Бахмал бие Кройе по прозванию Угорь

435 год, за шесть дней до праздника Цветущего Каштана. Суард.

Узнав все, что хотел, Бахмал бие Кройце, урожденный шер Занге, выпроводил Волчка:

— Негоже заставлять Наставника ждать! А у меня еще дело есть.

С тщательно скрываемой завистью он наблюдал, как тень в углу комнаты сгущается, темнеет и приобретает очертания человека: среднего роста, крепкого мужчины с короткой белой косицей, одетого просто, но добротно. Нос уточкой, округлое лицо — черты его казались смазанными.

— Годится. — Седой Еж был сегодня на редкость разговорчив. — Поговори с ним через неделю. Осторожно.

— Как скажете. — Угорь поклонился, сложив руки у груди.

Он заворожено смотрел в глаза Руке Бога, только вышедшему из Тени: ледяная чернота манила, обещала неуязвимость и скрытность, быстроту и смертоносность. Силу и власть. А еще обещала месть — тому, кто топтал жизни и крал души, не задумываясь и не сожалея. Обещала дорожку к его порогу, и дальше, к сердцу. Если, конечно, у темных магов есть сердце.

Никогда бы Угорь не связался с Гильдией Тени, если б сам был магом, хоть светлым, хоть темным. Как в древние времена, когда каждый шер владел стихиями. Отец его, потомок ирсидских беженцев, был шером лишь по званию, но не по дару. А материнскую условную категорию унаследовала только младшая сестренка. А толку от неё? Чуть больше удачи и здоровья, малость предвидения… и не помогло это предвидение ни матери, ни сестре.

Угорю было безразлично, сколько драгоценных традиций нарушил Наставник, и что по этому поводу думают остальные Мастера Ткачи. И больное самолюбие Седого Ежа, мечтающего взвалить на себя обузу управления ордой ворья и мошенников, Угря не трогало. Будь его воля, он бы собственноручно прирезал и Наставника, и всех убийц, начиная с Ежа и заканчивая крысятами, и всех цеховиков, от контрабандистов до карманников. Воздух Суарда определенно стал бы чище без Гильдии Ткачей. А если ядовитые гады перекусают себя сами — тем лучше. Только бы помогли добраться до придворного мага и утащить с собой в Ургаш.

— На тренировках не вздумай его трогать, — расщедрился Еж на советы. — И Волчку скажи, пусть остынет, не спешит к Хиссу. Он свой шанс упустил.

Тихий голос проникал в сознание, подчиняя и пресекая на корню все возможные возражения, совсем как полгода назад…

…когда Угорь возвращался к Наставнику с добытым из дома графа Зифельда свитком, и был остановлен мягким приказом:

— Малыш, иди-ка сюда.

Он обернулся, готовый убить наглеца. Но не обнаружил на площади никого, кроме каменного мантикора, изливающего в бассейн струю воды из пасти.

— Хм. Не туда смотришь.

Угорь снова крутанулся на месте — никого. И ни звука, кроме шелеста ветвей и журчания фонтана. Только чуть заметное сгущение темноты у ближнего платана, словно лунный свет обтекает нечто…

— Мастер?

— Плохо вас Мастер учит. Никуда не годится.

Темнота шагнула вперед, оказавшись Седым Ежом.

— А провожу-ка я тебя. Заодно и познакомимся.

Пожалуй, так страшно Угрю не было, даже когда он вместо родного дома увидел пятно жирной сажи посреди нетронутых жаром деревьев и ровную шестиконечную звезду, нарисованную поверх гари ручейками живого пламени. Темный шер Бастерхази, придворный маг Валанты, не церемонился с неугодными — и если б Угорь не сбежал на всю ночь купаться и ловить рыбу, разделил судьбу родных. Теперь же он словно встретился с самим Хиссом — в глазах Седого Ежа не было ничего человеческого. Но страх быстро прошел. Мановение ресниц, и вместо порождения Ургаша перед ним был немного рассеянный, рано поседевший горожанин, хорошо известный любителям собачьих боев заводчик, за единственного друга почитавший страшенного кобеля ольберской породы.

