Воспоминания возвращаются ко мне снова и снова, как их ни гони. Но я не чувствую раскаяния. Они приходят ко мне неожиданно, раскручиваясь, как кинолента, озвученные внутренним голосом, который мне трудно признать своим. Зачем приходят — не знаю. Оглядываясь назад, я не испытываю ни волнения, ни страха. Все было правильно. А главное — справедливо. Нельзя позволять людям вытворять с тобой все, что им заблагорассудится.

Если честно, эта Жанна была необыкновенной. Мадам в толпе ничем не выделялась, не то, что эта. Глаза большие и широко расставленные. Нос греческий, идеальной формы. Брови — словно выписаны искусным графиком.

В лице столько красок, что никакой косметики не требуется. Фигура журнальная, ноги — как у греческой богини.

Но вся ее грация и ее формы совершенно ни при чем. Я об этом не забываю. Вот уже третий день хожу за ней по пятам. Зачем? Ненависть меня гонит. Ведь если бы не она, ничего бы не было. Это ей понадобилось взлететь выше Мадам, это для нее устроили весь этот цирк, а меня использовали.

Я совсем не против воспользоваться чьей-то помощью. И наверно, случается, что людьми пользуются вовсе без их на то позволения. Но не так. Не так, чтобы разбить сердце… тело, растоптать душу. Тебе не страшно, милочка? Вот следом за тобой идет человек без сердца и души, а стало быть, без малейшего чувства жалости и сострадания. Ты лишила меня всего, и это принесло тебе радость, успех, деньги… Кстати, трудно было бы тебя отыскать, ежели бы не твой успех. Как только ты впервые показалась на телеэкране с жестами и ужимками Мадам, мне стало ясно, как у тебя это получилось.

Интересно, знаешь ли ты о моем существовании? Или тебе безразлично, по чьим трупам ты поднимаешься к вожделенной славе? Чувствуешь ли ты мою ненависть? У меня все нутро пылает от нее. Кажется, вот-вот это пламя вырвется наружу и испепелит тебя. Ненавижу вас всех. И тебя не в первую очередь. Но ты самое уязвимое место. Боль, причиненная через тебя, будет равняться моей собственной боли.

Я еще не знаю, что я с тобой сделаю. Но тебе от меня не уйти. Дома у меня припасено одно ядовитое снадобье. Так, на всякий случай. Когда решусь. Но ждать тебе осталось совсем чуть-чуть. Я слишком долго иду за тобой. И слишком близко у тебя за спиной, иначе ты не обернулась бы и не посмотрела с таким раздражением, словно на приблудного пса, увязавшегося за тобой следом. Ты не можешь на меня так смотреть! Слышишь? Не имеешь права! Гадина! Сейчас ты у меня… И как же вовремя эта подворотня! (Внутри что-то вспыхивает с неумолимой силой. Сейчас… Нет, еще немного… Сейчас или никогда! Машина приближается. Никого на улице нет. Такой удачи больше не выпадет.) Нельзя же позволять им относиться к себе как к бездушной вещи! Никто не смеет! Никто! Сейчас!

Невероятно! Завораживающее зрелище. Ты словно по воздуху летишь навстречу машине. Мне бы бежать немедленно. Все так неожиданно. Но бежать не хочется. Я только плотнее прижимаюсь к воротам под аркой. Меня никто не увидит. Позади проходные дворы. Я всегда успею скрыться.

Машина замерла над твоим телом. Мужчина вытирает пот со лба и долго возится с дверцей, выходит на негнущихся ногах, слегка пошатываясь (от страха или пьян?), подходит к тебе и пытается прощупать пульс. (Смешная затея. Из-под твоей головы растекается кровавая лужица…) Наверно, не нашел, иначе бы не бежал сломя голову к машине. Уехал! Он уехал, и мы с тобой остались одни на улице. Ненависть больше не переполняет меня. Месть, говорят, сладка? Врут! Соленая — как вкус крови во рту. С горчинкой и пряным запахом.

Я иду к тебе медленно и осторожно, точно по тонкому люду. Ты лежишь у моих ног, и твои открытые глаза устремлены в небо. На виске у тебя ссадина, волосы растрепались, задралась юбка. Маленькие детали — я унесу их с собой. Оглядываю улицу с видом победителя и вижу, что на одном из балконов в ужасе застыла толстая тетка в пестром халате.

— Пожалуйста, — кричу я ей, — вызовите скорее «скорую»! Женщину сбила машина.

Она часто кивает и скрывается в квартире. А я ухожу. Моя месть окончена. И еще… Трудно признаться… Гадко признаваться… Но вдруг все вернется на круги свои?

