В огромной, похожей скорее на бальный зал, гостиной стоял полумрак. Белый кот лежал на коленях Андрея и урчал, как паровоз, заглушая звуки, слабо доносившиеся" с улицы. Неожиданно зажженный яркий свет заставил его зажмуриться, а кота испуганно шарахнуться к камину.

— Неужели нельзя без этих фокусов? — Андрей с раздражением посмотрел на вошедшего Вадима.

— Прости, я не знал, что ты здесь, — спокойно ответил тот. — Погасить?

— Ладно уж, — Андрей махнул рукой, — Я как раз собирался с тобой поговорить. Ты в последнее время так редко бываешь дома…

— Ты можешь позвать меня в любой момент, — ответил Вадим, усаживаясь на диване напротив, — у тебя есть номер моего мобильного телефона.

— Да уж… Замечательное нововведение, — усмехнулся Андрей. — Кажется, ты послал меня куда подальше, когда я…

— Отец, — Вадим натянуто улыбнулся, — ты представить себе не можешь, насколько твой звонок был в ту минуту некстати…

Некстати… Да этот звонок едва не погубил его… Он совсем позабыл про мобильник, слишком одержим был яростью. Когда раздался звонок, он стоял позади маленького лысого господина в его роскошном особняке…

Чем-то они с Викторией были неуловимо похожи, он чувствовал в ней родственную душу. Она знала толк в одиночестве, так же как и он. Она жила в мире собственных фантазий. Как спящая Царевна пребывала в летаргическом сне среди людей, которых рисовало ей воображение. Только с ними она была настоящей, совершая набеги на мир реальный только для того, чтобы приглушить свои земные потребности. Порой ему казалось, что если убрать из ее комнаты компьютер, она превратится в умалишенную, а ее фантазии, так красиво ложащиеся на бумагу, станут обычным бредом высохшего от одиночества сердца.

Безусловно, ему нравился и ее успех. Писательница-неудачница не могла бы удостоиться его внимания. Успешность — это тоже судьба.

Успешность — это кармическое здоровье, присущее исключительно душам высокого уровня организации.

А самое главное, Виктория каждую ночь являлась ему во сне и он просыпался с отчаянной надеждой, что она вернется. Одумается и вернется. Но время шло, а она и не думала возвращаться или хоть как-то дать знать о себе. Словно не было тех двух дней, которые они провели взаперти от мира. Воспоминания о них за два года не только не стерлись, но даже не выцвели и не потускнели. Они, пожалуй, стали только ярче после сотни женщин, перебывавших в его постели.

В тот день, когда она убежала, он стоял и смотрел ей вслед до тех пор, пока пелена дождя не стерла ее силуэт. А в следующую минуту от клуба медленно отъехал автомобиль, такой же серый, как дождь… С той минуты Вадим не выпускал Викторию из вида.

Довольно долго она никуда не выходила. И он надеялся. Но неожиданно его человек, ведущий наблюдение, позвонил и сказал, что она вышла из дома. И Вадим захотел увидеть ее так сильно, что сразу развернул машину и поехал на Петроградскую сторону. Он до сих пор содрогался при мысли, что мог бы не поехать, доверясь посыльному, пусть надежному и наблюдательному… но… Он бы не узнал ее. Конечно бы не узнал.

Да и как ее было узнать, когда она вошла в большое многолюдное кафе у метро строгой блондинкой в сером брючном костюме, а вышла ветреной брюнеткой в крохотной кожаной юбке.

Даже самому наблюдательному человеку не пришло бы в голову… Но Вадим видел Викторию внутренним взглядом. Он несколько минут обалдело смотрел на брюнетку с походкой Виктории, с манерой Виктории поправлять волосы, с высокомерно поднятым подбородком, совсем как у Виктории, пока не понял, что это и есть она.

