Марибор вышел на порог крыльца, щуря глаза от мороси, что залетала под кровлю. Положив ладони на брусья, он поднял голову, вглядываясь в беспросветные, бурлящие ненастьем тучи. Где-то над головой, на кровле, каркали с бульканьем вороны, напомнив Марибору странный сон.

Неспокойная выдалась ночка.

Марибор опустил взгляд. На кистях дрожали капли влаги, собираясь вместе, стекали ручейками. Голова раскалывалась и утихать, похоже, не собиралась, а потому какой смысл отлёживаться, коли и так весь день коту под хвост. Всё больше злился на себя, что застал Зариславу врасплох — не думал, что она в этот раз так растревожится. Он горько хмыкнул — ушёл не солоно нахлебавшись.

Что так терзает её? Почему не может принять решения, ведь всё и близилось к тому. "Чем ближе к огню, тем сильнее сопротивление", — с горечью подумал Марибор.

Слишком всё становилось сложным и запутанным. Он сжал кулаки так, что те хрустнули, осердясь, отринул мысли, кои шатали его твёрдость, что он воздвигал всю свою жизнь. Верно, терпение его истлело. Скорее бы колдунья явилась, она-то должна прояснить, подсказать, что ему делать с этим, как поступить дальше. Надо ждать. Снова ждать. Похоже, это стало его проклятием. После смерти матери он ждал, когда окрепнет и сможет покинуть колдунью да вернуться в княжество. Потом он ждал, когда родичи примут его и начнут более-менее доверять. Дальше он ждал случая, когда подойдёт время для исполнения мести. Но тогда это было холодное расчётливое ожидание. Теперь же, в ожидании согласия травницы, внутри всё выворачивалось наизнанку.

Разжав пальцы, он неспешно пошёл вниз по ступенькам. Спустившись по длинной, изломанной, крытой лестнице, пройдя переход, Марибор вышел прямо во двор.

Казалось, народу прихлынуло ещё больше. Гоенег, сохраняя спокойствие, наблюдал за происходящим, и только густой дым скрывал его фигуру, облачённую в светлое одеяние, и делал волхва изредка невидимым. Таким же немым, но почитающим взглядом он встретил Марибора и едва заметно кивнул, одобряя, что тот вернулся. Впрочем, Марибору не нужно было ничьё одобрение, он пришёл сюда по собственному желанию, однако отдавал должное старцу, испытывая глубокое уважение.

На ристалище продолжались сражения, только вместо князя теперь выступал Стемир, проверяя молодого юнца с русыми вихрами. Паренёк, хоть по сравнению с тяжеловесным Стемиром и выглядел диким оленёнком, весьма не дурно обращался с полуторным оружием, ловко извиваясь, отражая один за другим удары сотника. Вот только слишком торопился юнец, расходуя попусту свои силы излишней порывистостью и распылённостью. И там, где нужно было перевести дух да осознать силы противника, он наступал.

Толпа, увлечённая поединком, следила за противниками, столь не равными по силе и возрасту, и никто не заметил появления князя. И хорошо. Заруба, первым завидев его, нахмурился, укоризненно покачал головой, разглядывая его голову, теперь повязанную. Что ж, Улебу повезло больше — он приземлился куда удачнее, нежели Марибор, а потому отделался только лёгким ушибом колен.

Не успел князь приблизиться к воеводе, подступил и Улеб, смотря по-щенячьи виновато, насупился, и казалось, такое поведение не пристало крепкому детине. Куда делась горделивая осанка?

— Прости, князь, я не нарочно. Так получилось.

— Не нарочно он, — не сдержавшись, фыркнул Заруба, — И кто ж родил такое горе? Такому увальню только соху держать, пользы и то больше будет, а так всех мне тут парней перекалечишь.

Улеба только ещё ниже понурил голову, ссутулившись, опустил взгляд.

