Пребран немигающим взглядом смотрел на всполохи огня, искры то и дело брызгали от треска ветвей, сыпались ему на руку, жгли кожу, но он не чувствовал ничего вовсе, продолжал держать нож с нанизанным на лезвие куском зайчатины. Белая мякоть шипела, покрываясь оранжевой коркой, источая запах, от которого желудок сворачивался в узел.

Княжич разжёг костёр отдельно ото всех, под низким вязом, почти у самой кромки берега узкого застоявшегося ручья, настолько мелкого, что крохотные кулики сновали вдоль берега, вылавливая длинными затупленными клювами мальков. Лощина, в которой остановились степняки, для ночлега совершенно не годилась. Здесь было сыро, много комаров, даже палатки ставить было негде, кругом трухля одна да вода. Однако Вагнара выбрала именно это место, и одним богам известно, что у этой девицы вообще на уме. Пребран вспомнил тот день, когда натолкнулся на степняков. Тогда его скрутила сильная боль, и понадобилось много времени, чтобы очнуться и понять, в какую яму он угодил. Вляпался по самые уши. И надо же было столкнуться в этой дремучести именно с ними, но в том было предзнаменование. Пребран не ожидал встретить среди заклятых врагов Вагнару, сарьярскую княженку. Какая злая судьба бросила девку в лапы стервятников? И Пребран с изумлением видел, что здоровые мужики слушаются её, что верные псы, исполняя её приказы, стоит ей изъявить слово, и дважды ей не приходилось повторять. Одно для княжича оставалось загадкой — она хоть и обобрала его, но не позволила лишить жизни.

Пребран очнулся от раздумий, когда сталь накалилась, и невозможно стало держать рукоять ножа. Княжич положил его на булыжники, которыми было выложено небольшое кострище. Увлекшись готовкой снеди, он не забывал искоса наблюдать за жизнью лагеря, слыша бесконечные переговоры и гул голосов, но не имея возможности разобрать и слова. Если бы понимал их речь…

Поганые ублюдки, стоит Вагнаре отойти, обсуждают его, перебирая кости. Только подумал об этом, как самый главный из них поглядел в его сторону, кривя презрительно тонкие губы под густыми чёрными усами, заплетёнными в лощёные косицы, щуря на дым чёрные, как угли, глаза. Пребрана так и заворотило с души.

Иногда кто-то из степняков пытался говорить с ним, но быстро отставал, видя его буравящий неподвижный взгляд. Открыто выказывать свою ненависть к врагам он не мог, и так на него косятся с неприязнью. Только требование Вагнары, чтобы пленник остался жив, сдерживало их желание придушить чужака при любом удобном случае, а потому Пребран далеко не отходил, держась в крысином логове почти невидимкой, сталкиваясь с их злыми взглядами.

Сколько они уже были в пути — пять дней? Седмицу? Пребран пытался посчитать. Время смешалось — ночь не отличалась ничем от дня, всё казалось однообразно-серым, как затопленное чёрными облаками небо над головой, которое не собиралось больше дарить тепло и свет, будто осерчав на землю-матушку. Светило пряталось за непроглядным занавесом мрака. Внутри было так же промозгло и стыло, как и снаружи, даже костёр не грел.

Пребран передёрнул плечами, сел прямо на сырую землю, укутался плотнее в кожух, который тоже, казалось, давал слишком малую толику тепла. Подивился тому, насколько резко похолодало, что даже зубы застучали. И вечера становились всё непрогляднее, темнело быстро. От Волдара хоть и далеко отъехали, но не настолько, чтобы оказаться в глубокой осени, надеть тулупы да сапоги. Может, эти места заколдованные, и злой дух поселился тут, навевая хандру? Уж не знал он, но то, что его пронимает холод до дрожи в зубах, настораживало его с каждым днём всё больше. Впрочем, с ним давно начали твориться странные случаи — сначала приступы, теперь как старик, скрючивается от любого дуновения ветерка. Утешало одно, что эти ублюдки тоже мёрзли, как бездомные псы. Видать холода совсем не переносят.

Княжич спрятал уши за высокий ворот, не желая видеть поганых, кои порядком надоели. Кожух, что пропитался дымом, оставлял на языке горький, как полынь, вкус.