Воспоминание… И снова выстрел из прошлого прозвучал вхолостую. Не вызвав никаких чувств. Осталось только что-то решать с моей дурацкой любовью. Говорят, человек любит не один раз. Что ж, проверим. Говорят, чтобы полюбить, нужно только захотеть. Что ж, посмотрим. А если получится, то можно будет воспользоваться ситуацией, сказочкой про маньяка, который охотится за фотомоделями…

***

Я успела выспаться, проснуться и вспомнить, что сегодня у меня съемка. Через два с половиной часа я должна быть на съемочной площадке. Подскочив, я бросилась к зеркалу, пригладила волосы. И замерла на мгновение. Оттуда на меня смотрела незнакомая женщина. Губы ее были слегка приподняты в полуулыбке, взгляд устремлен сквозь меня к чему-то более приятному. Неужели это я? Я рассмеялась, и отражение радостно присоединилось ко мне.

Времени оставалось в обрез, и я по привычке потянулась к телефонной трубке, чтобы набрать номер Алки. В последнее время на работу меня возила она. Но тут я вспомнила вчерашний вечер (или ночь?) и опустила трубку на рычаг. Нет уж, обойдусь как-нибудь. Прощай, моя мечта о компаньонке. Преклонные годы мне придется коротать в гордом одиночестве.

Где теперь Женя, оставалось только гадать, но, собственно, он ведь уверен, что меня привезет верная подруга. Могу, конечно, позвонить ему сама, но не испытываю ни малейшего желания.

Я выскочила из квартиры, сбежала по ступенькам вниз и чуть не споткнулась от неожиданности. На скамеечке у подъезда сидел Вадим, медленно обрывая лепестки огромной белой розы.

— Отдай, немедленно, — сказала я ему, вырывая бедный цветок.

— Это ты! — обрадовался он. — А я уже собирался уходить, так и не выяснив номера твоей квартиры. Представь, никто не знает, где ты живешь!

— Ты спрашивал?

— Да. Я говорил, что ищу девушку необыкновенной красоты, которую, если увидишь однажды, забыть невозможно…

Сердце мое затрепетало, я отвела глаза — уж очень восторженно Вадим смотрел на меня — и наткнулась блуждающим взглядом на девушку, которая показалась мне знакомой. Она сидела в джипе, который показался мне еще более знакомым, и виновато смотрела на меня. Ну конечно, это ведь верная моя Алка приехала отвезти меня на студию. (Несмотря на всю мою обиду, я отметила, что черные коротко стриженные волосы идут ей куда более, чем тот белый паричок…)

— Мне нужно на студию. — Я повернулась к Вадиму. — Я сегодня рекламирую новый телевизор.

— Я подвезу, — тут же предложил он.

Садясь в его машину, я бросила снисходительный взгляд на Алку. Пусть помучается, обманщица!

Пока Вадим возился с ремнями безопасности, я вдруг подумала, зачем Алке нужно было притворяться со мной? Она сказала, что она актриса? Но вряд ли ей пришло в голову поупражняться на мне в своем искусстве. Не такой она человек. Скорее всего…

Мысль ускользнула и больше не возвращалась. Рука Вадима как бы невзначай коснулась моего колена, и с этого момента все мои мысли были сосредоточены только на нем. Я предчувствовала, что он не откажется посмотреть, как меня снимают, и заранее радовалась, что сумею отомстить Жене за вчерашнее.

Мы приехали в самый разгар общей паники, опоздав ровно на пятнадцать минут.

— Мадам, — кричал Женя, — мы ведь арендуем помещение всего на час. Дорога каждая секунда.

Он махнул рукой осветителям, и площадку залил ровный желтый свет. Женя подскочил к оператору и, тыча пальцем в телевизор, стал что-то быстро говорить ему. И тут он заметил, что я не одна. Удивленно взглянул на меня. Я выглянула из-за гримерши и подняла брови словно не понимая, о чем речь. Он махнул рукой и снова принялся доказывать что-то оператору, посматривая на Вадима. Я никогда серьезно не задумывалась, ревнив мой муж или нет. Но теперь, глядя на него, с грустью понимала — нет, абсолютно не ревнив. Но может быть, это и к лучшему…

С освещенной площадки, когда в лицо тебе светят прожектора, зал превращается в черную пропасть. Но вдруг где-то за этой пропастью открылась дверь и в проеме мелькнула тень человека в широкополой шляпе. Все произошло настолько быстро, что я не успела понять, видела ли я его или игра света и тени вызвала в моей памяти его образ. К тому же меня тут же окликнул Вадим, стоящий у самой съемочной площадки.

— Ты шикарно выглядишь, — объявил он мне, но тут меня позвал Женя.

— Начинаем! Соберись!

У моего мужа отвратительная привычка всех дергать и кричать так, словно где-то рядом начался пожар. Таким ужасным способом он пытается привлечь внимание съемочной группы и заставить каждого заниматься своим делом.

