Полночь давно миновала, а потому добраться до дома Стаси было непросто. Взять машину Людмила ему не позволила, а рассчитывать на попутки не приходилось. Виктор соврал Люсе, что ходит еще один автобус, развозящий заводских со смены. Он очень гордился своей находчивостью. Ему было немного не по себе, что обманул ее. Но ведь когда собираешься устроить для любимой сюрприз – это всегда немного ложь. Иначе – ничего не получится.

Раньше он иногда дарил ей цветы. Для этого ему приходилось много лгать. Сначала нужно было обвести вокруг пальца старуху, которая готовила ему обед и убирала дом. Людмила не могла сама готовить ему обед. Она была очень занята. Так занята, что день, проведенный в ожидании, порой растягивался для него в неделю. Он обманывал старуху, убегал из дома, бродил в лесу до темноты, чтобы под покровом ночи залезть в чей-нибудь палисадник, где заведомо знал – нет собаки, а цветы – просто загляденье. Он собирал большой букет, затем осторожно выбирался на улицу и быстрым шагом возвращался домой. Открывал окно. Это была его тайна: ни Людмила, ни старуха не знали, что одно из окон на веранде легко открыть снаружи. Виктор бросал букет на веранду, тихонько затворял окно и только после этого стучал в дверь.

Старуха отпирала ему с привычной бранью, выговаривая в основном не за его побег, а за то, что принуждена была сиднем сидеть в доме и ждать. Но бранилась она всего несколько минут, потом собиралась и шла домой – через два дома по той же улице. Проследив весь ее маршрут, до тех самых пор, пока в ее маленьком домике не загорался свет, Виктор спускался вниз, открывал дверь на веранду и долго возился с букетом, устанавливая их сиятельства бордовые георгины в широкую глиняную вазу.

В его распоряжении была целая ночь. Веточки можжевельника или акации нужно было пристроить рядом с георгинами так, чтобы они заговорили, как живые. «Знаете ли вы, что должны сказать ей?» – бурчал Виктор себе под нос, без сожаления отрывая мешающие веточки, листочки, лепестки. «Знаем, – отвечали георгины, – ей нужно сказать, что ты любишь ее больше всего на свете, что твоя жизнь не имеет смысла без нее…»

Виктор, улыбаясь, вертел вазу и так и этак. Он ведь не знал, с какой стороны подойдет к цветам Люся. Они должны быть великолепны с любой стороны. К утру, предчувствуя скорый приход старухи, Виктор заканчивал свою работу, уносил вазу с говорящим букетом в заброшенную комнату на втором этаже, которая когда-то служила сушилкой. Ставил букет в центре на пол и, довольный, отправлялся спать…

Людмила была весьма озадачена, когда он впервые преподнес ей свой «сюрприз». У ее кровати откуда ни возьмись появилась большая глиняная ваза с огромными бледно-желтыми георгинами, украшенными, словно новогодняя елка, листвой яблони и утыканными со всех сторон ветками елки.

В то утро она проснулась не в лучшем настроении. Что-то там не клеилось на работе, сроки поджимали, а никаких стратегических решений в голову не приходило. Она посмотрела на букет и рассмеялась бы непременно, если бы вовремя не заметила Виктора, стоящего на пороге как часовой. Глаза у часового горели любовью.

Людмила наклонилась к цветам и вдруг подумала: «Но где же он их взял? Неужели выходил из дома?» Только этого ей теперь не доставало. Если Виктор начнет шляться по округе, его очень скоро запомнят, могут обидеть, обмануть, а главное – прощай конспирация. Скольких трудов ей стоило купить этот дом на его имя, нанять старуху-соседку за баснословную сумму в обмен на полное молчание. «Ты выходил из дома?» – спросила она. Один ее вопрос сменялся другим, но Виктор молчал, не проронил ни единого звука. Молчал и по-прежнему смотрел ей в глаза. Только восторг в этих глаз постепенно гас, сменяясь глубоким отчаянием. Когда на глазах его выступили слезы, Людмила не выдержала, накинула халат и отправилась искать старуху. Идиот! Что с него взять!

