Ольга

Утром подошел Никита и спросил: помню ли я еще про нашу договоренность с кино. Я,честно говоря, напрочь об этом забыла. И неудивительно — с такими-то событиями и переживаниями! Пришлось соврать, что помню — незачем обижать хорошего человека. Договорились, что сходим в эту субботу после учебы. Если честно, на данный момент в кино мне не очень хотелось идти даже с Никитой — уж слишком много всего навалилось за последнее время. Но я подумала, что все-таки мне надо развеяться, как-то отвлечься от проблем и постоянного напряжения. К тому же я ведь и вправду Нику обещала этот поход еще на позапрошлой неделе, так что придется свое обещание выполнять, не смотря на усталость. А устать мне было от чего.

Я опять чувствовала себя под микроскопом. С тех пор как в субботу, я с горем пополам убедила Идолбаева пересесть, он неотрывно следит за мной. Я, конечно, понимаю зачем он это делает: надеется выяснить кто меня так разукрасил. Да только зря старается — я ничем себя не выдам, даже не посмотрю ни разу в сторону виновников моей травмы (которая, кстати, быстро заживала и уже почти прошла, поскольку я решила поэкспериментировать с энергетическим самолечением и оно мне отлично удалось). Для того, что я задумала, Адам должен был себя вести как можно более натурально и достоверно, а для этого он должен был как можно меньше знать о случившемся. Пока что Идолбаев вел себя достаточно правдоподобно и в соответствии с моим сценарием — психанул за то, что я отправила его за другую парту, но про меня не забыл и наблюдения за мной не прекратил. Хитрые Рустам и Али затаились и никак себя не проявляли, но я прекрасно знала, что они за нами наблюдают и заметила как они удивились, что Адам не вернулся к ним за парту после того как ушел от меня. В этом и состоял мой план: сделать вид, что я их послушалась, чтобы они сами увидели, как себя поведет их друг, если нас разлучить. Они должны были лично убедиться, что лучше от этого никому не станет: ни им, ни Адаму. Может если они это поймут, то передумают мешать нашей дружбе. Надежда, конечно, слабая, но попытаться стоило. Во всяком случае, это лучше, чем чувствовать себя трусливой предательницей и нарушать свое слово, как я думала в начале.

Пока все шло неплохо, даже лучше чем я ожидала. Я думала, что Адам присоединится к Рустаму и Али и оттуда будет наблюдать за мной как раньше, еще до нашей дружбы. Однако, Идолбаев не просто отселился от меня и вернулся к старым друзьям, а вообще сидел теперь отдельно от всех. Он не сводил с меня глаз, а на друзей почти не обращал внимания — это было явно не то, что они от него ожидали. Один раз на перемене я даже наблюдала, как они попытались вернуть его в свой дружный коллектив, но эта затея с треском провалилась — Адам продолжал сидеть отдельно. Тогда они заняли выжидательную позицию: похоже, ждут когда ему надоест меня разглядывать. Вот в таком режиме мы и существуем уже третий день: Рустам и Али наблюдают за Адамом, Адам — за мной, а я — за всеми тремя чеченцами сразу. Да, это было бы смешно, если бы не было так грустно.

У моего плана был только один, но очень существенный недостаток: я не знала сколько это может продлиться. Если все затянется на достаточно длительный срок, Адам может выкинуть какой-нибудь фортель. Терпением он никогда не отличался. Его поведение совершенно непредсказуемо, но сейчас я могу предположить два варианта. Если ему и в самом деле надоест за мной наблюдать, он либо плюнет на все и вернется к своим друзьям (если так, что ж я как-нибудь это переживу, хоть и страшно в нем разочаруюсь), либо не ограничится простым наблюдением и докопается до истины каким-нибудь оригинальным способом. А когда он узнает правду, может произойти все, что угодно.

С такими мыслями я подошла к аудитории, где должна была проходить пара по налогам и налогообложению. Кабинет пока еще был занят другой группой, поэтому все наши одногруппники расположились у окон коридора. Я тоже подперла стену и принялась ждать, как вдруг Идолбаев неожиданно близко подошел ко мне и громко сказал:

— Ну хорошо, Соколова, я рад, что ты наконец-то решилась мне все рассказать.

