Людмила вышла на крыльцо, села рядом с Виктором, положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Мир менялся с каждой минутой. С того дня, как она покинула родительский дом, мир остывал. Делался чужим, холодным и жестоким. И такой же становилась она. Сколько же жизней она прожила? В первой, в той, которая казалась ей теперь самой светлой из всех, что ей выпали, была влюбленной девочкой. Девочкой, мечтавшей о счастье. Во второй – королевой, наделенной головокружительной властью, в третьей – калекой и пленницей. А вот что за четвертая жизнь ей уготована – совсем не знала. Да и долго ли она продлится – тоже. И кем ей стать – никак не могла решить.

Кому рассказать, кому поведать о своей страшной судьбе? Кто поймет? Только он один. Витя. Пусть он теперь не такой, как прежде, когда подарил ей первый стеклянный поцелуй, когда кружил ее на руках у подъезда и звал замуж. Если закрыть глаза и положить голову ему на плечо – то же ощущение тепла, тот же запах и так спокойно на сердце, словно исполнились все желания и ничего больше на свете не хочется – полное блаженство.

Кем же ей сделаться в оставшиеся годы, или даже пусть – дни? Может быть вернуть лучшую из своих жизней? Попробовать начать все сначала с Виктором? Пусть жизнь покалечила их, но чувств не разбила. Пусть он немного сумасшедший, или даже не немного, – пусть. Но ведь и в этом сумасшествии для него существует одна только единственная женщина – Люся, так этот человек устроен. Ах, если бы ей понять это раньше! Как она могла бы быть счастлива! Как они могли бы быть счастливы!

Они сидели на крыльце неподвижно. Ветер бросал пряди волос Людмилы Виктору в лицо. Он слегка улыбался и, если присмотреться, вовсе не казался каким-то особенным. Она почувствовала знакомый укол страсти. Легкий, как предупреждение…

Людмила резко выпрямилась и закрыла руками лицо. Нет, только не это. Страсть всегда оказывалась сильнее ее. Она не сможет победить, не сможет преодолеть. Виктор сидел по-прежнему неподвижно и смотрел прямо перед собой. Но она могла бы поклясться, что он почувствовал все, что с нею творится. Не догадался – нет, для этого ему теперь не хватило бы ума. Почуял, как зверь – всем телом, инстинктом. Он целую вечность вставал, а потом целую вечность поворачивался к ней. А она все еще не отнимала рук от лица, не в силах признаться себе, что она все еще женщина, что все ее желания остались с нею, что этот мужчина может удовлетворить ее страсть…

Виктор поднял ее на руки не рывком, как тогда, в юности, а осторожно. Не стремился заглянуть в глаза – прижался щекой к ее виску. Помедлил мгновение, словно ожидая, что она закричит, чтобы он немедленно отпустил, чтобы убирался прочь, как уже было однажды…

Она не закричала и ничего не сказала. Значит, теперь можно. Дыхание у нее было тяжелым и жарким… Сердце стучало так, будто выпрыгнет сейчас из груди. Любимая. Если нет тебя – нет ничего. Нет жизни. И ничто не имеет значения. Нет тебя – и мир остывает, и сердце покрывается корочкой льда, и глаза видят только прах, не в силах разглядеть вечности. Любимая, я сделаю для тебя все, что захочешь. Даже если ты не скажешь мне об этом, я догадаюсь сам…

Чуть позже Людмила смотрела в потолок и безмятежно улыбалась. «Любимая», – шептал рядом Виктор. Ну чего ей еще? Жизнь продолжается! Чего же она все время ждала от жизни, чего искала в ней? Страсть разбудила в ней жизненные токи, они побежали по нервам, придавая существованию новый смысл, иной ракурс. Неуверенно шевельнулось замолчавшее было желание мести. Шевельнулось и, не почувствовав сопротивления, развернулось словно знамя, на котором было начертано: «Нельзя простить такое! Отомсти ему, как он того заслуживает!» И тут же из памяти вынырнуло оскалившееся мерзкое лицо Петра. Он улыбался так, словно торжествовал победу. Но даже в стеклах его очков плясали огоньки беспокойства. «Нет, врешь, слишком хорошо я тебя знаю, – думала Людмила. – Ты не дашь мне уйти и спокойно скоротать век где-нибудь в лесной глуши. Ты будешь искать меня повсюду, пока не найдешь!»

Значит, выбора не остается. Нужно принять бой, пусть неравный, а там – будь что будет. И значит, нужна была эта ясновидящая девчонка.

