Глава 9. Испытание
Закатное небо было таким ярким, что Марибору приходилось щурить глаза. Несмотря на то, что ночью был ливень, а днём тучи так и не сходили с небосклона, к вечеру на окоёме заблестел огненный диск, развевая хмарь и мрак, поселяя свет и в душу. Однако с запада снова на острог наползали тяжёлые грозовые облака, предвещая дождь.
Весь день прошёл в суете, не помешали ни тяжёлые давящие тучи, ни слякоть и грязь размытых дождём дорог, забот было тьма. С самого утра нужно было прийти в храм, чтобы воздать подношения Богам и предкам, получить благословение на новом пути. Важная для Марибора была ныне обязанность — поблагодарить за место и спокойную, без крови жизнь. Таков был обычай, и пренебрегать им перед местными было не благоразумно. После проведённых обрядов и вовсе не было продыху. Объявив о сборе гридней в свою дружину, Марибор вместе со Стемиром, Вратко, Будимиром и Зарубой да двумя сыновьями волхва Трияном и Велебой подрядились объехать ближайшие окрестности для того, чтобы собрать ещё людей да объявить о приезде князя.
Как оказалось, острог был не одинок на этом мысе. В десяти саженях от него простирались богатые деревеньки, пришлось толковать с местными ещё полдня. Узнав и увидев воочию князя, те с охотой соглашались жить под покровительством Агдива. Многие, и юноши, и взрослые, решили посвятить себя ратному мастерству. Иные были крепкие, сильные, другим же ещё нужно было нарастить мясо, чтобы держать оружие, а потому Марибор знал, что не все пройдут отбор.
Потом были ещё несколько деревень, находившихся прямо возле леса. Там народ жил посуровей. Лесовики, так называли их другие племена, не совсем обрадовались появлению нового правителя, встретив Марибора у капища с хмурыми лицами.
— Это что же получается, нам нужно будет дань платить? — тёмные брови старосты на вытянутом с впалыми щеками лице, с пронзительно жёлтыми, как мёд, глазами сошлись на переносице.
— Выходит, что так, — ответил Марибор, осмотрев одним взглядом весьма пузатые овны.
— Скупцы, — буркнул недовольно Заруба, склоняясь к князю. — Да и другие селяне жаловались, что они земли делить начали, даже рубить деревья для строительства изб не позволяют.
— В прошлую зиму степняков поймали, если помнишь, — вмешался Велеба, прерывая напряжённое молчание.
— Онег, — обратился к старосте старший сын волхва Триян, — живёшь одним днём, кто знает, как завтра всё обернётся. Придёт враг, пожжёт твои овны, и вовсе ни с чем останешься.
— Тьфу, — горячо сплюнул староста и ощетинился. — Ты не каркай. Не с тобой разговор веду.
Триян продолжать не стал, только плотно сомкнул губы, хмуро поглядев на собравшихся селян.
— С вами толковать, что лбом о стену биться, — буркнул Велеба.
— Вот и не встревай. Жили без опёки князя, как-нибудь и дальше проживём. Не пропадём.
Марибор только усмехнулся. Похоже, говорить с тем было бесполезно, пока петух не клюнет.
— Что ж, дело твоё, Онег, — заключил Марибор. — Но только помни, в случае чего, не дайте пресветлые Боги, ко мне в острог не суйся. Помощи ты от меня не получишь, раз отрекаешься сам. И твои слова я вспомню.
Онег вскинул золотистые глаза на Марибора, пожевал досадливо губами, видно, раздумывая. Почесал растрепавшиеся тёмно-русые волосы на затылке, буркнул:
— Нужно обдумать. Не могу я сходу так.
— Думай, времени тебе даю два дня. Сам придёшь ко мне, а не придёшь, посчитаю за отказ.
С этими словами они покинули Лесовеки — последнюю деревню, куда они могли добраться. Обратно домой войско уже отправилось в стремительно наступающих сумерках.
— Вот же скряга. Хочет на попятную, всех переплюнуть, — усмехнулся Заруба. — Все хотят быть хозяевами, а как беда какая, так начинают бардак наводить, — роптал он.
— Закрепляться просто не хотят, — отозвался Триян, услышав разговор. — С Онегом трудно договориться. Верно, своё княжество поставить хочет, уже как почитай две зимы, — прибавил сын волхва, и кмети разом засмеялись.
За пустыми усталыми разговорами военный отряд незаметно приближался к острогу, а небо становилось всё ниже. Летели по нему клубящиеся сизо-зелёные облака. Марибор заспешил, погоняя гнедого. Желал одного — увидеть мерцающе-голубые глаза травницы. Прижаться губам к её мягким податливым устам, чувствовать их вкус, вдыхать запах кожи. Он захотел этого так, что заломило в груди от распирающего бессилия, что не имеет возможности, сделать это в сей миг. Да и Гоенег, верно, его просто так не отпустит, и Зарислава, наверное, уже будет спать, когда он вернётся.