Я удивленно уставилась на него:

— О чем это ты? Что рассказать?

— Ты знаешь что — парень наклонился ко мне и прошептал в ухо — это ведь не Горчеев поставил тебе фингал, правда? Если не хочешь, чтобы я поставил ему такой же, укажи мне настоящего виновника.

Я с ужасом воззрилась на неугомонного чеченца и укоризненно прошептала в ответ:

— Оставь его в покое, он здесь не причем. Ну что за манера: чуть что — сразу кулаки распускать?

Адам вдруг выпрямился и уверенно заявил в полный голос:

— Спасибо, я узнал все что мне нужно. Теперь я с этим разберусь.

Мне это совсем не понравилось. Я схватила его за рукав свитера и с беспокойством спросила:

— Что ты узнал? Что ты задумал?

Но парень аккуратно отцепил мою руку от своего свитера и туманно ответил, слегка улыбнувшись:

— Ты скоро все узнаешь.

После чего, как ни в чем небывало, отошел к окну и принялся что-то обдумывать. Я разволновалась: зачем был нужен этот разговор? Почувствовав, что на меня кто-то смотрит, я огляделась и увидела, что Рустам и Али буравят меня отнюдь недобрыми взглядами. Так, кажется, я что-то начинаю понимать. Они, наверное, слышали часть разговора и решили, что я все разболтала Адаму. Блин, что же теперь делать-то? Они же от меня не отвяжутся! И у Али появился прекрасный повод доделать то, что он не успел в прошлый раз — а именно: меня пристукнуть, и вряд ли на этот раз Рустам будет его останавливать, скорее поможет. Ну, спасибо тебе, Идолбаев! Вот уж удружил, так удружил, правдоискатель хренов! И ведь теперь не отмоешься: попробуй докажи им, что ничего не говорила — они-то своими ушами слышали совсем другое! Блин, блин и еще раз блин!! Что же придумать?

Весь остаток дня я ломала голову над тем как себя обезопасить, но, как назло, ничего путного в голову не приходило. Единственное, что мне было абсолютно понятно: нельзя давать им возможность меня схватить и утащить куда-нибудь как в прошлый раз. Надо быть все время на виду у людей и чуть что звать на помощь.

Адам

Я очень терпеливо ждал почти целых три дня, когда подонок посмевший ударить Ольгу объявится, но хитрый гад затаился и ничем себя не выдавал. Оля тоже никак не облегчала мне задачу: вела себя как обычно и ни на кого с опаской не смотрела, хоть я подспудно ощущал, что виновник где-то поблизости.

За все три дня к ней подошел лишь Горчеев, но я бы очень удивился, если бы наш вежливый до тошноты зам. Старосты оказался способен на раздачу фингалов одногруппницам. Скорее это больше похоже на меня, хотя даже я себе такого бы не позволил. Визит Горчеева натолкнул меня на мысль, что вся эта тягомотина со слежкой за Соколовой может затянуться до окончания академии, да и то не факт, что эта затея вообще сработает. Поэтому я подумал и решил, что надо как-то ускорить события. Например, спровоцировать подонка на повторное нападение, а Олю использовать в качестве наживки. Рискованно, конечно, и вряд ли Ольга так просто мне это простит, но другого выхода для выяснения интересующей меня информации я не видел.

После первой пары я начал приводить свой план в действие: подошел к девушке и постарался дать понять неведомому гаду, что Оля мне все про него рассказала, не смотря на его запрет. Я неплохо знал этот тип людей и был абсолютно уверен, что если гад был поблизости и все слышал, то постарается Оле отомстить за ее «болтливость». Соколова сначала ничего не поняла и лишь удивленно таращилась на меня синими глазищами. Но потом, после разговора, она быстро сообразила что к чему, а может просто почувствовала опасность и заметно занервничала.