Хоть желание Седого Ежа пообщаться показалось Угрю странным: до сего момента Еж успешно делал вид, что подмастерьев Ткача в природе не существует. Ничего хорошего внимание Руки Бога не сулило, но выбора не было. Угорь рассказал все, что тот хотел услышать: как ведет себя Мастер с каждым из учеников, что и как говорит, каким тоном отдает распоряжения жене, притворяющейся экономкой. На удивление, Еж не ограничился вопросами и приказами. Он беседовал с подмастерьем, чуть не как с ровней, и оттого Угорь еще острее чувствовал холодную сталь у самого сердца — всего лишь небрежный взгляд, но тот взгляд стоил хорошего клинка. Одно неверное слово, одно подозрение, и у Мастера станет одним учеником меньше.

Слава Хиссу, обошлось. Седой счел его достаточно полезным и молчаливым, чтобы оделить ролью доносчика и мальчишки на побегушках. Лишь спустя пару месяцев Угорь понял, сколь выгодно ему внимание Седого Ежа. Тот не ставил ученика в известность о своих намерениях, но его вопросы вкупе с непредназначенными для посторонних ушей разговорами цеховых старшин позволили последнему из шерре Занге сделать вывод: Еж поможет сделать еще один шаг к цели. Один из множества шагов.

Диего бие Кройце, Мастер Тени

В кабинете на втором этаже скромного особняка по улице Серебряного Ландыша пахло свежими бушами. Как всегда, Фаина испекла их к обеду.

Внизу стукнула входная дверь. Диего бие Кройце отложил потрепанный том Хроник и прислушался: вернулись, оба. Молодцы.

— Орис, Хилл, идите обедать! — раздался с кухни голос Фаины.

Мастер улыбнулся, словно наяву увидев её: статную, округлую, с теплой, как только что вынутые из печи буши, улыбкой. Когда Фаина радовалась, светились теплом карие глаза в легкой сеточке морщинок, яркий широкий рот и ямочка на левой щеке, даже складки на простом полосатом платье и полотенце в круглых смуглых руках.

Наверное, улыбка на губах убийцы, отдавшего душу Темному Брату, выглядела странно, но Диего было все равно. Девятнадцать лет назад, едва став Мастером Ткачом, он впервые нарушил закон Гильдии — оставил при себе наивную, добрую Фаину, беременную его сыном. С тех пор он не раз шел поперек закона и не жалел об этом, хоть и знал, что рано или поздно придется платить за краденое счастье. Лишь бы платить пришлось ему самому.

— А где Наставник? — послышался голос Хилла.

— У себя, — ответила Фаина. — Быстро на кухню. Остальные уже пообедали, только Угорь и Волчок не пришли.

Зазвенели тарелки и ложки, пахнуло острой бараньей похлебкой: сыновья принялись за обед. Подождав, пока Орис с Хиллом закончат, Мастер направился вниз. По правилам надо расспросить Хилла, но достаточно того, что он справился с Волчком и Угрем. Теперь же следует на время удалить его от прочих учеников, время для открытой драки не пришло. Пусть сходит к оружейнику, заодно собьет цену на следующий заказ.

Около кухни ему попался Игла, самый младший из учеников. На подвижной физиономии читалось разочарование результатом игры в салочки. Явная неудача — мальчишка так и не научился контролировать чувства, вряд ли сумеет выдержать присутствие бога. То ли дело Орис и Хилл!

Пятнадцать лет назад, когда настоятель Алью Хисс принес белобрысого найденыша и отдал в обучение, Мастер был очень удивлен. Он и сейчас не понимал, почему Темнейший, который должен следить за исполнением законов Хисса, делает вид, что семья у Мастера — самое обычное дело. Наверное, это все зачем-то нужно настоятелю. Или самому Хиссу. Простым смертным не понять.