Марибор глянул на солнце в оранжево-алом ореоле, озаряющее острог, и грудь наполнилась чем-то бурлящим, неудержимо пылким. Этот острог башнями и островерхими кровлями напомнил ему его самого. Такой же хищный, неподвижный, грозный, и Зарислава, как солнце. Мягкое её сияние проникало вглубь, растекаясь по телу тяжестью, наполняя силами, врывалось в самые потаённые глубины, рассеивая тьму и мрак.
Сегодня ночью она была его.
Воспоминания мгновений близости вовсе обезоруживали. Ещё ни к одной женщине Марибор не испытывал такого безудержного влечения, чтобы ему приходилось собирать все свои силы, дабы держать себя в руках и быть осторожным с Зариславой, чтобы не напугать, не причинить боли. Мягко сжимая её в объятиях, любоваться, как она кусает свои губы, и те наливаются краской. Несмелые её касания доводили его до края терпения. Даже Вагнара, искушённая в ласках, не повергала его в пьянящую одурь. Да, с княженкой было хорошо, но после он чувствовал лишь опустошение и сухость.
Встреча с травницей изменила всё в нём. Она из гнили его злобы вырастила дерево жизни, которое цветёт, позволяя ощущать окружение: запахи, движение ветра, горячее дыхание земли, холодные глубины неба. Она возродила его к жизни, обратив к свету. Ради неё хотелось жить.
Марибор со смутной тревогой подумал о своей судьбе. Вся его жизнь до встречи с Зариславой показалась замшелым болотом, и он среди гнили ненависти и боли каким-то чудом смог жить, выживать, давясь собственным ядом. Он жил ради мести. Это было смыслом всего. Отвергнутый отцом, воспитанный волхвом, который был одержим несбыточным замыслом, он был в их руках как дворовый щенок. Он слушал и выполнял то, что ему говорили. До сих пор не укладывалось в голове, что Славер, который предал его с самого начала, мог построить ему пристанище. Князь же был к нему холоден и равнодушен, как к камню.
Марибор всё пытался вспомнить хоть что-то хорошее из своего прошлого, но всё время натыкался на чёрную пропасть, падать в которую он не желал, чтобы не тревожить старые раны, не испытывать забытую, зудящую боль.
Данияр решил проявить великодушие. Он оказался куда проницательней, чем Марибор предполагал. Племянник прежде всего думал о своём будущем, решив разорвать проклятие Творимира и отпустить предателя, зная, что Марибор был замешан в смерти Горислава.
— Заруба, — повернулся Марибор к затихшему тысяцкому, ехавшему рядом на бурнастой масти коне.
— Да, княже, — отозвался он, придерживая узду.
Марибор помолчал, ещё не привык, что его так величают, даже коробилось что-то внутри.
— Завтра соберутся мужи вступать в дружину.
— Дык знаю, а как же.
— Я вот что подумал… пора бы тебе становиться воеводой.
Суровое лицо тысяцкого вытянулась от удивления, глаза его как-то странно заблестели.
— Что скажешь? — усмехнулся Марибор.
Заруба всегда был верен Гориславу, но всё же сдержанно вёл себя с ним, хоть по совести и чести выполнял свои обязанности. И Марибор плохо его знал до того мига, как судьба вынудила их вместе пройти испытание.
— Так я это… — растерялся, было, воин.
— И какой же из него воевода, тут командный голос нужен, — хохоча, подтрунил тысяцкого Стемир, и его тут же поддержали Вратко и Будимир, смеясь в усы.
— А ты, Стемир, станешь сотником до тех пор, пока не соберём тысячу.
Стемир резко перестал хохотать, и воины ещё больше зашлись смехом.
— Благодарствую, княже, за честь, — отозвался пришедший в себя Заруба совсем посерьёзнев.
— Ну, а ты Стемир? — перевёл на него взор Марибор.
— Воля в твоих устах, воля Богов, моя воля, — не растерявшись ответил волдаровский кметь.
— Вот и славно, значит, готовьтесь к присяге.
К воротам подъехали, когда алый диск утонул в туманной дымке облаков. На улице уже было зябко — холодный воздух веял с реки. Лаяли цепные псы, мычали волы в загонах. Пахло дымом и ночной прохладой, поднимающейся от земли. Повсюду горели факелы. Марибор, отдав лошадь отроку, поспешил подняться в терем, но Гоенег надолго задержал его разговором. Увёл в дружинную избу, созывая остальных отужинать вместе.
