки забыть нельзя, хотя это пытается сделать кое-кто в Токио».
Это многозначительное высказывание «Манилы джорнэл» куда весомее в политическом смысле прямо противоположных тирад и прочей пышной риторики, на поверку оказывающейся лишь пустым сотрясением воздуха. Хочется возразить журналу «Фар Истерн экономик ревью» и по поводу еще одного сообщения об императоре. «В начале 1946 года, — пишет журнал, — по настоянию Макартура император публично подтвердил, будто не является богом и что японцы — не господствующая раса. Хирохито, — добавляет журнал, — будучи либеральным гуманистом, в это никогда не верил».
Напрашивается вопрос: почему этот свой либерально-гуманистический жест император не совершил гораздо раньше, не в 1946 году, а так, к примеру, в 1941-м? И почему в 1946 году он это свое признание сделал не сам», а по настоянию генерала Макартура?..
Несколько слов относительно гуманизма Хирохито. В связи с этой новой версией императорских подхалимов и апологетов следует здесь вспомнить еще об одном событии, происшедшем в день 60-летия его правления, а именно о том, что к дате этой в Японии было выпущено 15 миллионов золотых и 10 миллионов серебряных памятных монет, предполагавшаяся прибыль от реализации которых должна была составить примерно 3 миллиарда долларов.
А не символична ли эта цифра-15 миллионов? И не своеобразная ли это тризна по убиенным во второй мировой войне? Здесь, быть может, мы имеем дело со случайным цифровым совпадением, но так ли это — об этом могут сказать только те, кто задумывал эту финансовую, заведомо сомнительную в моральном отношении операцию. Но если это так, то нет ничего более кощунственного, чем это деяние. Надо полагать, что остальные 10 миллионов тоже нащелканных, но уже серебряных монет, символизируют число погибших своих соотечественников.
Моральная сомнительность всех этих финансово-арифметических символов хорошо почувствовали многие честно мыслящие японцы. Один из них, как свидетельствует все тот же «Фар Истерн экономик ревью», заявил следующее: «Мы не можем послушно праздновать юбилей императора, потому что он несет ответственность за войну». А другой — Фумимори Ямасиро, проживавший на Окинаве, — участник войны, свидетельствовал, что солдаты императорской армии уничтожали десятки собственных японских граждан, находившихся на этом «заколдованном» острове, который можно назвать так лишь за то, что там и сейчас содержится одна из самых больших военно-воздушных баз США, самолеты которой оснащены самым современным ядерным оружием.
Еще немного о гуманизме, теперь уже — о гуманизме японской военщины.
Во всех энциклопедиях мира понятие «гуманизм» («гуманность») трактуется одинаково — как человечность, человеколюбие, уважение к достоинству человека.
А в более широком толковании это еще и человеческая природа, образованность, то есть все то, что имеет непосредственное отношение к человеку, его общественному бытию и сознанию, Познанием сторон человеческой сущности занимаются многие науки и искусства — такие, как история, литература, философия, языкознание, живопись, музыка, многие другие.
У японской военщины же представления о гуманизме, вошедшие в их жесткую систему мировоззрения, складывались весьма односторонне. На почве культивировавшихся в течение многих веков постулатов об исключительном предназначении и божественном происхождении нации Ямато у японцев постепенно сформировалось высокомерное, пренебрежительное отношение ко всем другим, «второсортным», «низшим» народам, которые, в лучшем случае, достойны того, чтобы быть по отношению к японцам на положении рабов. Поэтому жестокость, бесчеловечность, насилие, совершаемое против «неяпонцев», не считались чем-нибудь предосудительным, преступным, негуманным. Поэтому все, что японская военщина предпринимала против других народов, по ее понятиям было вполне правомерным и какому-либо обсуждению не подлежало. В принципе это был тот же расизм, который в фашистской Германии перешел в геноцид, но только с другой подоплекой, вернее, незначительными нюансами философского и политического порядка, ни на йоту не изменившими его основной сути.
Каковы были идеи, таковы были и практические дела японского милитаризма. Далеко не единственной, ко в начале самой крупной бесчеловечной его акцией была кровавая резня, устроенная в Нанкине. Позже, когда за это пришлось нести ответственность перед лицом международной общественности, на Токийском Международном военном трибунале преступники пытались эту кровавую вакханалию представить в виде обыкновенной боевой операции.
И это — несмотря на то что тогда в Нанкине безвинно погибло более 200 тысяч человек. На международном трибунале свидетель обвинения капитан санитарного корпуса китайской армии Лин Тинфан показал, что в Нанкине в ночь на 17 декабря 1937 года японцы расстреляли из пулеметов 5 тысяч военнопленных, а их трупы сбросили в реку Янцзы.
В этот период японскими войсками в центральной части Китая командовал член Высшего военного совета империи генерал Иванэ Мацуи, главный виновник происшедшей в Нанкине трагедии.
А так как император Хирохито был членом Высшего военного совета, то маловероятно, чтобы эта чудовищная акция прошла мимо его хотя бы молчаливого согласия, ибо вряд ли генерал Мацуи решился самостоятельно на подобные действия. «Аналогичные преступления, — указывалось в приговоре трибунала, — совершались по специальным приказам высших инстанций, генерального штаба армии и военного командования».
Эти данные приводятся для того, чтобы лишний раз подтвердить высказывание гонконгского журнала «Фар Истерн экономик ревью» о «либеральном гуманизме» Тэнно, праправнука богов — японского императора Хирохито. Но и это еще далеко не все.
В том же Гонконге во время сходной, но, правда, меньшей по масштабу резни, японская солдатня захватила военный госпиталь в колледже святого Стефана, переколола штыками больных и раненых, изнасиловала и потом убила медсестер. В другом месте, в городе Хайларе, 9 августа 1945 года по приказу командующего Квантунской армией генерала Отодзо Ямады была уничтожена также большая группа находившихся там мирных советских граждан.
Список преступлений, к которым, вне всякого сомнения, был причастен Хирохито, можно дополнить еще одним, о котором при всем своем «святом» неведении не мог не знать «потомок богов».
Высшим советом по руководству войной, на заседании которого присутствовал император, военному министерству и генеральному штабу сухопутных сил было дано задание особой важности: на территории, подотчетной командованию Квантунской армии, в обстановке строжайшей секретности необходимо было организовать подразделение по подготовке бактериологического оружия, чтобы потом использовать его в будущей войне против Советского Союза.
На основании этою приказа несколько позже был создан так называемый «Отряд 731», во главе которого стал генерал-лейтенант медицинской службы Сиро Исии. Исследования по варварскому оружию массового уничтожения велись в большой тайне. Обслуживающий персонал состоял из медицинских работников исключительно японского происхождения.
Выводились бактерии для заражения такими страшными болезнями, как чума, холера, сибирская язва и многими другими опасными недугами микробного и вирусного происхождения. В качестве же «подопытного материала», кроме морских свинок, крыс и других грызунов, использовались также живые люди, которых между собой «испытатели» именовали «бревнами». «Бревна» для производства опытов поставлялись отряду в неограниченном количестве — из попавших в плен англичан, американцев, китайцев, солдат других национальностей.
Впервые это преступное оружие было испытано в Китае. По заключению специалистов, руководивших отдельными лабораториями «Отряда 731», эксперимент дал «обнадеживающие результаты».
Следует добавить, что в стенах лабораторий этого крайне засекреченного «отряда» происходили опыты и другого рода: длительные испытания людей голоданием, определение крайних границ выживаемости человеческого организма в условиях переохлаждения на морозе, в воде и других средах. В барокамерах наблюдалось состояние человека в условиях кислородного голодания и многое другое.
Когда Красная Армия развернула мощное наступление в Маньчжурии против Квантунской армии, работы, проводившиеся «Отрядом 731», были мгновенно прекращены, а результаты опытов переправил в метрополию генерал Исии.
Перед тем как окончательно покинуть свои лаборатории, чтобы замести следы преступных опытов, по приказу генерала армия Отодзо Ямады была произведена массированная бомбардировка оставляемой территории, жилые и вспомогательные помещения, принадлежавшие «Отряду 731».
То, что осталось после бомбардировки, по указанию получившего повышение генерал-лейтенанта Сиро Исии было предано огню. Страх перед разоблачением у этих преступников был так велик, что уже после всего сделанного по «заметанию следов» Исии приказал умертвить путем отравления всех медицинских сестер японской национальности, Подобная участь постигла также и вспомогательный персонал — тех из них, кто хоть в малейшей степени были причастны к каким-либо секретам.
Сам Сиро Исии бежал из-под Харбина, где он вершил свои преступления, не с пустыми руками. Этот генерал от медицины, как было сказано, прихватил с собой пригодившуюся впоследствии всю информацию о проведенных опытах. Он не только избежал суда Международного военного трибунала, но, даже вернувшись на родину из США, где он консультировал своих новых хозяев, благополучно завершил свою карьеру и вышел на пенсию с 90 тысячами долларов в год.
«Багаж», который он вместе со своими коллегами по преступлению предоставил оккупационным властям США, оказался довольно значительным. Помимо зафиксированных данных собственных опытов и записей коллег, в которых в лаконичной форме также были зафиксированы все «истории болезни» их жертв, генерал передал еще и образцы человеческой кожи, а также срезы внутренних органов с трех тысяч «бревен».
