Грядущую свадьбу мы с Эланой обсуждали всю неделю. Вернее, обсуждала она, а я просто слушала и время от времени вставляла в ее словесный поток некоторые реплики. Дочь вслух придумывала себе подвенечное платье (шить его, конечно же, полагалось мне), размышляла о том, кого из подруг позовет на торжество и где будет заказывать праздничный торт.

Все это делалось одновременно с упаковыванием вещей — переезд в квартиру жениха Лана запланировала на пятницу. Сразу после того, как сдаст своему руководителю очередную главу дипломной работы.

— Мам, а ведь ты не очень-то удивилась, когда мы с Дэном заявили, что хотим пожениться, — заметила дочь во время одного из таких разговоров.

— Честно говоря, мне об этом уже сказал Лутор. А ему о своем намерении сделать тебе предложение сообщил Дэннер.

— Кстати, по поводу Лутора, — Элана серьезно посмотрела мне в глаза. — Что у тебя с ним?

— А что у меня с ним может быть? — удивилась я.

— Вот и мне это интересно. Когда Дэн попал в больницу, вы были вместе. В понедельник домой тоже явились вдвоем. Вы встречаетесь, мама?

— Конечно нет, — фыркнула я. — Глупости какие. Все это — просто совпадения. В этот раз, например, Лутор пришел ко мне в ателье, чтобы поблагодарить за лечение сына, а потом любезно предложил проводить до дома. А на позапрошлой неделе мы просто встретились на улице.

О наших душещипательных беседах я тебе, дорогой ребенок, пока говорить не буду. Уж очень много личного рассказал мне господин Крег.

— Ну-ну, — скептически произнесла Лана. — А мне вот кажется, что эти совпадения были совсем не случайными. Ты видела, как он на тебя смотрит?

— И как же?

— С большим интересом.

— Ну, это не удивительно. Если помнишь, Дэна я лечила у него на глазах. Конечно, Лутору теперь интересно, что я за чудо-юдо и какой магией обладаю.

— Мам, а господин Крег тебе никакой гадости не сделает?

— Не должен. Я с него клятву взяла, чтобы он о моих способностях никому не рассказал.

Лана задумчиво пожевала губами.

— Знаешь, мармулек, ты все равно будь с ним поосторожнее. Во всех смыслах. Дэн рассказывал, что его папаша тот еще ловелас. Любовниц меняет, как перчатки.

Я пожала плечами.

— Ну и пусть меняет. Он мужчина видный, обеспеченный, холостой. Женщинам, знаешь ли, такие нравятся.

— И тебе?

— И мне. Но я сама — старый холостяк, ты же знаешь.

— А это ты напрасно мам, — ее взгляд снова был серьезен. — Бабушка права — тебе уже давно следовало найти себе мужчину.

— Лана, хоть ты не начинай! Мне вообще-то очень хорошо живется. И никаких посторонних мужиков в моем доме не будет.

— Причем тут дом? Можно просто встречаться, ходить в кино, рестораны. Я ведь через пару дней уеду, мам. И тебе наверняка будет одиноко.

— Будет, — с улыбкой согласилась я. — Но я как-нибудь это переживу. К тому же, ты переедешь не на другой континент, а на другую улицу. Это дает мне возможность надеяться, что мы время от времени будем видеться.

Она хихикнула и крепко меня обняла.

— Ты не обижаешься на меня?

— За что?

— Мы ведь всегда были вместе, мам. А тут я вроде как тебя бросаю.

— Лана, милая, не говори ерунды.

— Если хочешь, мы с Дэном можем пожить у тебя.

— Ну уж нет! — воскликнула я. — Я слишком дорожу нашими отношениями. А если мы станем жить вместе, они обязательно испортятся. Тещу, как ты знаешь, гораздо легче любить на расстоянии. Так что, дорогие мои детишки, жить вы будете отдельно и только отдельно.

Она снова хихикнула и чмокнула меня в щеку.