До клуба «Плаза» он ехал то немного впереди нее, то несколько позади, но не выпуская ее из вида. За Биржевым мостом он чуть не потерял ее из вида, потому что свернул вправо, а она вдруг перешла дорогу и повернула налево. Не обращая внимания на оживленное движение, Вадим развернулся посреди набережной Макарова и притормозил у Биржи. Она прошла мимо него совсем близко и в салон через полуоткрытое окно пролился запах ее духов, смешанный с запахом ее тела. Вадим на минуту зажмурился и чуть не пропустил момент, когда она скользнула в клуб.

Какие противоречивые чувства раздирали его.

Слежка казалась ему унизительной, а ревность вышла из берегов и затопила все, что именовалось здравым смыслом. Ему хотелось встретиться с нею, хотя бы просто пройти мимо, кивнуть.

Или задержаться на минуту, сказать, как он рад ее видеть. Но.., она пришла сюда явно не минеральной водички попить. И это понимал не только он, но и каждый мужчина в зале…

Последняя мысль заставила его ринуться в клуб. Неизвестно как сложилось бы все, войди он туда минутой раньше… Но он опоздал. Она танцевала с пустоголовым смазливым мальчишкой…

Вадим стоял в полумраке зала, в стороне от танцующих пар, всего несколько минут, пока к нему вернулась способность думать. Эти несколько минут показались ему вечностью, черным провалом в никуда. Он упал в пропасть безумия так стремительно, что не сразу понял, отчего это с ним приключилось. Ему хотелось вернуться в машину, взять пистолет и перестрелять всех, кто здесь находился, как соучастников… Из пропасти он выбирался медленно, цепляясь за остатки здравомыслия и инстинкта самосохранения. Он вышел из клуба и сел в машину, приготовившись ждать… Он все решил.

Мальчишка оказался вовсе не хлипким, каким показался с первого взгляда. Когда Вадиму удалось вскрыть квартиру — старинный трюк, которому его еще в детстве научил отец, и он неожиданно появился у того за спиной, мальчишка лишь поднял бровь и даже, кажется, попытался шутить. Пока не понял, насколько все серьезно.

Нужно отдать ему должное — за все время их короткой схватки мальчишка не издал ни единого звука и сопротивлялся как зверь… Но никакими специальными методами борьбы он не владел, а потому Вадим одолел его достаточно легко. Он выскользнул из подъезда незамеченным до того, как около тела стали собираться люди. Вадим сидел в машине и ждал, когда же появится она.

Но парень лежал на асфальте целую вечность, а она так и не появилась. Дина возвращаясь домой, шарахнулась от толпы, закрыв рот рукой. Вадим усмехнулся. Сейчас она выйдет. Сейчас…

Но он зря ждал и зря тревожно вглядывался в окна. Она не вышла, ни в одной комнате даже занавеска не шевельнулась. «Что это значит?» — спросил он себя. И сам себе улыбнулся: это значит, что ей наплевать… Она подобрала этого мальчишку точно также, как он подбирал женщин по барам и ночным клубам: они существовали для него лишь те несколько часов, что согревали постель. Их дальнейшая судьба была ему безразлична. Значит, они с Викторией — одной крови.

А значит, когда-нибудь она придет к нему…

Он выжал сцепление и, отъезжая, вдруг подумал: она должна знать. Она должна все время чувствовать его присутствие. И — понимать: так будет с каждым. Он заехал к Евгении, которая, в отличие от отца всю жизнь баловала его.

В зимнем саду янтарного стекла томилось несколько орхидей. Она позволила ему срезать один цветок. Она поцеловала его на прощание и долго не выпускала его руки из своих — сухих и морщинистых. Он был удивительно похож на отца. Она часто говорила ему это…

В следующий раз Вадим был уверен, что она направляется к нему. Он был так в этом уверен, что остался в клубе дожидаться. Но второй звонок едва не свел его с ума: наблюдатель уверял, что она снова перевоплотилась в брюнетку.

Это был самый несносный день в его жизни.

На этот раз перед ним был мерзкий лысый, судя по всему, весьма состоятельный человечек. Вряд ли у Виктории так испортился вкус, решил он.