Этим самым он помог Пентагону без особых усилий обзавестись собственным бактериологическим оружием, вернее, его зачатками, которые теперь совершенствуются прямо вблизи Вашингтона, в американском научно-медицинском центре Форт-Детрик (штат Мериленд), и чуть подальше, на учебном полигоне Дагуэй (штат Юта).
В настоящее, время там налажено производство бактерий и вирусов бубонной чумы, дизентерии, туберкулеза, тифа, холеры, черной оспы и многих других опаснейших заболеваний. Ныне в этих центрах продолжаются вестись интенсивные эксперименты с одним из самых опасных и токсичных вирусов сибирской язвы, который был передан американцам японскими «учеными» после того, как стали известны исследования «Отряда 731».
Кто бы мог подумать, что еще в разгар второй мировой войны США и Великобритания в Форт-Детрике и Портон-Дауне (Юго-Восточная Англия) вели параллельно с японцами работы по созданию бактериологической бомбы, начинкой у которой являлись споры сибирской язвы!
Будучи активными около ста лет, эти споры способны на всем протяжении указанного периода поражать любой живой организм. По не так давно просочившимся в печать сведениям, «одна из бомб была испытана на острове Гринард, на севере Шотландии. Первыми жертвами ее стали стада овец, начавшие погибать уже на следующий день, и пастухи, умершие от поражения легких на второй-третий день, что вынудило английские власти вообще «закрыть» Гринард для проживания и даже для посещения на много десятилетий вперед, вплоть до нынешнего времени».
О том, сколь благосклонно отнеслись американские власти к международным преступникам, говорят и такие факты. Как сообщалось в печати, Наэо Икэда возглавляет клинику крови в Осаке, тот самый Икэда, который тоже начинал с экспериментов на «фабрике смерти» под Харбином, где заражал пленных столбняком; доктор Кодзо Окамото, директор медицинской лаборатории Осакского университета Кинки, в свое время также служил в том же отряде экспертом по чуме, тифу и бруцеллезу; Хисако Есимура преподает сейчас медицину в Женском университете города Кобэ, и юные воспитанницы знают его как кавалера ордена Восходящего солнца, полученного им за исследования по адаптации человека к экстремальным условиям.
Откуда у господина Есимуры, профессора… такие богатые познания? Ответ прост: будущий профессор в свое время замораживал до смерти живых людей в холодильных камерах концлагеря, там же под Харбином, в том рукотворном человеческом аду, которым руководил генерал Сиро Исии…
Рассказ о гуманитарной стороне деятельности верховного главнокомандующего японских вооруженных сил во второй мировой войне императора Хирохито на этом, пожалуй, можно и закончить. Но хочется задать еще один-единственный вопрос тем органам массовой информации, которые столь ревностно пытаются иногда обелить японский милитаризм, и особенно высших его представителей, виновных в развязывании второй мировой войны.
Вопрос этот такой: мог бы сам, по своей инициативе, генерал-лейтенант медицинской службы императорской армии Сиро Исии создать «Отряд 731», без санкции на то главного командования в лице императора Хирохито? Конечно, нет. Разрешение на производство новых видов оружия всегда входило в прерогативу верховного главнокомандующего той страны, и без его позволения этим никто заниматься не стал бы, как никто и не стал бы без такой санкции такое оружие ставить на массовую, промышленную основу.
Поэтому попытки как-то идеализировать кое-кого из высокопоставленных лиц той страны, где в рамках международных законов, а зачастую и вне их, изготавливались такие виды оружия, которые заведомо противоречили заключенным Международным конвенциям на этот счет, нигде и никогда успеха иметь не будут.
В свете нравственных критериев мирового сообщества в целом также тщетны попытки на рубеже XXI века канонизировать семерых отъявленных милитаристов, которые после процесса в Токио были повешены по приговору суда во дворе тюрьмы Сугамо. Подобная же участь постигла еще очень многих (общее количество — 941) японских преступников в тех странах, где во время второй мировой войны они вершили свои преступления.
Не боясь повториться, еще раз отметим, что к числу беспримерных преступлений XX столетия следует отнести также атомные бомбардировки японских городов уже в самом конце войны. И все это было сделано ради того, чтобы послевоенные отношения между народами строить потом на базе спекуляций военной мощью США, применяя при этом ядерный шантаж.
Как все-таки тесен современный мир! Прежние познания даже недалекого прошлого настолько расширились, а представления людей о далеких землях, неизвестных странах и народах настолько конкретизировались, что теперь уже не представляют той таинственности, ради изучения которых лучшие умы человечества не щадили свои жизни.
Вернувшись на Землю, первый космонавт планеты Юрий Гагарин удивленно воскликнул: «А Земля наша — маленькая!»
Как причудливо порой складываются судьбы человеческие! Кто бы мог, например, подумать, что командир авиационного тактического крыла экспедиционных сил союзников, дислоцированного в Европе, американский полковник Тибетс, используя так называемые челночные рейсы, будет бомбить в 1944 году фашистскую Германию и, вновь заправившись на территории Советского Союза в районе Полтавы, потом станет проделывать подобную операцию в обратном порядке.
К чему вдруг, спросите вы, упомянуто здесь это имя? Да все дело в том, что именно полковник ВВС США Тибетс, бывший во главе экипажа «летающей крепости» Б-29, названной им в честь матери «Энола Гей», сбросил первую в истории атомную бомбу на город Хиросиму. Но, как ни кощунственно, это звучит, главное все же не в том, что ему пришлось сбросить бомбу.
Полковник Тибетс мог, конечно, и не знать тогда о всех последствиях той — в любых отношениях ужасной — бомбардировки, так же как и «высоких» замыслов больших политиков, тех самых, чей торгашеский дух и беспринципность в наше время определились в полной мере. Страшно — и даже очень — совершенно другое. Когда несколько лет назад вездесущие журналисты спросили полковника Тибетса, смог бы он, зная теперь о последствиях неимоверно трагической катастрофы, которая в то время постигла японский народ, сбросить бомбу снова, он спокойно ответил: «Господа! Я сделал бы это опять, не задумываясь».
Не правда ли, кроме первобытной и ничем не оправданной жестокости к себе подобным, в этих словах с предельной полнотой воплощен тот буржуазный индивидуализм, который подкрепляется (зачастую) христианско-библейской моралью, с лицемерно провозглашаемой заповедью «люби ближнего».
Но живут на свете и другие американцы. В противоположность полковнику Тибетсу, командиру печально знаменитого бомбардировщика «Энола Гей», другой пилот, входивший в группу поддержки этого рейса, Дик Шервуд, ныне 64-летний инженер в городе Солт-Лейк-Сити (штат Юта) недавно вспоминал: «Нам велели заснять результат той бомбардировки. То, что мы увидели, вселило в нас ужас. Это была сплошная река огня, как после извержения вулкана! Именно в тот день я сделал свой выбор. Я — за ядерное разоружение, потому что знаю, как выглядит город, подвергшийся атомной бомбардировке».
Сверх того, что здесь уже сказано, нельзя в дополнение не привести своеобразную, так сказать, напутственную эпитафию, произнесенную перед трагическим рейсом руководителем полетов генералом Куртисом Лимэем, вскоре назначенным начальником штаба военно-воздушных сил США, для экипажа «летающей крепости» Б-29 «Энола Гей», вылетавшего на бомбардировку Хиросимы:
— Парни! Нашим налогоплательщикам эта штуковина обошлась едва ли не в два миллиона долларов — надо, чтобы они зря не пропали!
Из этих «гуманитарных» позиций, читатель, и исходит во всей своей красе ответ на остальные возможные и невозможные вопросы по части благородных достоинств истинно буржуазной морали. Но если недостаточно и этих доказательств, то сюда можно прибавить еще один, стоящий вне связи с каким-то историческим аналогом и политической практикой сногсшибательный случай или единственный в своем характере эдакий необыкновенный цирковой кульбит: в 1965 году начальнику ВВС США генералу Куртису Лимэю был вручен японским правительством орден Восходящего солнца Первой степени.
Это, надо полагать, исходя из непреходящих и беспорочных атрибутов буржуазной нравственности, явилось платой за то, что он во время второй мировой войны координировал, в числе других таких же богобоязненных христиан, операции по бомбардировке японских городов от которых после «ковровых» налетов авиации оставались лишь одни нарицательные имена. Кстати, в числе его «подопечных объектов» были и Хиросима и Нагасаки.
Вот почему надо полагать, что, следуя первобытным постулатам: за нанесенный ущерб пострадавший должен расплачиваться по принципу «око за око, зуб за зуб», наши далекие предки наверняка бы то здание, в котором происходило награждение Куртиса Лимэя, сразу же предали бы огню, не меньшему, чем бушевал в Хиросиме.