* * *

В четверг в город пришла настоящая весна. Растаяли последние сугробы, чуть подсохли лужи, воздух наполнился новой, мартовской свежестью, а солнце стало таким ярким и высоким, что на улицу из своих норок потянулись даже самые прожжённые лентяи и домоседы.

Я в этот день отправилась на работу чуть раньше обычного, и не потому что в «Милагро» меня, как и всегда, ждала куча работы, а потому что просто захотелось немного прогуляться по просыпающемуся городу.

Едва вышла за порог своего дома, как настроение взлетело буквально до небес — на улице оказалось тепло, а с растущего рядом дерева звонко распевала песни какая-то птаха. Словом, четверг обещал быть чудесным.

Когда пришла в ателье, открыла все окна, чтобы впустить в помещение весну — вместе с ее трелями, светом и запахами.

Между тем, за компанию с весной в «Милагро» явился и первый посетитель — ранний и совершенно неожиданный.

Едва я повесила на крючок свое пальто, как кто-то постучал по подоконнику одного из открытых мною окон. Обернулась и увидела Конора Руби — того самого мастера на все руки, который с рекордной скоростью починил мне несколько недель назад швейную машину и которого настойчиво сватает мне в мужья моя одноклассница Марита.

Дверь «Милагро» была заперта, поэтому Конор стоял на отмостке у распахнутых створок и улыбался.

— Алира, доброе утро!

— Привет, Конор, — улыбнулась я в ответ. — Как твои дела?

— Потихоньку, идут, да не торопятся. А у тебя? Заказов много?

— Хватает, — ответила я. — Хотя бывало и больше.

— Тогда я тебе еще работы подкину, — усмехнулся Конор. — Моей матери нужно сшить платье. Поможешь?

— Конечно, — кивнула я. — Приводи маму. Все сделаю в лучшем виде.

— Маму я привести не смогу, — в его глазах на мгновение мелькнул грустный огонек. — Она парализована, и совсем не может двигаться.

— Ого! — изумилась я. — И давно с ней это случилось?

— Давно, — ответил Конор. — Шестой год уж пошел. Знаешь, ее в последнее время очень тяжело поднимать и переворачивать. У мамы что-то происходит с мышцами, и любые движения причиняют ей боль. Я купил для нее специальное постельное белье из магически обработанного волокна — то, которое само растягивается под лежачим больным. Знаешь, отличная оказалась штука. Дорогая, конечно, но своих денег стоит. Хотел ещё купить немного одежды из такой же ткани, а она, оказывается, не продается. Нужно шить на заказ.

— Совершенно верно, — кивнула я. — При изготовлении таких вещей нужно учитывать кучу индивидуальных особенностей фигуры.

— Так ты сошьешь платье?

— Конечно. Только тебе придется отвести меня к матери, чтобы я сняла мерки.

— За этим я и пришел. Ты ведь открываешь ателье только через полтора часа, а мы с мамой живем неподалеку — в соседнем доме. Можно пойти туда прямо сейчас, чтобы ты не отвлекалась, когда придут твои заказчики.

Да, так, пожалуй, будет удобнее всего.

Я взяла свои инструменты, блокнот для эскизов, снова надела пальто и вышла на улицу.

— Фасон платья обсудишь с моей тетушкой, — говорил Конор, пока мы шли по дороге. — Это сестра матери, она проводит с ней большую часть времени.

— Вы ухаживаете за ней вдвоем?

— Да. Больше родни у нас нет, а нанимать сиделку — не вариант, среди них попадаются очень грубые и неаккуратные особы.

— Что же случилось с твоей мамой, Конор?

Он коротко вздохнул.

— У нее всегда были проблемы с сосудами, Лира. Она их в молодости даже лечила несколько раз. Потом лечиться бросила, а они ей этого не простили. Сейчас к этой проблеме добавились другие: с кровью, с костями и мыщцами, — он устало махнул рукой. — Эти годы мама живет на капельницах и магических инъекциях. Причем, большая часть из них — обезболивающие. У нее ведь поначалу был только частичный паралич, она даже сидеть могла. И говорить. А теперь только лежит и стонет.

