Вторую половину репетиции я провела в зале. Любопытство победило трусость. А может быть, победила надежда: вдруг Бонни не понравится, как Сирена играет Клодину?

Мне, кстати, не понравилось от слова совсем. То есть сольный номер у нее вышел охренительно прекрасно, талант и профессионализм не пропьешь. Но как только начали ставить первый дуэт… о боже. Как Том и Джерри ее не убили, я не понимаю.

На сцене она была одна. Только она – и точка. Все прочие, начиная с массовки и заканчивая Эсмеральдо, рядом с ней казались неуклюжей мебелью. И Сирена принципиально не желала ничего с этим делать.

За два часа пытки я не написала ни строчки, зато скормила мистеру Джеральду восемь пакетиков кофе в шоколаде, а для Тома приготовила десять чашек успокоительного чая с ромашкой и мелиссой. Три из них были на лету перехвачены мистером Джеральдом: в здравом рассудке он чай не пьет, но сегодня здравый рассудок держался от нас подальше. Где-то на другом конце континента. Так что вздумай я налить в чай касторки – ее бы тоже выпили и не заметили.

Бедный Джерри. Он целых два часа был вежлив, как лорд, и ни разу не обозвал Сирену кривоногой каракатицей. Вообще никак не обозвал, кроме как «дорогая». Не представляю, чего это ему стоило.

А через два часа, когда в воздухе отчетливо запахло апокалипсисом, все так же вежливо улыбнулся Сирене (улыбнулся, а не оскалился!) и предложил отдохнуть. Вон там, у окошка. А мисс Ти сделает тебе кофейку, принесет салатик из сельдерея и черта лысого, только уйди уже с глаз моих. Сам Джерри смотался – если я не ошибаюсь, принимать холодный душ для успокоения нервной системы.

Разумеется, я тут же сунула Сирене в руки стакан с минералкой и защебетала: какой салатик предпочитаете? Может быть, смузи? Или фреш? Хотите капучино с обезжиренным молоком, он прекрасно действует на цвет лица! Вот сюда, пожалуйста, мисс Звездень, а лучше сразу в окошко без парашюта! Сирена позволила оттеснить себя в уголок, усадить в самое удобное кресло и милостиво велела сделать ей капучино. Пока я делала кофе – ей, Мартину (Эсмеральдо, приглашенному лично Джерри), режиссерам – в зале висела предгрозовая тишина, нарушаемая лишь бульканьем минералки со стороны ансамбля, горестными вздохами Тома и шипением кофемашины. Ни шушуканья по углам, ни обычного в перерывах смеха, ничего. Мыши под веником, а не артисты мюзикла.

Вернувшегося с мокрой головой и полотенцем в руках Джерри встретили настороженными взглядами. Одна Сирена лучезарно улыбнулась и похлопала по креслу рядом:

– Дорогой, нам надо обсудить эту сцену.

Он рассеянно кивнул, так же рассеянно протянул полотенце мне, взял свою кружку кофе и окинул взглядом мышей под веником. Очень задумчивым взглядом.

Я бы на его месте тоже задумалась, останется ли хоть что-то от его собственного видения спектакля с такой Клодиной, или мюзикл превратится в ее бенефис. Не то чтобы Сирена не умела работать в команде, скорее не хотела. Или хотела чего-то еще, к примеру, Бонни «к ноге». Вот только Бонни Джеральду не хотелось ни к ноге, ни бенефиса Звездени, ни месяца работы насмарку. Так что он, ополовинив кофе, велел:

– Мартин, Синди, на сцену. Начнем с реплики Синди.

Мне показалось, что сейчас Сирена запустит в него сначала кружкой из-под кофе, а следом и мебелью, такая в ее позе промелькнула злость. Всего на миг она потеряла свой идеальный самоконтроль, но его вполне хватило, чтобы всей труппе резко захотелось обратно под веник. Особенно бедняжке Синди, которую из дублерши внезапно передвинули… во второй состав? В первый? В жертву звездного гнева? Готова держать пари, пока она шла свои пять шагов до Голгофы (сопровождаемая милой-милой-милой улыбкой Сирены), сто раз успела пожалеть о выборе профессии. Уж лучше бы пошла укротительницей крокодилов, те хотя бы не гадят исподтишка, и от них всегда знаешь, чего ожидать. В отличие от мисс Звездени, которой какой-то вшивый хореограф посмел предпочесть какую-то бездарную девчонку из Оклахомы. Кто-то сомневается, что она никогда этого не забудет ни Бонни, ни Синди, ни всем свидетелям своего позора?

Я – ни на грош. Вопрос только, когда апокалипсис разразится. Уж скорей бы!

