Стася попыталась занять себя чем-нибудь. Но вещи валились из рук, а ноги были как ватные. Она расколотила две чашки и отказалась от мысли «что-нибудь поделать». В половине девятого она уложила Леночку в постель, и та, умница, даже не потребовав причитающейся ей сказки, тут же уснула. Стася вздохнула с облегчением. Допроса дочери она бы не выдержала.

В десять в дверь позвонили. Стася бросилась открывать, она робко, но все-таки еще надеясь, что это Слава – больной, покалеченный, побитый, пусть даже пьяный, чего с ним отродясь не случалось. Какой угодно – но пусть вернется, иначе она сойдет с ума.

– Извини, – на пороге стоял Дан. – Приехал как только смог. Надеюсь, ничего серьезного?

Он смотрел на нее улыбаясь, а в ее взгляде безошибочно угадывалось разочарование.

– Проходи.

Через несколько минут, сбиваясь и перескакивая с одного на другое, она рассказала ему все. Дан смотрел на нее так, словно ему доверили секрет, содержание которого его несколько смущает.

– Да, – изрек он, немного подумав. – Мужчина, утешающий женщину по поводу исчезновения другого мужчины, – это классика и клиника одновременно. Никогда не думал, что попаду в подобную ситуацию.

В его словах прозвучал плохо скрытый упрек, и Стася покраснела. А он, словно только этого и дожидался, перешел на деловой тон и забросал ее вопросами.

– Пьет?

– Никогда.

– Друзья?

– Нет.

– Родственники? Работа?

Стася лишь отрицательно качала головой.

– Женщины, извини за неделикатность?

– Исключено.

– Позволь с тобой не согласиться. Знаешь, почему на свете так много обманутых женщин? Потому что каждая уверена, что «исключено».

– Давай не будем…

– Понимаю, неприятно, но все-таки попробуем представить себе это «исключено». Ты ведь не можешь этого знать наверняка, согласна?

Мысли в голове у Стаси путались, но принимать такой неприятный оборот не желали.

– Вижу, об этом ты ни разу не подумала. Не кисни. Поставь лучше чайник. Я пока подготовлю вопросы для дальнейшего расследования.

Дан говорил так легко, что у Стаси отлегло от сердца. Действительно, ничего ведь не известно, а она переполошилась и переполошила всех. Вот пришел человек после работы, голодный, а она ему с порога о своих проблемах. Стася залезла в холодильник, провела рукой по пустым полкам и вспомнила, что Слава как раз и пошел покупать продукты. И с тех пор прошло всего пять часов. Стася поспешила вернуться. Пусть Дан успокоит ее. Пусть объяснит, какая она дурочка и пусть пока он пьет чай, явится Слава с авоськой – злой и промокший до нитки.

– Готова? – хитро улыбаясь, промурлыкал Дан. – Приступаю. На работе в последнее время задерживался?

– Он часто задерживался. Халтурил…

– Я не спрашиваю, как он тебе это объяснял. Значит, задерживался. Так и запишем. Разногласия – заметь, как мягко спрашиваю, – разногласия в семье были? То есть я даже не намекаю на скандалы или примитивный мордобой.

– Так сразу и мордобой?

– А что, у меня была одна знакомая. Доцент. Всю жизнь с мужем выясняла отношения в рукопашной. А во всем остальном – интеллигентнейшая женщина. Так как насчет разногласий?

– Нет, что ты, – уверенно начала Стася и осеклась на полуслове.

– Ну-ну-ну, – помогал Дан, – Вспомнила? По поводу чего разногласия?

– По поводу того, чем я занимаюсь, – нехотя сказала Стася.

– О, это уже серьезно. По поводу твоего призвания?

– Он не любил, когда я это так называю…

– Последнее: неудовлетворенность семейной жизнью, бытом проявлял?

Стася вспомнила пустой холодильник и беспомощно вздохнула.

– Ну вот видишь! Конечно, ты можешь позвонить в милицию. Но, честное слово, – не советую. Рано или поздно он объявится. Знаешь, а может, не будем ждать чайник? Я тут по дороге прихватил…

Дан порылся в своей безразмерной сумке и вытащил бутылку вина. Стася мысленно застонала. Сейчас явится Слава, а она здесь с малознакомым мужчиной пьет вино. Посмотрела на Дана и поняла, что сказать ему «нет» невозможно. Да тут еще в голове закопошились мысли о сопернице. Вспомнила бывших Славиных соседок в общаге. Такие на что угодно пойдут, если захотят затащить мужчину в постель.

– Извини. – Дан с улыбкой смотрел, как меняется выражение ее лица от полной растерянности до бесповоротной решительности. – Автопилот работает: еду к женщине и все такое…

– Я сейчас, – перебила его Стася, убегая в комнату.

