Психологические мотивы поступков действующих лиц в ходе дальнейшего осуществления операции «Тени Ямато»
— Эй, там, на баке! Позвать мне господина радиста, — не выходя из каюты, крикнул капитан Исикава.
Громкий топот ног по верхней палубе означал, что кто-то побежал выполнять указание. По неписаному тут закону, распоряжение капитана должен был выполнять каждый, кто в момент распоряжения находился к капитану ближе всего и это — несмотря на субординацию. И горе было тому, кто в таком положении попробовал бы при исполнении капитанского распоряжения хотя бы слегка помешкать — если капитан обращался даже не лично к нему.
Всякого допустившего оплошность капитан сначала заставлял свое указание выполнить, а позже отправлял его в карцер. И скидки здесь он не давал никому. Так, например, когда нерасторопным оказался даже радист — его по сути дела правая рука, капитан не пощадил и радиста, двое суток продержав его в карцере.
— Слушаю вас, Исикава-сан! — обратился к сидящему капитану радист Судзуко Охиро.
— Пригласи мне сейчас же сюда в каюту командира субмарины. Да предупреди его, чтобы поторопился.
Радист мгновенно испарился из каюты. Капитан рейдера еще раз принялся обдумывать свои претензии к командиру. Во-первых, он капитан как никак, а все-таки выше по званию командира. Так почему же этот морской щеголь позволил себе, при подходе шхуны «Сакура-мару», появиться у себя на мостике в полной форме? Во-вторых, когда подписываешь какие-нибудь бумаги или обязательства, на своей территории в этом случае, как говорится, помогают и стены.
Громкий стук в дверь возвестил, что приглашенный командир субмарины уже явился. Получив разрешение войти, он буквально рванул на себя дверь каюты, собираясь отчитать самодовольного, как он полагал, какого-то шкипера, осмелившегося вызвать к себе командира субмарины, которая хотя и временно, но до особого распоряжения морского министра подчиняется только приказам начальника генерального штаба военно-морских сил империи.
Отдав честь, они обменялись паролями, и Юкио Коно злыми глазами уставился на капитана рейдера, подбирая наиболее ядовитые выражения, чтобы начать ими пикированье. Капитан 1-го ранга Хирото Исикава, как и полагалось, одет был не по форме, однако френч цвета хаки полувоенного покроя из модного коверкота уже сам по себе как бы намекал Юкио Коно, что тот явно торопился в своих намерениях.
Скупо ответив на приветствие, Исикава достал из верхнего кармана испещренный иероглифами величиной с ладонь кусочек шелковой ткани и протянул ее Юкио Коно. Тот принялся читать, вначале вяло и неохотно, но постепенно, по мере чтения иероглифов, лицо его стало преображаться. Наконец на побледневшем лбу Юкио Коно выступила испарина. Он прочитал следующее:
«Владелец настоящего офицерского патента, капитан 1-го ранга Хирото Исикава, выполняет особо важное задание, данное ему непосредственно императором Страны восходящего солнца — Хирохито. Всем воинским чинам, независимо от занимаемой ими должности, а также гражданским официальным и неофициальным лицам, по первому требованию господина Хирото Исикавы оказывать первостепенное содействие, не считаясь с потерями, и даже в ущерб другим служебным делам».
Мандат был подписан премьер-министром, являвшимся одновременно министром всех сухопутных вооруженных сил империи, генералом Хидэки Тодзё, а также морским министром адмиралом флота Отодзо Нагано.
Прочитав документ, Юкио Коно почтительно передал его обратно в руки Хирото Исикавы и, сделав шаг назад, теперь уже согнулся в безупречном японском церемониальном поклоне.
Прождав определенное время, необходимое для исполнения традиционного национального этикета, Хирото Исикава широким жестом пригласил гостя сесть в глубокое мягкое кресло, стоящее напротив столика, за которым сидел капитан баркентины «Сакура-мару».
Не раскрывая рта, глубоко вдохнув воздух через зубы, что обозначало высочайшую степень уважения, которую гость испытывает к хозяину, Юкио Коно спросил:
— Какие важные события, Исикава-сан, произошли в мире за последние три месяца, то есть за то время, когда подводная лодка находилась за пределами непосредственного контакта с вышестоящим командованием?
Не торопясь с ответом, Хирото Исикава закрыл глаза, вроде бы думая, и вдруг резким, не допускающим никаких сантиментов тоном ответил:
— Идет война!
Но Юкио Коно не так-то просто было сбить с толку, Он умел не только подчинять себе нижестоящих по должности, но отлично умел подчиняться сам всем, кто на служебной лестнице находился хоть сколько-нибудь выше его самого.
Вновь задавая вопрос, командир субмарины на этот раз зашел с другой стороны, где, по японским обычаям, его собеседник не мог быть неразговорчивым.
— Надеюсь, Исикава-сан, что дух Дзимму как всегда продолжает витать над предначертаниями потомка богов — императора Хирохито в части побед японского оружия.