До конца учебы к девушке никто не пытался подойти, уж это бы я точно заметил. Но ведь гаденыш мог напасть на нее и по дороге домой. Этого никак нельзя было допустить. В итоге, дело осложнилось тем, что пришлось незаметно следовать за Ольгой от самой академии. Я собирался скрыто проводить ее до самого дома, но не был уверен, что у меня это получится, так как еще ни разу там не бывал и не знал, каким транспортом пользуется Оля, чтобы добраться домой. Следить за Соколовой не составило большого труда: она не оглядывалась по сторонам, не оборачивалась, а смотрела прямо себе под ноги. К тому же, как нарочно поблизости от нее постоянно оказывались люди, которые могли бы помешать ей меня увидеть, вздумай она обернуться. Но я все равно подстраховался и во время пешеходного маршрута от академии до метро оставил между нами приличную дистанцию (которую я собирался быстро сократить, когда мы окажемся в метро, чтобы оказаться с ней в одном поезде). Дистанция была нужна еще и для того, чтобы не спугнуть неведомого подонка, вздумай он тоже следить за Ольгой.

Эта предосторожность чуть не стала моей роковой ошибкой. Из-за большого расстояния и прохожих, разделяющих меня и Ольгу, я не сразу обратил внимание, что к ней с обеих сторон пристроились двое парней. Может быть это потому, что я ожидал одного, а не двоих? Не важно. Суть в том, что я слишком поздно заметил, как они взяли ее в клещи и попытались куда-то утащить (со стороны для прохожих это вообще не было заметно, а выглядело так, будто старые друзья идут куда-то вместе, но я-то специально за ней следил и видел, как крепко они в нее вцепились). Судя по всему, Ольга тоже была настороже и как-то подготовилась к такому повороту событий. Во всяком случае, она наступила каблуком одному гаду на ногу, а когда тот от неожиданной боли выпустил ее, попробовала засветить второму своей тяжеленой сумкой по морде, но промахнулась. Не став проверять результат своих действий, она бросилась бежать.

Все это я машинально отметил, когда стремительно сокращал дистанцию между нами. Упускать этих подонков я ни в коем случае не собирался. Про себя я в очередной раз восхитился ольгиной выдержкой и умением действовать в критических ситуациях. Но тут события приняли неожиданный поворот: один из подонков успел догнать девушку и сбил ее подсечкой. Ольга с размаху грохнулась об грязный асфальт и, кажется, потеряла сознание. У меня от злости на этих уродов даже в глазах помутилось! Сам не заметив как оказался рядом с гаденышем, я развернул его к себе и отработанным ударом засветил ему в челюсть. Только тут я и разглядел, кого, собственно, бью…

— Рустам, ты?!! — от шока у меня даже руки опустились.

— Ты что, совсем спятил, Идолбаев?! — Рустам похоже нисколько не раскаивался в содеянном, а, наоборот, сверлил меня недобрым взглядом, одной рукой держась за пострадавшую челюсть. Краем глаза я заметил, как к нему чуть прихрамывая, подтягивается Али — какого хрена лысого, ты кулаки против своих же друзей направляешь?

Я от такой наглости даже опешил и замешкался с ответом. Рустам, не будь дурак, этим воспользовался и попытался оправдаться:

— Слушай, Адам, ты все неправильно понимаешь. Мы просто хотели с ней поговорить чисто по-дружески, но не ожидали, что она будет драться и попытается сбежать, вот и повели себя грубо. Это от неожиданности. Все, что здесь произошло — случайность.

Сейчас меня меньше всего интересовали его объяснения. Я очень беспокоился за Ольгу, которая лежала у меня за спиной и не подавала признаков жизни. Тут я услышал сзади глухой стон, а затем болезненный вскрик.

— Оль, лежи и не шевелись — бросил я девушке за спину — вдруг у тебя что-то сломано? Сейчас я разберусь и тебе помогу.

Рустама и Али мне хотелось собственноручно придушить и, видимо, это отразилось в моем взгляде, так как парни попятились.

— Эй, полегче, друган! — примирительно пробурчал Али — мы же для тебя старались. Да скажи ты ему, Рустам!

