Адам

Я находился в спортзале и молотил по груше, что было сил. Груша подозрительно попискивала, вот-вот готовая лопнуть. Если бы так случилось, я бы даже обрадовался — всю последнюю неделю мне так и хотелось сломать все, что попадало мне в руки. Настроение было отвратительным, окружающие это чувствовали и старались обходить меня стороной. И правильно делали! В таком настроении я даже не хотел тренироваться с живыми людьми, предпочитая все накопившееся напряжение сбрасывать на грушу. Хорошо, что тренер в связи с моей недавней травмой запретил мне спарринговаться с другими ребятами в нашей секции и велел набирать былую форму, да еще и разрешил приходить в спортзал не только по вторникам и субботам, а в любые дни. Это пришлось очень кстати — только бокс и помогал мне справляться с депрессией, вызванной разлукой с Ольгой.

Без нее мне было очень тоскливо и тяжело. Такое ощущение, как будто из меня вырвали какой-то важный орган, а на место вставить забыли, и теперь приходилось терпеть постоянно ноющую и зудящую боль. Конечно, боль была не физическая, а душевная, но от этого она не становилась менее реальной. В первую неделю было еще более-менее терпимо, хотя мне и пришлось вспомнить все свои ощущения от той незабываемой недели, когда из-за выкрутасов Рустама и Али Ольга отсадила меня от себя. Мой взгляд снова непреодолимо притягивался в ее сторону, и мне ужасно не хватало ее молчаливо-дружелюбного присутствия рядом со мной. Только вот на этот раз все было еще хуже, чем тогда: тогда я еще не осознавал как сильно ее люблю и не имел открытого доступа к ее телу. Теперь же я знал, чего лишился, и моя тоска усилилась раз в десять. Если бы она оставалась на прежнем уровне, я возможно, как-то вытерпел бы все это, но нет! С каждым днем тоска все больше усиливалась, грозя превратить меня в неуправляемого психа.

Мои друзья, конечно же, это сразу заметили и быстро сложили два и два, увидев, что я опять сижу отдельно от Соколовой. Они подошли к моей парте в одну из перемен, пригласили меня влиться в их дружный коллектив и попытались разведать обстановку:

— Что, дружбан, никак ты поцапался с Соколовой? — поинтересовался Али, а Рустам заинтересованно прислушался к моему ответу.

— Нет, мы не ссорились — устало возразил я — просто мы решили немного отдохнуть друг от друга.

— Да уж, видим мы, как ты отдыхаешь — проворчал в ответ Али — скоро дырки в ней протрешь своими гляделками. Да и сам ты вон какой весь встрепанный, еще чуть-чуть и задымишься! Что, признавайся, кинула она тебя?

Не сдержавшись, я схватил Али за безрукавку и дернул на себя так, что его ухо оказалось на одном уровне с моим ртом:

— Заткнись! — прошипел я — не твое дело, куда я смотрю и зачем! За собой бы так тщательно следил!

— Тише, тише — вмешался Рустам — Адам, отпусти Али. Мы не для того подошли, чтобы с тобой поссориться. Мы просто хотели узнать, может тебе требуется какая-нибудь помощь?

— Нет, Рус, ему наша помощь без надобности — обиженно пробурчал Али — видишь, как на друзей бросается?

— Сам виноват — отпарировал я, отпуская его безрукавку — Раз ты видишь, что у меня плохое настроение, зачем злишь меня еще больше? Давно по башке своей дурной не получал?

— Ты лучше расскажи нам, что у вас с Соколовой произошло? — быстро проговорил Рустам, не дав второму моему другу ляпнуть какую-нибудь очередную глупость — Нам уже как-то непривычно видеть вас по раздельности. Неужели срок действия вашего договора о взаимопомощи уже истек?

— Нет, Рустам. Вообще-то это не ваше дело, но так и быть, скажу: мы с Олей дружим так же, как и дружили раньше и дружбу нашу прерывать не собираемся. Просто сейчас у нас такой период, что надо посидеть отдельно друг от друга. Не потому, что мы поссорились, как вы с Али подумали, а просто потому, что так надо.

— Кому надо? — тут же принялся уточнять Рустам — Ей или тебе?

— Нам обоим.

— Что-то не похоже, что вам это так уж сильно надо — снова вылез Али — вон какой ты стал нервный и психованный, чуть что — на людей сразу бросаешься, да и Соколова вон какая заторможенная и пришибленная, как будто ее по голове кто-то неудачно стукнул. По-моему, вместе вам было гораздо лучше.

