Стася села в маршрутное такси, а мать Дана вдруг разразилась грозной тирадой. Она кричала, что все было бы нормально, если бы не эта девчонка. Она кричала, что девчонка – это путь к ее сердцу. Она так много говорила на этот раз, что Дан очень скоро перестал понимать ее. Сел в машину Анны и поехал следом за маршруткой. Стася вышла у вокзала. Он попытался перехватить ее, поговорить. Подошел совсем близко, но Стася смотрела сквозь него. Двигалась точно автомат. Села в поезд, вышла на пятой остановке, двинулась по центральной улице, свернула в боковую… Она найдет девочку, понял Дан. Ее ведет дар. Она отыщет девочку, и тогда они будут вместе. Навек.

Дан шел за Стасей след в след. Вскоре она свернула, прошла через пустой участок с недостроенным коттеджем и перелезла через забор. Стоя за полуобгоревшим сараем, Дан разглядывал дом, к которому она теперь пробиралась. Розовый дом, окруженный соснами. На соседних участках росли березы и ели, а у этого дома – только сосны. Однажды Настя обронила что-то про розовый дом в соснах. Она его видела, понял он.

«Не ходи туда», – вдруг испугалась мать и замолчала на полуслове. Но он ей больше не подчинялся. Подергав окна веранды, Настя отыскала одно незапертое и забралась внутрь. Дан, выждав немного, решил было последовать за ней, но вдруг увидел тень, метнувшуюся к веранде.

Петра Рудавина он узнал сразу. Несмотря на то что тот двигался быстро и ловко и лицо его разглядеть было невозможно. Настя, девчонка, Петр и те, кто жил в доме, – это был уже совершенно другой расклад, и Дан задумался. Его шансы возрастали троекратно, если удастся устранить Петра, а потом убедить Настю в том, что Рудавин – именно тот человек, который преследовал ее долгое время. Но его смущало то, что Рудавин, который на протяжении двух последних недель шагу не делал без телохранителей, приехал сюда один и сам (!) полез в окно. Что-то не сходилось!

Вероятность того, что телохранители находились в доме, отпадала. Рудавин вошел бы в дом через дверь и не оглядывался бы при этом. На всякий случай Дан сделал большой крюк, обогнув не только участок с домом, но и прилегающую территорию. Обнаружил машину Петра, но в ней никого не было. Неужели Рудавин приехал сюда один? И не пришла ли к нему Настя по доброй воле? И не решили ли они все обойтись без него в этой игре? Не выйдет, поздно. Он уже здесь, и все козыри у него на руках. Потому что он будет последним, кто войдет в этот дом. Посмотрим…

Так рассуждал Дан уже у самого дома, затаившись в непролазных зарослях малины, вымахавшей высотой с человеческий рост. И в этот момент он отчетливо услышал глухой хлопок. Нужно было действовать без промедления! В наступивших сумерках Дан пробрался к веранде и, слегка приподняв оконную раму, потянул на себя. Окно растворилось без малейшего шороха…

Рудавин рассчитал все верно. Она не закричала и не позвала на помощь. Да и какую помощь мог оказать ее великовозрастный недоумок?

В комнате было темно, но не настолько, чтобы он не мог разглядеть ее лицо. В глазах Воскресенской стоял ужас. И он некоторое время молча любовался этим небывалым зрелищем. Она его боялась! Ну чем не сатисфакция, спрашивается, за бессонные ночи и отсутствие аппетита? На сердце отлегло. Он снова вышел победителем.

– Сядь, – сказал он ей почти ласково, почти прощая все, что ему выпало испытать после ее побега. – Тебе ведь тяжело стоять – садись.

Не сводя с него глаз, Воскресенская попятилась и опустилась на стул возле кровати.

– Я собиралась… – начала было она, но не узнала собственного голоса.