Господи… Как же все это, наверное, тяжело — и самой госпоже Руби, и ее родственникам. То-то ты, Конор, вкалываешь, как вол, с утра до ночи, без праздников и выходных. Магические инъекции стоят недешево, да и все остальные препараты для лежачих больных тоже.

Да уж.

Бывает ведь так: работает рядом с тобой человек, здоровается каждое утро, а ты понятия не имеешь, как он живет и что у него в этой жизни происходит. Особенно если он не привык жаловаться и все свои проблемы решает самостоятельно.

Идти действительно оказалось недалеко — через пять минут мы уже были на месте. Поднялись по широкой лестнице на второй этаж старого кирпичного дома. Дверь квартиры Конор открыл своим ключом.

В прихожей нас встретила миловидная пожилая женщина, пухленькая и с очень уставшим взглядом.

— Здравствуйте, — вежливо сказала она мне.

— Доброе утро, — ответила я.

— Тетя, это Алира. Она сошьет для мамы платье, — сразу объяснил Конор.

— Как здорово, — обрадовалась женщина, принимая у меня пальто, — проходите, пожалуйста.

Мы прошли вдоль длинного узкого коридора, а потом попали в просторную светлую комнату — чистую, хорошо проветренную, с большой кроватью у стены, на которой и лежала моя клиентка.

Мать Конора Руби оказалась невысокой очень худой женщиной с бледной желтоватой кожей и острыми чертами лица. Когда мы подошли к ней вплотную она открыла глаза и посмотрела прямо на меня. От ее взгляда по спине мгновенно побежали мурашки. Потому что этом взгляде не было ничего. Ни чувств, ни эмоций. Только тупая безысходность и равнодушие.

Я перешла на магическое зрение и глубоко вздохнула.

В нашем обществе принято сострадать людям, которые ухаживают за тяжелобольными родственниками. И правильно, ведь это требует большого количества физических и душевных сил — нужно реагировать на каждый вздох и стон, бегать по целителям и аптекам, нужно забыть о собственных желаниях и полностью посвятить себя данному человеку. Каждый день — это битва с болезнью и далеко не всегда эта битва бывает выигранной.

Однако мы часто упускаем из вида, что означенному родственнику все-таки приходится хуже. Особенно если он осознает, что стал для дорогих ему людей обузой. Госпожа Руби это осознавала.

— Ида все слышит и понимает, — тихо сказала мне ее сестра. — Можете с ней поговорить. Правда, она ничего не сможет вам ответить.

Я кивнула, продолжая рассматривать клиентку, и то что видела меня совсем не радовало. Некоторое время назад эта женщина наверняка была веселой, живой, энергичной. Наверняка много работала, имела твердый характер. Теперь же передо мной лежало истерзанное физическими и душевными муками создание, которое хотело только одного — умереть. И судя по ее энергополотну это желание вот-вот должно было исполниться.

Рыхлые болезненно тонкие нити, черная гниль, которая захватила почти половину энерготкани… Жить ей осталось два-три месяца, не больше. И сделать с этим уже ничего нельзя.

Я отчетливо видела: Ида Руби долго сражалась со своим недугом. Ей, сильной и активной, без сомнения, было ужасно мерзко находиться в темнице собственного тела, которое вдруг перестало слушаться. И невероятно стыдно осознавать, что ее беспомощность прибавила забот сыну и сестре.

Так бывает всегда: тот, кто привык тянуть на себе всё и всех, с большой неохотой принимает помощь в отношении себя самого.

Пять с лишним лет болезнь госпожи Руби прогрессировала, обрастала новыми болячками, а вместе с ней увеличивались и душевные страдания. Сейчас же Иде явно приходилось как никогда худо — черная гниль буквально ела ее заживо.