— Вы правы, Коно-сан! Его императорское величество с успехом продолжает возглавлять бесчисленные отряды самураев Японии, которые готовы в любую минуту, руководствуясь рыцарским кодексом чести, отдать жизнь за дело Великой Восточно-Азиатской сферы совместного процветания. Мы со своей стороны, являясь всего лишь песчинками в неисчислимых отрядах прошлых и настоящих теней Ямато, в меру своих скромных возможностей продолжаем служение нашему божественному императору.
— Значит, Исикава-сан, будучи длительное время вдали от родины, я теперь могу быть совершенно спокоен за сто двадцать четвертого потомка царствующего дома в эру Сева, если, конечно, вести счет от основателя династии бога Дзимму.
— Вы правы, Коно-сан, в этом отношении вы можете быть абсолютно спокойны.
— В таком случае, Исикава-сан, и здоровье всех наследных принцев и принцесс, а также их благополучие, тоже находятся на должном уровне?
В такт медленно журчащим словам своего столь уважаемого гостя, командира императорской субмарины Юкио Коно, давно отвыкший от светского разговора командир баркентины капитан 1-го ранга Хирото Исикава, закрыв глаза, утвердительно закивал головой.
Истинный японец может не знать имени соседа по казарме или наименование блюд, поданных ему вчера на ужин, или забыть имя тещи и номер ее банковского счета, но запамятовать или не дай бог перепутать генеалогию царствующей, чрезвычайно многочисленной императорской семьи он, настоящий японец, не может.
Лица, что-либо не так назвавшие в титулах царствующих особ, попадали под, если можно так выразиться, молотилку слепой династической любви к императору и могли после этого ставить крест не только на собственной карьере, но также на благополучии близких, имевших к нему хоть какое-то отношение. Хотя по тем же традициям, уходящим в глубокую древность народа Ямато, происшедшее в каюте капитана баркентины упражнение двух офицеров в генеалогии явилось все-таки лишь своеобразной данью почтения к родословной царствующего дома, и не более того. Ибо хоть и весьма искусной выглядела в устах этих господ устная геральдика, каждый из них в этом непростом разговоре в конце концов преследовал свои собственные и весьма шкурные интересы. И так происходило повсеместно, где только на оккупированную территорию ступала нога японца.
Несмотря на продолжавшуюся войну со всеми разрушениями, жертвами и трагедиями, все эти люди, являвшие собою сам дух военщины, японского милитаризма, без конца твердившие о своей офицерской чести, навязчиво демонстрируя свое безукоризненное знание родословной лицемерно обоготворяемого ими императора, на самом деле, как оголтелая заурядная уголовщина, постоянно и всюду совершали чудовищные преступления против мира и человечности. Во всем и везде безраздельно господствовала условная, расхожая самодзи, символом которой можно назвать сам по себе, разумеется, ни в чем не повинный столовый инструмент, имеющийся в каждой семье — миниатюрную круглую лопаточку. Подобно тому, как каждый японец, чтобы поесть, набирает из общего котла в свою тарелку положенную ему порцию риса, так фарисействовавшие в фальшивом культе Сына Неба его лукавые подданные, прикрываясь видимостью самопожертвования, гребли каждый сам по себе, свою «законную» добычу, что называется, лопатой.
Говоря проще, не было в Японии такого военного, который при удобном случае не брал бы все, что плохо лежит, не грабил бы в открытую и сам лично, и с помощью своих подчиненных.
— Не кажется ли вам, Коно-сан, — засюсюкал, приступая наконец к делу, Хирото Исикава, — что положенный в матросском рационе рис при малой подвижности матроса субмарины может отрицательно повлиять на обмен веществ в его организме? — Боясь преждевременного отказа на его предложение, он скороговоркой добавил: — Частично я мог бы восполнить сей пробел в нашей несовершенной медицине. Вместо рекомендуемого интендантами риса я могу передать на борт вашей субмарины равноценное количество гаоляна. Уверяю вас, он в условиях подводного плавания, необыкновенно полезен и значительно облегчает сам процесс пищеварения. Разница в стоимости одной тонны риса и гаоляна составит приблизительно двести тысяч иен, разумеется, в вашу пользу, которые, как мне кажется, вовсе не повредят вам… Родовая ваша усадьба, я надеюсь, находится в должном порядке…
Идя на такую крупную махинацию, Хирото Исикава ничем не рисковал: по товарным накладным, которые должен был ему подписать Юкио Коно, он просто недоливал тонну риса. Взамен ее грузил на подводную лодку соответствующее количество гаоляна, разницу в цене за всю партию в сумме 200 тысяч иен отдавал этому, как казалось, не такому уж и щепетильному в принципах подводнику. Оставляемый же у себя рис Исикава надеялся реализовать на черном рынке, бравшем за него, все это преотлично знали, вдвое, а то и втрое дороже.
