Алка укатила, а я постояла на улице, пока ее автомобиль не скрылся из виду, и медленно пошла домой. Мне до тошноты не хотелось возвращаться в пустую квартиру. Ноги отказывались повиноваться, невероятным усилием воли я заставила себя подойти к лифту. Я, может быть, повернула бы назад, поймала машину и поехала в клуб, но дверцы лифта распахнулись передо мной, длинноногая девица прошествовала из лифта, и мне показалось, что судьба не оставляет мне выбора.

В квартире непереносимо чувствовалось присутствие чужого. Точнее, чуждого и неприятного. Чувство было настолько острым, что я стала потихоньку обходить комнаты, чтобы убедиться в ошибке. Вернувшись в гостиную, я упала в кресло и тут поняла, что ошибки никакой нет. Чужой действительно был тут. Он лежал в папке, напротив, на диване. И действительно, был неприятным и опасным.

Я замерла, словно перед притаившейся гремучей змеей. Мне не хотелось к нему притрагиваться, совсем не хотелось. Мне казалось, что именно он в последнее время тревожит мой покой и мешает радоваться жизни. В конце концов, нужно прочитать его, чтобы знать, как с ним расправиться.

Я открыла папку и перелистнула прочитанные страницы. Перескакивая с абзаца на абзац, пропуская описания немых сцен и обстановки, я добралась до диалога. Бред какой-то. Нормальные люди так не разговаривают. Пришлось вернуться к описаниям и выяснить, что главный герой пьян в дым. Ну тогда понятно, почему он несет такую чушь. Диалог был длинный и бессмысленный. Женщина и мужчина бранились, обвиняя друг друга во всех смертных грехах, потом она хлопнула дверью и ушла из дома.

В квартире стояла мертвая тишина, и я услышала, как Женя вставляет ключ в замочную скважину. Быстро и аккуратно сложив листочки в папку, я выключила верхний свет, оставив зажженными бра, и села у окна.

С ключами он возился немыслимо долго. Я решила, что замок испортился. Но тут дверь с шумом распахнулась и захлопнулась. А потом послышался глухой удар и наступила тишина. Это уже было слишком. Я вышла в коридор и застала там умопомрачительную картину: Женя сидел на полу, смотрел прямо перед собой и глупо улыбался. Лишь через некоторое время до меня дошло: мой муж пьян.

Никогда не видела его в таком состоянии и, честно говоря, не предполагала, что он на такое способен. А больше всего раздражало, что я только что про такое читала. Удивительное совпадение!

— Дай руку, — сказал он мрачно. — Чего смотришь?

Я протянула ему руку, и он поднялся, и тут же чуть снова не упал, прижавшись к стене. Разве можно напиться до такого состояния? Он притворяется. И пахнет от него вовсе не спиртным, а каким-то незнакомым одеколоном. Да так пахнет, словно он в нем искупался. Я включила в коридоре свет, чтобы получше рассмотреть мужа. Нет, он не притворялся. Глаза были мутные, во взгляде сквозило раздражение. А на виске красовался след от помады.

Женя прошел в комнату и рухнул на диван. А я так и осталась стоять как вкопанная. Потом взяла свой плащ и вышла на лестничную клетку, осторожно затворив за собой дверь. Спускаясь по лестнице, я все думала, зачем я так поступаю: потому, что захотелось, или потому, что так было написано в сценарии? Я позвонила Алке. На всякий случай. Вдруг работа у нее уже закончилась и она приедет за мной? Но домашний телефон у нее не отвечал, а номера трубки я не помнила. У Мадам отвратительная память!

Я вышла на улицу. Но чем дальше уходила от дома, тем хуже мне становилось. На улице было темно и холодно. Хотелось в тепло, хотелось чаю. Кларисса! Вот кто будет рад меня видеть! Да, рада-то она будет, но непременно начнет допытываться, что случилось. Пустынный тротуар, редкие машины. Я подошла к обочине, и тут же ко мне подъехал сизый «форд». Нет, он не свернул ко мне с дороги, он стоял поодаль у обочины и будто дожидался именно меня. Я открыла дверцу и отшатнулась. За рулем сидел человек в черной широкополой шляпе. Я могла бы поклясться, что это тот самый тип, который в последнее время постоянно торчит в клубе за соседним столиком, в городе второй такой шляпы наверняка не было, а если у кого и была, то этот кто-то явно не считал ее неотъемлемой частью своей личности. Лица незнакомца я не видела: он смотрел прямо перед собой, совсем как манекен. Я захлопнула дверцу и пошла по тротуару назад, чтобы он не мог догнать меня. Машина осталась стоять, и это выбило меня из колеи. Происходит что-то странное. Тут же вспорхнули дремлющие страхи и принялись нашептывать, что наверняка вот так кто-то наблюдал сначала и за погибшими девушками. (Фамилии их я, конечно, уже позабыла…)

