5 января 2001 года

Воронцов аккуратно отстранил Лию и внимательно посмотрел ей в глаза.

— Что-то случилось? — растерянно прошептала она. — Что с тобой?

В глазах ее светилось лишь искреннее изумление. Николай постарался взять себя в руки и скрыть раздражение. В конце концов, может случиться так, что Лия к пропаже пистолета никакого отношения не имеет.

Он не стал объясняться на лестничной клетке и заговорил только тогда, когда они вошли в его квартиру.

— У меня в столе лежал пистолет, — сказал он как можно спокойнее.

Она слушала внимательно, но явно ждала продолжения.

— И что?

— Его нет.

— Как нет?

В глазах ее вспыхнул неподдельный страх. Она отшатнулась от Николая.

— Подожди, пожалуйста. А почему у тебя… То есть я хотела спросить, откуда у тебя и почему…

— Это наградной. Пятнадцать лет лежал в столе без дела.

— И ты хочешь сказать, что он пропал?

— Да.

— Сейчас, пока нас не было?

Воронцов задумался. Похоже, Лия действительно ничего не знает о пропаже. И тут он вспомнил…

— Я не уверен, что он пропал сегодня. Но вот первого января он совершенно точно лежал на месте. Послушай, этот парень, которого ты сюда приводила…

— Стас? Ты думаешь, он мог?.. Нет, что ты. Он на такое не способен. Зачем ему?

Но теперь она говорила без особой уверенности.

— Мне нужно с ним встретиться. Как ему позвонить?

Лия молча подошла к телефону, набрала номер. Долго слушала длинные гудки.

— Похоже, никого нет. Хотя Стас редко ночует дома.

— Где же его найти?

— Есть с десяток мест, где он может остаться на ночь, на несколько дней или месяцев. Мне просто повезло, что в прошлый раз я застала его дома.

— Интересно. И главное, интересно, что такая удача обернулась пропажей и пистолета, и твоего Стаса.

Воронцов закурил и спросил:

— Давно ты его знаешь? И… как бы это помягче? В каких вы с ним отношениях?

— Совершенно ни в каких. Он просто продает травку, а я покупаю.

— С обычными продавцами не ведут многочасовые беседы.

— Ты думаешь… Нет, этого не может быть, — Лия театрально закрыла рот ладошкой. — Ты решил, что я могла привести сюда, к тебе домой, другого мужчину?! После всего, что между нами было! Как же… Кем же ты меня считаешь? — Ее голос окреп и зазвенел так звонко, что, казалось, сейчас полопаются чашки. — Ты какой-то дрянью меня считаешь? Шлюхой безмозглой, да? Ну, спасибо. А я-то, дура… Я же тебе… Я же влюбилась в тебя! Я тебе поверила!

По ее щекам катились слезы. Лия выскочила из комнаты, сорвала в коридоре с вешалки свое пальто и выбежала из квартиры. Воронцов бросился за ней и едва догнал на первом этаже у самого лифта.

— Пусти меня, — отбивалась она. — Видеть тебя не могу. Да как ты…

Он подхватил ее на руки и заставил замолчать, закрыв рот поцелуем. Как, скажите на милость, еще можно было ее остановить? Она сразу притихла и обмякла. Обвила его шею руками, прижала голову к своей груди с такой силой, что он едва не задохнулся. «Я люблю тебя, — повторяла она все время, — люблю, люблю, люблю…» Это было похоже на молитву или заклинание. И Николай поддался ее чарам. Воронцову давно не приходилось носить женщин на руках, особенно вверх по лестнице. Поэтому он осторожно высвободил одну руку и нажал кнопку лифта. Лия прижималась к нему все жарче, и у него то и дело перехватывало дыхание от этого жара.

В эту ночь она не желала отпускать его, изобретая все новые и новые ласки, одаривая его ими щедро и никак не желая угомониться.

— Мне кажется, если мы уснем сегодня, — шептала она ему, — то завтра уже ничего не будет. Как в сказке, знаешь? Стоит оглянуться, а там все исчезло: и замок, и принцесса, и все сказочное королевство. Или все превратились в соляные столпы.

— Завтра будет то же самое, — пытался он образумить ее. — Если ты, конечно, оставишь хоть немного своей любви на завтра…

— Нет. Так не может быть вечно. Так не может быть долго. Но сегодня так уже случилось, и я не хочу отпускать это сегодня. Я буду держать его за хвост, как жар-птицу. Никогда в жизни не испытывала такого сказочного счастья…

Воронцов был оглушен Лией, переполнен Лией и поражен бесконечностью страсти, которую она у него вызывала. Сначала он никак не мог забыть то, что сказал ему на прощание Чубатый: только женщина может сделать мужчину слепым, глухим и полным идиотом. Он старался не упустить даже намека на подтасовку. Но искренность Лии была абсолютной, и вскоре он позволил себе больше не думать о том, что ей угрожает опасность, а он стремится ее защитить. О том, что завтра он собирается лететь за четыре с лишним тысячи километров, к черту на рога, в Ашхабад, чтобы поискать там какие-нибудь зацепки… О том, что Лию на это время нужно будет куда-нибудь пристроить…