– Витя. – Людмила придвинулась к нему ближе. – Мне нужна твоя помощь!

– Любимая, я сделаю для тебя все, что захочешь…

К утру Слава замерз так, что едва мог шевельнуться. Он не представлял, день теперь или ночь, пока не услышал шарканья ног над головой. Походило на то, что дом ожил, а стало быть – утро. И может быть, даже о нем кто-то вспомнит.

Не успел подумать, как над ним скрипнула дверь и в образовавшийся проем упала бледная полоска света. Слава попытался разглядеть человека, спускавшегося к нему. Но в глаза ему ударил свет фонаря, и он крепко зажмурился. Ему оставили половину буханки белого хлеба и пластиковую бутылку с водой. Перед тем как уйти, человек вытащил нож и разрезал веревку на запястье у Славы, оставив длинный порез на тыльной стороне ладони.

Вместо того чтобы хоть что-нибудь предпринять – позвать на помощь, кинуться на этого человека или же утолить жажду и голод, Слава сидел и думал о том, как когда-нибудь Стася будет смотреть на глубокий след от этого самого пореза. Посмотрит, вспомнит, ничего не скажет, а только придвинется ближе…

Он так отчетливо представил это, словно именно такое будущее было предопределено. Словно именно так все оно и будет в одно безмятежное утро, когда они вместе со Стасей проснутся одновременно и повернутся друг к другу.

Здравый смысл медленно покидал Славу, росла убежденность в том, что если он станет думать о будущем, о том, что будет с ними через год или два, то сегодняшний ужас не сможет взять над ним верх и никто не сможет причинить зла ни ему, ни его дорогим девочкам.

Слава несколько раз сжал и разжал пальцы. Это незамысловатое упражнение вызвало такую сильную боль, что он чуть было не потерял нить своих рассуждений, а главное – пусть странную, но все-таки уверенность, что все закончится хорошо. Боль всколыхнула в сердце ужас, вслед за которым с самого дна вспорхнули черными воронами омерзительные картины: связанная по рукам и ногам Стася, плачущая Леночка и он сам – беспомощный и едва живой. Слава тряхнул головой. Нельзя поддаваться. Нужно вынашивать веру в другое будущее и тогда оно рано или поздно непременно наступит. Он потянулся к бутылке с водой, поднес ее к губам, с жадностью выпил половину и вдруг понял, что вода имеет странный привкус, приятный, правда, но все-таки какой-то непонятный. Он замер, прислушиваясь к работе своего организма: сердце стучало по-прежнему тихо и глухо, в животе чуть слышно бурчало от голода, в ушах шумел ветер. Стоп! Какой ветер? Здесь же нет никакого ветра! Но гул усиливался, становился все более протяжным и громким. Теперь казалось, что это не ветер, а море шумит – размеренно и гулко, волны мягко бьются о прибрежные валуны и упруго откатываются назад. Он мог поклясться, что видит эти волны – забавные, как в мультипликации.

Последняя мысль, посетившая его перед тем, как провалиться в небытие, была о том, что он непременно замерзнет здесь, и тогда, пошарив вокруг руками, Слава наткнулся на ворох старых матрацев и забился в них как в гнездо. Море шумело все громче и громче, теперь его шум вполне мог сойти за рев реактивного самолета на взлете. И Слава чувствовал, что и сам вот-вот взлетит, такая легкость образовалась в теле, что земное притяжение на него, казалось, больше не действует…

Рудавин сидел в кабинете, обложившись со всех сторон папками. Работа не двигалась с того самого дня, когда раздался зловещий звонок из Луги. Неприятный холодок в области солнечного сплетения нарастал, его щупальца порой медленно пробирались вверх и мертвой хваткой сдавливали сердце. Мысли о Людмиле превращали Рудавина в неврастеника. Стремление предвосхитить ее удар походило на навязчивую идею, от которой он не мог отвязаться даже во сне. Порой, подтрунивая над собой, Петр называл свое состояние пародией на паранойю, однако боялся признаться себе в том, что был бы более точен, дав то же определение без смягчающего слова «пародия», предназначавшегося скорее для самозащиты, чем для конкретности.