Скорее всего испугалась и решила.., что? Выйти замуж, чтобы спрятаться за чью-то спину? Или решила пожалеть молоденьких?

Все было не так, как в первый раз. Все было чинно и тупо: они ходили в кафе, им привезли в офис коробку шампанского, а потом она села за руль и отвезла его домой. В доме горели огни, мелькал женский силуэт. Виктория словно давала понять, что Вадиму на этот раз не повезло.

Ему не удастся… Смешная! На следующий день он знал о мерзком господине все, начиная со школьной скамьи и заканчивая тем, что в ближайшее время он разводится с женой. Похоже, Виктория действительно собралась замуж…

Он как раз стоял за спиной господина Амелина в его особняке, когда неожиданно зазвонил мобильный телефон. От удивления у того выпала сигарета изо рта. Вадим достал трубку, ответил:

«Папа, ты не вовремя!», а потом без лишних разговоров поддел господина Амелина за ноги и опустил головой вниз за оконную раму. Хруст позвонков он слышал даже с третьего этажа…

— Я не уверен, — протянул Андрей, — что звонил не вовремя. Возможно, я мог бы от чего-то тебя предостеречь.

Он вопросительно посмотрел на сына, Вадим вопросительно — на него.

— Мне кажется, у тебя проблемы, — начал Андрей.

— Никаких, — пожал плечами Вадим. — Наши дела как никогда…

— Я не о делах. У тебя личные проблемы.

На этот раз тон был не вопросительным, а утвердительным.

— С чего ты взял? — поморщился Вадим.

— Ты прекрасно знаешь, сколько стоят цветы, за которыми ты ездишь к Евгении. Обычной девке, — это слово он словно выплюнул, — ты не стал бы делать таких подарков. Я слишком хорошо тебя знаю. Значит… — Андрей поднял глаза и обшарил Вадима взглядом. — Неужели любовь? — Он удивленно поднял брови.

Вадим молча смотрел на отца. Не в его правилах было задавать вопросы. Если его что-то беспокоило, то через несколько часов он обычно знал об интересующем его предмете все.

— Тебе не кажется, что эта твоя любовь как-то очень.., затянулась?

Вадим не ответил. Признать, что ты в чем-то проигрываешь, пусть временно, но безусловно проигрываешь, да еще перед отцом, было выше его сил.

— Два года добиваться женщины. Нет, я отказываюсь понимать тебя! Когда мне сказали, я не поверил своим ушам.

— Отец, я не намерен говорить на эту тему. — Вадим повернулся, чтобы выйти.

— Ты не намерен говорить, но намерен гробить людей, рискуя быть разоблаченным?

Вадим остановился в дверях и болезненно поморщился.

— Раз ты все знаешь…

— Сядь, — приказал Андрей и Вадим подчинился. — Я знаю даже больше, чем ты. Мальчишка! Неужели она свела тебя с ума настолько что ты утратил не только разум, но и интуицию.

Глупый ребенок, который заладил: «Хочу игрушку! Дай игрушку!» Если уж тебе нужна именно эта… «игрушка» — поди и возьми ее. Нечего разводить церемонии. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить годы на подобные игры. К тому же ты стал хуже работать.

— А вот это… — сказал Вадим, но Андрей перебил его:

— Молчи и слушай. Я кое-что понимаю в жизни. Ты изменился. Ты болен, потому что не получил то, что хочешь. И еще болен потому, что у тебя на глазах шоры: ты не ведаешь, что творишь. Почему ты не пришел ко мне сразу же?

Эта девка давно бы жила с тобой!

— Она не девка!

— Тем лучше! Значит, быстрее поняла бы, что от нее требуется… Ты хотя бы понимаешь, что она использует тебя?

Вадим улыбнулся.

— Отец, ты не видел ее. Она не может никого использовать. Это не тот человек.

— А ее мать?

— Не думаю, что она в курсе…

— Ты ни о чем не думаешь! — Андрей встал с кресла и прошел к окну. — Ты ослеп!

Он замолчал, пытаясь справиться с собой.

