Я сегодня любила весь мир. Даже Клариссу. До премьеры оставались считанные дни. Но это было не главное. Главное, что в последние полгода моя жизнь наполнилась таким счастьем, о котором я раньше и не мечтала. У меня была лучшая в мире работа, лучшая в мире подруга, и я собиралась замуж за самого лучшего…

— Что-то мне не очень хорошо, — пролепетала Кларисса, когда мы вышли с ней на дорогу.

Она была бледной как полотно, одни глаза горели.

— Может быть, зайдем ко мне? — предложила я.

— Если можно…

Мне пришлось вести ее под руку до самого моего дома. Кларисса тяжело дышала, изредка останавливалась, чтобы перевести дух.

— Даже не знаю, что со мной.

— Давление, наверно. Посмотри, что в небе заваривается.

Кларисса посмотрела вверх, а потом как-то странно на меня. Ах да, в своей любви ко всему миру я и позабыла, что Кларисса у нас девушка с тараканами в голове. Но не бросать же ее одну на произвол судьбы.

Дома я провела ее в кухню и включила чайник.

— Будь добра, посмотри таблетку анальгина, голова раскалывается.

Пока я рылась в аптечке, Кларисса нашла в себе силы разлить чай по чашкам.

— Спасибо, — сказала она, когда я вернулась с таблетками, — мне немного лучше. Попью чай и окончательно приду в себя.

Чай показался мне чуть горьковатым. Это, наверно, после сладкого вина, которое мы пили у Мадам.

— Ты живешь одна? — спросила Кларисса.

— Не совсем, — ответила я. — Видишь ли, в ближайшее время я собираюсь замуж…

— Вот как?

Теперь передо, мной была прежняя Кларисса, взирающая на весь мир с высокомерной улыбочкой.

— А где же сейчас твой суженый?

Мне не хотелось ни о чем ей рассказывать, тем более о Максиме. Поэтому я ответила уклончиво:

— Сегодня он не вернется.

— Вот и хорошо, — неожиданно сказала Кларисса.

И сказала таким странным тоном, что я уставилась на нее во все глаза. Она тоже смотрела на меня в упор.

— Тебе ведь не очень приятно поить меня чаем?

Навязалась она на мою голову! Я и сама чувствовала себя не лучшим образом. Погода менялась, и мое пониженное давление понизилось, наверно, еще немного, отчего в голове слегка гудело и страшно хотелось спать. А может, я слишком много выпила у Мадам…

— Кларисса, ты в порядке? — поинтересовалась я.

— А ты? — спросила она.

Я что-то стала плохо соображать, но все еще пыталась вести с ней светский разговор.

— Покачивает немного от вина. Как только ты соберешься домой, я тут же завалюсь спать…

— Тебе хочется спать? — Голос Клариссы доносился словно через вату.

— А тебе нет?

— Это хорошо, что тебе хочется спать, — сказала Кларисса и поднялась.

Я хотела было проводить ее, но она бросила мне: «Не стоит!» — и вышла из кухни. Слабость нарастала, и я испугалась, смогу ли добраться до постели. Подняться не было сил. Глаза слипались. Вдруг опять вернулась Кларисса. Посмотрела на меня с любопытством.

— Ну как? — спросила она.

— Засыпаю на ходу.

— Все правильно. Это снотворное действует очень быстро. Особенно вместе с алкоголем.

— Какое снотворное? — не поняла я.

— Да то, которое я подсыпала тебе в чай. Неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы ты вышла замуж за Максима?

— Ничего не понимаю… Какое снотворное? При чем тут Максим?

Вместо ответа Кларисса подошла к окну и плотно прикрыла форточку. Потом встала у плиты и, глядя мне в глаза, включила газ.

— Что… что ты делаешь? — Язык ворочался с трудом, и каждое слово стоило мне немалых усилий.

Кларисса подошла ко мне вплотную и отчетливо произнесла:

— Я тебя убиваю. Никто не смеет так со мной обращаться!