Тот недовольно покосился на сообщника, но произнес:

— Али прав. Ты не хочешь видеть очевидных вещей, Адам. Общение с этой девушкой не принесет тебе ничего хорошего. И наша прямая обязанность как твоих ближайших друзей помочь тебе прекратить увиваться вокруг Соколовой, тем самым предотвратив негативные последствия, которые может принести это общение. Пускай сейчас ты против нашего вмешательства. Но рано или поздно ты поймешь, что мы были правы и скажешь нам спасибо. Послушай нашего дружеского совета, со стороны ведь виднее: оставь ее в покое пока не стало слишком поздно. И не надо смотреть на нас так, Адам! Мы пытались тоже самое объяснить и ей, но она, как и ты, не захотела прислушаться к голосу разума. Поверь, мы не хотели причинить ей боль — это вышло совершенно не намеренно и вовсе не служило аргументом в нашей попытке убедить ее. Мы сожалеем о том, что произошло. Можем даже извиниться, если хочешь. Только об одном мы просим: прозрей, наконец! Взгляни правде в глаза: вы — не пара и никогда ей не станете, вы — не друзья, вас вообще ничего не связывает. Пойми, вы слишком разные и она никогда не впишется в твой круг общения, так же как и ты в ее. Для нас это так же очевидно как то, что солнце встает на востоке. И мы никак не можем уяснить: почему ты этого не понимаешь?

Все время пока Рустам произносил свой монолог, я старался дышать медленно и глубоко, опасаясь, что в противном случае переломаю ему (а заодно и Али) все кости. Да как они посмели втихаря за моей спиной что-то делать, в то время как я их прямо попросил не вмешиваться в наши отношения?! Они что считают, что я беспомощный младенец и сам не в состоянии разобраться кто мне друг, а кто враг?! Остолопы! Такого горького разочарования в людях я не испытывал никогда в жизни.

И ладно бы они только меня оскорбили, так нет же! Посмели напасть на беззащитную девушку, которая виновата только в том, что имела несчастье мне помогать, да еще и вдвоем! Бедная Ольга — так ее запугали, что она даже боялась намекнуть мне, кто ее обижает. Вот уроды, а еще друзьями называются!! Больше я не мог молча слушать ахинею, которую Рустам пытался навешать мне на уши и осведомился сквозь стиснутые зубы:

— Все сказал? Больше ничего не хочешь добавить, нет? А теперь послушай меня. Я вас честно предупредил, чтобы вы не вмешивались в мои дела с Соколовой, так? Так. Вы не послушали, так теперь пеняйте на себя. Если я еще раз увижу, что вы находитесь рядом с ней ближе чем на пять метров, то буду бить без предупреждения. И я не шучу, вы меня знаете. Только в память о нашей бывшей дружбе я из последних сил сдерживаюсь, чтобы вас, придурков, не покалечить. Убирайтесь с глаз моих долой! Вы мне больше не друзья, я не желаю вас ни слышать, ни видеть, понятно? — угрозу в моем голосе можно было намазывать на хлеб вместо масла.

Руки у меня сами собой сжались в кулаки, бешенство рвалось наружу, но каким-то чудом мне все еще удавалось удерживать себя на месте, а не набросится на них прямо сейчас. Однако, моя выдержка была на последнем издыхании. Парни быстро это смекнули — недаром два года прожили со мной бок о бок — и предпочли покинуть место происшествия. Правильно сделали, еще бы десять секунд промедления с их стороны и я бы точно потерял контроль над собой. А так мне понадобилось около трех — четырех глубоких и медленных вдохов-выдохов, чтобы в мозгах чуть-чуть прояснилось, и я вспомнил о причине размолвки.

Причина уже успела отползти к краю асфальтированной тропинки и уныло сидела на бордюре, потирая ушибленный лоб. Выглядела Ольга неважно: перепачканное лицо было очень уж бледным, так что я всерьез обеспокоился, как бы она опять не свалилась в обморок — не представляю, что мне тогда с ней делать? Друзья — предатели тут же вылетели у меня из головы. Я мгновенно оказался возле девушки и обеспокоенно спросил:

— Оль, ты как? Сильно ударилась? Болит что-нибудь?