Она едва сдерживала закипавшую злость. Ну хорошо, он идиот, но старуха-то могла бы следить за ним повнимательнее! Людмила ворвалась на кухню и металлическим голосом принялась перечислять Марье Ивановне свои претензии. Ее ничуть не смущал растерянный взгляд пожилой женщины, она имела право выбранить ее от души, потому что за такую зарплату…

«Не кипятись, деточка!» – оборвала ее старуха спокойным ровным голосом. Подошла вплотную, заглянула в глаза, покачала головой. «Иди за мной!» – и, вздыхая, стала подниматься по скрипучей лестнице. На втором этаже она открыла дверь сушилки и включила свет. Людмила, все еще хмурясь, сделала шаг вперед и замерла. В комнатушке стояли две банки с георгинами – увядшими бордовыми и совсем высохшими – неопределенного темного цвета. «Вишь, как для тебя старается, болезный, – вздохнула бабка. – Любит очень. Его хоть на цепь посади, он ведь как собака – перегрызет и уйдет. Любовь на цепи не удержишь. Ты бы поласковее с ним, а? Или приезжала бы, что ли, почаще…»

Бабка медленно заковыляла вниз по лестнице, а Людмила так и осталась стоять в цветочной усыпальнице. Сколько же ее здесь не было? Кажется месяц. Точно – месяц. Сегодня нужно оплатить квитанции за свет и газ. Потому и приехала. И только для этого она приехала. А он, выходит, ждет ее. Сюрпризы готовит, чтобы порадовать. Ведь раньше она действительно радовалась его изобретательности. Но это было давно, совсем в другой жизни. Выходит, он не забыл. Мать забыл, дочку погибшую забыл, жену… А то, что Люся любила, то, чему Люся радовалась, его скудная память сохранила.

«Витя любит Люсю», – повторяла она как припев назойливой модной песенки, которая хоть и раздражает, но никак не выходит из головы. И что с этим делать? Она ведь тоже его… любит. Не бросила на произвол судьбы, заботится о нем, навещает. «Вранье!» – сказала она самой себе. Это только чувство вины за чужую разбитую жизнь. Какая может быть любовь с идиотом?

Прошло два года с тех пор, как погибли его близкие. Она не бросила его, и ее совесть чиста. Но все это время она воспринимала Виктора как совсем другого человека. Не любимого своего Виктора из другой, несостоявшейся жизни, а его брата-двойника, его копию, наполненную совершенно иным смыслом. Два года она даже боялась себе признаться, как тоскует по нему. Эта тоска так часто сжимала ее сердце поначалу, будто он и вправду умер.

На самом же деле случилась вещь гораздо более страшная – он был жив, но любовь к нему была теперь невозможна.

«Будь с ним поласковее», – вспомнила она слова старухи. Легко сказать! Людмила обернулась. Виктор снова стоял на пороге, снова как часовой, теперь уже как самый настоящий часовой – глядя в одну точку и ни на что не обращая внимания. «Витя!» – позвала она тихо. Он встрепенулся, повернул голову, точно птица, быстро взглянул на нее и снова уставился в точку. Это было немного смешно, немного печально, но никакой любви не вызывало. «Витя, посиди со мной!» – попросила Людмила, и он, не глядя на нее, подошел и сел на краешек кровати. Людмила рассмеялась, потянула его за рукав. Слишком сильно, должно быть, потому что рукав лопнул и разорвался по шву. Это почему-то ее очень смутило и расстроило. «Обязательно куплю ему что-нибудь приличное! Сегодня же!» – дала она себе клятву, которую уже к полудню за делами благополучно позабыла.