— Как? Кларисса, ты, может быть, не совсем понимаешь… Выключи газ скорее, здесь уже нечем дышать.

Она смотрела на меня, улыбаясь, как мать на родное дитя.

— Прощай, — сказала она мне наконец. — Завтра тебя найдут и решат, что ты слишком вошла в роль. Все получается, как в вашем дурацком сценарии, правда? — С этими словами она вышла из кухни и плотно закрыла за собой дверь.

Я попыталась встать, но сил подняться не было. Она совсем сумасшедшая, эта Кларисса. И неизвестно, что она там мне подсыпала — снотворного или яду? Да и кто знает, не приложила ли именно она руку… Я упала со стула и больно ударилась локтем о край стола. Руку словно прошило током. Но так все равно было лучше. Может быть, мне удастся доползти до плиты?

«Ну, давай, — подбадривала я себя, — ты ведь сильная, ты сможешь. Не заставит тебя какая-то там Кларисса сдохнуть на полу в собственной квартире…» Я пыталась ползти, мысли путались. Я словно попала в ирреальный мир кино и играла теперь очередную сцену. С минуты на минуту должен был появиться Богомолов со своей дурацкой репликой: «Может быть, это и есть искусство…» Он появится, он скажет, и все пройдет. Я поднимусь как ни в чем не бывало. Мадам поздравит меня и скажет, что я была неподражаема. Конечно, неподражаема, потому что чувствую себя прескверно, как и надлежит моей героине. Только почему-то Богомолов не идет…

***

После звонка Богомолова Женька стал сам не свой. И сколько бы я ни приставала к нему и ни спрашивала, что случилось, он только молча расхаживал по комнате и тер лоб. В конце концов он стал собираться куда-то, и тут я не выдержала:

— Немедленно говори, что случилось! — набросилась я на него.

— Не знаю. Ничего не знаю. Думаю, стоит навестить кое-кого…

— Кого же?

— Тоже не знаю. То ли Алку, то ли Клариссу.

— Ой, — сказала я, — держите меня, а то упаду. Ты чего это на ночь глядя к Клариссе собрался?

— Лена, все очень серьезно, — сказал Женя.

— Хорошо. Давай так: ты поедешь к Алке, а я — к Клариссе. Они обе вот-вот доберутся до дома и обрадуются нашим визитам.

— Давай так. Только быстро одевайся, времени нет. Сиди у нее и жди моего звонка.

Женя подбросил меня до ближайшей маршрутки и, пока я стояла на остановке, рванул в противоположную сторону. Маршрутное такси не заставило себя долго ждать. Я села и поехала к любимой Клариссе, на ходу сочиняя, что я ей скажу. Скажу, что она забыла у меня шарфик. Тьфу, глупость какая. И я привезла его ей среди ночи. Как трудно придумать что-нибудь, когда нужно. Тем более что Мадам никогда никого не обманывает. Пожалуй, скажу ей правду. Скажу, что Женька сошел с ума и велел ехать к ней. А сам поехал к Алке…

Я вышла возле дома Клариссы и посмотрела, есть ли в ее окне свет. Свет был, и последняя надежда не застать ее дома растаяла в ночи.

— Привет, — сказала я жалобно, переступая порог.

Кларисса была в халате, наброшенном на ночную сорочку, и, вероятно, собиралась ложиться спать.

— Что случилось? — спросила она, хмурясь. — Мадам, ты не забыла, что мне завтра вставать ни свет ни заря. У меня дежурство.

— Извини. — Я все-таки пробилась в коридор, несмотря на то, что Кларисса чуть ли не загораживала мне дорогу. — Мой муж сошел с ума…

— Как это?

— Да вот так. Отправил меня к тебе.

— Зачем?

— Чтобы мы ждали его звонка.

— Откуда?

— От Алки.

— Что он у нее делает? — спросила Кларисса после паузы.

— Понятия не имею.

