Почему из полусотни сучек, мечтающих об еще одной звездочке на флюзеляже, он выбрал именно эту, Бонни не задумывался. Просто шлепнул по заднице, одарил улыбкой и сказал:
– Идем, красотка.
Пока шли к укромному уголку на третьем этаже, куда наверняка никто не заглянет, она что-то щебетала – кажется, восторженное. Он сообразил, что именно, только когда она подергала его за рукав и всучила ручку.
– Не будь таким букой, нарисуй автограф!
– Автограф? Да на здоровье, малышка. На чем?
Ни блокнота, ни программки – ничего у нее не было. Только задница в красных стрингах.
Бонни поморщился. Мадонна бы никогда не надела под платье цвета морской волны красное белье. И духи у этой девки слишком резкие. А вот волосы похожи, такой же каштан с золотым отблеском, и хорошо, что распущены, в них приятно зарыться пальцами…
Нарисовав на чужой заднице автограф, Бонни отбросил ручку на пол, развернул к себе девицу… и не стал целовать. Запах не тот. Черт. Он совсем двинулся. Запах не тот, мать вашу! Это просто сучка. Такая же, как все! Они все – одинаковые.
– Отсоси мне, детка, – велел хриплым шепотом, от которого все сучки млеют, и надавил ей на плечи.
Эта – тоже млела. Вульгарно облизнулась, опустилась на колени, что-то такое изображая вроде эротичного танца бегемота. Как можно быть такой деревянной! Вот Роза…
Мать вашу! Опять, сколько можно ее вспоминать! Она – такая же, совершенно такая же самовлюбленная, эгоистичная, лживая сука, как все! Просто хорошо трахается, а он слишком долго не позволял себе…
Когда девка расстегнула его брюки и взяла член в рот, Бонни прикрыл глаза и запустил руки ей в волосы. Черт с ним, с запахом. Черт с ними, со всеми. Ему просто нужен секс, прямо сейчас – и не думать, не думать ни о чем!
Особенно – о ней. О том, как она впервые делала ему минет в холле чертова бунгало в чертовой «Тихой гавани», и потом шептала: «Ti amo, Bonny».
Ti amo, Madonna.
– Мадонна… – он почти верил, что он – снова там, черт знает сколько времени назад, и нежный язык, облизывающий головку – ее, и шелковые пряди в его пальцах – ее, и она возьмет чертово кольцо, выйдет за него замуж… – Мадонна!..
Он кончил в чужой рот – ослепительно, болезненно ярко осознавая, что ее здесь нет. Только мечта, имя и случайное сходство. Только образ перед глазами – желанный и ненавистный до сумасшествия. Как доза.
И лишь через несколько секунд понял, что образ – на самом деле она. Настоящая. Стоит в трех шагах от него, смотрит, прикусив губу.
Сердце обвалилось куда-то вниз, замерло. Сумасшедшая, больная надежда – она искала меня? она хотела… меня? – обожгла, как ледяная текила. Такая же горькая и соленая. Такая же опьяняющая.
Он почти шагнул к ней, почти позвал. Слава богу, не успел – опомнился. Звать ее? Зачем? Опять в ответ на любовь получить насмешки? Опять радоваться, что на него обратили внимание, что его хотят, надеяться на невозможное – и дать снова себя высмеять? Нет. Ни за что больше. Никогда. Она – такая же.
Она просто хочет им попользоваться. Снова.
Обойдется. Он не будет больше унижаться перед ней. Даже если готов выть от пустоты и одиночества. Нет. Хватит.
– Хочешь облизать конфетку, детка?
Она вспыхнула, раздула ноздри – о да, злись, детка, злись! Больше тебе не удастся выставить меня голым перед толпой. Одного раза более чем достаточно… черт, как тебе идет злость… так бы и… помнишь, как я имел тебя в туалете клуба караоке? Как ты орала и царапалась, помнишь?..
Она не ответила. Сжала губы и показала фак. На пальце блеснуло кольцо.
Леди, мать вашу, Говард, чтобы тебя черти драли! Напомнила, сучка, сразу – обо всем.
Что у него кольцо – не взяла. О да, отмазалась красиво. Он даже поверил, придурок.
Что в «Зажигалке» сделала все, чтобы он ее не узнал. И ведь он снова поверил, что это вышло случайно, что он сам виноват во всем!
Что две недели морочила ему голову, не ответила ни на один звонок, ни на одно письмо, чтобы он мучился виной и неопределенностью.
Что едва представилась возможность, вцепилась в Кея. Заморочила ему голову, о, она это умеет! И теперь собирается замуж. Не за психованного саба, разумеется, а за лорда и миллиардера.
