Слава Грох пришел домой раньше обычного и никого не застал. Ясное дело – Стася гуляет с принцессой. Правильно, погода отличная. Потирая руки и пританцовывая, он направился к холодильнику, достал сковороду и, одобрительно хмыкнув, поставил ее на огонь.

Все-таки замечательно, что они сняли квартиру. Пусть однокомнатную, с потертыми обоями и обшарпанной мебелью, пусть сюда каждый месяц наведывается препротивнейшая старуха и слюнявит мелкие купюры, глядя на него как на разбойника с большой дороги, зато никаких проблем…

После свадьбы он сразу же поставил условие ее отцу – они живут совершенно самостоятельно, никакой помощи. И как ни корила его Раиса, ставшая ему теперь не только сестрой, но еще и тещей (!), он оставался непреклонен до тех пор, пока Стася не переступила порог его комнаты в коммунальной квартире. Точнее, пока она не переступила порог в обратном направлении – из комнаты в коридор. По лицам соседок он безошибочно составил прогноз: взаимопонимание или хотя бы взаимоигнорирование исключены. И сделал вывод: пора сматываться. Соседки были не совместимы со Стасей, как несовместимы сочная красная рыба и дешевая корюшка в одной кастрюле. Пришлось брать на заводе ссуду, бегать по агентствам, и вот в конце концов – отдельная площадь. Здесь они были гораздо более счастливы, чем могли бы позволить себе любые другие молодожены. Так, по крайней мере, считал Слава.

После смерти Норы, жены Дмитрия, Раиса и Дмитрий не выдержали положенного года и тут же расписались. Раиса давно уже освоилась в апартаментах Дмитрия и все время настаивала, чтобы Стася со Славой переехали к ним «жить большой дружной семьей». Но Слава упорно добивался самостоятельности, памятуя о плотной, почти материнской опеке сестры, когда она еще не была его тещей.

– Женщине нужен комфорт, подумай об этом, – говорила Раиса при каждой встрече.

Она произносила эту фразу как заклинание, встряхивая широкими прозрачными рукавами невесомого домашнего платья с золотым тиснением. Говорила так, словно родилась и выросла в коттедже с бассейном, а не пролежала добрые сорок с лишним лет в тьмутаракани на продавленном старом диване, как Илья Муромец. Впрочем, с Муромцем ее явно что-то роднило. Тот тоже лежал-лежал, а как встал, таких дел наворотил…

– Что ты можешь ей дать? – Раиса строго смотрела на Славу сквозь новые элегантные очки, оправа которых стоила по крайней мере три Славиных зарплаты.

– Честную старость, – язвил Слава.

– Ах, о чем ты говоришь, – красиво (и когда только научилась!) заламывала руки Раиса, глядя на него с явным сожалением. – Честность – такая относительная вещь…

Сестру он теперь в душе все-таки чаще называл тещей, потому что в последнее время она изменилась до неузнаваемости и стала до того чужой, будто он не провел с ней полжизни в маленькой двухкомнатной квартире и не знал как облупленную. Как, однако, быстро меняются женщины! Как скоро они готовы сложить к ногам безгранично любимого законного мужа все свои скопившиеся за сорок с лишним лет привычки, идеалы, убеждения и прочую мишуру затянувшегося девичества. Как скоро они перекраивают себя по мужней мерке, изменяют своим желаниям и мечтам в угоду его капризам и фантазиям. Правда, все это происходит только в том случае, когда их окружают комфортом, любовью и неким количеством денег, дающим возможность не думать о таких мелочах, как сколько стоит сегодняшний легкий ужин, доставленный из «Метрополя». Селекция тепличных растений и та требует большего времени!

– Ты только подумай, чего ты лишаешь свою жену! – говорила ему Раиса, лежа на кушетке под быстро мелькающими руками молоденькой массажистки. – Подумай, что ты у нее отнял!

Разумеется! Разве может женщина прожить без массажистки, без домработницы, без встроенной бытовой техники с сенсорным управлением, без маленького спортивного автомобиля и без кредитной карточки с неограниченными возможностями? Так, кажется, пошутил тогда Слава, пытаясь напомнить сестре, что она еще меньше года назад прекрасно готовила окрошку своими руками, стирала, бегала по магазинам и делала все то, что делают миллионы женщин. Но сестра даже не поняла, что он пошутил. Конечно, воскликнула она радостно, не может прожить. Потому что это не жизнь – а прозябание! Раиса утратила единственное, что их роднило со Славой на протяжении пусть не легкой, но по-своему счастливой жизни в Воронеже периода совместной жизни, – способность шутить и понимать, когда шутят другие.

