Оставшуюся часть дня Нина Анисимовна провела за дневниками. Теперь она не просто читала про чужую личную жизнь, она была сопричастна тайне. Правда, тайна, как только она оказалась на улице, показалась ей маленькой и не совсем настоящей. На улице сновали машины; нагруженные сумками, возвращались с работы озабоченные женщины; мужчины пили пиво на ходу с такой жадностью, словно делали это не каждый вечер, а в первый и последний раз. Питерская жизнь шла своим чередом, и никому не было дела до маленького клочка бумаги с удивительным знаком, от которого люди сходят с ума или становятся волшебниками. Но, вернувшись домой и задернув шторы, Нина Анисимовна снова почувствовала неодолимое влечение к Алтайским горам, где чудеса соседствуют с трагедиями так тесно, что трудно отличить их друг от друга.

Основная мысль, которую Сеня пытался довести до нашего сознания, проста: мы с ним будем общаться на расстоянии. Я даже отыскала кое-что у Рериха на эту тему:

«Каждый может наполнить пространство полезными связями. Даже в древности общинножители после известного срока расходились временно. Такая протянутая флюидическая сеть имеет огромное спасительное значение. Нужно не только посылать мысль, но и психическую энергию на большие расстояния. Древние называли такую флюидическую сеть тканью Матери Мира».

Может быть, Сеня и прав… Но как бы там ни было, он собрался и уехал. Он долго мучился, считая, что бросает нас на произвол судьбы. Смешно, право. Относится к нам как к малым детям. Перед отъездом весь вечер просидели, записывая его ценные указания, наставления и советы. Провожать его поехал один Андрей. Женя, сославшись на головную боль, осталась дома. Не прошло и трех дней, как место Сени занял Андрей. Не знаю уж, как ему удалось… Честно говоря, я не замечала в нем раньше никаких черт лидера. Считала обыкновенной рабочей лошадкой, из тех, что тянут общую упряжку. Наверно, потому, что сама такая. Ан нет…

После этого отношения внутри кружка обострились. Особенно — между мужчинами. Лешка ни с кем не говорит, но мне кажется, спроси его относительно нынешней роли Андрея как Сениного заместителя, и он просто взорвется. Единственное, что его сдерживает, так это надежда на скорейшее возвращение Сени…

Сегодня женя получила письмо от Сени. Давала его читать всем нам по очереди, чтобы каждый мог убедиться… Произошло невероятное, вместо того чтобы уволиться с работы и вернуться к нам, Сеня взялся читать курс лекций для старшекурсников и все письмо расписывает прелести своего взаимопонимания с учениками. Ни слова о возвращении.

Галя ударилась было в панику, но Андрей отвел ее в сторонку и недолго о чем-то с ней говорил. Она вернулась к нам спокойная и веселая. Мне это не понравилось, но кого нынче здесь интересует мое мнение? Мой муж теперь всеобщий любимец, и мне даже не с кем поговорить о нем. Даже Маша уклоняется от таких разговоров, чем он их всех приворожил?

Прошла неделя, прежде чем я взялась описывать события, которые потрясли нас всех. Мне казалось, что теперь я смогу, но, похоже, я переоценила свои возможности. Как можно описать то, что случилось?!

Это произошло в прошлую пятницу. Обычный день. Никаких предчувствий — вот что самое ужасное. Беда страшна своей неожиданностью…

В середине дня Леша пошел ловить рыбу. Он долго не возвращался, но мы не придали этому значения: такое случалось. Но Женя и Андрей вернулись с работы, и мы ждали его еще некоторое время, не решаясь ужинать. Кажется, женя пошутила насчет того, что дурной пример Сени заразителен и, может быть, Лешка тоже решил отправиться в Ленинград. После ужина, когда совсем стемнело, все занервничали. Андрей и Дима приказали нам запереться в доме и отправились на поиски Лешки. Вернулись они довольно скоро — бледные, перепуганные и перемазанные грязью. У Димки зуб на зуб не попадал. То, что сказал Андрей, до сих пор не укладывается у меня в голове. «Лешки больше нет», я бы никогда не поверила в такое, если бы не увидела собственными глазами…

Ребята побежали к реке, а я осталась дома, потому что боялась оставить одного спящего Вадю. Маша рассказывала потом, что он лежал внизу, на берегу, у самой воды, среди камней с разбитой головой и неестественно вывернутой левой рукой. Тело было совсем холодным. Они принесли его в дом, положили на его кровать, и мы долго потом сидели вокруг, не смея поднять глаз друг на друга.