Напомнила о том, как Бонни перед сессией сам отдал это кольцо Кею. На сохранение. Таскал его с собой, надеялся, что она ответит, простит, поймет, что она любит…
Любит? Придурок. Сколько раз тебе нужно обжигаться, чтобы усвоить: любовь существует только на сцене. Любовь – это обман, морок, нитки для глупых доверчивых кукол! Сладкая липкая приманка для идиотов. Таких, как он сам.
Сучка. Ненавижу.
Не-на-ви-жу, – в такт тяжелому дыханию, в такт удаляющемуся цокоту каблучков.
Ушла.
Опять ушла.
Это же хорошо, что ушла. Что больше не врет, не заманивает, не обещает невозможного.
Еще бы не было больно, словно из него выдрали все внутренности, оставив пустоту в кровавых ошметках. Непонятно, почему он до сих пор жив. И дышит.
– Поехали ко мне, – раздался чужой неприятный голос.
У его ног что-то зашевелилось. Поднялось. Улыбнулось. Откинуло волосы «соблазнительным» жестом. Погладило по яйцам – напряженным до звона, будто он не кончил только что. Будто он хочет трахать это чужое, незнакомое и ненужное, отвратительно пахнущее сладкими духами, отвратительно хватающее его за член.
Гадость какая.
– В другой раз, детка. – Он отодвинул сучку от себя, застегнул брюки. – Отвали.
– Думаешь, она тебе даст? Ну-ну, мечтай, – хмыкнула сучка и отступила на шаг. – Тебя послали на хер, парень. Так уж и быть, могу тебя утешить.
– Да иди ты, – Бонни отодвинул ее плечом и пошел прочь.
– Дрочи, придурок!
Ему вслед зло и пьяно засмеялись.
Нью-Йорк, за десять дней до премьеры
Похоже, Кей забыл про его телефон. Ни в субботу, ни в воскресенье, пока Бонни отсыпался у себя в гостинице под бдительным присмотром Томми, ему ничего не прислали – ни телефона, ни записки. Ни обручального кольца. В понедельник он предсказуемо забыл – и о телефоне, и о кольце, и обо всем на свете. Только часов в девять вечера, когда Том волевым решением прекратил Содом и Гоморру, а другу и соавтору вручил хот-дог из ближайшей забегаловки, вспомнил. Даже спросил у Люси, не приносили ли ему телефон в театр, и устало пожал плечами, когда та ответила «нет».
– Пошли поужинаем нормально, – похлопал его по плечу Том. Бонни поморщился: спина и плечи все еще болели. – И выпьем. Тебе сегодня надо выпить, дружище.
– Выспаться мне надо, – буркнул Бонни в ответ.
После сегодняшнего апокалипсиса не было сил даже высказать другу и соавтору, какая он бесполезная свинья, как только дело доходит до превращения гениальной задумки в реальный спектакль. Да и толку-то? Том, похоже, до сих пор не отличает прожектор от софита, а художника по костюмам считает посланцем сатаны. Зато сегодня не ноет. И хот-дог принес. А утром помог со спиной.
Ладно. От Тома тоже бывает польза.
После стейка с кровью и кружки пива жизнь стала казаться не такой уж поганой штукой, а окружающие дебилы – не такими уж безнадежными дебилами. Даже Том вместо обычного нытья анекдот рассказал. Тупой и не смешной, но лучше так.
А Бонни снова вспомнил про свой телефон. На репетиции он, конечно, не нужен. Но в остальное время без него как-то неуютно. Да и вдруг кто позвонит?
Роза, к примеру. Может же она ему позвонить? Вот так просто. В конце концов, в последнюю их встречу все было не так уж плохо. Конечно, он мало соответствовал роли романтичного возлюбленного, но…
Бонни улыбнулся и прикрыл глаза, вспоминая некоторые подробности вечера. Горячие подробности.
Вполне может позвонить!
– Дай-ка телефон, дружище.
Но Том почему-то замешкался, отвел глаза.
– Кажется, я забыл… – пролепетал крайне неубедительно.
Черт. Что за новости?
– Томми, не пори чушь. Дай телефон, мне надо позвонить.
– Из гостиницы позвонишь, а? – с какой-то странной надеждой спросил Том, но телефона по-прежнему не дал. Наоборот, прижал ладонью карман, где обычно его таскал.
– Сейчас. Томми, какая муха тебя укусила? Просто дай мне телефон.
Том нахмурился, передернул плечами и выложил на стол телефон. Его телефон, забытый у Кея. И уткнулся в кружку с недопитым пивом.
Чертовски странно. Чертовски!
Но выяснить, что с Томом, можно потом. Сначала – проверить, не звонила ли Роза?..