— Как же вы будете снимать мерки, Алира? — вдруг спросила у меня тетушка Конора. — Иду трогать не желательно. Особенно переворачивать. Ей становится очень больно.

— Думаю, я справлюсь и без прикосновений, — улыбнулась я. — У меня для этого есть очень хорошие инструменты.

Пока я измеряла параметры своей клиентки, ее родственница щебетала, как птичка.

— Знаете, Алира, если Идочке ваше платье придется по вкусу, мы закажем ещё несколько штук. Это очень важно — иметь удобную одежду. Для Идочки удобство сейчас — самое главное. А ещё гигиена. Вы ведь чувствуете — от нее почти ничем не пахнет — ни мочой, ни лекарствами, ни потом. А все потому что я ее каждый день мою. Конор купил специальную губку с магическим элементом, которая очень нежно очищает кожу. А раз в два-три дня к нам в гости приходит сосед с нижнего этажа — замечательный добрый мальчик. Учится, между прочим, в магическом колледже. Так он идочкину кровать левитацией к окну переносит, чтобы она на солнышко посмотрела. Как потеплеет, он обещал ее и вовсе на улицу вынести, чтобы сестра моя воздухом свежим подышала, ведь простые проветривания — это не то. Раньше-то мы Иду во двор вывозили, а теперь не можем — больно ей…

От слов сестры в глазах госпожи Руби блеснули слезы. Я наклонилась к ее уху и едва слышно прошептала:

— Держитесь. Я вам помогу.

Излечить несчастную женщину от ее недуга я вряд ли сумею. Для этого нужно заново ткать все ее полотно. Дело это долгое, энергозатратное и абсолютно бесполезное — старушка попросту не доживет до конца работы.

Как ни печально осознавать — уйти в лучший мир ей все же придется. Другое дело, как именно это произойдет и какими будут ее последние дни — тихими и спокойными или полными боли, стонов и криков.

Лекарства, способные на время облегчить муки, стоят дорого, да и толку от них, прямо скажем, не очень много. А вот если убрать некоторые сгнившие энергонити и чуть притупить физическую чувствительность (целители явно над этим уже работали, однако до самого тонкого уровня добраться не сумели), то два оставшихся месяца своей жизни Ида Руби проживет без страданий.

Оборванные энергонити я срезала сама — платье за меня эту работу не сделает. А вот функцию обезболивания выполнить сумеет. Надо будет заняться им сразу, как только вернусь в «Милагро».

— Лира, сколько я должен тебе за работу? — спросил у меня Конор, когда мы с ним вышли из комнаты в прихожую.

— Ни сколько, — отмахнулась я. — Ткань ты уже купил, а пошив платья не займет у меня много времени.

— Лира, так нельзя. Любой труд должен быть оплачен.

— Вот и хорошо. Починишь мне швейную машину, когда она опять сломается, и считай, что мы в расчете.

Конор хотел что-то сказать, но его перебила тетя, которая вышла из спальни сестры вслед за нами:

— Тогда, быть может, вы возьмете это?

Она пару мгновений покопалась в карманах своих брюк и протянула нам… театральные билеты.

— Откуда они у тебя? — удивился ее племянник.

— Соседка сегодня принесла, — пожала плечами женщина. — Сказала, что ее дочь с зятем собирались сегодня вечером на спектакль, но почему-то передумали. Я их взяла, а потом подумала: зачем они мне? Я ж от Иды надолго отходить не могу. А вы, деточки, сходите. Тебе, Конор, давно пора проветриться. Работаешь, как конь, тянешь нас с твоей матерью, а о себе и думать забыл. И вы, Алира, сходите. Тоже, небось, в своем ателье света белого не видите.

Конор бросил на меня быстрый, по-мальчишески нерешительный взгляд.

— Пойдешь со мной?

Его милое смущение здорово меня развеселило

— Пойду, — улыбнулась в ответ.

В самом деле, почему бы и нет?