Пока она разглядывала злополучный рукав, пока придумывала слова, он оказался совсем рядом и с тоской глядел в ее глаза. Сначала она почувствовала, как его дыхание делается тяжелым и частым, потом увидела эту безмолвную мольбу в глазах и не успела вовремя встать. Он потянулся к ней совсем как раньше. Она медлила всего секунду, но за это время успела подумать как мало он изменился и как мало изменились ее чувства к нему, если только не думать… Пришлось легонько оттолкнуть его, чтобы подняться. Они из разных миров. Людмила не могла не думать, а он разучился думать и понимать. Их любовь навсегда лишена главного – физической близости, потому что они – разные. Два живых существа совершенно разной породы. Людмила улыбнулась ему на прощание. Ей нужно было уезжать, нужно было заниматься делами и совсем не нужно было думать о том, чего нельзя воскресить. Она уехала и заставила себя забыть о георгинах. Хоть это было в ее власти…

Он прятал цветы и, довольный, отправлялся спать, чтобы назавтра весь день провести в ожидании. Или не один день, или несколько? Ему было трудно понять, где кончается один день и начинается другой. Ведь Люся приезжала каждый день… Но отчего-то в течение одного дня несколько раз успевало взойти и упасть за горизонт солнце.

Теперь он бодро шагал по шоссе в сторону города и тихонько насвистывал. Он был счастлив. Теперь солнце вставало и садилось, а его Люся не исчезала. Она теперь всегда была с ним. И он не страдал как в тот, самый длинный день в его жизни, когда солнце тысячу раз падало за горизонт без нее…

Это случилось летом. Точно – летом, потому что цветов было много и за каждую вылазку из дома он набирал их огромными охапками. Весь день проходил в радостной возне с цветами. День был необыкновенно длинный. Он несколько раз засыпал и просыпался. Солнце то светило в полный свой накал, то едва выглядывало из-за туч, а то и вовсе укрывалось черной звездной паутиной. День словно играл с ним в прятки и никак не хотел кончаться. Старуха кормила его, плакала на кухне, пропадала надолго, а потом и вовсе куда-то сгинула.

Он остался один. Снова засыпал и просыпался. Снова солнце выкидывало разные штуки. Дважды шел дождь, но Люси все не было, и день никак не кончался. Виктор поднялся на второй этаж, открыл заветную комнату и ахнул: она сплошь была уставлена цветами. «Вот так шутка!» – подумал он. И еще: «Какой длинный день!» Большая часть цветов давно увяла. Как же это он проглядел? Или снова пора наведаться в чужие огороды?

Что-то в этот длинный день было не так. Виктор почувствовал это и стал нервничать. Он поискал старуху, но та как сквозь землю провалилась. Печь была холодная, значит старуха ушла давно. Нужно пойти к ней и спросить – почему день такой длинный и когда вернется Люся?

Дом, который он столько раз видел в окно, вблизи оказался совершенно иным. Диким оказался дом. Двери и окна были забиты досками. Внутри – темно и тихо. Не зная, что теперь делать, он долго бродил вокруг, пока откуда-то не появился мальчишка. «Мама велела сказать, – шмыгая носом сообщил он, – чтобы вы тут не шастали. Марьиванна померла на прошлой неделе». Виктор смотрел на мальчика, широко раскрыв глаза, силясь понять, о чем тот говорит. Ужасное слово «умерла» накрыло его волной ужаса. Он очень много знал про смерть, только вот не помнил что именно. Спотыкаясь, он сломя голову бежал от мальчика и от заколоченного дома.

Он похудел, ремень пришлось затянуть туже – день не кончался. Он вскрыл все консервные банки, которыми была заставлена кладовка – день не кончался. Он успел приболеть и выздороветь, улицы замело снегом, а день все длился и длился – Люси не было.

Однажды он встал и отправился за цветами. На улице стоял мороз, в огороде, где раньше цвели георгины, Виктор провалился в снег по пояс, И тут его поймали. Схватили за руку, и он испуганно вжал голову в плечи, боясь обернуться.

«Попался!» – раздался женский голос. Виктор удивленно оглянулся – голос был не злой и не страшный. Женщина тянула его за руку: «Вылазь из снега-то, замерзнешь!» Виктор выбрался из сугроба и с удовольствием пошел следом за женщиной. Он с самого начала этого невыносимо длинного дня не видел вблизи ни одного живого человека и очень соскучился по людям. Стоя на пороге и отряхивая снег, он улыбался изо всех сил, чтобы она поняла, как ему хочется хоть с кем-нибудь поговорить.