Нет. Ни одного звонка, ни одной смски от нее. Полно всякой ерунды, и ни единого вызова… черт, не надо просматривать список в третий раз. Она не звонила.
И не должна была, с чего он взял, что она позвонит? Ерунда какая.
Отложив телефон, Бонни тоже взялся за пиво. Очень хотелось пить. И спать. И вообще долбоебы криворукие достали! А Том тоже, свалил опять все на него, раздолбай… а телефон-то был у него. Откуда? Давно ли?
Допив пиво, Бонни глянул на друга и соавтора. Тот мялся, хмурился и ерзал.
– Ну?
– Что ну? – тут же отозвался Том. – Днем принесла. Сказала отдать тебе. Что ты на меня так смотришь? Я что, должен был ее силком к тебе тащить?
– Позвать меня тебе религия не позволила.
Том насупился, вдохнул, готовясь сказать какую-то дрянь… и выдохнул. Опустил плечи.
– Замнем, Бонни. Просто забери его и звони, куда собирался. Эй, нам еще пива!
– Замнем, значит. – Все это категорически Бонни не нравилось, и заминать он не собирался. – Давай-ка, выкладывай. Что она такое сказала.
– Да ничего. Принесла мне кофе, отдала телефон… и ушла.
Том никогда не умел врать. Вот и на этот раз – пауза была слишком многозначительной, чтобы быть просто паузой.
– Что. Она. Сказала. Томми, хватит юлить.
– Да ничего она не сказала! – Том поднял глаза, снова заерзал. – Какая тебе разница? Ничего хорошего! Хотела бы сказать, сказала бы тебе! Слушай, просто забудь, Бонни. Давай еще по пиву, а? А хочешь, снимем вон ту деваху, смотри, ничего так сиськи…
– К черту сиськи, – отмахнулся Бонни.
Запал прошел. Да и к чему запал? Услышать, что именно нехорошего сказала Роза? На хер. Ничего нового она не скажет, все давно сказано до нее. Том прав. Хотела бы его видеть – окликнула бы. Или смску написала. Позвонила бы.
Но телефон молчит.
– Ты прав, к черту сиськи, – Том показывал чудеса покладистости. – Давай парня снимем. Да хоть вон того милашку в белой рубашечке. Он на тебя смотрит.
Бонни поднял усталый взгляд на Тома, покачал головой.
– Хватит, Томми. Мир не рухнул.
– Ну да, очень заметно, – передернул плечами Том. – Если тебе так уж нужна девица, найди кого нормального, а? Чтобы тебе печенку не выедала. Вот что тебя тянет на сук, не понимаю я…
– Хватит, я сказал. И пива хватит. Домой пора, завтра нам работать.
Том только пожал плечами, выложил на стол пятьдесят баксов и поднялся.
Из паба они вышли молча. И молчали всю дорогу до гостиницы. Бонни отчаянно хотелось спросить: все же что она сказала? Дословно? Вдруг ты не так все понял, а на самом деле…
На самом деле?
Это он сам не так понял. А ведь все было очевидно – но только не для наивных придурков, которые раз за разом наступают на одни грабли. На этот раз грабли звали Rosa. Rosetta.
Вот она, сладко спит в объятиях Кея.
А до того – рассматривает его, стонущего под плетью, зовущего ее, умоляющего о прощении, о прикосновении. Она подходит – снисходит? – к нему, жадно целует…
Ему кажется, что все хорошо. Она пришла, простила, она занималась с ним – с ними обоими – любовью. Все было просто отлично, разве не об этом он мечтал, когда Кей повез его не в клуб, а к себе?
Мечтал – и получил. Только вместо «si, Benito» голосом мадонны слышится смех Сирены. Злой, оскорбительный смех.
«Тебе не на что надеяться, Бонни. Ты – тряпка, ничтожество, женщине нужен нормальный сильный мужчина, а не психованное недоразумение, позволяющее себя пороть и трахать. Думаешь, если я с тобой поиграла, это что-то меняет? Убирайся, надоел».
Об этом позорном эпизоде он не рассказывал даже Кею. Да что там, он сам о нем забыл. Очень хотел забыть – и забыл, словно его никогда и не случалось. А сейчас – вспомнил.
О том, как через неделю после расставания пришел в ее излюбленный бар, подсел к ней – и она позволила. Взяла антикварный браслет, выигранный у Гвинет Петроу (продать его Сирене Гвинет отказалась наотрез, а вот дурацкие пари – обожала) и даже улыбнулась. А потом позвала играть. Втроем. Сильно позже, когда уже вернулся из Восточной Европы, Бонни узнал, что тот незнакомый бугай стал ее тренером по фитнесу, любовником и отцом первого ребенка. Гены хорошие. А тогда – обрадовался, как обласканный хозяйской рукой щенок. Они снова будут вместе, а с кем играть… да какая разница, мало ли, как и с кем они играли!