Ее бил озноб, голос дрожал. Сегодня ей было что терять. Она понимала: Петр убьет ее. Она бы на его месте поступила точно так же. Только сделала бы это значительно раньше. Все его тяга к эффектам… Но если собственная участь ее беспокоила мало, то участь того седого дурачка, который сидит сейчас наверху, нахохлившись, и любуется маленькой девочкой, была ей совсем не безразлична. Рудавин не оставит свидетеля, даже если тот полоумный. А значит, она должна попробовать предпринять хоть что-то…

– Ты собиралась расправиться со мной – это ты хотела сказать? Я бы с удовольствием послушал, какой способ ты избрала для достижения этой непростой цели. Может быть, он и мне пригодится когда-нибудь.

Она молчала.

– Все так же не хочешь со мной разговаривать? Ну что ж! Я, собственно, пришел сюда не для того, чтобы послушать тебя, а для того, чтобы попрощаться. Так что, голубушка… – И он поднял пистолет.

И тут Людмилу словно прорвало. Она заговорила быстро, захлебываясь словами. Про школу, про Витю, про то, как попала в организацию. Обрывочно и бессвязно, но с такой страстью, что от неожиданности Петр даже опустил руку с пистолетом. Он смотрел, как блестят ее глаза, слушал, какой вздор она несет, и не мог поверить, что перед ним – Воскресенская. Та самая Воскресенская, которая переступала через людей с невозмутимостью римской матроны, та, которая не одного и не двоих отправила на верную гибель. А теперь она сидела под дулом пистолета и исповедовалась ему. Это действительно была исповедь! Настоящая, неподдельная перед предстоящей смертью. «В конце концов, это даже интересно – побыть пастором», – решил Петр. Несколько минут в запасе у него было. Да и куда теперь торопиться?

Голос Людмилы дрожал, она запиналась на полуслове и начинала новое предложение, не окончив предыдущего. Речь ее постепенно становилась более связной, голос – более уверенным, словно ею овладел сильный душевный порыв, она говорила все громче и громче. Голос ее звенел в пространстве пустой комнаты, как сигнал тревоги. Петр этого не понял. Его настолько удивило неподдельное чувство, да и смысл того, о чем она говорила, что он и не заметил, как сзади бесшумно промелькнула чья-то тень и, пожалуй, не почувствовал, с какой силой опустилась на его шею чугунная кочерга. Он умер мгновенно, еще до того, как его тело с грохотом рухнуло на пол.

Рудавин упал, а Виктор робко подошел к Людмиле, с которой началась форменная истерика. Она плакала и смеялась одновременно, выкрикивала, всхлипывая, какие-то глупости о том, как она любит его, о том, что она его недостойна. И все время прижимала голову Виктора, покорно сидящего у ее ног, к своей груди.

Когда слезы иссякли и Людмила стала приходить в себя, она вдруг подумала, что она – самая обыкновенная женщина. Пропади она пропадом – работа в организации, пропади пропадом все, чем она жила, – власть, влияние, деньги. Хотя, нет. Деньги им теперь очень пригодятся. Пора уезжать отсюда как можно дальше. Куда-нибудь на окраину Европы, в маленькую деревушку повыше в горах. Там она с удовольствием проведет остаток своей жизни вместе с Витей. Денег им хватит, об этом она позаботилась. В последние месяцы, еще до того, как на них обрушились всевозможные несчастья, Людмила часто подумывала о том, что у нее могла быть иная жизнь – с Виктором и возможно – с их детьми, где-нибудь там, где ее никто не будет искать. Она не верила, конечно, в то, что когда-нибудь решится на такое безумие. Но на всякий случай, с великим риском для себя, перевела несколько сотен тысяч долларов в один из нейтральных банков. Мало ли как все сложится! И теперь, выходит, не зря. Нужно только выбраться отсюда. И поскорее!

Виктор прильнул к ее губам. Она закрыла глаза и снова забыла о том, что у него седая голова и рассудок не в порядке. Поцелуй был такой же стеклянный, как в юности. Они начнут все заново.

– Я приведу нашу девочку, – сказал Витя.

– Да, – ответила она.