Он разрешил мыслям передохнуть, дал себе команду «вольно» и забыл обо всем, кроме девочки, стонущей рядом с ним и стискивающей зубы в приступе страсти. Кроме ее полузакрытых глаз, и бархатных щек, и губ, и…

Он сказал ей о том, что собирается уехать, только утром, когда она едва открыла глаза. Лия тут же села и испуганно сжалась. Ей нужно было задать ему тысячу вопросов, потому что все эти «зачем?» и «почему?» вертелись на кончике языка и перепугано метались во взгляде. Но она так ничего и не спросила. Она молча прижалась к нему и прошептала только:

— Вот видишь, а ты говорил — завтра. Я же чувствовала, что никакого завтра у нас нет.

Сказала обреченно, словно провожала его на войну и мужественно собиралась ждать долгие годы. Воронцов обнял ее и погладил по голове. И так же тихо, как она ему только что, прошептал на ухо:

— Но у нас обязательно будет послезавтра, клянусь тебе. И после-после и еще потом. Пока я не превращусь в дряхлого, немощного старика…

— Ты? — громко воскликнула Лия, вырываясь из его объятий. — Ты хочешь превратиться в старика? Зачем это тебе?

Теперь ее голос наливался задором, как соком наливается молодое яблоко на ветке.

— Это судьба, — хитро подмигнув, сказал ей Николай. — Я буду белым как лунь.

— Ты не можешь быть…

— Ну тогда у меня выпадут все волосы и голова сделается гладкой, как футбольный мяч.

— Я не позволю!

— Спина моя согнется…

— Нет!

— …а зубы все выпадут, к чертовой матери, — он словно рассказывал ей детскую страшилку про черного-черного человека.

— Нет! — Лия кинулась к нему в распахнутые объятия. — Я запрещаю тебе, слышишь? Запрещаю стариться! Ты навсегда останешься таким, как сейчас. И никаких ужасов не смей мне рассказывать! Не то я умру от горя! Представляешь, ты еще не успеешь состариться, а я умру от горя во цвете молодости? Ты тогда будешь плакать?

Лия говорила весело, подражая шутливому тону Воронцова, но от ее последних слов он побледнел.

— Пожалуйста, — попросил он совершенно серьезно, — не говори о смерти. Ты не можешь умереть. Заруби это себе на носу.

— Не буду, — ответила она. — А ты не смей говорить о старости.

— Хорошо.

— У нас все будет прекрасно, — неуверенно произнесла Лия и посмотрела на Николая.

— Конечно. Только для этого мне нужно слетать на один день в Ашхабад.

— Зачем? — спросила она наконец.

— Сам не знаю.

Профессионализм взял верх, он не стал ничего объяснять. И сам удивился, до какой степени работа может войти в плоть и кровь. Он привык говорить неправду спокойно, не испытывая ни малейших угрызений совести. Даже сейчас, в такую минуту… Николай притянул Лию к себе и нежно поцеловал в губы, но ее попытку продлить этот поцелуй и снова втянуть его в игру с бесконечностью пресек.

Теперь нужно было куда-то пристроить Лию. К сожалению, она даже слышать ничего не хотела о том, чтобы провести денек у Веры. Кричала, что это совершенно невозможная женщина, что смотрит на нее с высока, с издевкой и еще непонятно, как смотрит, что Лии все это поперек горла.

Сошлись на том, что Лия останется у него в квартире, никуда не будет выходить и не станет отвечать на телефонные звонки и звонки в дверь. Дику было рекомендовано охранять Лию, а прогулки с ним решили поручить Вере, раз уж она такая покладистая. Про покладистость сказала Лия, и в глазах ее заплясали огоньки ревнивой досады.

Воронцов сбегал в магазин и приволок четыре сумки продуктов. Лия смотрела на него удивленно:

— Ты ведь говорил — на один день?

— На сутки, — уточнил он.

— Неужели ты думаешь, я все это съем? — спросила она, заливаясь звонким смехом.

Что-то внутри подсказывало Воронцову, точнее, не подсказывало, а буквально тыкало носом в одну небольшую странность. За сегодняшний день Лия успела и поплакать, и похохотать. Причем и то, и другое она делала совершенно искренне, легко переходя от одного состояния к прямо противоположному. Да и весь их роман, если это можно так назвать, больше походил на хорошо поставленную пьесу и… Но Воронцов решил не прислушиваться к тому, что скрипит у него внутри. Он решил — старческое. Его тело еще гудело от вчерашнего любовного недуга, а мозг еще хранил терпкий и пьянящий вкус страсти.