Тот раз показал, что это важно – с кем. И как.
С тех пор он никогда, ни для кого больше не надевал чулки и платье, хотя раньше такая игра его отчаянно заводила. Но даже когда Кей что-то такое пошутил на тему «из тебя бы вышла та еще Кармен», Бонни дал ему в глаз. И никогда больше не играл в трио нижнюю партию.
Кроме отвращения к чулкам, на память о последнем сексе с Сиреной остались три параллельных шрама на груди и вазэктомия, сделанная на следующий же день. Потому что больным ублюдкам не стоит размножаться. И не стоит надеяться, что кто-то захочет родить ребенка от такого недоразумения.
Все правильно. Роза выйдет замуж за Кея, родит детей ему, а Бонни… для него есть прекрасное место игрушки. Тоу-бой. Эротический аксессуар для леди. Тем более лорд не будет против – он и сам с удовольствием поиграет. Втроем.
Черт. Кей! Единственный друг, почти брат… ближе, чем брат. И вот так предать его…
Осколок льда в груди, все это время глухо ворочавшийся, повернулся особенно неудачно. Так, что дышать стало невозможно, а расцвеченный вечерними огнями Нью-Йорк за окном подернулся туманом.
Вашу мать, зачем он в это ввязался? Снова! Знал же, что нормальные отношения – не для него! Знал, и позволил себе обмануться.
Ладно, черт с ним, с «обмануться». Они с мадонной вполне могли остановиться на воскресных свиданиях к взаимному удовольствию. Но он сам, сам! Только сам! Уговорил ее на встречу без маски. Сам свел их с Кеем. Сам раскрыл перед ней душу и позволил написать о себе книгу.
Ему казалось, что так будет правильно. Что надо встретиться со своими тайнами и страхами лицом к лицу, вытащить их наружу, и тогда у него будет шанс… у них обоих будет шанс…
О да. Шанс.
Ее тиражи взлетят до небес на таком-то скандале.
На мюзикл пойдут толпы, а его завалят предложениями съемок.
Драккар инкорпорейтед получит еще несколько миллионов прибыли.
Все смеются, все довольны. Он же хотел, чтобы ей было хорошо? Ей будет хорошо. Она написала потрясающий роман. Душевный стриптиз, исполненный с такой страстью и таким изяществом, какие ему и не снились. Она невероятно, безумно талантлива. Она прекрасна.
И финал ее романа – чистая правда. Они оба будут счастливы, обязательно. Только где-нибудь подальше друг от друга.
Тем вечером он перечитал присланный Филом на той неделе файл, просто чтобы убедиться: ему не померещилось, мадонна в самом деле его не любит. Что-то такое было раньше, в Лос-Анжелесе – когда она сбежала в Нью-Йорк, Фил рассказал ему все, и почти написанный роман показал. Там, в той половине романа, в каждой строчке сквозило что-то, так похожее на любовь!
Но потом – пропало. Сменилось чем-то… не обидой, не ненавистью, а чем-то слишком похожим на разочарование. Или презрение. Неважно. Уже неважно.
Он уже дал согласие на публикацию, подписал все бумаги, обговорил с Филом стратегию рекламной кампании. Он даст все нужные интервью, расскажет десяток красивых сказок, и в любом случае Сирене будет сильно икаться.
Но больше – никогда. Никогда, ни за что он не позволит собой пользоваться. Никому.
Даже Кею.
Хотя нет. Кей не предаст его. Не променяет на сучку, хоть сто раз гениальную.
Как хорошо, что они с Кеем – друзья. Просто друзья. Безо всех этих дурацких заморочек с любовью. И никакой сучке не удастся разрушить их дружбу. Да и вообще, им с мисс Тай Роу совсем не обязательно часто встречаться. Несколько официальных мероприятий, и достаточно.
А Кей поймет. Он всегда все понимает.
Нью-Йорк. Вечер предпоказа.
Телефон завибрировал в кармане, когда Бонни трепался с Ленни о всякой милой ерунде. После столкновения с будущей леди Говард ему надо было отвлечься. И выпить. Хотя бы шампанского, раз уж виски не дают.
– …перепутал, представляешь? – кажется, он прослушал, что такое говорила Ленни.
– Погоди, я отвечу.
Он доставал телефон с бешено бьющимся сердцем и мыслью: Роза?..
Но на экране ухмылялась аристократическая белобрысая морда в бадане с черепами и трубкой в зубах.
– Кей?
– Испанская королева. Значит так, братишка…