Не ожидал Пребран, что станет якшаться с врагами, и люто внутри презирал себя за это, всем существом ненавидя проклятых вымесков. Приходилась терпеть и молча корить себя за то, что связался с нечистотой.

«Гром разрази, нет просто иного выхода! Вот же настигла лихая година», — сокрушался Пребран, поворачивая изрядно подгоревший ломоть мяса.

Он сощурился, но глаза заслезились от густо повалившего на него дыма.

«Эта девица Вагнара обещала помочь».

Не успел он подумать о сарьярьской княженке, вождь поднялся со своего места и направился прямиком к нему. Пребран, будто не замечая ничего, снял с огня приготовленного зайца, положил в деревянную плошку — пусть остывает. Хоть и хотелось есть сильно, но черноусый воин явно доброго здравия ему не желал, и хотение есть, паскуда, перебьет, в этом Пребран не сомневался.

Вождь опустился на корточки по другую сторону очага. Пребран мельком глянул на него. Накалившийся от корстра воздух дрожал, искажая загоревшее, что не смоешь ни щёлоком, ни дёгтем, скуластое лицо Оскабы. Колючий взгляд чёрных глаз пронизывал, что ножи. Малица, сшитая из кожи, которая за время потёрлась и порядком износилась, была расшита нитями, которые тоже имели когда-то яркий окрас. Из-под островерхой шапки висели две косы с вплетёнными в них такими же блёклыми кожаными ремешками, перевязанными на концах железными спайками. Таким же ремешками была обмотана и рукоять гнутого клинка на поясе, но в остроте его Пребран нисколько не сомневался, и чуть что, этот клинок может вполне оказаться у его горла. Княжич ощутимо больше волновался за свою жизнь.

Пребран, не выказывая и доли раздражительного волнения, потянулся к ветвям, вытянув корявую, переломил резким движением пополам, бросил в огонь. Языки пламени тут же принялись жадно обгладывать её, как злой пёс — сухую палку.

— Значит, ты отпрыск доловского князя Вячяслава, — сказал степняк, то ли спрашивая, то ли утверждая, Пребран не разобрал.

Да и леший с ним, пусть говорит, а он будет молчать — много чести отвечать.

Оскаба хмыкнул, видно, понял намерения пленного.

— А ты не очень-то разговорчив, и правильно. Как там у вас говорят — в бедах человек умудряется, — ответил он, глядя куда-то в сторону.

Пребран тоже посмотрел. Степняки один за другим начали подниматься с земли, собираясь вместе, и по спине прополз скользкой змеёй холодок. Оружие у него отняли ещё при первой встрече, оставив только затупленный нож, коим и кожу с зайца едва можно сдёрнуть, однако выколоть глаза вполне сгодится. Пребран дёрнулся к нему, но руку больно впечатал в землю чей-то сапог. Знал, что такой миг настанет, стоит Вагнаре оставить их наедине, и следовало бы подготовиться к тому. Пребран хотел, было, вырваться, но подняться на ноги ему не удалось, горла коснулось острое холодное лезвие.

— А у нас говорят: «Знай, ворона, своё гнездо».

Пребран нахмурился, не уразумев, к чему Оскаба клонит. Теперь уже степняки окружили его все семеро, включая самого вождя.

— Благодетельница ваша будет против, коли что случится со мной.

Пребран подумал, что ему рассмеются прямо в лицо, но этого не случилось, напротив, Оскаба нахмурился. Он медленно поднялся со своего места, неспешно обошёл кострище, на ходу поддев плошку с приготовленной снедью. Та отлетела в сторону и плюхнулась прямо в ручей, распугав серобрюхих куликов.

— Ты мне надоел, раб, — сказал вождь, глядя на Пребрана сверху вниз.

Лезвие плотнее врезалось в горло, княжич невольно сглотнул, посмотрел вниз, потом снова глянул на вождя.

— Что ты ей сказал такого, что она помчалась в это Батманом забытое место?

Вот что его так разволновало. Пребран невольно усмехнулся.

— А ты что же, истязаешься сомнением в верности её? — спросил Пребран насмехаясь.

