Пятиминутная пауза и умывание холодной водой мне не помогли. Все равно в голове был сумбур, а на сердце – раздрай. Я не понимала, чего хотят эти двое, а главное – чего хочу я сама. Или просто боялась себе признаться, потому что хорошие девочки не должны… о черт. Даже самой себе признаться, что я хочу Ирвина, и то стыдно!
Я еще раз глянула на себя в зеркало. Без чадры и полумаски – все равно совершенно неузнаваемое лицо из-за фантастической раскраски. Морской дух, а не женщина. Вот только у морских духов не горят щеки от стыда! Морские духи вообще не заморачиваются подобной ерундой, и если им чего-то хочется, они просто делают.
Как Бонни.
Как Ирвин.
Так какого черта?! Они оба хотят, я ж не слепая колода, чтобы не замечать очевидного. И я хочу. Знаю, что завтра об этом пожалею, что буду краснеть и прятать глаза, но… хочу. Сегодня. Сейчас. Даже если потом потеряю их обоих…
Но я в любом случае их потеряю, потому что ни один из них не станет уводить девушку у другого. Они благородно ее друг другу уступят, потом решат, что дружба дороже женщин, пойдут напьются и завалят кого-нибудь еще, а я останусь одна.
Так. Не надо хлюпать носом и делать такие несчастные глаза! Это все шампанское. От него я плохо соображаю, и меня тянет в слезы. Или на приключения. Или черт знает на что. Да плевать! Все. Умыться – и вылезать отсюда, пока не разревелась от идиотской жалости к себе. Тоже еще, Луиза Лавальер нашлась! Ее в фаворитки зовут, а она – в монастырь. Тьфу.
Умывшись ледяной водой в третий раз, вернув на место маску и чадру, я вернулась в зал. Немножко удивилась, что никто не поджидал меня у выхода, но тут же поняла, почему. Бонни с Ирвином распивали шампанское с морковно-рыжей Пеппи Длинный Чулок (как я угадала с образом, а?) и Мегамозгом. Правда, позицию они заняли стратегически правильную – напротив коридорчика, из которого я вышла. Мимо точно не пройти.
А я и не собиралась! Я не Золушка, чтобы сбегать с бала и от целых двух принцев. Хватит, набегалась.
Так что я подошла, услышала несколько фраз о «таинственном гении Тае Роу», который вроде бы должен быть где-то здесь, но пока никто его так и не нашел. А ведь в списках гостей он есть. Ирвин, но ты-то должен его знать! Или ее! Ты же инвестируешь проект! Я хочу автограф, это что-то невероятное! (Цитата из Ленни Бернс, я ее в рамочку на стеночку повешу.)
Я чуть не рассмеялась. Вот будет кино, если я сейчас подойду и представлюсь, а? Здрасьте, я ваша тетя. То есть Тай Роу, прошу любить и жаловать. Это меня вы сейчас хвалили? Продолжайте-продолжайте!
Разумеется, называться я не стала. Просто подошла и непринужденно вклинилась в беседу со своими поздравлениями, меня очень мило представили – как невесту Бонни, музу и невероятно талантливую, но ужасно скромную личность. Особенно хорошо пел мне аллилуйю Ирвин, но, к чести своей, обошелся только туманными намеками на музыку, так что с Таем Роу меня не связали. Возможно, потому что я нежно наступила ему на ногу и мысленно, но очень-очень убедительно пообещала оторвать ему яйца, если он сейчас проболтается. Хотя конечно может быть он и сам такой тактичный и деликатный.
От Ленни меня снова увели танцевать. На сей раз – один Бонни, и без его обожаемого хореографического выпендра. Меня просто отвели на танцпол, притянули к себе…
И под «Леди в красном» повели в медленно-расслабленном танце.
– Помнишь, мадонна? – шепнул Бонни, потершись щекой о мою щеку.
– Да. Ты поешь лучше.
– Я люблю тебя.
– Я знаю.