Сегодня ему явно не удастся поработать. С минуты на минуту здесь будет Анна. Он отправил ее к Насте с тем, чтобы она любыми правдами и неправдами привела к нему дочку этой ясновидящей девчонки. Любым способом – так он ей и сказал. У Анны никогда не случалось провалов. В ее анкете не было зафиксировано ни одной мелкой погрешности при выполнении заданий. Как только она войдет в его кабинет с девочкой, он позвонит Насте и встретится с нею сегодня же. И сегодня же узнает, где искать Людмилу. И ни за что не спросит, сколько ему осталось…

Петр словно темную тень отогнал от себя мрачную мысль взмахом руки. Анны не было слишком долго. Даже если все шло не совсем гладко, она уже должна была вернуться. Или позвонить… Но телефон молчал, за дверью стояла гробовая тишина, и Петру ничего не оставалось как ждать, прислушиваясь к стуку собственного сердца.

Анна появилась лишь за полночь. Он чуть было не уснул прямо за столом и даже пару раз громко всхрапнул, но, тут же спохватившись, откинулся на спинку стула и принялся бессмысленно пялиться в бумаги. Она появилась на пороге, его рука машинально потянулась к телефонной трубке, но замерла на полпути: Анна была одна. Секунду он еще надеялся, что девочка в приемной, но надежда была беспочвенной – секретарша давно ушла домой, а Анна ни за что не оставила бы девочку без присмотра.

Несмотря на явный провал, Анна смотрела на него скорее с любопытством, чем с огорчением. Не говоря ни слова, она устроилась в кресле напротив, достала длинную сигарету, щелкнула зажигалкой, выпустила колечко дыма.

– Извините, шеф! – сказала она мягко. – Я и представить себе не могла, сколько народу озабочено тем же, чем и я.

– Что ты имеешь в виду?

– Вчера, как я узнала от соседей, в доме нашей ясновидящей появился подозрительный старик.

– Это новость. Родственник?

– Никто не знает. Но другие соседи утверждают, что сегодня вечером, как раз перед тем, как вы позвонили мне и я отправилась за девчонкой, Настя с дочкой и тем самым стариком бежали к автобусной остановке.

– Они не вернулись домой?

– Не вернулись и, похоже, не вернутся, потому как в руках у них теми же быстроглазыми соседями были замечены сумки с вещами.

– Интересно. Но это, разумеется, еще не все?

– Совсем не все! – сообщила Анна, томно улыбаясь и затягиваясь.

– Расскажешь? Или так и будешь отвечать на наводящие вопросы? – спросил Петр с ядовитой улыбкой, к которой с опаской относились все его подчиненные.

Но Анна, похоже, сегодня набрела на настоящую удачу, потому что улыбку Петра проигнорировала и, даже не моргнув глазом, продолжила:

– Как я уже сказала, Настю с дочкой и странным стариком я не застала, поскольку они бежали до того, как я добралась до их дома. Зато каково же было мое удивление, когда из подъезда показалась знакомая фигура Дана. Я даже решила поначалу, что пока я ехала, планы поменялись и вы с ним все переиграли.

Анна замолчала и снова уставилась на Петра.

– Нет, – протянул он. – Дана там не должно было быть.

– Нет? Тогда докладываю: вид у него был взволнованный, на ходу ерошил волосы, смотрел прямо перед собой, не заметив меня в пяти метрах. Что-то ему там не удалось, если я правильно поняла?

– Дальше. – Петр прекрасно понимал: если бы это было все, Анна вела бы себя с ним намного корректнее.

– Я поднялась к квартире. И хотя уже по дороге узнала о старике и автобусной остановке, посчитала необходимым убедиться собственными глазами. – Петр почувствовал, что Анна изо всех сил старается сдержать улыбку. – Дверь действительно была заперта и на звонки никто не отвечал. Но как только я отошла от двери, началось самое интересное…

Женщина снова затянулась и, прищурившись, посмотрела на Петра.

– Это правда, что место вашего заместителя до сих пор вакантно?

Петр улыбнулся ей в ответ мягко, почти как кавалер даме, приглашая ее на танец, но вопрос оставил без ответа. Чутье никогда его неподводило и теперь он знал почти наверняка, что Анна принесла ему хорошие известия.

– За Даном я не пошла, – продолжала тем временем женщина. – Он выглядел настолько обескураженным… Вряд ли он имел представление о том, куда подевалась девчонка. Но когда я собралась уходить, у двери появился еще один мужчина. Странный мужчина. Абсолютно седой, интересный, с первого взгляда – ничего особенного.

Петр подался вперед и вкрадчиво спросил:

– Но ведь ты пригляделась к нему получше, не так ли?