Отойдя на приличное расстояние, я оглянулась и чуть не вскрикнула. Форд медленно двигался назад, чуть медленнее, чем я шла. Мне захотелось домой, немедленно, сию же секунду. Но из ворот вынырнула группа бритоголовых подростков. Вид у них был крайне агрессивный и развязный. Я перебежала дорогу и высоко подняла руку, с ужасом наблюдая, как сизый «форд» разворачивается, а бритоголовые с интересом рассматривают меня, что-то обсуждая.

Мне повезло: первая же машина остановилась и я села рядом с водителем, назвав адрес Клариссы. Вот так и принимаются решения — помимо нас, вместо нас, вроде бы сами по себе…

Она открыла мне и явно остолбенела от неожиданности.

— Привет, — сказала я смущенно, — можно к тебе?

— Конечно, заходи, я сейчас.

Она впустила меня, а сама скрылась в ванной комнате. У Клариссы царил идеальный порядок. Интересно, можно будет переночевать у нее? Вряд ли. Разве что на полу…

— Что-то случилось? — Кларисса была как всегда серьезна и настроена на тревожный лад.

— Все в порядке. Проезжала мимо…

— Мадам, — улыбнулась она и ласково потрепала меня по плечу. — Как это могло случиться, чтобы ты вдруг оказалась без присмотра? А где Женя?

Она уговаривала меня рассказать ей всю правду, но я решила держаться до последнего.

— Женя? Дома, наверно. Я там еще не была.

— Тогда позвони. Он, должно быть, волнуется…

— Конечно, позвоню, — пообещала я покладисто. — Позже. А пока, Кларисса, напои меня чаем.

Она одарила меня долгим внимательным взглядом и вышла на кухню. Секунду спустя дверь комнаты чуть-чуть приоткрылась, из щели показалась голова старухи. Старуха приветливо кивнула мне и поманила к себе пальцем. Переступать порог комнаты злейшего своего врага она зареклась на всю оставшуюся жизнь. Я удивилась, но шагнула ей навстречу. Тут голова старухи пропала, и у двери я столкнулась с Клариссой.

— Что нужно этой проныре? — спросила она с раздражением.

— Понятия не имею. Мне показалось, она позвала меня, чтобы что-то сказать.

Лицо Клариссы побледнело от гнева.

— Какая наглость! Да как она посмела!

С этими словами Кларисса вылетела в коридор, потопала там немного и, не найдя старухи, вернулась обратно.

— Живу, как на вулкане, — сказала она оправдываясь. — Ну да бог с ней. Расскажи лучше о своих делах.

— Ты имеешь в виду съемки?

У меня не было желания спорить с ней, и я ответила:

— Я склоняюсь к тому, чтобы согласиться.

Странно, я думала, что Кларисса обрадуется и забьет в ладоши, но лицо ее вытянулось.

— Действительно? — спросила она. — Не могу поверить! Это правда?

— Скорее да, чем нет, — ответила я уклончиво, боясь, как бы она не потребовала письменных клятв, скрепленных кровавой подписью.

Кларисса опустилась на стул и произнесла тоном человека, в одночасье лишившегося всего, что он имел:

— Поздравляю.

Очень уж это поздравление было похоже на соболезнование. Я наклонила голову к плечу, рассматривая скорбное лицо моей «лучшей» подруги.

— Я действительно рада. — Она мне вымученно улыбнулась. — Поверь, сегодня у меня был трудный день. А усталость — если бы только знала Мадам! — притупляет самые лучшие чувства. Так что хотела бы порадоваться вместе с тобой, да сил нет.

— Расскажи мне о своей работе, — попросила я, чтобы как-то потянуть время.

— Да что рассказывать? Обыкновенный врач в обыкновенной районной поликлинике. Сначала бесконечный прием, потом бесконечная беготня по вызовам. Что тут интересного? Жизнь моя протекает здесь, — она обвела рукой комнату, — с книгами. В них можно найти все, чего ты лишена в жизни, — интересных собеседников, родных людей, любовь…

— А в настоящей жизни? — спросила я.