Сын был единственным созданием на свете, судьба которого волновала его. Можно было бы сказать, что Андрей любил сына. По-своему. Так, как может это делать человек не имеющий ясного представления о том, что такое любовь.

Вадим никогда не видел отца в таком волнении. Похоже, что он совершил ошибку, и отец недоволен им. Но если этой ошибкой была Виктория, он готов довести свое заблуждение до конца, не взирая ни на что…

— Мне неприятно, что две бабы водили тебя за нос столько времени, — взяв себя в руки, спокойно сказал Андрей.

Вадим попытался возразить, но отец только махнул рукой.

— Я расскажу тебе. Всему свое время. Но прежде я хотел бы получить ответ на вопрос: она действительно нужна тебе? Или это только упрямство? Не отвечай сразу. Подумай хотя бы немного.

— Здесь нечего думать. Без этой женщины мне… Я никогда не буду счастлив.

— Допустим, она не любит тебя. Что тогда?

— Главное, чтобы она была рядом. Она ведь никого не любит. Такая натура.

Андрей снова сел в кресло. Когда Вадим болел корью или ветрянкой в детстве, это казалось ему совсем не так опасно, как теперь, когда он заболел любовью.

— Все те мужчины, которых ты.., убрал со своего пути, были приговорены.

— Кем, папа? Да и за что? Мне кажется…

— Приговорены твоей Викторией или ее матерью, а скорее всего — ими обеими. Они помогли их женам избавиться от мужей, получить их деньги и жить в свое удовольствие. Возможно, это такой бизнес, и им тоже что-то перепадало от наследства. Дина опекает этих женщин по сей день. Они собираются раз в месяц в небольшой квартирке на Декабристов. Ты, вероятно, в курсе, что Виктория там тоже бывает? А вот и список. — Он протянул Вадиму фамилии женщин, посещающих квартиру.

Первым в списке стояла фамилия Екатерины Амелиной, дальше читать Вадим не стал. От своих наблюдателей он прекрасно знал, что Виктория бывает на Декабристов, но поскольку среди приглашенных не было мужчин, даже не заинтересовался этим фактом.

— Тебя использовали. Они расправлялись с этими мужчинами твоими руками. Ты понимаешь?

Долго, интересно, ты собирался.., работать на них?

Вадим сидел бледный как полотно. В душе закипал гнев. Он готов был уже сорваться с места, когда отец продолжил:

— Я скажу тебе, что нужно делать, если ты не против. Происходящее имеет и положительные стороны. Например, твоя крошка никогда не побежит искать защиты в милиции. Не так ли? Она слишком многим рискует. С самого начала нужно было всего лишь убрать ее мать. И тогда она никуда бы от тебя не делась. Кстати, теперь это сделать даже проще. Я уже попросил Женю послать ей сегодня вечером традиционный цветок.

Я слышал, ее мать отдыхает в «Дюнах»…

Вадим напряженно посмотрел на отца. Тот усмехнулся.

— Ты, вероятно, решил, что я контролирую тебя, так? Выбрось это из головы. Мне бы и в голову не пришло. Просто наши интересы совпали…

— Тебе что-то нужно от Виктории? — не понял Вадим.

— Ну конечно, — рассмеялся отец, — всем что-то нужно от твоей Виктории, правда? Нет.

Мне нужна девушка, которая у нее работает.

Приведи мне ее завтра же.

— Девушка?

Вадим припоминал, что ему докладывали о девушке. Кажется, ее взяли помогать по хозяйству.

— Полина, — отчеканил отец. — Моя дочь.

И я хочу, чтобы она тоже была со мной.

— Твоя.., кто?

— Дочь. И твоя родная сестра. Здесь адрес.

Приведи ее.

Вадим был потрясен. Он вышел из подъезда, когда раздался звонок. Ему сообщили, что Виктория вместе с маленькой блондинкой покинула квартиру и едет сейчас в такси. «Вот и повод посмотреть на сестренку…» — подумал Вадим, садясь в машину…

Едва дверь за Вадимом закрылась, из смежной с гостиной комнаты вышла Евгения. Андрей окинул ее придирчивым взглядом. Сколько лет уже они вместе? Он помнил ее еще с тех пор, когда на Васильевском в старом доме они были соседями.