Он счастливо улыбнулся, легко поцеловал меня в висок – скользнул губами по шелку. И на втором куплете спросил:
– Давно вы с Кеем знакомы?
– У моего мужа были дела с лордом Говардом.
– Как официально, – хмыкнул Бонни. – Кей тебе нравится, я вижу.
– Ты пробуешь себя в роли свахи?
– Нет уж, – он привлек меня еще ближе, его руки напряглись. – Ты выйдешь замуж за меня, а не за Кея. Кто не успел, тот опоздал. Но если он тебе…
– Сначала скажи мне кое-что, – я перебила его. – Вы любовники?
Сама не понимаю, как у меня это вырвалось. Я вообще ничего такого не думала, пока не спросила – а когда спросила, поняла, что уже знаю ответ. Вот оно, объяснение их прекрасному взаимопониманию, теплым взглядам и небоданию за девушку.
– Мы не пара, если ты об этом. Больше друзья, чем любовники. – Он чуть отстранился, чтобы заглянуть мне в лицо, словно забыл про чадру; мое сердце забилось вдвое быстрее. – Надеюсь, светлый образ Кея не рухнул в твоих глазах.
Я тихонько рассмеялась и погладила его по щеке. Гладкой, горячей, безумно родной и притягательной.
– За свой светлый образ ты не переживаешь.
Он пожал плечами, продолжая смотреть мне в глаза:
– Не думаю, что от больного ублюдка ты ждала чего-то другого. Это Кей у нас сама респектабельность. Засранец, – в его голосе отчетливо слышалась гордость за друга. Она очень естественно сочеталась с хрипловатыми нотками возбуждения. – Но ты, похоже, спрашивала немного о другом… так ты его хочешь?
– А если я скажу «да»? – мой голос тоже сел. Сам, безо всякого лемонграсса.
– То я отвечу: «Я дам тебе все, что ты пожелаешь, мадонна, и Кея – тоже».
– Если тебе не будет больно…
– Нет. И я не буду ревновать тебя, это… глупо. Ты или любишь меня, или нет. Если любишь, то ревновать – значит не доверять и обижать тебя. А если нет – то лишь потерять тебя еще быстрее.
– Тебе неважно, с кем я?..
– Это самое важное на свете, чтобы ты была счастлива. Чтобы тебе было хорошо.
Его дыхание обжигало мое ухо, под моей ладонью бешено бился его пульс. О боже. Бонни. Сумасшедший псих. Ведь я тебе верю! Каждому слову, каждому вздоху. Верю, что ты любишь меня, и что у нас все будет хорошо. Даже несмотря на Ирвина. Верю, что ты придумаешь что-нибудь, чтобы сохранить вашу дружбу и жениться на мне. Я наивная дурочка? А плевать. Я хочу верить в сказку. Хотя бы сегодня, на моем первом балу.
И я не скажу «нет». Бонни прекрасно видит, как я реагирую на Ирвина, и врать ему – нельзя. Он достоин честности.
– Да. Мне нравится Кей. А чего хочешь ты?
Он ничего не ответил, в смысле – вслух. Просто взял меня за руку и повел за собой, на тот же балкон. Мелькнула мысль: вдруг место занято? Но думать ее я не могла. Шампанское. И Бонни. Или просто Бонни. Почему-то рядом с ним у меня в голове всегда пузырьки от шампанского, и по всему телу – мурашки, и жизнь легка и прекрасна… может быть Бонни – шампанское?..
Эта мысль понравилась мне так, что я засмеялась. И, едва мы вышли на балкон, потянула Бонни к себе, за волосы, а другой рукой – его шаровары, вниз… Но вместо того, чтобы усадить меня на себя, Бонни опустился на колени, скользнув лицом по моей груди и животу, поставил одну мою ногу себе на плечо – и коснулся меня между ног. Сначала дыханием, одним только дыханием:
– Мадонна… – глядя на меня снизу вверх. – Ты светишься.
