Хилл бие Кройце, Стриж

18 день Журавля. Роель Суардис.

Стриж бежал вниз по лестнице, пытаясь понять: почему не придушил эту змею? Мог же, наверняка мог — она открылась, когда он поцеловал ее… или нет? Поди пойми этих полоумных магов! Сама сделала ему артефакт, который защищает от ее магии, сама же избила и целовала…

Разодранная спина болела, в животе урчало от голода, а на губах горел вкус её губ — и нестерпимо хотелось вернуться и показать, что же чувствует игрушка, которой насильно дарят наслаждение. Хлыстом. Проклятье! Как она сделала, что боль превратилась в удовольствие, а Стриж искусал все губы, лишь бы не орать и не просить еще? Игры темных, задери их шис!

Занятый мыслями, Стриж не заметил, как схватил что-то со стола и укусил. Только почувствовав в желудке приятную тяжесть, сообразил: Её Полоумное Высочество позаботилась об обеде для Тигренка. И злилась она, потому что перепугалась за него. И если бы хоть изобразил раскаяние, не стала бы пороть. Но дразнить ее было так здорово! Эти молнии, текущие с рук, разноцветные смерчи — и светящиеся глаза…

Бедра свело, словно он только что не кончил под ее хлыстом. Снова захотелось поймать ее, задрать юбки и взять, чтобы орала, кусалась и требовала еще, пусть потом разозлится и выпорет, плевать, разве это боль? От брата доставалось сильнее. Зато она так сладко стонала, кусала губу… Можно спорить — если он сейчас поднимется наверх и попросит прощения, то получит ее…

Стриж отбросил пустую тарелку, схватил кувшин с сидром и жадно выхлебал. Ему совершенно не нравилось направление собственных мыслей. Думать о том, как затащить колдунью в постель, когда надо срочно искать способ выполнить заказ?! Наставник ждет, брат ждет, а он тут играет в игрушки и любуется прекрасной принцессой. А то еще можно помечтать, как он станет фаворитом Ее Высочества, ага. Убийца и вор вместо главы Канцелярии… Проклятье.

Почему-то от правильных слов было неправильно и больно. Куда больнее, чем от хлыста. И согласиться, что место в постели принцессы не его и никогда не будет его, было невозможно. Никак. Несмотря ни на что.

От обиды и досады Стриж зевнул, потянулся — и сморщился. Все же рука у нее тяжелая. И могла бы вылечить! Стриж глянул в окно на розовеющие края облаков, груду подушек на широкой кушетке, зевнул и решил подумать обо всем потом. А пока — спать, спа-ать…

Зевнув еще раз, он рухнул животом на подушки. Раздался жалобный звон и скрип. Стриж замер. Осторожно сдвинулся, запустил руку под подушки, нащупал знакомые очертания — и через несколько мгновений смеялся, обнимая Черную Шеру. Это же надо, принесла гитару! Для Тигренка! Полоумная!.. Или — ей не все равно?.. Она увидела его руки, догадалась, что он гитарист. Нашла лучшую в Суарде гитару — для него… Интересно, как она убедила Клайвера её отдать? Наверняка навесила на уши сорок бочек тины, так что учитель и сам не понял, как расстался с любимой Шерой…

Нет, хватит думать, надо спать. А то додумаетесь, мастер Стриж!

До чего додумаетесь, он не договорил даже про себя. Ткачам не положено мечтать. Ткачам положено выполнять заказы и не думать о свободе. Никогда.

Обняв гитару, Стриж улегся на подушки и провалился в сон.

19 день Журавля. Роель Суардис.

Он проснулся резко, словно вынырнул. Вот только что валялся на душистом сене, под мычание коров что-то рассказывал прелестной девушке, тонкой, гибкой и мягкой, как лисенок, а она терлась о его бок, довольно вздыхала — и вдруг оказался здесь… где? Запах трав и солнца никуда не делся, под боком дышало что-то теплое. Сон продолжается?

Где-то наверху снова замычало. Стриж открыл глаза: полог белой кисеи словно светится в утреннем солнце, под пологом висит механическая птица с золотым оперением и мычит. Теплое под боком завозилось и закинуло на него руку. Стриж замер, выровнял дыхание, как положено спящему, и на всякий случай закрыл глаза. Глупо? Но так не хотелось просыпаться и вспоминать, зачем он здесь.

Руки сами собой обхватили теплое крепче, и Стриж вдохнул свежий и терпкий запах кувшинок. На миг он пожалел, что не решился, укладывая Шуалейду в кровать, снять с неё сорочку. Но кто знает, позволила бы она? Может, она только притворялась спящей, как притворялся вчера он сам…

…он проснулся, когда Шуалейда спустилась в гостиную. Стриж заставил себя лежать смирно: мало ли, она расслабится и забудет защищаться? Надо выждать, понаблюдать за ней — работай, ткач, работай!

Эта Шуалейда была совсем иной — не изображала ни избалованной принцессы, ни ужасной колдуньи. Наверное, потому что ее Тигренок спал. Сквозь ресницы Стриж видел совсем девочку, расстроенную и испуганную. Хрупкую и беззащитную… Беззащитную? Показалось, что тончайшая пленка воздуха, все время окутывающая ее, погасла — но проверять он не решился. Или не захотел. И отвернулся — чтобы не видеть закушенную губу.

Тигренок спал, пока Шуалейда лечила его изодранную спину, а Стриж напряженно размышлял: как выпутываться? Стоило признать, что убивать ее он не хочет, несмотря на плетку, ошейник… да несмотря ни на что! Убить эту полоумную колдунью казалось святотатством, все равно как оборвать крылья ядовитой, невероятной красоты ночной бабочке. Но заказ, шис бы подрал этого Бастерхази! Если бы можно было добраться до него! Отрезать голову и принести ей — она бы обрадовалась столь изысканному подарку. Быть может, она бы даже поцеловала его, мастера теней, а не менестреля…

Стриж закусил губу, подавил готовое вырваться ругательство — и замер, ощутив напряжение ее руки, коснувшейся очередного следа от хлыста.

