Дождь лил хлёстко, остервенело, буря поднимала потоки капель, размётывая их по опустевшему, погрузившемуся в туманный сумрак двору. Капли залетали на крыльцо, обрызгивая ноги Вихсара. Он стоял, прислонившись спиной к столбу широкому, скрестив на груди руки. Взгляд его скользил то по избам с высокими подклетями и погребами, с окнами, через ставни в которых просачивался свет горящих лучин, то по небу, цвет которого теперь был желтовато-серым. По нему, низко нависая над деревней, тяжело плыли тучи, и в их недрах сухо и бесшумно вспыхивали молнии уже где-то вдали. Завтра дороги будут непроходимые, идти придётся ещё медленнее. Внутри до сих пор ещё клокотало всё, и деваться от сжигаемого желания было некуда. Не охладили ни вода холодная, ни ненастье. Сейчас Мирина была так близко и вся его — мог прямо сейчас войти и взять её. Но княжна не была ещё готова к тому, хотя на берегу, когда сжимал её в руках, целуя сладкую и в то же время чуть солоноватую от пота нагретую солнцем кожу, тогда ему показалось на миг, что она тоже желает его, что ей приятны его ласки и мешает только мокрое платье, а следом и надвигающаяся гроза. И Вихсару было плевать, он не остановился бы, но помнил о своём обещании и не намерен был её пугать. Он даёт то, что она просит — свободу в своих чувствах и желаниях. И что-то в нём самом перевернулось, изменилось. Когда видел её полные гнева глаза, он переставал понимать себя. С одной стороны, ему до остроты ножа хотелось разбить весь этот лёд в ней, добраться до самого сердца, заставить биться его, поэтому и в воду потащил. Она испугалась, конечно, но остановить себя в тот миг он просто не смог никак. Её непроницаемость, неприступность, с которой она отвергала его, вызывала в нём ураган бешенства и вместе с тем делала бессильным. Это страшно злило, до дрожи, до скрежета зубов.

Она такая разморённая, мягкая, податливая, как воск, таяла, сидела тут, в этих стенах, смотрела на солнце, которое касалось её кожи, и глупая ревность взяла: почему он не может так же касаться её? Почему она смотрит на солнце, а на него — нет? Будто пустое место. И он хотел до ломоты чувствовать её, видеть плавные, как лоза, изгибы упругого тела, и возбуждение нарастало до горько-кислой оскомины на языке. Как смог остановиться, не слиться с ней в одно целое, непонятно.

Он оставил её на берегу, чтобы проверить, насколько она жаждет свободы, хотел посмотреть, убежит или останется, и оружие оставил для этого. А когда выходил из воды, не увидев её, испытал такую ядовитую смесь чувств, что в груди выело сердце. В один миг он представил, что сделает с ней, когда найдёт. Резанула, будто ножом по животу, ревность. И он ревновал её к свободе. Она не может быть свободной, она должна стать его вся. Целиком. Стать частью его, его кровью, огнём в сердце. Жизнью. Душой.

Угдэй прав, он всё же сходит по ней с ума. И ничего не может с этим сделать: ни вырвать её из себя, из мыслей, ни задушить чувства, что вызывает княжна. Да и не хотел. И её дыхание обрывистое, и голос чуть хриплый, уставший, и вместе с тем такой откровенный, оголённый, проникал в самою глубь, поднимая в нём вихрь. И всё же? И всё же почему не попыталась сбежать, убить? Ведь столько ненависти порой от неё чувствовал и видел. Испугалась за родичей? Это осознание огорчало и страшно гневило. Как удержать её возле себя? Впервые не женщины привязываются к нему, а он пытается это сделать, привязать.

Теряет голову от её запаха, от глубокого омута голубых, как вода, глаз. Хочет её сильно, до острой боли. Не может смотреть даже на других девиц, которых было здесь достаточно, чтобы снять пыл. Если бы он пожелал, любая бы сейчас оказалась в его постели. Он не хотел, замечая, как те бросали взгляды в его сторону. Вихсар их ловил, но они больше раздражали его, чем вызывали желание. Он хотел видеть такое же, как тлело сейчас в нём, одержимое желание в глазах Сугар.

И всё же там, на берегу, это была хоть и незначительная, но победа, пусть мимолётно, но она хотела его, он почувствовал это, когда пальцы его проникли в неё, лаская плавно и трепетно. До сих пор ощущал тепло её лона и то, как сжимала она его, подаваясь вперёд, и какими неимоверными усилиями он убеждал себя не обрушиться на неё. Вихсар знал, чуял, что ещё не время. Рано или поздно получит своё, а если нет, тогда…

Он выдохнул, выныривая из раздумий, улавливая посторонний шум со двора. Из соседней, пристроенной избы, накрывшись с головой плащом, шагал Угдэй. Поднявшись на крыльцо, он встал рядом, тоже устремляя взор сквозь дождь, во двор. Вихсар знал, что тот хочет ему сказать. Угдэй не желал останавливаться среди воличей, всё опасался чего-то. А Вихсар хотел сделать приятно Мирине, в первую очередь. Это его желание. И плевать, что думает об этом Угдэй.

