Зарислава проснулась, сонно приоткрыла глаза. Тусклый свет лучины рассеивал полумрак, в нём она разглядела закрытые ставни, и не было понятно, ночь ещё, или настало утро. Травница повернулась, обнаружив себя во вчерашнем платье.

— Доброе утро, — услышала она голос Малютки и удивилась ещё больше — она вовсе не в избе Пригоды, а в княжьем тереме.

Девица, что сидела у окна на лавке, возле лучины, приподнялась.

Значит всё же пора вставать...

— Князь просил, как только проснёшься, к нему явиться, — оповестила сразу Малютка.

Сама помощница уже была одета в дневное платье, коса туго заплетена, на лице и следов сна не виделось — явно встала ни свет ни заря.

— Как я оказалась здесь?

— Так князь и принёс вечером, — ответила Малютка, сминая в тонких пальцах края полотна вышивки.

Приподнявшись, разгоняя одолевшую сонливость, Зарислава укрылась снова. Несмотря на то, что угли пылали, всё же зябко было. Никак дождь ночью был? Так устроилась хорошо, что ещё бы поспала. Волхва Ветрия жалела её часто, баловала, позволяя спасть досыта, сама управлялась спозаранок по хозяйству, и как только Зарислава вставала с постели, тут ей сразу и молоко козье парное, и свежеиспечённый хлеб. Теперь такого не будет, прошла безмятежная её жизнь.

— Только он ушёл уже, — продолжила Малютка. — На площадке столько народу собралось. Дружинников отбирают.

Ведь верно, вчера об этом и Заруба упомянул. Зарислава попыталась думать о другом, но внутри всё же колючим комом сжалась досада.

Выходит, утреннюю трапезу проспала и с Марибором увидится только вечером. Зарислава нечаянно разозлилась на саму себя, что не дождалась его вчера. Сильно же её сморила усталость. Одно утешало — они тут же, почитай, третий день. В тепле да под защитой в этой далёкой глуши, вместе с Марибором. И верилось, и не верилось в это. И времени прошло всего ничего, а прошлое как из другой жизни предстало перед Зариславой.

— Малютка, а что ты там шьёшь?

Девица моргнула, глаз не подняла, побледнела.

— Для жениха моего. Он ныне там, среди других в дружину просится.

Зарислава невольно улыбнулась, просыпаясь окончательно, сев в постели.

— Покажешь?

Малюта с радостью подскочила с места, прошла к травнице. Присев на самый краешек, протянула хозяйке рукоделие.

В руках Зариславы оказалась рубаха из толстого льняного полотна. Работа Малютки была отменной, удивил не только каждый стежок нити, что сделан был с любовью и тщательностью, но и сам узор вышивки. Завитки растений плавно скручивались, переходя в образы зверей и птиц, вплетены были в них и обережные символы богов плодородия, богатства и лада. Ко всему цвета выбраны были тоже с вниманием: оттенки зелёного, синего. Это сколько же нужно терпения и кропотливости иметь, чтобы такое чудо сотворить? Зарислава провела пальцами по гладким и блестящим изгибам узора, подняла глаза на Малютку.

— Очень красиво, — выдохнула она, вглядываясь в огромные янтарно-золотистые глаза девицы.

Та только ресницы опустила, на лице выступили багровые пятна, словно у маленькой девочки, да она и была такой — ещё юной, нежной, чистой, покладистой и отзывчивой.

— В Доловске только для княжны такими нитями вышивали прислужницы.

Малютка растерянно отвела глаза.

— И у нас редкость. Князь Славер снабжал нас таким богатством. Олисава мне подарила немного…

Теперь Зариславе стало ясно, на что живут местные, закрома которых полнятся добром. Понятно теперь, почему с такой охотой вызвались служить новому предводителю.

— Как же звать его?

— Всеволодом его родители нарекли.

Зарислава вернула рубаху.