— Спи, — шепнула она, склонившись к его уху. — Спи, мой солнечный Тигренок…

Ее губы невесомо коснулись плеча, ладонь скользнула вдоль спины, стирая последние остатки боли и окутывая его теплом. Сейчас Стриж точно знал, что она беззащитна — кажется, после сегодняшней бури он начал чувствовать чужую магию куда острее… а может, так действовала она сама, гроза и ураган. Засыпающий ураган: она дышала ровно, ладони остановились на его плечах, щека коснулась лопаток…

«Нет, мерещится. Она играет, притворяется. Проверяет меня!» — сам собой нашелся повод подождать еще немножко, позволить себе еще чуть этого тепла.

Он вслушивался в ее дыхание, в тяжесть тела, и убеждал себя: нельзя. Не время. Пока она не соскользнула с него, лишь уцепившись рукой за плечи, и ее расслабленные во сне губы не оказались совсем близко, так близко, что не поцеловать их было совершенно невозможно — поцеловать, а потом?

Стриж осторожно перевернулся на бок, обнял ее, провел ладонью по шее, такой хрупкой… Глянул на шевелящиеся по углам тени, просто тени.

«Я не хочу! Хисс, ответь — тебе непременно нужна ее жизнь?»

Тени не ответили. Вместо Хисса отозвался Наставник: «ты сам поймешь, что делать».

«Пойму? Что ж, тогда мне надо подумать еще. Ты же не назвал срока, мой Мастер».

Показалось, тени по углам сгустились, в комнате похолодело…

«Хисс?!» — Стриж замер, не дыша. Сейчас Он ответит, и все станет на свои места… ну же? Но Темный промолчал. Лишь усмехнулся — или Стрижу показалось.

Зато Шуалейда пошевелилась во сне, обняла его крепче, поджала босые ноги. Замерзла. Ох, насмешливые боги, грозная колдунья замерзла…

Стриж подхватил ее на руки, очень бережно, чтоб не проснулась, и понес наверх. Уложил на постель, расстегнул длинный ряд пуговок на платье, стянул, оставив ее в одной сорочке — чтобы ткач не сумел раздеть женщину и не разбудить! Укрыл одеялом и только собрался отступить, как она улыбнулась во сне, что-то шепнула и потянулась за его рукой. Показалось, сверкнули сиреневые глаза… Нет, показалось. А не важно. Кто он такой, чтобы отказываться, когда принцесса зовет к себе в постель, пусть всего лишь спать?..

…спать, и не просыпаться. Во сне можно обнять ее, поверить, что он — вовсе не ткач, а она — вовсе не полоумная колдунья…

Она вздохнула, потерлась об него — сорочка задралась, обнажив сливочно-нежное бедро. Стриж отвел с лица Шуалейды спутанные пряди, заглянул в пьяные сиреневые глаза и притиснул её к себе — она закинула ногу на него, подалась навстречу и выдохнула, рот в рот:

— Дайм, люби…

Стриж чуть не задохнулся. Поймав губами горькое, как цикута, чужое имя, впился в податливый рот, и пил, пил раскаленное олово её поцелуя — украденного поцелуя. Пил, чтобы не кричать от… боли? Дурак, тролль безмозглый, ты и впрямь надеялся, что нужен ей? Что ты, кот помоечный, способен занять место императорского сына хоть на час?

Пытку прервало мычание птички. Шуалейда, наконец, проснулась и поняла, что в её постели вовсе не тот, кто должен в ней быть. Она вздрогнула, отстранилась и — улыбнулась! Стриж еле сдержал желание сломать тонкую шею, выпить последний поцелуй, чтобы никому больше не достался. Целый миг он, не дыша, смотрел в непроницаемые сиреневые глаза колдуньи и интриганки, понимая, что, стоит им погаснуть, и погаснет все — а ему останется лишь сдохнуть, обнимая холодное тело. Чтобы никому больше не досталось.

Морок нарушило мычание. Шуалейда вскочила с кровати: солнце из окна облизывало ее, не обращая внимания на тонкую сорочку, и она светилась, вся, он макушки до маленьких босых пяток… А птичка все мычала.

Стриж зажмурился. Шис! Заклинило этот безумный будильник полоумных магов? Можно прозакладывать последние штаны, что его подарил Шуалейде приснопамятный маркиз Длинные… Длинный Дысс, дери его Мертвый. Вот кого стоит убить. И ее тоже — чтобы не плакала по любовнику.

— Тигрёнок, ты ещё спишь? — не оборачиваясь, спросила колдунья, уже одетая во что-то сизое и переливчатое, как облака. — Сколько можно! Через двадцать минут спускайся к завтраку. Мои фрейлины уже пришли. — Она указала на мужской костюм в тех же облачных тонах и добавила: — Умыться не забудь.

От её насмешки что-то внутри хрустнуло, застыло острыми углами — и Стриж успокоился. Игрушка, значит? Тигрёнок домашний? Вот и ответ. Будет принцессе тигрёнок, а Хиссу — душа принцессы.

Таис шера Дарниш

Пока Зара заплетала её тяжёлые и непослушные волосы в косы и укладывала их короной, Таис разглядывала себя в зеркале и пыталась понять: насколько искренен Морис? Несомненно, она хороша. Все женщины из шерре Дарниш красивы, а мать, урождённая Флатт, была в своё время первой красавицей Найриссы. Несомненно, она умна и хорошо образованна — но с точки зрения обыкновенного мужчины это скорее недостаток. И дара нет даже на шерскую категорию. И богата, как банкир Милль. Так в кого влюблён Морис, в Таис или в приданое?

— Не понимаю, почему герцог сердился, — продолжала развлекать госпожу болтовней Зара. — Виконт такой…

— Какой, Зара?

— Красивый! — служанка восторженно поцокала языком. — И такой обходительный! Сразу видно, благородный шер.

— Не благородней короля, — оборвала её Таис. Отчего-то восторг служанки показался обидным.

