1. Устиновы
Учитель физики школы № 1 гор. С. Виктор Васильевич Устинов написал министру просвещения автономной республики большое письмо. В нем шла речь об «ужасающе низкой» посещаемости школьниками занятий, об отсутствии целенаправленности в работе учителей, об обстановке нервозности, о «стиле руководства: пообещать, забыть, не выполнить».
О директоре школы Римме Михайловне Широковой Устинов писал: «То ли от ее неумения, то ли от нежелания думать, то ли от желания мирно доработать, уйти на пенсию, но… в школе нет никакой требовательности и никаких определенных положений».
«Я много раз откладывал это письмо к вам, — писал Устинов министру и объяснял, что, наверное, и не послал бы его, если бы не одно ЧП. — Недавно на уроке ученик Герасимов из восьмого класса ударил учителя немецкого языка Герцена Я. Г. Человека, который работает педагогом пятьдесят лет. Директор уговорил пострадавшего молчать об этом. Мне жаль и учителя, мне жаль и учеников, которые это видели. Мне жаль моих шестиклассников, которые с радостью заявили мне: „А у нас немецкого сегодня не будет — Герцена избили“. Эти слова переполнили чашу терпения. Я это отказываюсь воспринимать и умом, и сердцем!»
«Мое письмо к вам, товарищ министр, не является официальным», — добавлял Устинов в конце. И пояснял, почему это «частное» письмо. Он помнит министра по педагогическому институту, где тот работал на одной из кафедр, а Устинов был студентом, и хочет сейчас одного: поделиться, посоветовать, облегчить душу. Пересылать же письмо куда-либо не нужно. Трезво оценивая ситуацию в школе, Устинов писал, что ничего хорошего для себя из этого не ждет.
Недели через три он получил из Ижевска ответ за подписью заместителя министра А. Шубина:
«Устинову В. В.
На Вашу жалобу от 9 апреля.
…Факты, указанные в ней, частично имели место…
Директору школы Широковой вменено в обязанность коренным образом улучшить стиль руководства и контроль за работой коллектива педагогов».
Устинов ответил:
«Сожалею, что мое письмо воспринято как жалоба. Я хотел помочь министру снизу взглянуть, как делается школа плохой… И только».
Это второе письмо, адресованное не министру, а его заместителю, в отличие от первого, является совершенно официальным. Устинов уже не делится болью и тревогой, а твердо и уверенно, с открытым забралом, критикует порядки в школе.
Во-первых, «осознанное очковтирательство». Руководство школы систематически подает в гороно и министерство официальные данные об успеваемости, которые не соответствуют действительности.
Во-вторых… свадьбы. Да, свадьбы в помещении школы. Началось с того, что была отпразднована свадьба сына директора, потом торжества повторялись: выходили замуж и женились дети учителей. К этим обстоятельствам Устинов (в полном согласии с соответствующими инструкциями) относился пуритански. «Школы — не место для подобных мероприятий».
В-третьих…
Из министерства последовал ответ:
«На Вашу жалобу министерство сообщает, что педагогический совет школы рассмотрел ваши жалобы…»
Устинов этот ответ получил, уже не будучи учителем физики школы № 1. Без работы осталась и его жена Антонина Ивановна Устинова, занимавшая в той же школе должность второго завуча. Они решили вообще уехать из города, который любили, где был у них постоянный круг общения с учителями физики (и жена Устинова физик), две комнаты, большая библиотека, пианино (дочь учится музыке), налаженный быт…
Устинов уехал на Кубань, где живут в совхозе его родители, строить новую жизнь.
Что же заставило Устиновых решиться на это? Педагогический совет, о котором упоминал заместитель министра и последовавшее за ним собрание в школе.
Перед тем как дать «избранные места» из документов, запечатлевших эти два мероприятия, надо ответить на вопрос, бесспорно волнующий читателя: как могло получиться, что «частное», «неофициальное» письмо учителя министру стало (наряду с совершенно официальным и не частным письмом заместителю министра) темой обсуждения на педагогическом совете в школе? Тот, кому персонально Устинов писал, уже не был министром, когда послание учителя регистрировалось в канцелярии министерства за входящим номером 111 (Ж), его перевели на новую работу, о чем Устинову не было известно. А новый министр, лишь несколько дней занимавший этот пост, в письме учителя усмотрел в первую очередь конкретную критику положения дел в определенной школе и направил его заместителю, ведающему школами: для осмысления и осуществления соответствующих мер, если они нужны. Заместитель же, Александр Иванович Шубин, направил письмо инспектору по школам Геннадию Васильевичу Мухину. Инспектору направить письмо было некому, и он выехал в школу сам. Первый раз выехал — по первой «жалобе». Второй раз — по обеим «жалобам» — для обсуждения на педагогическом совете.
