Дайм шер Дукрист

436 г. 18 день Журавля. Фьонадири.

— Ирсидским герцогам придется подождать, — продолжением тревожного сна прозвучал голос Парьена. — Вчера на короля Валанты было совершено покушение.

Дайм рывком сел на постели, протер глаза, прогоняя остатки сонной мути. Быстро огляделся: комната в павильоне Парьена, которую он вот уже дюжину лет считал своим единственным домом. И переспросил:

— Вчера?

— Вчера утром. — Одетый в привычный серый камзол глава Конвента задумчиво крутил в руках снятый Даймом на ночь гадючий браслет. — Доклад Бастерхази я получил только вечером. Ты уже спал. В любом случае король жив, а убийца мертв.

— Кто покушался? — спросил Дайм, натягивая рубаху.

— Баронет Кукс.

Дайм вздрогнул: любовник Шуалейды покушался на её брата? Что-то тут не вяжется.

— Это дело воняет болотом, — подтвердил Парьен. — Куксу не выгодна смерть Кейрана.

— Никому, кроме Лермы, она не выгодна. Вы думаете, он успел перекупить Кукса? Но Кукс не выглядел таким дураком, чтобы умирать за золото.

— За что, ты и выяснишь. И будь очень осторожен. У меня есть одно подозрение… — Парьен на миг поджал губы, не желая произносить вслух, что подозревает, и протянул Дайму браслет. — Ты явно понравился Ци Вею. Не снимай на ночь и никому не давай. А еще лучше спрячь, не дразни гусей.

Дайм надел браслет, вопросительно глядя на учителя. Тот еще мгновенье помолчал, вздохнул и сказал:

— Глаз Ургаша. По моим расчетам, пора. Ману и Андерас никогда не отличались терпением, а прошло уже шестьдесят лет, как Глаз пропал.

— Но разве последний Глаз не в вашей сокровищнице?

— У меня не последний. — Парьен покачал головой. — Разумеется, по официальной версии уцелел только один из шести. Но на самом деле их семь, просто седьмого не было на алтаре, когда взяли цитадель Мудрости. Ману не мог игнорировать спектр Радуги. Так что еще один Глаз все это время ищет способ вернуться.

— Вот как… — протянул Дайм.

Картина мира сместилась, кусочки головоломки смешались — и пытались сложиться в новый узор, в который вписался бы еще один ключевой фактор.

— Найди Глаз, Дайм. Лучше до того, как Глаз найдет тебя. Ты же понимаешь, что по всем параметрам одна из самых подходящих для него фигур.

Дайм кивнул. Все правильно: с точки зрения Глаза он — единственный законный наследник императора, потому что единственный маг — немаги в системе Школы Одноглазой Рыбы не считаются. Не только в системе Ману, в Ледяных Баронствах немаг тоже не имеет права наследовать титул. Но в империи все иначе, к добру или к худу — не бастарду решать.

— Про Глаз император не знает?

— Ни к чему ему лишние волнения. А тебе не лишним будет ознакомиться кое с чем. — Парьен вынул из воздуха, то есть взял со стола в кабинете, запечатанную весами в круге папку и подал Дайму. — Это уже в дороге, но до отчетов. И завтракать в дороге. «Семерка» отплывает через полчаса.

— А как же подарки от Ци Вея?

— Их уже погрузили на шхуну. Твой сундук тоже, — ответил Парьен, закрывая за собой дверь.

Дайму осталось лишь пожать плечами и быстрее управиться с утренним туалетом. Схватив так и не разобранную сумку и сунув в нее папку, он бегом устремился в конюшню. Странно, что Парьен выбрал для него путь по реке — даже на самом быстром корабле до Суарда добираться десять дней, что на четыре дня дольше, чем верхом. Но спорить дело дохлое. Как всегда, ухмыльнется в усы, мол, думай сам. Как показывает практика, понять резоны шера-зеро удается через раз, и то не до конца. Зато его советы никогда еще не подводили, а игнорирование самый странных пожеланий заставляло сильно жалеть о собственной дурости и упрямстве.