— Завтра трудно будет идти, если всю ночь будет дождь, придётся задерживаться, чтобы обветрило, — проворчал друг.

Вихсар выдохнул, опуская взор в пол деревянный, нахмурил брови.

— В этой деревне живёт всего-то людей, что на каждые два воина по одному старику, кого ты тут испугался?

Угдэй тоже глянул на него хмуро, пошевелил плечами. Вихсар, резко отлепившись от столба, откинув ещё влажные волосы со лба, отошёл к краю крыльца, и дождь заморосил на ноги гуще. Положив руки на бёдра, вождь глянув вверх, в непроглядную хмарь тёмную. Чрезмерная опека батыра расшатывала, он берёт на себя слишком много.

— Мы недостаточно далеко отошли от городища, задерживаться здесь не безопасно.

— Ты думаешь, погонятся? — Вихсар обернулся, раздражаясь излишней мнительностью батыра.

Княгиня отдала Мирину сразу, и два раза просить не пришлось. А больше и некому идти за ней, но Вихсар, ответил другое:

— Если бы хотели нагнать, они бы уже нагнали.

Угдэй пронизал взглядом, раздумывая и мрачнея ещё больше.

— Ты их недооцениваешь, Вихсар. Я всё же думаю…

— Хватит, — оборвал его резко вождь.

Батыр смолк, блеснули только в сумраке тревожно глаза. Кому отбивать княжну? Малолетним братьям, одному из которых, если бы не вступилась Мирина, голову бы уже открутил? Да и за одно княгине, которой, как оказалось, до судьбы Мирины не было дела.

— Я не понимаю, чего ты требуешь, Угдэй, мы всё равно бы остановились на ночлег и так же медленно передвигались. В чём причина твоих тревог?

Батыр сжал крупные челюсти, чуть приподнял твёрдый подбородок с длинной чёрной бородкой, сплетённой в косицу, посмотрел потемневшими, чуть широко расставленными глазами на вождя.

— Причина в непонимании. Я не понимаю, зачем она тебе нужна, хан, — честно признался Угдэй, да только эта честность не по нраву пришлась Вихсару.

Он отошёл от края крыльца, покинув своё место, приблизился к батыру, нависая над ним.

— Запомни, Угдэй, мой выбор не должен быть поставлен под сомнение. Или ты ещё до сих пор не понимаешь, что это не просто девка, это моя будущая жена?

Угдэй выслушал внимательно, поразмыслил, и глаза его потускнели разом.

— Я понял тебя, хан Вихсар, — чуть склонил голову, уясняя сказанное.

— И впредь, Угдэй, я больше не желаю слышать с твоей стороны упрёков, иначе, — он придавил его взором, надвигаясь, — иначе, пусть ты мне и близкий, как брат почти, ты отправишься вслед за Атланом к хан Бивсару.

Взор Угдэя сделался растерянным.

— Прости, я позволил себе быть непочтительным с тобой, твоя воля — моя воля, — склонил он смоляную голову ниже. — Твоя сила воистину велика.

Но Вихсар не мог простить, подступил ближе.

— За такие слова, батыр, я бы мог вбить в твои пятки гвозди, привязать тебя к лошади и заставить идти следом.

Угдэй сглотнул, мрачнея ещё больше.

— Если бы не знал тебя так долго, то я бы это исполнил уже давно.

— Я благодарен твоей терпимости, Хан Вихсар, — отозвался батыр, хмуря лоб.

Вихсар, понимая, что распаляется вновь, и что дрожь начала снова его колотить, отступил.

— Иди, — кивнул лишь, поворачиваясь к стене дождя.

Всё же вымещать свою злость и негодование на своего ближника недопустимо, сейчас Вихсар мог крушить всё без разбора и не хотел допускать, чтобы им управляли чувства, чтобы они диктовали ему принимать бездумные решения. Батыр и так всё понял, по крайней мере, вождь видел это в его глазах. Терять верных преданных людей он сейчас не мог. Вихсар сощурился, наблюдая, как удаляется Угдэй, задумался надолго. Всё же как ни скверно, а батыр прав — нужно поторопиться.

Дождь начал стихать, пока не прекратился совсем, с кровли только капало беспрерывно. Целая ночь впереди, а спать совершенно не хотелось. Да и не уснёт, зная, что она рядом. Вихсар сорвал рубаху, которую княжна повесила на перекладину, когда заходила внутрь, надел её быстро и сошёл с невысокого порога в деве ступени на сырую землю, холодную. Нашёл Тимина в стойле, велел ему взнуздать жеребца. Отрок справился быстро, и вскоре хан, поднявшись в седло, пустил скакуна со двора за раскрытые Тимином ворота. Напоследок он всё же приказал мальчишке приглядывать за избой, где спала Мирина, и если что, за Угдэем бежать. Выслушав, Тимин кивнул. Всё же хорошо, что он его взял, мальчишка расторопный и понятливый. Поддев пятками бока поджарые, Вихсар пустил коня по склону, выезжая за частокол, хоть и быстро не получалось по расхлябанной и размытой ливнем земле, от копыт так и отлетали брызги да комья земли.