Сдается мне, о «скорей бы» втихую молилась вся труппа, пока Том и Джерри ставили очередной эпизод. На удивление, дело пошло очень даже бодро, и даже несколько приторно-ядовитых замечаний Сирены не испортили дела.

К концу репетиции у нее, должно быть скулы сводило от стараний удержать хорошую мину при плохой игре: ей, суперзвезде, пришлось два часа сидеть и наблюдать, как ее роль играет девчонка из Оклахомы. И хуже всего было то, что девчонка из Оклахомы выглядела в этой роли намного лучше. Да, у Синди нет такого потрясающего вокала, и двигается Синди куда как проще, но она – Клодина Фролло, а не стягивающая на себя все внимание зала Звезда, сошедшая с небес на самодеятельный детсадовский утренник.

Честно, я даже удивилась, что апокалипсис не случился. И что обормоты довели репетицию до конца, а потом уселись обсуждать с Сиреной сцену, ее роль, ее подход – терпеливо, как с маленькой. Или как с Большой Звездой.

А я смоталась. Сделала всем кофе (в нерабочее время!), проигнорировала умоляющий взгляд Тома (о, соломинка, не покидай меня, я же утону!) и поехала домой. У меня – роман, а взрослые дяди с тетями уж как-нибудь разберутся и без меня.

* * *

Ни черта они не разобрались.

Еще два дня продолжался Мерлезонский балет. Сирена приходила на репетиции, неизменно тянула одеяло на себя в каждой сцене (на третий день я поняла, что она в самом деле не умеет работать в команде) и неизменно уходила отдыхать, пока работала Синди. Том и Джерри честно пытались встроить ее в постановку, меняли мизансцены, что-то втолковывали в перерывах – тщетно. Она по-прежнему была великолепна, изумительна, потрясающе одинока, как звезда по имени Солнце. Ежу было понятно, что на мюзикл с ее именем на афише народ повалит толпами, пресса будет писать кипятком, а билеты – распродаваться за три месяца вперед. Но это будет совсем не тот мюзикл, который писала я и который ставят гениальные обормоты, и даже явление на сцену еще пары-тройки звезд такого же масштаба дело не спасет, а строго наоборот.

Обстановка накалялась.

Элли пришла во вторник к началу репетиции, упрашивала взять ее обратно в ансамбль, но была послана мистером Джеральдом в его обычном духе на хер.

Замену ей я пригласила в тот же вторник. Девочку даже прослушивать не стали, сразу поставили на место и о ней забыли.

Мартин психовал, пытался из кожи вон лезть, чтобы понравиться Сирене и не провалиться в роли Эсмеральдо. Чем больше психовал – тем хуже играл.

Сирена его игнорировала, что в жизни, что на сцене, и продолжала жать на все известные ей больные точки Бонни: мерзавец никак не желал возвращаться к ноге.

Бонни был неизменно вежлив и холоден, ни разу не наорал на Сирену и вообще не проявлял при ней никаких эмоций. Зато срывался на ансамбль, когда ее не было, и литрами хлестал кофе.

Тошка сменил место дислокации с кресла в зале на стульчик в чайной комнате, доску для игры в го и компанию Барби. Впрочем, все солисты теперь старались не торчать в зале без необходимости и поменьше мозолить глаза Сирене. Одной Синди сбежать не удавалось, и с каждым днем она становилась все бледнее и все заметнее вздрагивала от каждого случайного прикосновения.

А я писала роман в каждую свободную минуту, привычно игнорировала фанатов Сирены, оккупировавших стоянку и ближайшие тротуары, ждала субботы с замиранием сердца и уговаривала себя не звонить Дику и не предлагать Бонни встретиться прямо сегодня. Рано. Нельзя. Он должен сам справиться, он мужчина, а не обиженный мальчишка.

Так мы дожили до четверга – Везувий все не извергался, Помпеи вроде еще стоял, но долго так продолжаться не могло. По дороге из дома к автобусной остановке я так глубоко задумалась над вопросом, когда же наступит апокалипсис и чем это обернется для Бонни, что не сразу заметила открытую синюю машину, затормозившую рядом.

– Садись, на ходу думать неудобно, – прозвучал знакомый голос.

Я вздрогнула и обернулась.

Ирвин поднял руку в салюте и открыл для меня дверцу. Ветер трепал короткие пряди, темные очки бликовали на солнце, улыбка должна была сиять… но не сияла. И сам он казался внезапно старше и не таким блестящим. Скорее усталым. С отцом все плохо?..