У него была Марина, у нее — Сенечка: смешной очкарик, бредившей возрождением высокой духовности. Евгения была тогда красивой и недоброй. Доведенной до крайности мужем — сентиментальным философом, который витает в облаках и ничего не видит у себя под носом. Не замечает, что его самый постоянный слушатель — Алексей — давно спит с его женой. Так давно, что эта связь успела сделаться для Евгении привычной, если не наскучить. Евгения отчаянно скучала, пока не встретила Андрея. Это случается с женщинами страстной натуры, которым некуда себя деть.

Им нужен мужчина с плеткой, заставляющий уважать себя. Тогда их не покидает разум.

Он помнил, как однажды, перед самым их отъездом, Евгения усадила его у журнального столика, так, чтобы он не видел никого в комнате кроме нее, и что-то бормотала, как ведьма, колдующая над зельем. Ее пышные волосы вздрагивали временами, очки поблескивали. Она казалась ему тогда облаком, окутавшим со всех сторон, но так и не добравшимся до его сердца.

Глядя на нее он тогда подумал: «А почему бы и нет? Она ведь сама напрашивается…»

На Алтае, куда он все-таки был вынужден поехать, все между ними и случилось. Он до сих пор ухмылялся, вспоминая, как она извивалась в траве и цеплялась за его ноги. С тех пор она стала его рабыней. Даже тюрьма не сломила ее преданности.

Жаль, не повезло ей с сыном. Она так хотела родить ему сына. Чтобы он, а не Вадим, матерью которого была Марина, стал продолжателем его дел.

Но мальчик родился неполноценным. О нем даже не стоило сожалеть. Евгения отказалась от ребенка и никогда не интересовалась его судьбой. Свои нерастраченные родительские чувства она обрушила на Вадима, заменив ему мать. Слишком он был похож на Андрея…

Сейчас Евгения казалась Андрею дряхлой старухой: согбенная спина, морщинистые руки. Она вызывала у него отвращение. Но он никогда бы не решился выказать это отвращение ей. Да и к чему?

Она была крайне полезна. Жаль только, что с Ларисой все так вышло. Не поверила девчонка, что Евгения — ее мать. Видно, сердце подсказало…

— Спасибо тебе, — ласково сказал Андрей. — Ты снова помогла мне.

— И помогла бы еще, если бы ты послушал меня, — горячо начала Евгения, но Андрей перебил ее:

— Если ты снова о детях — лучше оставь. Они нужны мне и они будут со мной.

В тоне его явственно прозвучало раздражение, но Евгения не думала сдаваться.

— У меня нехорошее предчувствие. Когда я говорила с Ларисой, мне казалось, что это Марта стоит передо мной. Она ведь что-то почувствовала тогда…

— Ты просто плохо сыграла свою роль. Вот что она почувствовала. Я был глуп, послав тебя…

Ты этого слишком не хотела! А что ты скажешь о Даниле? Мальчик нашел отца и буквально преобразился. Бросил все и перешел на работу ко мне. Он любит меня.

— Любит, — согласилась Евгения и добавила негромко — пока не узнал о матери…

— Перестань! Галина совсем опустилась в своем кабаке. Толку от нее не было бы никакого.

— Разумеется. Но мне кажется, ты зря тратишь силы. Дети не останутся с тобой. Слишком долго они находились в руках Марты.

Андрей встал с кресла и прошелся по комнате.

Ему не хотелось делиться с Евгенией своими планами. Она знает часть их, играет в них свою роль, и — довольно.