И в этот момент дверь закрылась.

Людмила резко вскочила и бросилась было к лежащему на полу Петру, чтобы забрать пистолет. Но ноги не послушались, и она повалилась на пол. Виктор упредил ее, схватил пистолет и попытался толкнуть дверь.

– Отойди! – прохрипела ему Людмила. – Они могут стрелять.

Виктор подчинился и встал сбоку, прижавшись к стене.

– Не открывай, – шипела Людмила. – Дай сюда пистолет. Не открывай!

– Она не открывается, – ответил он ей таким же свистящим шепотом. – Нас заперли с той стороны.

Людмила застонала. Это ведь она сама приказала установить на дверь мощный засов. После того, как узнала, что Виктор ходит по ночам за цветами, она строго-настрого велела Марье Ивановне запирать его по ночам на засов. Теперь она попалась в собственную ловушку. Окна в комнате были глухими – двойные ставни отдирать от окна достаточно долго.

Как же она не подумала, что Петр непременно явится не один. Как же она могла так распуститься, что забыла… Тем временем Виктор возился с окном, пытаясь вытащить металлические болты.

– Не нужно, Витенька, – сказала Людмила. – За окном тоже могут быть люди. Пока мы здесь, они не скоро придумают, что с нами делать. Иди ко мне. Давай отойдем подальше и от двери и от окна и будем ждать. У нас ведь есть пистолет. Отдай его мне. Иди сюда!

– Там Полиночка, – не оглядываясь и не прерывая работу, бросил Виктор.

«Кто?!» – чуть не вырвалось у Людмилы, но она вовремя опомнилась и промолчала. Это просто оговорка. Он помнит имя, возможно помнит, что это имя относилось к такой же маленькой девочке, но совсем не помнит остального, уговаривала она себя. Он ничего не помнит. Даже теперь, когда выхода, казалось, не было и неизвестно, сколько им оставалось, ее почему-то беспокоило только это…

События разворачивались с такой потрясающей скоростью, что Стася едва успевала переводить дыхание и только плотнее вжималась в стену под лестницей. Она уже не раз и не два говорила себе, что нужно бежать, но что-то останавливало ее. Это – тот самый дом, дом из ее видения. Теперь, находясь внутри, она испытывала чудовищный страх, гораздо сильнее того, что преследовал ее в снах и видениях. Но даже когда на ее глазах только что убили человека, она понимала, что это еще не самое страшное, что должно случиться. Отвратительная и тупая морда страха скалилась на нее из будущего. Из очень близкого будущего. У страха были маленькие злобные глазки дикого вепря, большие окровавленные клыки и зловонное дыхание. Женщину Стася разглядела плохо – комната была достаточно далеко, через коридор. Мужчина, влезший в окно следом за Стасей, недооценил эту женщину. Она начала говорить так искренне и страстно, что мороз продирал по коже. Но потом – Стася, в отличие от мужчины, это сразу почувствовала – голос ее зазвучал тревожней и громче. У Стаси дома был такой будильник – сначала пищал тихо и нежно, но если никто не поднимался и не выключал его, то он, набирая громкость, принимался трезвонить, как пожарная сирена. То же проделала и женщина: она словно призывала на помощь того, другого мужчину, который, как оказалось, был наверху и вовремя явился на ее зов. Несмотря на полумрак, царивший в доме, этого мужчину Стася узнала сразу. Это был тот самый не совсем нормальный человек, который приходил к ней спрашивать о женщине с фотографии. Стало быть, именно об этой женщине. А женщину с фотографии Стася видела однажды в своей школе.