Заруба, конечно, погорячился в словах, но его тоже можно было понять, ему с парнем об обок сражаться, коли что.

— Да ладно уж. С кем не бывает, сноровку можно выработать. Заруба, принимай первого бойца.

Улеба поднял голову, глаза его так и просияли. Воевода с недоверием покосился на него, сомневаясь в том, что неуклюжесть чем-то можно поправить.

— Спасибо, князь.

Воевода кашлянул в кулак, но возражать не стал, похлопав парня по предплечью, указал ему держаться рядом.

Марибор глянул на ристалище, где толпа всё плотнее сжимала кольцо вокруг бойцов, с напряжением наблюдая за поединком, который всё никак не заканчивался.

Стемир уж верно измотан был порядком, но не отступал. И парень тот, верно, не знал устали, и рубаха его, пропитанная потом и влагой от мороси, которая всё никак не прекращалась, облепляла гибкое, слепленное из жилистых мышц тело. Юнец явно откуда-то имел навыки ратного промысла.

— Кто такой? — спросил Марибор Зарубу.

— Всеволод. Парню только почитай восемнадцатая зима будет.

Звон стали ненадолго прервал Зарубу.

— Отец его, охотник, в лесу сгинул пять зим назад. Суровое испытание на долю парня выпало, по всему видно, потеря только укрепила дух, — сказал Заруба с задумчивостью.

Марибор, глянув на тысяцкого, направился к ристалищу. Двор уже был весь истоптан, только комья грязи и летели из-под сапог Всеволода и Стемира. Появление князя хоть и взволновало мужей, но не остановили схватку, пришлось  поднять руку, давая знак заканчивать бой.

Меч Стемира опустился первым — он старший и более выдержан, нежели новичок. Грудь его вздымалась от тяжёлого дыхания, он протянул руку парню, и тот пожал её в знак того, что обид между ними не возникло. Всеволод же дышал так, будто и не вертелся сейчас, как волчок, отражая тяжеловесные удары сотника. Волосы взмокли от мглы, глаза, зеленовато-серые, будто пасмурное утреннее небо, сверкали, как клинок, что сжимал он в ладони.

— Умаял, — признал Стемир. — Упрямства — хоть ковшом вычерпывай, — сотник сорвал с ограды ристалища полотно, отёр лицо, шею.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

То ли похвалил сотник, то ли поругал, не разберёшь, но лицо Всеволода нисколько не изменилось. В отличие от Улебы, он не ждал чьего-либо одобрения.

— Значит, сын охотника? — спросил Марибор, забирая из рук юнца меч.

Всеволод кивнул.

Собравшиеся мужчины обступили, с любопытством вслушиваясь в разговор, одобрительно хлопали мальчишку по плечу. Любопытство жгло Марибора, но продолжать вести задушевные беседы не желал при всех, лучше расспросить потом, откуда у него такие навыки.

— Ты принят, — только и сказал Марибор, возвращая оружие Стемиру.

Парень столько поджал губы, слегка склонил голову в знак признательности.

— Благодарю, — вымолвил он так, будто это его нисколько не удивило. Слишком самоуверен, что ж, неплохое качество для воина, лишь бы оно не превосходило других.

Всеволод прямо посмотрел в глаза, и Марибор, сам того не замышляя, протянул руку. Парень на миг растерялся, но всего лишь на миг, и лицо его приобрело прежнее равнодушно-спокойное выражение. Ладонь его на запястье оказалась горячей, но отчего-то почудилась родной. И Марибор лишь немного с запозданием понял, как только выпустил руку, что Всеволод уж слишком напоминал его в юности. Такой же своевольный, и не в меру упрямый.

— Ступай к Улебу, и вместе держитесь, сегодня вернётесь по домам не скоро. Если вернётесь. Уж не знаю, что для вас воевода подготовит, — сказал Марибор, обратив на Зарубу смеющийся взгляд.