Она провела меня в комнату. Плотно закрыла дверь. Посадила на стул и сама села напротив.

— Будем ждать звонка, — сказала она обреченно.

Звонок раздался довольно скоро. Кларисса не шелохнулась, предоставив мне самой взять трубку. Пальцы ее нервно подрагивали, а на лице (или мне только показалось?) блестели капельки пота.

Женя орал в трубку, что ему пришлось выбить дверь, что в квартире сильный запах газа, все конфорки вывернуты до отказа. Что Алка без сознания валяется на полу, что после него приехали Богомолов с Максимом. И Максим повез Алку в больницу. Я спросила, жива ли она, и Кларисса, внимательно слушавшая наш разговор, подалась вперед. Пока жива, кричал Женька, но неизвестно, чем все обернется. А еще, кричал он, это не самое главное. Главное, Богомолов утверждает, что это все дело рук Клариссы. И Алка, и все остальные…

Он не договорил, в трубке послышались короткие гудки. Я и не заметила, как Кларисса нажала на кнопочки. В комнате было темно, но и в темноте я видела, как горят ее глаза. Похоже, она слышала каждое Женино слово.

— Кларисса, это ведь неправда? Все, что он говорил, — это ведь…

— А что мне оставалось делать? — спросила она спокойно. — Скажи, что?

Она встала и, заложив руки за спину, как-то по-мужски размашисто зашагала по комнате. Несколько раз она порывалась заговорить, но только махала руками. Я сидела как подстреленная, не веря тому, что происходило.

— Он был моим первым мужчиной. Он любил меня, — заговорила Кларисса, успокоившись. — Но все полетело в тартарары. Что мне было делать?

Она наклонилась ко мне и зашипела в лицо:

— Вы ведь все всегда смеялись надо мной, неужто ты думаешь, я не замечала?

— Кларисса… — Я была подавлена и не находила слов. Неужели она говорит про Женю? Неужели я не сплю?

— Да, да. И он бы смеялся надо мной. Обнимая другую, — она сжала кулаки и скрипнула зубами, — целуя другую, отдавая себя другой. Нет!

Это было похоже на крик умалишенного.

— Этого не будет! Никогда, слышишь?

— О ком ты говоришь? — простонала я.

— О Максиме. Господи, да ты такая идиотка, что, поди, до сих пор думала, что я влюблена в твоего муженька?

— И ты…

— И я толкнула под машину его сестренку. Я, правда, не была уверена, что это его сестра. И не хотела ее убивать. Так получилось. Он ведь выкрал у меня твою запись для нее. Думал, я не замечу. Я заметила в тот же день. Но не сразу поняла — зачем? А потом сообразила, что он спал со мной только для того, чтобы выкрасть пленку.

— А при чем тут Иркутская?

— При том, что она шлюха! — заорала Кларисса. — Грязная шлюха! «Ой, Максим, я так боюсь смерти. Ой, не знаю, смогу ли уснуть у себя дома…» Она могла уснуть только у него в постели, рядом с гробом своей подруги, дрянь.

— Что ты сделала с Алкой?

Кларисса двинулась ко мне, не отрывая от меня глаз. Ну что я должна была сделать? Вскочить и заметаться по комнате? Броситься бежать? От кого? От своей лучшей подруги, которую я знаю с раннего детства? Вот смеху-то было бы. Мадам терпеть не может выставлять себя посмешищем. А потому я сидела на своем месте и ждала, чем же кончится приступ безумия Клариссы. Он почему-то не кончался…

Она подошла ко мне и спросила:

— Ты не боишься?

— Тебя? — Я удивленно подняла брови и в ту же секунду почувствовала ее пальцы на своем горле.

