С чего все это началось

В кабинете у Геринга раздался звонок правительственной связи. Сняв трубку, рейхсмаршал назвал себя. Звонил Вернер фон Браун.

— Господин рейхсмаршал! — громко кричал он. — Беру на себя смелость заявить вам, что данное вами задание завершено, кажется, успешно! Я и мои коллеги наконец решили нелегкую задачу! ФАУ теперь не будут отклоняться от курса!..

— Потише, Вернер, ради бога, потише!.. Расскажи толком, чего вы там натворили и, пожалуйста, не так быстро…

— Господин Геринг! Сложнейшая проблема современной военной техники нами решена кардинально. То, что мы сделали, поднимает наше оружие сразу на два порядка выше. Наше новое изобретение совершило скачок в новое качество. Вместо ракет с пологой траекторией отныне на повестку дня ставится производство баллистических ракет безо всякой в обычном понимании траектории. Это дает возможность прицельно бомбить любые наземные цели с вероятным поражением до девяноста процентов. Это большой успех, господин рейхсмаршал!..

— Господин Вернер фон Браун, — взволнованным голосом сказал Геринг. — Очень прошу вас, не болтайте лишнее! И, пожалуйста, поменьше этих ваших телячьих радостей! Извольте прибыть ко мне сегодня же к девятнадцати ноль-ноль, и не сюда, в министерство, а ко мне домой — на Баденштрассе. Будут Геббельс, Гиммлер, Шпеер, а может быть, и сам фюрер. Постарайтесь доложить обо всем как можно более убедительно… Желаю успеха, Вернер. До скорой встречи…

Положив трубку, Геринг тут же поднял ее вновь и позвонил Геббельсу. Затем он обзвонил всех остальных нужных ему людей — Гиммлера, Фриче, Шпеера. Гиммлера он попросил, чтобы тот обязательно захватил с собой Шелленберга. Шпеера он оповестил в последнюю очередь — потому что с ним ему хотелось поговорить особенно подробно и доверительно. Дружеские отношения с промышленником Шпеером у Геринга сложились на почве общих интересов: Геринг, беря в личную собственность предприятия оккупированной Европы, и сам в скором будущем собирался заняться коммерцией. И тут, думал он, без высококвалифицированной помощи Альберта Шпеера ему вряд ли обойтись.

Затем Геринг дал необходимые распоряжения своей экономке — относительно некоторых особенностей в сервировке стола. Так, например, он сказал ей, что у одного из приглашенных господ желудок таков, что неплохо бы обыкновенный бифштекс из обыкновенной телячьей вырезки соорудить таким образом, чтобы его можно было выдать за мясо лани, подстреленной им, Герингом, в загородной резиденции. В последний момент он вспомнил фон Риббентропа и, хотя изрядно его недолюбливал, пригласил на вечер. Германия, одним словом, превыше всего!

Все дела, намечавшиеся на нынешний вечер, Геринг, естественно, перенес на завтра.

В дом Геринга все приглашенные явились вовремя, без малейшего опоздания. Однако, если быть точным до мелочей, первым в дверях показался министр пропаганды, услужливо поддерживаемый под локоток комментатором Берлинского радио Гансом Фриче, уже успевшим что-то нашептать своему шефу. Геббельс же хромал на этот раз почему-то в особенности заметно. За ним прибыл главный конструктор ФАУ — Вернер фон Браун. Оба — и рейхсминистр пропаганды доктор Геббельс, и радиокомментатор Фриче встретили Брауна более чем сдержанно, удостоив его лишь легким поклоном, но тот как ни в чем не бывало с преувеличенным безразличием в одиночку расхаживал по гостиной, изо всех сил делая вид, будто внимательно рассматривает живописные шедевры, в обилии развешанные по стенам в массивных золоченых багетах.

Дольше обычного фон Браун задержался у самого большого полотна, где был изображен римский император Нерон, который из открытого окна своего помпезного дворца наблюдал за бушующим в Риме пожаром. Поразительна была злорадная усмешка императора и его совершенно не свойственное нормальному в психическом отношении человеку моральное удовлетворение. Неожиданно для себя самого фон Браун почему-то подумал о Гитлере. Мысль эта испугала его до такой степени, что он даже огляделся по сторонам, чтобы убедиться, не смотрит ли кто-нибудь на него в данный момент.

Наконец явились, почти одновременно, и остальные приглашенные. Геринг тут же пригласил всех за стол, сервированный лучшими официантами, приглашенными из самого респектабельного столичного ресторана.

Уже после первых ритуальных тостов: сначала за фюрера, потом за успех в происходящей военной кампании, физиономии ужинающих заметно порозовели, а у Риббентропа, успевшего еще накануне хватить стопку, на щеках и шее появились ярко-красные пятна. Сначала, с соблюдением строжайшей субординации, велись «светские» разговоры…

В связи с происходящим сейчас в доме Геринга следует упомянуть и еще об одном доме, находящемся рядом с ним, увенчанном, как и рейхстаг, куполом, — помпезном здании «Народного трибунала». В нем, имевшем на всей территории рейха 577 филиалов, за одно только невпопад оброненное слово или показавшийся подозрительным взгляд могли мгновенно приговорить к смертной казни, в лучшем случае упрятать в концлагерь.

Основной юридический принцип, господствовавший в этом ведомстве, с предельной четкостью и ясностью сформулировал главный мракобес рейха, председатель «Народного трибунала», Роланд Фрейслер, выносивший приговоры, исходя из верноподданничества. «Мой фюрер, — сказал он однажды Гитлеру, — мы будем судить твоих врагов так, как если бы ты судил их сам». На практике это означало, что все, кто стоял хотя бы в чем-либо выше главарей рейха, заведомо подлежали уничтожению.

…И вот когда выпито и съедено было вдоволь, хозяин дома тут же, не выходя из-за стола, начал разговор о том, ради чего, собственно, они сюда пришли.

— Господа! — сказал Геринг. — Я позвал вас сегодня к себе на этот скромный ужин, чтобы иметь удовольствие сделать вам приятнейшее сообщение. Свершилось историческое событие, изобретено новое, сверхмощное оружие рейха. И если ФАУ-1, над которым работы продолжались в течение вот уже нескольких лет, мы с вами именовали «оружием возмездия», то новое, только что изобретенное, по праву должно быть названо «оружием победы». Присутствующий здесь доктор Вернер фон Браун сейчас сообщит нам исчерпывающие характеристики этого грозного оружия.

Рейхсмаршал, взглянув на Брауна, тем самым дал ему понять, что, дескать, пора начинать. Браун, поднявшись из кресла и немного выйдя из-за стола, в напряженной, мгновенно наступившей тишине, очень коротко, в течение пятнадцати минут, рассказал все основное об изобретенной под его руководством ракете. Понимая, что в специальных тонкостях дела слушающие его политики вряд ли способны разобраться, он тем не менее порывался пойти на некоторые разъяснения, но пришедшие в неистовый восторг слушатели все в один голос принялись его поздравлять. Все жали ему руку, хлопали по плечу, обнимали. Браун едва успевал отвечать на поздравления и без конца разъяснял одно и то же.

Наконец общество несколько угомонилось, и хозяин пригласил всех в другой зал. В нем уже другой, но не менее лощеный официант на изысканном, с вензелями, серебряном подносе, конечно же в свое время реквизированном у отправленного в мир иной богатого европейского владельца, разносил между гостями коньяк, гаванские сигары и кофе.

— Экселенц! — обратился фон Браун к рейхсмаршалу. — У меня с самого утра болит голова… Не откажите в любезности, отпустите меня восвояси.

В ответ с несвойственной ему фамильярностью Геринг приобнял Брауна за плечи и важно, продолжая говорить ему лестные слова, проводил его к выходу. На прощанье он сказал ему еще один комплимент: он, Браун, хоть и не политик, но, оказывается, с завидным искусством владеет собой, умеет брать себя в руки, мгновенно перестраиваться. От неумеренных восторгов, чистейшей воды эмоций, изливавшихся от него в телефонном разговоре, он в присутствии высочайших особ сумел в стиле строжайшей научности и академичности сделать свой блестящий доклад.

И уже в момент прощания Геринг пообещал лично, в ближайшие же часы, доложить обо всем фюреру, который, конечно, по достоинству оценит великий подвиг своего гениального ученого и изобретателя.

Проводя Брауна, Геринг обратился к своим гостям с новым предложением.

— Господа! — многозначительно и важно заговорил он. — Теперь, когда мы остались одни, давайте поговорим о политическом аспекте нашего технического достижения. Давайте хорошенько подумаем, что именно, в максимуме, мы можем извлечь полезного из нашей ракеты для нашего рейха… Доктор Геббельс! Если, конечно, вы не возражаете, начнем обсуждение с вас.

— Мы тут с доктором Фриче успели уже обменяться мнениями, и я вот что хочу предложить, — заговорил Геббельс. — Давайте-ка мы немного припугнем Черчилля и Эйзенхауэра. Чтобы попридержать их операцию «Оверлорд», нам надо запустить в международный эфир громадную «утку». Пусть она день и ночь твердит о нашем сверхмощном оружии, о том, что наш Атлантический вал — неприступен!

— Пожалуй, это дело! — вставил свою реплику Шпеер.

— Да! В некоторой степени это охладит пыл наступающих и даст нам так необходимую сейчас передышку, — с явным удовольствием подтвердил рейхсмаршал. — У меня, господа, возникла одна мысль… А не одурачить ли нам, как это хочет сделать доктор Геббельс, своих союзничков — японцев. Передадим им устаревшую модель, выдав сие за величайшее для них благо, и пусть они по своему азиатскому способу человека-торпеды постреливают в янки и англичан на море, а у нас это пойдет в обратном порядке и будет использовано в воздухе. Наша наиглавнейшая задача состоит теперь в том, чтобы, затеянная операция стоила свеч. Каким-то образом нам нужно ухитриться подать им эту нашу мысль, но сделать это надо так, чтобы комар носа не подточил. Я уверяю вас, что все дальнейшее пойдет как по маслу. И пусть они сколько угодно заправляют своими камикадзе самолеты-снаряды и бьют ими по кораблям и бомбардировщикам. Мы же, господа, подстрелим сразу двух зайцев: во-первых, японцы оттянут энное количество авиационных сил от Европы, и таким образом потери англо-американцев резко возрастут. Во-вторых, хотя шансы наши тут мизерны, попробуем все-таки выторговать у них обратно наш кровный Циндао — эту китайскую жемчужину, так бездарно потерянную нами в прошлом!..

Последняя мысль — о «китайской жемчужине» — до такой степени понравилась вконец уже захмелевшей компании, что, не дожидаясь окончания речи, все вскочили с мест и Шпеер предложил тост. Выпив, все, кроме Риббентропа, дружно зааплодировали. Риббентроп на этот раз попросту не успел, поскольку на минуту задремал. Но, разбуженный овациями, он тоже, когда все замолкли, принялся аплодировать. Это вызвало комический эффект, которым не преминул воспользоваться на правах штатного интеллектуала Шелленберг. Неловкость Риббентропа он превратил в шутку, напомнив известное латинское изречение «о первом среди равных».

