15–18 января 2001 года. Санкт-Петербург

Выписавшись и вернувшись домой, Николай почувствовал такое одиночество, что готов был волком выть и лезть на стенку. Желания возвращаться к работе в мастерской не было. Мысль о том, что все кончилось и теперь жизнь снова войдет в наезженную колею, была невыносима. Дик, поначалу встретивший его с настоящим собачьим восторгом, вечерами тихонько выл, сидел у входной двери и даже пытался скрести ее лапами. Очевидно, Вера сумела околдовать его за неделю или кормила уж чем-то таким вкусным, что пес, выпусти его теперь за дверь, помчался бы к ней, не раздумывая.

Два дня Николай уговаривал себя съездить в мастерскую, оплатить счета за аренду и начать работу. Но он ждал, что с минуты на минуту зазвонит телефон и Чубатый или Пахомыч расскажут, как идут дела, попросят что-нибудь сделать. Да пусть хоть выпить пригласят, черти полосатые! Николай был готов на все. Но телефон молчал, будто умер. Даже Вера не звонила. Никому он теперь не нужен.

На третий день терпение Воронцова лопнуло, накал ожидания превзошел все мыслимые барьеры. Он сбегал к ближайшему ларьку и купил бутылку водки, чтобы хоть как-то снять напряжение. Возвращаясь, он исподлобья шарил глазами по окнам в надежде, что таинственная оперативница Вера наблюдает за ним и сейчас. Но никого не увидел, а потому вернулся домой злой, как сам черт, и тут же налил себе полный стакан водки. Но выпить не успел. Зловредный телефон наконец залился радостной трелью.

— Поправился? — гремел Чубатый. — Слушай, тут такие дела! Взяли Светлову в аэропорту, а девчонку твою — в поезде «Москва — Петербург». Нет, ничего они не говорят. Молчат обе. И что самое смешное, не можем никого найти, чтобы вывести бабку на чистую воду. Привозили тут двоих из Петербурга с ее старой работы. Те смотрели-смотрели да пожали плечами. Галине Светловой сейчас по паспорту…

— Пятьдесят пять.

— Вот! А выглядит не поймешь как. Волосы крашеные, три подтяжки.

— А в клинику обращались?

— Ага. Там сотрудники скорее себе харакири сделают, чем слово о пациенте скажут. Ссылаются на врачебную тайну. А на самом деле, думаю, держатся за свои места. Видишь ли, Коля, твоих-то показаний недостаточно, потому как ты весь в этом деле по уши.

У Воронцова пересохло в горле.

— Паш, — начал он, — я тут себе устроил отпуск после госпиталя. Может, чем…

— Я как раз хотел тебя попросить. Ты у нас мужик обаятельный. Попробуй съезди в ту клинику частным образом. Может, что и узнаешь…

— Диктуй адрес, — заулыбался Николай.

В приемной перед кабинетом главврача Воронцов просидел битых три часа. Длинноногая девушка поглядывала на него из-за компьютера с крайним неодобрением. Она же упреждала появление врачей в приемной. Рысью выскакивала из-за стола и бросалась им навстречу, грудью выдавливая назад в коридор.

Когда Николай окончательно устал ждать, девушка взяла телефонную трубку, покачала головой и объявила ему, что главврач, к большому ее сожалению, принять его не может, поскольку только что отбыл по вызову к одной из пациенток на дом. Воронцов вспылил, прорвался к двери кабинета, дернул ручку. Кабинет оказался безнадежно пуст. То ли там с самого начала никого не было, то ли оттуда был другой выход.

Назад по коридору шел как чумной. Завидев его, врачи и медсестры сворачивали, кто куда успевал. Одна молоденькая сестричка даже шмыгнула от страха в мужской туалет. Воронцов понял, что раскрыт, что тот, кто побывал здесь до него, напрочь все испортил и теперь нужно долго ломать голову, чтобы придумать выход из сложившейся ситуации.

Он вышел из здания и вдруг заметил на двери флигеля выцветшую табличку «Отдел кадров». Флигель давно не ремонтировался. Показной шик, который царил в клинике, в виде самооткрывающихся дверей, мраморных полов и просторных зимних оранжерей, на него не распространялся. За столом сидела женщина в накинутом на плечи пальто. Спросила простуженным голосом:

— По какому вопросу?

Воронцов присел напротив нее на стул:

— Да знаете вы, по какому я вопросу. Небось уже трижды проинструктировали.

Женщина вскинула на него удивленный взгляд.

— Я вас не понимаю, объяснитесь.

А сама отвернулась и принялась листать документы.

— Нам нужно опознать Галину Светлову, вашу пациентку, — Воронцову наконец удалось заглянуть женщине в глаза.

— Я не общаюсь с пациентками и ничем не могу вам помочь, — ответила она ему ровным механическим голосом, а глазами трижды показала на стол.

На столе лежало личное дело медсестры Зинаиды Козловой, уволенной по собственному желанию. Воронцов непонимающе уставился на женщину. Та закатила глаза и молча ткнула пальцем в адрес.

— Надеюсь, вы меня хорошо поняли, товарищ? — строго спросил она. — Если да, то прошу больше не отвлекать меня от работы.

— Простите, — пролепетал Воронцов и быстро направился к машине.

Зиночка, которую он разыскал достаточно быстро, никак не могла взять в толк, чего же он от нее хочет. Какое-то опознание, какая-то Светлова.

— Но я никого не помню с таким именем, — оправдывалась девушка. — Я и проработала там без году неделю. Вышвырнули из-за одной старухи… И знаете почему? Просила звать ее по имени — Галей. А как я могла? Она же мне в прабабушки годится. Нажаловалась, гадюка!

Воронцов смотрел на Зину, улыбаясь. В душе били фанфары.

— А вы как ее называли?

— Галина Ивановна.

— Правильно. Это она и есть. Опознать сможете?

— Труп? — похолодев, спросила Зиночка.

— Живая, — отмахнулся Воронцов.

— Вляпалась! — злорадно сказала Зина. — Права я?

— Правы. Только вывести ее на чистую воду не можем.

— Я выведу, — мстительно пообещала Зина.

— Нужно в Москву ехать, — осторожно сообщил Николай.

— A хоть на Северный полюс. Я еще тогда поняла, что она плохо кончит. Нет, не потому, что на меня наябедничала, вы не подумайте. За ней такой бандюган приезжал — страх божий. Кстати, билеты вы оплачивать будете?

— Разумеется.

— Ох, — вздохнула Зина, — верите ли, девятнадцать лет на свете живу, а в Москве еще ни разу не была. Да и вообще дальше Луги никуда не выезжала…

И Зина побежала собираться.