Дозорных он нашёл сразу по тлеющему у опушки леса костру. С другой стороны от деревни и реки золотил небо тускло другой очаг — местное святилище селян. Вихсар помнил, что воличи перед празднеством плодородия огонь возжигают и днём, и ночью своим богам, и если погаснет он, год будет ненастной. Сейчас огонь горел. Свежий ветер и морось стылая будоражили, хоть рубаха вновь стала мокрой, как и волосы, но это нужно было ему, чтобы вырваться из пожара, охватившего его.

Достигнув становища, хан спрыгнул наземь прямо в мокрую полынь, намочив и штаны. Стреножил коня, пустил его по холму, ведь сам вернётся только к утру.

Всё было тихо, и это подтвердили дозорные. Зря Угдэй воду баламутит, излишне напуская хмари. И без его пустых опасений тошно.

Вихсар пробыл на становище возле костра всю ночь, так и не сомкнув глаз, наблюдая за деревней, что раскинулась в низине луговой, покрытая густым сумрачным туманом, наблюдая за тем, как тучи начали расходиться, а трава становилась постепенно седой от обилия росы, стелилась, колосясь, по взгоркам и склонам. Постепенно светлело на востоке, небо там окрашивалось зеленовато-серым цветом, утыканное редкими тусклыми звёздами. Но внимание Вихсара всё время возвращалось к Игше. Там, в деревне, в одной из изб в сухости и тепле спит княжна. И так тянуло его к ней, с такой неимоверной силой, что в какой-то миг Вихсар, не стерпев, поднялся с расстеленного на хворосте кожуха, велев дозорным ждать его на развилке. Как только край светила показался, поймал жеребца, что щипал неспешно траву сочную, распутав ноги, вскочил в седло и пустился обратной дорогой. Земля всё же отвердела за ночь немного, по крайней мере, копыта не скользили по грязи, значит, не таким и трудным будет дальнейший путь. И всё же необоримое желание увидеть Сугар и прижать её к себе возрастало с каждой минувшей саженью, и учащалось биение сердца от жажды почувствовать её всю, и даже слетела вся сонливость, которая всё же одолела его под утро.

Петухи громко голосили, лай собак, что чуяли чужаков, не смолкал, а теперь и вовсе доносился из каждого двора. Кровь вскипела мгновенно, когда он, облившись водой на задворках, смыв грязь с ног, вошёл в тёплую, тонущую в густых сумерках хоромину.

Окутала тишина, на миг взяла тревога, да грянуло сердце о рёбра, когда хан глазами жадно выискивал Мирину в полутьме, пробежав взором по пустым лавкам, и не нашёл. Направился дальше, быстро откидывая полог. Там и лежала на постели Мирина. Тёплая, сухая, манящая до одури, и дыхание сбилось, будто разом захмелел. Горячая волна окатила Вихсара с головы до ног, как и вчера, когда она оказалось в его руках. Он всю её ощупал взглядом: и стройную ногу под задравшейся рубахой, и округлые бёдра, и грудь, что мерно вздымалась и опускалась. Он отчётливо видел набухшие туго, словно бутоны, соски, что проступали через ткань, а из полуоткрытых губ выходило тепло, и хотелось прильнуть к ним, выпить его.

Княжна вздрогнула, почуяв видно чужое присутствие, разлепила ресницы, да тут же села, подобралась вся. Понадобилось мгновение, чтобы суметь сохранить расстояние и совладать с собой, глядя в эти ещё затуманенные со сна глаза, на размягчившиеся губы, порозовевшие от мгновенного притока крови.

— Просыпайся, Мирина, скоро выезжаем, — сказал, остро желая взглянуть на её тело прямо сейчас, вытянуть из тонких пальчиков одеяло, сдёрнуть рубаху. Вновь обожгла ревность. Ему просто необходимо немедленно, сей же миг убедиться в своих догадках.

— Тебя касался кто-то ещё с того времени, как ты сбежала от меня?

Мирина хлопнула ресницами, упершись в хана непонимающим взглядом, верно лишившись голоса.

— Отвечай, Сугар, — голос прозвучал гулко и протяжно.

Она молчала, и молчание это затягивалось, и его разрывало в клочья от ярости и возбуждения одновременно. Вихсар вспыхнул пожаром в миг, будто масло в костре, сжимая кулаки, чтобы не рвануть её на себя и не вытрясти ответ. А потом пронзить пальцами её волосы, впиться в эти розовые губы, опрокинуть её на постель, завладеть её телом, выбивать стоны, ответ, клятвы, его имя — всё.

Дыхание стало свинцовым. Кровь бухнула в виски, жидкий сплав жара опустился вниз живота, Вихсар качнулся под его напором, сделав шаг. Мирина вздрогнула, выставив ладонь вперёд, будто пощёчиной обожгла.

— Нет, — резко сказала она недрогнувшим голосом, смотря пронзительно.

Неужели пташка разозлилась? Это хорошо, лучше злость, чем страх и потерянность.

— Никто не касался, — уверила она.