* * *

Готовое платье Конор забрал в обед. Попытался снова вручить мне деньги, но был осмеян и изгнан из ателье с позором. Он посмеялся вместе со мной, а уходя напомнил о представлении, которое должно было начаться вечером в половине седьмого.

В связи с этим мне пришлось вешать на дверь «Милагро» табличку «Технический перерыв» и срочно бежать домой за одеждой и обувью, приличествующей походу в театр. А потом со всей возможной скоростью дошивать начатые заказы, дабы выкроить себе в конце рабочего дня немного времени на создание прически и макияжа.

Руби зашел за мной ровно в 18.00. К этому времени я к культурному отдыху уже была полностью готова. Для него выбрала бордовое полуприлегающее платье с прямой юбкой до колена и черные замшевые сапожки на каблуке. Вкупе с темно-синим пальто все это смотрелось очень даже неплохо.

Конору сей наряд тоже пришелся по вкусу — при виде меня в его глазах вспыхнул такой восторг, который все сказал за него без слов.

Сам мастер на все руки также выглядел красиво и элегантно: темно-серый костюм, лаковая обувь, черный полуплащ — вкус у господина Руби явно имелся, и весьма отменный.

В центр города, где находился нужный нам театр, мы поехали на такси — машина Конора уже неделю находилась в ремонте. Но это было даже хорошо — погода по-прежнему стояла чудесная и после спектакля можно было прогуляться до дома пешком.

…Наши места располагались в самом центре партера — для бесплатных билетов лучше не придумаешь.

— Ты любишь театр? — спросил у меня Конор, после того, как раздался первый звонок, и мы удобно устроились в мягких креслах.

— Очень, — призналась я. — Одно время ходила на постановки каждый месяц, а потом как-то стало не до того: работа, дела. Дочь, опять же, повзрослела. Раньше мы с ней ни одной премьеры не пропускали, теперь же у нее свои собственные заботы, и театры она посещает без меня.

— Я тоже люблю театр, — сказал Конор. — И тоже выбираюсь сюда очень редко. Мы могли бы ходить на спектакли вместе. Что скажешь, Лира?

— Хорошая идея, — улыбнулась я. — Главное найти для этого время.

— Сегодня же оно нашлось, — заметил мой спутник.

Я кивнула.

Честно говоря, затея с культпоходом в какой-то момент показалась мне неуместной — билет-то я взяла, а, работая над пресловутым платьем, несколько раз порывалась вернуть его обратно. Перед глазами то и дело вставало измученное лицо Иды Руби. В контрасте с ясным весенним днем мысли о моей клиентке были особенно тягостными.

Пришлось напомнить своей глупой чувствительности, что в мире есть множество людей, страдающих не меньше парализованной старушки, и помочь каждому из них я просто не в состоянии. Жизнь в любом случае, продолжается, а возможность немного развеяться действительно выпадает не так уж и часто.

Спектакль оказался двухактной трагикомедией с танцами и забавными песенками — самое то, чтобы расслабиться, отвлечься от плохих мыслей и просто отдохнуть. В антракте мы даже успели выпить по чашке кофе в театральном буфете, обсудить сюжет постановки и игру некоторых актеров. Общаться с Конором оказалось на удивление легко и интересно. Из простых и понятных вещей он делал совершенно потрясающие выводы, при этом в каждом его слове чувствовалось понимание темы и удовольствие от ее обсуждения.

— Почему бы тебе не бросить свою мастерскую и не заняться критикой? — спросила я, когда мы вернулись в зрительный зал. — Ты так здорово умеешь анализировать!

— К сожалению, на театральных рецензиях много не заработаешь, — улыбнулся Руби. — Знаешь, когда-то я всерьез изучал искусство, даже окончил соответствующий курс в университете. Однако, вскоре выяснилось, что дело это хоть и увлекательное, однако совершенно не способное принести хоть какой-то доход. Пришлось оставить культуру и обеспечивать семью физическим трудом.

— Тебе просто не повезло.