Несмотря на создавшуюся неделовую обстановку среди гостей, разделившихся в беседах на свои компании, Геринг все же решил поговорить конфиденциально — с Риббентропом, Гиммлером и Шелленбергом.

— Генрих, — сказал он особо доверительным тоном, обращаясь к Гиммлеру. — Будет очень хорошо, если ты через службу Шелленберга сумеешь как-то подкинуть мысль нашему азиатскому другу генералу Доихаре о том, что мы безмерно скорбим по поводу потерь, понесенных ими в Токио, от американских бомбежек. Надо внушить им, что мы всегда готовы помочь им и даже поделиться кое-какими секретами рейха. При известной просьбе японского правительства мы, дескать, готовы передать чертежи ФАУ-1. Уверен, что эта мысль через Доихару обязательно дойдет до премьера Тодзё, и таким образом мавр сделает свое дело. Я думаю, ты со мною согласен, Генрих…

На мгновение задумавшись, Гиммлер искоса глянул на Шелленберга, и тот, зная порядок, что рейхсфюрер молчит, если не возражает, взял продолжение разговора на себя.

— Экселенц, — сказал он Герингу. — По своим каналам я смогу повернуть дело так, чтобы вызвать к нему неподдельный интерес японцев. Мои люди всячески подогревают интерес к этой идее, и все, я в этом уверен, тут же сдвинется с мертвой точки.

— Благодарю вас, господин бригаденфюрер! Это то, что я ожидал услышать от вас. Детали обговорите с моим другом Генрихом.

Тот молча кивнул.

— Рейхсмаршал, — вмешался в разговор Риббентроп. — Я-то каким образом затесался в эту компанию? Мое дело — дипломатия.

— Господин Риббентроп, — сделав удивленное и несколько недовольное лицо, сказал ему Геринг. — Как только вы выйдете из моей резиденции, постарайтесь, чтобы ваш коллега Мамору Сигемицу обязательно узнал о нашем новом оружии и сообщил о нем генералу Тодзё. Использовать надо любые пути, лучше всего, я думаю, если вы обратитесь к помощи нашего посла в Токио господина Ойгена Отта… А уж генерал Тодзё не замедлит проинформировать императорскую ставку. Микадо обязательно, я в этом не сомневаюсь, отреагирует нужным образом. Японскому императору обязательно следует внушить, что мы, немцы, идя на неслыханные жертвы, очень желаем и в состоянии им помочь. Вот, пожалуй, и все, что требуется вам сделать. Теперь же, не откладывая ни на минуту, как следует продумайте все и подготовьтесь к принятию определенных предварительных мер. И только когда все это мы обсудим у фюрера, опять же с вашим непосредственным участием, надо будет немедленно приступать к делу!

Стараясь не пропустить ни единого слова Геринга, Риббентроп краткими репликами старался дополнить то, что, как ему казалось, упускал рейхсмаршал, и под конец так разгорячился, что хозяину дома пришлось даже немного унять его красноречие.

Обговорено было, в сущности, все, и гости стали прощаться. Когда все были одеты, Геринг еще раз предупредил: он ни в коей мере не пытается предопределить мнение фюрера по этому делу, однако, как он выразился, печенками чувствует, что Гитлер с ним согласится.

В отношении японцев необходимые шаги надо предпринять не мешкая, уже сейчас, но так, чтобы они пока не носили официальный характер, предупредив всех еще раз, что сообщение фон Брауна и его самого следует держать даже в пределах высших сфер рейха в строжайшей тайне. Необходимую же утечку информации, еще раз напомнил он Шелленбергу, поручено выполнить только ему, и сделать это необходимо на высоком профессиональном уровне.

На этом все разошлись, а Геринг еще долго сидел в кресле у открытого окна и, все еще обдумывая случившееся, барабанил пальцами по подоконнику, жадно и много курил.

Свежий ночной воздух, однако, уже стал холодным, и Геринг, почувствовав озноб, поднялся наконец из кресла и, дернув за шелковый шнур, закрыл фрамугу. Судорожно зевнув, он тяжело, усталой походкой, пошел в спальную комнату.

Утро следующего дня Шелленберг начал с того, что, вызвав адъютанта, приказал ему в течение двух часов никого в кабинет не пропускать. Надо было еще раз, уже на трезвую голову, все хорошо обдумать и взвесить, ибо посылать шифровку с новыми, столь ответственными указаниями резиденту, не посоветовавшись с Гиммлером, было весьма рискованно.

Подумав еще немного, он поднял трубку:

— Рейхсфюрер! Стоит ли принимать решение и давать указания, не дожидаясь окончательной санкции фюрера? — спросил он.

— Я вас не понимаю, Вальтер! — услышал Шелленберг недовольного, неожиданно пришедшего в раздражение Гиммлера. — Вы когда-нибудь начнете думать самостоятельно? Или, может быть, вам устные установки руководителей рейха тоже давать под копирку? — Голос Гиммлера стал еще более недовольным. — Если рейхсмаршал публично высказал свое мнение, а ваш старший начальник, то есть я, не нашел повода к возражению, значит, сказанное старшим надо немедленно выполнить!

«И зачем только я к нему сунулся с этим дурацким вопросом», — ругал себя Шелленберг, слушая проработку начальника. И все-таки, чтобы окончательно прояснить для себя Обстановку, отважился задать еще один вопрос.

— Я вас понял, господин рейхсфюрер! Простите, виноват. Я действительно потревожил вас по пустякам. Однако ж, ради бога, объясните мне, как в таком случае следует понимать Германа Геринга… насчет того, что, дескать, все еще должно быть утверждено фюрером?

— Дубина вы, Вальтер! Извините, конечно, но… — Голос Гиммлера слегка смягчился. — При необходимости, когда вы решаете в экстремальной обстановке вопрос, подлежащий моей компетенции, вы же ведь ссылаетесь на Гиммлера, не так ли?

— Естественно, рейхсфюрер.

— Вот так поступил и Геринг. Вопрос не его компетенции, однако решать надо было ему. Поэтому, чтобы подстраховаться и на всякий случай избежать обвинений в превышении власти, он сослался на фюрера. Сейчас уже предобеденное время, и, будьте уверены, он давно уже все согласовал с фюрером. А будь иначе, он бы уже дал ходу назад, и мне бы уже давно было известно. Вам теперь все ясно, бригаденфюрер? — В голосе Гиммлера вновь стала преобладать язвительная нотка.

— На сто процентов, рейхсфюрер!

— Действуйте, Вальтер, без проволочек, и да поможет вам бог!

Гиммлер закончил разговор, а Шелленберг, все еще будучи в состоянии некоторой растерянности, наверное с полминуты слушал частые прерывистые гудки, несшиеся из трубки.

К концу рабочего дня (а на Принц-Альбрехтштрассе это обычно уже довольно позднее время) в адрес главного резидента внешнеполитической разведки Юго-Восточной Азии, Японии и всего региона Тихого океана была отправлена очередная шифрограмма. Во избежание возможной дешифровки, текст ее был составлен так, что даже искушенному в тонкостях разведки человеку он показался бы необъяснимо странным. Как и всякая иная шифровка, она, конечно, имела свой ключ, но это было еще не, все. Даже будучи расшифрованной, телеграмма эта оставалась неясной по смыслу, а расшифровавший ее адресат должен был брать еще один шифровальный блокнот или, сохраняя эти условные выражения в памяти, замешать нарицательными именами места действия, должности, ведомства, календарные даты, страны и прочее.

Когда же эта примитивная, чуть ли не детским кодом выполненная манипуляция заполняла расшифрованный лист, возникало некое подобие системы, с которой по-настоящему уже приходилось иметь дело в будущем, исходя из смыслового значения дешифрованного первого и вытекающего из него второго текста. И только в этом случае вырисовывалось полное представление о смысле всей шифрограммы.

Вторичная шифровка и дешифровка, по мнению одного из самых больших специалистов в этом деле — унтер-шарфюрера СС Клауса Носке, не имела будущего и была совершенно излишней.

Кроме затрачивания на эту дополнительную дешифровку огромной массы времени, она не давала ровным счетом ничего, но все дело в том, что на заре своей деятельности, еще будучи мелким шпиком мюнхенской криминальной полиции, ее придумал Адольф Шикльгрубер, а потому отменять ее никто не решался.

Только лишь морские коды имели самостоятельные шифры, так как в свое время гросс-адмирал Эрих Редер с большим трудом отстоял у фюрера эту, пользуясь морской терминологией, неповторимую вроде цвета морской волны индивидуальность.

И так в эфир ушла шифровка:

«Из каюты капитана — консулу

По получении этого указания зпт через подставное лицо срочно свяжитесь с генералом Доихарой Кэндзи или на худой конец сообщите таким же образом командующему Квантунской армией генералу Отодзо Ямада зпт будто в Берлине в правительственных сферах и высших военных кругах носятся пока что непроверенные весьма конфиденциальные слухи об оказании помощи военной техникой восточному союзнику передаче строго секретной документации на производство управляемых человеком самолетов-снарядов ФАУ-1 и дополнительно противозенитных ракет «Вассерфаль» тчк Учитывая зпт что Япония уже имеет богатый опыт в применении на Тихоокеанском театре военных действий управляемых человеком торпед типа «Кайтэн» (что дословно означает «повернуть судьбу») зпт а также летчиков-смертников (камикадзе) из отрядов «специальной атаки» зпт то использование пилотируемых самолетов-снарядов ФАУ-1 после небольшой переделки даст колоссальный и пожалуй стопроцентный эффект тчк

Предлагаемые меры по передаче документации на самолеты-снаряды ФАУ-1 и предпринятое уже в последний момент совместное решение фюрера с рейхсмаршалом Герингом о дополнительной помощи азиатским друзьям зпт вам следует свести к осторожной информации с непременным учетом японской специфики боязни нарваться на отказ («потерять лицо») зпт что потом скажется в затяжке времени тчк Работу в этом направлении начните незамедлительно тчк

Вероятность того зпт что полуофициальные слухи в скором времени дойдут до высших сфер военных и самой императорской ставки зпт бесспорна и будет зависеть от эффективности предпринятых вами мер тчк

Соблаговолите через свои каналы узнать предварительную реакцию на наши предложения и тут же сообщите шифром в каюту капитана или впрочем по любым доступным каналам зпт быстрота прохождения информации в которых неоднократно проверена на практике тчк Позже через посольство в Токио и нашу специальную военную миссию будет сделано официальное предложение зпт значимость которого в правительственных круг ах и лично генерала Хидэки Тодзё надо усилить доступными нам средствами елико возможно тчк

На удовлетворение материальной потребности участвующих в этом необычайно серьезном для судеб рейха вопросе по указанию фюрера доктор Яльмар Шахт через токийское отделение Дойчебанк выделяет в ваше распоряжение 500 тысяч рейхсмарок в свободно конвертируемой валюте тчк Получение настоящего распоряжения подтвердите личным шифром тчк

Капитан »

Эта доставленная радистом шифровка дала Иоганну Ренке, наверное, последнюю возможность послужить рейху и развить кипучую деятельность во всех направлениях. Он сразу понял важность подключения Японии к использованию секретного оружия, которое в применении камикадзе значительно могло увеличить потери англо-американской авиации. Кроме того, из выделенных Берлином 500 тысяч марок на проведение всей операции, несмотря на введенную строгую отчетность, существовавшую еще задолго до него в Восточной Азии и установленную его предшественником, он надеялся утаить значительную сумму, превышающую его так называемые коммерческие доходы.