«…Законы Гильдии строги, друг мой. Строги и мудры. Но только один закон непреложен. Один договор вечен. И мудр тот, кто понимает это.

Я не буду говорить, что видел вещий сон или сам Хисс явился и повелел… за этим в соседний храм. Я нашел мальчика сегодня утром на ступенях Алью Хисс. Теперь он принадлежит тебе, и что из него получится, зависит от тебя. Хочешь, оставь себе, хочешь, продай, хочешь, скорми собакам. И не забудь пожертвовать храму двадцать империалов. За двух младенцев…»

Ульрих дру Иргвин, оружейник

Молодой Ульрих — всего-то восьмидесяти лет от роду, по гномьим меркам совсем юноша — мнил себя гением, драл поднебесные цены и брался далеко не за все заказы: настоящий мастер должен быть разборчив! Никогда не отказывал только Гильдии: Мастер имел к нему особый подход. Такой особый, что узнай Рунмастер клана, что иногда переходит из рук Ульриха в арсенал Гильдии — в лучшем случае изгнал бы из рода. Но, с другой стороны, всем бы заказчикам такую обязательность. Ткачи и платят вовремя, и не торгуются, и уважение оказывают.

Взять, к примеру, парнишку с нелепым прозвищем Лягушонок. Малыш совсем, даже по человеческим меркам, а на клинки чутьё, как у гнома. Из любой кучи острых предметов вытянет лучший, а на работы самого Ульриха так глазищами сверкает, чуть слюна не капает!

Ульрих любил визиты забавного мальчишки. А кто, скажите на милость, не любит, когда за ним по пятам ходят, уши растопырив, в рот заглядывают и каждое слово ловят? И разливался мастер соловьём, собственным подмастерьям столько тонкостей не раскрывал, как этому юному пройдохе.

Вот и в этот раз, открыв дверь и увидев светлые вихры, Ульрих из клана Иргвинов для порядку поворчал немного, пряча в бороде улыбку, и пригласил позднего гостя в дом. Как обычно, первым делом он повел парнишку распивать чай, до которого сам был большой охотник, и хвастаться новыми работами.

Покидав ножи для проверки балансировки, от души поахав над особенно удавшейся шпагой и отдав мастеру кошель, Лягушонок засобирался домой. Но Ульриху вовсе не хотелось его так быстро отпускать.

— Так, вроде, раньше утра тебя не ждут? Ну и нечего по ночам шастать, мешок большой, ты маленький, украдут ещё! — Подмигнув возвышающемуся над ним на целую голову мальчишке, оружейник хохотнул. — Я тебе покажу действительно стоящую вещь.

Ульрих бережно достал длинный свёрток.

— Ты слышал, наследник перебирается в столицу? Это для него подарок, от нашего цеха. Признали-таки, пни замшелые, меня лучшим! Попросили, покажи, мол, Ульрих, наше мастерство. — Он поглаживал шпагу, будто кошку, но открывать не торопился. — Говорят, наш принц понимает толк в настоящем искусстве. Жаль, вряд ли в столице надолго задержится.

— Почему? Король же собирается поселить его в Суарде?

Гном ухмыльнулся в бороду: публика попалась — теперь можно травить байки хоть до утра.

— Королю-то нашему совсем немного осталось. Вы, люди, так мало живете… — Гном горестно вздохнул. — Мардук лет на десять меня помладше — а, по-вашему, уже старик. Кузен на той неделе жаловался, что вытяжка из корня белого шиполиста слишком быстро заканчивается, а бальзам уже не помогает.

— Но если на самом деле всё так плохо, почему никто не знает?

