Ольга

Я сидела одна за партой, задаваясь вопросом, что могло случиться с Идолбаевым, что он не пришел на первую пару. Беспокойство о нем вернулось ко мне, но, как ни странно, было не таким острым и тревожным как вчера, как будто в глубине души я знала, что с ним все хорошо. Лекция по налоговому праву подходила к концу, и я начала подумывать: как бы мне аккуратно разузнать об Адаме у Рустама или Али, или хотя бы добыть у них его телефон.

Как только началась перемена, я, внутренне нервничая, но ничем не выдавая этого внешне, заставила себя подойти к ним и вежливо спросила:

— Привет, ребята! Вы не знаете, почему Адам сегодня в академию не пришел?

— Знаем, как не знать — откликнулся Али — надоела ты ему хуже горькой редьки, вот и не пришел! — выдал этот оболтус и заржал как конь над собственной дурацкой шуткой.

— Али, мне сейчас не до твоих приколов! Мне кажется, с ним что-то случилось. Если ты не знаешь что, так бы сразу и сказал вместо того, чтобы издеваться надо мной! — выпалила я, и, не тратя попусту свое время, обратилась ко второму чеченцу. — Рустам, может ты сможешь мне помочь? Мне с Идолбаевым надо срочно поговорить. У тебя есть его телефон?

— Не беспокойся, Соколова — серьезно и холодно ответил тот — с нашим общим другом все в относительном порядке. Давать его телефон кому бы то ни было я не уполномочен, но он просил передать тебе вот это — с этими словами парень выудил из своего рюкзака обычный листок в клеточку, сложенный вдвое и чопорно отдал мне словно верительную грамоту чрезвычайной важности.

— Спасибо, Рустам — вежливо поблагодарила я и поинтересовалась — что же раньше не отдал?

— Извини, запамятовал — все так же серьезно отозвался Рустам, так что было совершенно не понятно врет он или говорит правду.

— Ну, ладно, ребята, тогда я пойду, не буду вам больше мешать — и с этими словами поскорее покинула не очень дружелюбно настроенных ко мне парней.

Дойдя до своего места, я поскорее развернула листок и прочитала:

«Оля! Прости, что не смог сегодня прийти — плохо себя чувствую. Если будет время — позвони мне по этому номеру: 8-915-742-92-04. Адам.»

Радостно улыбнувшись, я схватила телефон вместе с запиской, и вышла в коридор, чтобы не привлекать нездорового внимания одногруппников. До конца перемены оставалось несколько минут, и я надеялась успеть позвонить Адаму до следующей лекции. Трубку он взял сразу же, как будто все это время просидел с телефоном в обнимку (возможно так и было — может в какой-то тетрис или другую игрушку на нем играл):

— Алло? — раздался на том конце «провода» вполне бодрый голос Идолбаева.

— Привет, Адам, это Оля. Что у тебя случилось?

— О, как хорошо, что ты позвонила! — я услышала в голосе парня неподдельную радость — Это твой номер определился? Я его себе запишу. У меня ничего особенного не случилось, просто живот болит — вот решил денек отлежаться. А завтра выходной, так что этого времени мне хватит, чтобы полностью прийти в норму. Думаю, в понедельник увидимся.

— Понятно — констатировала я — А как ты думаешь, почему у тебя живот заболел? И вообще, что ты вчера делал после того как мы расстались в метро?

В трубке повисло долгое молчание, я уже подумала, что что-то случилось со связью, и переспросила:

— Алло, Адам? Ты меня слышишь?

— Да, Оль, я здесь. Не знаю я, почему он заболел, может съел что-то не то или выпил. А вчера я поехал к своему другу, мы решили одно дело, потом я вернулся домой и почти сразу лег спать, поскольку сильно устал, и самочувствие было неважное. Как видишь, ничего особенного.

Что-то в голосе Адама мне показалось странным, но, решив, что мне просто почудилось, я списала это на помехи связи. Заметив краем глаза, что преподаватель по мат. Анализу уже подходит к аудитории, я быстро попрощалась:

— Ладно, мне надо бежать — препод идет. А ты выздоравливай поскорее. До понедельника, да?

— Да. Оль, спасибо, что позвонила — а то мне тут так скучно! Все, больше тебя не задерживаю, пока.

— Пока, Адам — я нажала на мобильнике отбой и поспешила в кабинет, очень довольная, что удалось с ним поговорить и мои дурные предчувствия на этот раз не оправдались. Хотя где-то глубоко внутри у меня и возникло недоумение: почему интуиция вчера меня подвела? За последние несколько лет такого вроде не случалось. Решив, что и «на старуху бывает проруха», я выбросила лишние мысли из своей головы и обратила свое внимание на учебу.

Адам

Вчерашний день, особенно его окончание, вспоминался как дурной сон. Оля с ее предчувствиями, как обычно оказалась абсолютно права, если бы не счастливая случайность — я бы сейчас лежал не дома, а в лучшем случае в больнице (про худший вариант вроде морга я старался не задумываться). Этот бой стал для меня поучительным уроком — я отлично осознавал, что победить мне удалось только чудом, и была парочка моментов, где мне сопутствовали невероятная удача и везение, без которых я был бы уже трупом. А все почему? Потому что я, идиот несдержанный, поддался своей злости и пошел на поводу у придурка Тимура! Да когда же я, наконец, научусь себя контролировать, в конце-то концов!!!