« Повестка : обсуждение письма министру просвещения республики учителя школы Устинова В. В.
Слушали : сообщение инспектора Министерства просвещения Мухина по поводу двух жалоб, направленных им в Министерство просвещения.
Устинов заявил, что описанное в письмах в действительности имеет место и он ни от чего отказываться не будет.
Вопрос к Устиновой А. И : „Как вы рассматриваете поведение вашего мужа?“
Ответ : „В письме моего мужа честно рассказано о недостатках работы администрации и коллектива учителей“…»
Далее цитирую строки из выступлений учителей:
Шелейко Л. А. Подобный характер деятельности Устинова, члена нашего коллектива, возмутителен…
Чепурнова В. С . Сейчас в современной литературе нередко мы знакомимся с героем, вступающим в бескомпромиссную борьбу для преодоления недостатков, — в обществе, хозяйственной жизни. И всякий раз этот герой, этот человек начинает вести борьбу совместно с коллективом. Письмо же сразу в министерство — это кляуза. Вероятно, это у него в характере — неуживчивость, конфликт с администрацией.
Провоторов А. Н. Почему мы оправдываемся? Говорить об авторе писем нет смысла. Нам уже ясно, с кем мы имеем дело.
Чугуева Р. С. Мы возмущены членом нашего коллектива. Общеизвестна истина: не ошибается тот, кто ничего не делает.
Яров Г. В. Спасибо вам, Виктор Васильевич, за то, что так много навредили.
Широкова Римма Михайловна, директор школы . Мне трудно сдерживать свой гнев по поводу письма Виктора Васильевича. Все связанное с письмом Устинова создает в школе нервозную обстановку. Коллектив учителей здоровый, принципиальный, сильный, умеет разобраться в обстановке, а Устинов говорит, что школа отсталая. А знает ли он жизнь школы?.. Если Виктор Васильевич претендует на пост директора школы, то таким тут не бывать.
Из решения педагогического совета:
«Педагогический совет считает поведение Устинова недостойным члена коллектива и оскорбительным для коллектива. Своими действиями Устинов поставил себя вне коллектива».
Председательствовал на этом педагогическом совете инспектор Министерства просвещения республики Г. В. Мухин.
Чтобы не утомлять читателя обилием однообразных цитат, не буду делать выписок из второго документа, отображающего ход собрания, которое обсуждало «поведение» Устиновой Антонины Ивановны, не помешавшей мужу обратиться к министру и, быть может, даже участвовавшей в его действиях (один из выступавших назвал ее «соучастницей»). Хотя в решении не написано, что Устинова поставила себя вне коллектива, но мысль эта высказывалась неоднократно.
Устинов и Устинова подали заявление об уходе в один день. Широкова наложила резолюции «согласна», и Устинов уехал на Кубань. Перед отъездом он отправил заместителю министра третье письмо:
«Вынужден вам сообщить, что мои худшие опасения подтвердились. В школе появился инспектор министерства. Зачем — это стало ясно с первых же его слов, когда он открывал заседание педагогического совета. Комментируя от имени министерства мои письма, он указал, что факты, описанные в них, не подтвердились. Затем в течение четырех часов говорилось о том, какой я плохой педагог и как плохо работаю с классом. Но почему так? Только в минувшем году я выпустил десятый класс с Похвальной грамотой горкома ВЛКСМ. После окончания физмата очно я учусь еще и заочно в Москве на английском отделении одного из институтов. Но не это главное. Главное в следующем…»
И Устинов четко (чувствовалось, что он напряженно думал об этом в последние дни, — углубление и сосредоточеннее, чем раньше) перечислял пороки в жизни школы № 1, которую он покидал, видимо, навсегда.
Сообщил он и о факте, который стал ему известен лишь недавно: Широкова выдала подложные документы жене сына для поступления на льготных условиях в университет.
На Кубани Устинов уже было договорился о работе и жилье, но тут обрушилось новое несчастье: он получил телеграмму из больницы о том, что серьезно заболела жена, и помчался обратно. Когда жена выписалась, новый учебный год начинался, переезжать на Кубань было поздно, оставалось зимовать.
В школу устроиться не удалось, и он решил податься в техникум.