Служанка вздохнула и сунула в рот шпильки: не желает говорить о неверном женихе. Сколько Таис не объясняла ей, а больше сама себе, что королевский брак это политика, а не любовь, и обижаться на Кейрана нет смысла, он сам не волен распоряжаться собой, Зара не верила. Наверное, потому, что не верила сама Таис.

Несколько минут в комнате висело тяжёлое молчание. Таис старательно пыталась думать о приятном, нельзя же являться на завтрак к Её Высочеству мрачнее тучи — роль брошенной невесты слишком тяжела и неблагодарна, лучше показаться дурочкой, не понимающей, что потеряла. Пример стоял перед глазами: вчера за ужином отец очень вежливо и очень ясно дал понять Туальграму, что от шеры Дарниш нищим игрокам лучше держаться подальше, и никакое наследство от двоюродной тётушки, внезапно поправившее дела виконта, положения не изменит. Виконт улыбался и делал вид, что не замечает за комплиментами предложения немедленно убираться вон, а Таис чувствовала себя племенной кобылой на торгах — её мнения отец, разумеется, не спросил.

Он попытался исправить ошибку после ужина. Позвал к себе в кабинет, выслушал новости из Найриссы, рассказал историю рода Туальграм и предложил Таис думать самой, чего она хочет на самом деле. Вот Таис и думала.

— Одной обходительности мало, Зара. И хватит о Туальграме.

Служанка вздохнула, застегнула на Таис жемчужное колье и отошла на шаг.

— Вы будете лучше всех, моя госпожа.

Таис погладила ладонью туалевую юбку цвета белого вина, вышитую терракотовыми и синими цветами, мазнула пробкой от духов в ложбинке между ключицами. Привычно полюбовалась матовой светлой кожей, широко поставленными глазами цвета найрисской ночи и точёным носиком, расправила плечи, чтобы лучше видна была грудь.

— Я похожа на маму, правда?

— Вы еще красивее.

— Это вам не корова Свандер! — Таис подмигнула отражению, и, взяв сложенный веер, как шпагу, нанесла удар воображаемому противнику прямо в сердце. — Иди, скажи отцу…

Её прервала отворившаяся дверь. На пороге показалась тётушка, одетая в шоколадного цвета платье с белыми кружевами.

— Вы готовы, шера Дарниш? — спросила тётушка, оглядев Таис через лорнет, который всегда носила на длинной цепочке. — Карета ждет.

— Вы поедете во дворец? — Таис смерила её взглядом снизу вверх, намекая на неподобающий наряд.

— Его Сиятельство решили, что в Роель Суардисе вы справитесь самостоятельно. — Тетушка поджала губы. — Я лишь провожу вас и вернусь.

Отец с Иоханном ждали внизу, в холле. Увидев её, брат шутливо ахнул, приложил руку к сердцу и пробормотал что-то насчет неземной красы и разбитого сердца. Отец лишь улыбнулся и кивнул, провожая её к дверям.

— Удачи, девочка моя.

«И все же папа вчера был прав, — подумала она, подставляя лоб под отеческий поцелуй. — Мне нужен Кейран и только Кейран. А Морис… может быть, пригодится. Если решится появиться после вчерашнего».

Туальграм решился. Едва карета выехала на аллею Магнолий, что в квартале от дома Дарнишей, всадник на кауром аштунце догнал её и поехал рядом. Таис открыла окошко, не обращая внимания на недовольство тетушки и залетающие в карету мелкие брызги дождя.

— Светлого утра, прекрасная Таис, — как ни в чем не бывало поздоровался Туальграм и протянул в окошко кареты белую гардению.

— Светлого, Морис.

— Вот теперь, согретый вашей улыбкой, день точно будет светлым. — Он коротко усмехнулся и встряхнул головой, разбрызгивая капли со шляпы.

Хоть при виде Мориса сердце и не ёкало, и не хотелось разговаривать с ним бесконечно, как с Кеем, но, следовало признаться, внимание столь красивого и галантного кавалера было чрезвычайно лестно. Но тетушка не позволила ей долго наслаждаться комплиментами:

— Уснул? — крикнула она кучеру. — Давай живее, мы опаздываем! А вы не мешайте, сиятельный, — добавила она для Туальграма. — Шера Дарниш должна быть во дворце к назначенному часу.

Карета ускорилась. Каурый аштунец явно тяжело переносил скачку по городу на следующий день после путешествия, и Туальграм тут же стал отставать.

— До встречи, Таис!

Ответить Таис не успела: тётушка захлопнула окошко и, буркнув что-то насчет репутации благородной девицы и испорченной дождём причёски, отвернулась. Таис же, выкинув Мориса из головы, принялась сквозь стекло разглядывать прохожих, витрины магазинов и блестящие от мелкого дождя статуи, попутно гадая, что же задумала Её Высочество?

За квартал до площади Единства, почти у самого дворца, позади послышался стук копыт и гиканье. Тут же карета Дарнишей прибавила скорости. Таис выглянула в заднее оконце: из-за поворота показалась изящная карета с виноградной лозой и рысью на графских гербах, запряжённая четвёркой вороных.

— Корове Свандер не терпится.

Вместо ответа тётушка фыркнула, высказывая все, что думает о выскочках, и Таис в кои-то веки была полностью с ней согласна.

Парадный выезд Дарнишей, четвёрка гнедых, не подвёл: к воротам Роель Суардиса герцогская карета подлетела первой, и в залитый светом сотен фейских груш, расписанный каноническими сценами из Катренов вестибюль дворца Таис вошла на три минуты раньше девицы Свандер. Два пажа в цветах Ристаны, беседовавших с одной из её же фрейлин, обернулись к ней, оглядели с ног до головы. Один раскрыл рот, но не успел сказать ни слова, как отворились дальние двери, впуская очаровательную эльфийку. По мозаичному полу уверено застучали каблучки.

— Шера Дарниш, дорогая! Вы так похорошели за это лето! — голос Балусты отразился от высокого стеклянного купола и зазвенел в хрустальных подвесках люстры. — Пойдемте, Её Высочество желает вас видеть как можно скорее.

Обменявшись еще несколькими радостными репликами, Таис с Балустой покинули зал — ровно в тот момент, как в дверях появилась девица Свандер. Разумеется, обе её демонстративно не заметили.