— Тоже хочу такую красоту сотворить. Сходи к Олисаве-ткачихе, возьми у неё всё, что нужно для рукоделия, скажи, что для меня.

Малютка кивнула.

— Всё сделаю.

— Только не сейчас.

Малюта поднялась, тихо прошла на своё прежнее место, вновь усаживаясь за рукоделие. Зарислава обратила взгляд на рубаху, всё ещё чувствуя тепло в руках. Вспомнились долгие зимние вечера в натопленной избе Ветрии, когда та, тихо напевая, пряла пряжу, ловко скручивая пух в мягкую нить, а Зарислава подле неё, слушая напевы, вышивала рушники да скатерти, а за окном мела пурга. Как давно это было. И что на неё нахлынули тоскливые воспоминания хандрой тягостной?

Зарислава встрепенулась, выныривая из оков прошлого. Раз так обернулось всё сегодня, нужно бы хозяйством заняться, посмотреть, чем девки н заняты, испросить, в чём нуждаются, что удалось уже сделать. А потому она не стала задерживаться в постели, поднялась. Быстро омывшись и переодевшись в просторное платье, нацепила шитый бисером и зелёной нитью венчик. Посмотрелась в до блеска натёртую сталь. Выглядела сегодня по-другому, и то, что увидела, смутило её изрядно: губы налились бурым, как спелая малина, глаза со сна припухли малость и сверкали, как звёзды, будто их она всю ночь и видела, на щёках румянец. И несмотря на то, что проснулась с трудом, чувствовала себя свежо, выспавшейся. И с чем было это связано, одной Богине Славе вестимо. Хотя Зарислава быстро догадалась о причине такой перемены, ненароком припомнив ночь в княжеских покоях. Тут же её объял холод. Она сглотнула, оцепенев. В прошлый раз, когда с ней случился такой подъём, это привело к худому. Она дёрнула плечом, пытаясь тем самым сбросить наваждение. Дурные страхи одолевают, когда их совсем не ждёшь — выныривают на гладь воды, словно издохшие рыбы. Вроде пустяк, а неприятно. Теперь уже поздно хвататься, случилось то, что должно было случиться.

— Всё хорошо? — забеспокоилась Малютка, подавая височные кольца, украшенные подвесками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо, — ответила Зарислава, нацепив украшения на венчик.

И откуда в девочке столько зоркости? Так легко улавливает перемены, которые Зарислава научилась за время своего путешествия скрывать.

И как бы ни было у неё на душе, обязана держаться уверенно в глазах селян. Надо бы преподнести дары богам, а то ведь так и не отблагодарила за мирную дорогу, за то, что агдивцы приветили их спокойно, за то, что теперь Зарислава может спать под кровом, и ещё много за что.

— Малютка, помнишь, о чём просила? Ступай к Олисаве принеси, всё необходимое.

— Конечно, — склонилась девица, не удивляясь тому, что травница столь скоро отправила её выполнять поручение.

Зарислава, проследив, как Малюта покинула хоромину, бросилась к сундуку, выудила походную суму, а в ней нашла дедко. Сжав его в ладонях, она прошла к лавке, присела у окна. Ведь и забыла о нём вовсе, давно речи не вела, не сказывала о горестях своих и радостях, непростительно с её стороны.

— Вот мы какую дорогу с тобой проделали, сколько пережили… — прошептала Зарислава, вглядываясь в резные глаза чура.

Она бережно провела указательным пальцем по горбинке носа, густой бороде. Плотно сомкнутые уста дедко выказывали на этот раз укор — мол, опомнилась. И Зарислава не обиделась ни сколько — заслужила.

— Передай весточку от меня Ветрии Болиславовне, пусть не тоскует обо мне, пусть знает, что у меня всё хорошо, всё сладилось, — сказала Зарислава, чувствуя, как ком подкатывает к горлу.

Всё же, как ни пыталась утешить себя, а сердце тосковало по волхве.