— Не переживай, невеста твоя у жены моей, Пригоды, — осведомил волхв.
На этот раз вечер прошёл тихо, в кругу старшин и не в дружинной избе, а в горнице терема. Впервые чертог наполнился запахами съестного и питья. Девки, появившиеся невесть откуда, прислуживали, успевая выносить полные кваса ендовы да братины с медовухой. Марибор всё оглядывался на выход, надеясь увидеть там Зариславу, но она не появлялась. И когда за окном совсем погас багряный закат, князь вышел из-за стола. Гоенег тоже не стал засиживаться. Вместе с волхвом Марибор отправился в его избу. Шли они недолго. Гоенег всё смотрел в его сторону да о чём-то думал.
— Значит, Онег один отличился, — вспомнил он былой разговор. — Что ж, на него это похоже.
— Посмотрим, придёт ли он по истечении двух дней, — отозвался Марибор, глядя под ноги.
— Не придёт, — выдохнул волхв, и с лица его сошла безмятежность. — Он скорее уйдёт дальше в глубь леса, нежели встанет на сторону чужих.
— Его воля. Пусть идёт.
Марибор, остановившись возле высоких ворот, взялся за колья, сжал крепко.
— Народу одно нужно — опора крепкая, — сказал с хмуростью Марибор, глянув на волхва. — Ты не торопи, всё уляжется.
— А если придёт в зиму? — спросил старик.
— Если по истечении двух дней не придёт, пусть дорогу сюда не вспоминает. Я дважды не повторяю.
Волхв смолк, передумав продолжать.
— Твой выбор —- это воля Богов, и я его принимаю.
Разговор всё меньше нравился Марибору, он сильнее сжал колья, что костяшки побелели.
— Гадал я на грядущее. Темно прошлое. Опасности ждут тебя, князь, будь осторожным, ссор лишних не заводи да не торопись в выборе своём. С силой тебе злой предстоит тягаться. Боги испытания сулят.
Марибор долго посмотрел на волхва.
— Я вот что тебе скажу, Гоенег. За меня не переживай, а лучше за милость Богов тужись. Доверяю тебе в этом, — сказал он с чуть большей резкостью, внимательно вглядываясь в синие чуть мутноватые глаза.
Гоенег, выдержав его взгляд, разлепил губы.
— Последую твоему совету, как своему. Но мне нужно было это сказать. Теперь моя душа и совесть чисты. Идём, — сказал он и толкнул створку ворот.
Марибор проводил его спокойным взглядом, чувствуя, как внутри нарастает напряжение, что сковало даже воздух. Княжич совсем не знает волхва, чтобы так скоропалительно судить, он справлялся и не с такими трудностями.
Вместе вошли на небольшой двор, поднялись по ступенькам крепкой избы и оказались в натопленной до жара горнице, где их встретила Пригода — женщина на вид приятная, хозяйственная, приветливая.
В тусклом свете лучин Марибор разглядел на лавке Зариславу и замер.
— Устала она нынче сильно, — прошептала жена волхва.
Марибор, пройдя к лавке, оглядел травницу. Во сне она выглядела ещё трогательней. Тёмные веера ресниц отбрасывали тени, покрасневшие от жара печи губы были плотно сомкнуты, будто ей снился тревожный сон, на щеках тоже проступал багрянец.
Он тихо склонился и поднял её на руки. Зарислава только шумно выдохнула, но не проснулась. Больше не медля, попрощавшись с хозяевами избы, Марибор вышел на улицу, зашагал в сторону терема. Зарислава всего лишь на миг вынырнула из сна, прижалась к его груди плотнее.
На этот раз он отнёс её в женскую часть терема, через задний двор, опасаясь, что гости могли засидеться в общей горнице. Пусть выспится, ведь и в самом деле сложный день выдался.
Как только Марибор зашёл в освещённые покои, тут же подскочила с лавки светловолосая девица Малуша. Сначала, было, испугалась, но потом поняла, что хозяйка её спит.
Марибор, не обращая на неё внимания, прошёл вглубь и положил Зариславу на лавку, погладив по тёплой руке, убрал с лица волосы. Сглотнул — так хотелось прижаться к её губам, к которым он не прикасался за целый день. Мешал это сделать пристальный взгляд в спину. Он был не один, а потому отошёл в сторону и повернулся к прислужнице.
— Как проснётся поутру, скажи, что князь желает её видеть.
Малуша кивнула.
— Всё передам.
Марибор ещё раз оглядел спящую Зариславу, сжав её тонкие пальцы в своей ладони, выпустил, заставив себя покинуть порог, думая о том, что напрасно принёс её сюда. Пусть она была бы рядом хоть спящей, и он любовался бы ей, ощущая её тепло.