Из рассказа директора техникума Геннадия Николаевича Попутина:
«Мне нужны математики и физики. Устинов объяснил, что вышло с ними после того, как он обратился к министру с письмом. Когда он и жена ушли, я позвонил директору школы Широковой, она заявила: „Не берите их, беды не оберетесь. Написали письмо министру, пожаловались на нас. А у нас коллектив хороший, выдержанный. Нам сейчас стало легче дышать“. Но физики города иного мнения. Они говорят, что в конфликте еще надо разобраться. Коллеги Устинова полагают, что Устинов один из лучших учителей города. И я их оформил обоих — и мужа, и жену.»
Через несколько дней после начала учебного года Устинов написал в министерство четвертое письмо:
«Министру просвещения АССР тов. Тураеву А. И.
Правила приличия требуют от меня написать Вам. Меня принудили уйти из системы образования Ваши помощники не совсем умными действиями.
Теперь я не связан подчинением и ничем Вам не обязан. Но я должен Вам заявить вполне определенно…
В тех действиях, которые были применены против меня довольно странным образом, я не обвиняю Вас. Наоборот, я уверен, что Вы умышленными действиями были введены в заблуждение и за это должен нести ответственность Ваш инспектор. Это вполне определенно».
2. Справка инспектора Елкина
Письмо было получено, и через несколько дней в Сарапул выехал новый инспектор — Иван Васильевич Елкин. Исследовав работу школы № 1, он написал справку.
Существовал некогда в нашей критике иронический термин «лакировочная литература». Когда после справки инспектора Елкина перечитываешь письма учителя Устинова, они кажутся… лакировочной литературой.
Инспектор Елкин, обнаружив новые, неизвестные Устинову неприглядные факты, полностью, до единого, подтвердил и те, что были изложены в его письмах. Два из них заслуживают более подробного рассмотрения на более широком фоне жизни. Читатель, видимо, помнит, что Устинов много раз откладывал письмо министру и послал его лишь после того, как на уроке был избит учитель немецкого языка Герцен. Герцену Якову Григорьевичу семьдесят лет; общественность города отметила 50-летие его педагогической деятельности, местная газета опубликовала — с портретом — сердечную статью о нем.
Ученик восьмого класса Герасимов пожелал во время урока выйти: то ли покурить ему захотелось, то ли пообщаться с товарищем, которого за несколько минут до этого бесконечно добрый и терпеливый Герцен вынужден был удалить из класса. Герцен не позволил Герасимову покинуть класс, а когда тот направился к выходу, загородил дорогу. Герасимов сильным ударом в лицо отшвырнул учителя.
Герцен упал. Герасимов вышел — курить и общаться.
Из объяснений Герцена Я. Г.:
«…это не был организованный удар, нет, он поступил безрассудно, не соображая, что делает мне больно. Может, и я в чем-то виноват. Не надо было мешать ему покинуть класс. Это не был организованный удар…»
Растерянность учителя делается понятной после ознакомления с афоризмом житейской мудрости, высказанным Т. Я. Твердохлебовой (учительницей русского языка и литературы) на том собрании, где обсуждалось «поведение» жены Устинова: «Если учителя избивают, ему не место в школе». (Полный текст афоризма: «Как я позволю, чтобы меня избили! Если учителя избивают…») Герцен «позволил».
«Это не был организованный удар…»
Второй, заслуживающий более подробного рассмотрения факт: выдача Широковой подложных документов жене сына для поступления в университет. И характеристика (отличная), и копия с соответствующей записью из трудовой книжки в личном деле Широковой Н. И. удостоверяют, что она работала старшей пионервожатой в школе № 1. Оба документа подписаны и. о. директора школы Строевой. На обоих печати. Однако достаточно сопоставить подписи Строевой на этих документах с ее подписями на остальных, совершенно бесспорных, чтобы и без соответствующей экспертизы стало ясно — они подделаны. (Да и сама Строева заявляет, что ничего подобного никогда не подписывала.) Печати же подлинные. Как выяснилось, Широкова Н. И. пионервожатой в школе не работала. В ее личном студенческом деле можно найти письменную работу по литературе — сочинение на тему «Настоящий учитель».
Строки из сочинения, посвященного образу настоящего учителя:
«Учитель! Как много значит это слово в нашей стране. Вот мы пришли в первый класс. Прекрасно помню свою первую учительницу, ее морщины у ласковых глаз. Как много она сделала для нас, для меня… Вот и стала перед нами, перед будущими учителями, задача воспитать в себе настоящего учителя, УЧИТЕЛЯ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ».