— Отец рассказал тебе? — спросила Баль, когда они оказались в безлюдной галерее Масок.

Таис кивнула, и Баль продолжила.

— Что бы кто ни говорил, не верь и не вздумай обижаться на Кея. Он эту клушу любит не больше, чем чесотку с лихорадкой, а со свадьбой мы непременно что-нибудь придумаем.

Очень хотелось поверить Балусте. Вот только Кейран никогда не говорил, что для него брак с Таис — что-то кроме политики. Никогда не дарил цветов и не читал стихов, не пел серенад… Нет. Хватит. Не время тосковать и сомневаться.

— Умница, — кивнула Баль. — Покажи всем, что истинную Дарниш так просто не проймешь.

— Спасибо, Баль. Я сделаю все, как надо.

* * *

В гостиной Шуалейды уже собрались все фрейлины, кроме маркизы Кардалонской. Когда-то давно Лиана Кардалонская и две сестры Свандер играли вместе в куклы, благо поместья их расположены по соседству, а иногда к ним присоединялась и Таис — они с матерью останавливались у Свандеров по дороге в Найриссу. Теперь же волей регентши Виола Свандер заняла место Лианы Кардалонской в свите принцессы и готовилась занять место Таис на троне рядом с Кейраном. Когда-то давно, до того как граф Свандер предоставил свое поместье для покушения на Кейрана, Таис жалела пухленькую, хорошенькую, как куколка, и такую же и глупенькую Виолу, слова не смеющую сказать далеко не такой хорошенькой, но куда более умной старшей сестре. Но те времена прошли — сейчас она готова была сделать что угодно, лишь бы избавиться от Свандеров, лучше от всех и навсегда.

«Была бы я шерой хоть третьей категории!» — когда-то мечтала она. Казалось, магия способна решить все проблемы. Вот только, глядя на Шуалейду, Таис все лучше понимала, что даже самой сильной колдунье не всегда удается переиграть политиков, особенно если на их стороне другой колдун.

Сама принцесса еще не спускалась, а традиционную помощь в утреннем туалете она отвергла сразу, как поселилась в Суарде. Тогда же она запретила фрейлинам жить во дворце, объясняя это тем, что немагам опасно слишком часто бывать рядом с Линзой — а на самом деле не желая докуки. Фрейлин она лишь терпела, потому что так принято: обязанности их она ограничила присутствием на приемах, редкими прогулками и еще более редкими совместными обедами или завтраками. Не будь она магом запредельной силы, отказ от благородных служанок сочли бы диким провинциализмом и дурным вкусом, но темные шеры обязаны быть со странностями.

— Таис, дорогая! — первой кинулась навстречу двоюродная кузина по матери, шера Флатт. — Как я рада тебя видеть! Дивное платье, а какая кожа!

— Морской воздух творит чудеса, — подхватила еще одна фрейлина.

Таис слушала привычную болтовню приятельниц, отвечала на сотню вопросов о Найриссе, о красавчике Иоханне — как минимум двое из свиты Шуалейды бесплодно вздыхали по младшему Дарнишу — и радовалась, что хотя бы здесь ни для кого не имеет значения то, что она вернулась в Суард вопреки воле регентши.

— …этот кот что-то необыкновенное… — продолжали делиться новостями фрейлины.

Таис не успела спросить, что это за диковинный кот, как явилась девица Свандер. Она остановилась на пороге, растеряно улыбнулась — явно надеялась, что бывшая невеста короля растает где-то в бесконечных галереях Роель Суардиса.

— Светлого утра, — нежным голоском поздоровалась она.

На миг повисло молчание, и тут же болтовня возобновилась, словно шеры Свандер никто не заметил:

— Балуста, милая, расскажи!

— Не могу! Её Высочество обещала его сегодня всем показать. А пока — нет и нет!

— Хоть намекни!

— Ведь ты видела!

Виола Свандер, обиженно дрожа нижней губой, прошла мимо, к окну, и встала за клеткой с певчими птицами — спряталась.

— Говорят, кота подарила эта, как её, Свандер, — продолжила одна из девиц.

— Какая глупость, дарить кота Её Высочеству, — отозвалась другая. — Но чего еще ждать от этой.

— Так необыкновенный кот…

— Наверняка она и не знала, что необыкновенный!

На эту, щиплющую свой веер за птичьей клеткой, фрейлины не смотрели, но говорили достаточно громко, чтобы до неё доносилось каждое слово.

— Балуста, пожалуйста, хоть намекни, что в этом коте такого? — снова пристала к эльфийке шера Флатт.

Ответить Баль не успела. С лестницы, ведущей в кабинет Шуалейды, послышались шаги. Шера Свандер в стратегически выгодном углу облегченно вздохнула — не привыкла в своей глуши к придворным нравам, индюшка глупая. А лезет в королевы!

— Светлого утра, Ваше Высочество, — вместе со всеми поздоровалась Таис, приседая в реверансе и разглядывая Шуалейду.

Обычно бледные острые скулы колдуньи сегодня розовели, глаза светились азартом, а в едва намеченной улыбке читалась решимость. Наверняка она подслушивала и выжидала подходящий момент. Интересно только, для чего?

— Светлого, — ответила принцесса, сойдя с последней ступеньки, и усмехнулась. — Сегодня чудная погода, не так ли?

Словно в ответ первый за сегодняшнее утро солнечный луч упал сквозь высокое юго-восточное окно прямо на клетку с птицами и несчастную Виолу Свандер, высветив опущенные уголки пухлых губ и подозрительно блестящие карие глаза.

— Изумительно мокрая и мерзкая хмарь, — Балуста усмехнулась в точности как принцесса. — Зато у вас платье под цвет погоды.

— Вашему Высочеству так идет лавандовый, — с примирительной улыбкой вмешалась шера Флатт, а Таис сделала себе заметку: выяснить, что за черная крыса пробежала между Шуалейдой и её верной эльфийкой.