И тут вспыхнул в памяти разговор с волхвом. Зачем он затеял это? Чтобы лишний раз вызвать опасение? О каких препятствиях говорил волхв? Связано ли это с даром Зариславы, о котором она сама намедни поведала ему? Марибор понадеялся, что у старика хватит благоразумия больше не поднимать этот разговор. Иначе… иначе он сотрёт в прах любого, кто встанет между ним и Зариславой.
Думая об этом, он в последний миг заметил, что горят лучины в горницах у девок — уже расселились помощницы, коих выбрала Зарислава.
Марибор спустился по лестнице, слыша приглушённые шёпоты, прошёл опустевшую горницу, где стол уже был убран, и покрыта чистая скатерть. Теперь здесь пахло жизнью. И тут нутром почуял и узрел как наяву присутствие Славера, явившегося таким, каким Марибор запомнил его: статным, широкоплечим, с аспидно-тёмными волосами и колючим до леденящей ломоты взглядом. Марибора пронизало всего от видения. Разлепил, было, губы, чтобы, сказать что-то, но так и не смог. Внутри словно заслонка преградила рвущиеся наружу слова. Он не стал задерживаться и медленно поднялся в свои покои, думая о том, что нужно бы воздвигнуть в память о нём чура. Каким бы князь ни был и как бы ни относился к Марибору — он его отец, оставивший наследство, пусть и таким путём.
Наверху оказалось куда тише. Так же горели новые угли поодаль постели, тлели в светце лучины. Было тепло, густо пахло благовонными травами.
Ещё не привыкший к новому пристанищу, Марибор, осматриваясь, расстегнул петли налатника, скинул его с плеч, бросил на скамью. Пройдя к умывальной чаше, плеснул в лицо чуть подогретой воды, отёрся чистым льняным рушником. С совершенно пустой головой устало рухнул на постель, утопая в шкурах. Но только закрыл глаза, видя лишь оранжевые всполохи, перед глазами в туманной дымке возникли ясные с особым свечением глаза Зариславы.
Даже несмотря на жар от углей и золотисто мягкое освещение, теперь без неё всё виделось и чувствовалось каким-то пустым и холодным, и внутри сквозила пустота, будто из сердца изъяли что-то важное, наполняющее смыслом жизнь, будто в стене дома пробили дыру, и холод зимы неумолимо забирал остатки тепла. Что он сделал не так? Марибор чуял, что что-то упускает, чуял ещё утром, после близости с травницей. Стоило ему заострить на этом внимание, оно ускользало из границ видимости.
Он выдохнул. Это всего лишь усталость от постоянного напряжения, да и две с лишним седмицы Зарислава была всегда рядом, за это время привык, а ныне впервые за стенкой от него, в недосягаемости.
"Она ведь хотела поговорить о чём-то", — вспомнил с тяжестью Марибор. Так и не нашёл время…
"И в храм не сводил, не выполнив обещание".
Вспомнил о словах Гоенега, и приступ негодования захлестнул его. Гадал, стало быть. Стало быть, волнуется за грядущее.
Марибор всё думал об этом, ощущая, как распаляется внутри жар тревоги, о которой он успел позабыть за время пути. Он открыл глаза и некоторое время бездумно наблюдал за колышущимися тенями от лучин на потолке.
"Обручье своё так и не отдала".
Всё ещё опасается, осторожничает. А чего он хотел? Она ведь столько пережила и всё по его вине. Пусть и были вместе уже столько времени и… вчера ночью... но раны не заживают бесследно. Липоксай… Марибор даже пожалел, что прикончил степняка так быстро, нужно было заставить его сполна пожалеть о том, что он совершил.
Тень сомнения мелькнула в нём, и тут же понял, что так волновало его весь день — правильно ли он поступил, что связал узы с ней до венчания?
Марибор даже задержал дыхание, чувствуя, как стынет кровь в жилах.
Теперь ещё и Гоенег напустил тумана, а ведь всё бы шло своим чередом. И колдунья как назло задерживается, ведь условились хоть и порознь, но в один день прийти в острог.
Марибор туго втянул в себя воздух. Думы, как тяжёлые морские волны, то накатывали, накрывая его ледяным покровом, то отступали, давая малую передышку. И это суетливое море тягостно шумело в голове. Заморосил снаружи дождь, и влажный воздух хлынул из окна в помещение, приглушая свет лучин. На миг потемнело, но огонь снова занялся, ярче освещая покои. Поднялся ветер, которого днём и в помине не было. Он шевелил железо на кровлях, позвякивал цепями, скрежетал брусьями. Шелест дождя усилился, врезаясь в стены, крышу. Марибор всё думал о степняках и не находил решения, как изловить и уничтожить этих гадов, истребить до одного вымеска, вновь и вновь приходил к тому, что слишком мало людей в остроге, а рисковать и губить то мало количество воинов, что было среди селян, безрассудно. Оставалось только терпеть, пока окрепнет, пока поднимется, а к тому времени утечёт много воды, и это связывало по рукам и ногам железными оковами.
