Мирина сидела в сухой траве средь замшелых, давно переставших быть колючими старых лап елей, зажимая уши и с силой зажмуривая глаза, отказываясь верить в то, что случилось. Только недавно она расчёсывала волосы, и Вихсар, что приходил к ней, был спокойный, ни требующий ничего, и этот поцелуй тягучий, долгий не оттолкнул. Может, она начала смиряться со своей судьбой? Ведь он ушёл, не потребовав ничего, и всё казалось хорошо. Как вдруг крики, всполохи огня. Выбежав наружу, узнав среди нападающих воличей, сама не своя бросилась к ним. А как Нечая разглядела, так кровь разом вся застыла в жилах, страх за жизнь брата объял — убьют его.

Заколотилось сбивчиво сердце в груди онемевшей, дыханием судорожным вырываясь. Мирина открыла глаза, размазывая на скулах горячие слёзы.

Угдэй быстро осмотрел Вихсара и кинулся в лагерь за помощью, пока другая часть войска бросилась вдогонку за княжичем. Мирина, всхлипнув, успокаиваясь на миг, приподнялась с тёплой, ещё не остывшей земли, цепляясь за мягкие еловые ветки, содрогаясь всем телом, всё ещё не веря в то, что произошло здесь миг назад, и своим глазам не верила. Несокрушимый, сильный Вихсар теперь беспомощно лежал на земле средь дотлевавших стрел, которыми было истыкано всё вокруг. Руки раскинуты, отвернута от неё голова. Чёрная кровь в ночи, как смола, густо текла из раны его, земля жадно её вбирала. В голове билась одна мысль — не дышит. Мирина дёрнулась было подбежать, увериться, что дышит, да к месту себя пригвоздила: он тот, кто жизнь её изломал, не достоин и толики её сострадания. Но одна мысль сменялась другой, терзая всё хлеще, её бросало из стороны в сторону, изматывая, и ощущала она лютую злость и отчаянную жалость — он же от стрел загородил, себя подставляя. Мирина попыталась отринуть это — себе в угоду лишь поступил так, она же для него как вещь, его прихоть, его желание, игрушка, которую посадил в клетку. Ступни так и пристыли к земле, и что делать, не знала. Сердце сжималось больно при виде утекающей из могучего тела жизни, такой неукротимой, буйной. Только недавно он смотрел на неё горячо протяжно, ласкал губы, и следы его пальцев ещё жгли кожу на шее, запястьях, как отметины, горели и не были противны были вовсе. Мирина, сжав кулаки, шагнула всё же, ступая к нему, покидая укрытие. Так и казалось, что пролетит где-то ещё стрела, но её взгляд был устремлён только на вождя.

Его пальцы вдруг пошевелились, будто её приближение почуял, вонзились в песок, загребая судорожно, но очнуться Вихсар так и не смог, лишь тяжело вздохнул и замер — казалась, больше и не выдохнет, но всё же крепкая грудь вновь поднялась обрывисто, выпуская выдох, вбирая скудно воздух в себя.

Мирина, сбросив оцепенение, упала на колени рядом, подползая ближе, заглядывая в лицо, убирая волосы смоляные влажные, открывая заметную бледность, на фоне которой брови тёмные вырисовывались чётко. Княжна осторожно протянула руку, зарывшись дрожащими пальцами в пряди, и те потонули во влажны липких волосах, нащупывая на затылке рану. Внутри оборвалось всё — голову тоже задела стрела, оставив борозду глубокую на коже. Вихсар от прикосновения её пошевелился, издав мучительный стон, по лицу судорога боли прошла, искривляя черты застывшие. Княжна тут же отняла руки, огляделась по сторонам: охваченный заревом, пылал лагерь, истошно ржали и всхрапывали кони, шарахались от пламени, воины бегали по становищу, пытаясь спасти остатки пожираемых огнём вещей.

Горячий страх вплеснул в груди, и нутро, как плита древняя, шевельнулось, дрогнув — не знала, чего хотела больше, чтобы он не шевельнулся более, или чтобы жил. И как брат её там, удалось ему сбежать, или точно так же лежит на земле, кровь теряет? Сердце сжалось в груди больно от чувств разных, смятения дикого, и голова совсем не соображала ничего. Мирина отринула прочь всё, что лишало её и дыхания, и остатков воли и разума. Торопливо расправив подол рубахи ночной, рванула ткань, отделяя лоскут. Она оглядела Вихсара ещё раз, уже внимательней. Стрела так и осталась торчать из рёбер, и оттуда всё ещё текла струйками кровь — её трогать нельзя, пока наконечник не срежут, и только сильные руки смогут вытянуть древко, да надо так чтобы рука не дрогнула. Осторожно приподняв голову, княжна начала обматывать её тканью, вспоминая нужные слова, чтобы кровь запереть в ране, находила их, выговаривая тихо, не сбиваясь, иначе силу они свою потеряют. Ткань пропиталась быстро, но с последним оборотом да закреплённым узлом тугим кровь замедлила бег. Мирина же ощутила, как тяжесть легла на плечи, пригнула к земле ношей непосильной усталость, вновь обрушились на неё все звуки и запах дыма, и ржавый — крови, вливаясь в самое нутро, въедаясь в кожу и на языке горечью оседая и солью — губы прокусила.