Но поскольку сейчас, как полагают философы, мы живем в век просвещенный и гуманный, говорить о целесообразности подобного воздаяния по заслугам ни в коем случае не рекомендуется. В данном случае полагается лишь еще раз уверить любознательного читателя, что в силу нашей с вами образованности и общности современной культуры, которой к этому времени успела напичкать нас история, нечто подобное, что в лечебной практике психиатров носит название обычной пиромании, никому из нас в голову, слава богу, не придет. Пусть никто не заподозрит меня хотя бы в косвенном подстрекательстве, ибо у меня, к счастью, пока еще не просматриваются черты, присущие разве что ветеранам французского иностранного легиона, где воспитательная работа с людьми на всем протяжении существования этой шайки огосударственных разбойников была запущена до крайности вообще.
Этот легион, если взглянуть на вопрос шире, всегда запускался в дело строго по указаниям правительства метрополии, и хотя теперь он как таковой уже давно в прошлом, для подавляющего большинства «подопечных» стран имя его в просторечии звучит до сих пор грозно. Ранее он промышлял во всех горячих точках заморских территорий, когда аборигены не возражали против того, что их земля все-таки принадлежит им, а не чужеземным пришельцам, и что создаваемые до этого свободным трудом материальные блага также в конце концов являются собственностью местных жителей, а не тех, у кого есть огнестрельное оружие, зато отсутствует какая-либо совесть и элементарная порядочность разумных существ.
Результаты «усмирительных» рейдов общеизвестны: все, что можно было бы взять себе, — бралось без разбора, а строптивые жители «опекаемых» территорий, как правило, быстренько направлялись в мир иной на свидание с предками.
При этом из-за «недостойного» поведения угнетаемого населения жестокие исполнители экзекуций еще возмущенно ворчали, выражая тем самым принципиально личное мнение, хотя действовали подчас не по своей доброй воле, а от имени «цивилизованной» метрополии.
И вот будто из подворотни вынырнул закономерный финал: отслуживший кое-где, да еще дополнительно в составе экспедиционных войск во Вьетнаме, бывший офицер иностранного легиона — некий Бокассу, оказавшись вдруг ставленником французского империализма у получившего тогда «независимость» молодого африканского государства Бурунди, немедля провозгласил себя императором и, как положено в сходной обстановке, сразу же отгрохал в столице Бужумбуре роскошный дворец, который поглотил, как преисподняя, почти весь государственный бюджет новоиспеченной империи, империи такой крошечной, что на географических картах не всегда умещается в пределах ее территории даже ее название, хотя бы и набранное типографским петитом, а значится цифрой со сноской в низу страницы.
Своих «идейных» и иных противников режима и личных взглядов на устройство вселенной современный каннибал император держал для собственных трапез как целыми особями, так и в разделанном виде с соблюдением всех правил скотобойного искусства, и не в морге, будь это во Франции или в другом каком порядочном буржуазном обществе, а по-домашнему прямо в холодильных камерах, за что, по слухам, кажется, все-таки получил свое…
С кончиной «империи» во вновь созданной республике вовсе не закончились административные и прочие порядки, заведенные прежним «императором». Тем более что на почве этнических разногласий обстановка, сложившаяся в стране, пока не движется к лучшему. Эмигрантские силы, действуя из-за границы, все врем» пытаются дестабилизировать экономику страны и вызвать еще большее противоборство между различными этническими группами населения. Закономерно, что это затронуло также политические и военные круги молодой республики.
Недавно из Дар-эс-Салама, столицы граничащей с Бурунди Танзании, на весь мир по радио и из печати снова разнеслось сообщение, что при столкновении на этнической почве, спровоцированной теми же эмигрантами которые все же проникли в страну из-за границы, только за десять дней августа 1988 года в республике Бурунди погибло пять тысяч человек.
На этот раз жертвами кровопролития оказались представители народности тутси, проживающие до сего времени в северной провинции Кирундо. Именно из этой небольшой этнической группы, составляющей около 15 процентов от общего количества пятимиллионного населения республики Бурунди, происходят все правительство и военные власти страны.
Вот вам и оппозиция! Если дело пойдет таким образом и дальше, то на карте может совсем исчезнуть даже цифра, которой это государство обозначено на Африканском континенте! Однако, несмотря на сложившуюся ситуацию, правительство республики не теряет надежды и даже публично заявило, будто оно решительно настроено на мирное урегулирование возникших проблем, что, на мой взгляд, судя по итогам «разногласий» в течение упомянутой декады, является абсолютно не оправданным оптимизмом.
Далее министр иностранных дел и сотрудничества Бурунди Сиприен Мбонимпа дополнительно разъяснил, что эти незаконные акции были предприняты с единственной целью: свергнуть правительство президента Пьера Буйоя. В последующие дни, как сообщало в то время французское агентство Франс Пресс, министр внутренних дел призвал ответственных руководителей противоборствующих этнических групп сложить оружие.
В своем официальном заявлении он обещал свободу и безопасность тем участникам волнений, которые воспримут этот призыв и прекратят кровопролитие, Тем не менее, по сообщениям из Руанды, также граничащей с республикой Бурунди, там уже находятся свыше 38 тысяч беженцев.
Кто-нибудь из читателей мысленно вдруг может задать мне вопрос: почему это уделяется столько места столь печальному событию? Спешу ответить: далеко не случайно. Как ни странно, но когда в какой-либо стране сталкиваются вплотную сколько-нибудь серьезные интересы империалистических держав, их средства массовой информации обязательно уделят этому самое что ни на есть пристальное внимание. И еще долго заголовки на всю полосу в газетах и на обложках журналов будут пестреть призывами к справедливости или, наоборот, обструкционистскими заклинаниями в пользу «пострадавших».
Правда, в этом есть еще один небольшой нюанс, относящийся непосредственно ко всей затронутой теме, но о нем будет сказано ниже. И ведь что удивительно! В эти же дни сообщениям о марше англичанина, прошедшего пешком по многим европейским странам ради защиты несчастных африканских носорогов, гибнущих, к сожалению, от пуль кровожадных браконьеров, было уделено куда больше внимания, так же как и показу во французской столице моделей женской одежды предстоящего осенне-зимнего сезона.
Не вздумайте, пожалуйста, здесь обвинить автора в какой-либо предвзятости. Упаси бог. Пусть лучше уж заранее меня простят и тот благородный англичанин, и женщины, и носороги. Я вообще далек от мысли, чтобы препятствовать столь благородным помыслам. Тем более если это касается осенне-зимних мод, то женщины становятся куда опаснее, чем носороги.
Осмелюсь лишь напомнить, что африканцы тоже люди, которые к тому же ничем не отличаются от нас, разве что цветом кожи, и в данном случае мировое сообщество, кичащееся подчас своей «цивилизацией», в разыгравшейся этнической трагедии и в связи с этим организации народу необходимой помощи, по моему мнению, скомпрометировало себя.
Внезапно, вдруг, по ассоциации, пришла в голову мысль, что, пожалуй, пример «императора» Бокассу — неплохой прецедент для зеленых, синих и прочего цвета «беретов», которых различные спец- и неспецслужбы, как диких зверей, специально натаскивают в экстремальных условиях.
Поэтому для приобретения ими необходимых пещерных навыков эту вконец одичавшую свору зачастую содержат на подножном корму: в болотах, джунглях, непроходимой местности, и все это с целью якобы борьбы против «партизан», сиречь коренного населения, которое, по мнению вдохновителей и руководителей разномастных «эскадронов смерти», наверняка «заражены» коммунизмом, но чьи условия жизни давно уж стали равны скотским, и не потому, что они будто лишены трудолюбия, а совершенно по другим причинам.
Просто, используя «законное» беззаконие, их всеми правдами и неправдами содержат как рабочий скот, в бессловесном повиновении и потом безболезненно для себя отбирают у них плоды чуть ли не рабского труда, чтобы у других, кто не бьет палец о палец, а гребет лишь проценты от грабительских займов, возник, словно сфинкс в пустыне, еще лишний миллион иль миллиард долларов, фунтов стерлингов, франков и прочая, и прочая, и прочая… Короче, кто следующий?
Все-таки, зная хорошо замашки средств массовой информации Запада, и особенно тогда, когда они вдруг вздумают кого-нибудь обвинить во всех смертных грехах, должен сказать, что они обязательно в таких случаях постараются присовокупить каннибализм пишущему, хотя и без того будут твердо уверены, что по своим убеждениям и вкусам он с давних пор последовательный вегетарианец.
Могу только заверить, что облыжно обвинить меня в каннибализме будет не так уж просто, и даже малейшая попытка в этом направлении тоже никому не принесет удачи или, по крайней мере, окажется весьма преждевременным шагом, в результате чего они тут же, не отходя от кассы, могут получить очень солидную «сдачу». То же самое их ожидает, если вдруг они вздумают все-таки затесаться в символическую компанию далеких предков по части умышленного поджога здания, где происходил из ряда вон выходящий процесс награждения за атомные бомбардировки, на что, пожалуй, вряд ли согласится хотя бы один порядочный человек.
Итак, повторяю, без «определенной» помощи со стороны к этому «мероприятию» никто не рискнул бы приложить руку, кроме лиц, потерявших элементарный стыд и совесть, и к тому же напрочь лишенных какой-либо нравственной логики. И все же…
Собственно говоря, мне пришлось завести превентивный разговор потому, что на этот счет уже есть некий исторический опыт. Пытались же американские спецслужбы унюхать «болгарский след» при покушении на папу Римского Иоанна Павла II с помощью нанятых ими же террористов.