– Для кого цветы-то все мои оборвал? – поинтересовалась она.

– Люсе, – ответил он дрожащим голосом.

– Замерз? Водки выпьешь? – Женщина сунула ему под нос крохотную рюмку.

Запах был острый и знакомый. Виктор несколько раз понюхал прозрачную жидкость, прежде чем выпить, чем очень насмешил женщину.

– И я выпью. За знакомство. Меня, между прочим, Катей зовут. А ты кто будешь?

– Витя. – Он с трудом мог говорить, так обожгло все внутри.

Катя, похоже, не особо обрадовалась, узнав его имя.

– Ну и везет мне на вас, Витьков, – пробурчала она. – Есть хочешь?

Пока он ел, Катя плакала и все о чем-то рассказывала. Он не очень понимал о чем, но в доме у нее было тепло, и голоден он был словно волк, а потому слушал внимательно и участливо кивал головой.

Он стал заглядывать к Кате. Не часто, а только когда есть хотелось. Она оказалась доброй – кормила и про георгины больше не поминала. Только все спрашивала неприятно: «Где ж твоя Люся? Никак не доедет?» Виктор обижался и уходил. Однако дома он и сам недоумевал, что за времена наступили. Виктор садился у окна и, глядя сквозь мутное стекло на небо, умолял солнце прекратить сводить его с ума, умолял вернуть ему Люсю. Но солнце не слушалось…

Гораздо позже, когда снова расцвели и угасли георгины, у Кати собрались гости. Впрочем, гости у нее собирались гораздо чаще, чем цвели георгины. (День ведь все еще не кончился. Люся не вернулась домой.) Гости пили водку и пели заунывные песни. Ему выпивать предлагали редко – самим не хватало, но кормили охотно и смотрели жалостливо. Так вот, в тот памятный – полдень это, что ли, был или вечер уже – кто-то из гостей бросил спьяну: «Эка невидаль – баба у него пропала. А ты найди ее! Вот поди и найди!» Катя зашикала на глупого своего дружка, но Виктора уже не было за столом. С тех пор он бродил по городу, заглядывая в лица прохожим, заходил в маленькие кафе, откуда не выгоняли, рассматривая посетителей, слонялся по магазинам, дважды ошибался – бросался к незнакомым женщинам. Но только дважды! Его Люсю нельзя было спутать ни с кем!

Теперь он наведывался к доброй Кате редко, когда терпеть голод совсем уж становилось невмоготу. Катя бранилась, пьяно всхлипывала, но совала тарелку и уговаривала, пока он ел: «Да брось ты это дело! Все равно не найдешь. Город большой! Если б ты хотя бы адрес знал…»

Но он не помнил ни одного адреса. Перерыл дома все старые бумаги – никаких адресов там не было. Но однажды, приехав на электричке в город, он замечтался больше обычного и все о том, как встретит ее, как она обрадуется, как закончится наконец бесконечный день, он замечтался, а ноги сами вели его куда-то. Он влез в автобус, словно так и нужно было. Когда кондукторша поняла, что платы от него не дождешься, и вытолкала взашей, он знал, совершенно точно знал, что оставалась всего одна остановка. Деревья казались ему знакомыми. И некоторые дома казались ему знакомыми. И даже люди порой казались… А главное, некоторые смотрели на него так, словно тоже знали его.

Так бывает, когда снится сон, который ты уже когда-то видел. Но никогда нельзя сказать точно, какое именно действие развернется в старых декорациях – то же самое или совершенно другое. И если сон был дурной, то где-то в глубине души теплится надежда, что новое путешествие не станет копией предыдущего, а будет развиваться по другим законам.