Соколова поморщилась, но ответила вполне связно:

— Да, голова чуть-чуть кружится, и левая нога сильно болит, ступить не могу.

— Дай-ка я посмотрю. Снимай сапог — велел я и, не дожидаясь пока она сообразит, что нужно делать, сам потянулся к «молнии».

— Не надо, зачем… — слабо запротестовала Оля.

— Затем, что у тебя может быть либо перелом, либо растяжение либо вывих. Я в этом чуть-чуть понимаю, постараюсь помочь чем смогу…

За это время я уже успел стянуть с нее сапог и внимательно осмотрел пострадавшую ногу. Лодыжка была слегка скособочена под неестественным углом — похоже, все-таки вывих. Пока Ольга не успела одуматься и помешать мне, я крепко взял ее за стопу и проделал специальный прием, которому обучил нас тренер, когда у одного парня вот так же ногу скособочило в результате неудачного падения во время тренировки. Девушка ойкнула от боли, но я увидел, как кости встали на место, и лодыжка приняла естественное положение. Про себя я облегченно выдохнул: такую операцию я проводил впервые, но Ольге знать об этом было совсем не обязательно. Вслух же я потребовал:

— Теперь попробуй пошевелить ногой — Оля подчинилась — сильно болит?

— Нет, — удивленно откликнулась она — уже намного меньше.

— Так, хорошо. Попробуй осторожно встать, не бойся — я тебе помогу — не сразу, но у нас все-таки получилось придать девушке вертикальное положение — идти сможешь? Хотя нет, лучше обопрись на меня.

Я снова взял инициативу на себя и разместил наши руки так, чтобы нам было более-менее удобно идти. Все это время Ольга молча подчинялась моим командам, но тут вдруг она серьезно посмотрела мне в глаза и твердым голосом сказала:

— Адам, нам надо поговорить.

— Хорошо, Оль. Только не здесь. Посреди дороги разговаривать не очень удобно — я быстро прикинул, где бы мы могли спокойно посидеть. Недалеко как раз было подходящее место — Тут есть поблизости одно местечко. Конечно, это не «Полет», но для наших целей вполне сгодится.

Вместо ответа Соколова молча кивнула, и мы поковыляли в нужную сторону.

Уже в кафешке, после того как Ольга посетила дамский туалет и более-менее привела себя в порядок, я заказал нам горячий чай и испытывающе посмотрел на девушку. Выглядела она уже получше, но была явно чем-то сильно озабочена. Я решил не ходить вокруг да около и спросил напрямик:

— Итак, о чем ты хотела со мной поговорить?

Соколова кинула на меня неуверенный взгляд, но потом собралась с силами и посмотрела прямо в лицо:

— Ты очень помог мне, Адам. Ты доказал сегодня, что ты — отличный друг, и я правда очень благодарна тебе за помощь. Но боюсь, этот эксперимент с дружбой зашел слишком далеко. Твои друзья хоть и вели себя как последние бандиты с большой дороги, но в чем-то они правы: у нас слишком разный круг общения и вряд ли мы сможем вписаться в окружающую действительность друг друга. Так что лучше эксперимент на этом завершить. Извини.

Я не слишком удивился такой теме: после всего, что с ней случилось по вине моих бывших друзей — это было бы логично. Однако терять ее в мои планы не входило и соглашаться с ней я был не намерен:

— Оля, послушай меня, не делай этого. Я понимаю, что они тебя напугали, и поверь, они мне за это еще ответят. Но больше ничего подобного не повторится, обещаю. Я гарантирую, что теперь они к тебе и близко не подойдут! Так что вовсе нет необходимости разрушать из-за них нашу дружбу. Все было бы гораздо проще, если бы ты сразу рассказала мне в чем дело. Ну вот скажи, почему ты молчала?

— А ты бы поверил? — девушка грустно усмехнулась — Не думаю, что ты смог бы усомниться в своих друзьях. А даже если и так, я не хотела становиться причиной раздора и не хотела заставлять тебя выбирать между нами. Я надеялась, что со временем они одумаются и поймут, что наша дружба никому не мешает. Но, кажется, моим надеждам не суждено сбыться. Они никогда не поймут…

— Да плевать мне на них — перебил я Ольгу — они мне больше не друзья! Я хочу дружить с тобой и мне все равно, что подумают окружающие. Я прошу тебя, пожалуйста, постарайся забыть о том, что произошло. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы такого никогда больше не повторилось, честное слово. Ты мне веришь?