И тут же – языком, сквозь разрез в шароварах, прямо через трусики.
Боже, как это было сладко! Контраст прохладного ночного ветра и обжигающих губ Бонни, его ладони на моих бедрах, поверх шелка, его маска и он сам – покорный, голодный…
– Бонни, – выдохнула я, закрыв глаза и вцепившись в его волосы: мир закружился, и я бы никак иначе не удержала равновесие, меня бы унесло, меня и так уносило куда-то к звездам… – Бонни! – повторила я, и тут моих губ коснулись другие губы, мужские, горячие, пахнущие кофе и шоколадом…
Наверное, он неожиданности что-то во мне сдвинулось, прорвалось – как плотина. Условностей? Воспитания? Морали? А черт бы с ними!
Я ответила на поцелуй, обняла Ирвина свободной рукой – и кончила, ярко и невероятно сладко, до звезд перед глазами. И мне показалось самым естественным на свете, что Ирвин – уже без камзола, в одной распахнутой рубашке – оказался между моих ног, там, где только что был Бонни, и вошел в меня, не разрывая поцелуя. На миг мне померещилось, что Бонни куда-то делся, и я удивленно застонала, на связную речь я была совершенно не способна. Но он вернулся. Тут же. Он обнимал и ласкал нас обоих, меня и Ирвина, целовал мои плечи, ловил губами стоны прямо из моих губ, терся о меня и Ирвина всем телом… Опустив руку, я нащупала его член, обхватила ладонью – Бонни застонал, толкнулся мне в бедро…
Ощущать их обоих было так странно и так прекрасно, словно вдруг нашей с Бонни любви стало в два раза больше. Нет, в десять, в тысячу раз больше! Словно рухнули к чертям собачьим все барьеры, все запреты и страхи, и стало можно – все. Все, что делает нас счастливыми!
И я позвала: Кей! Кей, сейчас…
– Мадонна, – откликнулся он.
Вместе с ним – Бонни. Почти в унисон.
И вдруг Ирвин замер. Я протестующе застонала, потянула его к себе за шею, хотела за волосы, но они были слишком короткими… и не удержала. Он отстранился, моей пылающей влажной кожи коснулся холодный воздух, я почувствовала себя моллюском в открытой раковине – что-то нежное, беззащитное, полностью во власти этих двоих мужчин, которые держат меня, не позволяя упасть… Всего миг с широко распахнутыми глазами, под оранжевым ночным небом Города Ангелов, миг, отпечатавшийся в памяти навсегда. Миг – и во мне оказался Бонни. Резко, до упора, до крика и судороги. И тоже замер – во мне. Нашел губами мои губы, коснулся языком языка, и вдруг вздрогнул, словно от боли, резко толкнулся в меня – и мои пальцы на его затылке поцеловал Ирвин.
Ирвин – в Бонни? О… черт… я почти чувствовала это сама. Почти была Бонни. Между мной и Ирвином, с нами обоими сразу. Чувствовала, как Ирвин движется в нем – и подавалась навстречу им обоим. Боже. Как хорошо…
Маска упала с Бонни, и я видела его лицо, его эмоции – боль, наслаждение, счастье… и что-то еще, непонятное и волшебное, словно просветление. Наше. Общее. На троих. А потом Бонни откинул голову Ирвину на плечо, а Ирвин дотянулся до моих губ и поцеловал, жадно и нежно, и шепнул:
– Мадонна…
Кончили мы тоже вместе, и несколько секунд – а может быть, веков? – не разрывали контакта, впитывали это странное ощущение: больше, чем секс. Больше, чем любовь. Свобода? Счастье? Доверие? Полная и абсолютная открытость миру, и в то же время – защищенность и безопасность. Словно сейчас мы, все трое, дома.