Я схватила Клариссу за руки, но не тут-то было. Никогда бы не подумала, что она окажется настолько сильнее меня. Руки ее, как железные клещи, сдавливали мне горло. И тут дверь широко распахнулась и в комнату со страшным визгом ворвалась старуха со шваброй. Она размахивала ею в воздухе и завывала, как сирена. Но Кларисса не остановилась и на секунду. Ей теперь было все равно. Она не заметила и того, что старуха охаживает ее шваброй по спине… Я отталкивала Клариссу изо всех сил, пока не поняла, что мне не хватает воздуха… Но не успела испугаться…

***

Еще снизу мы с Богомоловым услышали вопли на третьем этаже. Вопли были странными: ни Клариссе, ни Лене они принадлежать не могли. Мы бежали со всех ног, я первый ворвался к Клариссе и отбросил ее от моей Леночки, как энцефалитного клеща. Лена была бледной, но держалась молодцом. Когда вбежал Богомолов, она успела оттереть слезы, выступившие от удушья, я думаю…

Кларисса сидела в уголке, сжавшись в комок, и до приезда милиции не произнесла ни единого слова…

Тринадцатого числа состоялась премьера нашего фильма. Фильма, который мы все пережили по-настоящему, как громадную часть своей жизни. Алка еще не поправилась, но сбежала из больницы, сунув пару купюр медсестре, и обещав вернуться утром до обхода.

Мадам, как мы ее ни уговаривали, входить в зал и выходить к зрителям после премьеры категорически отказалась. Она сидела возле лестницы на диванчике все два с половиной часа, которые длился фильм, и смотрела в одну точку. Я пытался заговорить с ней, успокоить, но она и не смотрела на меня. Я решил, что тоже не пойду в зал, проявив солидарность. Но мне страшно хотелось посмотреть, что же у Богомолова получилось, и я решил, что буду курсировать между балконом и Леной: чуть-чуть смотрю фильм, чуть-чуть присматриваю за ней. Но едва взглянув на экран, я позабыл про все на свете. В фильме не было никакой Лены, в фильма была чарующая Мадам, до того ослепительная, что я не смог оторваться от экрана ни на минуту. Я влюбился в эту обворожительную женщину, начисто позабыв, что она — моя собственная жена и, более того, мы с ней спим в одной постели каждую ночь. Только когда включили свет и зал взорвался аплодисментами, я вспомнил про Лену и бросился к ней вниз.

Богомолов, Алка и Вадим уже стояли на сцене и каждый держал по букету. Но зал не умолкал, ожидая выхода главной героини. Лена сидела на том же диванчике, где я ее оставил, рядом с ней какие-то женщины громко обсуждали фильм. Она прислушивалась к их голосам напряженно, чуть вытянув шею. Боже, если они ушли из зала так рано, им что-то не понравилось. Сейчас Мадам наслушается их и уж точно ни на какую сцену не выйдет…

Мне не хотелось подходить к ней, пока возле нее толпилось столько народу. Но она заметила меня и поднялась мне навстречу.

— Нужно обязательно выйти, Лена, — сказал я. — Они не расходятся…

Но она и не думала мне возражать.

— Да, — легко согласилась моя строптивая девочка, — конечно.

Пока мы поднимались наверх, я молчал, чтобы не спугнуть ее покладистое настроение. Молчал и ломал голову над тем, о чем же говорили женщины там внизу. Но Мадам не оставила меня в неведении на этот счет.

— Знаешь, — шепнула она мне за кулисами, — ты даже представить себе не можешь…

— Что? Им понравилось?

— Они… Я не понимаю как… Но я почувствовала одно — они меня любят.

Мадам повернулась ко мне, и я увидел, что она плачет.

— Представляешь? Они меня любят!

К горлу подступил комок нежности, такой привычный. И немножко — ревности. И страха за наше будущее…

— Этого и стоило ожидать, — ответил я, утирая ей слезы.

Мадам обняла меня за шею и крепко поцеловала, прошептав что-то вроде «спасибо тебе». И не успел я еще прийти в себя от ее объятий, как она сильно дернула меня за руку, и я вслед за ней вылетел на сцену. Зал загремел еще громче, и нас засыпали цветами…