В душе я был согласен с Али полностью и безоговорочно, но вслух пришлось возразить:

— Дорогой мой Али, даже если тебе показалось, что мы с Олей выглядим не лучшим образом, это не дает тебе никакого права вмешиваться в наши отношения и указывать нам, что делать. Мы сами разберемся, когда нам сидеть вместе, а когда раздельно, уяснил?

— Как скажешь — пожал в ответ мощными плечами тот — мы просто хотели тебе помочь. Видно же, что ты без Соколовой загибаешься.

— Так все, хватит. Рустам, уведи от меня этого олуха, а то я за себя не отвечаю!

— Ладно, ладно. Мы сейчас уйдем. Но ты зря сердишься на Али, он ведь ничего такого не сказал, и мы действительно хотим тебе помочь. Мы убедились, что из Соколовой для тебя и вправду получился неплохой друг. А ты нам как-то сам говорил, что такими друзьями нельзя разбрасываться. Вот мы и подумали, что если вы разругались и мучаетесь от этого (как когда-то мы с Али мучились, поссорившись с тобой из-за Оли), мы могли бы как-то поспособствовать вашему примирению, если ты, конечно, не против.

Я удивленно посмотрел на парней: вот уж никак не ожидал от них такой чуткости — это надо же, собрались меня мирить! Да не с кем-нибудь, а с так раздражавшей их раньше русской девушкой! Так жаль, что я не могу воспользоваться их предложением и даже не могу рассказать о нем Оле — ей бы это точно понравилось. Ребята все еще топтались у моей парты и ждали ответа. Пришлось отказаться вслух:

— Спасибо за предложение, парни, но я вынужден отказаться. У нас с Ольгой все очень запутано. Вмешательство других людей все запутает еще больше. Так что лучше вам не вмешиваться, мы сами со временем во всем разберемся — миролюбиво сказал я.

— Ну, как знаешь — с сомнением проговорил Рустам — не говори потом, что мы не предлагали.

— Не буду — улыбнулся я, и парни покинули меня с чистой совестью и чувством выполненного долга. А мой взгляд снова непроизвольно приковался к Оле, и мне безумно захотелось подойти, обнять ее, рассказать на ушко о посещении Рустама и Али и послушать в ответ ее негромкий серебристый смех или хотя бы увидеть чудесную улыбку. Тяжело вздохнув, я заставил себя отвернуться.

Господи, как же меня все это достало! Необходимость постоянно сдерживать свои естественные порывы выматывала не хуже тренерских заданий в период моей подготовки к неудавшемуся чемпионату! Так что к середине второй недели я уже с трудом справлялся с раздражением на весь белый свет. Я начал злиться на себя (за неспособность справиться со своими чувствами и хоть как-то их заглушить), на Олю (за то, что оказалась слишком честной и порядочной), на Маринэ (за то, что она непроизвольно встала между мной и той единственной девушкой, что мне была нужна) и на свою злую судьбу, которая продолжала испытывать меня на прочность, совершенно не заботясь о сохранности моего рассудка!

Вот и приходилось мне чуть ли не каждый вечер торчать в спортзале, чтобы вылить на грушу всю накопившуюся тоску и злость, иначе бы я просто в них захлебнулся… Я продолжал с остервенением молотить ни в чем не повинный спортивный инвентарь, когда вдруг за спиной услышал знакомый голос:

— Полегче, друг, а то ты нас так совсем без оборудования оставишь… — обернувшись, я увидел Тимура, который разглядывал меня с непривычно серьезным и озабоченным лицом.

— Отвали, Ибрагимов — прорычал я, не прекращая лупить по груше — уж лучше я оставлю тебя без оборудования, чем без головы!

— Согласен — тут же отозвался парень и вымученно усмехнулся — Но я бы хотел перекинуться со своим другом парой слов. Вы не могли бы передать ему, о незнакомое мне существо, мою просьбу прогуляться вместе с ним после тренировки хотя бы до перекрестка?

Я невольно усмехнулся в ответ:

— Хорошо, незнакомая мне ходячая груша, я ему передам.

Тимур заметно повеселел:

— Тогда увидимся в раздевалке — и сразу отошел тренироваться в другой угол спортзала.

После тренировки мы с Ибрагимовым неторопливо брели в сторону автотрассы в полном молчании.

— Ну, — не выдержал я — о чем ты хотел со мной поговорить?

Друг кинул на меня опасливый взгляд, а потом произнес, осторожно подбирая слова:

— Ты, возможно, сочтешь, что я лезу не в свое дело, но я все-таки спрошу: что между тобой и Олей произошло?