Громкий окрик заставил её вздрогнуть и отодвинуться. Угдэй вместе с Агрешей и ещё двумя воинами приблизился грозно широким шагом. Мирину с ног до головы онемение окатило — от батыра только гнев волной обрушился на хрупкие плечи девушки, всю до капли ярость направил на неё, окончательно выбил из Мирины дух. Рядом с ней он как вол — огромный, устрашающий — предстал так быстро, отгораживая от хана, нависая, что она и опомниться не успела. Чёрные глаза батыра смотрели сверху-вниз, жгли, и яд их обездвиживал её всю. Сейчас он волен сделать с ней всё, что ему вздумается.

— Ты, должно быть, понимаешь, что хан слишком милосерден к тебе, — процедил он зло. Черты его заострилось, ожесточая и без того грубое, будто из камня высеченное лицо. — Я мог бы прямо здесь расправиться с тобой, избавиться и сказать, что ты в лесу сгинула, — его глаза блестели режущими осколками, вонзаясь в Мирину. — Ты должна перед ним на коленях ползать за то, что обращается с тобой лучше, чем твои родичи.

Мирина невольно шеи коснулась — дыхание оборвалось.

— Если он умрёт, ты ощутишь разницу, это я тебе обещаю. Так что моли своих богов, чтобы он выжил. Если чаша смерти минует его, целуй ноги своему хозяину и благодари за милость, которую он тебе дарует, за то, что из сотни баб он тебя выбрал. Ты думаешь, княжич бросился тебя вызволять? Щенок решил свою удаль показать да первенство, нисколько не позаботился о том, что и ты могла пострадать, ты, — понизил он грудной голос, — ты не сдалась ему вовек.

— Что с ним? — выдавила Мирина из себя, выслушав жестокие слова батыра.

Угдэй сощурил гневно глаза.

— Он ранен, повезло паскуднику, я бы добил его, но следов не нашли, утащили его приспешники. Такая подлость так просто не сойдёт с рук им.

— Он бы не пошёл сам, — бросилась Мирина, не желая слушать Угдэя. Всё, что говорит, всё — ложь. Брат не такой. Или… — Это всё Вортислав! Это он! Он подначил, я знаю, он хочет избавиться от наследников, — вырывались из груди слова отчаяния, остановить которые Мирина не могла.

Угдэй посмотрел на неё протяжно, дыша тяжело, тень задумчивости легла на его лицо, блестевшее от жара. Батыр только хмыкнул и, больше не сказав ни слова, отвернулся, отступая, присоединяясь к воинам, уже поднявшим Вихсара на смастерённых волокушах. Мирина через пелену тумана и горечи смотрела в широкие, как у медведей, спины мужчин, что удалялись от неё, тонули в дымной занавесе, больше не оглядываясь.

Её всю трясло, а потом вдруг защипало глаза, хлынули слёзы, и сама не знала, от чего, никогда не брало её такое бессилие, что хотелось кричать в голос. Сжав плотно губы, она посмотрела в сторону леса, где таилась холодная тьма ночи. Бежать. Но тело не слушалось. Мирина, посидев так ещё какое-то время, слушая окрики валганов, чувствуя, как со стороны чащобы уже льётся на спину прохлада, зябко поёжилась, находя силы, поднялась кое-как. На подгибающихся ногах, опустошённая и разбитая пошла к шатру своему. Мимо раненых, которые были заняты тем, что стаскивали и клали пластами в ряд у костров убитых — их ныне вознесут на краду. До полуголой, грязной, в крови и пыли, в одной рубахе, девки не было никакого им дела. Ускорила шаг, спеша оказаться в тканевых стенах юрты, укрыться от холода, взглядов, но только от самой себя не убежишь. И что творилась в душе сейчас, Мирина не бралась гадать — мутно становилось. Что прячет от других, скрывает от себя за гудящей болью, разливающейся в голове — не разобрать, и сердце было заперто ею самой хуже, чем клетка Вихсара. Ту она хотя бы пыталась поломать, а свою — не в силах. Боялась правды, поражения, боли — всего вместе.

Мирина смотрела себе под ноги, но каждый следующий шаг становился всё тяжелее, и она уже не спешила, а плелась, будто не воздух окутывал её, а кисель. Подняла голову, уперев взгляд в пустеющий шатёр, остановилась совсем, занемев. Слова Угдэя через туман грохотали в голове, как набат.

«Хан слишком милосерден к тебе!»

Мирина нахмурилась. Разве способен Вихсар на милосердие? Он увёз её второй раз из дома, не позволив толком побыть с родичами, не спросив её, хочет ли она того, согласна ли, не оставил никакого права выбора, хотя поступил так, зная, что получит отказ. Он просто, приехал и взял то, что желал. Мирина вдохнула глубоко, разжимая тиски сомнения, которые незаметно для неё сжимались всё плотнее. Сомнение вгрызлось в душу, обгладывая её, что голодный волк — кость, нещадно дробя зубами. Световида поступила подло с ней, выставив её за стены, ни с кем о её замужестве не поговорив — это так. Всё изменилось для неё уже давно, с тех самых пор, как она застала в одной постели мачеху с Вортиславом. Видно, тогда и пришло время делить власть. А Мирина, наивная, глупая девка, поддалась на её хитрые уловки и попала в сети, которые княгиня давно сплела. И как ни больно, а выходит, правильные были слова батыра — не нужна она им, и никто не ждал в Ровицах её возвращения. Она сглотнула. Такую горечь никогда не испытывала. И жизнь её зависела от жизни хана сейчас, но Мирина не боялась ничего: ни смерти, ни угроз Угдэя. Могла бы, пока он там лежит, бежать прочь, никто бы в лесу её не нашёл, но куда ей теперь возвращаться? Да и хочет ли после всего того, что сделала княгиня? И Вихсар… уберёг ведь её от стрел.