По настоянию инспектора Елкина подлог обсуждался на собрании в школе. Директору был объявлен выговор. При этом ни один человек не выступил. Коллектив безмолвствовал. Зато при обсуждении «дела Устиновых», как мы помним, активность была высокой.
Но неужели, неужели тогда не нашлось ни одного учителя, который бы с фактами и аргументами защитил Устиновых?!
Если бы не нашлось ни одного, излагать эту историю было бы чересчур тяжело. Но нашелся один. Точнее, одна Русинова Валентина Анатольевна.
Рассказывая о педсовете, я не упомянул о ней, не дал строк из ее выступления, резко отличавшегося от речей остальных учителей, потому, что это отдельная тема. Отдельная человеческая судьба. И говорить о ней надо не попутно, не мельком, а самостоятельно и подробно.
Мнение о Русиновой руководителей школы до ее выступления на педсовете в защиту Устиновых:(Из характеристики, написанной собственной рукой Р. М. Широковой)
«В средней школе № 1 Русинова Валентина Анатольевна работает преподавателем английского языка сразу же после окончания университета. Валентина Анатольевна очень добросовестный работник, много лет является членом месткома, к своим обязанностям относится ответственно…»
Мнение о Русиновой после ее выступления на педсовете:(Из беседы с корреспондентом «Литературной газеты»)
«Мы рассчитывали, что вместе с ними (Устиновыми) уйдет Русинова, а она не уходит. Русинова в школе изолирована от коллектива. Она должна уйти. Она незрелый человек, ей нельзя доверять воспитание детей. Учить наших ребят могут только педагоги с чистой совестью, честные и правдивые…»
Месячный заработок Русиновой до выступления на педсовете — около 200 рублей.
После выступления — 100 рублей (из-за уменьшения часов и ухода с классного руководства).
3. Учительница Русинова
Русинова Валентина Анатольевна родилась в ноябре 1941 года. Через месяц мать получила похоронку и осталась одна с шестью малолетними детьми на руках. Мать Русиновой совершенно неграмотна, она и сейчас едва расписывается…
Валентина Анатольевна окончила школу по соседству с той, где работает сейчас, а потом и университет. Она отлично овладела английским языком, полюбила педагогическую работу и вернулась в родной город — в школу № 1.
Читая коммунистические газеты США, Канады Англии, она на уроках английского языка рассказывала о жизни мира. А как классный руководитель она посвящала тематические часы беседам о совести, о долге, о самовоспитании. Тезисы бесед записывала в толстую общую тетрадь.
Строки из тетради Русиновой:
«Совесть — нравственное сознание, нравственное чутье или чувство в человеке, внутреннее сознание добра и зла, тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка, чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее от лжи и зла. Какое строгое слово, даже суровое слово!
…не должно быть чужих хат, чужих дел, судеб…
…поведем сегодня разговор о гражданском долге. Оставим пока в стороне обстоятельства чрезвычайные, исключительные. Вглядимся в нашу будничную, повседневную жизнь, чтобы в самых простых поступках обнаружить нечто весьма значительное, если эти поступки подсказаны совестью и долгом гражданским!»
Из выступления Русиновой на педагогическом совете при обсуждении писем Устинова:
«То, о чем писал наш товарищ в министерство, соответствует действительности. Многое в нашей школе в самом деле недоделывается…»
Из рассказа самой Русиновой:
«…еще я сказала на педсовете: вообще не нужно думать об Устинове, что вот он написал письмо в министерство, собрав факты, и поэтому плохой человек. Он и раньше выступал с критикой на педсоветах, говорил о недостатках, но, видя, что это не помогает, обратился с письмом к министру. Конечно, никому это не нравится… После педсовета моя бывшая учительница, которая сейчас работает в этой же школе, сказала: „Валя, чего тебе не хватает? Тебе всегда дают заработать, о тебе я только слышу хорошие отзывы, я помню тебя хорошей ученицей, ты успешно закончила университет, вернулась в родной город, учи спокойно ребят, не лезь в эти дела“. Но чему я стану учить, если буду молчать, когда вижу несправедливость?»
После педсовета, оставшись в полном одиночестве, Русинова в минуту отчаяния написала директору заявление об освобождении от классного руководства, потому что утратила веру в людей и добро.
Широкова удовлетворила это ходатайство с той же охотой и быстротой, что и ходатайство Устиновых об уходе из школы.