Результатами предпринимательской деятельности как в коммерции, так и в разведке он был доволен. Так, через подставное лицо им в Новой Зеландии (на Северном острове недалеко от Окленда) была приобретена молочно-животноводческая ферма, а в одном из промышленных центров Австралии-городе Аделаиде — Ренке вместе со своим двоюродным братом, переселившимся сюда еще задолго до прихода Гитлера к власти, являлся компаньоном среднего по мощности нефтеперерабатывающего завода.

Иоганна Ренке не мучили угрызения совести, несмотря на то, что молочно-товарная ферма аккуратно снабжала молочными продуктами новозеландские части резервистов, впоследствии направляющиеся на фронт в Европу, а нефтеперерабатывающий завод обеспечивал высокооктановым бензином авиацию и танковые части противников Германии. Война войной, а денежки подсчитывал Ренке весьма скрупулезно. За установленными порядками на новозеландской ферме и ее управляющим из коренных жителей острова — маори присматривала его родная сестра, госпожа Бинкель, заимевшая эту фамилию от второго брака и заодно удачно избавившаяся еще до войны от мужа, направив его по собственному доносу на длительный срок в концентрационный лагерь, где он со временем, естественно, сгинул.

Двоюродный брат Ренке, будучи совладельцем предприятия в Аделаиде, тоже жил припеваючи, четко исполняя его, Ренке, инструкции, ибо помнил, что тот обещал ему в случае излишней хозяйственной самостоятельности с его стороны по прибытии для контроля на место просто-напросто оторвать голову и ноги, заменив их соответствующей формы деталями собственного изготовления из осины.

Деньги из финансовых дотаций рейха Ренке изымал в свою пользу многочисленными способами. Зачастую, выделяя агенту аванс за то или иное поручение, резидент (после того, как это поручение выполнялось) обставлял дело таким образом, что исполнитель еще задолго до получения окончательного расчета отправлялся в мир иной. Происходило это с помощью многочисленных шаек, полностью или частично находящихся на его содержании, или отдельных наркоманов, с которыми он постоянно поддерживал связи, и некоторых деградировавших, готовых за шапку сухарей лишить жизни родную мать, типов, выполнявших подобные деликатные операции беспрекословно и быстро.

Ведя зашифрованный гроссбух собственных доходов и невосполнимых потерь, главный резидент германской внешнеполитической разведки в Восточной Азии при окончательном подсчете всегда имел положительное сальдо в свою пользу.

Однако Ренке все же довольно быстро сообразил, что одному ему будет трудно — ни с того ни с сего создать у японцев мнение о передаче секретов рейха, да еще так, чтобы оно быстро проникло в правительственные и высшие военные круги. На его взгляд, здесь можно было извлечь двойную выгоду.

Подлежащий распространению слух он через своих особенно доверенных лиц в Токио подкинул референту «Общества помощи трону», где полностью верховодил (не только в явных мероприятиях, освещаемых даже в печати, но и на тайных совещаниях) один из высших сановников дворцовой камарильи — принц Фумимаро Коноэ. Ренке рассчитывал также через токийского банкира Осаму Исида, у которого держал свои сбережения генерал Кэндзи Доихара, получить вознаграждение, реально учтенное им уже в гроссбухе, будучи двойным резидентом этого генерала, начальника всей разведывательной и контрразведывательной сети Японии.

Главное — требовалось обставить дело так, будто все эти сведения ему стоили больших усилий, что близкие его друзья в Берлине с самого начала старались склонить фашистскую верхушку рейха на добровольную передачу производственно-технической документации секретного немецкого оружия.

Передача этого оружия союзнику на Дальнем Востоке будто бы означала выгоду также и для рейха, ибо это имело бы для немцев такой же эффект, как если бы, например, прицельность и количество выпускаемых немцами ракет вдруг увеличились вдвое.

Для начала в Харбине — столице марионеточного государства Маньчжоу-го на вечернем приеме у императора Генри Пу И Ренке встретился с японским консулом господином Миякавой.

Этому продажному до мозга костей японскому дипломату он оказывал безвозмездные финансовые услуги в обмен на интересующую его информацию, то есть, если сказать без обиняков, Миякава-сан находился почти на полном содержании Ренке. В доверительных беседах за чашкой чая со своим немецким другом консул как бы невзначай выбалтывал государственные секреты Японии, и чем важнее они были, тем откровеннее Миякава-сан называл Иоганну Ренке — «честному немецкому коммерсанту» — сумму, в которой он сейчас нуждался. Не задерживаясь сверх положенного в Маньчжоу-го, Ренке в полном соответствии с принципом «куй железо, пока горячо», тут же направил свои стопы в Токио, где с банкиром Осаму Исидой также провел конфиденциальный разговор, который тот мгновенно передал Доихаре.

Сведения генералу показались настолько важны, что он тут же распорядился выдать Иоганну Ренке из специальных фондов миллион иен в качестве платы за столь важные услуги Японской империи.

В связи с этим крайне любопытен разговор, который состоялся между Ренке и банкиром Исидой, сдобренный ради такого редкого гостя подогретым сакэ в сочетании с простейшей японской закуской: свеженастроганной рыбой под острым соевым соусом и нигиридзуси, горячими колобками из вареного риса, обернутыми листочком сухих водорослей — этими бесконечно дорогими любому японцу дарами моря

Щуря свои маленькие, заплывшие жиром глазки, будто высматривая что-то на солнце, японский банкир бурно втягивая в себя через сомкнутые зубы воздух и беспрестанно кланяясь, спросил Иоганна Ренке:

— Высокочтимый коммерсант союзной страны, господин Ренке! Не соблаговолите ли вы сообщить мне, на правах старого друга, что это за большие суммы, передаваемые в ваше распоряжение из рейха и каким целям они служат? Вы, конечно же, можете не отвечать на этот мой вопрос, и я на вас совсем не обижусь, если здесь замешаны секреты коммерции, которые в известной степени могут в дальнейшем принести вам определенный ущерб.

Обладая необыкновенной реакцией, отработанной им еще в молодости на занятиях в иезуитском колледже, Ренке не моргнув глазом ответил:

— Высокочтимый Исида-сан, верный хранитель моих мизерных средств! Деньги, которые мне из метрополии переводит мой хозяин и наставник господин Флик, сейчас крайне необходимы для закупок стратегического сырья. Нам исключительно тяжело вести большую войну в Европе, совершенно не имея своего натурального каучука. Не мне вам рассказывать, что все типы самолетов, какие бы они ни были, прежде чем взлететь в воздух, должны иметь резиновые колеса. Вот почему приходится с неисчислимыми издержками и даже безвозвратными потерями приобретать сырой каучук и под всякими флагами, вплоть до либерийских, отправлять его в Европу. К тому же морские пути длинны и, как вам отлично известно, далеко не безоблачны. Так что результаты моей деятельности пока в полной мере не могут устроить моих хозяев. Отчисления же к моим личным доходам ничтожны, а посему приходится иногда подрабатывать на жизнь, имея хорошие уши и немой рот, во благо вашего императора.

— Мой достопочтенный клиент генерал Доихара приказал выдать вам, если потребуете, то даже наличными, один миллион иен. Кроме того, на ваше имя из Европы, поступило в свободно конвертируемой валюте еще пятьсот тысяч марок. Как прикажете ими распорядиться, уважаемый Ренке-сан?

— Я уже говорил вам, Исида-сан, что в настоящее время мне как воздух нужен натуральный каучук. Позже передо мною станет вопрос: каким образом в кратчайшие сроки переправить его в Германию. Если на этот счет я не смогу получить от вас соответствующих рекомендаций, придется самостоятельно просить у посредников пароходы под испанским или португальским флагом, чтобы они потом могли благополучно достичь Европы. Из презентованных досточтимым генералом Доихарой сумм, прошу вас, Исида-сан, перевести на текущий счет в центральном банке Шанхая восемьсот тысяч иен, остальные же двести тысяч возьмите себе за те неоценимые услуги, которые даются с каждым днем войны неизмеримо труднее. Переведенные же из рейха в золотом эквиваленте пятьсот тысяч марок перешлите, пожалуйста, в Гонконг. Надеюсь, там на бирже я найду охотников продать мне, а также переправить для нужд рейха этот проклятый каучук. Вот и все распоряжения, Исида-сан.

Японский банкир, иногда получавший за посредничество и более крупные суммы, так называемые куртажные, на сей раз однако также остался чрезмерно доволен результатом разговора с Ренке и, сидя на татами на корточках, в знак особого расположения к своему постоянному клиенту без конца шипел через зубы.

Конечно, затеяв этот бутафорский разговор, Ренке и не помышлял ни о каком каучуке. И прежде проходившие через его банковские счета крупные суммы для Ренке вызывали некоторое подозрение у господина Исиды. Но не напрасно же главный резидент германского рейха на Дальнем Востоке так успешно закончил иезуитский колледж, В самых, сложных обстоятельствах он поступал таким образом, что дьявольской его изворотливости мог бы позавидовать сам Игнатий Лойола.

«И все же заниматься коммерцией в такую большую войну, — думал банкир Исида, — это всегда рискованно». Он, как ни странно, несмотря на серьезные подозрения о нечистоплотных операциях Ренке, тем не менее охотно выполнял даже подчас сверхделикатные поручения своего, как он считал, необычайно богатого клиента. Он, как и все без исключения банкиры мира, всегда полагал, что «деньги не пахнут», и поэтому никогда не оставался внакладе.

Непосвященные в основы международной коммерции люди наивно думают, что во время минувшей, как впрочем и всякой другой, войны в области этой человеческой деятельности царят застой и полнейший упадок. Ничего подобного! И в чудовищных обстоятельствах мировой бойни среди бесчисленных человеческих жертв и страданий покупалось и продавалось буквально все — как всегда. Индекс цен на международных биржах прыгал, как баскетбольный мяч. В зависимости от успехов (или поражений) воюющих сторон конъюнктура менялась мгновенно. Самую большую пользу из этого извлекали нейтральные и промышленно развитые страны с относительно стабильной экономикой. Особо бешено росли цены при двухсторонних краткосрочных сделках на так называемые стратегические товары: металлические руды, редкие и цветные металлы, горюче-смазочные материалы, продовольствие и на все прочее, что могло хоть в какой-то степени помочь успешному ведению военных действий или, наоборот, нанести противной стороне максимальный ущерб, создать затруднения в снабжении самыми необходимыми для производства вооружений материалами.

Большие процентные ставки страховых компаний позволяли им, при благополучном исходе дела, сказочно обогащаться в кратчайшие сроки. В то же время выплата по страховым полисам, особенно при неудачных морских перевозках, ставила на грань банкротства те компании, которым в этом деле не везло. Когда у воюющих сторон возникала острая нужда в краткосрочных кредитах, банкиры в этих случаях выдавали их под необычайно высокий процент. Долгосрочные ссуды, как правило, практиковались мало, да и то в основном в межгосударственных отношениях: никто не хотел рисковать, и надо было торопиться, торопиться и торопиться.