* * *

«Семерка» оказалась старым корытом, а шкипер — неопрятным типом с потрепанной подзорной трубой, болтающейся на груди поверх некогда изумрудного суконного камзола. Суетящиеся со швартовыми и парусами матросы были под стать: в обносках, заросшие и диковатые. На этом корыте не предполагалось пассажирской каюты, и Дайму достался закуток старшего помощника: три на четыре шага, подвесная койка, сундук и полудохлый ламповый жук под потолком, за который Дайм цеплялся макушкой.

— Завтрак для Вашей Светлости на кубрике, — щербато оскалабился шкипер и, покачнувшись, подмел воображаемой шляпой палубу, уверенный, что блещет изящными манерами.

«Все же Парьен издевается», — подумал Дайм, увидев дергающего себя за бороду полугнома кока и овсяную кашу с солониной на покрытом серой тряпкой столе. Но, попробовав, переменил мнение: от такого завтрака не отказался бы и сам император — если бы прежде, чем есть, закрыл глаза.

— Вы это, Вашсветлсть, не думайте, — пробурчал кок, подавая удивительно ароматный чай. — Наша «Семерочка» только с виду тихая, а как пойдет, никто не угонится. Она ж на синем жемчуге, родимая.

Дайм чуть не поперхнулся. Такое корыто на синем жемчуге? Да одна жемчужина стоит больше, чем вся шхуна вместе с командой. А кок тем временем продолжал:

— …потому и не продает её. Триста восемь лет, во как. Кому она нужна, суша эта? Уж лучше мы так, по воде. С воды оно все красивее. Чего мы там, на суше, не видели…

— Так, говоришь, за шесть дней будем?

— Лет сто назад дошли бы за пять, но «Семерочка» уже не так бодра, как раньше.

— А покажи-ка мне, любезный, пузырь, — велел Дайм.

— Как же… это ж… — вытаращил глаза кок. — Сердце «Семерочки»! Шкипер с меня шкуру того.

— Жизнь и разум, вторая категория, — улыбнулся ему Дайм, предъявляя Цветную грамоту: оригинал, как и положено, хранился в Конвенте, а оптическая копия, заверенная тем же Конвентом, могла быть активирована в любой момент безо всякой физической привязки, одним лишь желанием. Крохотный фокус, доступный даже шерам пятой, условной, категории — и единственное возможное для них управляемое проявление дара.

Вместо ответа кок вытаращил глаза еще больше и быстро-быстро закивал.

— Ну что, идем. — Дайм встал, попутно отметив изумительно ровный ход шхуны.

Конечно же, кок повел его сначала к шкиперу. Тот изрядно поломался, даже рекомендация Парьена и грамота-дуо не произвели на него должного впечатления. Уж очень он боялся за свою «Семерочку» — что немудрено, если учесть, что рассказанная коком байка о корабле, подарившем команде бессмертие, была чистой правдой. Как и то, что заночевав на суше, любой из команды это бессмертие потеряет. Но дар убеждения Кристисов сделал свое дело, и шкипер, кряхтя и ворча о том, что никому нельзя доверять в наше неспокойное время, провел Дайма в кормовое отделение трюма и отпер обитую бронзовыми полосами и зачарованную как банковское хранилище дверь.

— Вы поосторожнее с ней, Вашсветлсть, — глядя на мутноватую, низко гудящую и переливающуюся сферу, с нежностью в голосе попросил шкипер. — «Семерочка» ласку любит.

— Не волнуйтесь, почтенный. «Семерочке» понравится.

Словно услышав, радужные пятна заскользили по поверхности пузыря, слились и вспыхнули, делая сферу идеально прозрачной. В глубине её плавали семь крупных, с дикий орех, живых жемчужин глубокого синего цвета. Дайм чуть не ахнул: такой роскошью не мог похвастаться даже флагман имперского флота, а тут — древняя шхуна. Вот уж Парьен мастер на неожиданности.

— Точно, нравится ей, — проворковал шкипер, взглядом лаская всплывшие и прилипшие к сфере там, где её касались руки Дайма, жемчужины. — Девочка моя хорошая.

— Не отвлекайте, почтенный.

— Все-все, ухожу!

Едва дверь за шкипером закрылась, Дайм отстранился от реальности и нырнул в странный водный мир. Жемчужины пели, шептали, показывали глубины залива Сирен, где они родились и выросли, спеша поделиться с редким гостем, способным говорить с ними.

