9 января 2001 года. Селигер

Воронцов никогда бы не отыскал эти два дома, если бы не подобрал по дороге полупьяного егеря Петра Петровича. Тот с удовольствием сел в машину, проехал до своего дома и сориентировал Николая, как двигаться дальше.

Темнота обрушилась внезапно. Воронцов с тоской посмотрел вверх, но ни звезд, ни луны не намечалось. Вероятно, на небе тучи. Некоторое время ему казалось, что он медленно движется в пространстве, не имеющем ни дна, ни покрышки. Летит на машине в воздухе. Черно было и сверху, и снизу, и по бокам. Постепенно он стал терять надежду отыскать в этой темноте два затерявшихся в незнакомом лесу дома. И вот, когда последняя, все еще висевшая маленьким облачком где-то над его головой надежда превратилась в ничто, далеко впереди он увидел свет.

Выезжать на освещенную дорогу он не стал. Бросил машину в лесу. Осторожно крался вдоль забора первого дома. Егерь объяснил, что ему нужно во второй. Собственно, если бы кто спросил, к чему такие предосторожности, ведь он приехал только затем, чтобы переговорить с молодой хозяйкой, Николай ни за что не ответил бы. Это был инстинкт, а инстинкты никогда не освещаются мыслью. Красный огонек внутри, который зажегся перед самой его встречей с Лией, превратился в большой костер, и теперь танец жадных языков пламени диктовал его поведение.

Во всем доме горел свет. В последнем окне слева мелькали тени. Николай подкрался к окну и ничего не увидел за узорами, на которые не поскупился здешний мороз. И вдруг из Дома раздался крик Лии. Минута — и Воронцов уже был на пороге, готовый ко всему. Он знал, кого встретит в доме, и жалел только о том, что не прихватил с собой оружие…

Глеб наотмашь ударил Лию по лицу, но она не замолчала, а завопила еще громче. Наконец ему удалось залепить ей рот скотчем, и в наступившей тишине они вместе с Галиной услышали, как скрипнула половица в прихожей.

Галина схватила свой свитер. Глеб вышел из комнаты, прикрыл дверь, крикнул:

— Кто там?

Но ему никто не ответил. Следом вышла Галина. Она успела одеться, зубы ее стучали.

— Показалось? — спросила она.

— Сразу обоим?

Глеб отодвинул ее к стене и медленно пошел по комнате. Не успел он пройти и трех шагов, как Воронцов бросился на него. Мужчины свалились на пол и покатились по комнате. Галина вскрикнула, но тут же опомнилась и кинулась к Лие.

Трясущимися руками она развязывала замысловатые узлы, помогая девушке избавиться от пут. Как только Лие удалось встать, она рванула к двери и стала в щелочку наблюдать за происходящим. Выражение ее лица менялось в зависимости от того, кто из мужчин брал верх. Если Глеб — глаза метали молнии, Воронцов — на лице появлялась улыбка.

— Он поможет нам, — шепнула она Галине.

— Кто поможет? — прошептала та в ответ. — Ты разве знаешь его?

Лия повернулась к ней.

— Я привела его сюда. Это Николай Воронцов.

Галина смотрела на Лию без всякой надежды.

— Тот самый, — добавила девушка.

— Что ты наделала!

Галина заметалась по комнате, не зная, как из нее выбраться. Рамы на окнах были зимние, двойные. Окно не открыть, только форточку. Пока Галина искала выход, мужчины переместились из гостиной в прихожую, и теперь оттуда доносились их тяжелое дыхание и глухие удары.

— Быстро иди за мной, там есть черный ход.

Галина поспешно прошла через гостиную в соседнюю комнату. Лия, не торопясь, направилась за ней, подхватив по дороге сумку, с которой приехала. Она шла, оглядывалась, останавливалась и снова делала несколько шагов вперед, словно не могла решить, как теперь быть.

Галина уже вывела машину из гаража, включила зажигание.

— Лия! — звала она. — Лия, немедленно иди ко мне!

Но Лия не торопилась. Она с жадностью следила за поединком мужчин, которые, похоже, выбивались из последних сил. Причем нельзя было с уверенностью сказать, кто же из них одержит победу.

Воронцов никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Руки подводили, реакция была уже не та, что прежде, а противник оказался молод и бросался на него снова и снова, словно не чувствовал ни боли, ни опасности. Он кидался на Николая, как дикий зверь, и многие его удары достигали цели. К счастью, пока не самые страшные. Из дома они выкатились на снег. Но не один из них не чувствовал мороза.

Краем уха Николай уловил звук мотора. Это его насторожило. Неизвестно, один ли действовал Шмарин. Вдруг у него были сообщники? Мысли, пришедшие в голову так не к месту, в такой момент, когда думать строго-настрого воспрещается, сыграли с ним злую шутку. Он пропустил сильнейший удар в грудь и, отлетев на несколько шагов, упал на снег перед открытым сараем. Противнику оставалось только добить Николая, но он тоже не мог больше двигаться быстро, задыхаясь от борьбы. Пока Шмарин шел к нему, Николай вспоминал все свои познания в искусстве рукопашного боя. Долго он так не протянет. Нужен трюк. Хотя бы тот, которому научил его как-то Чубатый…

Глеб совершил ошибку, нагнувшись к Воронцову. Тот молниеносно схватил его и провел бросок через голову, благо Шмарин весил немного. Николай вскочил, но Шмарин не поднялся ему навстречу. Падая, он стукнулся головой о старые тиски и теперь лежал, не подавая признаков жизни.

Воронцов взял железный лом и осторожно приблизился к противнику. Тот приложился головой основательно. По виску ползла струйка крови. Николай пощупал его пульс. Похоже, потерял сознание. Но вот надолго ли?