Теперь ей больше всего на свете хотелось поскорее спровадить Дана. И совсем не хотелось разбираться в том, что это за «все такое». Фужеры звякнули у нее в руках, по комнате поплыл перезвон. Стася зажмурилась, решив, что тонкое стекло не выдержало ее неуклюжих движений. Но как только она закрыла глаза, перед ней тут же замелькали картинки. На этот раз не расплывчатые и неясные, как обычные, а четкие, почти как фотографии. Она с Даном за столом. Она у него на коленях. Она… и все такое, как он сказал. Картинки мелькали быстро, как кадры кинохроники. Когда смысл этих немых сцен стал постепенно доходить до Стаси, она тряхнула головой и открыла глаза, уставившись в черноту комнаты.

Стася насторожилась. Что-то изменилось. Неуловимо, и в то же время – основательно. Как будто поменяли минус на плюс. Добавлена всего одна палочка, а значение каждого числа в корне меняется. Она внимательно осмотрела комнату. Вещи, так хорошо знакомые ей, теперь казались чужими и зловещими.

В комнате царил полумрак. Отгороженная ширмой детская кроватка таяла в темноте. Воздух, казалось, слегка подрагивал. На мгновение ей почудилось, что она попала в чужой дом, обстановка вокруг показалась незнакомой. Усилием воли она отогнала наваждение и сосредоточилась на главном: Леночка. Она должна быть там, в темноте, сразу за журнальным столиком. Стася взяла в руки ночник и подошла к кроватке.

Леночка видела уже не первый сон. Она спала, крепко обхватив подушку, и улыбалась. Стася вернулась на кухню.

– У тебя такой вид, – рассмеялся Дан, разливая вино, – будто я сейчас начну стрелять, а тебе нужно за секунду до выстрела упасть на пол. Твое здоровье, расслабься. Давай выпьем за возвращение твоего Одиссея.

Стася выдавила улыбку и ухватилась за стакан, как за спасительную соломинку. Быстро сделала глоток и поморщилась.

– Вроде бы оно сладкое, – посмотрев сначала на бутылку, потом на Стасино лицо, констатировал Дан. – И вроде бы – неотравленное…

– Угу, – промямлила Стася и сделала еще один глоток.

Дан не сводил с нее глаз. Взгляд его изменился. Стал обволакивающим и горячим. Он смотрел на нее, как готовящийся к прыжку тигр.

– Ты, Настя, не плачь. Нужно быть полным дураком, чтобы сбежать от такой шикарной женщины…

Разговор входил в завершающую стадию, после которой последует все то, что она только что видела. Нужно было срочно что-то придумать, что-то сделать, объясниться наконец, но Стася будто оцепенела. «Сейчас это случится», – с безнадежностью загнанной жертвы думала она. Сейчас наступит то самое отвратительное будущее, в которое ей никак не хотелось верить. Но ведь она отчетливо видела…

– Настя, – позвал Дан, – ты самая красивая женщина на свете.

«Господи, помоги же мне!»

– Настя, – Дан протянул к ней руки…

«Этого не может быть, не должно быть!»

– …иди ко мне.

Теперь его взгляд был неподвижным, как у удава. Незримые кольца уже сжимали Стасе горло, отчего было ужасно тяжело дышать. Она встала и удивилась тому, что движется, словно не по своей воле. Где-то в самом далеком уголке сознания билась мысль о том, что нельзя, что это невозможно. Стася сделала шаг и почувствовала, что сейчас сознание окончательно покинет ее и на свободу вырвется нечто страшное, неконтролируемое. Что заставит ее сделать эта страшная сила, предсказать было невозможно.

Неожиданно наваждение ослабило свою хватку, Дан опустил руки и нахмурился. Стася не сразу поняла, в чем дело. Звонок в прихожей заливался, как веселый щенок. Она бросилась в прихожую, Дан двинулся следом. Стася открыла дверь.

На пороге стоял самый живописный старик, из тех, кого Стасе когда-либо приходилось видеть. Он был в светлом костюме, при галстуке и в шляпе. Весь этот наряд он, очевидно, по частям выудил в мусорном баке – иного объяснения состоянию костюма, а главное запаху, от него исходившему, не находилось.

Увидев Стасю, старик хрюкнул, скорчил плаксивую гримасу, вытянул перед собой руки, но потом, словно о чем-то вспомнив, нахмурил брови и строго спросил:

– Анастасия Грох, в девичестве Серова, здесь проживает?

– Это я, – ответила Стася, и лицо старика снова, как по команде, приняло отрепетированное жалкое выражение.

– Здравствуй, внученька!