Вихсар вытянулся, унимаясь неимоверным усилием, туго втягивая воздух, пропитанный её запахом. Он поверил. Он знал, когда она лжёт — цвет её глаз темнел, словно грязным делался.

— Хорошо, — сказал он, отступая, но добавил: — Если это случится, Сугар, то за себя я уже не в ответе, — сказал и отступил, задёргивая занавес.

Вдох, выдох, резь в паху. Прошёл к столу, подхватывая крынку, слыша, как зашуршала ткань за пологом. Испив перчёного сбитня, отставил посудину, направился к выходу. В сенях уже ждал Тимин с чистой одеждой и сухими сапогами.

Снарядившись вновь в броню, Вихсар вышел во двор, где уже сновали его воины во главе с Угдэем. Кони уже были взнузданы, выведены к воротам. Вышел и староста со своими рослыми сыновьями — проводить. Нынче им спалось неспокойно, да и спалось ли вообще? И духом-то приподнятые были от того, что ватага валганов уезжает. Смущённые робкие девицы, что выбежали проводить чужаков — влетит им потом от родичей — глазели из-за створок и столбов крыльца, вжимаясь в них, но волновала вождя другая. Облака плыли по синему, напоённому солнечным утренним теплом небосклону чистыми белыми перинами, воздушно и легко, гонимые ветром, который вдруг поднялся. И было ощутимо холодно и промозгло, как, впрочем, и вчера. Но сегодня ливня не будет — дым от печных труб и костров поднимался ввысь.

В тёмном проёме двери Мирина блеснула, будто холодный луч света. Староста и сыновья его разом головы повернули. Вихсар, расстегнув ворот своего плаща, направился к ней. Возвышаясь, посмотрел в замутившиеся, словно дождём, и такие же недосягаемые, как небо, глаза, почему-то покрасневшие. Губы подрагивали. Расстроена тем, что уезжает, покидает деревню, или всё же напугал её опять? Она отвела взор. Расправив плащ, Вихсар накинул его ей на плечи.

— Посмотри на меня, — потребовал вождь.

Мирина вздохнула коротко, поворачиваясь: взгляд резанул жесткостью. Бархатная её кожа, от сна свежая, белая, манила прикоснуться. Вихсар и коснулся, погладив, очерчивая скулу и подбородок.

— Пошли, — развернулся он, сходя с порога.

Пройдя мимо столпившихся воличей, что молча наблюдали за чужаками, Вихсар подвёл княжну к лошади, приготовленной для неё, забрал из её рук вещи, закрепив на седле, повернулся к девушке, подсадил её в седло, подал узду.

— Может, в телеге поедешь?

Там и в самом деле было бы удобно, можно даже прилечь, всё не в седле мотаться да по кочкам скакать. Но Мирина только с упрямством вола качнула головой, отказываясь. Он, пропустил мимо её упорство, с которым она отвергала любые его слова.

Угдэй угрюмо окинул вождя взглядом.

Громкий женский крик вынудил остановиться на полушаге, хан обернулся на столпившихся воличан. С порога торопливо сбежала женщина, таща за собой девку, видно дочь. Та упиралась, но тут же женщина дёргала её за косу, и ей приходилось слушаться. За ними сошёл и мужик плечистый, но щуплый, с длинной бородой с пронизью седых волос. Женщина вышла к старосте, ткнув пальцем в собравшихся в дорогу валганов.

— Снасильничали девку нашу.

Староста аж вытянулся весь, лицо побелело, и опали плечи. Он остро взглянул на Вихсара. Хан смял кулаки, посмотрев на своих воинов, окидывая гневным взглядом.

— Кто? — спросил лишь.

И повторно спрашивать не понадобилось. Вышел молодой батыр Агша. Его хоть и охватил страх, а держался с твёрдостью камня.

Вихсар подошёл к нему почти вплотную, оглядывая. Выяснять, как всё случилось, он не был намерен, часто случалось такое, и девок порченых могло оказаться куда больше, но видно глупая баба хотела наслать на себя беду. Вихсар глянул на девку с русой, растрёпанной ещё со сна косой. Измученной она не выглядела, зарделась вся, глаза прятала от позора.

— Забирай, — велел он коротко молодому батыру.

Толпа охнула, подобрались мужики, груди выпятили, переглянулись возмущённо.

— Никуда не пущу! — взрыдала женщина, бросаясь к подступившим воинам, да только она не помеха им была. Отлетела в сторону вмиг.

Вихсар отвёл взор, не желая смотреть на это всё, да вдруг наскочил на взгляд Мирины, и его словно стрелой пронзило от её боли и страха.

Девку отвоевали, но легко не получилось — кинулись остальные селяне, похватав кому что под руку подвернулось: колья, топоры, вилы. Вскипая бешенством, Вихсар оголил саблю, в два шага оказавшись возле самых отважных, то ли братьев, то ли просто близких по родству мужиков, приставил клинок к горлу старосты. Тот лицо отворотил, да не посмел шелохнуться, пыхтел, как печь, раскрасневшись от злости.

— Ты должен меня благодарить за то, что я забираю твою опозоренную девку, которая отдалась воину, не подняв на уши деревню. Она станет ему законной женой. Вели своим поумерить пыл.