«Покажи! — наконец потребовали они. — Все, что видел».

И Дайм показал — самое драгоценное, что было у него. Родной замок Маргрейт, в котором не был пятнадцать лет. Мать, брата и сестер — не виденных столько же. Нечаянно обретенного друга — хмирского Дракона. Шуалейду, почти потерянную мечту.

«Она красивая, синяя, — пропели жемчужины. — Она придет к нам? Она такая же, как мы!»

«Я спешу к ней».

«Все люди куда-то спешат, — в шепоте жемчужин послышалась грусть. — Люди уходят слишком быстро. Но ты можешь остаться с нами, жить долго-долго и увидеть весь мир. Приведи свою синюю женщину, и поплывем к Драконьему пределу. Куда захотите».

Увидеть мифический Драконий Предел, побывать у царицы Сирен, плыть в бесконечность вместе с Шуалейдой — что может быть прекраснее?..

«Спасибо, я спрошу у нее. Если она захочет — поплывем».

«Да. Приходите!»

Дайм с трудом оторвал холодные, онемевшие ладони от сферы, тяжело поднялся и, покачиваясь, вышел за дверь. В голове была пустота, все казалось мутным и расплывчатым. Он привалился к переборке и закрыл глаза. Надо отдохнуть, немного поспать. Под журчание воды за обшивкой так хорошо спится.

— Эй, Вашсветлость! Ваш Светлость, говорю! — разбудил его знакомый голос. — Чего ж вы тут. Пойдемте в каюту, Ваша Светлость. Вон, устали-то как. Зато Семерочка уж довольна так довольна, спасибочки вам. Бежит по волнам, словно молоденькая стала.

Кок что-то говорил, провожая Дайма до каюты, но он не слушал. Ноги еле переставлялись, журчание воды убаюкивало. Тем более что солнце уже садилось — пора спать. Спать.

Хилл бие Кройце, Стриж

436 г. 18 день Журавля. Роель Суардис.

Заложенная пером книга под названием «Основы спектральной классификации» и с припиской «рекомендовано для первого курса Магадемии» оказалась на удивление интересной. Увлекшись описаниями перворожденных Драконов и принадлежащих им стихий, Стриж чуть не пропустил возвращение Шуалейды. Когда снизу раздался звук открывающейся двери, он как раз читал о крови лилового Дракона: магия разума, иллюзий и правды. По утверждению давно почившего шера, идеальное дополнение и усиление для фиолетового — желтый, стихия Дракона-Барда. Разум и искусство: магия неявной сути, непроявленных вероятностей, слияния истины с ложью в акте творения. Казалось, еще несколько строчек, и он поймет что-то очень важное. Жизненно важное. Вот только голоса внизу…

Стриж прислушался ко второму, мужскому.

— …Ваше Высочество позволит присутствовать при изготовлении аккумулянтов?

— Конечно, пойдемте наверх.

Стрижа окатило ужасом: он узнал голос. Мастер Ульрих во дворце? Проклятье!

Сладко и сытно пахнуло кровью, тени по углам сгустились…

«Спокойно. Дыши ровнее. Еще ровнее, — скомандовал себе Стриж, не смея призвать Хисса. — Никакого страха, никакой Тени, если не хочешь, чтобы она заподозрила неладное».

Сжав в руках книгу, Стриж огляделся: две секунды на поиск надежного убежища.

Книжные шкафы, кресла, окна. Кушетка, стена с оружием. Вот оно! Теперь бы повезло.

— …не займет много времени, — звучит голос Шуалейды.

Шаги двух пар ног на лестнице, в такт. Шаги сбиваются, замедляются, останавливаются. Пауза. Легкие шаги приближаются. Тихо, на цыпочках. Замирают совсем рядом.

— Тигренок? — тихо, еле слышно.

Невесомое касание: проводит пальцами по щеке, поправляет рысью шкуру. Вздыхает, почти беззвучно шепчет:

— Основы спектральной, — делает паузу и продолжает чуть громче: — Пойдемте, дру Ульрих. Тише, не разбудите.

Шаги двух пар ног удаляются, поднимаются по лестнице. Шуалейда молчит. Шаги затихают, слышится скрип, что-то звенит… все? Пронесло?