Тяжесть обрушилась на грудь стальным молотом. Поняв, наконец, что сейчас ничего не может решить, Марибор сомкнул глаза, и совсем скоро под грохот ливня его одолела дремота. Только сон его начинался беспокойно, придавливал, не давая возможности очнуться, сбросить наваждение. Обрывки образов были неясные, размытые, как лужи на дорогах. Марибор всё вглядывался в них, пытаясь уловить беспорядочный поток видений. Но постепенно они становились чётче, объёмнее, осязаемее.
Сначала ему снился Волдар. Громадный городище, возвышающийся на берегу серебристой Тавры, напомнил ему былое с его дорогами, деревеньками, дымившимися кострами капищ. Но хлынувший ветер, что поднял пыль, быстро скрыл от глаз родные просторы. Он снова видел себя ещё совсем юным, стоящим на холме, смотрящим куда-то вдаль, то на серые тяжёлые облака, то на реку, отражающую хмарь неба. Она затягивала своей глубиной, спокойствием и чернотой. Но вдруг вместо узнаваемых мест Марибору предстал глухой, напитанный туманной влагой лес, и сам он очутился на заросшей папоротником тропинке. Он, движимый неясной силой, зашагал, оглядываясь по сторонам, осознавая, что то, что увидит в конце пути, не принесёт ему ничего хорошего. Он каким-то чувством знал, что там его прошлое, холодное, как обступающие каменные тверди. Прошлое казалось ему таким же кривым и уродливым, как старые замшелые ели с чёрными, вывернутыми наизнанку корнями, что росли по верхам нагорий. Прошлое, что всегда казалось таким далёким, позабытым, сейчас ощущалось так же остро, как глубокая промозглая осень. Но Марибор не останавливался, продолжал свой путь. Запах прелой листвы окутывал всё явственней и становился до горечи отвратительным. Чем дальше княжич углублялся в лес, тем становилось холоднее, пока стылый воздух не начал пробирать до костей. Вместе с тем всё больше его душу одолевала неясная тревога.
Вглядываясь в тёмно-зелёные недра леса, слушая застывшую тишину, Марибор начал дрожать. С каждым шагом воздух становился более спёртым, застывшим. Грудь будто набили мокрой хвоей, которая колола и мешала вдыхать. Марибор мгновенно уловил в этой плотной тишине движение. Его объял страх, когда на тропе показалась длинная фигура старца. Узнавание вспыхнуло мгновенно. Творимир долго смотрел на Марибора сверху вниз пронзительным взглядом серых глаз, спросил наконец:
— Зачем ты туда идёшь?
Марибор сглотнул, испытывая трепет, а вместе с ним совестливое почтение, то самое, которое он переживал, когда отроком в чём-то был виноват перед волхвом. Стоп. Почему он чувствует эту отягощающуюся вину? Почему не найдёт слов достойных, ведь он давно не мальчик, он мог бы сказать старику многое… но не сейчас. Сейчас он боится. Да. Он снова юн.
— Мне нужно туда. Это не даёт мне покоя. Пусти. Я хочу знать.
Его слова нисколько не пошатнули твёрдости старика, и Марибор ощутил себя проигравшим, до невыносимости бессильным перед несокрушимой волей волхва.
— Всё, что ты должен знать, ты знаешь, — твёрдо и спокойно заявил Творимир, и Марибор понял, что волхв не пустит его найти то, к чему так тяготеет всё его естество — найти правду.
— Ты забыл, чему я тебя учил, Марибор, — с укором сказал Творимир, и его слова окончательно разрушили ту шаткую, детскую его уверенность.
— Я не забыл, я просто не хочу.
— А как же воля твоей матушки? Ты предал её.
— Нет! — почти выкрикнул он, но плотный воздух быстро поглотил его слово, отозвавшись вязкой тишиной. — Не предал. Я хочу сам распоряжаться своей жизнью, быть хозяином своей судьбы.
Сухие губы волхва искривились, и Марибору сделалось не по себе от того, что не было понятно, то ли насмехался старик, то ли гневался.
— Ты не можешь. С самого начала, ещё до твоего рождения ты не был ей хозяином. Я твой благодетель и твой бог, и ты должен слушать меня, только меня. Исполнить то, что было задумано. Ты обязан отдать долг народу, земле, мне, воле богов, кои помогли совершить задуманное.