Андрей опомнился первым и устроил настоящее дознание, спрашивая каждого из нас, кто видел Алексея последним, кто говорил с ним и не замечали ли мы в лесу подозрительных людей. Последний вопрос застал меня врасплох. Я покраснела до корней волос. Хорошо еще, что было темно и этого никто не заметил.

Я хотела признаться… Ведь смерть Леши была насильственной, я должна была признаться. Но словно ветерок пробежал по моим рукам, и пламя свечи, которую я держала в руке, едва не погасло. И я поняла: Данила где-то рядом. Он не мог. Это неправда. Я промолчала и мучилась своим отступничеством. В конце концов я решила, что смогу сказать о Даниле Андрею после, наедине.

Он запретил нам даже думать о милиции, если мы все не хотим попасть за решетку. Если хотим жить… Все подавленно молчали, понимая его правоту. Он первым взялся за лопату, встряхнул Дмитрия, и они оба ушли в лес рыть могилу.

О цветах никто не подумал. Только Галя. Наверно, Лешка ей все-таки нравился. Он так смешно ухаживал за ней в Ленинграде. Она не забыла. И теперь вот робко положила на землю букетик желтых полевых цветов.

Андрей поднял букет и швырнул в сторону. «Дура, — сказал он ей. — Может быть, еще памятник поставим, чтобы все знали…» Действительно, цветы — это неосмотрительно. Ведь даже холмика могильного нет. Землю утрамбовали, чтобы никаких следов, нам всем угрожает опасность быть привлеченными. Слово «расстрел» впервые вызывает у меня тошноту, как если бы относилось непосредственно ко мне. Но все-таки Андрей был непростительно груб. Разве так можно? Но он переволновался за нас, я понимаю. Он ведь был на работе вместе с Женей, поэтому, если что, им-то как раз ничего не грозит.

В эту ночь я не смогла уснуть. Я сидела на кровати и думала о том, что Лешка теперь лежит в земле. Страх перед смертью, перед той, которая придет за каждым из нас и каждого уложит в глухую могилу, парализовал мою душу.

Я вышла к Андрею на крыльцо. Он курил одну папиросу за другой. Я положила ему голову на плечо и только тогда заметила, что его колотит почти также, как и меня.

— Что бы мы без тебя делали? — всхлипывая, сказала я. — Даже не знаю, что бы мы делали…

Он порывисто обнял меня и прижал к себе. Мы так давно не были близки с ним, что, несмотря на все ужасы прошедшего дня, я почувствовала вдруг безумное влечение к нему. Мы целовались как сумасшедшие, вопреки нашему уставу, впервые за те месяцы, что провели на Алтае.

Эта близость не имела ничего общего с любовью или нежностью. Эта ночь не походила ни на одну из тех ночей, которые мы провели вместе в Ленинграде в нашей общей спальне, неистовство страсти, которую я внезапно испытала, имеет лишь одно оправдание: смерть была так ужасна, что мне любой ценой нужно было утвердиться в этой жизни, доказать самой себе, что я жива.

То, что он изменяет мне с Женей, не имело больше никакого значения. (Не будь он моим мужем, меня вряд ли остановило бы и это обстоятельство.) Я была ранена страхом, и кровь хлестала из раны. Средства в таких случаях не выбирают. А Андрей был средством, способным дать мне возможность выжить… Меня поймет лишь тот, кто закопал близкого человека в лесу, а потом затаптывал землю, чувствуя под ногами его лицо, его руки, его глаза… чтобы никто никогда не явился сюда прочитать над ним молитву…

Страсть моя и вполовину осталась неудовлетворенной и еще долго туманила мне голову. Но потом я пришла в себя и стала прислушиваться к тому, что уже давно говорит мне Андрей.