Травница поднялась, пересекла покои и поставила чура на полку-божницу. На ней среди утвари нашёлся и масляный светильник. Зарислава зажгла фитиль лучиной. Живой огонь вмиг озарил угол, давая надежду и силу. Тени заиграли, оживляя деревянного старца, и теперь он, казалось, и не хмурился вовсе. На душе тоже посветлело.

"… силу тёмную показали, судьба Вагнары связана с колдуном, не простым, а что есть не человеком, начало его звериное", — вспомнила вдруг Зарислава наставление волхвы. Так отчётливо прозвучал её голос, будто перед ней прямо и стоит, — "… пусть оберегает тебя от чёрного глаза и беды. Носи его всюду…"

Что ж выходит, матушка не ясно истолковала резы? Марибор хоть и был повязан с Вагнарой, и колдун он, и течёт в нём навь-река, как рассказывала Чародуша, но опасаться его Зариславе не пришлось, всё наоборот вышло, отдаст она обручье, и это Марибору следует остерегаться её…

Снизу послышался топот и шум, потом мужские голоса. Сердце запрыгало так, что Зарислава сперва не смогла даже пошевелиться, но стук в дверь всё же заставил вздрогнуть. Никак случилось что!? Травница без промедления кинулась открывать дверь.

На пороге стояла Весняна, выбранная ею намедни прислужница. Глаза её были круглые, что блюдца, губы дрожали.

— Что? — спросила Зарислава, сжимая в кулаки похолодевшие пальцы.

— Хозяйка, там беда случилась. Поспеши.

Сердце Зариславы разом оборвалось, она не помнила, как выбежала из покоев, не помнила, как сбежала с порожек, как очутилась в горнице, замерла у двери, притаилась, когда в терем зашли белый, что снег, Заруба и хмурившийся Стемир, а за ним, Марибор. Зарислава пошатнулась. Марибор зажимал левой рукой с рушником затылок, да только полотно хоть выжимай — всё пропитано кровью.

— Князь, ты бы хоть посоветовался с нами, известил, что устроишь поединки, — бурчал Заруба, проходя вглубь терема.

— Ты же знаешь, что их проверить ещё нужно каждого, — подхватил Стемир, насупившись. — А мечом махать — так это всякий горазд, главное дело — как?

Марибор только прострелил острым взглядом спину Стемира и, казалось, побледнел ещё сильнее, так, что губы посинели.

Зарислава, сжав руки в кулаки, пытаясь скрыть страх и волнение, обернулась на одеревеневшую позади неё Весняну.

—  Воды неси и полотно, — велела она. — Стой! Сперва к Пригоде за снадобьями, чтобы кровь остановить.

Девка без промедления ринулась в подклети, только и слышны были стихающие торопливые шаги.

Зарислава, не находя больше надобности таиться, шагнула из прохладной тени дверного проёма навстречу вошедшим.

Взгляд Марибора обжёг холодом, который тут же отозвался в груди Зариславы, что так и остановилась в растерянности посередине горницы, гадая, желает ли он её видеть, или бы отослал куда подальше? Но взгляд Марибора быстро смягчился, рассеивая сомнения.

— Вот, не уберегли, — разорвал воцарившееся напряжение Заруба, — в твои руки передаём, — могучий, сильный воин вдруг раздосадовано и беспомощно глянул на Марибора.

 Князь мельком скосил на него глаза, давая знак, чтобы тот уходил.

— Никого не распускайте, — сказал Марибор с напряжением, будто сквозь боль. И в самом деле, поморщился. — Заруба, и ты, Стемир, займись отбором. Чуть позже выйду.

— Да ты не торопись, князь. Отлежись.

— Идите, — ответил Марибор, не желая больше разговаривать попусту.

— Ты уж прости, — буркнул тысяцкий уже с порога, обращаясь теперь к Зариславе.

Больше не найдя слов, он сжал кулак, злясь на себя, вместе со Стемиром вышел, только и послышались тяжёлые, шумные шаги, которые травница уже могла различить среди множества других.