Старик раскрыл дурно пахнущие объятия, зажмурился и пошел на Стасю.

– Так, – попытался вклиниться между ними Дан. – Это еще что такое?

«Сейчас он выдворит старика и снова возьмется за меня», – мелькнуло в голове у Стаси. Она отреагировала мгновенно.

– Дедушка! – воскликнула Стася и упала старику на грудь.

В ее голосе было столько неподдельной радости, что Дан просто остолбенел. Старик с вызовом смотрел на него поверх Стасиной головы.

– Внученька, – прохрипел он Дану, указывая глазами на Стасю. – А это муж твой, что ли, будет?

– Нет, дедушка. Это мой знакомый. Проходи, не стоять же в дверях. Сколько же мы не виделись?

Старик закатил глаза, пошамкал губами и выдал:

– Да уж лет сорок, почитай…

– Ты к нам надолго?

– Да как не прогоните, так – насовсем, – удивленно ответил старик, обнаглевший от такого радушного приема.

– Дед, – затараторила Стася, обернувшись к Дану, – представляешь, дед нашелся. Вот радость-то!

– Да уж, радость. – Глаза у Дана были как две льдинки. – Пожалуй, я пойду.

– Конечно! Спасибо, что приехал. Извини…

– Пока. – Уже в дверях Дан наклонился и поцеловал ее в щеку.

Закрыв за ним дверь, Стася сползла по стенке на пол. Руки дрожали, по щекам текли слезы. «Ладно, – думала она. – Пусть так, пусть как угодно, но только не так, как мне пригрезилось».

– Ой, тут есть кто-то, – выскочил из комнаты старик.

– Это Леночка, – машинально пояснила Стася. – Дочка.

– Правнучка моя, выходит?

Стася не ответила, подошла к окну, посмотрела, как отъезжает машина Дана. Когда огоньки ее исчезли за поворотом, она вернулась на кухню, где расположился старик, успевший выпить полбутылки вина, оставленной Даном.

– А теперь, – сказала ему Стася с угрозой, – объясните, пожалуйста, кто вы такой и зачем явились сюда в такой час?

– Ты чего, Настенька? – удивился дед, прихлебывая вино. – Я ж дед твой, всамделишный. Забыла, что ли?

– Ничего я не забыла, – Стася потянулась отнять у него бутылку, но дед проворно спрятал ее под стол. – Нет у меня никакого деда. И никогда не было.

– А отца твоего, Димку, кто родил, по-твоему? – обиделся старик. – Кто вырастил?

Стася посмотрела на старика. Отец никогда ничего не рассказывал о своем отце, кроме того, что тот бросил их с матерью, когда ему исполнилось пятнадцать.

– Как зовут моего отца? Как звали бабушку?

Старик усмехнулся, но правильно назвал ей все имена, и пока Стася думала, что же с ним делать, улучил момент и поднес бутылку к губам.

– Да прекратите вы пить! – возмутилась Стася.

– А что? Только тебе можно? Да и вино у тебя – дрянь. Только трезвеешь от него.

Он поднес бутылку к губам и выпил все, что оставалось.

– И где ты его только откопала? – Он прищурился. – Сидит тут, как у себя дома…

– Вы про что?

– Про мужика давешнего. Любовник, что ли? – хихикнул дед.

– Просто знакомый.

– Просто знакомые так не смотрят. Я давно его приметил. Шныряет тут каждый день. Я возле твоего дома уже давно хожу. Не решился сразу, значит… Зато приоделся. – Он осмотрел свой костюм. – Хорошо тут люди живут.

– Подождите-ка, я ничего не понимаю…

Но деда уже было не остановить. Стася смотрела на него и удивлялась. Выпил почти целую бутылку вина, и ведь даже не захмелел. Старик тем временем со слезой в голосе поведал о том, как любил ее бабушку. Как жили они счастливо до тех пор, пока эта проклятая машина не наехала.

– Я ведь сначала как думал? Думал, ежели помрет, я за ней уйду. Ведь так любил. А потом, когда оказалось, что паралич у ней, понял, – не выдержу такой жизни. И сбежал, паразит. На севере подвернулась работа. Думал, денег заработаю, вернусь. А там уж как-то забылось все здешнее житье. Сон – и все.

– Хороший сон! А вот для отца был кошмарный…

– Ну так выкарабкался же! – радостно улыбнулся дед. – И высоко взлетел. На это только беда толкает.

– Идите-ка вы в душ, – не найдясь с ответом, попросила Стася. – От вас несет, как из помойной ямы. Завтра разберемся, что с вами делать.