Нисколько не опасался разоблачений и Юкио Коно. После выполнения задания, по возвращении в свой дивизион, он спокойно, все документы в идеальном порядке, отчитается перед интендантским начальством. Да и гаолян к тому времени весь будет съеден.
«А если вдруг что-нибудь и выплывет наружу, — думал про себя Коно, — хорошая выпивка или на худой конец небольшая взятка сделают свое дело. Так что выгода прямая и в любом случае…»
Расставаясь, офицеры стали во фронт и отдали друг другу воинскую честь. Исполнив этот обязательный во всех армиях ритуал, с преувеличенной церемонностью кланяясь в сторону стоявшего по стойке «смирно» Хирото Исикавы и пятясь задом, командир субмарины Юкио Коно вышел наконец из капитанской каюты.
Перейдя по сходням на свою лодку, он скомандовал в надводном положении «полный вперед», вывесив на борту флажком сигнал, означавший «счастливого плавания!». Такой же сигнал Юкио Коно увидел и на удаляющейся в открытый океан коммерческой баркентине.
Наш рассказ о только что произведенной на борту «Сакуры-мару», с позволения сказать, коммерческой сделке будет неполным и недостаточным, если для полной ясности не вскрыть здесь некоторые покрытые завесой тайны механизмы, с помощью которых так успешно обогащались разного рода «патриоты» Страны восходящего солнца.
Ставший предметом обмена в сделке Исикавы и Коно рис, как известно, один из основных продуктов питания в Азии — по соответствующему эквиваленту котировался тогда наравне с твердой валютой. Сюда обязательно надо добавить, что он учитывался к тому же в двух измерениях. К тому же всякий сколько-нибудь уважавший себя коммерсант не мог не учитывать конъюнктуру черного рынка. Капитан баркентины значительно преуспевал именно потому, что конъюнктуру эту он учитывал, и умело. Успешно используя также свои старые воровские связи, он держал своих агентов почти в каждом порту Юго-Восточной Азии и близлежащих островных государств. Будучи коммерсантом «от бога», Хирото Исикава знал все ножницы цен, манипулируя которыми в своих бесконечных операциях купли, продажи, обмена и кредита, он ловко, что называется, стриг купоны.
Должность командира баркентины, колоссально мобильной, давала Исикаве чистый доход, во сто крат превышающий должностной оклад капитана 1-го ранга военно-морских сил империи. Он, как прожженный биржевый брокер, одновременно вел массу транзитных торговых сделок, от которых также получал громадный доход. Часть этих сумм, выручаемых Исикавой, естественно, уходила на подкуп должностных лиц в главном интендантском управлении, на подношения в виде крупных вкладов в банки на имена непосредственных начальников. Хирото Исикава изобрел даже свой хитроумный способ дачи вознаграждений вышестоящим командирам, среди которых некоторые были в генеральском и адмиральском званиях.
Будучи старым, опытным разведчиком, он некоторое время изучал окружение соответствующего высокого чина, а также его ближайшие родственные связи. И вот какой-нибудь генерал в один прекрасный день вдруг узнавал, что у его дочери появилось подаренное ей колье, а сын щеголяет в легковом автомобиле последней модели. После такой казалось бы до удивления примитивной операции, он смело обращался к подкупленному им начальнику с любой просьбой и всегда добивался нужных для себя результатов. Благо, что, несмотря на свои чины, эти господа никогда не гнушались ничем в части стяжательства и получения огромных «дивидендов» при ведении большой войны…
Вернемся, однако, к нашему непосредственному повествованию. Крупно заработав на только что проведенной махинации с рисом, Хирото Исикава, направлявший свою коммерческую баркентину в заданный ей район океана, думал сейчас о новой, предстоящей ему сложной операции — одной из тех, о которых принято говорить только очень тихо, почти шепотом, потому что, идя на них, всегда можно попасть впросак даже таким изворотливым прохиндеям, каким был капитан баркентины Хирото Исикава.
Затевая такого рода махинацию, надо было твердо знать, что промахнуться в ней, просчитаться никак нельзя, поскольку она всегда должна быть только успешной. Ибо в противном случае, если кто-нибудь спросит потом о здоровье такого промахнувшегося, отвечающий, сделав скорбную мину и запустив глазные яблоки под лоб, к небесам, где, как утверждает священное писание, постоянно пребывает престол всевышнего, молча отведет свой взор в сторону и испустит глубокий, долженствующий быть исчерпывающим ответом вздох.
Хирото Исикава, как говорилось тут уже многократно, был очень опытный, бывалый служака и бизнесмен. И тем не менее на этот раз, несмотря на весь свой опыт и прозорливость, он, Хирото Исикава, чуть не влип в историю, настолько скверную, что дальше некуда. Дальше в таких случаях остается одно: после знакомства с военным прокурором и предъявленных им обвинений пустить себе пулю в лоб или, если повезет, торжественно сделать при всех харакири.