— Ах, если бы у вашей Клайле было шесть рук, как у Мертвого бога! — вздохнула еще одна фрейлина. — Я бы тоже одевалась только у неё.

Платье принцессы, на первый взгляд простое, в самом деле было достойно зависти. Необычно скроенный лиф и подобранная слева юбка из лавандового шанжана подчеркивали гибкость и скрадывали излишнюю худобу Шуалейды. Но Таис завидовать не приходилось: её платья шила та же портниха.

— О да, Клайле с шестью руками выглядела бы великолепно!

Под шуточки и рассуждения о предстоящем бале Шуалейда села за стол и отослала служанок:

— С пирожными мы справимся сами.

Таис досталось место справа от принцессы, по левую руку Шуалейда усадила шеру Свандер: та просияла, не догадываясь, что ласковая улыбка колдуньи — верная примета неприятностей.

На несколько минут за столом слышался лишь звон серебра и фарфора. Старание королевского повара Таис оценила по достоинству, тем более что была изрядно голодна, а Шуалейда никогда не придерживалась моды на «благородно женственное» поведение за столом, подобающее скорее умирающей синице, чем здоровой юной шере. Остальные девушки тоже уделили должное внимание ветчине, паштетам, суфле и прочим отменно вкусным блюдам.

Когда первый голод был утолен, разговор возобновился, теперь уже от платьев перешли к кошкам. Шуалейда загадочно молчала до тех пор, пока Виола Свандер, не решающаяся спросить о судьбе своего подарка, не доёрзалась до того, что уронила пирожное — шестое по счету.

«Точно семилетняя девчонка», — про себя фыркнула Таис и аккуратно наколола на вилку засахаренную дольку апельсина.

— Ах, милая, — словно только заметила рядом с собой девицу Свандер, воскликнула Шуалейда. — Ваше платье!

Все взгляды устремились на розовый корсаж. Если бы не реплика Шуалейды, вряд ли бы кто-то заметил среди вышитых бабочек жирное пятнышко размером с муху. Но теперь, под пристальными взглядами, оно казалось огромным и ужасным — по крайней мере, самой Виоле. Она широко распахнула несчастные глаза, быстро-быстро заморгала, готовясь заплакать… В последний момент Шуалейда небрежно щелкнула пальцами, убирая пятно, и улыбнулась.

— Милая, не расстраивайтесь. — Она движением кисти подняла блюдо с пирожными из центра стола и поставила прямо перед Виолой. — Лучше скушайте еще безе и расскажите нам, откуда вы взяли этого кота? Право, мы все сгораем от любопытства! Как в вашем доме оказался заколдованный принц?

Шера Свандер, послушно взявшая безе, от неожиданности замерла, а остальные девушки забыли о сластях и во все глаза смотрели на Шуалейду, не понимая, шутит она или на самом деле — принц?!

— Конечно же, принц, — заявила она. — Вы сразу поймете, как его увидите. Жаль только, я не сумела полностью снять заклятие.

Замолчав, она неторопливо скушала кусочек персика. Затем подняла удивленный взгляд на девицу Свандер. Та сидела, широко раскрыв глаза и по-прежнему держа безе на весу.

— Ах, дорогая, ваше пирожное! — воскликнула Шуалейда и ласково коснулась её руки. — Кушайте же, дорогая. А потом расскажите нам…

Пока девица Свандер, краснея и запинаясь, объясняла, что ей привезли котенка от лучшего заводчика Луаза, Шуалейда ахала и вставляла пояснения, запутывающие историю еще больше. Фрейлины ерзали от любопытства, не зная, верить или смеяться? Заколдованный принц откуда-то с севера, может быть, из Соединенных Баронств, а может быть, с самих Туманных островов — слишком похоже на розыгрыш. Но раз Её Высочество несет чушь с серьезным видом, значит, зачем-то ей это надо, а дело фрейлин — во всем поддерживать госпожу. Таис же пыталась просчитать, каким образом дикая история о заколдованном коте способна повлиять на помолвку короля, и понимала, что смысл происходящего от неё ускользает.

— Увы, он слишком долго был котом, и потому иногда ведет себя, как кот.

— Как кот? — переспросила Таис. — Разве он не…

— Конечно же, человек, — пожала плечами Шуалейда. — Уж на то, чтобы вернуть принцу настоящий облик, моего умения хватило. Но… — она вздохнула и искоса глянула на Виолу Свандер. — Чтобы снять заклятие окончательно, нужна не просто колдунья, а невинная дева.

Таис вздрогнула: вот к чему она клонит! А по гостиной пролетел восторженный вздох: ах, какая игра! Громче всех вздыхала невинная дева Свандер, падкая на сладкую романтику. Одна Балуста одарила Шуалейду сердитым взглядом и сжала губы, но не успела ничего сказать — сверху послышались шаги.

— Вот, пожалуйста. Тигренок все время опаздывает, — пожала плечами Шуалейда и театральным жестом указала на лестницу.

В этот раз общий вздох был куда искренней.

По лестнице спускался юноша: гибкий, хищный и царственно равнодушный к дамскому обществу и своему совершенно неподобающему наряду. Взгляд Таис скользнул по небрежно забранным в хвост светлым волосам, благородному лицу, зацепился за узкую полоску звездного серебра на шее, спустился по груди в распущенном вырезе рубахи, обвел поджарую фигуру — бриджи обтягивали бедра, чулки и туфли отсутствовали — и метнулся к Шуалейде. На миг показалось, что она и кот — отражения друг друга. То же высокомерное спокойствие, а под ним… нет, не разобрать. Но не равнодушие. Определенно не равнодушие! Скорее злость и ревность.

Мгновенная догадка обожгла Таис: любовник! Раб, слишком наглый для раба, к тому же вышел к завтраку в таком неприличном виде. Помилуй Светлая, да что здесь творится?!

Хилл бие Кройце, Стриж

Несколько минут Стриж стоял наверху лестницы, прислушиваясь к разговорам в гостиной и удивляясь самому себе: Шуалейда обсуждает своего «заколдованного кота», плетет какие-то интриги — а ему все равно. Только холодно стоять босиком.