Он покосился на Евгению, занятую белым котом, и внутренне содрогнулся. Как резко она сдала за последнее время. В считанные недели превратилась в старуху. Как все-таки коварна природа, лишив женскую красоту совершенства. Она дает женщине возможность привлекать мужчин лишь до того часа, пока та в состоянии родить ребенка. Но вот наступает день, когда запас отпущенного ей времени исчерпан и красота рушится в одночасье, словно краска ссыпается с дряхлого холста. То, что еще вчера сочилось жизнью и манило, теряет форму и цвет и, кажется, разрушается прямо под твоими пальцами.

Как ей, интересно, живется в этой высохшей оболочке? Или вместе с телом высохли и ее желания?

Андрей чувствовал себя моложе Евгении лет на десять, не меньше. Мимоходом он заглянул в зеркало: так и есть. Он еще выглядит вполне молодцом, да и сил у него достанет от души осчастливить самую ненасытную молодуху.

— О чем ты думаешь? — спросила вдруг Евгения.

— Я… — Андрей растерялся.

— У тебя такое лицо, будто ты хочешь кого-нибудь зарезать.

Она смотрела на него без тени улыбки, в глазах вздрагивала и гасла знакомая недобрая искра.

— Ты ведь не любишь этих детей, правда? — ревниво спросила Евгения. — Тебе ведь нужно совсем другое…

— Вот видишь, ты и сама знаешь.

— Знать-то знаю, но не пойму — зачем? У тебя все есть: деньги, власть. Куда ты нацелился?

Неужели решил податься в политику?

— Боже упаси. — Он замахал руками и засмеялся. — Там столько неприятных обязанностей.

Нет, это не по мне. Мне достаточно Осетрова.

Приобрести собственного депутата гораздо менее накладно, чем самому тащить весь этот воз.

— Тогда что?

— Я старый человек, — улыбнулся Андрей. — Я многое видел и у меня действительно есть все, что душе угодно. Но за спиной осталось нечто такое… — Он задумался. Стоит ли говорить ей?

Тем более столько лет прошло… — Помнишь того типа, который шатался в лесу возле нашего дома?

Мы еще устроили на него настоящую охоту…

— Тот самый, который увел твою жену? Ты так рьяно искал ее тогда…

— И не потому, что мне во что бы то ни стало нужно было вернуть жену, — усмехнулся Андрей.

— Неужели?

— Этот человек умел нечто такое… Даже не знаю, как сказать. Он творил чудеса.

— И что? — не поняла Евгения.

За много лет она привыкла, что все желания и притязания Андрея были земными, касались тех благ, которые она звала материально-утробными.

А тут вдруг чудеса какие-то и взгляд отрешенный… Недавно ей попался журнал, где она прочитала, что с годами мужчины превращаются в женщин. Происходят необратимые изменения в организме, количество мужских гормонов сокращается, зато растет число гормонов женских.

Поэтому они становятся менее жесткими, слезливыми и сентиментальными. Здесь бы и обрести гармонию со своей половиной, но с подругой творится та же ерунда: у нее плодятся мужские гормоны и сокращается число женских. Она уподобляется мужчине — становится бесчувственной и грубоватой. Евгении такой пассаж показался весьма забавным, но если послушать Андрея, то и вправду можно решить, что он превращается в бабу. Вот и на чудеса потянуло.

— Женя, ты не представляешь что это такое. Я не смогу объяснить тебе. Это как перелом в жизни. Ты знаешь, что такого не бывает, не должно быть. А оно берет и.., совершается на твоих глазах. Что-то случается. И тебе уже не забыть…

— Ты наслушался историй Марты о том, как он гасит свечу на расстоянии? Сходи в цирк. Там и не такое увидишь. Я не понимаю, как ты, человек здравомыслящий…

— Ты не все знаешь. Однажды я встретил его… Тип, шатающийся вокруг дома, да еще пристающий с разговорами к жене, не давал мне покоя. Если бы кто-то из местных, я бы махнул рукой. Но парень был из Москвы, а значит его не обведешь вокруг пальца как здешних. Да и что ему могло быть нужно от Марты? Если обычный стукач, зачем ему плести небылицы про Бога и про этот необыкновенный знак… Я пропадал в лесу несколько вечеров. Ружье висело на плече, и рукой я придерживал ствол, чтобы было сподручнее вскинуть в любую минуту. Я звал его «сказочником» и убеждал себя, что он просто морочит голову людям. Как твой Сенечка. Хотя до такого и Сенечка бы не додумался: Бога он лицезрел, видите ли, и мало того, Господь сподобился оставить ему на бумажке автограф, взглянув на который люди сходят с ума…

— Что-то я не понимаю, какой автограф? — перебила Евгения.