Круг замкнулся. Она не ошиблась, когда влезла в этот дом. Эта женщина говорила совсем не с кошкой, когда причитала наверху. Она говорила с этим… седым. Она повторяла ему – «зачем ты…» и…

Она не слышала, как он вошел. Предательское окно пропустило его без малейшего шума. И теперь он стоял к ней спиной, вглядываясь в темноту, вслушиваясь в рыдания женщины. Стася не видела его лица, но знала абсолютно точно – вот он, человек, преследовавший ее в страшных снах. Кабанья морда страха взвыла от восторга, а с языка закапала кровавая слюна. Стася теряла силы, ей чудилось, что она вот-вот потеряет сознание, что она его уже потеряла… «Настя! – тихо позвал ее человек с уродливым лицом голосом Дана. – Я знаю, ты здесь. Выходи, Настя!» И в этом голосе прозвучала плохо скрытая угроза…

Клетка захлопнулась, пташки были пойманы. Дан не сразу оправился от потрясения, когда узнал Людмилу Воскресенскую, живую и здоровую. Рудавин лежал на полу без движения. Понятно, почему он приехал сюда один. Никто не должен был знать о том, что Воскресенская жива. Дан решил, что время есть и он еще придумает, как поступить с бывшей хозяйкой организации. Сейчас у него другие планы. На двери мягко поблескивал огромных размеров засов. Дан чуть не рассмеялся. Он закрыл дверь и отправился искать свою Настю. Дом большой, но ей некуда бежать от него, негде спрятаться. «Настя…»

Он снова прошел мимо нее и не заметил. Она даже дышать перестала. Ей казалось, что она умрет от страха, если этот человек только приблизится к ней или заговорит с ней. И не важно, что этот человек так похож на Дана. Это не может быть тот Дан, которого она когда-то знала. Это был совсем другой Дан – жуткий, Дан, которого она боится.

Между тем Дан методично обошел три комнаты, расположенные на первом этаже. «Настя, – звал он, открывая платяной шкаф, – ты здесь? Выходи, Настя! Настя, – заглянул в печь, – Настя!» И с каждой неудачной попыткой в голосе его прибавлялось едкой, угрожающей злобы. Что это она вздумала играть с ним прятки? Собирается окончательно вывести из себя его маму? Не хватит ли ей того, что он впервые в жизни ослушался маму, перестал с ней разговаривать?

Дан подошел к лестнице. Под лестницей много места. Может быть, ему удастся найти ее там. Как это он сразу не догадался? Она не могла сбежать. Окно за все это время ни разу не скрипнуло. Значит – не сбежала. Значит – под лестницей. И он найдет ее. На мгновение показалось, что он угадывает в кромешной темноте силуэт ее фигуры… И тут на втором этаже кто-то чихнул.

Дан тихо рассмеялся. «Леночка!» – позвал он дурашливым голосом и решительно шагнул к лестнице. В комнате Людмилы что-то глухо стукнуло. Дан замер, прислушался, но шум не повторился, и он стал подниматься выше. Стася наконец решилась и вышла из своего укрытия.

– Дан, – позвала она.

– Настя! Что это ты решила играть со мной в прятки? – спросил он презрительно и злобно.

– Дан, зачем ты здесь?

– Я пришел за тобой. За тобой и Леночкой. Думаю, она там, наверху. Сейчас я заберу ее и вернусь за тобой. Подожди меня здесь.

– Остановись, Дан, – крикнула ему Настя, когда он снова повернулся к двери. – Как ты нашел нас?

– Я ехал за тобой…

– Нет, как ты нашел нас раньше, когда я сбежала из своей квартиры к отцу? Кто дал тебе этот адрес?

Дан разозлился:

– Почему тебя это волнует, Настя? Почему ты не спрашиваешь о моих чувствах к тебе? Мне кажется, это гораздо важнее. Почему ты не спрашиваешь, куда я собираюсь увезти тебя с Леночкой? Какие глупости ты спрашиваешь порой… Чувствую, придется познакомить тебя с моей мамой. – Он насмешливо погрозил Стасе пальцем.

– Дан. – Стася стала осторожно подниматься по ступенькам, она не могла допустить, чтобы он вошел к Леночке и испугал ее. – Дан, твоя мама давно умерла, ты сам рассказывал мне об этом.