«Хватит выжидать, ничего нового не выждешь», — скомандовал себе Стриж и пошел вниз.

— Вот, пожалуйста. Тигренок все время опаздывает, — оборачиваясь на звук шагов, произнесла Шуалейда и замолкла.

Замолкли и фрейлины. Стриж обвел взглядом замерших с широко открытыми глазами, бледнеющих и краснеющих девушек. На лицах читалось одно слово: скандал! На всех, кроме лиц Шуалейды и её остроухой подруги. Эльфийка еле сдерживала смех — чему она смеется, интересно? А Шуалейда поглядела с вежливым равнодушием, как на кота, и отвернулась. И свободного стула у стола нет — она не собирается кормить кота завтраком? Или ему будет миска на полу? Шис её подери!

— Я же говорила. Мне эта задача не по силам, — пояснила она для фрейлин. — До сих пор не сказал ни слова, и, похоже, все еще чувствует себя котом.

Остро захотелось зарычать, схватить шисову девчонку и показать ей, кто тут кот, а кто мышь. Но она опередила. Обернулась с нежной улыбкой и велела, указав на пол, между собой и совсем юной девицей с уложенными короной каштановыми косами:

— Иди сюда, Тигренок.

Стриж сделал вид, что не услышал, и нарочито замедлил шаг. Злость кипела и рвалась наружу, здравый смысл осаживал: не дергай дракона за усы. Или, если очень хочется, дергай — но так, чтобы тебя не съели.

Быстро оценив девиц, сидящих по обе стороны от Шуалейды, Стриж выбрал ту, что справа: пухленькую, розовую, похожую на фарфоровую пастушку. Та, что с косами, показалась слишком умной, чтобы ей играть, и слишком похожей на Шуалейду, чтобы игра доставляла удовольствие.

Не обращая внимания на шокированных и полных любопытства фрейлин, Стриж неторопливо подошел к столу и остановился около девицы в розовом. Едва поймав наивный, ошарашенный взгляд, Стриж чуть улыбнулся и опустился на колени, задев плечом руку пастушки. Глаза его оказались почти на уровне её глаз.

— Мрррр? — спросил он в точности, как кот мамы Фаины, желающий телячьей вырезки.

Растерянная девица посмотрела на Шуалейду, ища подсказки. Даже не оборачиваясь, Стриж почти видел, как колдунья пожала плечами, прежде чем ответить:

— Наверное, он голоден.

Она продолжила — о чем-то постороннем, отвлекая фрейлин от неприличного зрелища. Но все внимание девиц сосредоточилось на «коте» — и Стриж играл вдохновенно, словно от игры зависела его жизнь. На самого важного зрителя он не смотрел, достаточно было одного ритма её дыхания и шелеста платья, чтобы знать — злится.

— Мррр? — повторил требование Стриж, потянулся и уселся удобнее, но так, чтобы девицы его видели.

— А что он ест, Ваше Высочество? — спросила пастушка дрожащим голоском.

— Пирожные, дорогая Виола, — тоном невинным, как утренняя роса, ответила Шуалейда. — Разве другие твои коты не едят пирожных?

Виола — дивно неподходящее имя для пастушки — что-то промямлила в ответ, кто-то из фрейлин вмешался в разговор с историей о своей кошке. Снова серебро зазвенело о фарфор. Внимание публики начало рассеиваться, злость Шуалейды утихать. А вот обойдетесь, Ваше Высочество! Хотели кота — получите кота.

Стриж фыркнул и дерну Виолу за юбку. Та вздрогнула, на миленьком личике отразился стыд.

— Ой, простите, шер Тигренок, — шепнула она. — Не желаете ли безе?

Она протянула ему тарелку. Стриж скептически оглядел предложенное, тронул пальцем, фыркнул, отряхнул руку и уставился на Виолу. Та вернула пирожные на стол, схватила с ближнего блюда тарталетку с чем-то мясным и подала ему.

— Может быть, паштет? — краска залила не только щеки, но и пышное декольте. — Скушайте тарталетку, шер Тигренок.

Высказав одобрительное «Мрррр!», Стриж перехватил её руку и аккуратно взял губами с ладони подношение. Девица опять вздрогнула, но не успела отдернуться — Стриж её уже отпустил и снова смотрел выжидательно.

Позади сердито зашуршали юбки, фрейлины позабыли про сласти и беседы. Балаган имел успех, а Виола вполне поддавалась дрессировке: к шестой тарталетке, скормленной «коту» с руки, она престала вздрагивать и лишь растерянно хлопала глазами. Вот только Шуалейда реагировала слишком спокойно, вела с фрейлинами беседы на отвлеченные темы — и развлечение теряло вкус. Пора добавить!

Седьмую тарталетку Стриж уронил на себя, брезгливо фыркнул и, содрав испачканную рубаху, отшвырнул за спину — прямиком в Шуалейду. Мгновение потрясенного молчания за столом вполне заменило аплодисменты, от просверлившего спину взгляда потеплело внутри, но ни окрика, ни шипения, ни пощечины от колдуньи он не дождался. Лишь очередного тяжкого вздоха:

— А был такой милый котенок. Таис, ты так и не рассказала, как дела у твоего дядюшки!

— Мыррр!

Стриж плавным движением переместился ближе к Виоле и, пока она не успела сообразить, что пора спасаться, ткнулся головой ей в бок: именно так кот мамы Фаины требовал ласки. Робкая рука коснулась его волос, слегка погладила и сбежала. Стриж не отставал — обнял её колени, урчал, терся уже не только головой.

— Что он делает? — потрясенно выдохнула ближняя к Виоле девица.

— Дорогая шера Свандер, вы определенно понравились Тигренку! — хихикнула другая.

Хихиканье подхватила третья — и, когда бедняжка Виола готова была упасть в обморок от стыда и смущения, раздался жесткий голос Шуалейды:

— Тигренок.

Стриж резко обернулся, оттолкнув пастушку, и уставился на колдунью. Всего мгновение он видел её ярость — алые, словно покусанные, губы Шуалейды сжимались, сиреневые глаза полыхали — показалось, глянул в зеркало. Но миг нечаянной откровенности промелькнул, а Её Высочество, насмешливо оглядев его, приказала:

— Сыграй для нас.

