Сегодня утром мне позвонила Мадам. Она не звонила мне вот уже год. Рассказала, что вчера во время съемок ее чуть не убила огромная осветительная лампа. Что я ей могла на это ответить? Я потеряла дар речи и что-то промычала в трубку. Да и чего она хотела от меня? Совета? Сочувствия?

Потом я пролепетала что-то насчет рабочих сцены, изношенного оборудования… Но она ничего не хотела слушать. Она все твердила, что это покушение, что она не первая… На полуслове она прервала наш разговор, извинилась, что побеспокоила, сказала, что ей нужно куда-то бежать, и бросила трубку.

Я тоже положила трубку на рычаг и задумалась. Что же там такое у них случилось? Естественно, мне захотелось позвонить Жене и узнать все поподробнее из первых рук. Но я не решилась звонить. Не решилась, потому что мне пришла шальная мысль: а вдруг он… Мысли забились в голове, как аквариумные рыбки, которых по ошибке опустили в кипящую воду. Если это он, тогда… Невероятно!

Из лихорадочного возбуждения меня вывел звонок. Я, задумавшись, открыла дверь, позабыв взглянуть в глазок. И сразу же пожалела. На пороге стоял незнакомый мужчина в кожаном плаще и широкополой шляпе, надвинутой чуть ли не на самые глаза. Я видела только нос с горбинкой, тонкие, изломанные губы и волевой подбородок. Он спрашивал старуху. А та уже семенила навстречу из своей комнаты.

Она воззрилась на гостя молча, похоже, видела его тоже впервые. Тот, вместо того чтобы представиться, чуть приподнял лицо и окатил меня ледяным взглядом. Вслед за ним то же проделала и старуха. (Только, разумеется, у нее это вышло скорее комично…) Я демонстративно повернулась на сто восемьдесят градусов и направилась к себе в комнату. Закрывая дверь, я видела, как мужчина наклонился к старухе и что-то шепнул ей на ухо, отчего она тут же преобразилась и потащила его к себе.

Не знаю почему, но пока в квартире стояла полная тишина, я сидела в своей комнате, как солдат в окопе перед боем, не шелохнувшись. Мне не хотелось пропустить момент, когда незнакомец покинет наш дом. Он вышел через четверть часа, откланялся, и старуха закрыла за ним дверь. В коридоре они не проронили ни звука. Это был удивительный визит, если учесть, что старуху никто никогда не навещал. Мадам была, пожалуй, единственной, кого она дважды затащила к себе в гости, когда я, устав ждать ее визита, ходила в библиотеку.

Все события сегодняшнего утра показались бы мне удивительными, но через полчаса после визита таинственного незнакомца позвонил Женя.

Я знала, что он непременно позвонит мне. Это было неизбежно, как в наших краях зимой неизбежен снег. После той нашей вечеринки я физически ощущала, что он все время обо мне думает. И теперь, подняв трубку и услышав его голос, я чуть не расхохоталась. Пришлось зажать трубку ладонью, чтобы моя радость не прорвалась сквозь мембрану.

— Кларисса?

Я никак не могла выбрать нужный тон, но после небольшой паузы все-таки нашлась. Мой голос звучал обволакивающе нежно:

— Женя!

— Нам нужно поговорить…

Долгожданное!

— Что-нибудь случилось?

Нельзя сбрасывать маску некоторого непонимания ситуации до тех пор, пока…

— В общем нет…

— А я слышала, что на съемках с Мадам чуть было не стряслось несчастье!

— Ах, это!

Он отмахнулся от моей заботы о Мадам, как от назойливой мухи.

— Все обошлось. Ей не стоило бы преувеличивать.

О-го-го! Не ты ли это все подстроил, милый?

— Так о чем ты хотел со мной говорить?

— Мы могли бы встретиться?

— Приезжай.

Я нарочно сказала это так, будто ничего нет легче и обычнее, чем наши с ним встречи.

— Если у тебя сегодня нет дежурства…

— Нет. И я собиралась провести весь день дома.

— Тогда около пяти, если не возражаешь.

— Около пяти, договорились.

Я положила трубку и вдруг услышала легкий скрип в коридоре. Меня как оса ужалила, так я разозлилась. Распахнула дверь и… Ну конечно же! Старая ведьма снова подслушивала у замочной скважины. Мерзавка! Вон как быстро шмыгнула к себе. Я изо всех сил хлопнула дверью, чтобы дать понять старой ведьме, насколько серьезны мои намерения не позволить ей вмешиваться в мою личную жизнь…

***

— Что-то я не пойму, где в твоем сценарии кончается вымысел и начинается правда?