Не знаю, что это было. Только мне было до чертиков страшно, что оно больше никогда не повторится. И мне отчаянно не хотелось разжимать объятия и отрываться от Бонни и Ирвина. Почему бы нам не остаться вот так насовсем…
Но мгновение прошло, вернулись звуки ночного города, ветер принес запах из мексиканского ресторана, и наваждение схлынуло. Я вспомнила, что вообще-то на балкон в любой момент могут зайти, и хорошо, если гости, а не папарацци. Да и кто-то из гостей мог нарушить правила маскарада и принести смартфон. Может быть, репутации Бонни наш менаж де труа и не повредит, а меня вообще никто не опознает, но… в общем, я легонько толкнула Бонни в плечо, при этом отведя взгляд от Ирвина (глупо, я знаю, но мне вдруг стало ужасно неловко смотреть ему в глаза и видеть в них… нет, я не могла дать определение этому огню).
– Мне холодно.
Он неохотно вернулся в «здесь и сейчас», затуманенные глаза прояснились и зажглись привычным уже хулиганским огоньком.
– А ты светишься. Мне нравится.
– Мне тоже. Одевайся уже, dolce putta.
Вместо того чтобы одеваться, меня снова поцеловали. Сумасшедше нежно и долго, так долго, что у меня снова закончилось дыхание и стало совершенно все равно – увидят нас или нет, и что подумает обо мне Ирвин… Ирвин? Ну да, конечно же, у Бонни всего две руки, а я чувствую вдвое больше. И Бонни не может одновременно целовать мои губы и плечо. Боже мой. Что они опять со мной делают?
Я распахнула глаза, оттолкнула Бонни – с трудом, с огромным трудом, потому что мне хотелось продолжения, здесь и сейчас, и плевать на всех папарацци мира! И услышала тихий довольный смех дуэтом.
Наверное, стоило обидеться – как они смеют надо мной смеяться? Но обижаться я не могла, слишком мне было хорошо. И засмеялась вместе с ними. А заодно отметила, что оба уже одеты, разве что пиратские усы с бородой куда-то исчезли, но опасный блеск глаз и разбойная улыбка – вот они. Сэр пират смотрел на меня, как смотрят на сундук с золотом, прикидывая, хватит ли для него места в капитанской каюте. Мне даже захотелось спрятаться за Бонни, но я не успела даже об этом толком подумать, как он подхватил меня на руки.
– Не волнуйтесь, это похищение, – голосом мультяшного злодея продекламировал Ирвин и состроил зверскую морду… но тут же счел ее недостаточно зверской, щелкнул пальцами, объявил «дубль два» и, выхватив из-за пояса бутафорский кривой нож, зажал его в зубах, а для пущей убедительности еще и грозно вытаращил глаза и пошевелил бровями.
Если бы Бонни не держал меня, я бы точно упала. А так я просто ржала и пыталась утереть слезы, не снимая маски. Удавалось это плохо, ржач очень мешал. А Ирвин, донельзя довольный произведенным эффектом, помахал пистолем в сторону двери и грозно прошепелявил:
– На абодаш! – так и не выпустив из зубов бутафорского ножа.
Я тихо взвыла, потому что смеяться уже сил не было, но и не смеяться было совершенно невозможно. К тому же Бонни, мерзавец этакий, прямо у меня над ухом прохрипел, как заправский пьяный попугай:
– Пиастры, пиастры! Каррамба!
На этом месте я полностью выпала из реальности. Кажется, я подвывала и повизгивала от неконтролируемого ржача, пока эти двое тащили свою добычу, то есть меня, к выходу. Разумеется, при дружной поддержке зала: кто-то просто смеялся, кто-то радостно орал «на абордаж» и «полундра, свистать всех наверх», кто-то изобразил звуки волн, кто-то прямо у меня над ухом сказал «пиф-паф»… а я смеялась и не могла остановиться. Все это было так нереально и так не похоже ни на одну мою мечту и ни на один мой страх! Даже над вечным своим пугалом, «общественным мнением», я тоже смеялась. Все прекрасно понимают, куда эти двое меня несут (то ли к Бонни домой, то ли к Ирвину в номера, разница не велика), и чем мы там займемся? Да плевать! Кому-то поперек морали, что мы втроем? А завидуйте молча!