— Может быть, — пожал плечами он. — Некоторые из моих однокурсников сейчас работают в музеях, другие преподают. А я вот ремонтирую вещи. В некотором роде это тоже творчество.

Вот тебе и механик-слесарь-сапожник. Столько лет трудимся бок о бок, а я даже подумать не могла, что он окажется таким интересным человеком!

Время пробежало быстро и весело, а потому домой мы отправились, пребывая в отличном настроении. На улице Конор предложил мне руку, и я с удовольствием взяла его под локоть.

Начинало темнеть, вот-вот должны были зажечься фонари. Воздух стал особенно свеж и душист, и предстоящая пешая прогулка до дома казалась наиболее удачным продолжением хорошего весеннего вечера. Идти было достаточно далеко, поэтому мы, не сговариваясь, свернули от театра в сторону главного городского сквера — путь через его аллеи позволял срезать значительный угол. Однако стоило пройти несколько метров, как я вдруг встала, как вкопанная.

— Лира? — удивился мой спутник. — Что-то случилось?

— Конор, давай вернемся, — тихо сказала я.

— Куда вернемся?

— Назад к театру. Лучше нам пойти по другой дороге.

— Ты думаешь?

Думаю, да. Но совершенно не могу объяснить почему. Какое-то внезапное предчувствие, странное, на уровне интуиции буквально возопило: через сквер идти нельзя! Внутри же поднималось и нарастало непонятное чувство тревоги — липкой, смутно знакомой, будто уже пережитой когда-то очень давно. Своей интуиции я привыкла доверять, а потому выдавила улыбку и произнесла:

— Знаешь, я сто лет не гуляла по Центральному Проспекту. Сейчас, в сумерках, там должно быть очень красиво.

— Наверняка, — ответил Конор. — Но тогда придется топать пару лишних километров, а ты — на каблуках.

— Не беда, — отмахнулась я. — Если сильно устану, можно будет проехать пару остановок на трамвае.

Руби согласно кивнул, и мы пошли обратно. С каждым шагом, мое внутреннее напряжение становилось слабее, а когда мы ступили на тротуарную плитку главной городской улицы, исчезло совсем.

На самом деле, пройтись по Центральному Проспекту было не такой уж плохой идеей. Это место и в свете дня, и в свете фонарей выглядело восхитительно. Как, собственно, и полагается лучшей улице города: высокие красивые здания ведомств и учреждений, яркие витрины магазинов и вывески дорогих ресторанов, нежные скульптурные группы и фонтаны (пока еще не работающие из-за холодной погоды) — все это делало Проспект потрясающе красивым и притягательным.

Мой спутник явно был со мной согласен.

— Нам определенно стоит чаще гулять вместе, — сказал он. — Скажи, Алира, знаешь ли ты, что в нашем городе есть музей музыки ветра?

— Нет, — удивилась я. — А что он собой представляет?

— О! — мечтательно улыбнулся Конор. — Это сеть широких открытых площадок, на которых установлены стойки с тонкими металлическими трубочками. Когда дует ветер, от каждой стойки звучит мелодия, а все вместе они складываются в громкий потрясающий хор. Причем, на каждой площадке звучит разная музыка — от классики до современной эстрады.

— Вот это да!

— Если хочешь, мы можем выбрать день и сходить в этот музей. Сейчас весна, и трубочки будут играть песни настоящего ветра. Летом же, когда наступает штиль, служители музея включают специальные вентиляторы. Но от них мелодии получаются уже не такими красивыми.

— Конор, — я чуть сильнее сжала его руку. — Можно задать тебе личный вопрос?

— Задавай.

— Почему ты не женат? Такой умный, интересный, работящий. Как вышло, что ты до сих пор один?

Он коротко усмехнулся и плотнее прижал мою руку к себе.

— Я был женат. Давно. Но мы с супругой развелись. А больше я не женился по той же причине, по которой и ты не вышла замуж — просто так сложились звезды.