Богомолов смотрел на меня ухмыляясь. Какую, интересно, великую мистификацию он приготовил для меня? В последнее время не только Мадам попала в заколдованный круг… Мне самому многое казалось нереальным.

Я всерьез подумывал о том, а не разыгрывает ли меня гений режиссуры? А что, если в нашей игре не только Мадам, но и я являюсь подопытным кроликом? А что, если он так развлекается и никакой картины снимать не собирается? Глядя сейчас на него, я ни за что бы не стал утверждать наверняка, что он говорит правду или делает что-то вполне серьезно.

— Честно говоря, я и сам теперь путаюсь.

— Ну хорошо. Твоя жена в сценарии описана весьма реально. Это я могу теперь подтвердить.

Я сжал зубы, почувствовав в его словах легкую издевку. Главная героиня, которую я действительно списал с Мадам, по ходу сценария опрометчиво увлекается молодым человеком, который, в конце концов, оказывается главным злодеем. Пусть молодой человек, которого Богомолов подсунул Мадам, вовсе не злодей, а актер, но, что там ни говори, увлеклась она им как-то уж слишком быстро. Сегодня я видел ее только на рассвете, мельком. Она помахала мне рукой и скрылась в неизвестном направлении.

— Главный герой…

— Злодей?

— Нет, муж. Его портрет, мягко говоря, не совсем соответствует…

— Не понимаю, к чему ты клонишь?

— Ну хорошо. Есть еще одна героиня в сценарии — подруга. Помнишь, когда мы утверждали характеры, ты описывал ее как женщину-вамп, коварную, умную, пусть не слишком симпатичную, но властную и волевую.

— И что?

— Я нашел актрису, соответствующую этим характеристикам. Но сегодня, дай, думаю, погляжу на прототип…

— Ты был у Клариссы?!

— Был. — Тут Богомолов не выдержал и рассмеялся. — Да не волнуйся. Я там был под видом водопроводчика, она меня едва заметила. Ну, скажу я после этого, фантазии тебе не занимать!

— В каком смысле?

— Передо мной предстала расплывшаяся неухоженная девица, у которой на лбу написано, что никакая она не вамп, а всего лишь старая дева, перегревшаяся от многолетней мечты завести постоянного мужика. Не знаю, как у нее насчет ума, но вот коварство, властность и прочий набор черт, которыми ты ее наградил, у нее напрочь отсутствует. Да, с вами, сценаристами, без психоаналитика не разберешься!

С этими словами он встал, вышел в соседнюю комнату и вернулся с маленькой брюнеткой.

— Это психоаналитик? — простонал я.

— Нет, — снова рассмеялся он. — Это твоя… э-э-э… Кларисса. Точнее, твое представление о ней.

Я присмотрелся к девушке. Тоненькая фигурка и слишком короткая стрижка не делали ее похожей на мальчика. Скорее наоборот — подчеркивали убийственную женственность. Красавицей ее, конечно, не назовешь, а вот сексапильной — пожалуй, даже слишком. В глазах светился ум. Мне показалось, что я ее где-то видел.

Мы познакомились. «Наш сценарист» — «наша актриса». Богомолов попросил ее показать кусочек из роли, которую она, оказывается, знала чуть ли не наизусть. Девушка резко повернулась ко мне, на глазах ее выступили слезы. Она протянула вперед руки и хищно сузила глаза. Теперь она казалась и жалкой просительницей, и хищной самкой.

Меня настолько поразила такая трактовка образа Клариссы (а вторую героиню я списал именно с нее), что я сидел громом пораженный и не слышал, что она говорила, лишь обрывки: «так долго ждала…», «она и ты — это такая бессмыслица…», «сколько же можно было длить…»

Вдруг девушка приблизилась ко мне и повисла у меня на шее. Все было настолько реально, что я позабыл, что она актриса, и от неожиданности грубо закричал на нее:

— Пошла прочь!

Наваждение схлынуло. Девушка засмеялась и отошла. Богомолов, сдерживая смех, тихонько выл и раскачивался на стуле, обхватив голову руками. Его секретарь, неизвестно как и когда появившаяся в комнате, аплодировала.

— Извините, — промямлил я, не глядя на девушку, чем вызвал новый приступ ее смеха и завываний Богомолова.

Наконец он сумел справиться с собой и вопросительно посмотрел на секретаря. Женщина подала ему какой-то странный знак, он кивнул, и она удалилась, послав на прощание воздушный поцелуй актрисе.

— Я рад, что ты наконец познакомился с Аллой. Не забудь взять автограф, уверяю тебя, ее ждет блестящая карьера. Еще наплачешься, что когда-то прогнал ее… прочь.

— Очень приятно, Алла.

— Знакомое имя? — спросила девушка приветливо.