Дмитрий, правда, в отличие от сестрицы, вел себя сдержанно и ни разу не упрекнул Славу в том, что он лишает Стасю чего-то важного. Только спрашивал порой тихо, чтобы никто не услышал: «С деньгами – порядок? А то могу ссудить…» Но Слава еще ни разу не прибегал к его помощи. Дмитрий держался молодцом, хотя не всегда мог скрыть озабоченность, наблюдая, как они со Стасей втискиваются в битком набитый муниципальный автобус, отправляясь домой, после визита «к родителям». Дмитрий кусал губы и молчал, тогда как Раиса постоянно корила брата.

С сестрой Слава готов был по-настоящему рассориться, но ситуация неожиданно разрешилась сама собой. Сначала выяснилось, что Стася ждет ребенка, а потом – что его сестрица собирается окончательно запутать его в родственных отношениях, родив ему одновременно брата и свояка. Все разговоры о переезде отпали сами собой. «Очевидно, считает, что теперь нам всем не хватит места в восьми комнатах!» – ехидно думал Слава, глядя на округляющуюся сестру.

Раиса оказалась не по годам проворнее Стаси и родила славного мальчика на две недели раньше, чем Стася родила Леночку. Некоторое время после этого события они провели в розовом тумане, пока Леночка не научилась ходить, а на Стасю не нашла хандра.

Именно так объяснял себе Слава ее состояние. И как Стася ни пыталась втолковать ему, что «это совсем другое», он ничего не хотел слышать. Да и что было слушать? Про ее предчувствия? Про какие-то картинки, которые она иногда видит? Смешно, ей-богу. Возомнила себя второйВангой. А повод-то был смехотворный…

Как-то раз в двенадцатом часу ночи к ним постучалась соседская газель Ирина и, заливаясь слезами, упала Стасе на грудь. Пока Слава ходил на кухню за водой, ее стоны перешли в громкие безудержные рыдания. Чередуя слова и всхлипы, она все-таки сумела поведать причину столь странного поведения: муж бросил. Да и не муж он ей, собственно, и был, а сожитель, чего ж убиваться? Кажется, именно так Слава и выразился. Исключительно, чтобы утешить соседку и облегчить ее состояние. Подействовало. Ирина моментально прекратила шмыгать носом и уставилась на него злыми сухими глазками. «Мужчина!» – сказала она с ненавистью, словно изрыгнула проклятие, и увела Стасю к себе.

О чем они там говорили – неизвестно, только через полчаса Ирина возвратила Стасю домой, осторожно ступая и ведя ее под локоток, словно вернула фарфоровую статуэтку, взятую напрокат. Потянулась как кошка, кинула Славе снисходительно-кокетливо: «Пока, Славик!» – и, покачивая бедрами, выплыла за дверь.

Слава развел руки и даже поздравил Стасю. Сказал, мол, здорово их там на психологическом факультете обучают, раз и одного курса не закончившая студентка за полчаса привела в чувство такую истеричку. Пошутил еще, мол, деньги за такое нужно брать, и немалые. Того стоит. А Стася стоит молчаливая, задумчивая и вся словно светится. «Знаешь, – говорит, – я ведь ей будущее предсказала». – «Как? Опять?» – нахмурился Слава, не любил он эту тему. «Сама не понимаю, явилось все вдруг, я и сказала ей. Не все, конечно, но, главное, про мужа…» – «Про сожителя», – перебил Слава, очень уж ему хотелось перебить Стасю. «Не важно. Сказала, что вернется он через два дня», – «Во-первых, – попытался вразумить Слава, – нехорошо людей обманывать. А во-вторых, предлагаю куда-нибудь смыться через два дня. Боюсь, что, не дождавшись своего мужика, эта газель тебя копытами забьет…» Стася ничего ему тогда не ответила, только улыбнулась загадочно, да и не ему вовсе, а своим мыслям.

Через два дня Слава на всякий случай отпросился с работы пораньше. Ирка в гневе была еще ужаснее, чем в слезах. Стасе Слава объяснил, что сегодня короткий день в честь Международного дня технолога, и вида не подал, что явился ее защищать. Целый вечер он провел в напряжении, как гладиатор перед выходом на арену, представляя, какими грязными словами будет ругаться газель, что ей ответит бедная Стася, как он встанет между ними и что при этом произойдет. Роль героя его пугала, но все-таки почетная была роль, претендовала на вечную благодарность спасенной стороны.

Ира явилась только на третий день. Снова упала Стасе на грудь, но на этот раз со слезами благодарности. Славу сразу попросили не ходить к ним на кухню, откуда в течение двух часов доносились восторженные: «А я ему говорю… А он мне говорит…» В конце концов соседка убежала к вернувшемуся сожителю, а Стася с тех пор стала совсем задумчивой.