— Ну в настоящей жизни такого не существует. Я, видишь ли, избалована общением с Борхесом и Набоковым, меня не устроит в качестве собеседницы твоя Алка, например. Что она может сказать мне такого, чего я не знаю? Какими чувствами может поделиться, которых я не испытала? — В голосе Клариссы зазвучали нотки пафоса.

— А тебе все время хочется чего-то нового?

Она посмотрела на меня сверху вниз.

— Чего-нибудь соответствующего моему уровню развития, — сказала она скромно.

Мысленно я возблагодарила Создателя, что не развил меня до такого уровня, когда люди кажутся пустыми и скучными, все на свете предсказуемо и неинтересно. А Клариссе только сочувственно покивала, мол, конечно, при таком раскладе ничего не остается… Тут она вспомнила про чайник и сорвалась на кухню.

Я осталась в комнате, но шаги Клариссы замерли за дверью. Вероятно, столкнулась со старухой. Та что-то сказала Клариссе. Я не расслышала, что именно, подошла к двери. И в эту минуту моя безобидная вежливая подруга прошипела бабушке: «Только сунься, старая! Задушу!»

***

В этот вечер меня одолевали противоречивые чувства: то ли хотелось покончить с собой, то ли прыгать и скакать от радости. Не зная, что выбрать, я расхаживала по комнате, борясь с головной болью. (Даже если я выпью совсем немного, через несколько часов голова моя раскалывается…)

Я дала себе слово, что, как только боль утихнет, я попытаюсь разобраться в ситуации и выработать план дальнейших действий. Я не пойду больше на поводу у своих чувств, я справлюсь с собой, чего бы мне это ни стоило.

И надо же, чтобы именно теперь ко мне в гости заявилась Мадам! Первой мыслью было — все напрасно. Женя не застал ее дома и теперь уснет, не дождавшись ее возвращения. Обидно! Расчет был совсем другой. Потом я догадалась, что они все-таки встретились и это его появление дома заставило ее сбежать. А поскольку бежать ей, вероятно, было некуда, она явилась ко мне как к своей лучшей подруге. Эта мысль пришла мне в голову на кухне, пока я ставила чайник. Ликование заставило меня замешкаться, а противная старуха в это время попыталась шепнуть Мадам, где собака зарыта. Хорошо, я успела вовремя.

Вот слушаю ее, смотрю на нее и никак не могу отделаться от чувства обмана. Как все-таки несправедлива жизнь! Леночку я знаю с самого раннего детства. И все время, вплоть до двадцати четырех лет, она ничего — ровным счетом ничего — из себя не представляла. Я была умна, она — нет; я была талантлива, она ничем не интересовалась. Я всегда одевалась лучше, мои знакомые были симпатичнее, учителя пророчили мне блестящее будущее. Мне, а не ей. А в результате… Не могу избавиться от чувства, что она каким-то бесовским способом отобрала у меня мою судьбу. Три года прошло, пора бы привыкнуть, но как-то не получается. Порой мне кажется, что виноват тут Женя. Это не у Мадам счастливая судьба, а у него. Ей только посчастливилось встретить его в нужном месте в нужное время. За что он ей достался?

Ко всему прочему, вместе с успехами Мадам, меня словно околдовали, потому что моя жизнь покатилась в тартарары. В аспирантуру не приняли. Распределили в обычную районную поликлинику. Да еще… Нет, об этом совсем не могу вспоминать. Не сейчас, по крайней мере. Вот смотрю и ничего в ней не вижу особенного. Женя все твердит про какое-то свечение, а я его никогда не замечала. Ну ни разу! Глаза у меня, что ли, по-другому устроены?

Спать хочется — сил нет. Время — второй час ночи. Предложила бы ей остаться ночевать, да негде, она и сама видит. И совести никакой — мне ведь вставать завтра ни свет ни заря. А она полдня отсыпаться будет. Все, пора ставить точку…

Только я собралась сказать ей, что надо бы заканчивать нашу вечеринку, как позвонила ее ненормальная Алка и сказала, чтобы она никуда одна не выходила, чтобы ждала ее. Кричала так, что мне слышно было. Мадам пожала плечами и вопросительно посмотрела на меня. Я тоже пожала плечами.

— Хорошо, подожду, — ответила Мадам.