Тот же, кто не успевал разбираться в быстро менявшейся обстановке, мгновенно вылетал, как говорится, в трубу. Больше всего страдали мелкие держатели акций, у которых вложенные в банки средства зачастую являлись единственным их достоянием. Финансовый крах, постоянно преследовавший таких мелких коммерсантов, зачастую означал для них полное банкротство и разорение. Многие, проиграв, кончали, самоубийством.

В деловых отношениях монополистических групп случались и, казалось бы, необъяснимые парадоксы. Так, например, промышленники Германии, по лицензиям Цейса изготовляли для Англии и США прицельные оптические приспособления, посредством которых стратегические бомбардировщики Б-17 и Б-29 бомбили Германию. Крупнотоннажные морские суда под испанским и португальским флагами грузились в портах США, Канады, Южно-Африканского Союза — этого крупнейшего английского доминиона, да и в самой метрополии, то есть в Великобритании. В обеспечении европейских стран оси Рим-Берлин стратегическими товарами, включая сюда и продовольствие, принимали участие также государства Латинской Америки и Карибского бассейна.

В дальнейшем морские транспорты стран-поставщиков, уже в пути следования, где-нибудь посредине Атлантического или иного океана, погружались на поджидавшие их суда нейтральных стран, а иногда и германского рейха. Здесь основными поставками были цинк, молибден, медь, марганец, вольфрам, серебро и другие аналогичные материалы. Перевозились также крайне необходимые для военной промышленности редкоземельные металлы и промышленные алмазы, которые потом использовались в качестве незаменимых компонентов при изготовлении оружия, боеприпасов и высокопроизводительных сверхточных инструментов.

Потребность в перечисленных грузах, особенно в Германии, была настолько велика и серьезна, что для их транспортировки зачастую использовались боевые корабли и авиация. Попятно, что нехватка, а тем более полное отсутствие подобного сырья в Германии, имела бы для воюющих стран колоссальное стратегическое значение и свела бы на нет усилия гитлеровцев по ведению жесточайшей из войн в истории человечества.

Говоря иначе, война как таковая могла бы продолжаться лишь в чисто символическом смысле, ибо ни один танк не сдвинулся бы с места, ни один самолет не поднялся бы в воздух, если бы только не погоня капиталистов двух противоборствующих сторон за бешеной прибылью. Вот уж действительно: кому война, а кому мать родная!

Бизнес (прибыль) превыше всего — вот основной закон всякого капиталиста. Перед всесилием этого закона были ничто все правила, нормы и принципы. Ярчайший пример тому — американцы, братья Аллен Уэлш и Джон Фостер Даллесы. Первый из них во время войны был личным представителем генерала Донована в Европе, возглавлявшего в США так называемое Управление стратегических служб, а второй (там же!) являлся руководителем представительной юридической фирмы «Салливен энд Кромвелл», той самой фирмы, которая в завуалированном виде сохраняла активы одного из главных немецких промышленников, барона Курта фон Шредера, осуществлявшего основную финансовую поддержку национал-социалистской партии, приведшей Гитлера к власти.

Шредер же всю войну, вплоть до ее окончания, спокойно занимался делами, связанными с поставками вооружений, и, само собой разумеется, никаких убытков от бомбардировок не нес, потому что американские «летающие крепости» в промышленном сердце Германии — Руре — не бомбили ни одного его предприятия, и, как известно, впоследствии, после капитуляции фашистского рейха, они (то есть сам Шредер и его американские партнеры по бизнесу) обменялись своими «заработками», поделив их между собой «по справедливости».

Любопытно, что часть дивидендов со стороны германских промышленников ушла на оплату не очень обременительных репараций, которые тут же в еще больших количествах вернулись обратно, в форме кредитов для помощи при восстановлении того же немецкого военно-промышленного потенциала.

С самого начала, чтобы не дробить по частям средства, не мелочиться и поставить дело, что называется, «на широкую ногу», «демократические страны Запада», минуя сколько-нибудь достаточный политический «инкубационный период», в полном соответствии с принятыми после войны мерами (вспомним хотя бы планы американских банкиров Дауэса и Юнга), произвели на свет свое недоношенное дитя — объединили вместе английскую и американскую оккупированные зоны, которые для пущей важности нарекли Бизонией. Позже, после включения в нее подотчетной французским оккупационным войскам территории, это объединение германских земель получило название Тризонии. Таким образом, традиционно давние «благодетели» Германии в интересах ее вновь возрождаемых экспансионистских планов и вопреки решениям Потсдамской конференции 1945 года о послевоенном устройстве Германии пошли на создание сепаратного Западно-Германского государства. И вот после всех этих политико-геральдических выкрутасов в недрах единой немецкой нации, но на территории ее раздробленной страны появилось новое государственное образование: Федеративная Республика Германии, ФРГ. Снова, подпитанная громадными кредитами, промышленность трех бывших оккупированных зон, для восстановления и развития которой было привлечено около 3,5 миллионов иностранных рабочих, создала в стране новый экономический бум, эдакий хозяйственный расцвет, названный впоследствии «немецким чудом».

Оборотную сторону состоявшегося «чуда» смело и талантливо показал прогрессивный западногерманский журналист и писатель Гюнтер Вальраф, в своей не так давно опубликованной, получившей шумный успех книге «На самом дне». В ней он обстоятельно и убедительно рассказал о жесточайшей эксплуатации иностранных рабочих, в особенности лиц турецкой национальности, среди которых сам Вальраф, под именем турецкого гастарбайтера Али, по вольному найму работал на разных предпринимателей ФРГ: в частности, в редакции газеты «Бильд» и на предприятиях концерна «Тиссен». Вальрафу, выдававшему себя за иностранца, пришлось столкнуться со всеми острейшими проблемами, возникающими в среде «расово неполноценных» рабочих — таких, как: значительно меньшая по сравнению с немцами зарплата за равный труд, беспримерное ущемление гражданских прав, выражавшееся в предоставлении самой черной, не требующей квалификации, вредной для здоровья и опасной для жизни работы, с открытой дискриминацией в общественных местах: в столовых, барах, гостиницах, государственных учреждениях, при найме жилья и прочее.

Все, что произошло в ФРГ, конечно же, не явилось случайностью, но было заранее и точно рассчитано могущественнейшими капиталистическими корпорациями Запада, проявившими жизненный интерес к созданию в центре Европы эдакого «санитарного кордона», который обязательно должен процветать и являть всему миру разницу между странами капитала и государствами, после окончания войны вступившими на путь социалистического развития. (О том, что страны социалистического содружества были разорены в войне и что последствия этого разорения до сих пор губительно сказываются на их экономике, разумеется, всячески умалчивается.)

Кроме того, все тем же заинтересованным империалистическим кругам необходимо было создать, опять же в центре Европы, могущественное в военном отношении государство, которое было бы стержнем агрессивного военно-политического блока НАТО, под эгидой все тех же США. Вот почему по объему промышленной продукции в настоящее время ФРГ вышла на третье место, а по экспорту заняла вторую строчку в списке среди развитых капиталистических стран. И все же иногда не вредно напомнить некоторым политиканам, что обвинение СССР в искусственном разобщении Германии есть не что иное, как плод иезуитского фарисейства и заведомой клеветы, ибо стоит только сличить сроки создания ФРГ и ГДР, как тут же все встанет на свои места. Так что даже сам факт создания ГДР был вынужденной мерой, последовавшей значительно позже объявления о начале существования ФРГ как самостоятельного государства.

Прошло примерно уже недели две после того, как Иоганн Ренке посетил японского банкира Исиду, — срок, вполне достаточный для того, чтобы можно было надеяться, что слух, пущенный во время этого посещения, уже достиг ушей генерала Доихары, который, в свою очередь, должен уже был довести эти сведения до правительства Японии в официальном порядке. Конечно же, банкир Исида наверняка уже сделал свое дело, и вопрос о возможности производства управляемых ракет ФАУ-1 силами теперь уже японских машиностроительных фирм, вроде «Мицубиси дзюкогё», стоял в повестке дня.

И вот в конце второй декады апреля 1944 года германский посол Ойген Отт испросил аудиенцию у министра иностранных дел Японии Мамору Сигемицу. Для того, чтобы японская сторона не посмела усомниться в серьезности намерений германской стороны, Отт, направляясь на прием, прихватил с собой еще и двух представителей специальных военных миссий.

Если один из них был армейским офицером германского генерального штаба и, по совместительству, — абвера и был приглашен Оттом только ради количества, то другой — военно-морской атташе — серьезно занимался изучением положительного опыта Японии, приобретенного с начала войны в борьбе с флотом США на Тихоокеанском театре военных действий. По мнению гросс-адмирала Дёница и главного морского штаба Германии, усвоение методов ведения исключительно успешных операций морского флота Японии, тем более в первоначальный период войны, могло принести рейху значительную пользу.

Прием прошел, как принято в таких случаях говорить, в деловой и дружественной обстановке. В условиях весьма тревожной ситуации, сложившейся на фронтах двух союзных государств, и вопреки классическим японским традициям взаимные приветствия и все ритуальные условности были совершены по краткому этикету. Министр Сигемицу и посол Отт при помощи руководителей миссий с одной стороны и работников генштаба с другой набросали предварительное соглашение, которое еще должно было быть утверждено имперской конференцией — высшим военно-политическим органом, возглавляемым самим императором Хирохито. В работе этой конференции обычно принимали участие премьер-министр, военный и военно-морской министры, начальники генеральных штабов армии и флота, руководители спецслужб по разведке и контрразведке, некоторые члены императорской семьи и приглашенные специалисты, по надобности.

После взаимных уверений в высочайшем уважении друг к другу, дипломаты разошлись с чувством исполненного долга, полагая, что их миссия в данном деле завершена. Однако им пришлось встретиться еще несколько раз — для того, чтобы соглашение приняло окончательную форму, в точности и до мелочей отражающую обоюдные выгоды сторон в политическом и военном отношениях.

Не обошлось, правда, и без некоторых затруднений. В ходе второй встречи советники различных рангов и участвовавшие в составлении документа чрезвычайные и полномочные послы пытались выразить предельно ясные понятия в такой казуистически закрученной, крючкотворной форме, что, по меткому выражению присутствовавшего при этом близкого к правительственным кругам правого публициста Огаты Такэморы, оно, это соглашение, если его подбросить вверх, в любом случае обязательно упадет на один из «восьми углов мира под одной крышей». Удачной этой остротой Огате Такэморе удалось в наглядной форме высказать общее и полное доверие к соглашению, подчеркнуть его несомненную выгоду для Японии.

Принципы и нормы человеческого поведения, в течение тысячелетий насаждавшиеся японскими правящими кругами в среде своего народа, по устоявшимся веками представлениям всегда выражали волю неба, то есть верхов, и считались попросту непреложным законом для простых смертных. Вслед за этими традиционными законами и нормами во время бесконечных войн XIX и XX столетий в Японии стали появляться новые, освященные божественной персоной императора концепции и лозунги: «Создадим сферу сопроцветания Великой Восточной Азии!», «Сражайся за мир на Востоке!» Эти и другие подобные им установки и призывы, сопровождаемые истерическими выкриками «банзай!», имели в народе необычайную популярность, вошли в национальное сознание японцев. Вот почему в правомочности такого, например, требования, как «Отдай жизнь за императора!», ни один «истинный» японец не смел даже усомниться.