— Да, верю. Но суть не в этом. Думаешь, меня так сильно волнуют Али и Рустам? Нет, я знаю, что теперь, когда ты понял, откуда ветер дует, они побоятся ко мне соваться. Но разве они единственные? Это лишь первые ласточки, Адам. Я почти убеждена, что все остальные твои друзья и родные воспримут меня точно так же и поведут себя похожим образом. Не уверена, что смогу с этим справится. Да и тебе это не нужно. Ты же не хочешь расстаться со всеми, кто тебе дорог ради меня? Так что, по-моему, было бы правильно закончить наше общение прямо сейчас, пока ты не рассорился с близкими людьми окончательно, согласен?

— Нет! — вырвался у меня протест.

Я чувствовал, что, несмотря на все усилия, безнадежно проигрываю в этом споре. Я видел, что Соколова уже твердо все для себя решила, и по личному опыту знал как сложно бывает в чем-то переубедить эту упрямицу, если ей что-то втемяшилось в голову. Но я не собирался сдаваться. Конечно, Оля по-своему была права, и эта ее правота бесила меня до невозможности! Ну почему она не родилась чеченкой? Что за несправедливость?! От бессилия что-либо изменить, во мне проснулся гнев, который неожиданно выплеснулся наружу:

— Я никогда с тобой не соглашусь, Оля! — я хлопнул ладонями по столу так, что чашки с остывшим чаем подпрыгнули — По какому праву ты за меня решаешь, что для меня правильно, а что нет? Это нечестно, и ты сама это знаешь! Со своим окружением я уж как-нибудь сам, без тебя разберусь! Я готов пойти на риск и рассориться со всеми недовольными, если такие отыщутся, но от нашей дружбы не откажусь и тебя в покое не оставлю, уяснила?

Но Ольга лишь тяжело вздохнула и устало прикрыла глаза.

— Адам — тихо, но твердо сказала она — не надо все усложнять. Ты не сможешь разобраться со всеми, тебя на всех просто не хватит. Смирись с этим. Если ты меня хоть капельку уважаешь, пожалуйста, не спорь со мной. Прошу, давай разойдемся по-хорошему.

Я понял, что проиграл. Я действительно слишком сильно ее уважаю и не смогу отказать, когда она так просит. На душе стало ужасно пусто и одиноко. Мне очень тяжело это далось, но я заставил себя сказать:

— Хорошо, Оль, будь по-твоему. Я оставлю тебя в покое, если ты так хочешь, но с одним условием: разреши мне проводить тебя до дома. Все-таки твоя нога еще не совсем зажила. И мне будет спокойнее, если я лично прослежу, что ты нормально добралась домой. Уж в этом-то ты мне не откажешь? — грустно поинтересовался я.

— Не откажу, — девушка подарила мне печальную улыбку и виновато добавила — прости, что тебе приходится со мной возиться. И спасибо за все, что ты сделал для меня. Я очень ценю твою помощь, правда. И надеюсь когда-нибудь смогу отплатить тебе тем же.

Ольга смотрела на меня так ласково и благодарно, что я смутился, отвел взгляд и пробурчал:

— Ладно, чего уж там. Пойдем что ли?

— Пойдем.

Мы расплатились за нетронутый чай и медленно побрели к метро.

Ольга

По дороге домой, Адам не проронил ни слова. Он выглядел очень опечаленным и весь ушел в себя. Мне тоже было очень грустно — не думаю, что кто-то смог бы радоваться в подобной ситуации. Я не решилась с ним заговорить и вывести из тяжелых раздумий из опасения, что он воспримет это как повод еще раз переубедить меня в моем решении. А оно и так слишком тяжело мне далось, повторного натиска Идолбаева я бы не выдержала.