У большого кирпичного дома Виктор остановился. Ему показалось, что этот дом снился ему уже много раз. Столько раз, что он мог на память сказать, сколько в нем квартир, сколько этажей и даже мог припомнить лица некоторых жильцов. Он стоял, глядя прямо перед собой в разверзшуюся пасть подъезда, и обрывки воспоминаний о сладких и горьких снах, связанных с этим домом, всплывали и гасли у него в голове.

Он вдруг понял, что не может поднять голову, чтобы посмотреть наверх. Там, наверху, притаился ужас с широко раскрытыми глазами. И каждый, кто хоть раз заглянет в эти глаза, непременно сойдет с ума. Еще он почувствовал, что не может опустить голову и посмотреть на асфальт под ногами. На асфальте тоже может быть что-то ужасное, чего он ни за что не хотел видеть. Но, может быть, сны, связанные с этим домом, были обыкновенными кошмарами? Он потоптался у подъезда, не смея поднять голову, а потом двинулся прочь – сначала медленно и осторожно, чтобы ужас не распознал его маневр, не спрыгнул и не схватил его сзади, потом все быстрее и быстрее и наконец пустился бегом.

По дороге ему попался старик, и, кажется, старик окликнул его по имени, и, кажется, Виктор тоже знал, что старика зовут Лукич. Наверно, он тоже снился ему в предыдущий раз.

То, что дома из сна могут существовать на самом деле, было удивительно и страшно. Но раз сны имеют реальных двойников, то Людмила непременно найдется. Она ведь снится ему всякий раз, как только он закрывает глаза. Он постарался выбросить страшный дом из головы. Его тело била нервная дрожь, а руки сводило судорогой. «Нет никакого дома, нет никакого дома», – бормотал он, сидя в электричке. Собственный дом показался Виктору лишь жалкой пародией на сон. Дом был чужой и холодный. Без Людмилы жить в нем было совершенно невозможно.

Он напал на ее след не скоро. Идею поискать в больницах подала Катя. Грязный белый халат тоже дала Катя. Он поджидал, когда в больницу станут пускать посетителей и вместе со всеми, пока в коридорах и в палатах царила полная неразбериха, проводил осмотр. Он уже почти потерял надежду, когда отыскал ее. Она была вся в бинтах, с синим лицом и у нее не было ног. Она все время лежала с закрытыми глазами. Он вышел на улицу и заплакал. С ней случилась беда, поэтому она и не могла вернуться домой. Хорошо, что он ее разыскал. Теперь они снова будут вместе.

Весна была достаточно теплой. Он ночевал на улице. Ждал, когда же она выйдет. И однажды дождался.

Ее везли две огромные женщины. Они не разговаривали между собой, а только делали друг другу непонятные знаки пальцами и гримасничали при этом. Виктор почуял неладное. Зачем им так гримасничать, если они не задумали дурное? Женщины затащили Люсю вместе с кроватью в маленький автобус, и машина тронулась с места.

Люсю увозили дурные женщины, а он ничем не мог ей помочь. Даже если бежать очень быстро, он не сумеет догнать автобус, когда тот наберет скорость. Руки снова свело судорогой, и он заплакал. А потом навалились какая-то тяжесть и бездумная смелость. Действуя словно по чьей-то подсказке, он бросился к машине, стоявшей здесь же, у больницы. В замке зажигания покачивались ключи. Пять минут назад из этой машины вышел важный мужчина в пиджаке и с портфелем в руках. Виктор сам не понял, как оказался за рулем, какие нажимал педали, какие поворачивал ручки, но машина, тихо урча, двинулась следом за автобусом. Получалось так, что он не знал, как управлять машиной, а его тело прекрасно знало. Но на удивление времени не было. Автобус ехал быстро, и Виктору пришлось потрудиться, чтобы не потерять его из виду.

Они ехали очень долго. Слева и справа тянулся лес. Виктору грезились разные ужасы. Может быть, дурные женщины хотят сделать Люсе больно? Ей ведь и так должно быть очень больно. У нее ног нет.