Воздух вокруг Стрижа замерз до стеклянной хрупкости. Не шевелиться, не думать… не показать ей — что именно этого он и ждал: чтобы она поставила менестреля на место.

Шуалейда сделала замысловатый жест кистью и отвернулась к соседке слева с очередным вопросом, уже не глядя, как Черная Шера послушно летит с дивана, где Стриж оставил её вчера, и зависает в воздухе. Он осторожно взял гитару, ту, что откроет ему путь к сердцу колдуньи. Она сама принесла ее, Черную Шеру, свою судьбу. И плевать, что он ткач, а не золотой Бард, в Черной Шере хватит магии, чтобы сделать с любой женщиной все что угодно.

Сглотнув вязкий ком в горле и стараясь не расплескать попусту утреннюю боль, Стриж коснулся струн. Первый звук показался жалобным и резким, как скрип похоронной телеги — а в следующем он растворился целиком. Черная Шера запела. Для неё, для Шуалейды.

Шуалейда

Черная Шера пела. Пела штормом в парусах, кричала чайкой, запутавшейся в снасти, плакала брошенным младенцем. Звуки сдавливали горло, мешали дышать. Как ошейник.

«Ширхаб подери этого Тигренка, что он делает?»

«То, что ты хотела, — отозвался здравый смысл. — Радуйся, все получилось!»

Шу сморгнула повисший перед глазами туман вместе с миражами: сраженный копьем золотой дракон умирает у ног равнодушной девы; попавший в капкан волк отгрызает себе лапу; птица со сломанным крылом падает с утеса в море… Образы свивались из нитей мелодии, опутывали паутиной морока всех, кто слышал гитарные переборы.

Тигренок играл, склонив голову к гитаре, словно к любимой, не видя и не слыша ничего вокруг. Струны казались продолжением его рук, его голосом — и струны плакали.

Боль. Отчаяние. Ожидание смерти. Тоска.

«Перестань! Прошу тебя, перестань, мне больно!»

Хотелось кричать, отнять у него гитару, выгнать всех — и сорвать с него проклятый ошейник, целовать закрытые глаза и обещать…

«Что обещать? Что отпустишь его, а брата бросишь на милость Бастерхази? Опомнись! Это всего лишь морок. Магия искусства», — объясняла сама себе Шу, и сама себе не верила:

«Морок? Магия? Ему больно. Больно из-за меня!»

«Переживешь. И он переживет. Осталось два дня — если сейчас отпустить его, как расстроить свадьбу со Свандер? Ты не имеешь права упускать последний шанс!»

Стряхнув с ресниц неведомо как залетевшие брызги дождя, Шу внимательно посмотрела на девицу Свандер. Та плакала, некрасиво и глупо. Нос её покраснел, на платье капали слезы. Но отчего-то она казалась милой, и было её жаль, как ребенка — наивного, послушного отцу, обманутого ребенка.

«Хватит! Я не железная!» — чуть не закричала Шу, но губы ровно произнесли:

— Прелестно, дорогой мой. Достаточно.

Музыка оборвалась, призрачные золотые нити истаяли, выпуская фрейлин из наваждения. Они растеряно озирались, промокали мокрые глаза платочками и пытались улыбаться — молча, пока еще не в силах говорить. Если бы Шу сама была в здравом уме и трезвой памяти, она бы радовалась: эффект превзошел все ожидания, ни один амулет не почувствовал атаки — странная особенность магии искусства. Не зря она штудировала сотни фолиантов из королевской библиотеки в надежде на то, что знания лишними не бывают. Пригодилось — то, что даже Берри почитал бесполезным.

Вот только мыслить здраво она не могла, слишком неуютно чувствовала себя в шкуре невольника, и еще неуютнее — в шкуре хозяйки. Злые боги, почему приходится лгать, изворачиваться и использовать одного ради спасения другого?

Слезы снова попытались навернуться на глаза, но Шу не позволила. Пока Кею грозит смерть, у неё нет права на слабость. А сострадание и совесть — это слабость. И любовь тоже…

«Любовь? Никакой любви! Желание, и ничего больше!» — оборвала Шу вкрадчивую песню Черной Шеры, продолжающую звучать где-то глубоко внутри.

Боги, что же делать? Надо решать быстрее, фрейлины приходят в себя. Упаси Светлая, кто-нибудь догадается, что Тигренок маг!

— Пожалуй, мы не пойдем на прогулку, — капризно скривив губы, заявила Шу и встала из-за стола: едва удержала равновесие, так вдруг закружилась голова. Фрейлины поднялись вслед. — Дождь, хмарь, фи! Лучше мы устроим танцы в другой раз.

Девушки закивали, но вяло. Все их мысли по-прежнему были заняты музыкальным наваждением, а взгляды то и дело возвращались к сидящему на полу в обнимку с гитарой Тигренку.

— Жду вас завтра к четырем пополудни, — велела Шу фрейлинам и добавила для Таис: — Увидимся на балу.

Исполнив подобающие реверансы, девушки направились к дверям. Лишь Балуста замедлила шаг, отстала и остановилась на полдороге. Дождавшись, пока за последней фрейлиной закроется дверь, она обернулась, вздохнула и сделала шаг обратно. Шу — к ней… Голова кружилась и болела, но сейчас это было не важно. Она пыталась понять, что чувствует и думает подруга, и не могла: Баль спряталась в мерцающий всеми оттенками весны кокон, а лицо ее было спокойно, как темная гладь лесного озера.

— Это вот… — Баль сделала жест кистью, указывая на Тигренка и одновременно требуя сделать полог тишины; Шу привычно поставила воздушный барьер. — Помешает Бастерхази женить Кейрана?

— Как видишь, у меня получилось. — Шу заставила себя улыбнуться.

— Что получилось? Ты хоть понимаешь, что делаешь?

— Свандер влюбилась. — Шу пожала плечами. — Теперь маленькая послушная девочка скажет папеньке «нет», и Кей останется свободен. На какое-то время.