Чувствовала я себя все еще не очень уверенно, мысли иногда путались, нога побаливала — так что я и впрямь была очень благодарна Адаму, за то, что он изъявил желание меня проводить. Чтобы как-то отвлечься от плохого самочувствия, я постаралась вспомнить что произошло после того как я ушла из академии.

Как только я вышла за ворота нашего учебного заведения, мне сразу стало очень не по себе. Интуиция во весь голос вопила, что вот-вот должна случиться какая-то гадость. Я, в принципе, догадывалась какая именно, поэтому постаралась по дороге до метро держаться поближе к людям, рассчитывая, что Али и Рустам постесняются нападать на меня при всем честном народе. Но я просчиталась: на полпути к метро, они вдруг появились словно из-под земли и зажали меня с двух сторон. Причем, сделали это так аккуратно, что никто из рядом идущих прохожих ничего не заметил. Хоть я и предполагала нечто подобное, все равно оказалась к этому не готова — вместо того, чтобы закричать и звать на помощь, я стала вырываться и в результате схлопотала от Али нехилый подзатыльник. Не оставшись в долгу, я постаралась как можно сильнее отдавить ему ногу каблуком и, как ни странно, это помогло — чеченец на секунду выпустил меня. Этой секунды мне хватило, чтобы замахнуться на Рустама сумкой особо не прицеливаясь для того, чтобы и он выпустил меня. Тогда бы я смогла убежать в метро: там есть милиционер, я точно знаю. Наша милиция должна нас беречь, вот пусть милиционер и разберется с неугомонными чеченцами! И ведь почти получилось: я отчетливо помню как побежала к метро, но потом вдруг наступила темнота. Почему это случилось, и сколько времени я была без сознания, я не понимаю до сих пор.

Когда я очнулась и обнаружила себя на грязном асфальте, первая мысль была о том как я объясню свой вид маме — я и так с трудом выкрутилась, когда пришла домой с синяком в пол-лица (кстати, сказочка о вращающейся двери метро была сочинена именно тогда), а теперь еще и это! Вторая мысль была более трезвой: почему Рустам и Али не взяли меня тепленькой, пока я валялась без сознания? Ответ отыскался в двух шагах от меня — Идолбаев стоял нерушимой стеной между мной и моими недругами. «Откуда он тут взялся?» — вяло удивилась я, на большее у меня просто не хватило сил. Я попыталась встать, чтобы хоть как-то отряхнуться, но почувствовала такую острую и резкую боль в левой ноге, что вскрикнула от боли. Адам сразу отреагировал, приказал мне лежать и не шевелиться. «Это хорошо» — отметила я про себя — «значит, он себя осознает и мне не придется вмешиваться, в моем состоянии только этого мне и не хватает для полного счастья!».

Быстро поняв, что встать не смогу, я решила отползти подальше от прохожей части. Лежать в грязи я не собиралась, чтобы Идолбаев мне там не приказывал. Кое-как на четвереньках добравшись до бордюра, я попробовала привести себя в относительный порядок и заодно, краем глаза, пыталась оценить обстановку. Как я и предупреждала чеченских друзей, Адам на них страшно разозлился, но пока еще держал себя в руках, хоть и невооруженным глазом заметно было каких огромных усилий ему это стоит. Рустам пытался как-то оправдываться, видимо хотел Адама образумить, но в данный момент это было бесполезной затеей. Я уже достаточно изучила Адама, чтобы понять: в таком состоянии он ничего не воспринимает кроме коротких и четких команд, и витиеватые объяснения друга до него просто не доходят. Скорее уж Али с его примитивной речью и прямотой в общении удалось быстрее достучаться до Адама, но тот молчал как рыба и лишь с опасением поглядывал на Идолбаева. Надо сказать, что опасаться было чего: с каждой секундой парень раскалялся все больше, и у меня даже мурашки побежали по спине до того внушительно и устрашающе он выглядел. Я даже слегка порадовалась про себя, что сейчас он на моей стороне — уж очень не хотелось оказаться на месте Али и Рустама. Те, ни смотря на все их недостатки, не были дураками и предпочли тактическое отступление заранее проигрышному бою.