Стриж откинул край покрывала, в которое укутался с головой. Сверху, доносились знакомые мирные звуки: Ульрих что-то рассказывал, а Шуалейда ходила по лаборатории, чем-то стучала.

«Слава Хиссу, пронесло!» — выдохнул Стриж.

Но на душе было погано и холодно. И приготовленная дага — чтобы одним движением, через покрывало, всадить склонившейся колдунье в сердце — казалась змеей, готовой укусить его самого.

«Во что ты влип, Стриж?» — спросил он у даги.

«У тебя рискованная работа», — ответил холодный чистый блеск.

«Нет. Я должен вернуться. Я нужен брату».

Вскочив с кушетки, он отправил дагу обратно в ножны на стене. Расправил шкуры, положил «Основы» на подушку. Выглянул в окно на задний двор, где вчера стоял под прицелом арбалетов. Сегодня арбалетов не было — но была прекрасная принцесса, которая стоит десятка ткачей. И он был обязан переиграть ее и вернуться. А для этого надо перестать бояться. Вот так взять и перестать, превратиться во влюбленного менестреля и просто ждать шанса. Хисс не оставит своего слугу.

Стриж захлопнул окно. Наконец-то все стало просто и понятно.

«Какая тема для баллады, — усмехнулся он, стягивая камзол и бросая на кресло. — Маэстро Клайвер был бы доволен. Любить, так принцессу, умирать, так с фейерверком. Или с музыкой. Да, лучше с музыкой. И не сегодня!»

Глубоко, с наслаждением вдохнув сырой воздух, Стриж взял том «Основ»: давно почивший шер очень интересные вещи пишет про дар искусства. Так и хочется попробовать — чем ткач не артист? С книгой он и отправился в ванную. Вряд ли Шуалейда предложит Ульриху познакомиться с голым Тигренком. А если предложит… что ж, Ульрих знает кто такой Стриж, и знает — Хисс не любит тех, кто встает на пути его слуг.

Шуалейда

С изготовлением кварцев Шу справилась быстро, наверное, потому что совершенно не способна была думать, что и как делает — мысли вертелись вокруг котенка, Таис и помолвки Кея. Она пока смутно понимала, как Тигренок поможет расстроить свадьбу, но упустить шанс не могла себе позволить. Вот если бы Дайм вернулся! Или хоть написал… Злые боги, зачем вы позволили ему поехать в Хмирну? Хоть бы с ним ничего там не случилось.

Пока Шу страдала и собирала из обрывков мыслей план, руки делали дело. Сначала кварцы: вручив их Ульриху, Шу глянула вниз, обнаружила Тигренка в ванной читающим все те ж «Основы» и успокоилась. Не время показывать его. Сначала продумать, что врать.

Вранью должен был способствовать ошейник. Прикрыть дар Тигренка, защитить от магических и физических атак, и специально для Бастерхази представить его послушной куклой.

«Покажи людям то, что они ожидают увидеть, — год назад объяснял Дайм принципы иллюзий. — Тогда реципиент обманет себя сам, а тебе останется только подтолкнуть его в нужную сторону. Минимум затрат и максимум эффекта — вот работа мастера».

Минимум затрат. Минимум узоров — алмазный резец выводил по матовому металлу простые руны подчинения, воля Шу вплеталась в них вторым слоем: подчинение стихий, зеркальная защита, единство сути и лжи — и полоска звездного серебра оживала, напитанная силой Источника.

Лишь когда солнце перевалило за полдень, Шу отняла резец, прикрыла слезящиеся глаза и потянулась.

«Светлая, не оставь!»

Она осенила лоб малым окружьем, взяла полоску металла в руки — теплая, чуть вибрирует — и открыла глаза. Ничего особенного. Скромный узор из штрихов, матовый металл. Легкий налет темноты. На вид — вроде заговоренного ошейника Балусты, только проще.

Положив ошейник на стол, Шу взяла с полки бутылочку с кислотой и осторожно капнула, тут же отдернув руку и вместо нее подставив кусок стекла. Вовремя — не долетев звездного серебра на волос, капля подскочила и ударилась в стекло, оставив на нем мутный след. Отбросив стекло, Шу рубанула по артефакту воздушным клинком — он отлетел с намерением пришибить хозяйку, но на полдороге передумал и растаял.