— Знак, начертанный на клоке бумаги. Если ты достоин — знак наделяет тебя необыкновенными способностями. Если нет — сводит с ума или убивает…

Евгения рассмеялась. Хохотала до слез, бормоча извинения, а потом сказала:

— Вот ведь что значит всю жизнь людей дурить! Сам в чудеса верить начинаешь! Прости, но…

— Ты помнишь того человека, которого я нашел как-то в запертой больнице?

Евгения наморщила лоб и помотала отрицательно головой: нет, она ничего не помнила. Она хранила свои воспоминания о той поре, свои радости. Явь и наркотический бред переплелись настолько плотно, что теперь трудно вычленить какой-то отдельный эпизод…

— Я тоже тогда смеялся. Но помнил о реальном человеке, неизвестно как оказавшемся в запертой больнице. Он действительно был совсем плох.

Только вряд ли крыша у него поехала оттого, что взглянул на какую-то там бумажку. Скорее отчего-то другого. Но это был довольно редкий случай безумия, об этом я могу сказать как врач… В тот вечер нас было пятеро, мы рассредоточились и прочесывали лес. Наверно, он шел за мной по пятам. Или все время был где-то поблизости. Я чувствовал это.

Его подвела ветка. Услышав хруст, я мгновенно вскинул ружье. Мы молча смотрели друг другу в глаза. Мне не понравился его взгляд. Хилый, ободранный, безоружный, он смотрел на меня снисходительно, как на слабого. И была в этом взгляде непоколебимая уверенность в своем праве. Но все это я потом осознал. А тогда лишь усмехнулся: забавный малый. Опустил ружье, схватил его за руку и легко заломил назад. И вот тут-то и случилось… Чудо. Как сейчас помню это чувство: нереальности происходящего. Он ничего не говорил, даже не смотрел на меня, а потому какой-то гипноз или внушение сразу же исключаются. Представляешь себе фотографию — множество точек, да? Если ее увеличивать, расстояние между точками тоже увеличивается. Вот такая штуковина случилась в тот день с пространством вокруг меня…

Когда я опомнился, он стоял от меня уже метрах в десяти. Не прятался, не бежал. Стоял и смотрел.

Ружье, отброшенное на несколько шагов, было переломлено пополам. Я был потрясен, ноги стали ватными. Но все-таки смог дойти до ружья. Патронов в нем не было… Я не верил тогда в чудеса. Я твердо знал, что любая нечисть гибнет от пули. Быстро вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Выстрелил еще и еще. Но…

Он даже не шелохнулся. И все так же смотрел… А потом шагнул за дерево и пропал, как в воду канул…

Евгения смотрела на Андрея затаив дыхание.

И вовсе не потому, что рассказ ее заинтересовал.

У Андрея на лбу выступили мелкие капельки пота и поза выдавала необыкновенное напряжение.

— Так дети только предлог? Тебе нужен он…

Хочешь получить автограф Господа? — Она поджала губы.

Андрей вздохнул, воспоминание схлынуло.

— Теперь понимаешь, почему я не хотел рассказывать?

— Потому что я сочту это твоим новым изобретением, чтобы дурачить народ.

Он усмехнулся.

— А я уже настолько стар, что хочу чуда, — развел он руками. — Я найду его. Сына Галины он назвал своим именем. Данила. Наверно мальчик ему дорог. А если так, он придет за ним. Обязательно придет. А пока мы займемся остальными детьми. Я послал Вадима за Полиной…

Евгения вздернула брови.

— Как ты нашел ее?

— Совершенно случайно…