Сбегать на рассвете от спящего Бонни было трудно, больно, но необходимо. Вчера я еле сохранила относительно здравый рассудок, еще бы чуть, и плакало инкогнито. Я и так оставила ему более чем достаточно хлебных крошек, чтобы при желании он мог меня найти. И я не уверена, что оставила их по неосторожности, скорее – потому что самой хотелось, чтобы принц приехал за мной на белом «Бугатти», спас от начальника-тирана и злобной звезды Сирены…
Смешно, да? А мне – нет.
Ладно, про начальника-тирана я преувеличиваю. Последнюю неделю мистер Джеральд был очень даже вменяемым начальником, и если бы не Сирена… черт бы ее побрал! Вот почему бы ей не улететь в Бразилию, где много диких обезьян?
Вылезая из такси около нашего дурдома, я внимательно оглядела стоянку, но ни посторонних лимузинов, ни белого «Бугатти» не обнаружила. Что ж, мистер Джеральд вполне может себе позволить отоспаться после тяжелых выходных, ибо начальство никогда не опаздывает. Я бы тоже могла, если бы меня не подняло чуть свет взбесившееся вдохновение. Я увидела начало нового романа, причем такое начало… о… это будет совершенно не похоже на то, что я писала раньше. Это будет… Букер, Оскар и Нобелевка, если только Бонни Джеральд не убьет меня раньше и не натравит свое мафиозное семейство.
Да. Я напишу роман о Бонни. Как есть. Назову его «Мадонна и больной ублюдок». Там будут дядя Джузеппе, Сирена и Франческа, будут Фил, Том и Люси. Под другими именами, но суть-то не в именах. Наверное, будет еще много всякого – я кое-что узнаю в следующую субботу, я же ему обещала встречу…
О да. Да! Я напишу это!
Полностью поглощенная новой идеей и чесоткой в кончиках пальцев, я влетела в раздевалку, сбросила уличные кеды, расцеловала попавшуюся под руку Барбару (очень печальную, но с этим я разберусь потом) и сбежала на свое законное место в уголочке около кофемашины. С ноутом, разумеется. Пока нет ни Бонни, ни Сирены, я могу написать кусочек первой сцены – ЛА, дождь, Бонни с завязанными глазами на пороге бунгало. Бог ты мой, кто бы мог подумать…
Перед глазами мелькнула почти забытая картина: Кобылевский укоризненно выговаривает мне за ужасные манеры, несдержанность, эпатаж и прочую непристойность. Писать роман о себе, это же публичный стриптиз! Это кошмар как неприлично! Неужели ты думаешь, что ты, ничтожество, можешь быть кому-то интересна…
Да! Да, я могу быть интересна. Нет, я не ничтожество. Нет, я больше не жена трусливого эгоистичного мудака. Да, я буду писать роман и о себе тоже, потому что я устала бояться, устала прятаться. Я хочу быть свободной! Я напишу этот чертов роман, и пусть Кобылевский хоть лопнет от досады, потому что про него я тоже напишу как есть.
Похоже, я выпала из реальности часа на полтора. Том репетировал какую-то массовку (солистов вызвали после обеда), кто-то где-то о чем-то спорил – я не вникала, кто-то где-то зачем-то орал – я тоже не вникала. Зато первый эпизод сотворился влет, со скоростью взбесившейся пишмашинки. И только поставив циферку в начало следующей главы, я выдохнула, потянулась и позволила окружающему бедламу достучаться до моего сознания.
О да. Бедлам был что надо. Я даже не смогла определить, какую именно сцену пытается поставить Том, да и он сам был слишком печален, чтобы думать всерьез о такой ерунде. Ансамбль тоже был слишком занят определением нового статуса отдельных своих членов: Барбара, сдвинутая с роли Квазимоды вовремя подсуетившейся Элли, вернулась в массовку, и теперь все гадали, останутся ли они вообще в спектакле или Сирене втемяшится заменить весь состав. Идея «начхать на Сирену, не она тут режиссер» даже не обсуждалась.
М-да. Теперь я, кажется, понимаю, почему Джерри торчит на репетициях даже тогда, когда ему тут и делать-то по идее нечего. Очень, просто очень не хватает здорового итальянского мата! Даже жаль, что я так не умею, да и сегодня пробовать неохота. Я ж не знаю, до чего они там на самом деле договорились с Сиреной.
Закрыв ноут, я занялась кофемашиной. Бедняжку Тома надо поддержать и отвлечь до прихода подкреплений.