Зарислава медленно приблизилась к Марибору, оглядев его. Волосы  на шее намокли от крови так, что и ворот рубахи напитался ею, окрасившись в тёмные разводы, и это вызвало ещё большее беспокойство.

— Присядь, — попросила она.

Марибор, выказав едва видимое сопротивление, всё же подчинился, сел на скамью. Зарислава подошла со спины, коснулась его руки, чтоб тот разжал пальцы в бурых разводах. Приняв рушник, она отняла от головы полотно. Рана была сбоку, чуть ниже затылка. Из неё непрерывно и сочилась кровь.

— Что же случилось? — не стерпела Зарислава.

— Упал.

Она терпеливо сжала губы.

— Князь не вовремя шутит.

— Я не шучу, но… — Марибор замолчал, когда Зарислава попыталась убрать волосы, — упал не сам.

— Ясно. Голова болит?

— Несильно, — через силу выговорил он.

— Кружится?

— Рядом с тобой не может не кружиться.

Зарислава сильнее сжала полотно в подрагивающих пальцах, чувствуя, как жар приливает к её щекам. Хорошо, что не видит её сейчас.

"Жаль, огневиц не осталось", — с досадой подумала она, не видя, ничего кроме спины и затылка Марибора, даже показалось, что в горнице стало темнее.

Подоспела Весняна с лоханью воды, рушниками и мелко стёртыми в порошок листьями крапивы в узелке на правом локте.

Когда Зарислава промыла рану и присыпала травами, кровь помалу приостановилась, но не совсем, и потому пришлось перевязать голову чистым лоскутом. Весняна забрала выпачканные рушники и воду, унесла с горницы, оставив хозяев наедине.

Завязав узелок перевязки, Зарислава отступила.

— Придётся походить так, пока рана не затянется.

Марибор повернулся, окидывая Зариславу благодарным взглядом.

— Но лучше, прав Заруба, отлежаться бы надо. А я схожу к Пригоде, возможно у неё найдутся снадобья, чтобы боль унять.

Марибор задумчиво осмотрел её с ног до головы, протянул руки и, обхватив запястье Зариславы, притянул к себе.

— Пустое это. Не нужно, — проговорил он вкрадчиво, что даже, показалось, будто воздух зашевелился, обволакивая её волнами.

Зарислава хотела, было, возразить, что лучше послушаться, но Марибор, посадив её себе на колено, погладил косу. Его тёплые губы скользнули по щеке, нашли её губы, завладели. И Зарислава поняла, как Марибор соскучился по ней. Только теперь она уяснила, насколько поцелуи могут быть разными: и согревающими, и распаляющими желание. Дыхание Зариславы задержалось, и вся она задрожала. Не думала, что за одну ночь может соскучиться по его поцелуям и ласке. Туман дурмана заполнил голову, не позволяя соображать ясно. Обняла его за шею, отвечая на желанные поцелуи. И только потом закралось опасение, вынуждая отстраниться.

— Зайдёт кто.

— Пусть, — прошептал Марибор, поглаживая её по спине, бёдрам, снова прильнул к губам, до упоения впиваясь в них.

— Я знаю, почему это случилось со мной, — добавил, на миг оторвавшись.

— Почему? — выдохнула Зарислава.

— Потому что… желал, чтобы ты была со мной. И теперь ты со мной.

Травница чуть улыбнулась, но тут же посерьёзнела.

Марибор погладил горячими пальцами кисть её руки, провёл выше, к запястью, забираясь пальцами под обод обручья.

Этот жест застал Зариславу врасплох. Она ведь обещала себе при случае отдать его Марибору. И этот случай настал — сейчас самое время. Вот только дыхание задержалось, а пальцы её в руках Марибора будто деревянными стали. Расстаться с украшением оказалась не так просто, как виделось изначально. Что-то держало её, не позволяя сделать это сейчас.