Я едва не потянулась к нему – дотронуться, утешить. Но вовремя себя остановила. Какого черта! Дура! Забыла, что он женат? Ну, почти женат. И в любом случае я ему не пара, так что ни к чему это все.

– Роуз, я не собираюсь тебя похищать. Садись.

Пожав плечами, я забралась в машину.

– Доброго утра, Ирвин. Как твой отец?

– Утра. Отец в загородном доме, поправляет здоровье свежим воздухом и покоем. С ним все хорошо.

– Я рада.

Повисла секундная пауза. Странная и неловкая, словно Ирвин ждал от меня совсем других слов – а я не понимала, каких именно. Или понимала, но не хотела их говорить. Он женат. А я люблю Бонни. И вот это сожаление, стесняющее дыхание, и неуместная нежность – ни к чему. Между нами не может быть ничего, кроме деловых отношений: он – мой инвестор, не больше и не меньше.

– Тебе идет загар, – он протянул руку и легонько дотронулся до моей щеки.

Я еле удержалась, чтобы не отдернуться. Не то чтобы мне было неприятно, наоборот. Слишком приятно. Словно не было фотографий Ирвина с невестой, словно не было безумных выходных с Бонни. Даже мелькнула мысль: я не обещала Бонни верности, как он не обещал ничего мне. Но – нет. Это неправильно.

И бесперспективно, потому что милорд женат.

Он заметил мою реакцию, кривовато улыбнулся, убрал руку – и тут же, без предупреждения, газанул. Машина с ревом сорвалась с места, меня вдавило в сиденье, по сторонам замелькали пальмы-дома-машины, а мне захотелось то ли зажмуриться, то ли взлететь, то ли убедиться, что рядом – серьезный, солидный аристократ Ирвин, а не безбашенный ублюдок Бонни. Я даже покосилась на него: да, Ирвин. Аристократический лоск сдуло встречным ветром, ноздри раздуваются, губы сжаты, глаза за очками прищурены, а пальцы словно ласкают руль – чутко, нежно, но в то же время уверенно.

Надо же, еще один Ирвин. Лорд Адреналин.

Он угадал, что мне нужно сейчас. Вот это удивительное ощущение скорости. Страх и восторг, сердце замирает, мир становится невероятно ярким и звонким, а то, что было важным в прошлый миг – остается позади, рассыпается и забывается…

Да. Да! Мне нравится этот полет!

Когда мы затормозили, я чуть не застонала от разочарования. Все? Уже? Мало! А Ирвин тихо засмеялся и взял меня за руку.

– Тебе тоже нравится. Хочешь, научу тебя летать? – Вот теперь он был похож на себя: сиял, искрил и притягивал меня, как магнит.

Мне безумно хотелось сказать: да, хочу! Но я прикусила язык и покачала головой.

Он склонился ко мне, сняв темные очки, совсем близко. Так близко, что я почувствовала запах свежей травы, морской соли и разгоряченного мужского тела. Так близко, что мне показалось: сейчас он меня поцелует. А я… я не смогу его оттолкнуть.

Но вместо поцелуя он шепнул:

– На самом деле хочешь, – он обвел пальцем мои губы, медленно-медленно. И отстранился, не отрывая от меня взгляда. – Идем, выпьем кофе.

Черт. Почему я чувствую, что меня обманули? Откуда это глупое разочарование? Я же не хотела, чтобы он меня целовал! Я вообще не хотела его видеть! Мне на работу пора, там Бонни…

Бонни, Сирена, назревающий апокалипсис и, возможно, новый приступ больной, убийственной любви. Хочу ли я это видеть? Да. Если от меня хоть что-то зависит – я это «что-то» сделаю.

– Мне нужно через сорок минут быть на работе.

– Будешь. – Он кивнул и погладил руль своей машины.

Я подавила в зародыше идиотскую мысль: хочу, чтобы он так же нежно гладил меня. Идиотская мысль женщины, которая в двадцать семь лет впервые узнала, что такое оргазм, и отчаянно боится забыть. Недотрах – зло, но победа над злом нужна мне не любой ценой.

– Раз ты обещаешь, о`кей.

Божественно вкусный латте и грушевый штрудель с мороженным нам принесли сразу, как только мы сели за столик. Не дожидаясь заказа. Я вопросительно покосилась на Ирвина, но он не стал пояснять очевидное: сделанный заранее заказ. Маленькое, крохотное волшебство. Все еще до жути непривычное и до дрожи желанное. И даже не стал портить мне первый глоток кофе – сейчас любые слова будут лишними и болезненными. Даже жаль, что нельзя просто молча посидеть тут вместе, выпить кофе, так же молча долететь до репетиционного зала и расстаться – до следующей нескорой встречи. Ужасно жаль.