— Кому надо, тот знает. Ты сам видишь, что в столице творится, с тех пор как объявили волю короля. Одни беспорядки в порту чего стоят — ох и нарвется ваш Мастер на неприятности, если продолжит задирать Тихую Гвардию! — Ульрих покачал головой. — Королю бы еще хоть года четыре продержаться, пока наследнику стукнет восемнадцать. Но вряд ли… Вот и думай, отдаст ли Её Высочество Ристана трон ненавистному братцу. Тут гадать нечего: как только отец отправится к Звенящим Ручьям, наследнику не жить. А может, она и не дотерпит. Вам ещё кронпринца не заказывали? Не беритесь.

Лягушонок нахмурился:

— Шутки у тебя, Ульрих, не приведи Тёмный. Но все же… брат! — он передернул плечами. — Почему она так его не любит?

— Не любит? Это жареную треску Ее Высочество не любит. Брата с сестрой она ненавидит. Ты ж не знаешь, наверное, историю про жён короля Мардука?

— Так, слухи всякие… а что там на самом деле было?

— Ладно. Раз уж ты такой любопытный, слушай, — приступил Ульрих к любимому занятию. — Сам знаешь, мой кузен Альгаф, королевский аптекарь много чего видел, да мало кому рассказывал. Но тебе можно, ты ж могила. — Ульрих хмыкнул собственной шутке. — Первая королева была из рода светлых. Правда, одно название, что светлые: магия в роду иссякла еще шесть поколений назад. Сына она родить не смогла, а единственной дочери не досталось на капли дара. Эх, и почему ваши светлые не хотят понимать очевидного?

Лягушонок глянул вопросительно, но Ульрих только вздохнул, покачал головой и продолжил:

— Кроме дара, у Ристаны было все. Мардук готовил её себе на смену — немудрено, Ристана уродилась копией отца: красива, умна, горда, упряма, очарует виверру и переговорит Совет Кланов. Королева была той же породы: жесткая, властная. Да вот беда, хорошая королева не всегда хорошая жена. Так что когда при дворе появилась Зефрида Тальге, нежная и веселая, как фея, к тому же со светлым даром, исход был предрешен. Любовь с первого взгляда. И ненависть тоже. Королева все сделала, чтобы девицу Тальге от двора прогнать, да опоздала. Король наш если чего хочет, получит. — Ульрих снова вздохнул. — Все же вы, люди, такие странные… разве хоть одна гнома останется с нелюбимым и нелюбящим мужем? Это же против природы. А у вас — даром что светлые, ради власти и денег забываете себя. А уж если любовь, то куда только ум девается?

Замолкнув, Ульрих отхлебнул остывающего чаю.

— Ульрих! Рассказывай дальше! — поторопил Лягушонок.

— Ладно. Слушай. Первая королева умерла в год, когда Ристане исполнилось пятнадцать. По официальной версии, неудачно упала с лошади. Как было на самом деле, никто не знает, только Зефрида Тальге вдруг перестала быть светлой. Не стала и темной, такого придворный маг не смог бы скрыть. Просто — нечто странное, ни Свет, ни Тьма. Говорят, бывают сумрачные маги, а то еще светлый может отдать душу Хиссу… Может, вот такое и получается. Ты же знаешь, хоть Дракон и не дал нам стихийной магии, но рунмастера стихии видят. Кузену достало одной встречи, но он промолчал — не лезть же поперек королю. Это забота придворного мага: он и объяснил все королю, да толку? Сам впал в немилость, а Мардук все равно объявил о скорой свадьбе.

Ульрих взглянул на гостя, слушает ли? Сияющие любопытством синие глаза подтвердили: слушает, еще как слушает! Тогда довольный гном продолжил:

— Ристана объявила будущей мачехе войну, но куда ей против отца? Ни уговоры, ни скандалы не помогли. Я уж не знаю, что там Мардук думал о смерти первой жены, но он твердо заявил: светлая не могла сотворить зло, и точка. Тем более, Зефриду народ любил — ты бы видел, какие празднования устроили в честь помолвки! Придворный маг молчал, Ристану никто не слушал, а глава Конвента временно ослеп и оглох. Собственно, в последующих неприятностях Мардука он виноват не меньше, чем старшая принцесса. Ристана соблазнила светлого придворного мага, связалась с каким-то темным — тогда в Суарде было изрядно магов. Как ей так удалось задурить головы обоим, для меня загадка. Правда, кузен говорит, что все ж капля-то дара Ристане перепала, но слишком малая, чтобы её за мага считали, даже этой вашей дурацкой шерской категории — ну да такие капли у всех шеров остались. Да и капля та темная, даром что в роду её матери чистоту светлой крови блюли, как безумные. А толку…

