Нина Анисимовна записала адрес больницы и принялась кружить по квартире: «Халат и тапочки, халат и тапочки, — повторяла она. — И паспорт!» Только бы не позабыть что-нибудь. Дорога в Озерки, куда Николай Иванович перевез Марту, не самая близкая. Только бы ничего не забыть!

Она была так расстроена, что никак не могла вспомнить: белый халат и тапочки — ее «джентльменский набор», которым пришлось обзавестись лет десять назад, когда друзей чаще можно было застать в больнице, чем дома. Она хранила их в пакете в верхнем ящике комода. Там же лежал и паспорт. «Нужно взять себя в руки, — подумала Нина Анисимовна, — мои слабости сегодня вечером никому не интересны. Нельзя допустить, чтобы Марта…»

Чего она боялась больше? Того, что Марта умрет от раны, или того, что ее, в таком беззащитном состоянии, найдут те, от кого она скрывалась? Если бы кто-нибудь спросил ее об этом, она ответила бы однозначно: того, что найдут. Она не могла поверить в то, что Марта погибнет. Ей ведь уже приходилось погибать. И она тогда чудом избежала гибели. Теперь тоже должно было произойти какое-нибудь чудо, в этом Нина Анисимовна почти не сомневалась. Только бы оно не запоздало… А вот что касается ее преследователей, так пусть попробуют миновать преграду в ее лице, которую она собиралась выставить на их пути! «Пусть только сунутся!» — повторяла Нина Анисимовна мысленно всю дорогу и сжимала кулаки.

Отыскав в больнице шестое отделение, куда ей приказал явиться Николай, она сумела пройти лишь до дежурной медсестры. Та вышла из-за стола, где заполняла графики, преградила ей дорогу и засыпала вопросами. Вместо того чтобы сослаться на заведующего отделением, как ей было велено, Нина Анисимовна стояла и улыбалась, разглядывая строгую женщину. Замечательно, что она так энергично охраняет вход. Просто здорово! Значит, задержит любого подозрительного человека, будь он даже семидесяти лет от роду.

Пока она радовалась такой удаче, дежурная медсестра вызвала санитаров, и они принялись потихоньку подталкивать Нину Анисимовну к выходу. Неизвестно, чем бы это все кончилось, но как раз в эту минуту в холл спустился Николай Иванович и внес в ситуацию ясность.

— Нина, — ворчал он, поднимаясь рядом по лестнице на третий этаж, — ты неисправима! Семьдесят лет ты не можешь ступить шагу, не попадая в историю.

Перед дверью он остановился и круто повернулся на каблуках.

— Нина, мне очень жаль, но я должен задать тебе один вопрос.

Она смотрела на него внимательно.

— Я, как тебе известно, человек широких взглядов и многое могу понять. Но вот Володя, несмотря на то что он мой ученик, придерживается строгих правил. Он хочет знать, не замешана ли эта женщина в криминале.

— А что, иначе он ее лечить не станет?

— Станет, но будет вынужден сообщить о ее пребывании здесь куда следует. Ты узнала что-нибудь о ней? Кто она? Вова не станет проверять, — Николай Иванович всем своим видом давал Нине Анисимовне понять, что готов на обман исключительно ради нее, — ему довольно нашего слова.

— Не волнуйся. Я многое знаю о ней и смело могу поручиться: эта женщина — святая.

С этими словами Нина Анисимовна обогнула Николая Ивановича и прошла в больничный коридор.

— Час от часу не легче, — вздохнул он, плетясь за ней. — Святая!

* * *

Костя смотрел на рисунок в полном оцепенении и поначалу никак не мог сообразить: как он здесь оказался. На мгновение его даже посетила мысль, что он слишком зациклился на летучих мышах и поэтому рисунок показался ему похожим… Но рисунок оставался у него в руках, а наваждение не проходило.

Лист он достал из ящика стола. Обычно мама хранила здесь чистую бумагу, и он это прекрасно помнил. Костя выдвинул ящик стола. Там действительно лежала пачка чистой бумаги для записей. Он внимательно просмотрел один лист за другим, но никаких рисунков больше не обнаружил.