Подкрепление явилось, когда Том сделал первый глоток капучино с ударной дозой имбиря и корицы. Явилось, окинуло руины ансамбля скептическим взором, фыркнуло в сторону Тома, мол, работать вы тут даже не пытаетесь, и скомандовало:
– Оборванцы, прогон сцены. Бегом!
Ансамбль проснулся, заткнулся и бодренько потопал на исходные позиции. Облегченно выдохнув, Том ушел с кофейком в уголок. На нем крупными буквами было написано: котик сдох, труп не кантовать.
– Мне двойной с шоколадом, – бросил мистер Джеральд в мою сторону, не поворачивая головы.
А я чуть не рассмеялась. Вот он, мой нежный ангел, любуйтесь. «Ах, мадонна, я вижу тебя…» Ага. Три раза. Видишь ты хоть что-то, кроме себя и своего мюзикла. Гений.
Пока я делала пол-литра термоядерного кофе с шоколадом, Джерри приводил в чувство труппу: упали, отжались, плохо отжались, еще разок и поактивнее, поактивнее!..
– Стоп! Барбара, какого черта ты делаешь в ансамбле, и где Элли? Элли, japona mat`!..
В голосе Джерри было столько офигения, что я машинально обернулась.
Элли стояла в дверях зала с видом «я здесь хозяйка», причем вместо репетиционной футболки на ней красовался золотистый кардиганчик от даже думать боюсь какого крутого модельера, просто-таки кричащий «я вам не по карману». Зуб даю, с чужого плеча, уж больно стиль характерный.
Ой, что сейчас будет…
Я не ошиблась. У Бонни Джеральда очень, очень выразительная пластика, и если ему хочется кого-то убить – это заметно с любого ракурса. – Если ты не работаешь, detka, покинь площадку, – сказал он тихо.
Так тихо, что летела бы тут муха, она бы его заглушила. Но дурных мух, чтобы летать в эпицентре взрыва, не нашлось. Кроме Элли. Она сделала наивные глазки:
– Вы же сами сказали, что Квазимода в массовке не нужна.
– Именно, – мистер Джеральд не прибавил громкости ни на сотую децибела, но я все равно вздрогнула. Не хотелось бы, чтобы со мной разговаривали так. – Барбара, жду тебя к двум вместе с остальными солистами. Элли, у тебя тридцать секунд, чтобы вернуться на место.
Элли бы хватило и пятнадцати, чтобы прижать ушки и вернуться в стаю, но тут раздался звук прибывшего лифта, по коридору застучали каблучки, и Элли воспряла. А мне резко стало грустно. Глупая я в глубине души надеялась, что их звездейшество сегодня не придет. Ни сегодня, никогда вообще. Но чтобы скандал, и без нее? Вот реально дар появляться в правильном месте в правильное время! Была бы я режиссером, лучшего момента и придумать не смогла. А она – на чистой интуиции. Талантище.
Ровно через двадцать объявленных секунд в дверях нарисовалась бывшая владелица золотистого кардиганчика. Одарила Бонни царственной улыбкой, потрепала Элли по плечу.
– Я пораньше, хочу немного посмотреть, – с милой улыбкой в сторону Бонни, и тут же, обойдя Элли, в дальний угол: – Том! Привет! Где тут дают кофе?
– Попроси мисс Ти, – уронил Бонни, продолжая смотреть на Элли.
Дура расцвела, победно сверкнула глазами и собралась последовать за Сиреной, но Бонни щелкнул пальцами и указал на выход:
– Дверь там, Элли.
– Но… – она бросила умоляющий взгляд на Сирену.
Та обернулась, строго вовремя, словно десять раз репетировала, ласково улыбнулась.
– Бонни, дорогой, не ругай девочку.
Мое сердце замерло: вот он, момент истины. Их звездейшество дали команду «к ноге», а Бонни… Неужели послушается? Я почти увидела, как Бонни забывает про Элли, сияет влюбленными глазами на Сирену и нежно, хрипловато отвечает: «Для тебя все, что угодно, любовь моя».
Господи, пожалуйста, не надо!..
– Пей кофе и ни о чем не волнуйся, дорогая, – голосом, способным заморозить экватор, ответил Бонни. (Я вознесла хвалу всем богам разом: дрессировщица собачек обломилась!) Одарив Сирену такой же вежливой мимолетной улыбкой, он бросил на Элли единственный короткий взгляд. – Ты еще здесь? За расчетом к Филу. Так, господа, по местам. Кэти, встань в середину, дыра нам тут не нужна… мисс Ти! Пригласите сегодня сопрано в ансамбль, часам к пяти, я посмотрю. Люси, с первой цифры.