Шу улыбнулась: ни излучения, ни отметины на ошейнике. Словно он и не воздействует сам — идеальное зеркало. Почти идеальное: неопасные для жизни и рассудка воздействия он пропустит, так что Тигренка вполне можно погладить или ранить. Но не убить.

Похвалив себя за отлично сделанную работу, Шу оглянулась. Только теперь она заметила, что во время работы изолировала лабораторию от остального мира. Подивилась собственному уму — то есть умному инстинкту — и сняла сферу защиты. И замерла, забыв вздохнуть. Башня Заката пела. Сотня призрачных голосов вторила звукам спинета из гостиной, золотые и угольные нити сплетались с синими и лиловыми. Музыка волновалась морским прибоем, касалась волос ветром свободных просторов…

Шу глянула на ошейник и тяжело сглотнула, отгоняя несвоевременные угрызения совести. Да, это святотатство, надевать ошейник на того, кто заставляет петь стихии. Но какие возможности! Как их применить, Шу только начинала понимать, зато знала точно, что не расстанется с чудом. Никогда и ни за что!

Её появления в гостиной Тигренок не заметил. На миг она остановилась, любуясь словно выточенным из застывшей музыки юным шером. Острая потребность коснуться чуда толкнула её в спину.

— Тигренок! — позвала она.

Музыка оборвалась, и Шу еле подавила разочарованный вздох — нежные объятия фуги исчезли, заставив кожу покрыться мурашками холода. Тигренок медленно поднял невидящие глаза. Музыка продолжала звучать в синей глубине, полной золотых искр, и хотелось нырнуть туда, утонуть в прекрасных чарах.

«Потомки Золотых драконов не поют в неволе», — некстати вспомнился трактат «Перворожденные: дар крови». Артефакт-ошейник в руке показался скорпионом.

Послав наваждения к ширхабу и сжав зубы, чтобы не ляпнуть глупость, Шу преодолела последний шаг и сорвала с шера старый ошейник. Дешевый металл рассыпался, повинуясь желанию колдуньи, а сам Тигренок…

«Свобода!» — вспыхнуло его счастье, обожгло, ослепило.

Шу не успела подумать, что же делает, как приказала:

— Сидеть!

Обездвижила Тигренка, не обращая внимания на волну его разочарования и боли, надела новый ошейник и… оказалась за порогом собственных покоев, тяжело дыша и смаргивая непонятно как попавший в глаза песок.

«Это для твоего же блага, — вертелось на языке. — Ты не проживешь на свободе и дня. Рональду уже доложили о тебе. Он поймает тебя сразу, как выйдешь за дверь, а как только увидит твой дар… Нет! Не позволю!»

Но вместо того, чтобы вернуться и сказать это все Тигренку, Шу выпрямилась, сжала губы и твердым шагом направилась к Малой столовой. Пора заняться делом, тем более такой удобный случай: Дарниш обедает с королем. Да и самой пообедать не помешает.

* * *

Как Шу ни старалась сосредоточиться на застольных разговорах, какая-то заноза не давала ей сидеть спокойно. Даже Кей, сегодня на удивление серьезный и уверенный в себе, поинтересовался, все ли у сестры в порядке.

— Мое платье к Осеннему балу до сих пор не готово, — надув губы, пожаловалась Шу.

Брат лишь пожал плечами: не хочешь говорить, не надо. А присутствующие на обеде рыцари короля и полдюжины его старых друзей с удовольствием переключились на обсуждение главного события осени, недели Больших Гонок.

Вставить несколько намеков на нечто необыкновенное и загадочное, связанное с подарком одной из придворных дам, и пробудить любопытство придворных не представило никакого труда. Сегодня же по Суарду расползется слух о новом чудачестве принцессы, достигнет ушей девицы Свандер — и завтра благодарная публика скушает увлекательную историю. Единственное, неудобно сажать Тигренка за спинет.

«Вот оно! — обрадовалась Шу. — Гитара. Такие мозоли на подушечках пальцев бывают, только если играть на чем-то струнном».