Он говорил, что теперь мы должны держаться все вместе и слушаться его беспрекословно. Он сумеет избавить нас от наказания… Он так и сказал: наказание. Будто мы все виноваты в смерти Леши. Это меня покоробило, и я бросила что-то насчет людей, разгуливающих в лесу. Я не хотела рассказывать ему. Но он вцепился в меня мертвой хваткой и заставил рассказать все с самого начала, я рассказывала и плакала, потому что он после каждого моего слова обнимал меня и стонал: «Девочка моя родная, разве можно быть такой неосторожной! Ведь на месте Леши могла бы быть ты…» И я почти поверила ему в тот момент…

Он запретил мне уходить далеко от дома и следующим же вечером привез из деревни охотничье ружье. Димке было велено не спускать с нас глаз, пока не выяснится, бродит ли еще в лесу убийца.

Вечера наши проходят все так же. Мы садимся в круг и повторяем за Андреем нараспев слова молитвы. Маша теперь вместе с Галиной легко входят в состояние транса, но, глядя на них, мне не кажется, что это свойство имеет какое-то отношение к возвышению духа, похоже, это действительно такое свойство психики. Теперь я с Андреем согласна. Я во многом с ним согласна, за исключением, может быть, одного. И это очень важно. Мне нужно проверить…

Осень словно холодной водой окатила нас. Все замерзли и простыли. Все-таки горожане не приспособлены к жизни на земле. Здешние дети, как рассказывает Женя, до сих пор бегают босиком и даже насморка не знают. Вот что значит привычка.

В середине дня я сказала Дмитрию, что хочу пойти прогуляться. Обещала далеко не уходить и быть на виду. Но не будет же он караулить меня у окна весь день. Выйдя на поляну, я села на пень под деревом и просидела там довольно долго, пока силуэт Димы не прекратил мелькать в окне. Тогда я поднялась и быстро припустилась к лесу.

Данила вышел мне навстречу. Он ждал меня.

— Он убил его. Я видел, — это были его первые слова.

Данила рассказывал, но я не могла поверить, я все больше и больше подозревала его. Этот лихорадочный блеск, да и странный он очень…

— Тебе нужно бежать от них, — сказал он.

Почему от них? Он говорил таким тоном, будто все они заодно.

— Если не хочешь погибнуть, уходи, я буду ждать тебя каждый день здесь же.

Я вернулась домой в полном смятении. Никого не хотелось видеть. Но деться было некуда, разве что пойти к Галине, помочь ей с огородом. Картошку мы уже выкопали, оставалось только немного зелени, но Галя по привычке, быть может, проводила в огороде по полдня. Я вышла к ней и спросила, не нужно ли помочь… От моего вопроса она расплакалась. Долго мне пришлось ее успокаивать, говорить ей ласковые слова. От каждого моего слова она заливалась слезами все больше.

Я жалела ее, не понимая, что именно моя жалость и вызывает такой поток слез. Мне казалось, что она плачет по Лешке…

— Прости меня, Марта, — сквозь рыдания, наконец, выдавила Галина, оторвавшись от меня, но вцепившись в мои руки мертвой хваткой.

Кажется, она даже пыталась поцеловать мне руку.

— Ты такая добрая, такая чистая, ты меня жалеешь, вместо того чтобы пристрелить…

— Галя, опомнись, что ты, Галя? — приговаривала я, пытаясь высвободить руки, но она не отпускала.

Она держала меня на расстоянии и смотрела в глаза:

— Я сплю с Андреем, марта! Очнись! Мы все с ним спим!

— Что ты такое несешь? Ты с ума сошла…

Я не договорила, потому что заглянула в глаза Гале и поняла, что она не врет. Галю трясло. Заговорив, она уже не могла остановиться:

— Он людоед, марта! Он нас всех привязал к себе намертво. Он съел наши души. Ты что, ослепла?