Староста сглотнул сухо, судорожно, косясь на сияющую в утренних лучах острую булатную сталь, что вдавилась в его шею так, что кровь потекла по шее капля за каплей. Он моргнул, соглашаясь.

Вихсар не спешил прятать оружие, окидывая взглядом всех. И больше всего не хотел, чтобы сеча началась, в которой могла пострадать и Мирина. Это заставило рвущийся наружу гнев остыть.

— Назад все! — гаркнул староста. — Безумцы.

Позеленели от гнева и кипящей через край ненависти лица воличан, да только пришлось отступить. Воспрепятствуй — сожгут всю деревню, и тогда в полон придётся идти всем: и малым, и старым, которые в пути и не вытянут долго. Отступили, расходясь.

Девку затолкали на телегу, та, осознав случившееся, зарыдала в голос, и пришлось укрыть её с глаз долой тряпками.

Вихсар вскочил в седло, Тимин быстро подал хану повод, побежал к обозу, где стояла его лошадь.

— И впредь воспитывай своих дочерей как следует, а не можешь — следи.

Хан окинул взглядом бревенчатые высокие избы с окошками шириной в одно бревно, столпившихся селян в просторных одеждах с вышивкой обильной вместо брони, всмотрелся в ожесточённые лица мужей и женщин. Отвернулся, пустив жеребца к воротам, зло подгоняя хлыстом. Раздалось гиканье Угдэя позади: валганы тронулись с места, покидая ставший слишком людным и враждебным двор. Как всегда, замыкал вереницу обоз, едва поспевающий за всадниками. Вихсар гнал скакуна, не давая покоя.

— Что ты на меня так смотришь, Угдэй? — не выдержал Вихсар, держа во внимании батыра, ехавшего рядом.

— Хан Бивсар за такую дерзость забрал бы всех женщин, а деревню бы сжёг. Теперь они разнесут сплетни о том, что валганы слабы. Нужно было стереть эту деревню в прах.

Вихсар усмехнулся, поворачиваясь к батыру — такой глупости от него он ещё никогда не слышал.

— Разве ты считаешь меня трусом, Угдэй? Думаешь, что стану заметать следы? У меня достаточно женщин. А эта деревня скрыла нас от дождя. Я не считаю себя могущественнее великого Тенгри. Если ты просишь воды, не нужно зарывать колодец, может случиться так, что ты вновь захочешь пить. Всему нужно знать меру, Угдэй.

Батыр смолк, поникнув, оставив всякие попытки оспорить слова вождя.

Как и договаривались, на развилке встретила и присоединилась другая часть войска. Собравшись вместе, валганы повернули коней с большака вправо, устремляясь к лесу, оставляя позади деревню Игшу, которая нынешней ночью стало для чужаков пристанищем.

Дорога совсем пропала в высокой, сочной, напитавшейся влагой траве. И путь предстоял долгий, но главное сейчас — лес минуть, а там до реки Иржи недалеко, где пересядут на ладью. Вихсар шумно вдохнул, выдёргивая себя из задумчивости. Собрал в кулак повод, приостанавливая скакуна, осматриваясь. Они уже ушли на огромное расстояние от деревни, но луг простирался бесконечным зелёным полотном, открывая отряд глазам и небу, вынуждая ощущать себя уязвимыми. То ли подействовали слова Угдэя, но не заметно как, а тревога подкралась, охватила, заполняя грудь смутными чувствами. И когда он стал таким беспокойным?

Батыр, что ехал рядом, так и водил по сторонам напряжённым взором, будто ждал за очередным перекатом холма опасности. Тревога передалась хану, видно, от него. Что б его! Вихсар вновь резко ударил пятками скакуна, рванулся вперёд, вынуждая всю вереницу собраться да поторопиться. И вовсе не за себя беспокоился. Страх того, что кто-то попытается забрать у него Сугар, гнал с бешеными токами кровь по жилам, вынуждая неметь от одной только мысли о том. Вырвет горло каждому, кто попытается это сделать.

К вечеру вновь набежала хмарь, но тучи не уплотнялись клочьями, просвечивались, и сквозь них падали, дробя воздух, закатные лучи, выхватывая пятнами света расщелины да лощины, поросшие густо колючим татарником да чертополохом. Мирину он видел теперь где-то почти в конце вереницы, потом и вовсе из вида потерял, пришлось послать Тимина, узнать, что там происходит. Мальчишка вернулся быстро, рассказав, что княжна пересела на обоз к воличанке. Это не понравилось сперва, но потом понял, что так оно и лучше будет. Не будет чувствовать себя одинокой здесь.

Вскоре, как стало смеркаться, и густые тени тяжёлыми холодными пластами стали ложиться в лядинах да рвах, отряд вышел к лесу. Всполохи закатные освещали макушки сосен, делая стволы ярко-рыжими, а корни полосой погружались в мглу. Следом бледным мазком на синем небе проявлялась радуга — где-то всё же моросило. По приближении к чащобе стали доноситься стук дятлов и пение кукушек, но и они смолкли, как догорел закат, и последние отблески погасли в массивных недрах воздушных облаков.