Эта мысль так увлекла Шу, что она едва дождалась окончания обеда, распрощалась с братом и придворными, напустив на себя самый таинственный вид, и помчалась в город. Она не стала ни переодеваться, ни брать лошадь — проще и быстрее самой, через Фельта Сейе. Все равно ни одна лошадь не угонится за летящей на крыльях ветра колдуньей. А чтобы не пугать горожан, есть пелена невидимости.

* * *

Излюбленная тропинка вывела Шу прямо к цели. Улица Трубадуров одним концом упиралась в Королевский парк, а другим в площадь Единорога. Несмотря на то и дело сыплющийся с неба мелкий дождик, под вековыми вязами на опушке толпились менестрели, поэты и любители «вольного» искусства. Казалось, солнце иногда пробивается сквозь тучи и плотные кроны, касается золотыми лучами то флейтиста, то вдохновенно вещающего барда.

«Сделать бы для них беседки, раз уж Королевского Театра на всех не хватает», — в который раз подумала Шу, и в который раз забыла, едва миновав приют богемы.

Лавка лучшего в Суарде мастера-струнника выходила одной стороной на улицу Трубадуров, а другой на площадь Единорога. Двухэтажный особняк белого камня даже в дождь казался облитым солнцем: когда-то шерре Клайвер были магами искусства, и на стенах их родового гнезда до сих пор оставались отблески древнего дара. Увы, последний из Клайверов не был магом и не имел детей. Даже лавку свою он, по слухам, собирался оставить ученику.

На бессмысленные сожаления об упадке магии у Шуалейды не было времени. Сменив пелену невидимости на личину одной из виденных по дороге менестрелек, она толкнула дверь, украшенную бронзовыми завитушками. Дверь проскрипела первые ноты старой, как сам Суард, песенки про веселую вдову.

— Вернулся, негодник? — раздался из сумрачной глубины лавки радостно-ворчливый голос. — Хоть бы предупре… э… Светлого вам дня.

— Светлого, — поздоровалась Шу с высоким, чем-то похожим на ворона шером лет пятидесяти, вышедшим навстречу из-за прилавка.

— А его нет дома, почтенная.

— Кого? — не сразу поняла Шу, что маэстро говорит об ученике. — Я к вам. Мне нужна самая лучшая гитара.

Пока маэстро, скептически склонив голову на бок, оглядывал скромно одетую покупательницу, Шу принюхивалась и оглядывалась. В этой лавке пахло магией, с недавних пор очень знакомой магией! Янтарные блики то и дело мелькали то на одном инструменте, то на другом… сам Клайвер тоже слегка светился, совсем чуть — условная категория. Отчего же кажется, что где-то поблизости должен быть намного более сильный шер?.. Ощущение готовой вот-вот сложиться головоломки уже покалывало кожу, когда её прервал Клайвер:

— Думаю, эта вам подойдет. — Он вынул из застекленной витрины изящную гитару темно-медового цвета с почти черным грифом. — Десять империалов.

Так и не пойманная догадка ускользнула, а Шу досадливо встряхнула головой: что за ерунда, кругом Тигренок мерещится! Ведешь себя как влюбленная дурочка! Займись-ка делом.

Шу взяла гитару, попутно отметив, что мозоли на левой руке маэстро очень похожи на те, что у Тигренка. Да и сами руки похожи: тонкое запястье, длинные сухие пальцы. Только вот у Тигренка… Ширхаб, да что с тобой!

— Нет. — Она отдала инструмент обратно.

— Вам недостаточно хороша моя гитара? Или думаете, десять золотых это много? — И так не особо довольный Клайвер начал злиться. — Так пойдите к Валенсису! Он вам продаст расписные дрова по сходной цене.

— Маэстро, эта гитара хороша, но мне нужна самая лучшая.

— Вы во всем Суарде не найдете лучше, чем у меня.

Вместо ответа она еще раз оглядела развешанные по стенам и разложенные по витринам инструменты. Сильнее всего присутствие магии ощущалось в дальнем углу за прилавком. Шу в пять быстрых шагов достигла прилавка, обошла его и сняла с полки не совсем новую гитару черного дерева.

— Что вы себе позволяете? — Клайвер схватил её за руку и попытался отнять гитару. — Это не для вас.