И тут, словно очнувшись, он снова услышал звук работающего двигателя. Выглянул из-за угла. Женщина, сидевшая за рулем, на все лады звала Лию. Воронцов, не раздумывая, побежал к ней.

— Аня, — начал он. — Где…

Женщина посмотрела на Николая, и он пошатнулся. Мысли завертелись в голове водоворотом. Это же…

— Галя, — прошептал он. — Так, значит…

И тут за домом послышались выстрелы — один, второй, третий. Воронцов метнулся на звук, но поскользнулся и ухнул лицом в огромный сугроб. Вскочил, побежал снова…

Глеб лежал в метре от того места, где Николай его оставил. Видно, очнулся и пополз. Но кто-то остановил его. На спине зияли две дыры от выстрелов. Третий, вероятно, пришелся в голову. Подходить ближе, чтобы убедиться, что Шмарин мертв, не имело смысла.

Хлопнула дверца отъезжающего автомобиля. Но Воронцов не стал догонять женщину. Он с тоской смотрел себе под ноги. На снегу чернел пистолет, и Николай мог поклясться, что это не просто пистолет. Это именно его пистолет. И это именно тот пистолет, из которого только что застрелили Шмарина. Здорово он вляпался!

— Руки вверх! — услышал он за спиной.

Воронцов обернулся. Позади него, расставив ноги, стоял старик в тулупе военного образца и целил ему в голову из винтовки. Впору было расхохотаться от странных совпадений сегодняшнего дня, и он бы непременно так и сделал, если бы хватило сил. Но чувствовал он себя не самым лучшим образом — все тело гудело, а голова слегка кружилась. А потому Воронцов лишь удивленно уставился на старика.

— Руки вверх, бандит! Не то ляжешь рядом со своим дружком! — предупредил старик, и Воронцов невысоко поднял руки, чтобы старый хрыч не успел пальнуть с испугу, прежде чем он ему хоть что-нибудь скажет.

— От пистолета пять шагов в сторону! — скомандовал дед.

Воронцов послушно отступил и спросил вежливо:

— Вы сторож?

— Разговоры разговаривать не будем, — ответил Игнат Тимофеевич сердито, воодушевившись послушанием, неожиданно проявленным бандитом.

Николай тоскливо посмотрел на деда. Дед стоял в тулупе и при валенках. А Николай — в легкой кожаной куртке, один рукав которой теперь держался на честном слове. Прикинув, что мороз градусов под десять, Воронцов для приличия выждал еще несколько минут и обратился к деду:

— Стоять долго будем? Чего ждем?

— Своих! — неопределенно махнул рукой дед в сторону леса. — Сейчас подоспеют и скрутят тебя по всем правилам.

— А ты, дед, за кого? — осторожно поинтересовался Воронцов.

— Я те дам — «дед»! Сопляк-самоучка! Я генерал-майор. Я дивизией танковой командовал под Курском. Так что дернешься — мокрого места от тебя не оставлю.

Воронцов постоял еще немного и, чувствуя, что еще минута и он совсем околеет, снова попробовал заговорить:

— Товарищ генерал, я ведь свой. Подполковник Комитета государственной безопасности в отставке. Воронцов Николай. Паспорт в правом кармане. Стоять сил нет. Упаду, околею, намучаетесь вы со мной.

Игнат Тимофеевич посмотрел на Воронцова недоверчиво, пошарил в кармане и вытащил фонарик.

— Руки покажь, — требовательно приказал он.

Николай пожал плечами, но все-таки вытянул руки вперед вверх ладонями.

— Не так, с тыльной стороны.

Николай снова послушался, и дед долго светил фонариком, изучая его запястья. Потом отчего-то потерял к Николаю всякий интерес, опустил винтовку и подошел к лежащему ничком Шмарину.

— Он, — дед вскинул на Воронцова лучистый взгляд, словно чему-то очень обрадовался. — Птица с крыльями враскоряку. Точно — он!

Воронцов плохо соображал от усталости и холода, но все-таки взглянул, куда на этот раз упал луч фонарика. Глеб лежал на животе, раскинув руки, и на тыльной стороне правой ладони у него красовалась татуировка: орел, расправивший крылья.

— Вы его знаете? — спросил Николай.

— А как же! — начал было Игнат Тимофеевич и осекся.

Снова было неудобно рассказывать. Но мужик, что стоял перед ним, был ему чем-то очень симпатичен.

Он набрал в легкие побольше воздуха и сознался:

— Во время взрыва, в Рождество.

— Расскажите, — попросил Николай. — Только давайте войдем в дом.

Они вошли в дом, осмотрелись, сели под лампой в гостиной. Игнат Тимофеевич в двух словах обрисовал тот злосчастный день. Сказал, что услышал шум и визг от сарая, который стоит рядом с соседским участком, а тут как раз бинокль на глаза попался. Ну он и воспользовался, чтобы разобраться получше, что к чему.

— А женщину вы не разглядели? — с надеждой спросил Николай. — Какая она была?

— Нет. Я их только по цвету волос различал. Одна была рыжая, а другая — пепельная, словно седая. А в тот день женщина его была в шапке, В пушистой такой. Поди — пойми, кто из них.

В этот момент гул над домом, который Воронцов поначалу списал на гудение в собственной голове, стал громче и отчетливее. Игнат Тимофеевич встрепенулся, выбежал на крыльцо, схватился за винтовку.

— Это еще кто к нам пожаловал? — настороженно спросил он, разглядывая зависший над домом вертолет.

— Свои, — улыбнулся Николай, выходя на улицу. — Нужно к свету, а то не увидят…