Я отсмеялась и смогла нормально дышать, только когда мы оказались на заднем сидении открытой машины. Втроем. Ирвин и Бонни сидели, а меня устроили полулежа к себе на колени, головой все так же на плече Бонни. Пока нас везли, меня заботливо напоили минералкой, сделали мне массаж ног… я даже удивляться уже не могла. Лорд Говард, владелец заводов-газет-пароходов, собственноручно массирует мне стопы и откровенно ловит от этого кайф. С ума сойти. Хотя куда сходить-то? Я уже. Мы все трое уже. И это безумно прекрасно!
Маски Бонни и Ирвина исчезли за ненадобностью. Или потому что мешали им меня целовать, а мне – их касаться и рассматривать. Видеть их вместе было безумно странно. Разные, как день и ночь, и в то же время неуловимо похожие. Мужчины-охотники. Мужчины-победители. Мужчины с желанной добычей. Мужчины с любимой женщиной. Я не понимала, почему сейчас, в этом напрочь аморальном сумасшествии, я чувствую себя любимой и защищенной. Не понимала и не хотела об этом думать. Вообще думать, когда горишь от прикосновений мужских рук и губ, от ощущения двух возбужденных тел рядом, невозможно. Только плавиться под их касаниями, ловить ртом исчезающий воздух и ждать, когда же мы, наконец, доберемся до кровати!
Кровать, да? Пошлое мещанство! Какая, к черту, кровать…
Мы добрались только до лифта. Маленькое дежа вю: Даунтаун, стеклянный небоскреб, швейцар у дверей – и роскошный панорамный лифт.
Бонни поставил меня на пол, так и не выпуская из рук, Ирвин что-то там нажал, и несколько секунд мы просто стояли и смотрели на ночной город – все ниже под ногами, все шире переливающийся светом океан с красно-желтыми росчерками дорог и сказочно-манящей надписью «Голливуд» на далеких холмах.
Целых несколько секунд я чувствовала себя Золушкой, которую принц украл прямо с бала вместе с туфельками, а полуночных метаморфоз платья даже и не заметил: платье давно было сброшено и забыто, а без него отличить нищую сироту от графини… да какая разница, если она уже принцесса!
– Красиво, да? – нежный, хрипловатый от желания голос Ирвина коснулся меня одновременно с его руками, поверх рук Бонни.
– Очень. Как будто мы летим.
– Я же обещал научить тебя летать.
В качестве ответа я взяла его руку и приложила к своей щеке. Я была уверена, что сейчас он поцелует меня… или Бонни, неважно. Кто-то из них. Оба. И мы займемся любовью прямо тут, в лифте над ЛА. Это будет очень здорово, вот только я не смогу смотреть на город, и ощущение полета пропадет. То есть мне станет не до него. Немножко жаль, самую капельку, но покататься на ночном лифте я всегда успею, а вот заняться любовью с Ирвином и Бонни – кто знает, кто знает.
Мои ожидания не оправдались. Даже не так: оправдались еще лучше, чем я надеялась. Наверное, они оба понимали, как это бывает, впервые взлетать над Городом Ангелов все выше и выше, почти касаясь крыльями неба.
Моими крыльями сегодня были они, Бонни и Ирвин. Они держали меня, несли, ласкали и обещали никогда, никогда не уронить на землю. Без слов, одними касаниями рук, губ, тел. И я им верила. Не могла не поверить.
А потом была безумно прекрасная ночь. Какой-то сумасшедше дорогой отель, призрак портье, панорамное окно в спальне, свечи на столике, ужин на троих – и никаких мыслей, кроме полного, всепоглощающего счастья. До самого рассвета, когда я уснула на огромной кровати посреди голливудской сказки, головой на груди Ирвина, обняв руку спящего позади меня Бонни, слыша дыхание их обоих и улыбаясь алым парусам, распускающимся за окном.