Валганы разбили сразу с десяток костров у самой стены частокола древесного. Угдэй послал дозор, на этот раз большую часть воинов. Остальные споро разбивали лагерь, таскали сушняк, да в лес уходили на охоту за свежим мясом. Приготовления к ночлегу заняли в этот раз много времени из-за сырости. Взятую воличанку устроили в палатке под присмотром воинов — мало ли, какую глупость может совершить, вред учинить, а сейчас каждое оружие, каждая лошадь и палатка были на счету. Мирина же вновь схоронилась в шатёр.

Вихсар, стащив с себя броню, обмылся в лохани ледяной водой, смыл пот и усталость с дороги, переодевшись, устроился со своими ближниками у костра, разговаривая о всяком, но с каждый выпитой чарой смородинового вина сон так и не шёл, хоть расслабились мышцы, сбрасывая напряжение, и чем более темнела ночь, чем сильнее возрастало желание увидеть княжну, которая снова затаилась под пологом шатра и не выходила. И эта одержимость беспокоила его с каждым шагом по мере приближения к пологу. Хан остановился.

Он вошёл. Запах еловый разнёсся по шатру.

Мирина резко повернулась, когда откинулся, зашуршав, полог, да так и сжала гребень в руках, поднимаясь с лавки. Вихсар скользнул взглядом по волнистым прядям, что скрывали плечи, струились по спине и бёдрам. Он помнил их мягкость. В последнее время волосы она заплетала в косу, прятала.

Мирина вытянулась вся, смотря прямо в глаза, как всегда, нерушимо, и ему это нравилось. Такая и должна быть его жена и княжна.

Вождь прошёл к пылающему очагу, протянул руку к огню, но не ощутил жара, ведь он сам был как костёр, как раскалённый сплав железа, и стало здесь душно. Мирина, сосредоточенная, прямая, замерла на месте.

Убрав руку от очага, Вихсар повернулся, медленно пошёл на княжну — она притягивала сильнее огня. Хан приблизился, забирая из пальцев гребень, бросил на лавку, пальцами заправил её густые волосы за её плечо. Гладкие, как шёлк, как осязаемый луч солнца, они скользнули прохладой по его руке. Вихсар провёл пальцами по бархатной шее, чувствуя, как бешено бьётся жилка, погладил мягко, унимая её волнение. Приблизился ещё, заключив её в кольцо рук так тесно, что плоть, упиравшаяся в жёсткую ткань штанов, теперь вдавливалась ей в живот, и ладони Мирины легли на его грудь в попытке отстранить. Сугар всегда была скромна. Он наблюдал, как она смущается и краснеет, и это возбуждало его ещё сильнее. Как мужчину она знала только его и должна принадлежать только ему. И откуда сколько упорства? Но только оно было бесполезным, и княжна это знала, даже не понимая до сих пор, что полностью его. Наивная.

Он на миг выпустил её, поймал руки за тонкие запястья, сдёргивая с груди, отвёл за спину, тем самым вдавив её в себя плотнее, лишь бы только унять этот пожар хоть на немного.

— Расслабься ты, наконец, — велел он.

Мирина моргнула растерянно, но послушалась, обмякнув вдруг и затаившись. Дыхание её обожгло его впадину между ключицами. Он склонился к её шее. Мягкие струи волос огладили лицо. Вихсар жадно прильнул к её нежной коже губами, стискивая её всю в руках, втягивая запах её кожи, кажется, цветов липы. Сжав подбородок пальцами, повернул к себе, впиваясь в её раскрывшиеся для поцелуя губы. Он пробовал их, мягкие, влажные, тёплые, он ласкал их, сминая, чуть прикусывая, вбирая в себя, вторгаясь языком в горячий нежный рот, сплетаясь с её языком. И она отвечала, призывая углублять поцелуй, погружаться в него, сплетая дыхания. Стало до саднящей остроты мало одного лишь поцелуя — капли в море его желаний, которая совсем не утолила, а раздразнила, растерзала его изнутри в клочья.

Вихсар исступленно толкнулся бёдрами, сплетая свои пальцы с её, свободной рукой огладил спину, мягкие округлости, протиснулся между её бёдер, вынуждая княжну прогнуться — там было всё жарко. Мирина затрепетала, когда через ткань он с напором погладил её, влажную, упругую, и его как кипятком ошпарило — она его тоже хочет. Удерживая её будто в тисках, он пальцами заскользил сначала медленно, твёрдо, потом всё быстрее. Его свело от возбуждения, крупной дрожью заколотило. Вихсар убрал застывшую руку, прекращая ласки. Хоть и хотелось до зверского безумия, хотел невинную сияющую Сугар и твёрдую, как лёд, Мирину, хотел всю её целиком. Сделался весь каменный, тяжёлый, как его естество, налитое, разбухшее от неутолённого желания, осушавшего разум. Он сжал зубы, продолжая смотреть ей в глаза, замутнённые и тоже от желания. Хоть она и пыталась скрыть это от самой себя, но она тоже желает его.