Он узнал, когда вылетает самолет, быстро собрался и, поскольку времени оставалось непростительно мало, решил не заходить к Вере, а позвонить ей по телефону.

— Здравствуйте.

— Николай?

— Да, снова я. Испытываю ваше терпение.

— Оно у меня ангельское, так что — пожалуйста.

— Вера, у меня, кроме вас, никого нет.

Тишина на том конце провода стала такая отчетливая, что Николай поторопился продолжить:

— Мне совершенно не к кому обратиться.

— Снова нужно присмотреть за вашей девочкой?

— Не совсем. Дело в том, что мне нужно ненадолго уехать по делу. Лия останется в моей квартире. Ей нельзя выходить на улицу. Но у меня собака…

— Дик?

— Да. Он, негодяй, требует как минимум двухразового моциона.

— Вы хотите, чтобы я…

— Вы бы сделали мне великое одолжение. Естественно, я за все хлопоты заплачу.

— Правда?

— Правда.

— Я согласна. Но при одном условии.

— Готов на все.

— Мне не нужно денег. Но вы будете помнить, что вы — мой должник.

— Интересный поворот, но, к сожалению, для его обсуждения у меня совершенно нет времени, на самолет опоздаю. А потому придется согласиться… Могу я считать, что мы договорились?

— Да. Только подождите класть трубку. У нашего дома со вчерашнего вечера стоит незнакомая машина.

— Вы уверены? — Николаю не очень хотелось вникать в подозрения соседки, тем более, что они могли и выеденного яйца не стоить.

— Абсолютно. И она, заметьте, не просто стоит. В ней сидит человек…

— Может быть, ждет кого-то?

— Сидит со вчерашней ночи, — отчеканила Вера.

Николай распрощался с соседкой и выглянул в окно.

Действительно. Старенький зеленый «Москвич» примостился на том месте, где никто из соседей никогда машины не ставил — между двумя газонами. Николай решил напоследок прогуляться с Диком. Вышел на улицу, пробежался вокруг дома. А возвращаясь, подрулил к «москвичонку».

— Слышь, парень, огоньку не найдется?

Молодой человек в спортивном костюме и кожаной куртке чиркнул зажигалкой. Прикуривая, Воронцов старательно прятал улыбку. Свои. Узнать было нетрудно. Интересно только, кто это так за него волнуется? Чубатый или Пахомыч?

Он вернулся домой, взял в руки чемодан, чмокнул Лию в щеку, чтобы не затягивать прощание, и уже в дверях спросил:

— Ты говорила Вере, как зовут мою собаку? — спросил так, больше для проформы, потому что засело в голове и нуждалось в пояснении.

— О чем ты? Мы и двух слов с ней друг другу не сказали.

Николай хмыкнул и вызвал лифт. Заставил Лию запереться на все замки, спустился, сел в машину. Отметил, что «Москвич» за ним не поехал, остался вести наблюдение возле дома. Значит, все-таки — Чубатый. Ведь именно он знал, что Воронцов собирается в Ашхабад и что девочке угрожает опасность.

Машина Николая медленно поворачивала на Светлановский проспект. Лия стояла у окна и смотрела ей в след. Потом бросила торопливый взгляд на часы и застыла, словно решая, что же теперь делать…

5 января 2001 года

Полковнику Чубатому П. С.

В 17.00 объект вышел из подъезда, явно стараясь остаться неузнанным. На голове — платок по самые брови, в руках — палка, бесформенное пальто и рюкзак за плечами. Опираясь на палку, объект добрался до троллейбусной остановки, где, сделав в сторону дома неприличный жест, сел в маршрутное такси и проследовал до железнодорожной станции «Пискаревка». Далее следовал на автобусе 107 до Финляндского вокзала, потом в метро до станции «Фрунзенская», где вошел в вегетарианское кафе. Посетителей в кафе не было. Зашел лишь один бомж, попросить пластмассовый стаканчик. Объект ни с кем в контакт не вступал, выпил свежевыжатый сок яблока и вышел на Московский проспект. Далее блуждал, похоже бесцельно, по Московскому проспекту, рассматривая витрины магазинов.

В 19.32, совершив резкий рывок, объект неожиданно скрылся в доме номер… и поднялся в одну из квартир, открыв ее собственным ключом. Номер квартиры пока установить не удалось. Продолжаем наблюдение.

Получив бумагу, Чубатый покачал головой. «Квартиру они, видите ли, установить не могут. Тридцать вторая у нее квартира. Она там живет. Только вот зачем туда отправилась? Эх, Коля, Коля…»

Он снял трубку, выслушал рапорт дежурного и приказал:

— Передай моим ребятам, что их объект в тридцать второй. Подошли туда второго человечка и, если в тридцать вторую кто-нибудь сунется, пусть потом идут за ним след в след. Да и пусть подстрахуют у двери на тот случай, если девчонка будет кричать или еще там какие дела…