Перед взором хан появился, раны его опасные. Представила всего на миг, что он и вправду не встанет поутру, не вздохнёт, не опалит взглядом, от которого дыхание пропадает, и этот взгляд не будет выискивать её лишь одну, и будто холодной водой окатило, отрезвляя, в грудь ударилось осознание того, что это и в самом деле может случиться. Потрясённая Мирина стояла посередине лагеря не в силах сдвинуться с места, туго втягивая в себя воздух. Ноги и руки онемели, делаясь бесчувственными. Она же виновата в том, что его ранили, в том, что любой вздох его может стать последним. Нет, не милосердная она и не благодарная — батыр выплеснул ей в лицо всю правду, а она едва ли ему в след не плюнула. Вихсар там истекает кровью, а она плетётся в шатёр, чтобы укрыться и не видеть всей этой горькой правды, всех этих смертей, запереться в себе и стать глухой к своим чувствам, к чувствам чужим и словам. Мирина сажала до боли кулаки, судорожно глотнула воздух, стиснув пальцы сильнее, порезав ладони ногтями, обернулась. Воины уже скрылись из вида. Больше не медля, Мирина пустилась быстрым шагом, едва ли не бегом, обратно. И в голове всё перемешалось, а в груди такой сокрушающий вихрь поднялся, что боль застучала в затылок. Теперь пустота сменилась страхом, что он умрёт, и затаился этот страх где-то в сердце, отравляя.

Мирина оказалась перед шатром, куда внесли Вихсара, перешла на шаг, пытаясь заглянуть за широкую спину батыра, который заходил внутрь следом за Агрешем.

— Угдэй! — позвала Мирина на ходу.

Батыр повернулся на оклик, лицо его потемнело, когда выхватил взглядом приближающуюся княжну. Он угрожающе вышел навстречу, видно намереваясь оттолкнуть её, как назойливую мошку. Мирина от него в шаге остановилась, унимая разрывающее грудь дыхание, глотая запах гари и запёкшейся на руках и лице крови.

— Что тебе? — раздражённо спросил он, выказывая всем своим видом, что не намерен с ней долго разговаривать.

— У него раны, я могу помочь излечить.

Валган посмотрел на неё чёрными непроницаемыми глазами, твёрдо сжал губы, выражая отказ — Мирина это поняла прежде, чем он заговорил.

— Тебя сюда никто не звал.

— У него раны сильные, — не отступилась Мирина, хоть и пошатнулась от твёрдой воли валгана. — А я знаю, как жизнь сохранить… Меня учили.

Полог откинулся, и вышел Агреш, смерив княжну мрачным взглядом.

— Подготавливай всё к погребению, на рассвете обряд проведём, — велел ему Угдэй. — И как только дозорные вернутся, сразу ко мне.

Мирина покачнулась, услышав короткие распоряжения. Вернутся с вестью, нашли ли Нечая, добили или нет.

— А что делать с телами врагов? — спросил тот.

Угдэй с высоты глянул на Мирину, решая что-то. Она стояла, не шевелясь.

— Ничего, подальше от лагеря унесите да в лог какой-нибудь сбросьте, ветками прикройте.

Мирина всё же не выдержала, отвела взгляд.

— Пусть лес об их душах и позаботится, — заключил он.

Княжна и на это смолчала, собрав всё самообладание. Ясно, что батыр проверяет её, дал указание на её родном языке, чтобы поняла, услышала, нарочно пытаясь ударить больнее, и у него это получалось — глаза затуманились всё же. Есть то, что не по силе ей брать на свои плечи.

— Ты и твои родичи его жизнь под удар поставили, и ты хочешь, чтобы я тебя пустил? — глаза батыра сощурились, а фигура мощная, крепкая качнулась угрожающе в её сторону.

«Не пустит», — поняла Мирина, и от этого, хоть и ожидала, обида обожгла, лишая её последних сил.

Она отступила, смиряясь, хоть и чувствовала, как внутри всё разливается ядом и вскипает злость, да только поделать ничего не могла. Это была бессильная злость, на грани отчаяния, которое притупилось, полосуя будто ржавым лезвием ножа — только больше муки.

— Уходи. Сюда ты не зайдёшь. Когда хан очнётся, он пошлёт за тобой. Если пожелает, — добавил он со сталью в голосе. — Ты не достойна быть его женой, — повторил он уже сказанное, и в этот раз слова жёсткие ударили что плетью от чувства ненужности и потерянности. Безысходность внутри из берегов вышла. Не выдержать этого всего. Мирина поджала дрожащие губы, отступила прочь.

— Постой, — вдруг окликнул батыр.

Мирина обернулась, сталкиваясь с усмирившимся его взглядом.

— Если знаешь, как помочь — приходи, только в сухое переоденься, грязь с рук смой.