Марибор заледенел от услышанного, но что-то вынуждало его не соглашаться, какая-то часть его воспротивилась. Однако нежелание покоряться неумолимо побеждала чужая мощная древняя воля волхва. Она была сильная, неподъёмная для княжича, всё равно, что пытаться сдвинуть русло реки в другое место. Вспыхнувшие чувства угасли, слабым родником подтачивая его душу. Воля тёмных богов сильна, и с ней Марибору не тягаться.
— Лучше не противься, только хуже сделаешь себе, а я не желаю тебе ничего дурного. Я хочу, чтобы ты исполнил то, о чём я тебе заповедовал, о чём ты успел позабыть.
— Я не хочу. Освободи меня, — попросил Марибор, сглатывая колючий, распирающий горло ком.
— Не могу.
Марибор замотал головой, разметав волосы, отказываясь слушать.
— Я буду ждать твоего согласия. Если не получу его до новой луны, приду за долгом и заберу то, что принадлежит мне. Заберу твою жизнь и сам явлюсь миру, чтобы исполнить задуманное.
Казалось, сердце Марибора остановилось в этот миг, и сам он перестал дышать.
Слова волхва окунули душу княжича в холодные недра, прошибли копьём, вынудили подчиниться.
— Чего ты хочешь от меня?
— Стать тем, кем ты должен стать, чему учил тебя многие годы. Ты должен пользоваться своей силой, передать знания своим потомкам. Но сначала отомстить тем, кто погубил нас, отняв жизни, — гневно блеснули в изумрудном свете глаза волхва так, что внутри Марибора всё содрогнулось. — Горислав поплатился за всё, и его силы перешли мне. На много земных веков он не сможет возродиться на этой земле. Теперь, когда заклятия колдуньи сняты, я могу подсказывать тебе путь дальше. И знай, если ты попытаешь вновь наложить защитные знаки, я найду способ разрушить их.
Сказанные слова разошлись в стороны, как волны, обращаясь на лету в ворон. Марибор вздрогнул и попятился назад, закрывая уши от громкого пронизывающего карканья. Он зажмурил глаза, чтобы не видеть фигуру старца, что принялась чернеть на глазах. Чтобы не видеть, как подол серой рубахи рассеивается по ветру, словно пыль, оставляя после себя пустоту. Марибор с закрытыми глазами отступал всё дальше, пока не провалился в чёрную пустоту. Образ потемнел, уплывая жухлой листвой по глади воды.
Марибор открыл глаза. Вместо темноты покои затоплял ранний желтоватый свет, и не было никакого мрачного леса, гомона ворон, рассыпающегося в прах старика, однако сердце его стучало так, что Марибор не сразу смог пошевелиться, только немного позже он опрокинулся на спину. Бездумно вслушался в звуки, доносившиеся из приоткрытого окна: гормон острога и одинокий звон молота о железо. Марибор различил мужские, невнятные голоса. Сперва, было, насторожился, а затем расслабился, вспомнив об отборе дружинников.
Проведя по лицу ладонью, будто пытаясь смахнуть липкие остатки сна, Марибор уставился в потолок. Чем больше он вспоминал слова волхва, тем холоднее становилось внутри.
"Отдать долг", — крутилось в голове, — "Верно, не будет покоя от него".
Сон не принёс ему и толики отдыха, но нужно было поторопиться.
Поднявшись с постели, Марибор сполоснул лицо прохладной водой, смывая обрывки сна, которые плотным осадком опустились на дно. И мятежные думы отступили, на смену их пришла ясность и свежесть.
Вещий это сон или последствия усталости? Что хотел узнать, следуя по той тропке? Если бы не пошёл, Творимир возможно бы и не привиделся ему. Знать прошлое… Зачем оно ему?
— Что было, то было. Мне ничего не нужно знать, так что будь спокоен, — сказав это, Марибор не до конца поверил своим словам.
Одевшись, он поспешил спуститься вниз. Посмотрел в сторону двери в женскую половину. Лестница пустовала. Мысли о Зариславе завладели им, отвлекая. Ещё совсем рано, и Зарислава, наверное, не проснулась. Он совсем пробудился, когда ощутил, как нестерпимое желание мгновенно разлилось по телу жидким пламенем. Однако же Марибор сжал кулаки, мотнул головой. Нужно взять себя в руки — сегодня предстоит важное дело. Перебарывая желание подняться к ней, он пошёл прочь.
Марибор не прогадал — в общей трапезной дружинной избы его уже ждал Заруба со Стемиром и Вратко. Как только князь вошёл в двери, появились девки, захлопотали, выставляя на стол перед ним снедь и питьё. Марибор опустился в дубовое резное кресло, внимательно обвёл взглядом воинов, чувствуя некоторую скованность. Но напряжение быстро развеялось, когда заметил, как, излишне стараясь, одна из прислужниц, та, что с кудрями у висков, склонилась слишком близко к Стемиру, и кончик косы скользнул по его руке. Не нужно было и догадываться, что нёс в себе её жест. Поклонившись, она так же быстро скрылась в недрах терема.