Дан усмехнулся. Шаря рукой по стене, Стася нащупала выключатель, и где-то наверху вспыхнула лампочка. От неожиданности Дан прикрыл рукой глаза, а Стася сделала еще несколько быстрых шагов к нему. Но не успела схватить за руку и стащить вниз. Дан быстро юркнул в комнату и закрыл за собой дверь.

– Теперь я поиграю с тобой, Настя, – медленно процедил он из-за двери.

Стася толкнула дверь, но Дан крепко держал ее. Она нажала на дверь с удвоенной силой. Кричать она не станет. Это может испугать Леночку, или, что того хуже, дочка прибежит на ее голос.

За дверью что-то тяжело прогрохотало. Послышался смешок Дана, и дверь словно примерзла, не поддаваясь напору Стаси.

– Открой, Дан, – жалобно попросила она. – Подожди. Давай поговорим.

– Потом, – отозвался он. – Леночка, иди скорее сюда. За тобой мама приехала.

Когда внизу послышались громкие голоса, Виктор оставил девочку, сказав: «Сиди тихонько, как мышка. Я за тобой скоро приду». Но время шло, а он все не приходил. На улице тем временем темнело, и девочке было немного страшно. Потом за дверью опять кто-то заговорил, и она узнала мамин голос. Леночка принялась искать выход, но из комнаты было два выхода, и она не знала, какой выбрать. Отворила одну дверь, другую и попала на веранду. Отсюда был хорошо виден соседский участок. По зеленой лужайке бродил огромный черный дог. Леночка еще никогда в жизни не видела таких больших собак. Она завороженно застыла у окна, позабыв про маму, и совсем не слышала, как в соседней комнате скрипят половицы и мужской голос зовет ее по имени.

– Малыш, сюда, – раздалось вдруг прямо над ее головой, и девочка удивленно уставилась в потолок.

В потолке открылась небольшая дверца, и Виктор свесился оттуда, протягивая ей руку. Девочка улыбнулась и радостно протянула ему обе руки. Виктор поднял ее как перышко над полом, втащил на крышу и осторожно прикрыл дверцу.

Виктор прижал палец к губам, и Леночка тут же повторила его жест.

– Тихо, – прошептал он ей в самое ухо. – Играем в прятки.

Дан открыл последнюю дверь. Девочка там, больше ей и быть негде. Но веранда была абсолютно пуста, даже мебели, за которой можно укрыться, не было. Дан почувствовал подвох. Побежал назад, пока Настя тоже не улизнула. Ярость клокотала у него в горле. Сердце бухало, отдаваясь глухими ударами в голове. «Убей их, – приказала мать. – Хватит с тебя – убей!» Дух бунтарства вмиг покинул Дана, он снова стал послушным сыном своей матери.

Со стулом, ножку которого он сунул в дверную ручку, пришлось повозиться.

– Настя, – приговаривал Дан, – не вздумай никуда спрятаться, Настя!

Либо Леночки наверху не было, либо он не нашел ее. Стася в два прыжка слетела с лестницы вниз и бросилась по коридору в дальнюю комнату, туда, где была заперта женщина. Она отодвинула засов, распахнула дверь и тут же почувствовала, как в бок ей уперлось дуло пистолета.

– Не двигайся, – тихо приказала женщина тоном, не допускающим возражений. – Иди назад.

Теперь Людмила, прикрывшись Стасей как щитом, толкала ее к лестнице… Они прошли через две комнаты, Дан летел вниз по лестнице им навстречу, и тут Стася почувствовала, что осталась одна. Женщина исчезла.

Дан налетел на Стасю, смял, повалил на пол. Руки его сошлись на ее шее так крепко, что она захрипела, попробовала вырваться, но даже шевельнуться не могла.

– Мама считает, что тебя нужно убить, – проговорил Дан, глядя ей в глаза, и еще сильнее сжал пальцы.

Прежде чем потерять сознание, Стася успела краешком глаза заметить вынырнувший из-за стены темный силуэт женщины с пистолетом.