Мирина кивнула быстро, боясь, что он передумает. Батыр сокрушённо покачал головой и внутрь шатра скользнул. Дороги обратной не помнила, идя быстро, не теряя времени, не чувствуя и земли под ногами. Внутри всё оставалось по-прежнему, разве только дымно было, но полога отбросили, и потому выветрилось всё почти. Мирина нашла его рядом, подобрала, оставила на лавке, сама к бадье с водой бросилась, которую принёс ещё до нападения Тимин. Отрока она среди воинов не видела, и волнение взяло — цел ли?

Умывшись в тёплой воде, смыв с лица, рук, шеи и груди кровь Вихсара, Мирина нашла и чистую рубаха, переоделась, ныряя в мягкую ткань. Грязную же теперь только выкинуть — испорченная, не годна ни для чего. Расчесала торопливо волосы, заново сплетя их в нетугую косу, отринув накатывающую усталость, и не сразу заметила топтавшегося у входа Тимина. Поднялась с лавки, улыбнувшись. Всё же рада была видеть его живым и невредимым. Отрок растерянно посмотрел по сторонам, избегая прямых взглядом.

— Меня батыр послал, — отрок бегло посмотрел на девушку, заводя руки за спину. — Мы тут остаёмся на ночлег, пока хану не станет лучше. Подлатать шатёр нужно… — растерянно произнёс Тимин, верно смущаясь княжны.

Мирина отложила гребень.

— Хорошо, — согласилась она.

И в самом деле, нужна помощь. Сквозняком тянуло, и очаг давно истлел. Разжечь бы его, чтобы в тепло вернуться, да трав бросить, запахом душистым наполнить шатёр. Оставив Тимина управляться с работой, Мирина вышла.

Уже была глубокая ночь, пела птица где-то в глубине леса, её одинокое щебетание раздавалось эхом по округе, волнуя воздух и душу, вынуждая невольно прислушиваться, и всё казалось как прежде, будто и не нападали на них воличи.

У одного костра собралось с дюжину валганов. Они распивали из чар питьё и о чём-то разговаривали, но Мирина не понимала их речи. Наверное, надо начать прислушиваться да понимать. Другая часть, что погналась за княжескими кметями, видно ещё не вернулась. Ещё воины лежали у другого очага неподвижно — они уж больше никогда не встанут. Мирина ускорила шаг, чувствуя, как к горлу ком подкатывает, откинула полог, вошла внутрь полутьмы шатра, душного, пропитанного ароматами травяных взваров и запахом крови. И сердце дёрнулось болезненно в груди, когда в свете очага выхватила взглядом фигуру Вихсара. И её будто на волнах качнуло от вида его измученного.

В полумраке, разбавленном жёлтым светом тлеющего очага, Вихсар был неимоверно бледен. Он полулежал неподвижно, глаза были закрыты, а из приоткрытых губ вырывалось тяжёлое дыхание. Мирина сглотнула, невольно стянула пальцами судорожно платок, что на плечи успела накинуть. Древко стрелы уже вытащили, и на стане мужчины осталось лежать полотно, прикрывая рану. Оно кровью всё пропиталось, хоть выжимай. Мирина бросила надломленный взгляд на стоявшего рядом Угдэя, тот кивнул, позволяя пройти, и она шагнула к лежанке. Когда жар его тела соприкоснулся с её, сплетаясь, смешиваясь, проникая и окутывая, она шагнула ещё ближе, будто притянутая им. Но Вихсар по-прежнему лежал неподвижно, не почувствовал её присутствия, как было всегда, стоило ей появиться в поле его внимания. Только хмурились тёмные брови, вздрагивали крылья носа, а на лбу, скулах, шее и груди капельки пота блестели в тусклом свете огня. Ресницы влажные, веки тяжёлые подрагивали, будто видел он беспокойный сон, а очнуться никак не мог.

Мирина скользнула взглядом по ключице на сильную крепкую грудь, покрытую чёрными волосками, к рукам с твёрдыми, как камень, мышцами. Пальцы были сжаты в кулаки, и руки до плеч оплетали тугие жгуты синих вен. Дрожали жилки на шее и висках, зубы сжаты и изредка желваки ходили — весь он был напряжён. Княжна разжала пальцы на своей груди, протянула руку к голове Вихсара, на которой всё ещё оставалась её повязка — видно не успели сменить — осторожно коснулась пальцами чёрных блестящих прядей, размётанных по подушке, влажных. И сердце зашлось, когда ресницы Вихсара дрогнули и поднялись, он посмотрел мутно перед собой, заметив всё же или почувствовав стоявшую рядом девушку, повернул голову медленно, и Мирина так и ухнула в черноту его глаз. В свете огня радужка угольная такой широкой казалась, что она разглядела своё отражение, выхваченное из тени светом пламени. Но не это заставило дыхание перехватиться, а желание в его глазах, что мгновенно выжгло её изнутри. Даже теперь, когда он был так слаб, истерзанный болью от ран, глаза его скользили по ней жадно. Но в следующий миг веки его отяжелели, он отвернулся, сглатывая сухо, и кадык его за чёрной щетиной дёрнулся.

— Зачем ты сюда пришла, Сугар?

От сердца отлегло — узнал её, значит, жар не такой сильный. И то, как он это спросил, как прозвучало имя, которое он дал ей когда-то, не вызывало ни гнева, ни раздражения, напротив, хотелось, чтобы он произносил его вновь.

Мирина подняла взор на Угдэя, тот весь обратился в камень, наблюдая за ней. Княжна быстро сорвала с плеч платок, бросила его прямо на пол, опустилась рядом с раненым, осторожно берясь за края ткани, намереваясь оглядеть раны, и охнула, когда рука Вихсара пальцы её сжала, отстраняя от себя.