Тогда он выдвинул средний ящик. Три пластиковые папки. И они были ему хорошо знакомы: мать обычно хранила в них черновики докладов и отчетов. Костя раскрыл верхнюю: так и есть. В последние два года она занималась проблемой наркомании. Здесь хранились разработки отечественных и западных психологов по избавлению от наркозависимости, специальные программы и расписания тренингов. Во второй папке хранились перечни медикаментов, использующихся при лечении, в третьей — списки подростков, стоящих на учете в наркологическом диспансере.

Костя выдвинул третий ящик и закрыл глаза. Он не хотел, чтобы это оказалось правдой. На дне лежало несколько рисунков. На каждом из них была летучая мышь. Похоже, нарисованы они были одной рукой — маминой. Костя разложил рисунки перед собой на столе. Что же это значит? Ребята, которые ломились в квартиру Ларисы, были, по словам Пети, «взрослые, но не старые». То есть вполне может оказаться, что им по шестнадцать-семнадцать лет. Дочка Малахова — студентка. Стало быть, возраст приблизительно такой же. Мама же занималась проблемой наркомании подростков и рисовала при этом летучих мышей. Где связь?

Он взял со стола мамину записную книжку и набрал телефон ее коллеги — Ирины Сергеевны, с которой мать была особенно дружна и которая раньше часто заходила к ним в гости.

— Алло? — ответили ему после целого каскада длинных гудков.

— Ирина Сергеевна! Здравствуйте, это Костя! Извините, что я так поздно… — сказал Костя и осекся, машинально взглянув на будильник.

— Что случилось? — с тревогой спросила Ирина Сергеевна.

— Мне необходимо знать, чем занималась мама перед тем… ну, перед самой смертью?

Ирина Сергеевна, помолчав, многозначительно произнесла:

— Костя, сейчас половина второго ночи.

— Извините, я разбудил вас, — пробормотал Санников. — Но поверьте, мне крайне необходимо…

— Ладно, коли уж все равно разбудил, я тебе отвечу. Мы занимались подростками-наркоманами. Разбили их на группы. Я работала с ребятами из неблагополучных семей, еще один наш сотрудник — с ребятами из обычных семей, а твоя мама — с элитными.

— Что это значит?

— С теми, у кого родители с именем или прекрасно обеспечены. Нам нужно было создать нечто вроде психологического портрета потенциального наркомана — в зависимости от социальных условий. Понял?

— Да. А точнее? С кем она встречалась? Куда ездила?

— Костя, — вздохнула Ирина Сергеевна, — это не телефонный разговор. Поговорим завтра. Скажем, в обед тебя устроит? Приходи в кафе, где мы всегда обедали, ну, ты знаешь.

— Хотя бы одно имя! — взмолился Костя.

— Я и так сказала тебе слишком много, — ответила Ирина Сергеевна и повесила трубку.

Костя никак не мог смириться с неудачей. Лечь спать, а завтра спокойно дожидаться обеда было нереально. Он должен был получить ответ еще сегодня. Он достал папку со списком подростков, стоящих на учете. Здесь значились их имя, фамилия, отчество, номер школы и — вот удача! — данные о родителях. Так-так. Александров… Папа — сантехник. Мама — кондитер. Гм… Если папа хороший сантехник, а мама — хороший кондитер, то семью можно, пожалуй, счесть обеспеченной. Или нормальной? Критериев отбора Костя не знал, а потому поставил напротив Александрова знак вопроса. Дальше: Башмаков. Папы нет, мама — певица Мариинского. Нормальная семья или элитная? Тоже — знак вопроса. Викулина. Стало быть, и девочки здесь тоже имеются. Санников бросил взгляд на букву «М»: нет ли дочки Малахова. Но на «М» вообще фамилий не было, и он вернулся к началу. Значит, Викулина. Мама — заместитель директора одной фирмы, папа — генеральный директор другой. Вот эта девочка, похоже, была маминой клиенткой. Костя поставил галочку. Дерябин — нет ни мамы, ни папы, ни номера школы или колледжа. Мимо. Дальше…

В середине списка он наткнулся на знакомую фамилию. И похолодел. Осетров Дмитрий Павлович. Мать — переводчик в ООН, отец — кандидат в депутаты городского собрания.