— Как скажешь, князь, — принял Всеволод со всей серьёзностью его ответ, подняв голову, оставаясь непоколебимо-спокойным.

Оставшийся день пролетел на ристалище. Солнце уже клонилось к окоёму, толпа верно и уверенно редела, заметно приросло дружинников под крылья Зарубы и Стемира, проверявших поочередно каждого в поединке. Верно уже валились с ног, да и Марибор с трудом держался, голова не переставала ни на миг его беспокоить. Время от времени занимали мысли о Зариславе. Теперь не мог тревожить её, ненароком отпугнёт ещё больше, а этого он боялся, как мерин — ужа. Она быстро бы сняла с него неуёмную боль, но Боги устроили по-иному его день с самого утра.

Гоенег, что не покидал места у костра, испарился и больше не захаживал на ристалище, однако сыновья его терпеливо ждали своей очереди наравне со всеми.

К концу дня выяснилось, что из сотни мужчин к воинскому ремеслу были готовы семьдесят, из них полсотни, за которыми чувствовалась уверенность и надёжность, их не стыдно и в рать поставить в первые ряды. Остальным сулило много и усердно обучаться управляться с оружием ловчее. Малую толику составляли ещё совсем молодые юнцы, которые шли на обучение в прислужники.

Окинув уставших от длинного, тяжелого дня мужей, Марибор остался доволен — всё же лучше, чем ничего. С тем количеством, что есть, можно вполне и небольшие походы замыслить. Остальные подтянутся из ближних весей со временем. Оставалось только ждать.

"Ждать".

Разделив выбранных воинов по старшинству, Марибор сразу отобрал двоих отроков, которым только и намечалось по тринадцатой зиме. Им сулит справляться с подсобными делами да быть на побегушках у воевод, но, несмотря на такую неприметную участь, им повезло куда больше. У них есть возможность в самом княжьем тереме обучаться всякому мастерству, и, когда настанет срок перейти в дружину, они будут хорошо подготовлены. Конечно, это будет зависеть от того, насколько пожелает того отрок, а то, может, и понравится так в прислужниках и ходить. Что ж, для тех жизнь станет без бед под защитой, в тепле и сытости, даже семьёй обзавестись смогут, да только дети их так же останутся прислуживать другим. Таков порядок, существующий уж много веков.

Старших кметей Заруба оставил под своё попечительство, не забыв и сыновей волхва — Велебу и Трияна. Младших забрал Стемир, в том числе и Всеволода. К отрокам его уж грешно было причислять, тем более, с такими умениями.

Обряд в посвящение пройдёт позже. По обычаю, месяц воин должен показывать себя в службе, пройти испытания, только потом принять от князя меч. Пока Гоенег давал благословение богов, в дружинной избе во всю длину сдвинули столы для того, чтобы разместилась сотня мужчин. Стол, ясное дело, собрали для того, чтобы распить братину, приобщиться к теперь уже большой «семье», посидеть рядом плечом к плечу, потолковать.

Вести пронзительные речи Марибору никогда не предоставлялся случай, а потому он обошёлся коротким напутствием на славную и верную долголетнюю службу, пустив братину по кругу.

Блеснул за окном последний алый отсвет заката, и, несмотря на то, что в стенах сделалось от множества дыханий душно, избу сразу поглотили холодные тени, прихватил пальцы холод — всё ж здесь пока не топили.

Заруба о чём-то переговаривался с новоиспечёнными, отвечая на бесконечные вопросы мужей. Стемир, усадив рядом с собой Всеволода, неспеша потягивал мёд, уставившись задумчиво в пламя свечи, вслушиваясь в гул, который подняли парни.