То-то же! И как бы здорово ни был закручен этот довольно примитивный детектив с серыми, черными, а по существу сам черт не разберет с какими еще там «волками», убедить теперь в обратном или ввести в заблуждение можно лишь законченных идиотов.
И здесь в данном случае итальянские спецслужбы вместе с их западногерманскими коллегами почти ни причем. Тут они сыграли, хотя и довольно-таки фальшиво, в лучшем случае роль «подсадных уток». Зря старались. Если подойти к делу сугубо профессионально, то оценка ей однозначна: топорная работа до чрезвычайности. В подобных обстоятельствах даже такие мисс, как Клэр Стерлинг, не спасут: вдохновители, не говоря уж об исполнителях, могут остаться без пенсии.
На месте папы Римского я бы после этого благословил их не крестом, а чем-то похуже. Или, может быть, и в этом случае опять зазвучала бы на фальшивой ноте библейская заповедь: если тебя ударили по левой щеке — подставь правую. Воистину неисповедимы пути господни!
На этом, пожалуй, небольшое отступление от основной темы надо было бы закончить. Однако, чтобы «цивилизованным» странам досталось как бы всем поровну, придется все же нанести еще один своеобразный маленький штрих на весьма неприглядную панораму общечеловеческих отношений еще на одной из до сих пор «опекаемых» территорий.
Не вникая в преамбулу затрагиваемой проблемы все-таки надо полагать не совсем резонным мнение Парижа о том, что требования независимости Новой Каледонии (одной из оставшихся в мире горячих колониальных точек и одновременно заморского департамента Франции) теперь уже совершенно не следует брать в расчет.
Там, видите ли, образовалась вполне лояльная к центральному правительству местная власть, которая при помощи жандармов и войскового спецконтингента сейчас стала успешно функционировать на высшем, так сказать, «цивилизованном» уровне.
Им почему-то кажется парадоксальным и другой не менее важный аспект «демократичности» их правления, о чем беспрестанно трещат близко стоящие к правительственным кругам средства массовой информации, почему аборигены, будто бы даже в ущерб себе, никак не перестают бунтовать и всякий раз, хотя и в пределах своей территориальной автономии, все равно требуют какой-то независимости, ссылаясь причем на кем-то, наверное, выдуманную, не иначе как в пьяном угаре, «Декларацию прав человека».
Следует добавить и то, что в заморских территориях господа колонизаторы всегда и всюду были заинтересованы ходом исторического развития, но только исключительно в обратном порядке. Ко всем бедам и печалям угнетаемых ими наций, не говоря уже о каких-то мелких этнических группах, они подходили со своей шкурной меркой, причем абсолютно не заботясь об их насущных проблемах, что считалось испокон веков естественным делом.
В этом столетиями устоявшемся процессе развития как самих метрополий, так и их «подопечных» территорий между конечными целями угнетателей и угнетенных (то есть совсем разных по характеру обществ) всегда лежала бездонная пропасть. И все же, как и ранее другие обездоленные народы, канаки и по сей день добиваются реализации не на словах, а на деле «Всеобщей декларации прав человека», принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 года и провозгласившей всему миру, в том числе и для них — права личности, а также гражданские и политические права и свободы.
Следует надеяться, что и эта их мечта наконец-то сбудется. Но изменение существующих социальных условий у них, на мой взгляд, может произойти лишь тогда, когда для колонизаторов будут исчерпаны уже все возможности их политической изворотливости перед мировым общественным мнением или когда в конечном итоге сам «галльский петух» клюнет в определенное место вожделенную «Марианну», которая и распорядится в конце концов по-доброму решить в их пользу очередную историческую несправедливость.
В некоторых исторических мемуарах не раз упоминалась шутка о том, что, если бы у императора Наполеона не был в тот день насморк, он выиграл бы сражение под Бородино. Хочется, чтобы прекрасная «Марианна» тоже своевременно избавилась от мешающего ей насморка и, набравшись гражданского мужества, без проволочек решила эту проблему раз и навсегда. Но теперь вернемся все же к основной теме.
Всепонимающий читатель! Приступая иногда к описанию каких-либо трагических событий в истории развития человеческого общества, приходится непроизвольно брать на себя часть вины за тех, кто в твою бытность мог принять человеконенавистнические решения, а ты не сумел ни остановить их, ни помешать их осуществлению. Поэтому и возникает, зачастую, своеобразное чувство как бы личной причастности не только к общественным событиям, но и к любой человеческой драме.
Итак, вопреки здравому смыслу и предупреждению благороднейших людей своего времени, в данном случае Альберта Эйнштейна, по приказу тогдашнего президента США Гарри Трумэна, публично проповедовавшего о непреходящих христианских добродетелях, 6 августа 1945 года на японский город Хиросиму была сброшена атомная бомба.
С непревзойденным цинизмом американских военных это злокачественное изобретение нарекли «Малышом», хотя в итоге взрыва его погибло 140 тысяч мирных жителей. А тремя днями позже, 9 августа, на другой город, Нагасаки, была также сброшена бомба с не менее циничной кличкой «Толстяк», из-за которой ушло из жизни еще 75 тысяч человек. Кроме того, оба города оказались полностью сожжены и разрушены.
В дополнение ко всем этим несчастьям в Японии из-за атомной радиации имеется теперь целая каста больных людей, именуемых «хибакуся», которые в результате возникших от радиации неизлечимых заболеваний являются на деле обездоленными существами, отверженными обществом. Общее же число пациентов, пораженных ядерной радиацией, сейчас приближается к 100 тысячам человек, и количество их отнюдь не уменьшается, а, наоборот, все возрастает.
К изложенной цепи трагических фактов присоединяется еще одна предыстория с беспрецедентной подготовкой военно-воздушных сил США и части Тихоокеанского флота к этим бесчеловечным налетам, явившимся впоследствии поводом разделения мира на два противоборствующих лагеря.
Обе атомные бомбы, предназначавшиеся для бомбардировки специально намеченных для этой цели японских городов, в середине 1945 года были готовы. С максимальными предосторожностями и сохранением необычайной секретности их погрузили на броненосный, или, как его еще называли, — тяжелый крейсер «Индианаполис», для доставки к месту базирования специального подразделения «летающих крепостей», обосновавшихся на военно-воздушной базе США, которая к тому моменту дислоцировалась на острове Тиниан в Тихом океане.
Из США крейсер направлялся под большой охраной и вначале прибыл на печально известную военно-морскую базу Пёрл-Харбор, которая после столь опустошительного разгрома в декабре 1941 года давно уже была приведена в надлежащий порядок. Здесь его эскорт был усилен отрядом субмарин большого класса и вдобавок еще целой флотилией эсминцев. И лишь с этим почти царским конвоем он направился по назначению к острову Тиниан. После кратковременной выгрузки атомных бомб, происходившей почему-то безо всякой на то надобности в ночное время, командующий местной военно-воздушной базой поутру вручил командиру крейсера приказ, переданный морским кодом из Главного штаба генерала Макартура, чтобы он единолично, что означало без какого-либо сопровождения других кораблей, тут же возвратился к месту предназначенной ему, опять-таки временной стоянки на остров Мидуэй, входящий также в состав архипелага Гавайских островов.
Так или иначе, но уже не раз приходилось констатировать почти неизбежное пересечение людских судеб и путей на нашей небольшой планете. Таким же образом это случилось и теперь. Наш старый знакомый, бывший старпом субмарины, где в свое время был командиром капитан II ранга Юкио Коно и которая в результате диверсии на дальнем рейде Сингапура пошла ко дну, Нобору Йосида после трехмесячного нахождения в офицерском резерве военно-морской базы Сасебо оказался вызван наконец в управление руководящих кадров лично к капитану I ранга Акире Кубоуре.
Тут бывшему капитан-лейтенанту, а теперь уже капитану II ранга Нобору Йосиде вручили предписание о его назначении командиром подводной лодки, только что спущенной со стапелей на воду и укомплектовывающейся сейчас судовой командой.
В вопросе о присвоении капитан-лейтенанту Йосиде следующего морского чина, вернее представления к нему, вначале в штабе базы единодушия не было, так как он в какой-то степени был причастен к гибели субмарины. Тем не менее на представлении его к следующему чину настоял старый морской самурай — сам начальник управления кадров капитан I ранга Акира Кубоура.
Свое мнение он, в частности, обосновывал тем, что укомплектованная офицерскими кадрами подводная лодка не имеет старшего по званию, ибо как и вновь назначенный на нее старпом, так и командир БЧ (боевой части) имели звания также капитан-лейтенантов. В таком случае могут статься в команде непредвиденные эксцессы по части подчиненности и дисциплины; он имел в виду известную ситуацию с тремя греческими капитанами: все в одном звании, никто никому не подчинен. Правда, при вручении документов не обошлось без отеческого внушения. Старый ворчун Кубоура не удержался и на этот раз: новый, дескать, чин обязывает Йосиду впредь не допускать промахов, но служить еще более исправно во славу Страны восходящего солнца и ее божественного императора.