Через пару минут парень взял себя в руки (кстати, на мой взгляд, он уже достиг значительных успехов в навыках самоконтроля, учитывая, что сумел не подраться с друзьями прямо на улице) и наконец-то обратил внимание на мою скромную персону. Адам так искренне беспокоился обо мне, что у меня как-то потеплело на душе, даже не смотря на неловкость от того, в каком чумазом виде я перед ним предстала. Потом он так быстро и решительно разобрался с моей поврежденной ногой, что даже в моем заторможенном состоянии я не могла это не отметить и не восхититься про себя, поразившись его скрытым талантам.

Но, не смотря на все эти позитивные моменты, подспудно у меня уже созрело понимание того, что это последний раз, когда мы можем себе позволить так близко и по-дружески общаться. Я слишком устала от этой ситуации с чеченцами. И больше не осталось сил сопротивляться натиску идолбаевских друзей, даже не смотря на то, каким неожиданно чудесным другом оказался Адам. Тем тяжелее и сложнее мне было собраться с силами и провести с парнем серьезный разговор. Но я понимала, что сделать это нужно именно сейчас — потом у меня не хватит храбрости заставить себя провести эту беседу.

И вот бедный парень практически на себе приволок меня в ближайшее кафе, а я вместо благодарности обрушила на него известие об окончательном прекращении нашей дружбы. Я чуть на месте не сгорела от чувства вины, но по-другому было нельзя — иначе Рустам и Али никогда от меня не отвяжутся. Мое чувство самосохранения в тот момент победило все остальные и настоятельно потребовало прекращения любых контактов с лицами чеченской национальности. Я прекрасно знала, что больше всего это похоже на трусость, но ничего не могла с собой поделать: мне хотелось максимально себя обезопасить, пусть даже ради этого придется расстаться с Адамом. Поэтому я наступила на горло своему чувству долга, запихнула подальше чувство справедливости и, использовав весь свой дар убеждения, с горем пополам вынудила парня дать мне обещание больше меня не беспокоить.

Адам сопротивлялся как мог, спорил и доказывал, что больше мне ничто не угрожает. Я знала, что он так и поступит. Видно было, что он очень решительно настроен сохранить наши дружеские отношения во что бы то не стало. Поэтому мне с самого начала было понятно, как непросто будет заставить его подчинится моей воле и вытрясти нужное обещание. Но у бедного парня не было никаких шансов поколебать меня в моем решении — моему чувству самосохранения было мало одних лишь заверений в моей полной безопасности, так что чтобы Адам не говорил — я пропускала это мимо ушей. Вот такая вот трусиха я оказалась. Ужасно неприятно было признавать это. Я сама себе была противна до невозможности, но в тот момент страх перед идолбаевскими друзьями был слишком велик, и мне не под силу было с ним справится.

Идолбаев тоже не облегчил мне задачу, он оказался настолько честным и благородным, что даже вызвался меня проводить, хоть и не обязан был со мной нянчится после всех гадостей, что я ему наговорила. После этого чувство вины набросилось на меня с новой силой, больше всего мне хотелось спрятаться в каком-нибудь углу и вволю нарыдаться. Однако вместо этого я вынуждена была принять эту помощь, чтобы не обидеть его еще больше и хоть как-то компенсировать ему этот ужасный день.

И вот теперь он провожает меня домой в гробовом молчании. Я настолько вымоталась и морально и физически, что у меня не хватило сил придумать как поддержать Адама и скрасить наше расставание. Поэтому, когда он довел меня до подъезда, моего воображения хватило только на банальное:

— Спасибо, ты настоящий друг. Мне очень жаль, что все так получилось.

А он в ответ в очередной раз удивил меня грациозным полупоклоном и, так ничего не ответив, развернулся и потопал в обратную сторону к автобусной остановке. Я же поковыляла внутрь подъезда, но чувствовала при этом, как внутри меня что-то сжимается и каменеет. Мне стало так грустно, горько, одиноко и обидно, что даже словами сложно передать. Мне вдруг ужасно захотелось вернуться и позвать его назад, но я представила как это будет выглядеть со стороны и промолчала.