Отвечать я не стала, хотя так и просилось: «Да, сэр, как прикажете, сэр!». Но, боюсь, это был не слишком подходящий момент для мелкого троллинга. Зато очень подходящий для мелочного, гнусного злорадства в адрес Элли. Она, кстати, все еще торчала в дверях, не веря своим ушам. Не она одна. У Тома сделалось такое лицо, что хоть сейчас в мультике снимать. Вот прямо так: «Кого мне подсунули вместо Джерри?!».
Зато по Сирене вообще никто бы не заметил, что ей что-то не нравится. Боже упаси! Она была милой-милой-милой, готовой изо всех сил работать и поддерживать современное искусство! И ни в коем случае не вмешиваться в работу гениальных режиссеров, даже ради милой-милой-милой подружки Элли. Прости, Элли, я ничем не могу тебе помочь, мне слишком важны мои новые прекрасные отношения с Бонни.
Честное слово, я бы ей поверила, если бы не знала, с кем и как Бонни провел эти выходные. И все больше склонялась к мысли: не просто так она явилась всего на пять минут позже него. Видимо, шоу на десять миллионов американцев сильно подгадило ее новому имиджу «раскаявшаяся Магдалина несет в массы традиционные ценности», и его надо срочно латать любыми способами. Интересно, на что она пойдет ради пиара.
Но до обеда увидеть этого мне было не суждено. Сделав Сирене кофе (без пургена, я хорошая девочка), я слиняла в чайную комнату, к Барбаре и Тошке. Он всегда приходил на работу вместе с Томом, не столько ради любви, сколько ради уроков режиссуры. Сегодня был первый раз, когда он не внимал кумиру – видимо, не вынес вселенской печали. Антошка вообще плохо совмещался с печалью в любом ее проявлении.
Когда я вошла, эти двое увлеченно резались в го. Никогда не понимала кайфа этой игры и никогда не умела в нее играть. А Барби, оказывается, не просто так куколка, а умная куколка. Что очень приятно.
Отвлекать я их не стала, только поцеловала Тошку в щеку и нырнула в свой роман до самого обеда, логично рассудив, что если кое-кому понадобится кофе-чай-пироженка, придет сюда ножками. Или не придет, дело хозяйское.
Разумеется, звездень не пришла. А я задавила любопытство в зародыше: если Бонни суждено до обеда не сдаться на милость Сирены, он не сдастся. От моего присутствия это не зависит, а вот мои нервы не казенные. И вообще, у меня роман. Два романа!
О результатах встречи на Эльбе мне доложила Люси, примчавшаяся в чайную комнату ровно через секунду после объявления перерыва. То есть прямо с порога она скомандовала:
– Пошли!
Судя по хитрющей улыбке, мне предстоял допрос с пристрастием. Ну и ладно. Скрываться от Люси – глупо. Да и кто-кто, а она меня мистеру Джеральду не сдаст.
В кафешку – не в ту, где тусила труппа, а в другую, вовсе в противоположной стороне, меня отвели за руку (выходили мы через черный ход, где не тусила толпа фанатов Сирены, но все равно торчали два бугая-охранника), по дороге отчитались: Джерри игнорирует Сирену, та мило улыбается, к концу репетиции возможен апокалипсис. В кафешке Люси потребовала обед на двоих, и только когда официант отошел, спросила:
– А теперь рассказывай, как?! Как тебе это удалось?
Я ожидала несколько другого вопроса.
– В смысле, как удалось? Он же… да тебе Дик наверняка все рассказал!
Люси отмахнулась:
– Я не про то. Как тебе удалось заставить его петь? Не верю, что ты его напоила.
– Еще чего. Алкоголь – не наш метод, – хмыкнула я и покачала головой: – Да не знаю, оно само получилось. Вообще не понимаю, как я умудрилась в это влипнуть.
– Уже влюбилась или здравый смысл не окончательно сдох?
Я поморщилась.
– Не сдох, но… не знаю я! Он такой…
Сочувственно вздохнув, Люси погладила меня по руке.
– Он больной псих, Ти. Гениальный, сексуальный и на всю голову больной. Просто помни об этом.
– Черта с два у меня получится забыть. Особенно когда тут Звездень. Ей же не роль нужна.
Люси только поморщилась.
– Сука. Но теперь у Джерри есть шанс не сорваться по новой. Благодаря тебе. Не оставляй его сейчас, пожалуйста. Пока эта сука рядом, ему нужно, чтобы кто-то держал его за яйца.