Пальцы Марибора застыли в ожидании, прожигая кожу. Она сглотнула, отчего-то посмотрела на дверь. Князь отстранился и заглянул ей в глаза, вымаливая ответа. О, многое Зарислава желала сказать, да только слова все растеряла, сухо стало во рту от волнения.

— Мне… сначала нужно в храм, — только и сказала она невпопад.

Жар ладони исчез с запястья, и на месте том образовался холод — обручье плотно легло обратно на руку. На лице Марибора не выразилось ничего, но Зариславе показалось, что он скрывает от неё то, чего наверняка избегает сам, и обсуждать дальше ничего не собирается. Князь поспешил подняться. Невольно почувствовала, как от него повеяло знакомым холодом. В глаза и вовсе боязно заглядывать, но травница насмелилась. И угадала — взгляд Марибора стал жёстким, на лицо легла тень, он предстал перед ней таким, каким она его и увидела впервые ещё в Доловске, когда он приехал к княжне с извинениями от Данияра. Тогда она вызвала в нём интерес не больший, чем бревно в частоколе.

Однако вместе с тем тень непонимания мелькнула в синих льдинках.

Марибор, больше не сказав ни слова, развернулся и пошёл к выходу. Зарислава, обескуражено пронаблюдала за ним.

А потм развернулась и отправилась к лестнице. Прислужницы глазели удивлённо в её сторону, но никто не насмелился окликнуть, преградить путь. Взойдя в покои, Зарислава отдышалась, да только легче не стало, внутри плескались смутные волны негодования наравне с болью. Однако сколько ни пыталась не думать о дурном, поступок Марибора сильно покоробил. На поверхность всплыло болезненное разочарование. А чего хотела? Чтобы он всю душу ей излил? Но с чего бы ему это делать? Сама же виновата. Об обручье Марибор заговаривал и не раз, но обжигающее чувство обиды захлестнуло, и стало не управляемым. Зарислава закипела от собственного бессилия что-либо исправить. Почему не отдала обручье? Злость на себя жалила, как оса, пока желание вернуться не заныло невыносимо, но вернись она, так Марибор совсем посчитает её безрассудной девкой.

Придя немного в себя, травница осмотрелась. Тихо тлел масляный светец в углу. На скамье лежала работа Малютка, в груди сразу немного потеплело.

Не успела Зарислава пройти вглубь, вернулась и Малюта. В руках её полотна, нити, деревянные зажимы для вышивки. При виде помрачневшей травницы, с лица девицы так и сползла улыбка.

— Положи туда, — указала Зарислава на стол.

Малюта бережно разложила принадлежности для рукоделия. Зарислава смотрела на плавные движения её, на то, с какой любовью девица выполняет указания, и ураган смятения утих совсем. В самом деле, нет непосильных задач, и, слава Богам, всё ещё можно исправить.

— Видела Пригоду? — спросила она уже спокойно.

— Да, хозяйка. Она у Новожеи в поварни. Обещалась зайти.

Зарислава не стала дожидаться прихода жены волхва, спустилась в заднюю часть терема, направившись прямиком к кухарке. Не успела войти в клеть, из которой так вкусно пахло снедью, как в дверь вышла Пригода. Увидев травницу, та поприветствовала её, обласкав добродушным взглядом. И на душе стало ещё теплее — не одна здесь, и есть люди, готовые помогать ей во всем, доверять.

— Вовремя ты, милая, я как раз требы сготовила, в храм тебе надобно сходить, а то уже почитай ты тут третий день, а в святом месте и не была ещё, нехорошо.

Только тут Зарислава заметила, что в руке Пригоды было берестяное лукошко, прикрытое белоснежным рушником.

— Пойдём, — повлекла она её за собой.