– Можешь со мной на «ты», – разрешил старик, – все-таки внучка родная…

Уснуть Стасе в эту ночь так и не удалось. Мысли жужжали как пчелы в растревоженном улье. Слава пропал, в этом она была уверена. И пропал не случайно. Какая-то гроза собиралась над ее домом. Она давно предчувствовала это. И вот теперь… Нет, нет, гроза еще не разразилась. Но тучи все сгущались, и солнце уже исчезло за ними безвозвратно.

Но рой Стасиных мыслей вел себя чересчур самостоятельно, настойчиво возвращая ее к сегодняшнему визиту Дана, к его странному поведению. Впрочем, почему странному? Если все вспомнить и сопоставить, получалось, что он с самого начала вел себя точно так же. Только полная идиотка не заметила бы, что он всегда так смотрел на нее. Обыкновенный бабник, как она сразу не распознала. За всеми его умными речами крылось одно-единственное примитивное желание… «Почему бабник? Почему примитивное?» – возразила она себе. «Может быть, он влюблен», – подсказал внутренний голос. Эта мысль приятно уколола ее. С тех пор как она вышла замуж, это был первый мужчина, который не обратил никакого внимания на сей прискорбный факт.

Вертясь с боку на бок, Стася замирала от ужаса, думая о том, что ее сегодняшнее видение может сбыться. Мучилась и не могла понять, хочет она этого или нет. Уверяла себя, что, конечно, нет, ничего этого ей не нужно. Но какое-то странное неуемное любопытство влекло ее снова и снова заглянуть в собственное будущее.

Борьба с этим нездоровым любопытством продолжалась вплоть до рассвета. На рассвете, как только обессилевшая и опустошенная Стася прикрыла наконец глаза, ее тут же утащило в водоворот видений, напоминавших короткие сны. Она видела Славу, связанного по рукам и ногам и с кляпом во рту, и деда, строившего куличики с Леночкой на детской площадке, себя, блуждающей по бесконечным комнатам чужого дома. И во все эти видения прорывалось лицо Дана с бездонными пропастями глаз. Она бежала от него, но почему-то получалось, что бежала на месте. Расстояние между ними не увеличивалось, а, наоборот, сокращалось. Дан протягивал к ней руки, и она попадала в паутину липкой чужой страсти. И уже не могла ни выбраться, ни шевельнуться. Одежда на ней сама собой таяла, Дан подступал все ближе. А ей даже не удавалось произнести ни слова. Он принялся ласкать Стасю, целовать ее распятое в паутине тело. И предательское тело отвечало сладострастной дрожью, изгибаясь в его руках. А мозг, бесполезный придаток, был неподвижен и нем. Мозг был скован ужасом нереальности творящегося.

Любой ужас, думала Стася, должен когда-нибудь кончиться. Потому что все когда-нибудь кончается. И тогда можно будет убежать, спрятаться, прийти в себя и подумать. Но прежде всего – под душ, чтобы смыть с себя едкий пот отравленной страсти. Но Дан льнул к ней снова и снова и совсем не собирался прекращать эту дикую игру. Еще немного – и он заставит ее поверить, что все происходящее реально и что ей это нравится. Сладкие судороги кольцами сдавливали тело, поднимаясь к горлу. Рот раскрывался в беззвучном крике. Страсть побеждала рассудок. Мозг перестал быть молчаливым соглядатаем и взорвался любовью. И в этот момент Дан высоко поднял руку и в ней блеснул необычный нож – длинный, с тонким гибким лезвием. Стася вскрикнула и резко села…

Часы показывали половину седьмого. Продолжать пытку сном желания больше не было. Стася набросила халат и, ступая на цыпочках, прошла на кухню, чтобы поставить чайник. Деду она постелила на полу, и ей вовсе не хотелось, чтобы он проснулся. Хотелось побыть одной, сбросить остатки дурного сна. Чайник закипел, Стася насыпала в чашку растворимого кофе, налила кипяток и так же осторожно пошла в комнату. Но ее остановил какой-то странный звук, похожий на хрип или сопение. Она обернулась и увидела, что дед таращит на нее глаза.

– Ты чего? – спросила она. – Спи, рано.

Изобразив на лице мучения умирающего, он разлепил сухие губы и пискнул:

– Стой. Подойди.

Стася осторожно подошла.

– Двигаться не могу. Только пальцы…

Дед пошевелил пальцами рук, торчащими из-под одеяла.

– Я сейчас «скорую»! – вскрикнула Стася.

– Стой, – снова пискнул дед. – Не смей. Уже отпускает. Ночью даже позвать тебя не мог, когда все началось. Лежу, все соображаю, ничего не болит, а шевельнуться нет сил. Все вино твое проклятое…

– Да не мое оно, – растерянно ответила Стася.