Шу обернулась, смерила его коронным взглядом «колдунья сердится». Маэстро вздрогнул, отпустил её руку, но не отступил.

— Положите на место, почтенная.

— Я беру эту — Шу погладила черный бок. — Сколько?

Оглядев её с ног до головы, Клайвер фыркнул и назвал цену:

— Сто пятьдесят империалов наличными, и не дингом меньше.

Мгновенье полюбовавшись сверкающими черными глазами и торжествующей полуулыбкой — ох, не зря маэстро вот уже лет двадцать слывет первым героем-любовником Суарда — Шу сунула руку в иллюзорный карман и вытащила прямиком из собственного секретера в башне Заката кошель. Торжество Клайвера тут же сменилось растерянностью: выложить за гитару цену хорошего городского дома? Маэстро покачал головой и отступил на шаг.

— Нет. Черная Шера не продается!

Шу лишь вздохнула, поняв, что добровольно маэстро с гитарой не расстанется. Но… она хочет эту! Золотому Тигренку подойдет только самая лучшая гитара с красивым именем Черная Шера.

— Надеюсь, у вас найдется подходящий чехол, — сказала она, сопроводив слова ментальным приказом.

— Конечно, — поклонился вмиг постаревший Клайвер и пошел в другой конец лавки.

«Что ты делаешь? — прошипела совесть. — Обязательно надо было ломать старика? Может, он эту гитару для любимой делал, а ты вот так запросто отобрала. Зря отказалась стать супругой Бастерхази, получилась бы достойная пара темных».

Послав совесть к ширхабу зеленому, Шу быстренько сотворила еще одно заклинание: пусть Клайверу кажется, что он отдает гитару именно тому, для кого она предназначена. Тут же спина маэстро распрямилась, движениям вернулась уверенность. Он достал с полки кожаный чехол и повернулся к Шу.

— Что ж вы сразу не сказали, что для Хилла? — Клайвер игриво подмигнул. — Эх, молодость… когда он вернется-то, кот мартовский?

Шу вместо ответа пожала плечами и протянула Черную Шеру маэстро, чтобы сам упаковал её в чехол.

— А это не надо, заберите. — Вместе с гитарой Клайвер отдал кошель. — Черная Шера и так его. И… пусть хоть заглянет, поганец. Сатифа места себе не находит.

— Непременно заглянет, — пообещала Шу, забирая кошель и бросая на прилавок: маэстро его заметит, только когда она покинет лавку.

«Надо еще зайти к маэстро. Что у него за ученик такой? — думала Шу, возвращаясь домой. — Только потом, потом… интересно, Тигренок обрадуется?»

* * *

К своим покоям она подлетела, полная радостного предвкушения.

— Тигренок! — позвала, едва переступив порог.

Ответа не последовало. Шу оглядела гостиную — пусто. На миг остановила взгляд на вазе с одиноким яблоком.

«А про обед забыла!»

— Мррау! — подтвердил белый котенок, спрыгнувший с кресла прямо под ноги.

Покачав головой, Шу потянулась на кухню, нашла приготовленные то ли для нее, то ли для Бастерхази подносы и отправила один из них на стол. Котенок справедливо решил, что для него, и устремился к еде, задрав хвост.

— Ну-ка кыш! Вот тебе. — Шу спустила тарелку с паштетом на пол. — И не смей лазить на стол!

Котенок ответил грозным рычанием, вздыбил шерсть и вцепился в паштет.

«Наверное, не дождался обеда и уснул. А может, снова в ванне. Надо было Гусем назвать».

Улыбнувшись, Шу положила гитару на диван и пошла наверх.

Ни в кабинете, ни в ванной Тигренка не было. Странно. Неужели в спальне? Но он не нашелся ни в спальне, ни в лаборатории.

«От такой-то заботливой хозяйки кто угодно сбежит!» — встряла совесть.

«Сбежал?! Да как он посмел! — вскипела Шу, и тут же замерла в ужасе: — Рональд! Ширхаб… только бы не попался!»

Поисковое заклинание активировалось само собой, и Шу рванулась прочь из тела, готовая обшарить весь Суард, лишь бы найти Тигренка и…

«И что ты собираешься сделать с ним, когда найдешь?» — осведомилась совесть.

Ответить Шу не успела.