Вскоре после этого капитан II ранга Нобору Йосида вышел на свободную «охоту», в тот квадрат Тихого океана, где пролегал обратный путь тяжелого крейсера «Индианаполис». Субмарина шла в надводном положении, и вдруг, ближе к полудню, впередсмотрящие обнаружили на горизонте столб дыма: это шел по пересекающемуся с подводной лодкой курсу какой-то крупный корабль.
По команде капитана субмарина тут же ушла на перископную глубину и самым малым ходом продолжала приближаться к предполагаемой цели. Произведя предварительные расчеты, Нобору Йосида для создания эффекта внезапности нападения на время убрал перископ. По истечении расчетного времени он снова поднял перископ и тут же увидел «свой» крейсер во всей его прицельной красе.
Корабль шел очень быстро, поэтому, еще раз уточнив по каталогу силуэтов, что перед ним действительно крейсер «Индианаполис», Нобору Йосида приказал срочно привести торпедные аппараты в положение «товсь!» («готовсь!»).
Подвернув субмарину параллельно курсу шедшего на всех парах крейсера, Йосида подождал, когда они сравнялись, и с расстояния трех кабельтовых приказал открыть огонь.
Через несколько секунд последовал оглушительный взрыв, отозвавшийся во всех уголках субмарины, и Нобору Йосида в целях безопасности вынужден был принять дополнительный балласт и погрузиться на максимально допустимую для подводной лодки океанскую глубину.
Минут через сорок, снова поднявшись на поверхность, Нобору Йосида через окуляр перископа увидел, что горизонт чист. По переговорному устройству он тут же передал команде субмарины поздравление с первой победой, и в ответ ему послышались восторженные крики «банзай!».
Так, первым же пуском торпеды субмарина Нобору Йосиды отправила на дно Тихого океана тяжелый крейсер «Индианаполис» — тот самый, который незадолго до этого доставил на военно-воздушную базу США, дислоцировавшуюся на острове Тиниан, атомные бомбы, предназначенные для уничтожения японских городов Хиросима и Нагасаки. Так, в результате совершенно случайного стечения обстоятельств (а быть может, по велению судьбы) Япония уже тогда, за несколько недель до своей национальной катастрофы, заранее в какой-то степени отомстила американцам за их чудовищную акцию, к свершению которой был причастен потопленный крейсер.
Девятого августа 1945 года Советский Союз объявил войну Японии, и Красная Армия вступила на территорию Маньчжурии. Японская военщина поняла, что выйти из войны, «не потеряв лица», теперь не удастся, что глубокий политический кризис и полное поражение неизбежны. Это был еще не конец, но уже началась агония, которая, к сожалению, больше всего затронула многострадальный японский народ.
Тринадцатого августа ночью в Токио в подвале бомбоубежища под председательством премьер-министра военного времени адмирала в отставке Кантаро Судзуки состоялось экстренное заседание Верховного военного совета, на котором присутствовал главнокомандующий всех вооруженных сил император Хирохито, Несмотря на отчаянное положение, сложившееся к этому времени, голоса на совете разделились, часть военных, все еще на что-то надеясь, высказалась за продолжение войны.
Но уже на следующий день император вынужден был подписать (дать) рескрипт о полной капитуляции. Однако обнародовать его милитаристы не торопились, приказа об окончании военных действий войскам не было дано. Вопреки какому бы то ни было смыслу, японское командование продолжало хитрить и изворачиваться, бои на фронтах продолжались вплоть до 2 сентября — дня официального подписания капитуляции Японией, — а в отдельных местах и значительно позже.
Наголову разгромленные, но фанатичные самураи даже много лет спустя после капитуляции продолжали считать себя находящимися в состоянии неоконченной войны. Первый, Сан-Францисский, мирный договор Япония подписала с Англией и США только 22 апреля 1952 года.
Одновременно с Сан-Францисским мирным договором США заключили с Японией так называемый «договор безопасности», согласно которому они получили право неограниченное время держать на оккупированной территории страны и вблизи нее свои вооруженные силы. В это же время было заключено «административное соглашение», по которому определялись условия размещения американских войск на японской земле.
СССР, Китай, Польша, Чехословакия, Бирма, Индонезия и ряд других государств Сан-Францисский договор не подписали, поскольку многие существенные интересы этих стран в документе этом не учитывались. Так, например, СССР был неудовлетворен договором оттого, что в нем ни слова не говорилось о возвращении Советскому Союзу Курильских островов и Южного Сахалина, хотя практически от притязаний на эти территории японцы отказывались.
Другие, не подписавшие договор страны справедливо не соглашались с тем его положением, по которому в интересах американских монополий ущемлялись права Японии, особенно во внешней торговле. Это делалось для того; чтобы не был своевременно возмещен ущерб тем странам, которые наиболее пострадали от японской агрессии. Хотя в договоре и признавались обязательства Японии по уплате репараций, однако размеры их не указывались, а только лишь предоставлялось «право» урегулировать вопрос о претензиях к Японии путем двусторонних переговоров.
США и здесь основательно позаботились о своих узкоэгоистических интересах, грубо и цинично проигнорировав интересы других, пострадавших от минувшей войны стран.
Старое правило империалистов — вносить как можно больше юридически и в любом другом смысле спорных вопросов в любые соглашения, тем более имеющие долгосрочный характер, — сработало и на этот раз. «Мутная вода» в подобного рода документах нужна этим политикам, конечно же, для того, чтобы удобней было в ней добывать свой «улов», говоря иначе — чтобы впоследствии, пользуясь разночтениями, темными, неясными формулировками, свободно манипулировать положениями этих документов, сталкивать лбами заинтересованные стороны и, как бы оставаясь в стороне, в тени, извлекать свою максимальную выгоду.
Лазейка, которую неспроста оставили в Сан-Францисском мирном договоре США и Англия, а также присоединившиеся к ним страны, чье участие в войне против Японии носило чисто символический характер, быстро пошла в «дело». Она, эта лазейка, состояла, как уже было сказано, в том, что в статьях договора не предусматривалось возвращение СССР территорий Южного Сахалина и гряды Курильских островов, окаймляющих с востока внутреннее Охотское море. Нежелание учесть этот законный интерес великой страны-победительницы и стало главкой причиной того, что мирный договор между СССР и Японией, который окончательно подвел бы итоги второй мировой войны на Дальнем Востоке и дал бы дополнительный мощный стимул для развития добрососедских отношений между этими странами, до сих пор так и не заключен.
Во многом надуманный этот вопрос о «северных территориях», по сей день поднимаемый японским правительством, имеет свою древнейшую и непростую историю…
Одна из наиболее достоверных научных версий утверждает, что конгломерат японских племен сформировался в III–IV веках нашей эры. Значительно позже, чем в других просвещенных странах Востока, примерно на рубеже VII–VIII века, на японских островах установился военно-феодальный общественный строй.
После незавершенной буржуазной революции Мэйдзи исин в 1867–1868 годах власть в стране захватил помещичье-буржуазный блок. Империализм в его современном виде (вместе с вытекающей из него производной — японским милитаризмом) сложился как общественно-политическая формация в конце XIX — начале XX столетия.
Сами же племена, обосновавшиеся в начале нашей эры на японском архипелаге, являлись пришельцами с островных территорий, которые принято теперь именовать в их современном виде как страны Южных морей. Сформировавшееся в дальнейшем название союза японских племен — «Ямато» — чаще всего употреблялось и продолжает употребляться в сугубо националистическом аспекте и в известном смысле звучит как синоним «японского духа».
Не говоря уже о «северных территориях», на которые совершенно незаконно претендует вновь поднимающий голову японский империализм, даже самый северный из крупных островов японского архипелага — остров Хоккайдо, впервые начал заселяться японцами лишь в XV–XVI веках, когда на нем полными хозяевами уже были его коренные жители айны и у них существовало довольно сильное княжество Мацумаэ.
По своей тектонической структуре прерывистые цепи Курильских островов являются образованиями чисто вулканического происхождения, которые расположились двумя параллельными грядами, называемыми Большой и Малой, и протянулись от южной оконечности Камчатки на юг, на расстояние почти в 1200 километров вплоть до острова Хоккайдо, в сущности, в течение всего периода новейшего времени они принадлежали русским, да и открыты они были русскими землепроходцами.
Впоследствии они же частично заселили находящийся уже на Американском континенте полуостров Аляска, который в 1867 году буквально, что называется, «за шапку сухарей» царское правительство продало Соединенным Штатам Америки.
Главный камень преткновения — Курильские острова (Курилы), находясь на границе Тихого океана и Охотского моря, еще не так давно были абсолютно пустынными островами, и на них не проживало ни единой, не только японской, но и вообще какой-либо иной, человеческой души.
Эту историческую истину убедительно подтвердили и японские исследователи, которые, вопреки устремлениям милитаристов и реваншистов всех мастей, не только со знанием дела, но и вообще объективно, добросовестно подошли к изучению этой больной проблемы.
Впрочем, проблемы не такой уж и больной, как это может показаться на первый взгляд, потому что для промышленно развитой Японии Курильские острова сколько-нибудь серьезного экономического, да и демографического значения не имеют. Потому что, например, даже входящий в состав государства большой (примерно 1/5 территории) остров Хоккайдо до сих пор остается почти незаселенным: плотность населения на нем — всего лишь около 70 человек на квадратный километр, в то время как средняя по стране плотность населения — 320 человек.