Вопрос о передаче секретной документации на производство ФАУ-1 по непонятным причинам не показался императору чрезвычайно важным, и обсуждение его было вынесено всего лишь на совет по координации, на котором, как правило, рассматривались, в рабочем порядке, те или иные более или менее важные текущие дела. (Впоследствии, в августе 1944 года, совет по координации был, правда, преобразован в высший совет по руководству войной.)

На сей раз совет по координации собрался утром после традиционной чайной церемонии и представлял собой сборище высших сановников Страны восходящего солнца. Вместо императора председательствовал принц Хигасикуни Нарухико, бывший одним из главных фигур японского милитаризма.

На заседании присутствовали: бывшие и настоящий премьеры Хидэки Тодзё, Койсо, Хиранума, Хирота Коки; генералы Акира, Доихара Кэндзи, Итагаки Сэйсиро, Кимура Хэйтаро, Минами, Умэдзу, Мацуи Иванэ, Акира Муто и, вместо заболевшего командующего Квантунской армией генерала армии Отодзо Ямады, — начальник штаба генерал-лейтенант Хата. Из числа дипломатов находились: Есукэ Мацуока, Того Сигэнори, Осима Сиратори и Мамору Сигемицу. На особой роскошной татами, несколько в стороне от всех остальных, со своей неизменной свитой восседал высший сановник дворцовой группы принц Фумимаро Коноэ.

Когда все члены совета и приглашенные заняли свои места, в зал пригласили представителей ведущей военной машиностроительной фирмы Японии — «Мицубиси дзюкогё» Делегацию представителей в составе четырех специалистов возглавлял инженер-физик Тадахиро Ямада, которого сопровождал недавно назначенный министр промышленности и торговли Есида Сигэру. В качестве технического консультанта двора его величества императора Хирохито присутствовал видный ученый, имевший тесные связи с консервативными кругами, Такаянаги Кэндзо.

Министр промышленности и торговли Есида Сигэру открыто благоволил фирме «Мицубиси дзюкогё», поскольку был связан с ее главдержателем акций родственными узами. Поэтому другие киты военной промышленности, снабжавшие армию большинством видов тяжелого и другого вооружения, вплоть до тренчиков для скаток шинелей, а именно «Мицубиси денки» и «Тосиба» из монополистической группы «Мицуи», остались без покровительства.

Одним словом, и здесь интересы конкуренции и сверхприбылей превалировали над всеми остальными интересами, даже в тех случаях, когда эти своекорыстные интересы наносили прямой вред обеспечению воюющей армии вооружением, и все без исключения, как и в любом бизнесе, вели себя по принципу: «Кто смел, тот двух съел». Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о расстановка движущих сил в борьбе между монополистическими группами в промышленности, сложившейся к моменту описываемого нами заседания совета по координации.

К этому следует, пожалуй, добавить еще одну особенность в поведении деловых людей: если в их операции вклинивался капитал иной, пусть даже и дружественной державы, они, японские промышленники, в союзе с банкирами-соотечественниками всячески совместными усилиями противодействовали вмешательству «чужаков», делая это, разумеется, в дипломатической, завуалированной манере.

По обсуждавшейся проблеме были заслушаны три сообщения. Первым выступил генерал Доихара Кэндзи, который в исключительно вежливой, но тем не менее жесткой форме настойчиво потребовал принять предложение союзной Германии. «Для транспортировки секретной документации на ФАУ-1, -сказал он, обращаясь к министру военно-морского флота, — следует выделить самую лучшую японскую субмарину. Кроме того, генштаб военно-морских сил Японии должен позаботиться о том, чтобы на всякий случай была проведена тщательная подготовка сведенного до минимума личного состава подводной лодки — с тем, чтобы обеспечить полную автономность ее плавания, как в надводном, так и в подводном режиме».

— Далее, — продолжал Доихара, — каждый член экипажа обязан пройти предварительную проверку на преданность императору. Все механизмы и двигатели субмарины должны быть приведены в надлежащий порядок, дабы полностью была исключена возможность срывов при выполнении поставленной задачи государственного значения.

Выступление генерала Доихары Кэндзи было выслушано с почтительным вниманием, никаких возражений и вопросов не последовало, все пожелания и рекомендации генерала было решено принять к исполнению.

Вторым докладчиком был министр иностранных дел Мамору Сигемицу. Воздав должное дружественному жесту фашистской Германии, выразившемуся в ее намерении передать Японии секретное оружие ФАУ-1 (о передаче также и ракет типа «Вассерфаль» министр почему-то не упомянул), он тем не менее был категорически против возвращения бывшей военно-морской базы Циндао.

— Еще более мы против передачи нашим союзникам Гонконга, — сказал далее Мамору Сигемицу. — Вначале, правда, я полагал, что можно уступить один небольшой участок Гонконга, расположенный на полуострове Дзюлун, основную же его часть, на острове Сянган, оставить под скипетром нашего божественного императора. Однако вскоре я был вынужден отказаться от этой мысли: выделение хотя какой-либо части этой, по-моему, единой территории, непременно создаст прецедент — возможность в будущем ставить вопрос о передаче и остальной части этой важнейшей для нас в стратегическом отношении базы. Во избежание возможных недоразумений решение этого вопроса следует отложить — до победоносного завершения этой войны. Пока же следует дать понять нашим союзникам, что их надежды на возврат Циндао, а затем и части Гонконга, у них вовсе не беспочвенны. Надо сделать так, чтобы надежды эти не покидали их как можно дольше. Сейчас же статут этих баз пусть остается прежним, ну а что касается нашей искренней благодарности союзникам, то мы можем заверить их, что гарантируем полную сохранность этих благодатных мест, вплоть до всех имеющихся в них материальных ценностей.

В этом месте своей речи Сигемицу вдруг замолчал, а затем, преодолевая сильное волнение, с пафосом воскликнул:

— К тому ж, господа, никогда не следует забывать и тот немаловажный факт, что в свое время, при завоевании этих земель, была пролита священная кровь тысяч доблестных подданных нашего божественного императора!

Подождав, когда возникшее оживление в зале, вызванное Сигемицу, сошло на нет, заговорил, оставаясь на своем месте, один из зубров японской дипломатии, бывший министр иностранных дел Есуке Мацуока. Решительно поддержав идеи Сигемицу, он обратил внимание высокого собрания на то обстоятельство, что в заключенном благодаря его усилиям Тройственном пакте 27 сентября 1940 года между Германией, Японией и Италией ни в одной статье не предусматривается передача этих территорий немецкому союзнику.

— Пусть наш доблестный союзник, — сказал далее Мацуока, — довольствуется тем, что в течение многих лет мы постоянно передаем разведывательные данные о Красной Армии, ее резервах, о дислокациях ее подразделений, о военной промышленности СССР и другие сведения, интересующие нашего европейского союзника. Никакой сколько-нибудь значительной компенсации за это мы, между прочим, еще не получали. Кроме всего прочего, надо иметь в виду, что развертывание производства управляемых камикадзе самолетов-снарядов и противозенитных ракет класса «земля-воздух» — «Вассерфаль» в Японии заметно увеличит потери нашего общего врага и тем самым дополнительно окажет немалую услугу нашим европейским друзьям. Я думаю, господа, что все сказанное здесь вполне в духе наших традиций и окажет существенную помощь трону в защите священных интересов Страны восходящего солнца.

Закончив речь, Мацуока сделал вид, что от усталости прикрыл глаза, и через полусомкнутые веки принялся наблюдать, какое впечатление произвело его ораторское искусство.

К его полному удовлетворению, он увидел, что все слушавшие его согласно закивали головами, а низшие по отношению к нему чины, поднявшись, принялись отвешивать в его сторону поклоны, что означало высшую степень их одобрения.

Последним из назначенных основных докладчиков был министр промышленности и торговли Есида Сигэру.

После краткого выступления и некоторых словесных реверансов в сторону отпрысков царствующего дома Хигасикуни Нарухико и Фумимаро Коноэ, поблагодарив за высокую честь, оказанную ему и его ученым коллегам, приглашенным на данное совещание, выразив также полное удовлетворение тем фактом, что делегацию их возглавляет глубокоуважаемый Тадахиро-сан, министр промышленности буквально в нескольких фразах изложил точку зрения своих коллег на важнейшие аспекты обсуждаемой проблемы.

Далее с несвойственным в общем-то для высокопоставленного японца жаром он заверил совет, что фирма «Мицубиси дзюкогё», если она получит чертежи, тут же приступит к производству ФАУ-1, но уже в чисто японском варианте. Однако не всем из присутствовавших на совете технических специалистов этого голословного заверения оказалось достаточно. Слова попросил технический консультант императорского двора Такаяноги Кэндзо. Низко кланяясь в сторону председательствующего на собрании Совета принца Хигасикуни Нарухико, он сказал, обращаясь почему-то лично к председателю:

— Ваше высочество, вариант, который используют наши союзники в Европе, совершенно неприемлем для нас, и я боюсь, что, исполненный точно по их чертежам, он принесет Японии больше вреда, чем пользы. Во избежание в дальнейшем кривотолков в связи с этим и чтобы не упрощать производство ракет (а это ведь вполне возможно со стороны фирм, которые потом могут сослаться на сложности технологии), я считаю, что обо всем нам нужно договориться уже сейчас, в начале дела, как говорят моряки, «на берегу». Я займу у глубокоуважаемого совета минимум времени и попробую изложить свою мысль по возможности просто и ясно. Самолеты-снаряды, иначе говоря, ракеты ФАУ-1, требуют некоторой переработки, как мы, специалисты, считаем, в чисто японском стиле, и только тогда они окажутся грозной, если не решающей силой для достижения победы над всеми противниками. После некоторых консультаций со специалистами императорских военно-воздушных сил мы пришли к единому мнению — превратить это грозное оружие в ракету, управляемую человеком на всех стадиях, начиная от взлета вплоть до поражения цели. Одним словом, это будет гибрид снаряда и пилотируемого человеком и невозвращаемого назад, даже в случае необходимости, самолета. Разница в исполнении боевых обязанностей между летчиками-смертниками, которые сейчас состоят в отрядах «специальной атаки», и новыми — камикадзе, — при использовании ими этих ракет нами не предусматривается. Вот почему, господа, требуется создать не просто самолет-снаряд, в чем-то отличающийся от немецкого, а принципиально иной, пилотируемый человеком (смертником) тип летающей торпеды — подобный той, которая довольно успешно применяется нашим военно-морским флотом. Такая управляемая человеком ракета, сами понимаете, способна обеспечить в принципе почти стопроцентный результат попадания в цель. Мы с коллегами даже подобрали название, которое, в соответствии с выбранным для военной операции временем года, будет звучать как ее символ: «Сюсуй» («Осенние воды»), Я повторюсь, господа, но боевая эффективность нового самолета-снаряда; управляемого человеком, резко возрастет, потери же в их использовании будут ничтожны. Я глубоко уважаю господина министра Есиду Сигэру, а также специалистов фирмы «Мицубиси дзюкогё» во главе с господином Тадахиро Ямадой, и надеюсь, что предлагаемую нами поправку, обстоятельно уже обсужденную специалистами императорских военно-воздушных сил, они примут к неуклонному исполнению.