Мирина всколыхнулась вся, вдыхая глубоко, часто, рвано, будто только опомнившись, растеряно отвела взор, отстранилась, но он не выпустил.

— Тебя что-то беспокоит?

Княжна молчала, раздумывая над чем-то.

— Я долго буду ждать? — спросил он отвердевшим тоном, поторапливая. — Вижу, что волнует что-то, — опустил руки, обхватывая её ягодицы, притягивая жарко.

Она упёрлась вся, но не пыталась вырваться, вернула на него влажный взгляд, разлепила губы, сказала вдруг:

— Пусть она здесь со мной останется, — выговорила с таким усилием, что даже пальцы её сжали его руку.

Вихсар сощурился, рассматривая её, туман, успевший замутить ум, рассеялся.

— Нет.

Мирина вскинула подбородок, в голубых глазах расширились зрачки, делая взгляд бездонным и потемневшим, и в нём вновь заплескалась холодность. А Вихсара едва не разломило от гнева. Почему он обжигает его? Вождь туго втянул в себя воздух и выдохнул тяжело, размыкая объятия, отступил, стискивая челюсти, развернулся и вышел прочь, оставляя её.

Жар не остужала даже прохлада ночи. Неизвестно было, чего ждать от этой девицы, и что за мысли у неё. Пускать её к Сугар было ещё рано.

Он тряхнул головой, шагая быстро от шатра под сень леса, где стояла прохлада и бил неподалёку родник. Ему хотелось пить. А ещё вернуться и сорвать с неё одежду, уложить на постель и вторгаться безостановочно, взахлёб, а потом ещё и ещё. Широкие шаги по каменистой тверди, бешенное биение сердца и волна мужских голосов обрушилось на него, толкая в спину так неожиданно, что Вихсар резко обернулся, вглядываясь в темноту.

Огонь вспыхнул, ослепляя, полыхнуло в глубине становища, а сердце в ледяной кулак сжало. Вихсар мгновенно сорвался с места, пускаясь обратно к лагерю. Ещё миг назад царила тишина, а теперь воины взметнулись по становищу, как ураган, хватаясь кто за оружие, кто за броню. Достигнув костра, где оставил Угдэя, хан так и не выискал врага — глазам тот не показывался, лишь летели стрелы отовсюду.

Подхватив на ходу щит и хатангу, какие под руку попались, Вихсар ринулся вперёд, прикрываясь, успев запахнуть броню. Пара стрел ударила в деревянный заслон. Среди суматохи ничего не разобрать было, но вскоре где-то в дебрях замелькали подкравшиеся лучники. Вихсар яростно откинул щит, схватил лук, выдернув из колчана стрелу, наложил, натянул тетиву до упора, поймав взором цель, пустил. Со свитом стрела прорвала темноту, достигнув противника, пронзив тому шею. Мужик завалился вперёд покатился по глиняному склону.

— Я же говорил! — разразился батыр, подбежав к вождю. — Это воличане! Княжну пришли отбивать.

Вихсар резко остановился, глянув на друга, блеснули в свете пожара ядом глаза его.

— Где дозорные?

— Перебили всех, поняли уже, когда они подошли близко.

Глаза застелила ярость. Перебили.

— Подкрались сучьи щенки, им эти места лучше знать.

В голове всё вертелись мысли, догадки, ведь нарочно дали уйти, чтобы вдали от стен перебить.

— Сколько их? — спросил хан, отрывая взор от пожара, что перекинулся уже на другие палатки и захватил обоз.

— Две дюжины. Они из засады бьют, не выходят.

— В лес не соваться, — приказал Вихсар, — людей собирай, уходить нужно в поле, в лесу перебью поодиночке.

Да только и не пришлось никуда идти. Послышались голоса, и ватага из дюжины воличан хлынула из леса, словно рой ос. Вихсар сощурился, отталкивая батыра, поднимая лук. Одна стрела, другая, кажется, сбило кого-то с ног, в темноте не разобрать.

— Уходить нужно! — крикнул Угдэй, всматриваясь в гущу, где началось сражение.

Один за другим падали наземь поставленные в дозор валганы, пока не подоспевали другие на подмогу, выдёргивая сабли.

— Коней выводи! — крикнул Угдэй уже остальным, отдавая приказ.

Раздался женский визг. Вихсар дрогнул, но кричала взятая из деревни воличанка. Девка выскочила из палатки, побежала прочь к лесу, но тут же была схвачена Агшей, который, как ворон, налетел на неё. Вихсар огляделся. Теперь уже горел шатёр, где была Мирина. Его подкосило от страха. Мгновенно перекинув колчан за плечо, хан пустился к нему, больше не медля. Ворвался яростно под дымящуюся и освещённую огненными всполохами тканевую кровлю, закаменел, не обнаружив внутри княжну. Удар сердца, другой, пропасть, снова удар. Он выдохнул туго, переводя дыхание, развернул занавес полога, вырывая его с корнем, вышел наружу, оглядываясь, вертя головой. Грудь сдавило, словно на него обрушился огромный молот, приплюснув его совсем. Куда она делась?