Так что вряд ли голые, скопившиеся у берегов скалы и полупустынные, покрытые скудной тундровой растительностью пространства этих островов способны стать предметом страстных вожделений японской нации.
Но вот зато у милитаристов Курильские острова, вне всякого сомнения, вызывают повышенный интерес как потенциальные объекты военно-стратегического характера, обладание которыми может создать угрозу для советского Дальнего Востока, возможность с позиции силы оказывать «давление на Москву».
Мало того. Время от времени поднимаемый ажиотаж вокруг пресловутых «северных территорий» необходим правящей верхушке Японии, так сказать, для внутреннего употребления, для того чтобы с его помощью постоянно поддерживать на определенном уровне шовинистический угар в своей стране.
Другим не менее печальным поводом для размышлений является уже довольно зримая опасность возрождающегося в Стране восходящего солнца ультрасовременного национализма, Давно уже многие представители левых сил Японии безо всяких обиняков утверждают, что политическое воздействие неонационалистов на японский народ, хотя пока и медленно, но зато неуклонно продвигает страну в сторону к новой пропасти — оголтелому милитаризму и авторитарной тирании.
Главная же и, пожалуй, самая опасная в перспективе тенденция состоит в том, что основными застрельщиками этой политики, как ни странно, выступает правящая либерально-демократическая партия и ее лидеры.
И все-таки наиболее опасным прецедентом для современной Японии может стать возрождающийся расизм. Опасным прежде всего для самого японского народа, ибо абсолютно справедливо свидетельствуют ветераны минувшей войны (в двухтомном издании их воспоминаний под названием «Трижды подчистую»), что уже три раза императорская армия разоряла свою страну до основания, сжигала дотла.
«Япония… может исчезнуть «начисто», если те, кто ею правит, наконец не извлекут поучительных и трагических уроков из прошлого!» — предупреждают в своей книге ветераны.
Большую тревогу у прогрессивной мировой общественности вызывают участившиеся сообщения средств массовой информации о том, что уже около половины японцев сейчас верит в превосходство над всеми другими народами «расы Ямато». Конечно, около половины народа — это еще несравнимо меньше, чем до войны, но и это уже довольно тревожный симптом, потому что число подобным образом мыслящих людей в Японии продолжает быстро расти, Так, например, общественный опрос, проведенный газетой «Асахи» в 1983–1984 годах только в двух кварталах Токио, показал, что уже целых 80 процентов токийских жителей считают, что «японский народ относится к высшим расам мира».
Об этом же говорит и периодическая печать в других странах Востока, которая вполне обоснованно выражает беспокойство по поводу воинственных и откровенно расистских высказываний японских лидеров. Вторично процитируем гонконгский журнал, где писалось в одном из июньских номеров за 1987 год: «Будьте осторожны, если японские политические деятели или философы начинают разглагольствовать о сущности японского духа. Ведь когда японцы заводят речь об исключительности и божественности своей нации, неминуемо жди беды. Свидетельство тому — события последних месяцев: шовинистические заявления бывшего министра просвещения М. Фудзио, расистские выпады премьер-министра Ясухиро Накасонэ в адрес национальных меньшинств США и коренных жителей Хоккайдо — айнов, шумиха вокруг посещения храма Ясукуни, где погребен прах главных военных преступников, и т. д.». «Каковы же причины, — задает вопрос журнал, — возрождения японского милитаризма и национализма? Где его корни?»
Вопрос этот, задаваемый журналом, надо признать, весьма злободневен, и ответить на него требуется обстоятельно и откровенно, невзирая на лица — всем, кто еще продолжает верить в японскую исключительность; как всему народу Японии в целом, так и стоящим особняком его политикам и философам, а заодно и той реакционной части мировой общественности, которая подстрекает и до сих пор продолжает поддерживать безграмотные расистские и другие подобные лживые устремления, выдаваемые за «научные» откровения новейшего времени. Рассмотрение, анализ затронутой здесь нами проблемы следует начать издалека, Вначале настоятельно требуется выяснить, что же такое настоящий расизм, какое влияние он может оказать и оказывает на развитие современного общества, и что же в конечном счете ожидает эту теорию и ее практическое применение в будущем. Надо также хотя бы кратко разобраться в сущности тех, кто эти человеконенавистнические концепции защищал и продолжает защищать, кому они выгодны, а также вопрос: почему и как по вине расистов в значительной степени тормозится поступательное движение человечества к той цели, которую оно себе наметило: к торжеству добра, справедливости и счастья…
Как трактуют прогрессивные энциклопедии, расизм есть «совокупность антинаучных концепций, основу которых составляют положения о физической и психической неравноценности человеческих рас и о решающем влиянии расовых различий на историю и культуру общества, об исконном разделении людей на высшие и низшие расы, из которых первые якобы являются единственными создателями цивилизации, призванными к господству, а вторые не способны к созданию и даже усвоению высокой культуры и обречены на эксплуатацию».
Впервые эту расистскую концепцию выдвинул в середине XIX века француз Ж.-А. Гобино, который объявил арийцев «высшей расой». Несколько позже его идеи стали тесно смыкаться с другими реакционными теориями, а именно: с социальным дарвинизмом, мальтузианством, а также евгеникой, которая на первых порах преследовала гуманные и прогрессивные цели, то есть изучение влияний, могущих улучшить наследственные качества, в том числе здоровье, умственные способности и одаренность будущих поколений.
Поначалу принципы евгеники были сформулированы в 1869 году Ф. Гальтоном, после к этому направлению примкнули Д. Хайкрафт и Б. Кидд — в Великобритании, Ж. Лапуж — во Франции, Л. Вольтман, X. Чемберлен и О. Аммон — в Германии.
Апологеты фашистской расовой теории Юлиус Штрейхер и Альфред Розенберг, перефразировав их высказывания на свой лад, бессистемно перемешав их с положениями трудов Ницше и Хайдеггера — этих основных идеологов германского фашизма и японского крайне националистического милитаризма, — использовали их как оправдание расизма во всех его проявлениях при проведении политики экспансий и откровенного геноцида по отношению к другим народам.
После небольшой прелюдии к рассмотрению истоков расизма пора уже осветить и некоторые аспекты японского шовинизма, а также прочно укоренившихся в Японии расовых предрассудков, имеющих к тому же свою во многом индивидуальную, своеобразную национальную специфику.
Следует выяснить, почему националистически настроенные японские идеологи, вместе с философами различных направлений, в своих постулатах принципиально не ушли от потерпевших поражение бывших европейских собратьев и, таким образом, продолжают вести себя в том же ключе, буквально вдалбливая в головы обывателей теории об исключительности японской нации, подкрепляя их якобы «научными» выкладками, многие из которых носят явно доморощенный характер.
Так, например, эксперт по антропологии и истории культуры из Киото Такэси Умэхара разработал «теорию» о духовных достоинствах японской цивилизации. Конечно, грешно было бы о процессе исторического развития любого народа говорить только с критических позиций. У каждого из них своя история, свои традиции, которые основаны на собственных материальных и духовных ценностях, и чаще всего в порядке мирного общения дополнительно обогатившиеся при помощи других народов. Тем не менее уровень материальной и духовной культур большинства населяющих нашу планету народов зачастую к тому же колеблется, иначе говоря, в их структурах наступают спады и всплески, хотя и с постоянной тенденцией неуклонно стремиться в гору.
Поэтому, чтобы на определенном промежутке исторического цикла этих культур дать исчерпывающую и правильную оценку происходящей динамике роста, в каждом отдельном случае соответствующий этап должен быть детально изучен и потом только можно будет сформулировать объективные и научно правдивые исторические выводы о нем.
При этом ортодоксальный подход по итогам рассмотрения данных вопросов тоже противоречил бы материалистическому мировоззрению и, более того, оказался бы с любой точки зрения глубоко ошибочным да и попросту говоря — неуместным. Таким образом, единственно верным критерием, позволяющим избежать целого сонма ошибочных и субъективных суждений в оценке духовного развития общества, с непременным анализом и синтезом всех вопросов, может быть только наука.
Наука потому и называется наукой, что ею используются все направления и отрасли человеческого знания, в которых, кроме диалектически сформулированных прогнозов и гипотез, всегда присутствует здравый человеческий смысл, обусловленный объективными реальностями природного бытия во всех его проявлениях.
К сожалению, буржуазная ученость постоянно игнорирует эти положения и, надеясь на идеологический субъективизм, все стороны окружающей их капиталистической действительности сводит к сублимации божественной воли (Ницше) и к другим мистическим проявлениям. В общем, чем путанее, тем будто бы вернее и глубже.
Подобные толкования происходят потому, что реакционная буржуазная философия, так же как и ее политические концепции, всегда имели и продолжают иметь строго направлений классовый характер, который, видоизменяясь в меру достаточной необходимости, всегда верой и правдой служит эксплуататорскому классу, ибо в противном случае всякого рода иных ученых просто не станут содержать на их откровенно идеологических должностях.
Поэтому-то зачастую даже идеалистический подход этих «ученых» к решению тех или иных проблем носит уклончивый или, хуже того, заведомо лживый и уродливый характер. За примерами не надо ходить далеко. Тот же Такэси Умэхара, о котором уже шла речь, считает, что истоки японской культуры исходят из глубины столетий и имели место задолго до влияния на народ Ямато китайской цивилизации.