С Тимуром я поссорился: этот дебил так и не понял, что по его милости я был на волосок от смерти и, как только я выполз с ринга, кинулся меня поздравлять и благодарить, совершенно не догоняя, что мне в данный момент больше требуется медицинская помощь, чем его поздравления! Я грубо оборвал его словоизлияния и послал ко всем чертям, мечтая только об одном: как можно быстрее свалить из этой школы и оказаться дома или в каком-нибудь ближайшем тихом уголке, чтобы «зализать раны». Но Ибрагимов не желал понимать очевидных вещей и оставлять меня в покое: сначала попытался уговорить меня пойти в кабак и отметить мою победу (на что был послан по всем известному адресу, откуда нет возврата), потом предлагал часть выигрыша (деньги я взял — хоть какая-то компенсация за потраченное здоровье). На прощанье я сказал ему, что такой подлой подставы мне еще никто не устраивал и чтобы больше он меня не беспокоил, поскольку такие друзья мне не нужны.

Самочувствие было паршивым до невозможности! Голова раскалывалась и трещала, перед глазами все плыло (очевидно, сотрясение мозга я все же заработал), но хуже всего пришлось животу: это был сплошной комок боли. У меня сложилось впечатление, что почти все внутренние органы, расположенные в месте удара (такие как желудок, желчный пузырь, печень, селезенка и поджелудочная железа) превратились в однородную кашицу и перемешались между собой. Так плохо мне еще никогда не было.

Кое-как, практически на автопилоте добравшись до дома, я ничего лучше не придумал как попить воды и лечь спать.

На следующее утро меня разбудил будильник. Самочувствие немного улучшилось, но все равно меня штормило и пошатывало. Я понял, что в таком состоянии до академии не доползу, да и зачем я там такой нужен? Я уже собирался лечь снова в постель и продолжить прерванный сон, как вдруг вспомнил об Ольге и о том, что она, наверное, будет волноваться, если я не приду. Мне так хотелось ей позвонить и услышать хотя бы голос, но я до сих пор так и не обзавелся ее номером телефона. «Так, с этим надо что-то делать» — решительно подумал я. Тут в мою не слишком здоровую голову постучалась здравая мысль (видимо, по ошибке!), надоумив меня, что я мог бы написать ей записку, в которой указал бы свой номер и с кем-нибудь передать. А уж Оля сама решила бы звонить мне или нет. Посчитав эту идею удачной, я принялся воплощать ее на практике, пока все не разбежались из общаги на занятия.

Нацарапав записку, я разыскал Рустама и попросил передать Соколовой сразу же как только придет. На что этот паршивец отвечал, что он «не мальчик на побегушках, чтоб всякие записочки разносить, если Соколовой так уж надо — пусть сама за ней подходит». Мне опять стало нехорошо и не было сил спорить с этим так называемым «другом», так что я, послав напоследок вялую угрозу о том, что не надо злить меня понапрасну, развернулся и поплелся в свою комнату. Рустам, конечно же, не мог не заметить моего скверного вида и нездорового цвета лица. Он догнал меня и попробовал выспросить в чем дело, но мне было не до объяснений — отговорился тем, что вчера чем-то траванулся и он оставил меня в покое.

Прошел час, и два, и три — а Ольга все не звонила. И совсем не ясно было: получила ли она мою записку, или просто звонить мне не хочет. И вот когда я уже потерял всякую надежду, мобильник наконец-то затренькал в моей руке. Определившийся номер был мне не знаком, и я сразу проснулся, чувствуя, что это вполне может быть Соколова. Так и оказалось. Я сам поразился, как обрадовался, услышав ее встревоженный голос. Но радовался я недолго: девушка, словно охотничья собака сразу взяла верный след и стала задавать мне вопросы, на которые отвечать совсем не хотелось. Я побоялся сказать ей правду о том, что случилось со мной вчера, из опасений, что она устроит мне нахлобучку (в общем-то, справедливую) за то, что ее не послушал и полез куда не надо. Чтобы слушать всякие гадости о себе, мне вполне хватало телефонных разговоров с отцом. Если еще и Соколова начнет ругаться и обзывать меня по телефону, то мне остается только повеситься или выпрыгнуть в окно! Так что на ее вопрос, почему у меня болит живот и что я делал вчера вечером, я рассказал ей ту же сказочку, что и Рустаму — о внезапном несварении желудка, но постарался, чтобы в остальном мой ответ был максимально близок к истине. Врать ей ужасно не хотелось, это было как-то гадко, поэтому даже я сам услышал, как неубедительно прозвучал мой голос, но доверчивая девушка ничего не заметила и приняла все за чистую монету. А я-то думал, что ее сложно обмануть! Хотя может быть она торопилась на пару и поэтому не обратила внимания на мое вранье.

Когда я пообщался с Ольгой, в моих мутных мозгах слегка прояснилось, и я задумался над важным вопросом: как сообщить тренеру, что сегодня я не приду на тренировку по уважительной причине (с прогульщиками у нас было строго: не хочешь заниматься — проваливай на все четыре стороны)? Тимур, который мог бы передать Максиму Леонидовичу от меня устное послание, сразу отпадал — я не хотел больше видеть его наглую рожу. К счастью, у меня был еще один знакомый в нашей общаге, который посещал нашу секцию — так что придется обратиться к нему. Решив для себя этот вопрос, я завалился спать до обеда, посчитав, что сон — лучшее лекарство от всех болезней.