Что ж, хоть один человек меня понимает.

Помнится, Марита говорила, что Руби, как и я, в одиночку воспитывал ребенка — сына. Только его мальчик на несколько лет старше моей девочки, а еще он недавно женился и переехал куда-то в пригород.

Я было хотела поинтересоваться не собирается ли Конор стать в ближайшее время дедушкой, как вдруг мой взгляд скользнул в сторону и наткнулся на Лутора Крега. От неожиданности я чуть замедлила шаг.

Господин маг спускался на тротуар по каменной лестнице одного из государственных учреждений, расположенных на противоположной стороне улицы. Рядом с ним шел незнакомый мне мужчина, который что-то воодушевленно ему рассказывал, энергично при этом жестикулируя. Лутор выглядел хмуро и устало — похоже, у него только что закончился рабочий день.

Я уже хотела отвернуться, как вдруг Крег-старший поднял голову и его взгляд встретился с моим. Чародей резко остановился на последней ступеньке, а на его лице мелькнуло удивление. Он быстро стрельнул глазами на моего спутника, которого я по — прежнему держала под руку, после чего на меня буквально дохнуло (через всю-то улицу!) холодом и раздражением.

Чуть обескураженная, я вежливо кивнула потенциальному родственнику головой. Лутор в ответ слегка поклонился, продолжая буравить нас Конором пристальным злым взглядом.

— Кто это? — спросил Руби, который, конечно же, заметил наши с Крегом телодвижения.

— Будущий свекр моей дочери, — ответила я. — Элана собралась замуж за его младшего сына.

— Замуж? — удивился Конор. — Сколько же ей лет?

— Двадцать два года.

— С ума сойти. Она ведь ещё недавно приносила в мою мастерскую поломанных кукол!

— Да, время летит быстро, — рассеянно сказала я.

Пройдя несколько метров, обернулась. Лутор по — прежнему стоял на месте и провожал меня долгим внимательным взглядом.

Домой я пришла, когда стрелки часов показывали одиннадцатый час вечера. Ужинать уже было поздно, поэтому, пожелав спокойной ночи зевающей дочери, наскоро умылась и легла в постель.

Сон, впрочем, пришел ко мне не сразу — некоторое время я просто лежала, рассматривая потолок и перебирая в памяти события этого долгого дня. Что интересно, главные мои мысли роились не вокруг похода в театр, разговора с Конором или неожиданной встречи с господином Крегом.

Я то и дело возвращалась к тому моменту, когда внезапный страх заставил меня повернуть на Центральный Проспект. Что же это было? Определенно, когда-то я испытывала точно такие же чувства — тревогу, перерастающую в ужас, желание немедленно убежать, скрыться, затаиться…

Долго ворочалась, сбила простыню в ком. А потом вдруг вспомнила.

…Я, совсем ещё маленькая девчушка, медленно иду по пустой узкой улице. Вечер, сумерки. У меня замерзли руки и ноги, ужасно хочется домой.

— Эй! Ты что тут делаешь?

Окрик резкий и очень сердитый. Вздрагиваю, оборачиваюсь, вздрагиваю снова. Посреди улицы стоит ОН. Огромный, почти гигантский, с длинными белоснежными волосами. Смотрит на меня сверху вниз, как орел на цыпленка.

— Ты кто такая?

— Л-лира, — заикаясь отвечаю я. — Лира Тесси.

— Тесси, — насмешливо говорит ОН. — Ну да, мог бы и сам догадаться. Что тебе здесь нужно? Тут не место для игр!

— Я з-заблудилась, — от его строгого взгляда тряслись замерзшие коленки, — я хочу домой.

— И правильно. Видишь фонарь? Иди на его свет и выйдешь на улицу Красных маков. Поняла?

— Д-да…

— Тогда чего же ты ждешь? Марш отсюда!..

От яркого воспоминания бешено забилось сердце.

— Кейа, — пробормотала я, глядя в темноту. — Неужели они здесь?