Он также пытается утверждать, будто процесс формирования японской нации насчитывает около ста веков. Не ссылаясь на источники, Умэхара не без патетики отмечает, что хотя этот период и не отмечен развитием каких-либо материальных ценностей, зато характеризуется рождением некоей «духовной культуры», и будто бы упомянутый доисторический дух жив в сознании японцев и по сей день.
Одно из довольно серьезных изданий, практикуя на своих страницах определенный плюрализм мнений, конечно строго в буржуазных рамках, гонконгский еженедельный политико-экономический журнал, на который автор, быть может, иногда излишне часто ссылаемся — «Фар Истерн экономик ревью», освещающий проблемы Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, и то не мог выдержать подобного лицемерия.
В одном из июньских номеров 1987 года на его страницах было сделано по этому поводу довольно-таки ехидное замечание: «…если говорить о культуре аборигенов Японских островов, то ее истоки следовало бы искать у айнов Хоккайдо или у коренных жителей островов Окинава, находящихся в данное время на грани вымирания».
Читая опусы Умэхары, этого новоявленного «специалиста» в области необыкновенности воззрений, не перестаешь удивляться, чего же в них больше: невежества, лжи или, попросту говоря, самого заурядного нахальства. Ведь не только «экспертам по антропологии и истории культуры из Киото», а даже любому смертному известно, что любая духовная культура любого народа зиждется на материальном фундаменте, и, чтобы хоть что-то обосновать, необходимо иметь хотя бы элементарные факты. А их-то, фактов, в историософских построениях этого «ученого» как раз и нет.
И все же эти выкладки Умэхары, как ни странно, всерьез заинтересовали правящие круги современной Японии. Дело дошло до того, что ему предложили создать «институт японологии» в Киото. «Сегодня настало время, — заявлял бывший премьер-министр Ясухиро Накасонэ, — вновь утвердить национальную самобытность…»
Кстати, то, что при этом имел в виду господин Накасонэ, если его попытаться на минуту учесть как историческое понятие, прямо и косвенно смыкается с обычным расизмом.
И дело даже не в том, что оно не выдерживает сколько-нибудь серьезной научной критики. Главным тут является то, что эта пропагандистская идейка противоречит здравому смыслу, То есть «все это было бы смешно, когда бы не было так грустно», Давно пора бы уже понять лидерам и главам всевозможных философских направлений (материалистических в том числе), что любая духовная культура на любой ступени ее развития сама по себе никогда не возникала и не может возникнуть на пустом месте. Но лучше, пожалуй, все по порядку.
Когда на определенном историческом отрезке времени происходит различное по характеру и достоинствам качественное накопление материальных ценностей, которые потом, на их высшем этапе, все чаще и чаще и неизбежно переходят в другое качественное состояние, только тогда начинает создаваться и развиваться по восходящей линии духовная культура народа.
Непременным условием этого процесса обязательно является тесное, а иногда (в силу некоторых исторических обстоятельств) более или менее разобщенное содружество отдельных наций, народностей и даже небольших отдельных этнических групп, в данном случае примыкающих близко к этой культуре. И все же национальная культура не может быть везде однозначной. Наиболее высокий уровень духовности народа в его обширном понимании достигается там, где придают огромное значение развитию не только прикладных, по и фундаментальных исследований в различных отраслях науки, всех видах искусства и всеобщем просвещении.
Ибо, чтобы находиться на передовых рубежах прогресса, необходим значительный удельный вес именно собственных открытий и изобретений, создание разнопрофильного диапазона духовной культуры, в которой к тому же, как обязательный компонент, должна присутствовать высокая степень абстрактного мышления.
Поэтому там, где какой-либо народ придает хоть какое-то значение расовым различиям и угнетает другой народ, свободы не может быть не только для народа угнетенного, но и для народа угнетающего.
Общество, в котором господствуют предрассудки о неполноценности каких-либо наций, неизбежно придет к деградации. В качестве примера недостаточного развития материальных ценностей, не обеспечивающего высокой духовной культуры, может служить музыкальный инструмент муккури.
Распространенный испокон веков в Азии, на Японских островах и у северных народов СССР, этот с одной струной и. без ладов щипковый инструмент, звучащий постоянно только на одной ноте, не дает возможности воспроизвести музыку, к примеру, Листа или Чайковского.
Для этой цели требуются набор различных инструментов с широкой октавой звучания, а так же, как необходимый атрибут высокого исполнительского музыкального мастерства — нотная партитура. Не будь холста и красок, Леонардо да Винчи не смог бы создать «Мону Лизу», а не шло бы строительство монастыря Санта-Мария делле Грацие в Милане, он не сотворил бы для его трапезной своего шедевра — картины «Тайная вечеря».
Это также относится к письменности, которая всегда являлась по мере развития цивилизации как бы целеустремленно пополняющейся кладовой роста духовной и, параллельно ей, той же материальной культуры.
Так что, возвращаясь к разговору о концепции Умэхары, утверждающей «рождение японской духовной культуры еще до развития каких-либо материальных ценностей», необходимо вновь сказать о ее полной абсурдности.
А теперь, основываясь на трактовках руководителя Центра японологии в Киото того же господина Такэси Умэхары, попробуем разобраться хотя бы вкратце с истоками японской цивилизации.
Культурно-историческая периодизация, установившаяся в науке где-то на рубеже XVIII–XIX века и несколько позднее четко очерченная американским буржуазным историком и этнографом Льюисом Генри Морганом, говорит о трех эпохах развития человечества: дикость, варварство и цивилизация.
Эта периодизация была условно принята также и Фридрихом Энгельсом, давшим весьма высокую оценку научным трудам Моргана, который «в границах своего предмета… вновь открыл Марксово материалистическое понимание истории…». Будучи исследователем первобытного общества, Морган самостоятельно пришел к убеждению в идее прогресса и единства исторического пути развития человечества.
Можно сказать, конечно, что периодизация, которая существует вот уже больше ста лет, несколько устарела. Быть может, это так и есть, но в таком случае нам остается утешать себя той надеждой, что, как обещают некоторые справочники, недалек тот день, когда в исторической науке будет разработана новая, более совершенная периодизация человеческой истории.
Ну а пока, если уж говорить о научном материализме, то следует сказать, что великие умы современной цивилизации независимо друг от друга и почти одновременно пришли к правильным выводам. Имея в виду этот факт, приходится лишь сожалеть о том, что ныне, на рубеже XXI века, так называемые «ученые» и «эксперты» вновь отваживаются открыто пропагандировать человеконенавистнические концепции, которые сродни разве что воззрениям гитлеровских военных преступников и их нынешних последователей — разного рода и сорта неомилитаристов — таких, например, каковым является один из деятелей националистической группировки «Кокумин Кайги» публицист М. Исидзука, который в одной из своих недавних статей заявил буквально следующее: «В XIX столетии Великобритания создала международный экономический порядок и возглавила его. В XX веке то же самое сделали американцы. Настало время, чтобы Япония изобрела такую международную систему, которая отразила бы ее величие и стратегические интересы».
Яснее не скажешь. К этому хотелось бы добавить лишь то соображение, что поезд всемирного насилия ушел навсегда, и никому никогда не удастся вернуть его обратно. В мире нет таких сил, которым удалось бы колесо историй повернуть вспять…
Итак, на основе исторических данных и проведенных исследований, имеются все основания утверждать, что у японцев первые проявления духовной культуры возникли не «порядка ста веков назад», как это пытается доказать Такэси Умэхара, а значительно позже. По сравнению, например, с Китаем, та же упоминавшаяся здесь письменность в Японии возникла более двух тысяч лет спустя и то лишь на основе китайских иероглифов.
И хотя позже японское идеографически-фонетическое письмо было упрощено и доведено до 1850 знаков, не считая дополнительно применяемой на изменяемые части слов азбуки кана катакана и хирагана, о каком-либо приоритете в части духовной культуры по отношению к другим народам не приходится говорить.
Из Китая же проник на территорию Японии и буддизм, ставший новой и основной японской религией. Но еще до этого он возник на рубеже VI–V века до н. э. в Индии, расцвет его продолжался вплоть до I тысячелетия н. э., и только в конце этого относительно условного отрезка времени начал распространяться на Юго-Восточную и Центральную Азию, а также отчасти на Среднюю Азию и Сибирь.
Распространившись на Японских островах, буддизм в конечном счете оказал значительное влияние на местные верования, в частности на государственную религию будущего — синтоизм, который в результате синтеза двух религий со временем приобрел сугубо японские национальные черты.
Более поздний период в развитии процессов по приобщению японцев к эпохе цивилизации, к той, которая для других народов, проживающих на континенте, уже была прошедшим этапом, в первую очередь объясняется оторванностью Японских островов от Азиатского материка и обусловленными этим обстоятельством трудностями в экономических и культурных связях…
Таковы только некоторые факты, убедительно опровергающие непомерно претенциозные учения некоторых идеологов и апологетов современного японского милитаризма о некоей особой, самой якобы древней и самостоятельной духовной культуре нации Ямато, нации будто бы в культурном и расовом отношении уникальной.