— Оставь нас, — приказал хан Угдэю, глаза снова открывая.

Батыр промолчал, но потом послышался шорох, и Мирина ощутила хлынувший сквозняк на своей спине — ушёл. Пальцы Вихсара, что продолжали сжимать её руку, прожигали кожу, были такие горячие, сильные. Его пальцы, которые могли сминать властно и вожделенно ласкать, теперь держали её хватко, но не грубо. Вихсар к губам своим поднёс её руку.

— Я тебе говорил, что у тебя очень нежные руки?

Губы сухие, мягкие к ямке ладони припали лишь самыми краешками, обожгло дыханием, и тугие волны вновь поднялись, захлестнули Мирину с головой, поплыло всё.

— Зачем ты пришла? — повторил он вопрос.

— Помочь… — тихо ответила, боясь нарушать тишину ночную.

Вихсар отстранился, но руки не выпустил, погладил большим пальцем её костяшки.

— Теперь мне точно спокойно не будет. Сугар.

Мирина словно шагнула в пламя — горячий обессиленный шёпот Вихсара проник в самую глубину, поднимая тугие волны, что задушили её вмиг, лишая всякой воли воспротивиться, да и не хотелось.

— У тебя рана глубокая в теле, крови потерял много, — пролепетала Мирина пытаясь совладать с накатившей слабостью.

Глаза Вихсара загустели, почернели ещё больше, утягивая глубже, не давая возможности вырваться из омута, завладели без слов, без попытки захватить. Мирина опустила ресницы, вдруг подумав о том, что под одеялом он и не одет, и что жар его тела опаляет сейчас её лицо и грудь, окутывает. Оно всегда было таким горячим… Мысль эта отрезвила, вынуждая быстро вспомнить о том, зачем пришла. Высвободить руку не вышло.

— Почему ты не произносишь моего имени? — вдруг спросил он.

— Пленнице не положено произносить имя своего хозяина, — вырвалось само собой, но Вихсар нисколько не изменился в лице от её грубого ответа.

— Ты не пленница. Произнеси моё имя, я хочу его услышать.

Мирина посмотрела на него прямо, и на язык будто каплю горячего воска капнули, так чуждо и непривычно было это сделать. Она и в самом деле не звала его по имени, наверное, боялась, что если произнесёт его, то створки её души распахнутся, и она потеряет что-то важное, то, что держит его на расстоянии от неё.

— Ну, говори, — прошептал хрипло и нетерпеливо.

Мирина облизала губы, ставшие будто ссохшимися.

— Вихсар, — произнесла и замерла, прислушиваясь к собственному голосу, которым прозвучало имя заклятого врага, но не почувствовала какого отторжения и небо не упало.

Хан долго на неё смотрел, и губ его вдруг лёгкая улыбка коснулась, Мирина и не видела такого ни разу. Никогда. И это обезоружило окончательно, она почувствовала, что падает, и побоялась разбиться. У него чувственная улыбка, а может, всё дело в смертельной усталости, которая всё же постепенно накатывала на неё, давя на плечи.

— Мне нравится, как оно звучит твоим голосом, — проговорил хан, выпуская руку.

Жар прихлынул к щекам. Мирина, поёрзав на месте, взяла себя в руки, продолжила делать то, зачем пришла. Торопливо собрала ткань, открывая рану, и похолодела. Кожа вся багровая, рана по краям рваная, из неё сочилась кровь. Трав бы каких. Сглотнула, не показывая вида, насколько плохо всё выглядит.

— Нужно возить с собой знахарку, — пролепетала княжна будто в укор, собираясь с мыслями, что успели растечься, как вода в ладони.

Смочила в чаше лоскут ткани, которых нашла рядом целую стопку, протёрла вокруг багряные разводы. Вихсар нахмурился вновь, но глаз не закрыл, смотрел на неё неотрывно, и Мирина из спутанного комка мыслей под его взглядом чёрных до невыносимости глаз выдёргивала нитями нужные слова, сплетая их в заговор беззвучно, только губы одни шевелились, но чётко и ровно, выпуская воздух, как тому учил её Радонег. И не думала, что станет это делать для врага. Для врага ли? Взгляд его скользил по её лицу, опускаясь на губы и ниже. Мирина закончив, нашла в полутьме его руку, накрыла своей ладонью — не знала, зачем это делает, просто порыв, неподвластный всем её убеждениям, которые она выстроила вокруг себя каменной стеной. Но Вихсар сплёл свои пальцы с её, притянул вконец онемевшую и ослабшую княжну ближе, укладывая её рядом собой на плечо, и Мирина не стала тому сопротивляться, поддаваясь, легла, чувствуя, как крепость её начинает сыпаться, ощущая спиной дрожь его могучего тела, слыша дыхание всё ещё тяжёлое, грохот горячего сердца. Окутал чуть горько-терпкий запах трав и его запах. А потом она ощутила его губы у виска, что собрали капельки проступившего пота от усилий, которые она проделала, сплетая заговор. Вихсар ничего не говорил. Рядом с ним, таким большим, сильным, нерушимым и неуёмным вихрем было так тепло и уютно, он внутри весь бушевал, одновременно оберегая её сон, и это ощущение новое, едва зарождающееся в сердце, пустившее свои ростки, ещё хрупкое, расшатывало её окончательно, но не было сил думать, узнать его лучше. Мирина закрыла глаза, опрокидываясь в безмятежный сон, доверяясь ему.