Она притянула меня к себе и зашептала:

— Он и Лешку кончил. Лешка застукал нас с ним ночью, и они страшно разругались. Даже драться начали. Лешка сказал, что Сеня был человеком, а Андрей — дерьмо собачье. И еще, что уедет… Я уверена, что это он его… Как раз на следующий день дело было…

Значит, Данила не обманул. И Галя про то же…

— Мне, наверно, лучше уехать, — сказала я, чувствуя себя полной идиоткой. — Галя, давай уедем!

— Э-эх. — Она снова заплакала. — Я беременная. Куда мне теперь?

Это было выше моих сил. Нужно было собираться и немедленно бежать отсюда. Я попыталась вырвать руки, но Галя опять не отпустила.

— И не думай бежать. Поймает — убьет. Лешку убил и тебя не пожалеет. Ему теперь терять нечего.

— Нужно рассказать Диме, Маше, нас ведь много!

— Боже, до чего ты слепая! Я среди вас себя всегда дурочкой чувствовала, когда вы о философии рассуждали. Но по жизни выходит, ты дурочка еще почище меня! Димка — уж не знаю, что он там с ним сделал, — Андрею теперь заместо пса цепного. Он же с тебя глаз не спускает в последнее время, заметила? А Машка в том же положении, что и я…

— Эй, что вы там не поделили? — раздался неожиданно Димин голос.

Он шел к нам из дома, поигрывая ружьем. Я взглянула на него и поняла вдруг: все, что говорила Галя, — чистая правда. Глаза у него были холодные, он остановился неподалеку, выжидая.

Я не сумела ему ответить. Где-то за моей спиной замкнулся круг, и в голове от этого помутилось. Кажется, я побежала, и Дима вроде бы кинулся сначала к Галине, а потом — за мной. Помню только грохот собственного сердца и гул ветра в ушах. Дороги я не разбирала. Куда и сколько бежала — не помню совсем. Очнулась, лишь когда упала у реки и никак не могла отдышаться, потому что душили рыдания. Я ревела в голос, цепляясь за ползучую траву, вырывая ее с корнем, ломая ногти. Но и на это сил скоро не осталось. Я лежала на берегу, на спине, и небо смотрело мне в лицо с насмешкой.

Данила долго не решался подойти ко мне. Он понимал, что мне все равно нужно пережить это самой. Я даже не удивилась, когда увидела его рядом. И вот тогда он наконец рассказал мне все.

А знал он многое. Обрывки подслушанных разговоров его не удовлетворили. Он несколько раз по ночам забирался в больницу, перебирал бумаги Андрея, просматривал его почту. Творилось что-то не только противозаконное, но и страшное. Нечто такое, что невозможно остановить. Черная волна поднималась и набирала силу…

Я слушала Данилу, и казалось, слезы мои никогда не высохнут…

Выходило так, что еще в Ленинграде Андрей попал в неприятную историю. Как врач-анестезиолог, он имел доступ к сильнодействующим наркотическим веществам. Кто-то обратился к нему, ссылаясь на больного раком родственника, разжалобил и выцыганил несколько упаковок какого-то препарата. Естественно — за приличное вознаграждение, но потом выяснилось, что никакого больного не существует, а есть только группа людей, использующих наркотики в своих целях. Андрей оказался повязан и, сделав первый шаг, вынужден был сделать второй и третий.

Препараты, которые он доставал, хранились в специальном сейфе и подлежали обязательной регистрации и учету. Ключ от сейфа был у его коллеги, и, когда обнаружилась пропажа, его тут же посадили. Андрей был в панике. Несколько недель по клинике разгуливали люди в штатском, присматривались к персоналу, вызывали то одного, то другого для беседы.

Поездка на Алтай, которую задумали его сумасшедшие соседи, оказалась как нельзя кстати.

Он подал заявление об увольнении под предлогом переезда в другой город и получил свободу за несколько часов до того, как оказался на вокзале. Домой он заходить не стал. Люди в штатском могли оказаться и там. К чему рисковать?

За месяц он успокоился, а устроившись на работу, сообщил свои координаты приятелю и тут же получил от него телеграмму о том, что посадили еще и их главврача.