Здесь отдельные, пусть и значительные экономические успехи страны еще ни о чем не говорят. Причины и следствия этого, на первый взгляд, казалось бы даже парадоксального явления более чем известны. И если кое-кто продолжает считать, что рост количества и качества выпускаемого совокупного общественного продукта в Японии достигнут будто бы из-за исключительной одаренности нации, то здесь этот «кое-кто» впадает в обыкновенный шовинизм и расизм.
Да и дело тут вовсе не в техническом прогрессе. Как уже здесь говорилось, до второй мировой войны количество и качество японской промышленной продукции были намного ниже мировых стандартов, не говоря уже о военной технике, которая в то время застыла где-то на уровне 30-х годов. Но, несмотря на это, японская военщина всюду рвалась в бой, спекулируя тогда на другом, на беспредельной вере в «божественность» императора со всеми вытекающими отсюда патолого-идеологическими последствиями, прикрываясь насквозь фальшивым лозунгом «Великой Восточно-Азиатской сферы совместного процветания» под эгидой, разумеется, Японии.
Тогда, к моменту начала второй мировой войны, большинство населения внутри страны хоть и на время, но все же одурачить сумели, однако вне Японии ни в одну из милитаристских и шовинистических концепций японцев не верил никто.
В изысканиях по вопросу об «исключительности японской нации» кроме антрополога Такэси Умэхары задействованы и другие философы — вроде Тадао Умэсао, директора национального этнографического музея в Осаке, в котором в настоящее время размещен Центр японологии. Сотрудник этого учреждения биолог Киндзи Иманиси на полном серьезе утверждает, что, когда японцы общаются с обезьянами, у последних, как закономерность, возникает обостренное чувство восприятия деталей окружающей среды.
В том же центре эксперт по японской культуре Уэяма, нимало не смущаясь, обнародовал данные своих опытов, согласно которым шимпанзе, обитающие в ареалах Европы, будто бы более рациональны, эгоистичны, нежели те из них, которые живут на Востоке, и «склонны к действиям в духе одного из направлений буддизма, присущего исключительно японцам, — дзэн-буддизму».
Подобные «философы», как однажды справедливо заметил журнал «Фар Истерн экономик ревью» в тех статьях, часть из которых уже цитировалась, теперь образуют так называемую «киотскую школу», чье кредо активно направлял и поддерживал бывший премьер-министр Японии Ясухиро Накасонэ.
Когда одного прогрессивного японского журналиста спросили, что он думает относительно опытов, проводящихся в «киотской школе», тот после некоторого раздумья ответил: «Конечно, чтоб это сказать, нужна неуемная зоологическая фантазия, скрытые истины которой обычно выплескиваются после седьмой чашки сакэ. Но, чтобы этому верить, необходимо уже выпить на три чашки больше, причем в неоднородной смеси, или, как говорили раньше у вас в России: «ерш, медведь», а попросту — какой-нибудь дьявольский коктейль».
Тут, как говорится, комментарии излишни. Все тут предельно ясно: и сами концепции, и оценка их нормальным, здравомыслящим человеком…
В средневековых японских хрониках, так называемых «Кодзиках», много говорилось о варварах, военно-феодальных японских правителях, сегунах и самурайских подвигах, а также подробнейшим образом описывались генеалогические древа «потомков богов» — японских империалистов, между прочим до самого 1868 года никогда не обладавших реальной государственной властью.
И только лишь в 1868 году, когда помещичье-буржуазная революция Мэйдзи свергла власть сегунов из феодального рода Токугава, она тут же в законодательном порядке восстановила абсолютную власть императора. После этого переворота в верхах к власти пришло буржуазное правительство во главе с Мацухито. Несмотря на сохранение феодальных пережитков, которые по существу в «обновленном» обществе оставались еще очень сильны, централизованное правительство тем не менее вплотную занялось проведением в стране буржуазных социально-экономических преобразований, Всемерно укреплялась власть императора и быстрыми темпами происходила консолидация отдельных капиталистических промышленных объединений.
С этого периода Япония прочно встала на путь капиталистического развития, вследствие чего в ней стала бурно процветать военная промышленность. Быстро возникали и крепли разносторонние внешние связи. Молодой и уже агрессивный японский капитализм, наращивая военные мускулы, не забывал и о соответствующей идеологической обработке «вновь возрожденной» Страны Ямато.
Наряду с насаждением культа, обожествлением императора, в народе одновременно создавалась иллюзия «кровного родства» всех японцев или, иначе говоря, тех милитаристско-националистических тенденций, которые в конечном счете привели страну на исторически уже проторенную тропу великодержавных экспансий.
Каких именно экспансий, всем известно. Но и сейчас определенные круги японского монополистического капитала не перестают мечтать о возрождении военной мощи Японии, предпринимая для этого все возможные меры и ухищрения, не останавливаясь даже перед попытками изменить те статьи конституции, которые недвусмысленно запрещают создание армии большей, чем это необходимо для обороны.
В качестве подпорок к этим мерам делаются и попытки вновь возвести синтоизм в. ранг государственной религии, Отвергая обвинения в разгуле национализма, или, как его окрестила прогрессивная печать Японии, «минд-зокусюги» («расовый шовинизм»), неомилитаристы и реваншисты твердят о необходимости из принципиальных соображений восстановить «истинно японские» древние традиции. И с попустительства властей шумные эти националистические шабаши принимают характер всеобщих стихийных бедствий, этаких напоминающих лавины и сели пандемий (панэпидемий).
То же самое происходит и с восстановлением культа «божественного императора», который, как считает японская националистическая школа Тэцуро Васудзи, является «олицетворением могущества нации». Впитывая эти высказывания, другие шовинисты также не желают отставать от теории и практики подобных явлений. Дело дошло до того, что еще в конце 70-х годов правая религиозная организация «Нихон о Мамору Кай» добилась легализации системы летоисчисления по годам правления императора Хирохито в эпоху «Сёва».
Впечатление создается такое, будто все, что сразу же после капитуляции провозглашала прогрессивная печать, теперь напрочь предано забвению. Основательно забыто ныне и то, что в те же дни, после окончания войны, в общественном мнении всех цивилизованных стран японский император был заклеймен как преступник номер один. Так вот, чем впадать в преждевременный склероз, лучше бы все правые и те, кто правее правых, и крайне правые вспомнили бы о том, как не так уж давно на острове Кюсю японские медики проводили свои чудовищные эксперименты над американскими военнопленными.
Хотя прошло уже без малого 45 лет, но и сейчас еще кровоточат физические и моральные травмы у бывших узников концлагерей, и все другие оставшиеся в живых полны печальных воспоминаний о прошедшей трагедии. Недавно один из бывших пленных, англичанин Джек Эдвардс, в своей книге опубликовал новые свидетельства об условиях содержания узников в концлагере «Кинкасэки», располагавшемся в ту пору на острове Тайвань. Он обстоятельно рассказал об издевательствах, пытках, преднамеренном насилии во всех палаческих аспектах над человеческой личностью, которые по применяемым методам ничем не отличались от действий изуверов в гитлеровских застенках.
Больше того, к этим мучениям оказались причастны милитаристские круги Японии, которые, чтобы скрыть следы чудовищных преступлений, издавали приказы об уничтожении узников всеми средствами, с применением виселиц, автоматов, отравляющих веществ и даже газов, таких, как «Циклон-Б», применявшийся в Освенциме, Маутхаузене и прочих концлагерях фашистской Германии.
В прилагаемых к приказам инструкциях давались конкретные рекомендации, в которых не исключалось уничтожение людей группами путем применения для этой цели взрывчатых веществ, и многое другое. Лейтмотив всех этих зверских документов: «Ни один не должен спастись». Именно так — «Ни один не должен спастись» — озаглавил вышедшую в 1988 году в Гонконге свою книгу Джек Эдвардс.
Примечательно, что до настоящего времени японская военщина всячески отрицала факты применения способов истребления пленных, подобных таким, какие имели место в Европе. Знаменательным является и тот факт, что кому-то, видимо, нужно было обязательно скрыть творившиеся беззакония, так как неоднократно попадавшиеся в руки следственных органов, занимавшихся делами главных японских военных преступников, эти документы по непонятным причинам не были обнародованы на заседаниях Международного военного трибунала в Токио.
Было бы также куда порядочнее, если бы вместо объявления семерки главных военных преступников «святыми великомучениками» и возведения их в ранг «божеств — хранителей Японии» был поставлен памятник зверски замученным военнопленным. Ни одна еще американская женщина, не дождавшаяся своего сына или мужа из плена, так же, как и их жены и невесты, до сих пор не верят, что их Джек, Джон или Роберт погибли, поскольку все попавшие в плен обычно зачислялись в разряд пропавших без вести.
Надо полагать, что японское командование превосходно знало о беспримерном нарушении международных конвенций о содержании военнопленных, хотя под этими документами стояли подписи и представителей императорской Японии. По окончании войны все военнопленные должны были возвратиться на родину, однако никто из них не вернулся, хотя и не погиб на поле боя, Не дают покоя современным неомилитаристам и мечты о возрождении былой «мощи» Японии, и господстве над другими народами, и более того над всем миром. Но этим мечтам уже теперь никогда не суждено сбыться!