С заключительным словом, подводящим итог обсуждения повестки дня, выступил премьер-министр и одновременно военный министр Хидэки Тодзё.

— Господа! Я глубоко благодарен всем принявшим участие в нашем разговоре. Я полностью удовлетворен выступлением глубокоуважаемого генерала Доихары Кэндзи, который указал не только на трудности, но и на полную возможность осуществления планируемой операции. Мы не американцы, и не в наших национальных особенностях видеть перспективы предстоящей задачи в розовом цвете, И все же я уверен в успехе этого предприятия. Хорошо также, что в речах выдающихся наших дипломатов — господ Мамору Сигемицу и его славного предшественника на посту министра иностранных дел Есукэ Мацуоки — прозвучала мысль о нежелательности передачи в собственность Германии (в качестве компенсации за нынешнюю услугу) военно-морских баз Ццндао и, частично, Гонконга. Господа! Я должен со всей ответственностью заявить, что вообще о какой-либо передаче когда-либо завоеванных земель с нашей стороны не может быть и речи. Европейцам давно пора запомнить, а теперь мы силой оружия должны это внушать также американцам, что Азия существует для азиатов. Терпеть кого бы то ни было на пространстве, освященном создателем народа Ямато, божественным Дзимму — великим предком нашего императора, — у нас нет никаких оснований в историческом плане. Если даже на миг, чисто теоретически, согласиться с притязаниями европейцев на эти территории, то чего тогда стоят все наши доктрины и концепции? Культ Дзимму с его девизом «Восемь углов мира под одной крышей», доведенный нами до культа самоубийства, вернее говоря, самопожертвования наших лучших патриотов — камикадзе, сознательно идущих на смерть во славу императора, будет лишен, уважаемые господа, всякого сколько-нибудь значимого смысла! Мало того. Если мы уступим европейцам в их территориальных притязаниях, то и другой наш не менее важный лозунг — учение о «Великой Восточно-Азиатской сфере совместного процветания» также повиснет в воздухе. Нет, нет, господа! Мы никогда не позволим европейцам хозяйничать в Азии! Никому из нас не следует забывать и о том, что, мысленно ассоциируясь с нашими идеологическими и военными союзниками, мы свято и неуклонно будем соблюдать только наши национальные; а точнее, государственные интересы империи, Страны восходящего солнца. По этим же причинам нам вовсе не безразлично, когда мы узнаём, что 'Гитлер и его ближайшее окружение, на проводимых секретных совещаниях германского генералитета начинают высказывать некоторые афоризмы, затрагивающие национальную гордость японцев, угрожающие будущему нашей единой имперской самостоятельности. Кстати сказать, такие высказывания имеют свою предысторию. Еще в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, на съезде национал-социалистской партии в Нюрнберге, Гитлер провозгласил: «Я добьюсь своей цели, даже если потребуется сжечь весь мир!» Обратите внимание, господа, не Европу или вместе с ней Африку и Америку, а весь мир! Но у нас ведь пока одна планета, и в этом мире какую-то часть занимает императорская Япония. Это значит, что, считая себя арийцами с белой кожей, они даже теоретически напрочь отказывают нам в подобных определениях или, выражаясь яснее, понятиях, касающихся Азии и благороднейшей желтой расы! Меня и моих коллег в Тайном совете по защите трона сразу же тогда насторожили эти слова. Примерно через год второй по значимости в Германии человек Герман Геринг, вслед за своим вождем, в развитие его идей, также недвусмысленно заявил: «Мы станем первой державой мира: слово «немец» мир будет произносить с почетом и страхом. Мы будем господами вселенной…» А раз так, уважаемые члены императорского Совета, поскольку речь идет о немецком владычестве в масштабах всей Вселенной, то какое же, спрашивается, место в этой системе мироздания отводится нашей освященной богиней Аматерасу стране? Все эти, с позволения сказать, теории мы вынуждены принимать к сведению. Но чтобы как-то найти хотя бы ничтожные точки соприкосновения в интересах наших, союзных в этой войне, стран, Тайный совет во главе с нашим мудрейшим божественным императором внял голосу наших предков и пошел на заключение с европейцами (я имею в виду Германию и Италию) Антикоминтерновского пакта. Далее. Если уж о наших европейских союзниках говорить до конца, никак нельзя обойти молчанием и «Пакт четырех», подписанный в Риме пятнадцатого июля тысяча девятьсот тридцать третьего года и именуемый «Пактом согласия и сотрудничества». Подписан он, как вы знаете, представителями Великобритании, Франции, Германии и Италии вроде бы с целью создания антисоветского блока. И в нем интересы Японии также нигде не учтены, что видно из его содержания. Даже первоначальный проект, выдвинутый Муссолини, предусматривал «сотрудничество четырех держав во всех европейских и внеевропейских делах, в том числе и колониальных вопросах». Кто может мне подсказать, каким образом здесь учитываются японские интересы?.. Их попросту нет! Вот почему, уважаемые господа, мы вынуждены с вами на практике проверить верность нашего общего идеологического братства и военного союза с Германией. И вот когда чаша армия решила, испытать военную готовность нашего потенциального противника в известных событиях на реке Халхин-Гол, рассчитывая тем самым на вступление Германии в войну против России, то этого не произошло, и мы остались, как говорят русские, «при своих интересах», Нельзя не оттенить здесь и такой исторический факт: когда под конец этой несчастной для нас операции, в начале августа тысяча девятьсот тридцать третьего года, в которой наша шестая армия истекала кровью, а первая армейская группа русских под общим командованием генерала Жукова в монгольских степях доколачивала ее остатки, большую часть армии взяв в плен, Германия как союзник даже не пошевелила пальцем, чтобы оказать помощь нам, хотя бы минимальную. Мало того, будучи полноправным нашим партнером по Антикоминтерновскому пакту, наш беспрецедентно коварный союзник заключает с Россией договор о ненападении сроком на десять лет. Присутствующих смею заверить, и особенно тех господ, кто тогда не имел касательства к этим вопросам, что военные круги, которые в то время я имел честь возглавлять, сделали из создавшегося прецедента необходимые выводы на будущее. Да, это факт: немцы сознательно оставили нас один на один с нашим грозным континентальным противником. И не прояви мы в то время достаточную выдержку и истинно государственную мудрость, неизвестно еще, чем бы все это кончилось. Господа! Теперь, как никогда ранее, наступил наиболее подходящий момент для подведения итогов. Из-за двуличной политики Германии мы вынуждены привести в действие все основные военные концепции — в полном соответствии с предначертаниями нашего божественного микадо. Изложенные здесь некоторые аспекты международной политики Японии, а также сложившиеся на неравноправной основе двухсторонние отношения с Германией дали нам моральное право, не оглядываясь на европейцев, проводить самостоятельную политику в Азии. Это значит, что мы и впредь в этих вопросах не будем учитывать ни мнения наших врагов, ни так называемых «друзей». Исходя из создавшегося положения, мы вынуждены были проигнорировать ряд параграфов и статей Антикоминтерновского и вытекающего из него Берлинского пакта, последний из которых был заключен накануне большой войны, а именно: двадцать седьмого сентября тысяча девятьсот сорокового года. В политике, как вам известно, он действовал определенное время и по отношению к нашим друзьям, и как открытый военный союз, который однозначно был направлен на борьбу с Коминтерном. Однако, несмотря на заключенные пакты, в ходе их реализации мы оказались на положении неравноправных партнеров. Европейские страны, в частности Германия, весь прошедший период проводила свою политику абсолютно без учета наших интересов, что привело по существу к известной форме сотрудничества всадника с лошадью, где роль лошади германские руководящие круги, естественно, отводили Японии. Со сложившимся положением, конечно, согласиться было нельзя. Поэтому, в целях исполнения на практике всем известных доктрин, мы направили свои устремления на Восточную и Юго-Восточную Азию и островные страны Южных морей, имея в виду при этом, что, если возникнут соответствующие предпосылки, мы можем открыть военную кампанию против России. Буквально на следующий день после начала войны между Германией и Россией министра иностранных дел господина Есукэ Мацуоку, ныне присутствующего здесь, посетил русский посол и предпринял попытку выяснить факт соблюдения Японией пакта о нейтралитете. По предыдущей согласованности с нами ему был дан ответ, носивший уклончивый и неопределенный характер. То есть, с одной стороны, министр высказался за соблюдение нейтралитета, а с другой — заявил о приверженности Японии Тройственному пакту, являющемуся краеугольным камнем японской внешней политики. В этом случае мы руководствовались следующей двойственной целью: заверить Германию, что остаемся ее союзниками, чтобы она как можно больше ввязла в войну с Россией, и в то же время дать понять русским, что Япония привержена заключенному нами с Россией пакту о нейтралитете. Мне, господа, до сих пор доставляет огорчение подчас неправильное истолкование моей речи от второго июля тысяча девятьсот сорок первого года, произнесенной на заседании высшего военно-политического органа Японии, принимавшего важнейшие решения по ведению войны, органа, которым являлась имперская конференция, участие в которой принимал его величество император Хирохито, а также военно-морской министр, начальники генеральных штабов армии и флота. Несмотря на, казалось бы, выгодную для нас международную и военную обстановку после вторжения Германии в Россию в тысяча девятьсот сорок первом году, Япония вовсе не собиралась нападать на Дальний Восток СССР, Однако, в качестве дополнительной меры, Высокое совещание рекомендовало начать дополнительную мобилизацию резервистов для поднятия численности Квантунской армии от четырехсот до шестисот тысяч человек, что потом было и сделано. Правда, в то время по настоянию министра иностранных дел господина Есукэ Мацуоки, осуществлявшего тогда внешнюю политику и выступавшего за немедленное развертывание военных действий против СССР, большинство присутствовавших приняло, как ни странно, эту сторону дилеммы и все-таки предложило произвести на всякий случай в районе дислокации Квантунской армии еще и концентрацию всех военных ресурсов, с целью якобы интенсивной подготовки нападения на Россию. Но, вопреки всем концепциям, успевшим сложиться в политической пирамиде противоречий того времени, мною была выбрана золотая середина. Для наших европейских союзников и печати я, как военный министр, сформулировал нашу позицию следующим образом: «Япония завоюет большой престиж, напав на СССР тогда, когда он вот-вот упадет к ногам, подобно спелой сливе». Эти слова необходимо было произнести в целях моральной поддержки нашего союзника Германии и некоторого устрашения России, как воюющей вместе с Англией страны, и ее будущего потенциального союзника — США. На самом же деле, если учитывать число и хорошую оснащенность техникой противостоящих нам русских армий, надо признать, что практически тогда, даже и при благоприятном стечении обстоятельств, мы смогли бы продвинуться в глубь вражеской территории не более чем на сто- сто пятьдесят километров. Господа! Как ни прискорбно, по, если трезво взглянуть на вещи, то надо было помнить нам еще и уроки Хасана и Халхин-Гола, которые дали возможность приобрести нам хотя и печальный, по крайне необходимый опыт от непосредственного соприкосновения с определенным противником. Более того, вступать в войну с Россией, имея за спиной такого потенциального врага, как США, было бы верхом безумия. Из-за недооценки противника допущенная в то время поспешность могла бы сослужить нам плохую службу. Даже и при неослабном давлении на нас союзника по Берлинскому пакту, и в основном из-за его секретных военных статей, вступить в войну с Россией мы не могли — потому что сам этот факт, вместе с событиями на тихоокеанском театре военных действий, привел бы наше правительство ко многим неразрешимым проблемам. Вступление тогда Японии в войну с Россией создало бы стратегическую обстановку, которая привела бы нашу страну попросту к катастрофе и вот по каким причинам, господа: достаточно прочно увязнув в континентальном Китае и собираясь вести войну со странами Южных морей, где в любом случае мы ничего бы не сумели приобрести, мы за счет внезапности заняли бы всего лишь некоторые участки русского Приморья, Дальнего Востока и Сахалина, но зато теперь, в настоящее время, мы вынуждены были бы отбиваться от наседавших на нас со всех сторон русских армий. От этой опрометчивости нас спасли молитвы и божественная мудрость императора Хирохито, неоднократно предупреждавшего министров сухопутных сил и военно-морского флота о близости континентальной территории противостоящего противника до нашей метрополии, разделенной всего-навсего далеко не безбрежной акваторией Японского моря. Так что сегодня, вместо символической сливы, падающей к нашим ногам, уместен был бы другой символ — образ цветущей сакуры, той самой сакуры, которая, оставаясь прекрасной в течение всего года, в конце концов приносит обилие абсолютно бесполезных, несъедобных плодов. Вот бы к чему мы пришли, господа, если бы не доверились зову предков, исходящему из священного храма Ямато — Ясукуни, посещаемого нами каждый раз, когда необходимо принять ответственнейшие решения, касающиеся судеб империи. И последнее, что в данном случае можно сказать о России. На войну с ней у нас, господа, к сожалению, не хватило бы сил. Не следует забывать о том, что на колоссальной континентальной территории Советского Приморья и Восточной Сибири мы столкнулись бы с враждебным (к тому же большевистски настроенным) населением, в то время как страны Южных морей в военном отношении были разобщены и очень слабы. К тому же Россия необычайно богата разнообразными сырьевыми и другими ресурсами, и если бы нам удалось ими завладеть, мы неизбежно столкнулись бы здесь со стратегическими интересами Англии и США. Гораздо опаснее для нас был тихоокеанский флот США и отдельные соединения кораблей Великобритании. Поэтому, при непосредственном участии его величества, мы на тайном совете решили скрытно собрать свои военно-морские силы и боевой парк самолетов, сосредоточив их к этому времени на авианосцах, чтобы одним ударом покончить с тихоокеанским флотом США, что и было с успехом осуществлено седьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года в Пёрл-Харборе — крупнейшей военно-морской базе США, расположенной на Гавайских островах. Это было сделано не только там, но заодно и в других местах Тихого океана, то есть во всех акваториях, где находилось более или менее значительное количество кораблей противника. Нас даже не смутило значительное расстояние между временными дислокациями наших сил и целями нападения, расстояние, составлявшее до 6 и более тысяч километров. То же самое мы проделали с военно-морскими силами Великобритании и ее владениями в этом колоссальном водном регионе. Большой удачей для нас также оказался, уже значительно позже, в тысяча девятьсот сорок втором году, захват на Тихом океане английской военно-морской базы Сингапур, которая контролировала Малаккский и Сингапурский проливы, то есть все пути между Индийским океаном и Южно-Китайским морем, весь прямой путь из Европы в Индонезию, страны Индокитая, Филиппины и далее, через Тайваньский пролив, в Восточно-Китайское и Желтое моря. Короче говоря, после этого мы могли быстро добраться в любую точку побережья Китая, Кореи и, через Корейский пролив, в любую часть японского побережья, в любую часть Японского моря. Вот что значит для нас, господа, Сингапур! Вот почему мы приложили столько усилий для выполнения предначертаний наместника богов — нашего императора Хирохито: в конечном счете добиться безусловной победы над врагом. Перенацелив все свои силы на юг, мы тем не менее вовсе не отказались бы от возможности при благоприятных обстоятельствах напасть на Россию. В каких случаях это могло бы произойти? Ответ прост: если бы наши европейские союзники по Берлинскому пакту захватили Ленинград, Сталинград, Москву, а также продолжали бы успешно продвигаться дальше к Уралу, нас, естественно, не остановил бы никакой заключенный с Россией пакт о нейтралитете. Убрав свои последние резервы с Дальнего Востока, русские расчистили бы нам путь до Урала. Мы всегда считали свои отношения с рейхом более выгодными, чем какой-то клочок бумаги, подписанный совместно с большевиками, вопреки стратегическим интересам империи. Наши цели, как и способы достижения их, всегда были иными, чем у нашего союзника — Германии… Однако ближе к делу, ради которого, господа, мы вынуждены были убить столько времени. Тысячу раз правы наши достопочтенные дипломаты, господа Есукэ Мацуока и Мамору Сигемицу, считающие, что никаких баз или каких-либо других территорий в ответ на эту услугу Германии нам передавать не следует. Развитие военных событий в Европе идет сейчас таким образом, что, судя по всему, Германия войну проиграла, и произойдет это в момент, когда мощные экспедиционные силы союзников России — США и Великобритании — приступят к своим непосредственным действиям. Так что специальные военные миссии, наделенные, по общей договоренности с Германией, самыми широкими полномочиями, по нашим указаниям, подпишут соглашение, основанное на обширном фундаменте взаимного доверия, с учетом пожелания наших друзей о передаче им — после окончания войны — военно-морских баз Циндао и Гонконг с прилегающими к нему островами. К этому надо добавить выработанный в этих целях, для большей правдоподобности, определенный территориальный статус этих баз, на самых выгодных для Германии условиях. Успокойтесь, господа! Здесь мы ничем не рискуем! Я еще раз заявляю: все, что завоевано и полито кровью подданных его величества императора Хирохито, не будет отдано никогда и никому… Большинству из присутствующих здесь хорошо известно, что полного согласования с Германией характера действий на тех или иных театрах войны нам никогда не удавалось достигнуть. Решения по координации оперативных и стратегических замыслов чаще всего носили декларативный характер и зачастую оставались, образно говоря, раскрашенными бумажными драконами. Во всяком случае с германским правительством мы всегда были едины лишь в той части, в какой это способствовало положительному достижению каждой из сторон своих целей, вытекающих из условий и статей заключенного Берлинского пакта. И не более того, господа!.. В заключение выражаю присутствующим здесь их высочествам и господам мою нижайшую благодарность за то внимание, которое мне было уделено, и заранее прошу прощения за то драгоценное время, которое я так неблагодарно отнял своими рассуждениями по решаемой тут проблеме…