— Шу, ты сошла с ума. Ставить все на!.. — не договорив, Баль сморщилась и махнула рукой.

— Но что еще мне делать? Убить все семейство Свандеров и отправиться на остров Прядильщиц? Сколько после этого Кейран сохранит здравый рассудок и жизнь?.. Ты прекрасно понимаешь, что если бы я могла избавиться от Бастерхази или Ристаны, я давно бы это сделала. Но, ширхаб дери, даже Гильдия не берется…

— Хватит, Шу. — Балуста подняла ладонь. — Я, я, только я. Ты заигралась. Допусти на миг, что кто-то еще может что-то сделать.

— Что, Баль?! — Шу отступила на шаг. — Дарниш не смог даже удержаться в Совете. Эрке прячется от шера Ги, как суслик от змеи, Бертран может сколько угодно размахивать шпагой и грозно хмуриться, его все равно никто не боится! Даже канцлер Адан не смеет поддержать своего короля на Совете. Потому что единственная сила в Валанте — проклятый Бастерхази! Думаешь, хоть кто-то из советников не знает, что отец хотел женить Кейрана на Таис? Или, может быть, хоть кто-то из них не догадывается, что будет с Кеем, как только Свандер понесет наследника? Мы одни, Баль! Как были одни в Сойке, так и остались одни…

— Мы, Шу. Не ты. Мы, — повторила Балуста едва слышно.

Шу осеклась, глубоко вздохнула, пытаясь унять тошноту и головокружение.

— Прости…

— Если у тебя не выйдет завтра, — словно не слыша ее, продолжила Баль, — то мы с Эрке убьем Ристану. До свадьбы.

На последнем слове Балуста развернулась и быстро пошла прочь.

— Нет! Ты с ума сошла!.. — Шу бросилась за ней, но, сделав всего шаг, остановилась и просто смотрела, как единственная подруга уходит, не оборачиваясь, как закрывается за ней дверь…

Ристана. Роскошная акация роняет золотые лепестки на нежную траву Лощины Памяти. На коричневом, словно вырезанном лучшим резчиком лице магнолии снисходительная улыбка, но озабоченная складка меж бровей не вяжется с образом самовлюбленной змеи. Руки-ветви тянутся к узловатому старому грабу, сплетаются с его ветвями… кружатся золотые лепестки акации и золотые листья граба…

Шу зажмурилась до кругов перед глазами, отгоняя чудное видение. О да, убить сестру было бы прекрасно. Правильно. Она сотню раз обдумывала, как это сделать, и сотню раз понимала: убить Ристану просто. Шу вполне может сделать это и выйти чистой из болота. Но сейчас смерть Ристаны даст лишь небольшой выигрыш во времени и непредсказуемые проблемы — скоро, совсем скоро.

Королевство не может остаться без регента. Шу несовершеннолетняя, больше Суардисов нет. Зато есть императорский сын Лерма, который с удовольствием возьмет на себя тяжелую ношу власти, и уже не отдаст ее никому и никогда. Конечно, Дарниш может претендовать на регентство, как Оруженосец отца и его названный брат, но Бастерхази не позволит. Он наверняка попытается поставить того же Свандера, как будущего королевского тестя. Или он предпочтет принца Лерму на троне? Нет, вряд ли, Лерма не из тех, кем можно вертеть, как Ристаной. А значит, начнется дележ пирога между Бастерхази и Лермой — в лучшем случае, при этом Лерма будет пытаться убить Кея, а Бастерхази ему в этом мешать. А в худшем они споются, заключат пакт и вместе избавятся от ненужного короля. И все это произойдет очень быстро: Бастерхази не дурак, чтобы тянуть до следующего лета, когда Шу исполнится восемнадцать и она сможет претендовать на регентство, мало ли, вдруг ей удастся доказать, что она не сумрачная, а светлая? Дайм бы помог убедить в этом Конвент… Проклятье. Как все сложно. И Дайма нет — если бы он был сейчас в Валанте, Бастерхази бы заикнуться о свадьбе со Свандер не посмел!

Но Дайма нет. Светлая, как же болит голова… И Дайма нет.

А Эрке и Баль знают, что смерть Ристаны сейчас — не выход. И риск разоблачения слишком велик, и цена этой смерти непомерно дорога для них с Эрке. И Баль слишком тщательно пряталась и слишком быстро ушла…

Шу зажмурилась, не желая продолжать думать — но уже не могла не понимать, кого собираются убить Ахшеддины, и чем им за это придется заплатить.

Бастерхази. Богами проклятый Бастерхази. Его смерть будет стоить жизни им обоим, и то наверняка они рассчитывают, что если им не удастся довести дело до конца, Шу воспользуется слабостью темного и завершит начатое. Несомненно, смерть Бастерхази решила бы все. Почти все. Но платить за нее жизнями единственных друзей, единственных равных?!

«А платить жизнью Тигренка за отсрочку для Кея — хорошо и правильно?» — всверлилась в висок совесть с голосом Черной Шеры.

«Ничего с ним не будет! Сделает свое дело и пусть катится в Хмирну!»

«Не ври себе. Используешь его — подставишь под гнев Бастерхази беззащитного светлого барда. Отпусти его немедленно. Суардисы не убивают и не мучают невинных», — не отставало наваждение.

«Отстань! Хватит! — схватившись за раскалывающуюся голову, беззвучно закричала Шу. — Отпустить его? Да сейчас же! Прямо в лапы к душке Роне! И мне плевать!..»

Ярость подбросила её, свилась ледяной плетью, метнулась к так и сидящему на полу в обнимку с гитарой Тигренку. Голодом и пустотой свело живот…

Вдруг её руки оказались заломлены за спину, голова запрокинута, а из синих глаз в упор глянула смерть.

«Этого не может быть, он же светлый!» — только подумала Шу, как Линза взвыла ледяным бураном: «уничтожить опасность!»

Но в тот же миг Шу поняла: бесполезно. Ошейник защитит Тигренка от бурана, а саму Шу — ничто и никто.