Оскаба, обхватив обветренной грубой ладонью тесак, выдернул его из-за пояса, задумчиво покрутил лезвие перед глазами. Оно холодно и хищно сверкало в угасающих сумерках.

Чья-то пятерня вцепилась в волосы, дёрнула назад. Голова запрокинулась, тут же стальные тиски обхватили горло и лицо, не позволяя Пребрану шелохнуться, заставляя смотреть вверх. Пребран замер, едва разглядел в помутнении кончик острого лезвия, которое медленно опускалось прямо в левый глаз.

— Я отдам тебя в жертву великой прародительнице Верге, принесёшь куда больше пользы нам.

Пребран дёрнулся, пытаясь увернуться, но тщетно. И словам Оскабы он почему-то поверил. Вагнаре княжич нужен живым, но неважно, будет ли у него один глаз, или вовсе ни одного.

— Что ты хочешь знать?

— Зачем Вагнаре нужно в северные земли?

— Откуда мне знать.

Вождь спрашивает чепуху, он и вправду не знал, что так княженку подстегнуло отправиться с ним.

— Лжёшь.

Лезвие приблизилось ещё на пядь, и казалось, что стоит ему неосторожно дёрнуться, и оно войдёт в череп. Пребрана затрясло, и от ухмылки не осталось и следа, он судорожно сглотнул, сжал зубы, но глаз не закрыл.

— Я правда не знаю.

Он лихорадочно пытался вспомнить, перебирая их разговор с Вагнарой до мелочей.

— Я лишь рассказал ей, что иду за своей невестой, и что она ушла к Деннице вместе с волдаровским княжичем. Она ещё ответила, что отправится со мной, есть у неё незаконченное дело к княжичу Марибору.

Повисла тишина. Лезвие, с острия которого он не сводил глаз исчезло, голову высвободили, но стервятники не собирались его просто так отпускать.

— Княжич Марибор жив? — спросил Оскаба, не сводя с Пребрана пронизывающего взгляда.

— Выжил. Их в лесу нашли вместе с князем Данияром, — ответил он то, что говорил сосем недавно Вагнаре.

Степняки переглянулись. Оскаба кивнул, давая знак своим людям выпустить пленного. Оказавшись на свободе, Пребран одёрнул воротник и, смотря исподлобья, поглядел каждому в лицо. При случае нужно уносить ноги от них, кто знает, что в следующий раз нужно ждать? Нож в спину?

Зайца, которого он поймал, отняли степняки, оставив ему лишь малую его долю. Теперь остатки испорченного ужина валялись в воде, их уже обгладывала стая мальков. Пребран сглотнул — голод дал о себе знать болезненным скручиванием внутри. Он присел рядом с костром, подобрал нож и, выудив из мешка остатки зачерствелого хлеба, хорошо хоть плесень не взяла от сырости, отрезал себе ломоть. Сегодня придётся спать на голодный желудок. Хотя сомкнуть глаза теперь не удастся так легко.

Степняки сначала что-то яро обсуждали на своём языке, потом, утихомирившись, стали разбредаться кто куда. Пребран, доев краюху, подложил ещё сучьев костёр, расстелил на сухую траву мешковину, завалился на бок ближе к огню. Скрестив руки на груди, закрыл глаза. Вагнара так и не появлялась. Бог весть, где её носит, похоже, княженка среди степняков хозяйка.

Пребран ещё долго вслушивался в звуки. Изредка доносились всплески воды, редкие голоса степняков, но, похоже, донимать его теперь не станут, выведали что надо. Больше не в силах бороться с дремотой, княжич, слушая, как гудит пламя, ощущая благодатное тепло на лице и груди, уснул крепким беспробудным сном.

Ему снова снилась травница. Её запах, золотистые волосы, прикрывающие наготу, белая кожа, голубые, как зимние тени, глаза. Пребран безнадежно желал прикоснуться к ней, сжать в тиски и уже не выпускать. Но что-то мешало. Стоило ему сделать шаг навстречу, Зарислава удалялась, забирая всё тепло, оставляя его одного в кромешной тьме и холоде.