Вычурная витиеватость, прозвучавшая в окончании речи Хидэки Тодзё, вполне соответствовала всем правилам, предписанным дворцовым этикетом и никого из присутствовавших на собрании, естественно, не удивила. Все, тоже в соответствии с правилами, погрузились на некоторое время в благоговейную тишину, совершенно необходимую для глубокого обдумывания столь блестящей и впечатляющей речи, произнесенной столь высокопоставленным оратором.

Наконец сидевший в окружении своей свиты на своей роскошнейшей татами принц Фумимаро Коноэ махнул цветным платочком в сторону технического консультанта императорского двора Такаяноги Кэндзо. Тот, суетливо поднявшись со своего места, на цыпочках приблизился к принцу и, ожидая его указаний, застыл в угодливой позе. Коноэ подозвал эксперта к себе еще ближе и, переговорив с ним несколько минут, встал и медленным шагом направился к председательствовавшему на совете принцу Хигасикуни Нарухико, своему брату. Такаянаги Кэндзо, семенивший вслед за Коноэ, остановился несколько позади него и все в той же угодливой позе продолжал ожидать дальнейшего развития событий.

Разговор между принцами продолжался в течение нескольких минут, но никто из сидевших в зале ни единым звуком или жестом не нарушил все еще царивших вокруг порядка и тишины. Но вот, подозвав к себе стоявшего неподалеку консультанта, Хигасикуни Нарухико что-то у него спросил, и Коноэ с консультантом возвратились на свои места.

— Перед тем, как закончить наше совещание, — обводя взором сидящих в зале, громко сказал Нарухико, — мне придется некоторым из господ задать ряд уточняющих вопросов. Первый: гарантируют ли досточтимый министр промышленности и торговли господин Есида Сигэру и возглавляющий специалистов фирмы «Мицубиси дзюкогё» господин Тадахиро Ямада, что их предприятия смогут в кратчайший срок и в достаточном количестве наладить производство пилотируемых самолетов-снарядов для ведения с нашей стороны успешных военных действий? Второй вопрос: не требуется ли, в целях безусловной надежности и консолидации научных и технических кадров, производство части узлов и деталей возложить на машиностроительные фирмы этого же профиля, а именно: «Мицубиси дэнки» и «Тосиба» (группа «Мицуи»)? И вопрос третий: достаточно ли удачно, в смысле секретности и удобства работ, будут размещены производственные предприятия и не сможет ли их раньше времени разрушить вражеская авиация? При практической же реализации этой задачи, — лаконично, по-военному рубя слова, продолжал принц, — мною будет сделан еще ряд распоряжений, которые подлежат немедленному исполнению. Дело, господа, надо поставить так, чтобы время, отведенное для изготовления этих видов оружия, гарантированно укладывалось в запланированные сроки. До введения их в серию, сборка и отлаживание опытных образцов, при строгом соблюдении запроектированной последовательности в технологии их производства, возлагается на фирму «Мицубиси дзюкогё» и главнокомандующего императорским военно-воздушным флотом. Ввиду усилившихся действий вражеской авиации надлежит принять максимальные меры предосторожности в целях сохранения тайны. При малейшем подозрении на рассекречивание предприятий и полигонов следует немедленно, не ожидая приказа, производить передислокацию на заранее подготовленные запасные объекты…

А сейчас попрошу высказать совету соображения в свете заданных мною вопросов. Вам слово, господин Сигэру.