– Да ты романтик, Люси! – Я фыркнула. – И оптимистка. Я могу его держать ровно до тех пор, пока он сам хочет. Иначе я против него – что мышь против Майка Тайсона.
– Он очень хочет, поверь. Он едва не сдох, когда эта сука его бросила. Второй раз уже не соскочит.
– В смысле, наркота?
– Она самая. Он начал, когда жил с ней. В сети об этом ничего нет, у нее хорошие адвокаты. Я тоже вряд ли буду трепаться с журналистами или полицией о подробностях своей работы с Сиреной.
То, что рассказывала Люси, отлично укладывалось в общую картину: Сирена взлетела на скандалах, ее первые клипы – эпатаж пополам с порнушкой, ее сексуальные приключения и заявления в защиту прав меньшинств, феминисток и прочих «борцов за свободу безнравственности» лет пять-десять назад не сходили с первых страниц прессы. Бонни Джеральд попал в самый разгар веселья. Снялся в одном ее клипе, она до него снизошла, взяла в постель и в свое шоу, позволила поставить ей несколько номеров…
– Те самые старые ролики, которые до сих пор не выходят из топов. Все пять ставил Джерри.
Эти ролики я видела. Да кто их не видел, если их крутят десятый год по всем каналам? Мало того, я даже помню из какой-то передачи, что Сирена вроде как ставила их сама, типа творческий эксперимент, ну очень удачный, но почему-то она не смогла продолжать – какая-то там была крайне убедительная и душещипательная отмазка.
Вспомнив клипы, я вспомнила и Бонни в них. И мне захотелось тут же это развидеть.
Не потому что он был плох, нет. Танцевал он великолепно. Дело в другом. Бонни в этих клипах был дрессированной собачкой на поводке. У ее ног и никак иначе.
Нет, не хочу этого помнить. И тем более не хочу видеть повторения!
– Но тогда я не понимаю, почему Сирена его выгнала. Ручной гениальный хореограф, чем плохо-то?
– Сам дурак, – пожала плечами Люси. – Нечего было выпендриваться.
Люси рассказывала, а перед моими глазами как наяву вставала сцена:
Студия звукозаписи. Сингл ждали на радио еще вчера, но идет третий день записи – и третий день подряд выходит полная хрень. С технической точки зрения все отлично, лучше не бывает, но – хрень. То ли с аранжировкой лажа, то ли у Сирены ПМС, то ли марсиане виноваты. Так что Сирена держится из последних сил, чтобы все тут не покрушить к чертям собачьим, ударник с басистом вот-вот подерутся, звукореж орет на аранжировщика, тот плюется ядом в звукорежа, техники от нервов косячат, бэк-вокал охрип. Бонни, для успокоения нервов принявший косячок, спрятался от обожаемой королевы за широкой спиной Люси: она как обычно за клавишами, постигает дзен. Наконец, случается закономерный эпический фейл: бэк-вокалист давится водичкой из бутылки, кашляет… и теряет голос. Горло содрал.
А сингл кровь из носу требуется записать сегодня! Публика ждет, последний скандал догорает, продюсер каждые полчаса названивает на радио и обещает вот-вот-прямо-сейчас отправить им готовый шедевр, только не прекращайте муссировать скандальчик. Сирена… о, Сирена пока спокойна, ей нужно беречь нервы и голос, но даже муха не решится сейчас пролететь рядом.
И, наконец, аранжировщика осеняет идея на миллион баксов! Как всегда – вовремя. Он знает, что нужно для шлягера, конечно же, как он раньше не понял… эй, нам нужен мужской голос, срочно! Кто здесь умеет петь, ты, с гитарой, ну-ка давай!..
Басист с ударником, не сговариваясь, показывают ему фак. Кто играть-то будет? Сирена принципиально не записывает вокал под готовый минус, все должны подстраиваться под нее, а не наоборот. Звукореж, загоревшийся идеей (и косящий глазом на Сирену, которая перед следующим дублем пьет теплую воду и повторяет: я спокойна, я спокойна, мы запишем этот чертов сингл сегодня, иначе я вас всех тут и закопаю!) оглядывает студию – и его взгляд падает на Бонни. О! Бездельник! Иди сюда, парень, песню тут даже мухи выучили, давай-ка пой. Умеешь? Отлично. Что? А вот… ноты знаешь, нет? Черт с нотами, вот там, где она заканчивает первую строфу, ты вступаешь, вот тебе слова…
Вдвоем с аранжировщиком царапают на бумажке слова, напевают только что изобретенную партию, хлопают Бонни по плечу и ставят на место слившегося бэк-вокалиста.