Небесное светило заволокли дымчато-зелёные тучи. С неба моросил мелкой крупой дождь. Зарислава поёжилась, пожалев, что не накинула кожух. Напитанный влагой воздух тяжёлым покровом оседал на землю, давил. Вересень[1] в здешних местах был куда суровее, нежели на родине. Холодало быстро, казалось, и не проглянет больше солнце сквозь панцирь свинцовых туч. В такую погоду только и сидеть у очага, пить отвар из лесных ягод, да греть кости. Ко всему было тихо и неподвижно, только где-то вдалеке слышались гогот гусей и лай псов на пастбищах.

Храм оказался на окраине острога, и выходил он на полноводную Денницу. Серебряную гладь воды окутывал, словно шубой, серый туман, и не было понятно, где заканчивается небо, а где начинается твердь. Только чёткий кусочек берега, на котором и возвышался бревенчатый храм, огороженный высоким частоколом, висел, словно остров, в воздухе. Зарислава спешила за Пригодой, оглядывая грубые, каменистые очертания холма, резную дверь и тесовую крышу святилища, позади которой росла разлапистая изумрудная ель с посеревшим от сырости стволом. И запахом повеяло еловым с горьковатым привкусом дыма.

— Раньше здесь стояло открытое для неба капище Бога Световита, — начала вдруг Пригода, поглядев на травницу. — Его воздвигнул ещё Славер, чтобы оберегал земли, защищал от бед, невзгод да напастей всяких. А уж потом Гоенег вместе с остальными мужами поставил стены и кровлю. Мы-то тоже пришлые, из другого рода будем, из племени вергенов.

Зарислава оторвала взгляд от влажной, поросшей жухлой травой земли, с интересом поглядела на женщину.

— Да, — улыбнулась она чуть заметно, — мы с мужем с юга пришли. Если по реке Деннице, то месяц пути будет. Знали, что земли большие. Мы с Гоенегом —  раньше-то он в своём племени слыл провидцем знатным — часто уходили от своего селения сначала на один, потом на два дня, а там и вовсе на седмицу уходили другим помогать. Потом, поразмыслив, задумали создать свою общину. Дал нам волхв Дамир благословение и отпустил с богами в путь, обживать новые места. Взяли пожитки, что могли унести так, и пошли вдоль реки. А река-то всё длинная, и ни конца ей ни края не было, так бы и дальше пошли к самому её истоку, — Пригода замолкла, посмотрев на сонную даль, окутанную рассветным маревом. — Но наткнулись на постройки. Здесь нас колдунья и встретила…

Дыхание Зариславы так и затаилось, но перебивать Пригоду не осмелилась.

— Разговорились мы до ночи, пришлось заночевать тут, а потом ещё ночку и ещё… пока не поняли с мужем, что наше это место, и жить боги призвали здесь. Место сильное, несмотря на то, что с виду неприветливое. Здесь и рыбы больше, и звери тянутся к стенам, и мысли дурные долго не задерживаются, — с прибауткой сказала женщина.

В самом деле, Зарислава уже и думать забыла о неприятности, случившейся между ней и Марибором. Даже смешными показались все переживания её. Вдохнула промозглого воздуха, и объяло долгожданное умиротворение. Рассказ Пригоды всё не отпускал Зариславу. Это надо же, сколько сил иметь нужно и отваги, чтобы самим из родных мест уйти. Не появись однажды Радмила на пороге дома, Зарислава ни в жизни не покинула бы волхву.

Мощная дверь с изогнутой ручкой возникла быстро перед ними. Зарислава спохватилась — хотелось разузнать, что за колдунья тут раньше жила.

"Узнает. Ещё будет время", — уняла она своё нетерпение.

Последовав за Пригодой, Зарислава оказалась во внутреннем дворике храма, где торчали из земли, как грибы-великаны, каменные глыбы с начертанными на них защитными рунами. Зарислава читать их не решилась — сперва бы осмотреться.

По обе стороны от главного входа врыты колья, на которых насажены рассохшиеся белые черепа коз, волов: считалось, что если человек со злыми помыслами ступает в храм, обереги эти не пропустят его. Жутко они смотрелись на фоне тёмного неба. Пустые глазницы так и утягивали в холодные глубины, от чего колкий холодок прошёлся меж лопатками.