Автобус остановился рядом с большим красивым домом. Виктор бросил машину неподалеку. Женщины втащили Люсю во двор и заперли ворота. В доме вспыхнул свет. Дом ожил. Виктор сел рядом с машиной и принялся ждать. В небе вспыхнули первые звезды, а из дома так никто и не вышел. Он просидел всю ночь без сна в машине, а когда взошло солнце, постучал в ворота. Отворилось маленькое окошечко, высунулся здоровенный детина, посмотрел на улыбающегося Виктора, выругался и захлопнул окошко.

Для того чтобы забрать Люсю из дома с дурными женщинами, ему пришлось потрудиться. Сначала вернулся домой и рассказал обо всем Кате. Та, как всегда, была навеселе, выслушала его со смехом, но поскольку была одна и заняться ей было нечем, а также чтобы не обидеть Виктора, принялась рассуждать о том, что бы она сделала на его месте. Ее рассуждения мало-помалу сбились на пересказ всевозможных сцен из прочитанных детективных романов, черной горкой сгрудившихся возле печки, – Катя использовала старые книги на растопку.

Виктор взял три книги и перечитывал их до тех пор, пока в голове не возник совершенно определенный план действий. Летом он устроился на работу – косить траву местному кооператору. Денег тот не платил, но кормил исправно. Виктор быстро набрался сил – на воздухе, на богатых харчах. Это было хорошо, но это было не главное. Главное – с поля он прекрасно мог видеть дом. Перемахнуть через забор было делом несложным, но как перебраться через него с Люсей? Что будут делать плохие женщины, когда увидят его? Позволят забрать Люсю или позовут грубого сторожа на помощь?

Вопросов было куда больше, чем ответов. Машину, которую он бросил в лесочке, постепенно растащили на запчасти, только кузов ржавел. Но это не беда – в гараже стоит машина Люси. Она ведь не будет ругать его, если он приедет на ней. И обязательно нужны черные очки! Во всех книжках, что дала ему Катя, черные очки были у хорошего парня, который сражался с плохими.

Он еще не знал, когда заберет Люсю. Но был уверен – она знает, что он рядом, она непременно подаст ему какой-нибудь знак, и тогда… Но время шло, а Люся никаких знаков не подавала. Ни разу он не заметил, чтобы промелькнул в окне ее силуэт.

Однажды Катя, пребывая с утра в сильном раздражении, подвела его к календарю и ткнула носом в страницу. «Дурень! – верещала она. – Про какой день ты все время говоришь? День давно закончился! И много дней уже закончилось! Видишь, видишь? – тыкала она его пребольно лицом в календарный листок. – На дворе июль. Пятнадцатое июля. Взойдет луна, а потом солнце, и будет шестнадцатое июля!» – «А потом?» – спросил он тупо. «Потом – семнадцатое июля!» – выпалила Катя, и тут он вспомнил – день рождения Люси.

Семнадцатое июля! Как он мог забыть! Каждый год в этот день он дарил ей подарки. И обязательно устраивал какой-нибудь сюрприз. Виктор выпросил у кооператора денег и купил большой торт. Ждать больше нельзя. Спальню он превратил в настоящий дворец, развесив повсюду цветные флажки, вырезанные из разноцветных журналов. Машину до Луги – он все-таки запомнил название городка, где работал, – вел осторожно, выехал из дома еще до рассвета, чтобы никому не попасться на глаза. А потом ждал наступления темноты…

По дороге к дому он почувствовал, что сейчас сойдет с ума. Такого ответственного момента в его жизни еще не было. Он остановился на поляне, набрал цветов и сунул за пазуху. Через забор перелетел как птица.

Люся лежала с закрытыми глазами, снова – с закрытыми глазами. Он даже испугался – не умерла ли. Наклонился, прислушался – дышит. И в этот миг чьи-то сильные руки схватили его и выволокли из комнаты. Никто не мог с ним так поступать! Никто не смел мешать ему сегодня! Дурная женщина не кричала и ничего не говорила, а только пыхтя тащила его по коридору. Он брыкался, но появилась вторая женщина, и теперь обе накинулись на него. Из глубины его голубиного сердца поднималась черная ярость. Она заволокла все вокруг, и Виктор почувствовал, что тело наливается злой силой. Ярость закружила его в черном водовороте, а когда он очнулся, то сидел на полу, а рядом с закрытыми глазами лежали дурные женщины.