4. Оркестр
Когда входишь в школу № 1, первое, что обращает на себя внимание, обилие лозунгов на стенах.
Тексты лозунгов:
«Школа — твой главный коллектив, прославляй его честным трудом и красивым поведением».
«Спорь, когда коллектив решает, но если решение принято, первым берись за дело».
«Будь вежливым. Вежливость — пароль человека, она открывает людям двери».
«Уважай старших, защищай слабых. У хороших людей так водилось во все времена».
«С малых лет учись быть верным слову, присяге. Верность слову — твоя личная честь».
С тяжелым сердцем переступил я порог кабинета Риммы Михайловны Широковой. С детских лет сохранилось во мне какое-то чувство почтительности к кабинету директора школы — к его строгости и к его тишине, к его столу и к его стульям, к его стенам, к его воздуху. Это был особый мир. И теперь, оказавшись в этом мире, я не то чтобы растерялся, у меня язык не поворачивался говорить о том, ради чего я сюда ехал. Мне было нестерпимо стыдно.
Опустив голову, я слушал, как Римма Михайловна, стараясь быть максимально объективной, рассказывала об Устиновых и Русиновой:
— Он хороший физик, но высокомерен, оторван от коллектива. Она хороший организатор, но попала под влияние мужа. Русинова неплохая учительница, но излишне замкнута, нервна…
Выяснилась и небезынтересная подробность: место Устинова сейчас занимает студент-заочник.
Уходя из школы, я оглянулся в последний раз и увидел большую надпись над входом, которую не заметил раньше: «Жить, отвечая за все».
С инспектором Мухиным Г. В., который вел педагогический совет, решительно осудивший Устинова, мы говорили в министерстве. Передо мной сидел человек, непоколебимо верящий в догматы. Догмат номер один: непогрешимость коллектива.
Работает Мухин в министерстве давно, с 1941 года (год рождения Русиновой). До этого был учителем физкультуры. В его понимании коллектив — высшая сила, наделенная высшей мудростью, ошибаться эта высшая не может никогда, ошибаться могут отдельные люди, например, Устиновы и Русинова.
— В данной конкретной ситуации, — говорю ему, — вы расходитесь во взглядах с вашим коллегой, инспектором Елкиным, который нашел, что ошибся именно коллектив.
— У нас с ним нет расхождений.
И я понял, что это догмат номер два, — работники одного ведомства не могут иметь разные взгляды.
— Обратимся к документам, — говорю я.
Напряженная минута.
Мухин вглядывается в протокол педсовета, вглядывается так, будто видит его в первый раз. Быстро листает.
Есть подписи секретаря совета и директора Широковой, удостоверяющие подлинность документа. Подписи Мухина, председателя, нет. Место с его фамилией, отстуканной на машинке, пустует.
Опять листает…
— Этого я не говорил… Этого не делал… Моя роль искажена… Я не мог нарушить инструкцию о разборе жалоб… Не первый год работаю в министерстве.
(«Жалобы» — это слово фигурирует и в ответах министерства Устинову, теперь повторяет его и инспектор. Но можно ли назвать жалобой то, о чем писал учитель? Он ни на что не жаловался. Он размышлял, делился сомнениями и болью, сообщал тревожившие его факты и хотел одного — работать в хорошей школе.)
— Вот тут написано, — говорит Мухин, — будто я отказался полностью зачитать жалобы Устинова. Неправда! Что я, инструкции о разборе жалоб не помню?
— Почему вы не познакомились с протоколом раньше? Не уточнили? И не подписали? Ведь это же документ, на основании которого решались человеческие судьбы.
— Инструкцию о разборе жалоб я нарушить не мог…
Он совершил выбор между двумя документами: более авторитетным и общим (инструкция о разборе жалоб) и менее авторитетным и частным (к тому же не подписанным им) — протоколом педсовета. И успокоился. Осталось неясным: почему в течение ряда месяцев документ не подписывался? Случайность? Или стиль — не подписывать до полного завершения дела?
Инспектор Елкин гораздо моложе Мухина. Он окончил физмат университета, в министерстве работает несколько лет.
— Устинов оказался прав во всем, — говорит он, сидя рядом с Мухиным, глядя хмуро куда-то вбок.
Справка Елкина о работе школы № 1, несмотря на неизящество языка, возможно и неизбежное, в данном сугубо деловом жанре, — творческий документ.
— Устинов прав от первого до последнего пункта, — повторяет он.