— Ну, имя-то весьма распространенное. А вот вы мне явно кого-то напоминаете. Где вы снимались?

— В сериале, который ты смотришь ежедневно, — ответил вместо девушки Богомолов.

И не успел я объяснить ему, что вообще ни одного сериала не видел, как девушка преобразилась. Что-то скользкое и развязное появилось во взгляде. Потом она прошлась по комнате совсем иначе, чем двигалась до сих пор. Я чувствовал, что все это мне чрезвычайно знакомо. Тут она, словно фокусник, вытащила откуда-то белый парик и нахлобучила на голову.

— Ну как? — спросила она задиристо.

Я вскочил. Какой же я осел! Как я сразу не сообразил, что таких попугайных девиц, как эта самая Алка, нет в природе. Они лишь плод воображения. Воображения Богомолова…

— Великолепна в любой роли, правда?

— Да, — сказал я, пытаясь сдержать раздражение.

Даже теперь, когда она скинула парик и перевоплотилась в Клариссу-вамп, мне все еще казалось, что я вижу перед собой не милую и умненькую актрису, а крашеную шлюшонку, которая все увивалась за Мадам.

— А Лена… Она знает?

— Теперь уже знает, — вздохнула девушка, и мне показалось, что она абсолютно искренне расстроена. — Мне очень жаль. Кажется, она обиделась…

— Ну это не надолго, — пообещал я ей. — Во-первых, Мадам не умеет обижаться. Во-вторых, она очень отходчива. А в-третьих, если я не ошибаюсь, она в вас души не чает.

— Хотелось бы верить, — улыбнулась Алка, и у меня отлегло от сердца.

Все-таки как замечательно, что возле Мадам была именно она, а не то чудовище, которое она изображала.

— Это все сюрпризы на сегодня? — спросил я, поглядывая на часы, — до встречи с Клариссой времени оставалось немного.

— Не совсем.

Я поерзал на стуле, всем своим видом показывая, что времени у меня в обрез, но Богомолов пристально смотрел на меня и молчал. Дурацкая манера! Порой мне хотелось встать и послать его ко всем чертям с этими его разглядываниями или поинтересоваться, почему он не может вести себя по-человечески, или спросить, кого он, черт побери, все время изображает. Но послать его я не мог, потому что мечтал о фильме с Мадам в главной роли, а спрашивать, кого он изображает, было глупо. Ответ я знал — Господа Бога. К чему спрашивать? Он теперь крутил нашими судьбами по своему усмотрению. И могу поклясться, что его, как кошку валерьянка, притягивала возможность режиссировать реальную жизнь по своему усмотрению.

— Алла нашла Соболеву, — тихо сказал Богомолов.

— А-а-а, — протянул я, представляя себе могильную плиту, которую она зачем-то отыскала. — И?

— Она жива и здорова. И страшно напугана.

— Как жива? — не сразу понял я и внимательно посмотрел на Богомолова, а затем на Аллу, пытаясь понять, не разыгрывает ли он меня снова.

— Как все мы, — ответил Богомолов.

— Так значит, был всего один-единственный несчастный случай? — радостно воскликнул я.

— Нет. Незадолго до Иркутской погибла фотомодель Танеева. Ее сбила машина.

— И это…

— И это вряд ли случайность, потому что все три девушки были подругами и нещадно эксплуатировали краденые пленки Мадам.

— К сожалению, я опаздываю. — Мне пришлось подняться, чтобы показать ему, насколько у меня не хватает времени.

— Ты уверен, что стоит…

— Да. Я не смогу иначе.

— Может быть, оставить все так, как планировалось? Нельзя менять сценарий в последнюю секунду. Тем более перед финалом!

Я представил себе липкую Клариссу рядом со мной в постели, и меня замутило.

— Я только все испорчу, — покачал я головой. — Увидимся.

***

— Куда это он направился? — спросила я, как только дверь за Женей плотно закрылась и в прихожей прощально звякнул колокольчик.

— К Клариссе. Объясняться. Или извиняться, черт бы его побрал.

— Извиняться за что?

— За то, что не сможет сыграть вместе с ней перед Мадам героя-любовника, застуканного на месте преступления.

— Как в сценарии?

— Да, приблизительно.

— А почему не сможет?

— Потому что он, видите ли, не артист, а обыкновенный человек. Да еще, похоже, параноик. Кларисса ему, видите ли, отвратительна.

Богомолов с трудом сдерживал гнев. Он не терпел вмешательства в собственные планы.

— Отчасти я его понимаю, — робко вставила я и тут же пожалела о сказанном, таким взглядом он меня окатил.

Но уже через секунду взгляд его смягчился и стал по-лисьи хитрым.

— Ничего у него не выйдет, — сказал он мягко. — За дело взялись профессионалы.