Теперь, выйдя в центр площадки, залитой светом, я уже никого не вижу. Вокруг меня полупустая жилая комната, я обхожу ее по периметру и натыкаюсь на телевизор. Смотрю в камеру и улыбаюсь. И делаю весну. Там не будет моего лица, я знаю. Там будет это дурацкое кимоно, вскользь профиль, затемненный и отретушированный, улыбка будет издалека — как огонек. Но весны будет столько, что эти дурацкие телевизоры станут рвать на части.

Еще несколько минут. Я ее слышу, весну. Тихий гул за пределами площадки. Бледный Женя, как будто увидел меня впервые. Раскрытые рты тех, кто присутствует на съемках впервые. Не вижу всего этого, и Женя не любит об этом рассказывать. Но я чувствую их состояние. И усиливаю свой нажим. Сегодня мне нужно много весны, очень много. Я хочу, чтобы Вадим это прочувствовал каждой клеточкой. Зачем? Не знаю. Я так хочу.

Гул все нарастает, а я все прибавляю мощи. Что-то раззадорило меня. Обида? Влюбленность? Сейчас это почти одно и то же и совсем не имеет значения. Я улыбаюсь и смотрю в камеру. И вдруг все обрывается. Из темноты вылетает Женя. Как в замедленной съемке, вижу его в прыжке. Он летит прямо на меня, сметает со сцены, и мы с ним еще не успеваем упасть, как раздается грохот, похожий на взрыв.

Я даже не чувствую боли от падения. И от того, что на меня падает сверху Женя. Кажется, он разбил мне нечаянно губу. Кажется, я чувствую соленый привкус. Смотрю из-за его плеча на площадку, где дымится телевизор. Трубка разбита вдребезги, сверху на нее упала тяжелая осветительная лампа. Как раз на то самое место, где только что стояла я…

***

Дома царит молчание. Сначала она была в шоке. Я нечаянно разбил ей губу, оттаскивая со сцены, но она совсем не почувствовала боли. Потом стала говорить громко, лихорадочно, все просила найти ей в зале человека, с которым она приехала. Она позабыла его имя. Имя крутилось у нее на языке, но в тот момент она никак не могла его вспомнить.

Я проклинал себя на чем свет стоит, что так замешкался. Еще бы одно мгновение и… Страшно себе представить!

Дело тут не в расчете, и не в Богомолове. Расчет был верным, и, если бы все шло, как мы задумали, Мадам бы не пострадала. Все было продумано. Богомолов использовал такой трюк в одной из своих картин. Много пыли и шума, но никаких увечий. «Здесь даже каскадеров профессиональных не нужно, — говорил он. — Сверху доносится тяжелый металлический звук, ты выскакиваешь на площадку и уволакиваешь свою Мадам в тот самый момент, когда лампа еще только начинает свой полет. Ничего, если выскочишь чуть раньше. Объяснишь потом предчувствием или еще какой-нибудь чепухой. Женщины это любят и верят без всяких доказательств».

И все бы так именно и получилось, если бы она не светилась весной. Я ведь не в первый раз это видел. Но с такой силой, с таким нажимом… Все замерли потрясенные. А потом тихонько загалдели, пытаясь выспросить друг у друга, что же такое здесь творится. И я позабыл про все на свете. Хотя грех забывать, что твоей любимой жене на голову вот-вот упадет тяжеленная осветительная лампа. Я вспомнил о ней лишь тогда, когда она стремительно неслась вниз, прямо на голову Мадам.

Меня бил озноб. Зуб на зуб не попадал. Я привык легко рисковать собственной жизнью, но не жизнью Лены. А потом она затараторила про того парня, с которым приехала на съемку, и мне захотелось поскорее увезти ее домой, пока она не вспомнила…

Сейчас она, наверно, еще в состоянии шока. Потому что ведет себя очень нервно и напряженно. Мне только что звонил Богомолов. Велел молчать и слушать. Сказал, что все понимает, что сам позабыл обо всем на свете и о проклятой лампе точно так же, как я. Велел держаться и повесил трубку. И я снова окунулся в напряженную тишину нашей квартиры.

— Как ты думаешь, — она все-таки подошла ко мне и заговорила, — что там такое случилось?

— Упала лампа.

— Это я видела. А почему она упала?

— Наверно, плохо закрепили…

— Тебе не кажется…

Она замолчала и дальше продолжила одним взглядом: тебе не кажется, что это было не случайно?

— Нет, — успокоил я ее, — это чистой воды случайность. Я понимаю, ты перенервничала…

— Тебе не кажется, что с фотомоделями в последнее время происходят «чистой воды случайности»? — Она нервно улыбнулась.

— Да. — Я погладил ее по руке, пытаясь успокоить. — Но я не думаю, что сегодня с тобой…

— Почему? — Она почти кричала на меня. — Почему ты не думаешь об этом?