Мухин бок о бок с ним успокоенно, согласно наклоняет голову. Что ж, Устинов и Русинова плюс инспектор министерства Елкин — это тоже, пожалуй, коллектив. А коллектив непогрешим. И выходит — у работников одного ведомства взгляды не расходятся. Разошлись было и соединились опять. На новой основе. А и была ли старая? Документ-то не подписан. Почти сорок лет работы в министерстве научили, видимо, этого человека многому.
— Мы одинаково думаем с Елкиным, — говорит он уже уверенно.
Сейчас автор разрешит себе небольшое отступление, чтобы задать отнюдь не риторический вопрос: кто же виноват в том, что три человека пострадали из-за критики? А точнее, чья вина наиболее весома — директора, «коллектива педагогов», инструктора министерства, министра?
Устинов — помните? — в последнем письме министру на это ответил: «Виноват инспектор». Но не лукавит ли он на этот раз ради того, чтобы не порвать окончательно отношения с министерством, в лоно которого хочет вернуться?
Не лукавит. Устинов из тех увлеченных любимым делом людей, которые стараются избегать осложнений и конфликтов на работе, но когда они возникают, ведут себя достойно.
Постараемся понять его логику. Он физик, человек, мыслящий сегодняшними научными категориями и понятиями, кибернетика — наука об управлении — для него открытая книга.
Один из видных кибернетиков, говоря об управлении сложными вероятностными системами (а любое сегодняшнее ведомство может быть рассмотрено как подобная система), делает мысли более понятными читателю при помощи образа оркестра.
Да, оркестр. Дирижер и музыканты.
На бумаге оркестр можно написать как систему, существующую для идеально точного выполнения музыкальных пьес. Но живой оркестр в живом действии порождает бесконечное разнообразие, ибо живые музыканты вносят в исполнение собственную интерпретацию и те или иные ошибки. Дирижер ставит перед собой цель уменьшить число элементов случайности…
Читатель, однако, может воскликнуть: не воскрешается ли сейчас в возвышенных образах и солидных терминах кибернетики старая как мир «теория» вины стрелочника?
Кто виноват в крушении — поездов ли, человеческих ли судеб — стрелочник или начальник дороги? Виноват начальник дороги, но вина его не в том, что он лично не осматривал путей, а в том, что держал стрелочника, не умеющего или не желающего делать это хорошо.
Виноват дирижер в том, что он держит музыкантов, которые фальшивят. Но в том, что фальшивят музыканты, виноваты они сами. И если в «оркестре» сотни, тысячи «музыкантов», вероятность фальши возрастает, но возрастает и ответственность «дирижера».
Когда оркестр играет, мы, сидя в зале, можем и не ощутить фальшь, даже когда она реально существует. Нам кажется, что оркестр играет хорошо. Мы обычно чувствуем фальшь, лишь сосредоточившись на том или ином инструменте.
В реальной жизни мы сосредоточиваемся на том, от чего зависит судьба нашего дела, — например, на работе данного инспектора.
Устинов рассуждает четко и холодно: да, я написал министру «душевное» письмо. Но в тот же день рядом с моим могли лечь на его стол еще десять «душевных» писем. И завтра тоже. А послезавтра — пятьдесят. И без аппарата — толковых, нефальшивящих музыкантов — он не в силах будет осмыслить, осуществить то, чего от него ждут авторы писем.
Недаром именно в наши дни — сложных вероятностных систем во всех сферах жизни — родилось полушутливое выражение: «Его величество аппарат». Его величество оркестр.
Не сомневаюсь, что у Устинова найдутся оппоненты. Я лишь изложил логику его рассуждений, мы об этом с ним говорили. И реальная жизнь подтверждает его «кибернетические построения». Если бы по первому письму Устинова выехал не Мухин, а Елкин, сюжет истории был бы несколько иным…
А сейчас, увы, второй инспектор оказался… второй скрипкой.
Если бы ЭВМ поручили определить самые распространенные термины в нашей сегодняшней литературе, то в их числе, бесспорно, мы увидели бы «личность». Мир личности нашего современника, богатство этого мира, разнообразные формы выявления этого богатства — темы, волнующие философов, социологов, писателей, экономистов, потому что в них выражен дух нашего непрерывно развивающегося общества.
Чтобы общество развивалось успешно, личность должна отважно и нелицеприятно бороться с тем, что этому развитию мешает, создавая наилучшие условия и для выявления собственной творческой сущности. Критика нужна одинаково и обществу, и личности. Без нее жизнь останавливается.
Жить надо, действительно — не на словах, а на деле — «отвечая за все».