Сеня с его болтовней об очищении мира через очищение души его забавлял, но он не мог понять, почему его бредовые идеи производят на ребят такое впечатление. Он имел над ними непонятную власть, и Андрей попытался разобраться в идее, с которой здесь все носились, некое просветление. Ну что ж… Просветление — это дело техники. А точнее — химии, с которой Андрей хорошо был знаком. На работе в старенькой лаборатории он сварганил из подручных средств снадобье, которое приводило к «просветлению» моментально, без лишних усилий и глупых разговоров…

Женя была первой, на ком он испытал его действие, но поскольку она была влюблена в него как кошка еще с Ленинграда и только и ждала момента, когда Андрей обратит на нее внимание, то и подействовал на нее препарат соответствующим образом. Потеряв всякое достоинство, Женя ползала у него в ногах, грех было не воспользоваться женской слабостью…

— Он страшный человек, — говорил Данила. — Он упивается властью над ними. И знаешь, ему уже тесен ваш кружок. Он им не ограничится… возле сельской больницы в последнее время трутся странные личности. Один из них вечером запирает дверь и всю ночь стережет.

— Что?

— Могу только догадываться…

— Почему же я ничего не замечала?

— Во-первых, ты — жена. А значит, и так принадлежишь ему. Зачем тебя запугивать, заставлять? У вас сын, куда же ты денешься?

— Но я не могу в этом участвовать! Я должна уехать! Сейчас же…

Я вскочила на ноги и готова была бежать обратно, но Данила удержал меня. Смотрел он грустно.

— Того парня… не знаю, как его зовут. Он убил его не потому, что между ними накануне произошла ссора. Он убил его, чтобы повязать вас всех. Если ты решишь вернуться в Ленинград, даже если я помогу тебе бежать, они просто свалят это убийство на тебя.

— Кто они? неужели ты думаешь, что Маша или Галя…

— Они сделают то, что он велит.

— Но я должна уехать, — закричала я ему. — Понимаешь, должна! И должна забрать Вадика!

— Боюсь, что ничего не выйдет.

— Ты соображаешь, что говоришь!?

Данила прыгнул ко мне и резко дернул в сторону зарослей кустарника. Через минуту в нескольких метрах от нас прошли два человека с двустволками.

— Не найти нам его, — бурчал один. — Я все ноги стер.

— Молчи, — с азартом отвечал второй, — ведь должна же быть у него где-то берлога…

Мы поднялись не скоро.

— Они ищут меня, — сказал Данила. — Ты рассказала ему, да?

— Так получилось, — пролепетала я, вспомнив обстоятельства своего рассказа. — Но при чем здесь эти люди, и зачем им ты?

— Ты рассказала про знак.

— Андрей не верит в такую чепуху.

— Не верил. До вчерашнего дня. Пока мы не встретились…

* * *

…Тип, шатающийся вокруг дома, да еще пристающий с разговорами к Марте, не давал ему покоя. Если бы кто-то из местных, он бы махнул рукой. Но парень был из Москвы, а значит, его не обведешь вокруг пальца, как здешних. Да и что ему нужно от Марты?

Андрей пропадал в лесу вот уже несколько вечеров. Ружье висело у него за плечом, рукой он придерживал ствол, чтобы было сподручнее вскинуть в любую минуту. «Сказочник» — так он называл его. Заморочил Марте голову глупыми историями. Бога он видел! — до такого и Сенечка не додумался. И Господь оставил ему на бумажке автограф, взглянув на который, люди сходят с ума.

Андрей зло смеялся, но помнил о реальном человеке, неизвестно как оказавшемся в запертой больнице. Он действительно был совсем плох. Только вряд ли крыша у него поехала от того, что взглянул на какую-то там бумажку. Скорее от чего-то другого.

Данила крался за Андреем по пятам. Двигался между деревьев бесшумно, словно тень. Подвела обычная на вид ветка. Он наступил на нее — она вздрогнула и дернулась. Данила отскочил от змеи, а когда поднял глаза, увидел два черных отверстия, направленных прямо ему в голову.

— Привет, — весело сказал Андрей. — Так вот, значит, кто пугает наших женщин.