Я вздрогнула, но не успела спросить у него, что такое он задумал, потому что он тут же добавил:

— Давай теперь разберемся с твоим… э-э-э…

— Максимом, — подсказала я обиженно.

Не слишком сложное у моего друга имя, чтобы мне напоминать его уже в третий раз.

После того как Мадам ушла от меня тогда среди ночи, мы с Максимом все-таки сбегали за ключами и покатались по городу. Он на своей машине, я на своей. Но, разумеется, искать ее в Питере, даже в предутреннем, когда на улицах еще мало машин и прохожих, было все равно, что искать иголку в стоге сена.

Через три часа мы созвонились и решили вернуться домой. Ко мне домой. Обсуждать наши поиски не было никакого смысла, а глаза буквально слипались после чуть ли не двух бессонных ночей подряд. А потому мы решили выспаться, и я отправилась в душ. Встала под горячую воду и подумала, какое это блаженство, пусть минутное, но все-таки настоящее блаженство, когда можно отрешиться от всех проблем, своих и чужих, и ни о чем не думать.

В какой-то момент сквозь плеск воды мне послышался странный звук. Я оглянулась. Максим стоял передо мной в одних шлепанцах (Наглец! Даже не поинтересовался, простила ли я его!) и размахивал в воздухе руками, изображая борьбу с собственным естеством, мол, руки все куда-то тянутся, а я, ты только посмотри, их сдерживаю как могу. Но сдерживал он их из последних сил… Через несколько секунд, после того как в моем взгляде вспыхнуло предательское желание, его руки освободились из-под строгого контроля нечистой совести и приласкали каждый квадратный сантиметр моего тела. Но на долгие ласки нас не хватило. Мы оба страшно устали…

Вода лилась по нашим лицам. Когда душевая кабина наполнилась паром, сознание мое — прояснилось и рвануло куда-то в звездный рай. «Никогда от меня больше не уходи!» — последнее, что твердила я ему после того, как он завернул меня в махровую простыню и отнес в спальню. А он в отчаянии разводил руками: «Это ты никогда меня не бросай!» Мы уснули в этот день счастливые, с нашим шепотом, застывшим над постелью легким пушистым облачком.

Но на следующий день, за утренним кофе, который вопреки традициям сварила я, меня вновь одолевали сомнения. Стоит ли рассказывать ему что я нашла Соболеву? Он впорхнул на кухню, как большая птица, раскинув огромные крылья и тут же поймав меня в объятия. Губы его были мягкими, глаза светились влажно, как у щенка. И я снова любила его больше всего на свете — больше правды, больше справедливости, больше самого Господа Бога и немного больше Мадам.

Нужно было сказать ему про Соболеву. Не знаю — почему. Иметь от Максима тайны мне решительно не хотелось, но я боялась, что он тут же бросится к своей подружке. Нет, я не боялась. Я ревновала. Ревновала безумно и дико. Что-то такое у него в глазах блеснуло подозрительно извиняющееся, когда он рассказывал мне про «Элю».

Пару дней я мучилась и ничего не предпринимала. Но потом позвонил Богомолов и велел показать все, что я освоила из роли. Я понеслась вприпрыжку — это надо было видеть! — галопируя через две ступеньки вверх по его лестнице. И отдышавшись перед дверью, вспомнив, что он любит, чтобы к нему входили, а не врывались, я поняла: как ни крути — главное для меня искусство. Пусть это слово слишком высокое и как слово ровным счетом ничего не значит. (Так же, впрочем, как и все высокие слова…) Да, я буду мучиться без Максима и никогда не буду без него счастлива, но без работы — без кино, без театра, я умру. Что же здесь выбирать?

Я тогда сыграла Богомолову «почти гениально», по его выражению, сцену отчаяния обманутой в ожиданиях любви женщины. И потом сбивчиво, отводя глаза, рассказала ему про Максима.

Богомолов долго раздумывал над услышанным, осторожно задал несколько вопросов, искоса поглядывал то на меня, то на свои ногти. И велел Максима под любым предлогом привести к нему. И вот теперь…

Я прошла по коридору и кивнула секретарю. Тот тут же все понял и пригласил из соседней комнаты Максима. Неизвестно, чем это все кончится, но я надеялась на чудо…

— Петр.

— Максим.

Познакомились они быстро и смотрели теперь друг на друга. Богомолов непроницаемо. Максим с откровенным любопытством. «Боже, — взмолилась я, подняв глаза к потолку, — если ты есть на свете! Пусть все будет хорошо!» Но слова мои упали к моим ногам, сразу же как только я услышала голос Богомолова:

— Алла, поезжай домой. Мужской разговор не для дам.