«О блин, и этот туда же! Они все сговорились между собой, что ли? И почему, скажите на милость, их так волнует вместе мы с Олей или нет?» — пронеслась в моей голове раздраженная мысль. Я бросил на Тимура острый взгляд:

— Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Ведь наверняка уже успел все у Ольги разузнать. Я видел, как вы в субботу куда-то вместе ходили.

— Да, разузнал — не стал отпираться Ибрагимов — но я бы хотел услышать и твою версию происходящего, потому что подозреваю, что она может сильно отличаться от ее. А спрашиваю я потому, что хочу понять, чем вы руководствовались, когда затевали всю эту катавасию, ведь и ежу понятно, что вы жить друг без друга не можете. Если бы это было не так, сомневаюсь, что я отдал бы ее тебе так спокойно, без всякой борьбы. Оля ведь и мне сильно нравится, но я вижу, что с тобой она счастлива и ты тоже ее обожаешь, поэтому и смирился с таким положением вещей. А сейчас она ходит как в воду опущенная. Прости, но я не могу на это спокойно смотреть и ничего не делать. Пожалуйста, объясни мне, почему ты позволил ей себя уговорить на эту бредовую затею?

Сам того не подозревая, а может, наоборот, отлично зная, куда метит, Тимур своим вопросом попал в больное место. Однако вместо того, чтобы разозлиться и послать друга на все четыре стороны, как я в последнее время делал со всеми, кто задавал мне неправильные вопросы, меня вдруг неожиданно прорвало на откровенность:

— Отвали, Ибрагимов, и без тебя тошно. Не мог я поступить иначе, понимаешь? Думаешь, я не пытался ее отговорить? Еще как пытался! Но Ольга может быть ужасно упрямой и принципиальной. Как будто ты сам ее не знаешь! Вспомни, сколько времени ты вымаливал у нее прощение за свою выходку. Да и не факт, что вымолил бы, если бы не та злополучна авария. Так что ты как никто должен бы понимать: если уж ей что-то втемяшилось в голову, она никого не станет слушать, и бесполезно ей что-то доказывать. Вот и я оказался в какой-то степени в похожей ситуации. Оля вбила в свою головушку, что та авария не была случайностью, а являлась следствием нашего непорядочного отношения к моей невесте. Вот она и решила ради нашей безопасности (а точнее моей, о себе-то она почти не думает), разделить нас до тех пор, пока я все не улажу с Маринэ, чтобы, так сказать, и волки были сыты и овцы целы — слова сыпались из меня как из рога изобилия, и про себя я удивился насколько легче мне стало, когда я вывалил все, что накопилось в душе на Тимура. Вроде бы я все уже ему объяснил, но остановить словесный понос никак не получалось — я бы ни за что на это не пошел, я привел ей кучу доводов против этой, как ты абсолютно точно выразился, «бредовой затеи», но она начала плакать и умолять меня согласиться потерпеть до лета… А я не могу выносить ее слезы, для меня это как ножом по сердцу — непроизвольно вырвалось у меня. Тут я заставил себя замолчать, чувствуя, что мой рассказ вышел слишком уж личным и откровенным.

Но друг не посмеялся над моей слабохарактерностью, как я вначале опасался, а сочувственно взглянув на меня, вздохнул:

— Понятно. Выходит, я не зря тебя спросил. Знаешь, Оля ничего не рассказала мне про истинные причины вашего временного расставания. Отговорилась тем, что, мол, тебе будет проще разговаривать с невестой, если твоя совесть не будет так сильно отягощена совместным проживанием с ней.

— Да — подтвердил я — этот довод она мне тоже приводила. А в остальное, видно, не посчитала нужным тебя посвящать, потому что когда она мне все это рассказывала, я постарался втолковать ей, что ее теория за уши притянута, и нормальные люди на такое внимания не обращают.

Мы помолчали. Я не смог удержаться и все-таки задал вопрос, всю дорогу вертевшийся у меня на языке:

— Тимур… Как она там?

Друг печально вздохнул:

— Ну что сказать? Скучает по тебе. Она, конечно, старается этого не показывать и делать веселый вид, но я вижу, что она все время не со мной, а где-то далеко. И я догадываюсь, где именно и с кем. Поверь, ей это разделение дается ничуть не легче, чем тебе. Хотя она ни за что в этом не признается. Еще она пожаловалась, что ты совсем перестал с ней разговаривать. Она-то думала, что вы будете продолжать общаться время от времени, и не рассчитывала разделяться с тобой полностью. А кстати, почему ты перестал с ней разговаривать? Может быть, если бы вы просто общались друг с другом чисто по-дружески, вам бы не было сейчас так плохо? — поинтересовался Тимур.