– Скажи это вслух, Роуз, – попросил он тихо.

Я подняла на него глаза, покачала головой.

– Мне жаль, Ирвин.

– Мне тоже жаль, что ты узнала о моей помолвке с Кирстен из газет. – Он задумчиво позвенел ложечкой в стакане, мягко улыбнулся. – На самом деле этой свадьбы не будет.

Снова покачав головой, я отвернулась к окну. Не хочу на него смотреть. Не хочу, чтобы он видел мои глаза – и недоверие в них. Я прекрасно знаю, как это бывает: он обещает молочные реки и развод с надоевшей супругой, она верит и ждет год за годом, молодость проходит, мечты о благородном принце превращаются в мечты о неподтекающем кране… Нет. Никаких женатых мужчин. Никогда. Даже если с ним рядом мне кажется, что весь мир у моих ног, что все мои желания будут исполнены и проблемы решены, что он понимает меня, как никто, и мечтает сделать счастливой. Это – иллюзия.

– Не в этом дело, Ирвин. – Не только в этом, но сейчас я не готова быть полностью честной. И надо все же посмотреть ему в глаза. – Я… я люблю другого мужчину.

Не знаю, какой реакции я ждала. Может быть, самоуверенного «я лучше» или «ты передумаешь», но уж никак не понимающей улыбки и слов:

– Надеюсь, ты получишь от этого удовольствие. Твое мороженое тает.

На миг я почувствовала себя маленькой девочкой, поделившейся с папой своей самой большой проблемой и услышавшей заветное «все будет хорошо, папа обещает». Я даже почти поверила, что можно каким-то чудом продолжать любить Бонни и сохранить дружбу с Ирвином. Только дружбу! Не могу же я метаться между двумя мужчинами, обманывая обоих! Обман вообще никому еще не принес счастья, так что я даже пробовать не хочу.

Но миг прошел, мороженое было доедено, латте допит, а минуты до репетиции стремительно заканчивались.

– Спасибо за понимание. – Хотелось добавить «до встречи», но на чудеса рассчитывать не стоит. Грустно, печально, но наши отношения с Ирвином окончены. – Мне пора.

Ирвин молча подал мне руку, проводил до машины. Он был идеально спокоен, словно мое «люблю не тебя, а другого» задело его не больше, чем «люблю не банановый коктейль, а клубничный». Так же спокойно открыл для меня дверцу, сел на водительское место, нажал на газ. Не сказал ни слова, пока мы летели по хайвею и тормозили напротив торгового центра. И только остановив машину, Ирвин повернулся ко мне и нежно улыбнулся:

– Я приеду в ЛА через месяц. Надеюсь, ты пообедаешь со мной.

Нет, я не в силах сказать «нет». Пусть у меня останется крохотная надежда на дружбу. Или что-то еще, когда-нибудь, может быть. Потому я сказала:

– До свидания, Ирвин.

– До встречи, Роуз, – ответил он, отсалютовал мне двумя пальцами и умчался.

А я стояла напротив окон репетиционного зала, и пыталась понять: почему я жалею, что он уехал, ведь я люблю Бонни. Ирвин мне нравится, он умен, богат и привлекателен, он – само совершенство, но с ним мое сердце не несется вскачь, как с Бонни. Глядя на него, я сохраняю способность мыслить трезво, и когда он меня касается – я не испытываю такого сумасшедшего желания, как с Бонни. Так почему мне кажется, что я потеряла что-то очень важное и дорогое?

За полминуты созерцания окон я не надумала ни одной гениальной мысли, кроме как «подумаю об этом завтра, а лучше через месяц». И правильно. Потому что прямо перед моим носом проехал белый лимузин в сопровождении двух черных авто агрессивного дизайна, зарулил на стоянку перед дурдомом, и я поняла: апокалипсис наступит сегодня. Вчера и всю неделю Сирена изображала демократию: джинсы, кеды, сама за рулем спорткара, охрана притворяется невидимками. А сегодня прибыла во всем блеске и великолепии Звезды. Как и всякая женщина, она готовится к сражению в салоне красоты, а оружие подбирает в модных бутиках. И, похоже, это поняла не только я: несколько бдительных журналюг активизировались, побежали к входу в здание, готовя камеры и микрофоны.

А мне резко захотелось позвонить Ирвину и спросить: может, заберешь меня отсюда? Или хотя бы одолжишь огнетушитель, сегодня намечается пожар.

Вздохнув, я нога за ногу поплелась на работу, уже привычно пробралась через стайку верных фанатов Сирены, которым традиционно улыбнулись, помахали рукой – и скрылись за дверьми.