Слава долго не мог понять – что к чему, пока не выяснил, что соседка напела Стасе что-то там такое про призвание, про Божью милость и благодать, про то, что нельзя такое от людей прятать, что, мол, делиться нужно с людьми, обещала водить клиентов и хвалила ее талант. «Ха-ха-ха, – сказал Слава по слогам, потому что смеяться ему вовсе не хотелось. – Надеюсь, ты не принимаешь ее слова всерьез?» – «Конечно, нет», – легко согласилась Стася, и Слава впервые почувствовал в ее голосе скользкую фальшивую ноту. «Одну минуточку, – простонал Слава. – Ты что? Хочешь быть похожей на этих?» – и он стал трясти перед ней газетой, пестрящей объявлениями: сниму порчу, верну вашего мужа, помогу обольстить чужого. «Вдумайся только! Кодирование на деньги! – процитировал он свистящим шепотом. – Сплошной дурдом!»

Но Стася в данный момент была где-то очень далеко и реагировала как-то странно. Ее лицо на минуту полыхнуло краской, потом мертвенно побледнело, и она кинулась в комнату дочери. Леночка спала, подложив ручки под голову, и тихо вздыхала во сне. Стася упала рядом на колени и закрыла лицо руками, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. «Что с тобой? – Слава всерьез забеспокоился и совершенно растерялся. – Стася, тебе плохо?» – «Уже нет, – ответила она тогда. – Все прошло». Он не стал спрашивать, что она видела, что за страшное видение. Если честно – он испугался. Почему Стася бросилась к Леночке? Что может случиться с их дочкой? Ветрянка может случиться, Слава болел в детстве. Чешется немного, а так – пустяк. Ссадина может случиться или ангина. А больше – ничего. Он не сомневался, что, пока твердо верит в это, с дочерью ничего не случится.

Слава дожевывал слегка подгоревшие макароны, когда в двери повернулся ключ. Он выскочил в коридор и, наклонившись, распахнул объятия, как делал это всегда при встрече со своей маленькой принцессой. Но там, внизу, где должна была быть Леночка, оказались лишь Стасины ноги и незнакомые мужские брюки. Слава выпрямился, но не успел стереть с лица приготовленную для дочки дурашливую улыбку.

– Слава, познакомься, это Яков Аркадьевич, – быстро произнесла Стася, не дав ему рта раскрыть.

Невысокий пожилой мужчина с весьма живописной внешностью протянул руку:

– Как говорится, здравствуйте, – сказал он печально. – Думаю, наше знакомство не продлится долго, но все-таки рад, ужасно рад.

– Я тоже, – не найдя ничего лучшего проговорил Слава. – А вы…

– Я, собственно, к вашей супруге, на консультацию, – объяснил Яков Аркадьевич.

Слава перевел взгляд на Стасю, но та уже открыла дверь в их единственную комнату и предложила Якову Аркадьевичу войти.

– Я буду через минуту, – предупредила она. – Осваивайтесь.

– Я понимаю, вам нужно настроиться, – грустно произнес Яков Аркадьевич, усаживаясь в кресло. – Можете не обращать на меня внимания. Тем более что оно мне скоро не понадобится вовсе…

– Это еще что такое? – свистящим шепотом спросил Слава, когда они остались вдвоем. – И где наша дочь?

– Это – ко мне, – твердо сказала Стася. – А наша дочь у своей бабушки.

– Как это?! – Славиному возмущению не было предела. – Ты хочешь сказать, у моей сестрицы? То есть у своей тети?

– Она теперь еще и бабушка, – отрезала Стася, – и может посидеть с внучкой или с племянницей, пока я работаю.

– Что ты делаешь?

– Работаю. У меня сегодня два приема. Люди позвонили вчера, очень просили принять.

– А-а-а, – простонал Слава. – Докатились. Это все газель полоумная, вот откуда ветер дует! Стало быть, ты собираешься дурачить народ? – Последние слова он произнес нарочито громко. Хоть и получилось петушиным фальцетом, но он был рад: пускай и Яков Аркадьевич послушает.

– Я не дурачу, – обиженно сказала Стася. – Это мое призвание!

– Дай-ка я пощупаю твой лоб! Странно, температура вроде нормальная, а такой бред несешь. В общем, так: я немедленно еду за Леночкой, а когда вернусь, надеюсь это шапито уже закончится. Если это и призвание, то оно совершенно дурацкое!

И Слава вышел, хлопнув дверью.