Несколько минут они молча смотрели друг другу в глаза. Данила не понравился Андрею. Несмотря на то что физической силой Бог его явно обделил, смотрел он на Андрея как сильный — на слабого. И смотрел так, будто делает это по праву.

Андрей усмехнулся: забавный малый. Сейчас посмотрим, кто кого. Опустил ружье, потянулся к Даниле, улыбаясь почти по-дружески, резко схватил за руку и заломил назад. Это было так легко, да Андрей и не сомневался, что он вдвое сильнее паренька…

И тут что-то случилось. Андрей успел только почувствовать нереальность происходящего. А дальше… Данила стоял от него далеко. Он не прятался, не бежал. Просто стоял и смотрел. Ружье, отброшенное на несколько шагов, оказалось без патронов. Андрей остолбенел. Ноги стали ватными. Он едва смог дойти до ружья. Андрей медленно вставил другие патроны. В чудеса он не верил. Любая нечисть гибнет от пули — знал наверняка. Быстро вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Выстрелил еще и еще. Данила не шелохнулся. Смотрел все так же, но Андрею во взгляде почудилось сожаление… А потом развернулся, шагнул за дерево и пропал, как в воду канул. Андрей искал долго, сдаваться не хотел. Вспоминал рассказ Марты — каждое словечко. Ему нужен был тот кусок бумаги со странным знаком, про который она толковала. До зарезу был нужен…

Даже не знаю — где я. Вокруг — горы, внизу — узкое бездонное ущелье с гремящим потоком. От одного взгляда вниз кружится голова и сосет под ложечкой. Я сижу на самом краю, но еще не там, не на дне его, наверно, потому, что не лишилась последней надежды.

Вчера, дождавшись, пока Андрей с Женей уедут, а Маша с Галей займутся огородом, мы с Данилой пробрались к дому. Он говорил, что сумеет отвлечь Диму и даст мне возможность потихоньку увести Вадика. Умолял плюнуть на вещи, взять лишь то, что будет под рукой. Я бы, конечно, так и сделала, но вышло по-другому…

Едва завидев меня, Вадик попятился назад и замахал руками.

— Иди скорее к маме, солнышко мое, — шептала я. — Скорее.

— Я останусь с папой, — сказал он вдруг дрожащим голосом, и мне показалось, что он очень чем-то напуган.

— Ты ведь мамин сынок. Как же ты будешь без мамы? — говорила я ласково, не совсем еще понимая, что происходит, и подбирая по пути к нему его кофточку, теплые штанишки и курточку. — Ну же, иди скорее!

Вадик отступал и отступал от меня назад, пока не уперся в стену. И тогда он закричал. И я тут же услышала, как метнулся с крыльца в дом Дима.

— Сама пришла! Здорово! Не нужно будет бегать по лесу. — Он смотрел на меня с отвращением.

Похоже, здесь уже решили мою судьбу. Я выпрямилась, взяла за руку Вадю и потащила к двери. Он упирался, господи, с такой силой упирался, словно я тащила его на эшафот. Упирался и кричал, в проеме двери я заметила белое как мел лицо Маши и плачущую Галю, закрывшую рот ладонями.

— Отпусти ребенка, — приказал Дима. — Он никуда не пойдет. Он будет ждать отца.

— Да, папу, — всхлипывал Вадя. — Папу, папу…

В отчаянии я выпустила его руку и хотела выйти, но Димка преградил мне путь.

— Даже не думай. Тебе тоже придется…

Закончить он не успел, потому что я кинулась на него и вцепилась ногтями в лицо…

Пришла в себя уже здесь. Помню, конечно, как мы с Данилой долго бежали вдоль реки, помню, как я плакала у подножия гор, как хотела вернуться назад.

От того, чтобы ступить вниз и позабыть весь этот кошмар, в который превратилась моя жизнь, меня удерживает надежда. В конце концов, никто не в силах разлучить меня с сыном навсегда. Все произошло слишком неожиданно.

Он просто испугался.

Пройдет несколько дней, он успокоится. И я повторю свою попытку. Обязательно повторю!