Бонни сияет: ему выпал шанс показать обожаемой королеве, что он чего-то стоит! Шанс выйти на сцену вместе с ней не в заднем ряду кордебалета.
Мотор, начали!
Проигрыш, Сирена поет, первая строфа заканчивается, аранжировщик украдкой крестится и показывает Бонни пальцы колечком: все отлично, парень, давай!
Бонни вступает. На лицах звукорежа и аранжировщика, продюсера и техников расцветают просветленные улыбки. Да. Это оно. Этот голос! У нас будет шлягер! Лучший шлягер, мать вашу! Продюсер тихо-тихо достает телефон, чтобы прямо сейчас звонить на радио и анонсировать охренительную новость!.. Скандальчик с возмущенными баптистами померкнет…
Но к третьей строфе улыбки гаснут, продюсер убирает телефон от греха подальше, звукореж судорожно колдует с настройками микрофонов: тише, еще тише, мать же вашу!
Поздно. Сирена срывает с себя наушники, бросает об пол и разражается матерной тирадой: что за кошмар, кто позволил ему петь, он испортил всю запись, уберите это со студии немедленно! Она орет, глядя на звукорежа в пультовой, ей все равно – кто это был, он не должен петь с ней рядом никогда! Никогда, вы слышите! Это отвратительно!
Поморщившись, Люси допила остаток кофе.
– На этом его счастливая любовь закончилась. Глупый мальчишка так и не понял, почему она его выгнала, он же так старался. Тьфу. Сука.
Я покачала головой:
– И из-за этого он не поет?
– Он до сих пор предпочитает верить, что она его любила. А значит, не стала бы врать. Придурок.
Наступила моя очередь молча морщиться. Взрослый мужик, мозги вроде на месте, работает в шоу-бизнесе не первый десяток лет, и умудряется до сих пор верить в Санта-Клауса! Типа, если б он хорошо пел, она бы осталась довольна, сингл бы вышел дуэтом… В чем-то он был прав. Если бы он пел просто хорошо, или почти хорошо, у него был бы шанс спеть с Сиреной. Он бы лишь оттенил ее великолепие своей посредственностью. Но допустить, что очередной той-бой окажется на сцене с ней на равных, или, хуже того, ее перепоет? Да не смешите мои тапочки!
Конечно, бывают исключения, и звезды помогают начинающим гениям. Но потому они и исключения, да и подоплеку этой помощи широкой публике иногда лучше не знать. Обычно же все именно так, как с Сиреной: конкурента надо давить в зародыше. Нормальная и естественная реакция. Инстинкт.
А Бонни… его я тоже понимаю. Сама такая же дура. Лет пять назад пересеклись с одним из родительских коллег, редактором «Аргументов», и он предложил: напиши нам серию статей о современной музыке и музыкантах. Ты в теме, писать умеешь, давай, детка! Жду! Я и написала про «Геликон-оперу», дел-то. Большую часть постановок знаю, за кулисами как дома – там с нашего курса двое ишачат. И показала супругу, мол, смотри, любимый: я способна не только тебе носки стирать!
Сейчас при воспоминании, как горько я рыдала о своей бездарности после слов Кобылевского, мне хочется его убить и закопать. Ведь поверила же, что статья моя – позор позорный, а редактор вовсе не имел намерения печатать мои материалы, а просто пожалел убогую, никчемную деточку в память о талантливых родителях. А я, дура такая, только позорю их память своими попытками бумагомарательства.
Собственно, после этого я три с лишним года вздрагивала при виде пустой страницы «Ворда», и писать что-то решилась исключительно под псевдонимом, и в издательство отправляла не напрямую, теть Ире из «Современной прозы», а на общий ящик. За что потом была теть Ирой обругана и едва не побита, мол, нельзя старой больной женщине голову морочить.
Так что грабли знакомые и родные. Одни на всех. Разве что я вылечилась быстрее, но на меня и не орали прилюдно, да и моя любовь к Кобылевскому была не настолько слепой… наверное… по крайней мере, мне хочется так думать.
А Люси я торжественно пообещала сделать все, что в моих силах, чтобы Бонни не связался опять с Сиреной. Второе обещание я дала сама себе: сделать все возможное и невозможное, чтобы Бонни спел Эсмеральдо в моем мюзикле. Раз он спел в «Зажигалке», то споет и на Бродвее. Если только Сирена меня не переиграет.