Вот и связь. Только пока непонятно какая. Хотя… Костя припомнил, что назвал свою фамилию, когда пытался связаться с Павлом Георгиевичем, и тот сразу же перезвонил ему. И еще вспомнил удивление, которое вызвали у Осетрова его вопросы. А последняя фраза: «От кого от кого, а от вас я этого не ожидал». Эта фраза теперь обретала иной смысл. Конечно, если Осетров был знаком с его матерью…

Но ведь, если был знаком, вероятно, знает, что она погибла. И ожидал вопросов, связанных с нею, а вовсе не со своей подругой…

Костя просидел за столом еще около часа, пока не стал клевать носом. Догадки можно было строить всю ночь, но гораздо важнее завтра не проспать на работу, и — самое главное — встретиться с Ириной Сергеевной.

* * *

Лариса сидела на кухне на табурете, поджав ноги, и раскачивалась из сторону в сторону как Будда. Последний раз она сидела вот так здесь, когда у нее болел зуб. Спать было невозможно, сидеть спокойно — тоже. Но сегодняшняя боль оказалась гораздо сильнее. Лучше бы заболели все зубы разом. Разговор с Василием никак не шел у нее из головы.

Саша оказался в тюрьме, потому что пытался защитить честь дочери. Правда, Василий сказал, что эта версия еще под вопросом, но у Ларисы словно пелена с глаз спала. Она вдруг отчетливо поняла: так и было! И все сразу встало на свои места. Выходит, Саша никогда не переставал любить ее. Он просто был вынужден… «Но кем вынужден?! — кричало ее бедное сердце. — Отвратительной, распущенной девчонкой, которая и понятия не имеет о том, что такое честь!» И теперь ему грозит тюрьма. Сколько же ему сидеть? Год, два, три? И что теперь делать ей?

Простит ли ее Саша за то, что она так быстро о нем позабыла? Простит ли ей Костю? И…

Вспомнив про Костю, Лариса представила Николая Савельевича. Лежит одинокий старик в квартире день-деньской и ждет от нее обещанного звонка. Как это подло с ее стороны! Лариса схватила телефонную трубку, но тут же положила ее на место. Нет, она не может позвонить. Обману пора положить конец. А перед глазами уже была улыбка старика и его такой доверчивый взгляд. Лариса все-таки позвонила. Как он обрадовался! Ну не говорить же ему, что они больше никогда не увидятся! Теперь она уже жалела об этом звонке. Нет, ей никогда не выпутаться из этой истории. Да и не хочет она…

«Хватит!» — приказала себе Лариса. Есть о чем подумать и без этого… То, что произошло сегодня на лестнице между ней и совершенно незнакомой женщиной, пугало ее гораздо больше. Нет, никогда раньше им не доводилось встречаться, в этом Лариса была абсолютно уверена. Женщина произнесла какую-то тарабарщину, а у нее в голове в тот же миг раздался строгий голос Марты: «Опасность!» Это поразило Ларису, но еще больше поразило ее то, что она сделала: сбежала и закрылась в своей квартире. И она даже знала почему: предупреждение, посланное ей Мартой, означало, что нельзя ничего предпринимать и нельзя доверять окружающим. Откуда она это знает — вспомнить было невозможно. Может, в детстве Марта давала ей какие-то наставления по этому поводу? Более того, теперь нужно быть настороже. И нельзя верить тем, кто совсем недавно появился в ее окружении. А рядом с нею недавно появилось много новых людей: Петя, Костя, Евгения… И от кого-то из них исходит опасность. Петю, конечно, можно смело отмести. Он ей в знакомые не навязывался. Она сама его привела домой. Но вот остальные…

Лариса чувствовала, что сходит с ума. Может, это и есть шизофрения: слышать голоса и выполнять их приказы? Очень похоже. Тогда… Одну минуточку! Голос Марты возник не сам по себе в ее голове. Это все та улыбающаяся женщина сделала. Кажется, она еще сказала: «Вы Лариса? Я вас узнала…» Узнала? Значит, уже ее видела. Когда? Где? Может быть, в детстве? Может быть, эта женщина знакома с Мартой? Какая же она идиотка, что не остановила ее!

И что ей теперь делать? На работе она взяла отпуск. А значит, ей остается сидеть дома и ждать, когда тот, от кого исходит опасность, начнет действовать…