– Именно так. Что-то в нем было этакое, – Анна помахала в воздухе рукой, будто пыталась нашарить подходящее слово, – что-то странное. Уж очень похож на ненормального из этих, знаете, с отставанием в развитии. И главное – совершенно не понятно, сколько ему лет: то ли сорок, то ли двадцать.

– Глаза голубые, нос прямой, рост приблизительно метр восемьдесят семь.

– Да, это он.

– И ты пошла за ним? – с наигранным восторгом спросил Петр.

– И я пошла за ним, – в тон ему ответила Анна. – Именно поэтому вернулась к вам так поздно: далеко же он меня завел. Окрестности Всеволожска, большой деревянный дом с единственным светящимся окном. Похоже, там ждали его возвращения.

Петр молчал. Совершенно ясно, что парень с косой на поляне, которого он принял за умственно отсталого и попросил нарвать цветов для Людмилы, и тот, кто уже дважды побывал у Насти, – одно и то же лицо. Но каким образом? Кто управляет им? Или его сумасшествие – только маска?

Людмила была необыкновенно близко и, казалось, дышала ему в затылок. Петр смотрел на Анну с сожалением. Далеко ли удалось продвинуться этой проныре? Если она видела Людмилу, то ее песенка спета. Смешно думать, что он сделает своим заместителем женщину, которая будет время от времени его шантажировать.

– Разумеется, тебе удалось установить кто же…

– К сожалению, нет. Окно светилось на втором этаже, шторы были достаточно плотные, но разглядеть силуэт удалось. Это была женщина. Она ходила из угла в угол после возвращения своего странного посланника еще добрых полчаса. Волосы длинные, рост приблизительно метр шестьдесят пять.

– Адрес, – поставил точку в их затянувшейся беседе Петр.

Анна написала адрес на листе бумаги и протянула Петру. Ей явно не хотелось так быстро сворачивать приятную беседу с шефом.

– Молодец, свободна.

Она, поджав губы, отправилась к двери,

– Место, о котором ты спрашивала, – вакантно. Я подумаю…

Женщина благодарно сверкнула глазами и закрыла за собой дверь.

– Ты ничего не перепутал? – спрашивала Людмила возвратившегося из города Виктора.

– Нет, там никого не было. Совсем никого. Совсем тихо.

– Может, ты зашел не в тот подъезд или позвонил не в ту квартиру? Это случается, ты подумай!

– Я ничего не перепутал.

Людмила долго ходила из угла в угол. Память у нее была прекрасная. Все, что касалось Насти, она помнила. К тому же Нора должна была ее помнить. Хорошо должна была помнить.

Людмила сняла трубку телефона и, несмотря на поздний час, набрала номер Норы. В трубке раздавались лишь длинные гудки, но в тот момент, когда она уже решила дать отбой, кто-то снял трубку, но не произнес ни слова.

– Здравствуйте, – радостно воскликнула Людмила. – Нора, это ты? Норочка! Плохо тебя слышу!

– Это не Нора, – ответили на другом конце провода, и Людмила едва справилась с ликованием. Конечно же, это была Настя! – Мама умерла. Три года назад.

– Боже мой! Настенька, как же так? Вы ведь ее дочь, правильно? Господи, какое горе. Я не могу… не могу больше говорить. Извините меня, пожалуйста.

Людмила бросила трубку и снова зашагала по комнате. Виктор смотрел на нее с нетерпением и любопытством. Похоже, ее радость передалась и ему – у него глаза заблестели, когда он понял, что Людмила отыскала девчонку. Медлить было нельзя. Если девчонка покинула дом – значит, испугалась чего-то, а может быть, и почувствовала, что за ней началась настоящая охота. Ход мыслей Рудавина представить несложно. Да и правила игры в организации никто пока не менял. Девчонку лишат близких, а потом заставят сотрудничать, предоставив возможность иногда видеться с ними. До тех самых пор, пока не вытравят из головы даже память о них.

А Настя хороша! Нашла где спрятаться – у родителей. Там ее будут искать в первую очередь. Значит, времени у Людмилы не остается. Петр уже завтра найдет ее. Нужно переиграть его, опередить.

– Ты сумел бы поехать туда прямо сейчас? – спросила Людмила Виктора, и тот с готовностью поднялся и надел куртку.

Людмила набросала для Насти небольшое послание, сообщая о том, что ее жизнь в опасности и приглашая укрыться в своем доме. В конце она приписала: «Я знаю достаточно много о тех, кто вас преследует. Вспомните свое похищение три года назад и вы поймете, о чем я говорю. Приезжайте и не медлите ни минуты. Ваш друг».