Из глубин сна Мирину выдернул грубый окрик. Она открыла глаза, посмотрела сквозь сонную пелену, пытаясь понять, кто это был и откуда исходят тревожные звуки, вынуждая проснуться окончательно. Тут же затаилась, лёжа на боку, глядя в потолок, вслушиваясь в незнакомую речь, разглядывая рейки шатра да чуть колышущуюся от ветерка тканевую кровлю. И снова окрики разнеслись снаружи, казалось, уже ближе. Видно вернулись воины с места погребения. Вчерашний день обрушился на Мирину, как ушат ледяной воды, поселяя в ней разлад и беспокойство. Хотелось закрыть глаза и вновь провалиться в небытие, лишь бы скрыться от раздирающих на части чувств, закрыться и не помнить ничего, не думать о брате, который решился напасть на племя валганов. Княжна зажмурилась, отринув прочь воспоминания, но вчерашний день, как смола, просачивался в тело, отяжеляя. Едва только свежесть утра взбодрила тело, прошлась тёплой волной, а Мирина уже почувствовала себя разбитой.

Осознав вдруг, что она тут, в шатре Вихсара, всю ночь рядом с ним провела, княжна пробудилась, невольно сжалась вся, перестала дышать, чувствуя всей кожей, всем нутром лежащего рядом с ней мужчину, возвращавшего её назад, в прошлое, когда она точно так же встречало утро в его постели, но горечи от того уже не было, а было странное чувство спокойствия.

Мирина огляделась. В шатре было сумрачно, свежо, хоть и тепла очага хватило до раннего утра. Белёсые лучи стрелами пронизывали полумрак, лились из прорезей, проделанных в стенках для воздуха свежего и света, чертили туманные серебряные полосы полупрозрачными клинками. Затаив дыхание и скомкав мягкое приятное к коже покрывало, княжна в полной мере ощутила тепло, исходившее от Вихсара. Запах тонкий трав, еловой смолы и чуть горьковатого дыма были тому подтверждением, что это не сон. Она пришла сама и осталась здесь сама, не ушла. Немного голову приподняла, оглядывая себя, укрытую беличьим одеялом. Из одежды рубашка одна. Совсем забеспокоившись, она пошевелилась — уйти бы поскорее, пока спит.

Распрямила колени, чувствуя под головой мужскую руку. Вихсар даже не пошевелился. Напрягшись, Мирина осторожно развернулась, стараясь не сбить одеяло, но валган по-прежнему лежал недвижимо, не дрогнули мышцы в ответ, не услышала вздоха — ничего. Мирина закаменела сама, вся обращаясь вслух, а в груди сердце неровно, неспокойно заколотилось — неужели… Сжав кулаки, приподнялась, уже не осторожничая. Дыхание пропало из груди. Взглядом пробежала по совершенному, слаженному, вытянутому, литому стану, прикрытому покрывалом и лоскутами, пропитанными багровыми тёмными пятнами крови, подсохшими уже. Лицо Вихсара было отвёрнуто, бронзово-смуглый загар, покрывавший руки и грудь, поблек, да так явственно заметно, что защемило под рёбрами от разломавшегося под сердцем неопрятного холодка.

Нахмурившись, Мирина, туго втянула в себя воздух, сглотнула подступивший ком. Как бы там ни было, как бы ни ненавидела и ни презирала, а смерти она ему не желала. Мирина протянула дрожащую руку, тронула колючую щёку, погладила золотисто-медовую скулу, каменную шею, подтянулась ближе, в лихорадке пытаясь уловить хоть какое-то движение воздуха в его груди, судорожно нащупывая под ещё горячей кожей тёплую тугую жилу. Вихсар вдруг накрыл её руку своей ладонью, чуть сжав пальцы, и сердце оборвалось и тут же скакнуло в бешеном галопе. К груди так и прихлынул жар вместе с облегчением. Мирина выдохнула, и голова закружилась. Он как ни в чём не бывало погладил её узкое запястье, скользнул к плечу сухой ладонью с грубой кожей, тронул локоть, сжал стальной и в то же время мягкой хваткой, притянув Мирину к себе плотнее, одновременно поворачивая голову. Княжна ощутила на лбу его дыхание, что ожогами ложилось на кожу, перетекая к скуле, шевеля волосы на висках, оставляя жгучий след. В одно мгновение, даже не успела опомниться, оказалась зажата в крепких тугих объятиях, чувствуя через ткань формы его тела, сплетённого из упругих мышц. Мирина подобралась вся, скользя босыми пятками по постели, опасаясь потревожить раны.

— Ждала, что я не очнусь? — спросил хан таким мягким, обволакивающим, чуть с сонной хрипотцой, голосом, от которого внутри прокатился трепет, и кожа мурашками покрылась.

Мирина растерянно покачала головой, противясь собственным ощущениям, напрочь отказываясь верить им, подняла на Вихсара взгляд и замерла, утонув надолго в его глазах, таких жалящих, как жестокое степное солнце, и в тоже время прохладных, как недра лесных чёрных озёр, что лежат в дремучих гущах Ряжеского леса.

— Я знаю, что нет, иначе ты бы ушла ещё ночью.

— А ты бы позволил? — вырвалось.