Воличи уже наступали, и в гуще месива огня и стрел Вихсар увидел Мирину, выхватывая её взглядом из всполохов огня. И внутри упало всё, когда увидел, как та бежит прямо под стрелы. Он в мгновение ока преодолел десять саженей, настиг её, перехватывая поперек тела, рванув на себя так, что та, откинувшись назад, ударилась о его стан, забилась, вырываясь, скользя по песку босыми ногами. Подхватил, поволок обратно, ища в дымной завесе хоть какое-то укрытие.

— Там мой брат! Отпусти его! Не убива-а-ай! — рыдала она, пробиваясь через броню ярости, что багряной рудой расстелилась перед глазами Вихсара. — Не тронь его! Не тро-о-о-онь, — с крика перешла она на хриплый шёпот. Лицо её опутало волосами, полураздетая, она била его, разбивая только руки в кровь о вшитую под ткань сталь.

Вихсар смотрел на неё, зверея — неужели не понимает, что брат пришёл убить её, а не спасти? Он хотел это в неё втолочь, стискивая так, что лицо Мирины искривилось от боли. Его отвлекло движение. Оторвав взор от её полных слёз глаз, он посмотрел вверх. Новый поток горящих стрел нёсся на становище. Вихсар только и успел сгрести девушку в охапку под себя, повернувшись к огненному ливню спиной. Одна стрела тут же вонзилась в землю рядом, испуская языки пламени, а следом, шипя, как змеи, одна за другой воткнулись и остальные. Удар в спину едва не сбил с ног, вышибая напрочь дыхание. Вихсар едва не завалился на княжну, потянуло что-то в боку, вынуждая скорчиться от вспыхнувшей боли. Хан невольно шагнул в сторону, утягивая за собой Мирину, чтобы уклониться, и тут очередной удар куда-то в лопатку вынудил всё же рухнуть вперёд. Дыхание исчезло, застряв комом в горле.

Мирина упала на колени, не выдержав громадного веса мужчины, хоть он и старался смягчить это падение, закрывая её собой.

Заорал где-то рядом Угдэй, кажется, звал вождя. Вихсар поднял взгляд, который стал вдруг мутиться, попытался что-то рассмотреть через взмокшие, упавшие на лицо пряди волос, да не смог — всё туманилось, дыхание стало частым и рваным. Он тронул бок, ощущая на пальцах липкую горячую влагу, что заливала его штаны. Он посмотрел на Мирину и окаменел. Кровь на её лице и платье, вся в крови. Вихсар весь обратился в холод. Тряхнул её так, что Мирина всхлипнула.

— Где? Где тебя ранили?

Взор княжны прояснился, она смотрела ему на грудь ошарашенно и потеряно. Вихсар уронил взгляд и увидел то, что так мешало дышать. Наконечник стрелы торчал под грудью. Слабость мгновенно нахлынула на него. Весь бок вспыхнул страшной болью. Он стиснул зубы, тронув обхватив железное остриё, и боль отдала в колено. Вихсар услышал приближающееся гиканье с другой стороны леса, откуда и не ждал услышать. Сквозь занавес дыма и огня видел только надвигающихся всадников. Позабыв о ранении, рванулся с земли с рыком, подхватил княжну, откинув, словно куль, в сторону, вырвал клинок из ножен. Скользящим взмахом подсёк коня первого настигшего его всадника, тот, получив рану, споткнулся, перевернулся, рухнул, давя стрельца. Вихсар развернулся, метя ударом в другого, обрушивая клинок. Противника развернуло в седле, но не выбило окончательно. Хан нанёс новый рубящий удар верховому, полоснув его по лодыжке — больше некуда, в броне весь. Понял, что и тот его достал мечом — плечо запекло, а рубаха вся стала влажной.

— Добивай его! — крикнул издалека кто-то, мчавшийся навстречу, голос его показался вождю молодым совсем.

Вихсар обернулся, встречая ещё двоих всадников со стороны становища. Угдэй.

Не успел хан перевести дух, как перестук подков настиг со спины. Пронзительный свист, и в шею ударила жёсткая тяжёлая плеть, обив, сдавливая, вырывая остатки дыхания. Хана со страшной силой рвануло в сторону, он рухнул наземь, удар выбил саблю из рук. Хватаясь за шею, Вихсар попытался стянуть удавку, что перехватила дыхание.

Голос батыра громыхнул, сотрясая сознание, уже рядом. Лязг оружия, крики, храп лошадей и биение огня — всё перемешалось. Вихсар, сдёрнув петлю, повернулся, намереваясь встать, да тело его вовсе престало слушаться, онемело. Он судорожно охватил единым взором чащобу, выискивая Мирину. Нашёл. Забилась под дерево. Заплаканная, бледная. Живая.

— Уходи, княжич! — крикнул кто-то.

— Поймать его! За ними! Убить! — гаркнул Угдэй напоследок.

Он рухнул на колени рядом с вождём, помогая подняться. Вихсар, опираясь на руки, рванулся с земли, да помешали стрелы, а следом боль до самой кости прошила, накрыла чёрной волной от пят до головы, будто его копьями пригвоздили к земле. Он рухнул уже без чувств.