Пребран очнулся от озноба. Холод сковал, пробравшись под кожух ледяными змеями, заставляя сжиматься и стучать зубами. Костёр давно потух. Небо светлело молочно-розовым восходом, но в глубине чащи всё ещё царил холодный сумрак ночи. В глубокой тишине медленно плыли по глади воды пожелтевшие листья.

Лагерь ещё спал, степняки ночевали в расставленных с вечера палатках, им было куда теплее внутри.

Поднявшись, Пребран придвинулся к остывшему костру, разбил угли и сызнова водрузил ветви и древесную кору, чиркнул кресалом. Не сразу удалось выбить искру — озябшие пальцы дрожали, не слушались, но наконец желанные мелкие частички посыпалась. Мгновенно вспыхнула шелуха, обдавая его лицо тёплым воздухом.

Всё же, как ни противься, а Вагнара повстречалась вовремя, без них сгинул бы, да и, несмотря на угрозу вождя, вкупе как-то безопаснее идти сквозь лес. Пребран вспомнил сон. Он вдруг представил встречу с Зариславой, и на миг объяло неведение, а вместе с тем и страх. Что, если она уже обручена с Марибором и живёт себе счастливо? Что скажет ей, когда увидит? Уверенность его затрещала и сломалась, просыпаясь пеплом, как ветви в костре, пожираемые огнём. Если прогонит, что ему делать? Возвращаться назад, в Доловск? От одного представления, что он снова окажется в стенах, княжич вздрогнул, обхватив себя руками, ощущая, как что-то тёмное поднимается с глубин его души. Холодной волной захлестнуло отчаяние. Жизнь без травницы не представлялась ему. Может, лучше было бы остаться у Наволода? Пребран на короткий миг даже пожалел, что не дал старику помочь ему, но тут же встрепенулся. Она не может с ним поступить так. Он вымолит её прощение. Зарислава станет его.

Пребран сощурил глаза, когда повалил дым. Он подложил ещё растопки и уселся обратно на скомканную мешковину, бездумно вглядываясь в водную гладь ручья.

Тишину нарушили шорохи, княжич не стал оборачиваться, зная, что это вернулась Вагнара. Шелестящие звуки приблизились, и рядом с костром упали две тяжёлые тушки тетеревов. Не говоря ни слова, княженка сняла с плеча котомку, взяла котелок и, набрав из ручья воды, поставила на огонь. Села подле княжича.

Выглядела она бодрой, будто вовсе не смыкала глаз. Волосы заплетены в косу, кожух и мужские порты придавали ей мальчишеский вид, но глаза и черты лица смягчали её облик. Приодеть, так и вполне ничего. Хоть Пребран и видел её однажды, на пиру в Волдаре, но не запомнилась ему так явственно.

Она подняла голову, и Пребрану показалось, что стало теснее. Впрочем, с самой первой встречи от её взгляда по спине его бегал холодок, словно за шиворот насыпали снега. Почему-то княженка внушала чувство опасности. Вроде ничего такого в ней нет, и не во вкусе Пребрана она: слишком высокая, худощавая, в глазах серь одна, однако была по-своему красива, и красота её явной не была, а была в движениях уверенных и в то же время плавных, как река, во взгляде, хоть и колючем, но глубоком, проникновенном, а немногословность так и вовсе создавала вокруг неё сплошное недоумение.

Верно о вчерашней стычке его с Оскабой Вагнара ничего не ведает.

Когда котелок закипел, она сняла его с огня и опустила туда поочерёдно птиц, тут же принялась общипывать. Пребран молча наблюдал за ней и всё думал о том, что её толкнуло покинуть отчий дом и связаться со степняками? Впрочем, он не мог её жёстко осуждать, ведь сам поступил именно так.

— Значит, к Марибору идёшь? — спросил он осипшим голосом, пар вырвался в холодный воздух, он спрятал руки подмышки.

Вагнара коротко глянула на него, продолжила ощипывать влажные перья. Пар от ошпаренных варом птиц окутывал её лицо, размывая в белёсой дымке. Она нахмурилась.

— Тебе-то какое дело?

Пребран пожал плечами.

— Хочу понять, что ты нашла среди этих ублюдков.

Вагнара помолчав, хмыкнула.