Покачав головой и отпив еще чаю, гном продолжил:

— Глава Конвента ничего не видел, не слышал и, разумеется, не делал. Отцу Ристана тоже навешала тины: он никак не мог поверить, что любимая доченька способна ради наследства на такое. Даже когда первенец Зефриды родился мертвым — хоть до последнего дня толкался, да и кузен говорил: родится здоровый младенец со светлым даром — Мардук не подумал на дочь. Конечно, Ристана со дня отцовской свадьбы притихла, стала мила и добра несказанно, улыбалась мачехе и на каждом шагу твердила, что всю жизнь мечтала о братике. Да только каким надо быть слепцом, чтобы не увидеть притворства?.. эх, люди…

Ульрих грустно замолк, Лягушонок тоже молчал, задумавшись.

Через минуту гном встряхнулся.

— Ещё чаю? Варенье какое — сливовое или айвовое?

— Айвовое, — ответил Лягушонок, погруженный в историю. — Ну, рассказывай, рассказывай дальше!

Убедившись, что публика с должной долей восторга и нетерпения ожидает продолжения, Ульрих неторопливо налил себе очередную чашку и заговорил снова:

— Так вот… на чем я остановился? На следующий год королева вновь понесла, девочку. Шуалейда родилась хилой, без признаков дара. Ристана на сестру и внимания не обратила: наследницей малышке все равно не быть. Никто же не предполагал, что Зефрида родит двух магов, такого уже лет сто не случалось. К тому же дар младшей принцессы спал так крепко, что никто его не распознал. С рождения никому не было до неё дела. Королева горевала по первенцу, король утешал королеву, а Шуалейду отдали нянькам.

— Ульрих, а разве так бывает, что маг рождается не магом? Ну — что дар пробуждается потом?

— Бывает. Все бывает, малыш. Ваша, человеческая, магия — дивно странная и непредсказуемая вещь. Стихия, она и есть стихия.

— А стихийные маги вашу магию видят?

— Конечно. Энергия-то одна, только у нас все по науке, а у вас — как боги на душу положат. Простую действенную руну любой гном может сделать, рунмастер он или нет. Даже ты сможешь, если поучишься лет сорок, — гном хмыкнул. — Хотя куда вам сорок лет осваивать азы…

— Так что там с Шуалейдой, Ульрих? Она же темная, да? А разве у светлых может родиться темная?

— Э, погоди, малыш. Не так быстро.

Лягушонок умолк, только продолжал заглядывать гному в глаза: ну же! Расскажи!

— Ладно, ладно, — смилостивился оружейник. — Слушай дальше. Может, что и поймешь. Через год Зефрида снова понесла, и снова мальчика. Мардук словно взбесился: поселил королеву в Закатной Башне, никого, кроме старой няньки и придворного мага, к ней не подпускал. Выставил стражу в три ряда, даже по саду Зефрида гуляла в сопровождении половины королевской гвардии.

Ульрих неодобрительно покачал головой.