И что я должен был ему на это ответить? Как объяснить, что стоит мне приблизиться к Ольге на расстояние приемлемое для нормальной беседы, как у меня из головы испаряются все мысли и остается только одно желание: сжать ее в объятиях, целовать до умопомрачения и больше никогда не выпускать из своих рук? В итоге я ответил другу так:

— Я не могу с ней общаться «чисто по-дружески». Я перерос этот уровень. Если я попробую подойти к ней поближе, то точно не сдержусь, наделаю глупостей и не выполню обещание, которое ей дал. А она за это перестанет меня уважать. Вот скажи, зачем ей такое бесхребетное ничтожество, которое не в силах сдерживать свои эмоции после двухнедельной разлуки? Нет уж, лучше я вообще не буду с ней разговаривать эти два месяца, чем она во мне разочаруется.

— Так значит, да? — задумчиво констатировал друг — Жаль, что ты находишься на такой позиции. Я-то хотел попросить тебя прекратить этот балаган, чтобы ты объяснил ей, что вы только зря мотаете друг другу нервы. Но теперь, учитывая то, что ты мне рассказал, вижу, что моя просьба для тебя невыполнима. Печально. Ну ладно, что ж теперь поделаешь. Будем надеяться, что до того, как наступит лето, вы не замучаете друг друга до смерти этой разлукой… Хотя, если честно, друг мой, мне как стороннему наблюдателю кажется, что вы оба — ненормальные.

— Не думай, что тебе одному это кажется — устало пробормотал я — мне в последнее время кажется абсолютно то же самое. Я и чувствую себя ненормальным и веду себя соответственно. С этой Ольгой у меня мозги стали совсем набекрень!

— А как ты думаешь, Адам, сколько еще ты сможешь протянуть в таком режиме? До лета-то дотянешь? — Ибрагимов пронзительно посмотрел на меня своими голубыми глазами.

Я пожал плечами и уныло пробормотал, уставившись себе под ноги:

— Без понятия. Конечно, я буду стараться держаться до последнего, но до лета еще так долго ждать! Не знаю на сколько еще меня хватит… Одна надежда, что Ольга сдастся первой и отменит свои жесткие условия. Хотя, конечно, сомнительно, что она на это пойдет: эта девушка будет страдать и умирать, а принципы свои не нарушит… Принципиальная наша! Слушай, Тимур, а ты не мог бы за ней присмотреть на всякий случай, а? А то я ее знаю — молча будет загибаться и ничего никому не скажет, а потом раз — и сразу в обморок… Чего ты смеешься? — я удивленно воззрился на Ибрагимова, который вдруг принялся хохотать как ненормальный.

— Ой, не могу! — кое-как выдавил из себя друг, продолжая посмеиваться — Как же вы похожи, прямо два сапога — пара! Ты, конечно, можешь мне не верить, но она тоже попросила меня за тобой приглядывать, представляешь?

— И что ты ответил? — хмуро спросил я, не видя в этом ничего смешного. Неуместное веселье Тимура меня дико раздражало.

— Сказал, что не буду. Я все ж-таки вам друг, а не нянька. Мне тяжело смотреть, как вы друг над другом издеваетесь, вы мои друзья и оба очень мне дороги, поэтому я постараюсь придумать, как вам помочь, хотя и ничего не обещаю. Но пасти вас обоих сразу или по отдельности, я не собираюсь — уж слишком это хлопотно… Ладно, Идолбаев, спасибо, что усмирил своего внутреннего монстра и разъяснил мне ситуацию нормальным языком. Однако уже поздно, пора нам двигаться дальше по своим делам. Если хочешь, я могу тебя подбросить куда тебе надо — предложил он. Но я отказался:

— Нет, спасибо, я лучше сам доеду.

— Как знаешь — ответил Ибрагимов и сделал шаг в сторону своей навороченной тачки, но я негромко его окликнул:

— Тимур…

— Что? — обернулся парень, вопросительно взглянув на меня.

— Спасибо, что выслушал меня и не посмеялся. Не думал, что ты можешь быть таким хорошим другом — поблагодарил я парня, слабо улыбнувшись.

Тот в ответ показал мне свою фирменную голливудскую улыбку:

— Не за что, дружище. Это все Оля — она здорово повлияла на мое мировоззрение. Так что, пообщавшись с ней, я и сам для себя отметил, как сильно изменился.

— Да уж, и я тоже. Подозреваю, что так или иначе меняются все, кто с ней сталкивается. А уж те, кто задерживаются рядом, те вообще меняются до неузнаваемости… В общем, я просто хотел поблагодарить тебя, приятель, ты сегодня и вправду мне помог.

— На здоровье — опять улыбнулся Тимур — ну, пока?

— Да, увидимся.

И каждый из нас пошел своей дорогой.