— Нет, не позволил бы и не позволяю, никогда, теперь ты моя, Сугар, — густо клокотал его голос. — И я знаю, что теперь ты не так жаждешь уйти.

— Ты бы меня наказал, если бы я вновь попыталась?

Чёрные глаза замерли, обращаясь в твёрдые угли.

— Да, — ответил, и голос его упал в самую душу камнем, отяжеляя. — Но не так, как раньше, по-другому, — сорвался голос до горячего шёпота, который мазнул самую шею, поднимая волну жара. — Теперь я знаю, как удержать мою Сугар, — он прижал княжну к себе ещё плотнее.

Взятая врасплох Мирина рассеянно моргнула, сбрасывая туман, чувствуя над собой его оголённое отяжелевшее тело. Надсадное дыхание и то, что он был ранен, нисколько не убавляло в нём железного упорства. И так хотелось прикоснуться к этой рвущейся наружу силе, утонуть в ней, и в то же время боялось дико, и бежать бы прочь от него. Подальше. Всё равно куда. Только на побег, если не убежала вчера, то теперь и не решится больше — это Мирина поняла отчётливо, и Вихсар это чувствовал. Она вновь посмотрела на него, срываясь в пропасть, прямо в бездну его тёмных, обжигающе-холодных глаз, погружаясь в неведомые глубины. До конца кануть не позволяли стальные объятия, что держали крепко, надёжно и в то же время бережно, как самую большую драгоценность. И это всё сбило с толку, казалось, что вернётся та грубость и жёсткость, сомнёт, сдавит, ворвётся, чтобы взять своё. Мирина опустила ресницы, посмотрев на бесцветные губы Вихсара, покрытые трещинками, заметила и родинку с крупинку у самого края верхней губы. Несомненно, он был привлекателен и красив.

— А если я не хочу? — тихо спросила.

— Не правда, — прошептал ещё глуше хан, и глаза его туманом подёрнулись.

Мирина поджала губы, невольно вспомнив купание в реке деревни Игши. Резко втянула в себя воздух, выдерживая его неотрывный глубокий взгляд.

Всё для неё определилось вчера, когда пришла помочь исцелить его раны, хоть это до сих пор никак не укладывалось в голове. Ведь с каким отчаянием и борьбой она жаждала свободы всё это долгое время, а сейчас эта жажда свободы стала такой зыбкой, сыпучей, камни её стены начали рушиться, как стан без своего хозяина. Да, сейчас, в его руках, она себе уже не хозяйка.

Мирина скомкала ещё больше одеяло, взгляд невольно на лицо его скользнул. По буграм мышц струйками текла кровь — открылась рана. Княжна тут же отстранилась, Вихсар не стал её задерживать.

— Нужно раны перевязать, — рассеянно промолвила она, сдёргивая с себя одеяло, выскальзывая из тёплой постели, такой тесной на вид, что даже и не верилось, что уместились на ней двое.

Мирина собрала разбившуюся за ночь косу, ощущая скользящий, исследующий взгляд Вихсара на себе. Рубаха её хоть и скрывала стан, но была слишком тонкой, и казалось, что под взором валгана она осыпается пеплом. От этого княжна чувствовала себя уязвимой. Вчера её не заботило сильно то, что она бегала по лагерю в исподнем, но тогда была ночь, а теперь утро, и обильный свет кола, проникающий в шатёр, всю её выделял из сумрака. Смущаясь всё же, она откинула косу за спину и прошла к сундуку, держа боковым зрением наблюдающего за ней Вихсара. Коснулась деревянной крышки, обитой пластинами железными с узором чеканным. На сундуке стоял ушат воды, чистой — вчерашнюю уже кто-то вынес. Мирина смутилась ещё больше. Видно, заходил кто-то, когда она спала. Княжна замерла, думая о том, вернулись ли дозорные. Впрочем, если бы вернулись, то батыр стоял бы уже тут и обо всём докладывал хану. Мысль о брате с новой силой ворвалась с сердце, но княжна постаралась отбросить её. Подхватила корец, зачерпнула воды в лохань, взяла чистую ткань и подсела к хану, не глядя на него, смачивая полотно.

— О чём ты думаешь? — спросил Вихсар, откидываясь на подушки.

Мирина сжала плотно губы, не решаясь говорить о том, что так тревожит её. О Нечае лучше вообще ничего не говорить, в сердце держа надежду, что брату удалось уйти.

— Ты знаешь, о чём, — ответила, усердно выжимая рушник. Потом стянула старые, огрубевшие от крови повязки.

Вихсар не заговаривал с ней о нападении и, кажется, не злился на неё за то, что родич её так поступил, а мог бы выместить весь свой гнев. Только его и доли не было во взгляде вождя, а ведь из-за неё под стрелы попал, едва жизни не лишившись. Это обескураживала, пугало Мирину нещадно.

Рана размером с ягоду тёрна потемнела по краям и покрылась вокруг иссиня-багровым цветом. Кровь уже не текла, и остатки её подсохшие княжна принялась вытирать осторожно, вновь выговаривая нужные слова. Так бы всю седмицу нужно, хорошо ещё, луна убывающая, и опасность не грозила, но всё же. Всё же Мирина решила набрать мха да приложить к ране. Чем Угдэй её смазывал, княжна не ведала, а потому надёжней самой всё сделать, хотя и не должна вовсе.

— Нужно посмотреть спину, — сказала, коротко глянув.