— А ты, я смотрю, больно рачительный, прямо за душу берёт.

Резкий ответ быстро сбил охоту разговаривать, он посерьёзнел. Похоже, она не из тех хрупких девиц, которым только позволь в жилетку поплакаться — не отвяжутся.

— Ты бы за себя переживал, небось шкуру твою отец по всему лесу ищет.

— А тебя не ищет твой отец?

На этот раз Вагнара прервала своё занятие, вперилась в него уничтожающим взглядом.

— Не ищет, — ответила она язвительно. — Я сбежала, узнав, что он на одном из своих пиров пообещал одному купцу меня отдать, — неожиданно призналась она, и голос Вагнары изменился, сделался сдавленным.

— Похоже, судьба столкнула нас не случайно, чем-то мы с тобой похожи, — горько усмехнулся княжич. — Но купец — не так-то и плохо для незаконнорожденной.

Он ждал, что сейчас княженка пошлёт его лесом, но взгляд её остыл, и потускнел.

— Пойти замуж за старика? — ответила она резко, разрезала мякоть птицы, без брезгливости выпотрошила, выбрасывая внутренности в ручей, рыбам на съедение. Хотя, наверное, уже привыкла княженка-белоручка справляться сама, сколько уже скитается по лесам, уже всё нипочём, приспособилась.

Нанизав на железные шипы птиц, водрузила на тлеющие жаром угли.

— Ну, а тебя-то почему так прихватывает? — участливо спросила она, подсаживаясь ближе к костру, откинув косу за спину. — Хворый что ли?

Пребран уже и думать забыл о приступе и, вспомнив о боли, что выворачивает кости, передёрнул плечами. Как объяснить ей, какую невыносимую тягу он испытывает, стоит ему подумать о тарвнице? Да и похоже Вагнара о ней мало что знает.

— Нет, — ответил он, хотя уже сомневался в том.

— Кто такая эта Зарислава и откуда она пришла? — вдруг спросила княженка, будто прочитав его мысли, хотя по его лицу можно было угадать, что ум его занят только ялынской девицей.

Пребран подозрительно посмотрел на неё.

— А зачем тебе?

— Хочу знать, что за птица такая, что охомутала сразу двоих мужиков, — ответила она просто, но ответ её Пребрану не понравился. Внутри неприятно зашевелился колючий комок. Его и так разрывало на части от одной мысли, что рядом с Зариславой волдаровский княжич.

Пребран сощурил глаза.

— Уж не хочешь ли ты ей навредить?

— Ей? Что ты. Я её и в глаза не видела, просто любопытно, — ответила она, перевернув начинающую поджариваться тушку.

— Она из Ялыни, её нашла Радмила, моя сестра, чтобы помочь князю Данияру оправиться.

Вагнара сначала замерла, а потом как-то дёрнулись уголки её рта в недоброй улыбке, но вслух ничего не сказала.

— Про тебя ходили толки, что это ты опаивала Данияра, ко всему шашни крутила с ним, желая стать княгиней Волдара, а теперь тебе нужен Марибор?

— Нужен для того, чтобы убить.

Ответ обескуражил княжича.

— Он меня предал когда-то…

Пребран огляделся. Степняки всё ещё не спешили вылезать из палаток. Странно это всё. Нет, про отца, конечно, понятно, погорячился лишка, решив отдать дочь за старика, понятно, почему она сбежала из родительского дома. Только вот не укладывалось в голове: ластилась к Данияру, а говорит о Мариборе. Впрочем, рассудить умом женские поступки — это всё одно, что грызть камень — только зубы сломаешь. Ему даже и с руки. Хотя княжич сильно сомневался, что Вагнаре удастся дотянуть свои руки до Марибора. Но вполне может отвлечь его от травницы, тогда будет проще добраться до Зариславы. Рассудив так, Пребран больше не стал задавать вопросов, однако сомнение его давило, слишком много скрытого вокруг этой девицы Вагнары. Думать больше не позволил одурманивающий запах снеди. Вагнара, ловко отрезав ломоть мяса, протянула княжичу. Приняв еду, Пребран обжигая губы и язык, с жадностью впился зубами в мякоть.