Проводив кудрявую взглядом, Стемир только громко хмыкнул, взяв ковш. Верно, от него ничего не ускользнуло.
— За твоё здоровье, князь, — сказал он и припал к питью.
— Ни свет ни заря на площадке уже толпятся мужи. Ждут, — поведал Заруба, придвинул к себе чашу с печёной щукой, исходящей паром, отломил ломоть, кинул себе в рот.
— А Гоенег?
— Там он уже, с самой зари, вот и нас поднял. Но я упредил, что тебе поутреничать нужно. Так что пусть ждут. Вон, ты даже и не выспался толком, выглядишь, князь, сегодня не важно. Может, на другой де… — Заруба не договорил, видя, как изменился взгляд Марибора.
— Верно ты сказал, Заруба, — подхватил Стемир, поставив с грохотом ковш на стол.
— Чего молчишь, князь? — бросил короткий взгляд Заруба на Марибора.
Ответить было нечего. Марибор придвинул к себе скудель, влил в чару пахучего хлебного кваса.
— Смотрите сегодня в оба, нужно отобрать сперва лучших, а потом со всеми остальными нянчиться, — ответил он, отпивая из чары кисловато-терпкий квас.
Не удержавшись, Марибор снова глянул в сторону двери, но тут же одёрнул себя, начиная злиться на своё слабоволие. Да и в мужской избе Зарислава не появится.
Марибор поднялся, отставляя чару. Стемир с Зарубой подпоясались следом же.
На площадке, как и предупредил Заруба, было людно. Гоенег вместе с Трияном и Велебой находились у кострища, возносили утреннюю молитву. Двор пах сыростью — ночью был дождь. Как же спал крепко, что и не услышал. Небо по-осеннему хмурило, просыпая колючую морось, делая воздух прохладным и тугим. Чиркали небо юркие стрижи, ловя мошкару.
— Доброго утра, князь, — воскликнул Гоенег, увидев приближающегося Марибора.
Тот быстрым уверенным шагом вышел к капищу, скользнул взглядом по статной фигуре волхва, по хмурившимся Трияну и Велебе, вгляделся в их пронзительно голубые глаза. По своим внешним задаткам здоровые, кулаки что молоты, на груди при вдохе рубахи натягиваются. Братьев можно было сразу брать в дружину, не проверяя их умение в бою, но после слов волхва, что-то внутри удерживало его от спешки.
В воцарившейся тишине он повернулся к толпе. Здесь были, казалось, все мужи острога от юнцов, не достигших четырнадцати зим, до зрелых, намного старше Марибора, мужей.
Расстегнув петли налатника, Марибор скинул его с плеч, отдал Стемиру. Тот вместе с Зарубой смотрел на него с недоумением, не понимая, что задумал князь. Он и сам не думал, что поступит ныне так, толкало желание избавиться от внутреннего смятения и тяжести, да нехорошего предчувствия, что томило его со вчерашнего вечера.
Юноши заговорили между собой, зашептались, вытягивая шеи с задних рядов.
— Кто из вас первым насмелится выйти? — спросил Марибор, окидывая взглядом рослых мужчин.
На зов отозвались сразу двое. Впрочем, Марибор не сомневался, что найдутся смельчаки. Сделал шаг навстречу, оглядывая их с ног до головы.
Первый, который, верно, постарше, имел широкие плечи, покатую грудь, короткую но сильную шею. Лицо заросло недлинной бородой с проседью, волосы были светлые, ореховые. Взгляд под густыми, такими же светлыми, бровями был стальной, несокрушимый, чуть исподлобья.
— Я Балша, — представился он, — пахарь.
Марибор оторвал от него взгляд, перевёл на другого. Второй был моложе, с дымчато-тёмными волосами, подбородок вздёрнут. Хоть и рослый, но недобирал до уровня Марибора, смотрел он как бы свысока и с вызовом. Если Балша был напряжён и готов к атаке, то плечи собрата были расслабленно расправлены.
— Улеб, — коротко ответил он.
Марибор чуть отступил.
— Балша и Улеб, кто из вас держал хотя бы раз меч в руке?
Мужчины переглянулись между собой. Марибор краем глаза заметил, как за ним внимательно следит Гоенег, но вмешиваться тот пока не собирался.
Балша с обидой развёл руки.
— Так обижаешь, князь. Мы на стороже и днём, и ночью стоим.
— А что же без оружия?