Вихсар не стал спорить, повернулся набок, немного грузно, всё же рана мешала двигаться. Он, верно, в помощи её не нуждался, может, и смеялся над ней, только зачем? Мог бы прогнать давно. На спине мощной прямо под лопаткой рана выглядела хуже и безобразней, чем на груди, невольно Мирина укорила себя — не нужно было оставаться, стоило в шатёр свой уйти. Помимо следа от древка были ещё ссадины, синяки да ещё одна пробоина. Княжну аж передёрнуло от этих увечий. Спина выглядела так, словно только и служила для того, чтобы мишенью быть. Как он ещё в сознании да под длань Мораны не попал? Его боги, верно, покровительствуют ему, знать заслужил, коль сама смерть обошла стороной.

Ополоснув тряпицу, Мирина стёрла разводы багровые, к коже приставшие, вкладывая в каждое движение особую силу, заключая её в наговор, что плёлся из слов, как тот самый поясок в руках Евгастьи. Получалось это так легко, наверное, потому что знание это хранило в ней частичку отца, которую Мирина несла через время и расстояние. Мысли о чернавке потянули за собой другие. Наверное, давно вернулся в Явлич десятник Векула, рассказал всё княжичу Арьяну Вяжеславовичу. Взяв другой лоскут, Мирина торопливо, убегая от нежданной мысли, свернула его в несколько раз, приложила к повреждённому месту, а другим, более длинным, опоясала валгана. Управившись, на плечо Вихсара взглянула — тоже бы нужно подлечить, но порез не так страшен, рана сквозная. Мирина стёрла только кровь, что проступила от напряжения излишнего.

— Ты заботлива, — произнёс хан, смотря на княжну как-то странно.

Сам он в прибавляющемся свете выглядел, как оказалось, хуже, чем заметно было в сумраке. Брови нахмуренные, и между ними тонкие складки пролегли, а под глазами — тёмные круги, оттенявшие и без того блестяще-чёрные глаза, как камни агата, хищные, с прикованным к ней волчьим взглядом. Так и огладила плечи дрожь — не знала, чего и ждать теперь. Вихсар верно сказал, что никогда она раньше не проявляла ни крупицы беспокойства. Признаться себе в том, что испытывала, Мирина никогда бы не смогла: гнев, злость, досаду — да, желание заботиться — нет, и в мыслях не было, и сейчас не знает, зачем делает всё это, сердце не слушает голос ума. А может, просто усталость виновата.

— Иди, Сугар, — вывел из мыслей Вихсар. — Тебе нужно позаботиться и о себе, — добавил, словно прочитав её мысли. — И поешь, как следует, ты слишком бледная. Прикажу принести тебе побольше снеди и сока ягодного, чтобы всё съела и выпила, — сказал он, и хоть голос с каждым словом твердел, по лицу мука скользнула.

Опешив от услышанного, Мирина поднялась, отставляя ушат.

— Оставь, у меня есть люди, которые этим займутся. Иди, я позову тебя, когда придёт время.

Не дожидаясь, пока её дважды попросят, княжна пошла к выходу, не веря, что так быстро и легко Вихсар её отпустит, да зубами скрипнула от собственного малодушия. Верно говорила Световида, мало в ней добра, всё о себе думает. Взялась за полог, замерла, сдерживая рвущиеся с языка пожелания скорого выздоровления. Нахмурилась, одёргивая себя, дёрнула полог, шагнув быстро в зябкую прохладу, отрезая себя от взгляда Вихсара тяжёлым пологом из воловьей шкуры. Холод тут же сжал её плечи, скользнул по земле, ныряя под подол до самых колен.

Лагерь был окутан густым туманом, в нём горели у шатров другие костры, сновали воины, занимаясь своими и порученными батыром делами, и сразу видно стало, что мужчин теперь значительно меньше. Мирина, не теряя времени да стараясь на глаза никому не попадаться, пошла быстрым шагом путём окольным. Хоть никто за ней не следил совсем, припустилась в бег по холодной росистой траве, от которой ноги и подол мокрыми стали. Сердце грохотало буйно, взволновалось, и что было тому причиной — не знала, или не хотела знать. Шум в голове и путаница, неразбериха такой тяжёлой её сделали и лёгкой одновременно. Княжна пронеслась мимо сосен рыжебоких, мокрых от влаги, заботливо укутанных в молочный туман, сбежала на песок.

«Откуда он тут?» — только теперь озадачилась.

Видно, речка тут когда-то текла да и высохла, вон и белые осколки ракушек речных кругом.

Мирина остановилась у шатра своего. В ушах хоть и кровь грохотала, но было здесь так тихо и глухо, будто под воду нырнула. Если Вихсар отдыхать отправил, значит, в путь они тронутся не сегодня, но и долго не останутся тут, едва ли не под стенами Ровицы. И в том, что Вихсар оправится скоро да через два дня в седло сядет, она и не усомнилась.

Усталость в прохладе утренней да в росе густой вышла вся, и дышать стало легче, свободнее. Расправляя плечи и спину выравнивая, Мирина всё жадно наполняла грудь воздухом свежим еловым. Голова закружилась, и даже скорый отъезд теперь не омрачал, не тяготил. Правильно то или нет, Мирина опять не могла понять.

Отдышавшись, оторвав взор от ельника густо-зелёного, шагнула к порогу шатра, решив и в самом деле отдохнуть полно.