Дверь в храм была открыта настежь, но на входе висел стёганный занавес из воловьей кожи. Ступив за тяжёлый влажный полог и поморщившись от холодных брызг, что слетели с потревоженного полотна, Зарислава оказалась в натопленном длинном помещении. Бок о бок они вошли вглубь, пройдя мимо резных столбов, под такими же резными расписными балками. Вошедшие нарушили уединение присутствующих здесь мужей. Среди них Зарислава сразу узнала местных старост. Они, завидев травницу, засобирались ещё охотливее, будто ожидали, когда явится новоиспечённая хозяйка острога. Не успела Зарислава оглянуться, как оказались внутри наедине с Пригодой. Бросив взгляд на кострище, травница подняла голову. За всполохами огня возвышались четыре высоких изваяния, среди которых травница сразу узнала богиню-пряху Макошь, покрытую цветастым полотном. У её ног лежали корзина зелёных яблок с бурыми боками, грозди рябины, веточки спелой брусники, поздние полевые цветы, и смесь сладко-горьких запахов заполняла помещение. Во главе возвышался и Световит, бог, озаряющий сияющей чистотой — он являлся главным среди остальных, и Зарислава кажется, начала понимать, почему: место здешнее было просторным, свободным, что даже по утрам сложно различить небо от земли на окоёме. Вездесущий бог творящей силы, этим он славился в народах. Там, откуда пришла Зарислава, он был едва ли не последним в окружении Сварога да Перуна, но Ветрия всегда втолковывала, что бог един, но проявление его богато. Какому бы божеству не поклонялся человек, он обращается к единому источнику всего сущего, богу Роду, родившему и небо, и землю, и всех живых существ. Зарислава вдруг вспомнила о колдунье, о которой упомянула Пригода, да так и не сказала, откуда та взялась. Повернулась, чтобы вызнать больше, но задумчивый вид жены волхва остановил её.

Пригода неподвижным взглядом наблюдала за мерцанием искр в очаге.

— Славер был суровым, но справедливым. Я хорошо его помню, хоть и было это почти двадцать зим назад. Когда в острог въехал князь Марибор, сердце моё едва не остановилось — сын очень похож на отца.

 Значит, и тут такие же толки ходят о Славере, как и в Волдаре. Но так ли он был суров? Зарислава теперь сомневалась в том. Люди многое могли наговорить, придумать, не понимая истинных намерений князя. Ведь не мог человек с чёрствой душой так позаботиться о сыне, рождённом от простолюдинки, построить ему целый острог? Только тот, кто способен на душевное тепло, заботу, видно ни смотря ни на что думал о Мариборе. А ведь ей Марибор тоже показался суровым. Вспомнила, как она избегала его поначалу, как леденил душу его взгляд, и до сих пор обрывает дыхание. Разве могла она предположить, что он будет так опекать её, несмотря ни на что?

Пригода, будто очнувшись от далёких мыслей, сняла с лукошка рушник, вручила дары Зариславе.

— Ты тут похозяйничай, а мне нужно со старостой переговорить, пока далеко не ушёл. Сын его, мельник, обещался мешок муки привезти, а уже как второй день нету.

Зарислава только и успела, что рассеянно кивнуть, и Пригода оставила её одну. Травница почти не усомнилась в том, что староста — лишь отговорка, чтобы оставить её наедине с богами.

Дневной желтоватый свет на миг озарил храм, а потом всё погрузилось в колеблющиеся отблески костра, с шумом опустился полог за спиной. Сжимая в пальцах ручку лукошка и глядя в грозные глаза богов, Зарислава шагнула навстречу — уж выговориться ей было о чём. Вслушиваясь в треск поленьев в костре, в то как гудит, словно биение сердца, пламя, освещая грубые резные лики и потолочные балки, Зарислава согнулась в поясе, отдавая богам земной поклон…

[1] Вересень — сентябрь