— Наследник родился рано утром. Говорят, счастливое предзнаменование… а я тебе скажу, ничего счастливого в ту ночь не было! Все, кто был при королеве, умерли. Никого, кроме самой Зефриды и её детей, не осталось. И никто не знает, что там произошло. Только и видели, что молнии над Закатной башней, да всю ночь ливень хлестал. Наутро оттуда никто не вышел, только послышался плач новорожденного. Мардук поднялся к жене в башню, не побоялся. Вынес сына на одной руке, а за другую маленькая принцесса держится, зверенышем по сторонам зыркает, а у самого короля голова-то вся седая. Велел гвардейцам королеву перенести в его покои, а все тела — сжечь в тот же день. А саму башню закрыл, и вот уже четырнадцать лет там никто не живет… Но слухи все равно поползли: будто умерли они все от ужаса, а виной тому маленькая принцесса. Правильные слухи-то. Кузен сказал, в ту ночь у принцессы дар и открылся. Ни светлый, ни темный. И творилось с ней странное: отказывалась отходить от брата, засыпала только в его кроватке, никого, кроме няньки и родителей, к нему не подпускала — визжала так, что стёкла сыпались. А если поблизости оказывалась старшая сестра, наводила такой ужас, что никто не выдерживал — кто не мог сбежать, падал в обморок, а одна служанка ума от страха лишилась.

Комната погрузилась в тишину. Ульрих продолжал задумчиво поглаживать так и не открытый шедевр, а Лягушонок забыл недоеденное варенье и потрясенно молчал. Через несколько мгновений бульканье чайника отвлекло гнома от воспоминаний.

— Такая вот история, малыш…

— Погоди, ты не рассказал, что было дальше!

— А все остальное и так известно. Королева после рождения сына переменилась, хотела было в монахини Светлой пойти, но Мардук ее переубедил. Зря — может, под сенью Райны она бы не угасла так быстро. Мальчику и четырех не исполнилось, как она отошла. Конвент прислал нынешнего Придворного мага, темного шера Бастерхази — о чем они там думали, один Хисс знает.

— Ульрих, а тот темный, который Ристане помогал? Ему так все с рук и сошло?

— Темный исчез в ту же ночь. Просто исчез — ни следа не осталось. К нему маг из муниципалитета, Затран, через неделю пришел: соседи жаловались, что из дома смрад пошел, словно кто там помер. Затран его звал-звал, не дозвался. Пришлось ломать дверь. Думали уже, что и темного принцесса уморила, ан нет, у него на кухне мясо завоняло. А сам — пропал, как не было. Представь: все на месте, на алтаре свечи догорели, ритуальная мантия рядом валяется. И не только мантия, все! Вплоть до штанов — словно его кто из одежды вынул. Да так и было, наверняка! Попал прямиком к Хиссу, туда и дорога.

Гном замолк и пригляделся к гостю: тот сидел тихий и перепуганный.

«А, дурак. Что ж я несу? Ему и так страшно. Вот же занесло ребенка в проклятую Гильдию!..»

— Эй, ты чай-то совсем не пьешь, малыш, — позвал Ульрих. — Ну-ка, попробуй вот печенье, дру Иргвин пекла.

Он вытащил из буфета корзиночку, накрытую вышитой салфеткой, и поставил перед Лягушонком.

— Спасибо, Ульрих, — тот через силу улыбнулся и взял хрусткий квадратик, обсыпанный миндальной крошкой.

— Ну так вот. Король так и не нашел для маленькой принцессы наставника — как нового придворного мага Конвент назначил, все светлые мигом смотались из Суарда, словно крысы с худой посудины. А темному шеру он дочку не доверил. Старшая принцесса вроде угомонилась, а может, не нашлось больше дураков связываться с Шуалейдой: темные народ острожный, подставляться не любят… хотя Бастерхази-то точно от девочки мокрого места бы не оставил… не договорились вовремя, может? А когда вторая королева умерла, Мардук отправил детей от греха подальше, в крепость Сойки — это в Найрисском заливе. Там место хитрое, еще со времен Великой Войны защищенное от магии. Наша работа, кстати. Мой троюродный прапрадед делал! Вот кто был мастер, всем мастерам мастер!

Еще полчаса посвятив рассказам о старых добрых гномских мастерах, Ульрих отправил Лягушонка спать.

— Куда пойдешь среди ночи? Подождет твой Наставник до утра, не переломится.