Они снова переглянулись.
— Так это…
— Мы же не лясы пришли точить сюда, а на отбор. Или мне судить, насколько вы отменные воины, по зудящим языкам?
В толпе послышался рокот и даже смешки. Марибор строго глянул на поверх голов, и разом всё стихло. Отстегнув пояс с ножнами, отдал Зарубе.
— Вратко, неси затупленные. Ненароком зацеплю, а крови нам ныне не нужно.
— Я сейчас, — отозвался тот и скрылся.
Балша и Улеб только насупились, осознавая свою оплошность.
Вратко вернулся скоро с целой охапкой кованых из железа мечей. Марибор вытащил с шелестом один, другой примерил к руке — тяжёлый для его собственного веса, глянул на Балшу, протянул ему рукоять. Пахарь обхватил её широкой ладонью, покрутил. Другой меч, чуть пошире лезвием, Марибор вручил Улебу. Себе же оставил тот, который вытащил первым.
Толпа расступилась, с любопытством наблюдая за происходящим, всем хотелось видеть начинающийся поединок.
Отойдя на пять шагов, Марибор остановился, развернулся, приняв боевое положение, поводив лопатками, плечами расслабляя мышцы, разгоняя кровь, дыша свободно, окидывая настороженным взглядом противников.
Балша и Улеб встрепенулись, но наступать не решались, всё ещё сомневаясь в том, что князь и впрямь сам решил испытать их. Мужики, что оцепили кольцом сражающихся, замерли, затаив дыхания. Где-то на задворках послышалось ржание коней. Марибора не покидало чувство, что на него помимо селян, недовольного таким поворотом Зарубы, настороженного Гоенега и его сыновей, смотрит кто-то ещё, и это его на миг покоробило, однако он быстро сбросил с себя неприятное чувство.
— Ну чего, так и будете стоять? Я жду.
Балша начал обходить по левому боку, Улеб же, не теряя времени, двинулся, как уж, вперёд, замахиваясь мечом. Хитрый ход, но слишком предсказуемый. Марибор отбил упреждающий удар Балши слева, сразу отпрянул от сверкнувшего на уровне груди лезвия меча Улеба. И можно было остановить бой, потому как те уже показали себя с лучшей стороны, работая сообща. Но Марибор не остановился. Пусть другие смотрят, для чего пришли сюда.
Князь перемещался быстро, отбивая меч, и наступая тогда, когда его не ждали, истощая противников. Его движения были уверенными, чёткими, он не давал себе права на ошибку. Марибор ощущал ступнями землю, не теряя с ней невидимой связи, ускользал с хищностью зверя, наносил удары неожиданно, непредсказуемо. Противники начали выдыхаться. Сначала матёрый Балша, движения которого стали уже не такими скорыми, а дыхание – тяжёлым, удар – неуклюжим, и Марибор свободно отбивался в полсилы. Улеба же ещё держался и сдаваться, похоже, не собирался, не смотря на то, что рубаха на спине и у горла уже вся взмокла, а шаг сделался тугой, и взгляд заполонился туманом. Первым остановился Балша, сипло и надрывно дыша.
— Ты убит, — бросил ему Марибор и, крутанув мечом, ринулся в последнюю схватку с Улебой.
Князь отражал удары непринуждённо, будто делая противнику большую услугу. Улеба же, злясь, вертелся и пыхтел, как молодой загнанный жеребец, оттесняя своими грубыми выпадами толпу. Марибор настигал его неумолимо, не позволяя тому ускользать. Пора было бы и завершить поединок, после которого, верно, желающих поубавится, но среди этих круговых движений на миг вспыхнуло видение. Узнавание этого мига было столь неожиданным, что гром среди ясного неба — когда-то он точно так же бился под утренними лучами солнца, так же перед ним стоял противник с затупленным мечом.
— Князь, остановись, ты убьёшь его! — женский голос был настолько явный, что Марибор даже оглянулся, чтобы найти ту, которая окликнула его, но не высмотрел среди собравшихся ни одной женщины. Он повернулся назад, и густая тень накрыла его с головой — вместо Балши ему привиделась внушительная фигура отца. Это было так некстати, так неожиданно, что он на короткий миг растерялся. Холод заполонил его, обездвижив. Руки его вмиг похолодели, а удары сердца стали чаще.
— Марибор, берегись! — услышал он зычный голос Зарубы позади себя, это спасло князя от скользящего замаха Улебы. Но прежде, чем лезвия схлестнулись в звонком ударе, Улеб споткнулся, сбив противника с ног, и вместе они упали наземь. Сильный удар спиной заглушил удар затылком обо что-то твёрдое. Багряные брызги всплеснули мгновенно перед глазами, и мир вокруг погас.