Пошатываясь, Виктор встал и собрался назад – к Люсе. Но потом испугался, что кто-нибудь увидит дурных женщин и поднимет крик. Он отнес их в соседнюю комнату и, старательно усадив за стол, поставил перед ними пустые чашки, которые нашел в шкафу. «Пусть думают, что они живые», – пронеслась в голове мысль, и Виктор застыл на месте. «Что значит „живые“? Разве они не живые? – спрашивал он себя. – Смерть? Опять смерть? Не думать, не думать…»

Когда он вошел, Люся чуть не закричала. Зажала себе рот обеими руками, и глаза ее брызнули разноцветными искрами. Он подошел и, обессилев от всего, что пришлось сотворить, сел рядом на пол.

– Покричи, если хочешь!

Она вскинулась и впилась глазами в дверь. Думала, что сейчас придут дурные женщины.

– Никого нет, – то ли удивление, то ли вопрос вырвался у нее.

– Они нас не слышат, – ответил он радостно. – Пойдем домой.

Она снова метнула на него взгляд, исполненный ужаса: он ничего не знает.

– Я отнесу тебя, – сказал он, глядя в сторону.

Из ее глаз закапали слезы. Быстро, еще быстрее. Все лицо стало мокрым, и одеяло, которое она прижимала к себе изо все сил, тоже. Виктор пытался его отнять, а она прижимала к себе все сильнее.

– Как хочешь, – сказал он и завернул рыдающую Люсю в одеяло. – Ты стала легче. – Он улыбнулся ей, поднял и прижал к груди.

И тут она посмотрела на него с такой любовью, что он бы все на свете отдал за один этот ее взгляд!

Машину он оставил в лесочке. Он вел сам, и она смотрела на него во все глаза и все время повторяла:

– Осторожней! Осторожней!

Он привез ее домой. Стояла глухая полночь. Усадил ее в самое большое кресло. Включил свет. На столе стоял торт, на котором было красиво написано крупными буквами: «С днем рождения, любимая!».

Виктор неуклюже топтался у стены, готовый к ее обычному крику, готовый по первому требованию расставить вещи по местам, а свои подарки выбросить в мусорное ведро. Она так часто кричала ему: «Сделай как было!» Но сейчас она не кричала. Она плакала и захлебывалась слезами. Но слезы были – от радости, – он понял. Значит, впервые он сделал что-то правильно.

Она была довольна. Хоть и плакала. Ей понравилось. День ее рождения. Он не забыл. А она, кажется, немного забыла. Но теперь вспомнила…

Когда Люся подняла лицо, распухшее от слез, он тоже заплакал, оттого, что день был таким длинным и трудным, и сказал:

– Ты такая красивая!

После возвращения Люси дни стали короче, гораздо короче. По сравнению с тем длинным днем они мелькали, как в калейдоскопе. Он выполнял тысячу ее поручений. Он даже закопал в саду человека. Он испугался, что человек умер, но Люся сказала, что нет, не умер, но все равно нужно закопать, ему так будет лучше. И Виктор успокоился. А теперь она послала его за Настей, чтобы Настя помогла им. Но она не видела, что там есть еще! И зачем им Настя? Лучше он сделает ей сюрприз! Ведь обрадовалась же она его сюрпризу в день рождения!

Виктор шагал по шоссе, и сердце его ликовало. Эта маленькая девочка, которую он видел у Насти, очень напоминала ему кого-то. С девочкой было точно так же, как с домом, который уже снился. Он где-то видел ее раньше. Да что там видел – держал на коленях, щекотал, сажал на шею, а та заливалась веселым смехом. Он вспомнил это, когда она потянула его за штанину. Она ведь и раньше так делала. Он приведет ее к Люсе, и они оставят ее себе. Люся будет рада. Теперь ее радуют его сюрпризы.