— Ваше высочество! — отвесив поклон председателю, заговорил Сигэру. — Приступая к подбору места производства и испытания ФАУ-1, мы предварительно использовали ту агентурную информацию, которую конфиденциально получили непосредственно в Германии. Когда вопрос о производстве и использовании секретного оружия Японией встал во весь рост на правительственном уровне, мы, во-первых, несколько недель назад создали коалиционную комиссию из представителей высших технических специалистов императорских военно-воздушных сил; во-вторых, добавили в нее научных сотрудников, работающих в области физики, как от фирмы «Мицубиси дзюкогё», так и со стороны физико-математического факультета, входящего в состав Токийского университета, деканат которого пользуется нашим полным доверием, и, в-третьих, усилили руководство, назначив его в составе вашего покорного слуги и некоторых других специалистов, возглавлявших до этого разработку технологии производства этого секретного оружия. Основное место сборки готовых к полету ФАУ-1 (также как и полигона для предварительных испытаний) будет расположено в горах вблизи небольшого города Мацумото, что находится в префектуре Нагано. Эта территория нам кажется исключительно удобной потому, что почти рядом, в соседних префектурах, находится много филиалов нашего головного предприятия фирмы «Мицубиси дзюкогё». Отвечая на ваш вопрос: «Справится ли фирма самостоятельно с этим заданием большой государственной важности?», могу с уверенностью и однозначно ответить, что справится обязательно. Если несколько углубиться в историю создания наступательной техники для ведения войны подобного масштаба, то мы гордимся тем, что в течение всего периода военных действий на морях и в Тихом океане наша фирма по заявкам императорского военно-морского флота полностью и своевременно обеспечивала ударные силы подводного флота торпедами типа «Кайтэн», которые с успехом управлялись при помощи камикадзе. По части количества и качества поставляемых нами вышеуказанных торпед от боевых соединений кораблей, с которых запускались эти средства, также как и генерального штаба императорского военно-морского флота, обобщавшего достигнутый опыт, до сих пор никаких рекламаций не поступало. Сроки запуска первых самолетов-снарядов нами намечены ориентировочно на осень 1944 года, что соответствует предполагаемому кодовому названию нового секретного оружия «Сюсуй». Предприятия же, причастные к производству управляемых ракет, совместно с полигонами для их испытаний глубоко законспирированы и замаскированы под рельеф горной местности, где они будут находиться. Однако для успешного осуществления намеченных операций нам необходима помощь. Покорнейше просим, чтобы совет по координации подготовил нам несколько человек из контингента отрядов «специальной атаки», так называемых камикадзе, которые впоследствии будут использованы для испытания самолетов-снарядов повой модификации. Нижайше кланяясь, мы обращаемся к высокочтимому совету с ходатайством, чтобы для запуска пилотируемых ракет, по усмотрению генеральных штабов армии и флота, был подготовлен строжайший приказ о предоставлении в наше распоряжение потребного количества камикадзе, специально выделив их из используемого уже контингента на обычных самолетах истребительной, штурмовой и бомбардировочной авиации. Это необходимо сделать потому, что полеты непосредственно на самолетах-снарядах, в смысле пилотирования и наведения их на цель, будут производиться при помощи камикадзе, что по отношению к другим видам аналогичного оружия имеет свою неповторимую специфику. В двух словах ее можно выразить так: для умелого и к тому же успешного управления приборами и другими сложными механизмами, а также исходя из наличия необычайно больших скоростей, члены отрядов «специальной атаки» обязаны иметь мгновенную реакцию и прекрасную техническую подготовку. Более того, создаваемые на единицу времени многократные перегрузки чрезвычайно опасны. Если пойти еще дальше, то при первоначальном и значительном ускорении движения ракеты эти перегрузки происходят в кратчайшие сроки. Таким образом, умножаясь вне всяких предельно допустимых норм, пока что не признанных медициной, эти нагрузки чрезвычайно вредны, поэтому камикадзе должны обладать отменным здоровьем, что всецело, помимо предъявленных повышенных требований к высоким летным качествам молодых людей, исключило бы у них любые отклонения невропатологического и психотерапевтического свойства. Господа! Для нас весьма важно, чтобы каждая ракета в безусловном варианте всегда нашла свою цель, ибо затраты на ее создание безумно велики, и по соображениям, изложенным выше, мы вовсе не можем производимые с таким трудом самолеты-снаряды впоследствии относить к числу безвозвратных потерь.

В знак благоговейного почтения к присутствующим сановникам, которые так внимательно выслушали все его доводы, Есида Сигэру через прокуренные сигарами зубы глубоко втянул в себя воздух и с чувством отлично выполненного гражданского долга, весьма достойно и величественно опустился на свою подушку, лежавшую сзади него на татами.

Согласившись мысленно с выступавшим, Хигасикуни Нарухико, внешне ни на что не реагируя, устало закрыл глаза и тоже со свистом потянул в себя воздух. После непродолжительной паузы он снова направил свой взор в ту сторону, где сидел министр и, уже обращаясь к его соседу по татами, чуть приглушенным голосом спросил:

— Я полагаю, что у представителя фирмы господина Тадахиро Ямады, который будет полностью отвечать за поставки управляемых ракет, имеются какие-либо замечания по существу речи министра или определенные просьбы к Совету по координации, непосредственно относящиеся к деталям и формам военных действий? И вообще, нет ли каких сомнений по выполнению данной программы в свете нашей военной доктрины?..

— Ваше высочество, — встав со своего места, незамедлительно ответил представитель фирмы, — все высказанное господином министром целиком совпадает с высшими соображениями всех подданных божественного императора, имеющих честь выполнять этот почетный заказ.

Технический эксперт при императорском дворе господин Такаянаги Кэндзо, в знак одобрения высказываний обеих сторон, лишь встал и молча отвесил несколько глубоких поклонов председательствующему принцу, а потом, повернувшись к только что выступившим Есиде Сигэру и Тадахиро Ямаде, также сделал поклон, а усаживаясь на свое место, имел удовольствие с необычным для этой процедуры шумом, явственнее, чем другие, втянуть в себя воздух.

Выслушав всех, принц Хигасикуни Нарухико еще раз задумался. Закрыв в очередной раз глаза и при этом чуть-чуть ссутулившись, он принял обычную для себя позу, будто к чему-то прислушивался. Наступила минутная тишина, изредка прерываемая разве что посапыванием отдельных тучных чиновников.

— Господа! — открыв глаза и склонив голову набок, произнес, наконец, принц. — Заканчивая это важное для дальнейших судеб страны собрание, я позволю себе дать каждому из вас ряд заданий, которые по прибытии к месту службы вы должны незамедлительно выполнить.

В зале все сразу насторожились, боясь случайно пропустить хоть одно слово, потому что никогда ранее в таком тоне на совете распоряжения не давались.

— Начальникам генеральных штабов армии и флота, — торжественно продолжал Нарухико, — предписываю: разработать необходимые меры по срочному созданию дополнительных отрядов «специальной атаки». Количественный состав, их дислокацию необходимо предварительно согласовать с командующими фронтами, стратегическими направлениями, отдельными войсковыми и флотскими соединениями. Особый упор на мобилизацию этих сил необходимо сделать в пределах контролируемых армейских соединений и частей Квантунской армии, потому что они пока не входят в число действующих войсковых контингентов, не имеют непосредственных боевых контактов с противником и, таким образом, мероприятия подготовительного характера смогут провести без особых помех… Я прошу исключительно ответственно отнестись к этому замечанию, так как, по нашим агентурным данным и сведениям, полученным от германских друзей, потолок русской истребительной авиации, как и бомбардировщиков, является ничуть не меньшим, чем у американских военно-воздушных сил. Находящемуся здесь начальнику штаба Квантунской армии генерал-лейтенанту Хироси Хата следует незамедлительно передать отсутствующему в настоящее время на совете командующему — генералу армии Отодзо Ямаде — приказ о его личной ответственности за проведение в жизнь данных указаний. Генералитету Квантунской армии также надо иметь в виду, что медлительность или провал в выполнении настоящего приказа, при условии создания нами в любой момент обстановки чрезвычайных обстоятельств в Маньчжурии и на советском Дальнем Востоке, не только не приведут к победе, а, наоборот, поставят войска перед лицом возросшей опасности со стороны модернизированной русской авиации. Победа, господа, сможет обернуться запланированным нами же самими военным, а параллельно с этим и политико-экономическим поражением. Отсюда вытекает, что сама по себе идея «сферы совместного процветания Великой Восточной Азии», не подкрепленная достаточной силой, будет окончательно повергнута в прах. И тем не менее, обращаясь персонально к генерал-лейтенанту Хироси Хата, мне весьма отрадно отметить, что во время недавней поездки в Маньчжурию с целью проверки боеготовности Квантунской армии, нам запомнилась прекрасная выучка и моральное состояние пятой армии, которой командует генерал Нарицунэ Симидзу. Как вам, наверное, известно из рескрипта императора Хирохито, штабные учения в ней тоже прошли превосходно. Начальник штаба армии генерал Кавагос, как мы считаем, является одним из лучших, штабистов японских вооруженных сил. Правда, некоторые подчиненные ему офицеры еще не полностью обладают профессиональной отточенностью в принятии своевременных решений по руководству войсками, но в целом офицерский корпус и весь личный состав армии производит благоприятное впечатление. Я рад также отметить отличные действия по преодолению учебной полосы препятствий, сходной с глубоко эшелонированной обороной нашего потенциального противника. Мне доставило большое удовольствие наблюдать на учениях за действиями частей и отдельных подразделений сто тридцать пятой дивизии, входящей в состав пятой армии, которыми так умело командовал генерал Хатоми. Прошу вас, генерал-лейтенант Хата, передать мои поздравления и наилучшие пожелания генералу Хатоми по случаю награждения его высшим орденом воинской доблести Страны восходящего солнца, которым его отметил наш божественный император. Нельзя не отметить также четких и разумных действий при отработке общего наступления и отдельных моментов активной обороны, медицинской службы по обеспечению обнаружения раненых и пострадавших, их эвакуации и оказания им первой помощи под руководством начальника медицинской службы армии генерала Сатоо, который теперь повышен в чине… Итак, господа, отныне подразделения и части под кодовым наименованием «Сюсуй» будут входить, как особый род войск, в состав авиационных частей императорской армии. Контроль же за точным и неукоснительным ходом выполнения настоящего приказа совета по координации ведения военных действий возлагаем на министров императорской армии и военно-морского флота. Маньчжурия будет при этом основной базой целевой подготовки отрядов «особой атаки», личный состав которых по необходимости начнет использоваться в тех точках метрополии и других мест театра военных действий, где прежде всего в них возникнет необходимость.

Не успел еще принц произнести последние слова своей заключительной речи, как вдруг из боковой двери в зал вошел император Хирохито и быстрым шагом направился к принцу. Все присутствующие в зале мгновенно вскочили со своих мест и склонились в глубоком поклоне. Так, не разгибаясь, они стояли не менее двух минут, пока император и принц быстро обменивались фразами. Затем Нарухико выпрямился и, стоя рядом с императором, торжественно произнес:

— Я нижайше проинформировал императора о новом секретном оружии, которое создаст нам возможности победоносно закончить войну с врагами Страны восходящего солнца. По этому поводу его величество, повелитель народа Ямато император Хирохито пожелал для укрепления японского духа в лучших традициях самураев и нашей религии синто посетить в полном составе совета по координации согласованных решений по руководству военными действиями храм Ясукуни — это престижное святилище военных деятелей Японии — и совершить молитву в целях дарования всеобъемлющей победы над нашими врагами. В дорогу, господа!

Тут подданные его величества, ведущего род от самого Дзимму — основателя императорской династии, созданной вместе с небом и землей, потомка богини солнца Аматерасу, медленно пятясь и толкаясь при выходе из многочисленных дверей зала заседания, оказались наконец в приемной, в прилегающих коридорах и открытых галереях дворца, Теперь, уже приняв нормальное положение и уступая один другому дорогу, согласно дворцовому этикету и должностной табели о рангах, они направились к своим автомобилям, чтобы исполнить волю вершителя судеб нации — божественного микадо.

Так (или примерно так), если не вдаваться в более подробные описания дворцового этикета и поведения некоторых высоких сановников, закончилось это заседание, на котором были рассмотрены и решены вопросы, имевшие решающее значение для судеб Японии.