Всеволод так же молчал, в разговор не вовлекался, а всё поглядывал на других, изучал. И снова напомнил Марибору прошлого себя. Он точно так же вёл себя за пирами, кои устраивал его брат Горислав, так же отстранённо наблюдал за всеми, а другие не подозревали, что внутри отрока зреет лютая ненависть ко всем тем, кто был так или иначе причастен к смерти матери. Всех, кто был связан с Гориславом, Марибор заочно считал врагами. Скованный бронёй неверия, вспыльчивый, спесивый, ещё не желающий разбираться в чувствах, поступках других, готовый выдрать глотку каждому, кто пойдёт против него. Таким он был, и если бы не воспитание Творимира... Как бы Чародуша ни убеждала его, что старик только навредил ему, а всё же при нём много пользы было. Он взрастил волю и дух, научил смирению и терпению, и только благодаря этому Марибор выжил. И стоило в его жизни появиться девице, которую он возжелал сделать своей, в нём начались изменения, и сам он не мог распознать, что именно происходит с ним, и способность, о которой он до какого-то мига и не помнил, дала о себе знать.

Связано ли это как то с Зариславой, Марибор не мог понять, но чуял, что всё не просто так, что-то должно случиться.

"Понять бы, что?"

Не об этом ли упомянула намедни Зарислава? Она ведь тоже почуяла перемены, но что может ещё случиться?

Червь сомнения сидел глубоко, время от времени напоминая Марибору, что не всё так гладко, как кажется на первый взгляд.

— Князь, — услышал он голос Вратко, не сразу ощутил, как Зарубра, положив ему руку на плечо, потрепал.

— Князь! — позвал Заруба. — Тебя ожидают у храма.

Марибор перевёл взгляд на воеводу, тот согласно кивнул, мол, иди, я справлюсь дальше сам. Поднявшись, превозмогая гудящую боль в голове, к которой он за целый день привык, пошёл к выходу.

— Вратко, не провожай меня, — остановил он кметя, как только заметил, что тот следует за ним. — Лучше помоги Зарубе.

— Воля твоя, — отозвался кметь и, развернувшись, побежал обратно в избу.

Марибор поднял глаза. Кое-где были видны просветы — холодные озёра в сизом, тающем в вечерних сумерках небе. За целый день земля не просохла, да к тому же пасмурно. Похоже, матушка-осень решила наступить раньше обычного, предвещая суровую зиму.

"Марёна не упускает своего случая погулять на широкую ногу".

Марибор и не заметил, что шаг становится всё быстрее. Каким-то чудом схлынула головная боль, и князь теперь слышал не гудящий звон, а хруст сухой травы под ногами. Миновав постройки, он вышел на окраину острога и пошёл по натоптанной людьми тропке, коих было много, но все они вели к одному месту — храму на холме, и с высоты, верно, напоминали паутину. Поднимались ввысь клубы дыма. Но вокруг никого, пусто.

Марибор нахмурился — Зарислава слишком припозднилась. Пусть храм — место священное, но девице разгуливать по ночам не пристало. В грудь толкнулось волнение. Быть может, она желает отдать обручье под взорами Богов? Однако стоило ему приблизиться ещё на пару вёрст, он почуял до боли знакомый запах и с разочарованием понял, что внутри храма его ждала вовсе не травница. Но, в то же время порадовался приходу Чародуши. Не успел он подойти ко входу, в ворота вышла низкая женская фигура.

— Хвала присветлой матери, — встретила его радушным и чуть тревожным возгласом Чародуша.

— Я уж думал, ты так и не вернёшься, — отозвался Марибор, приблизившись.

— Как же я могу.

Колдунья оглядела Марибора так, как оглядывает мать своего сына, когда видит его после долгой разлуки. Впрочем, Марибор мог ошибиться, он не знал таких встреч в своей жизни, а если что и испытывал, то память навсегда заперла это под пудовыми замками, ключи от которых он потерял безвозвратно.

Колдунья обеспокоенно оглядела голову воспитанника.

— Что с тобой случилось?

— Ерунда, — отмахнулся Марибор, разглядывая, казалось, помолодевшее за время неведения лицо Чародуши, гадая, как ей удаётся сбросить с себя лета.

— Значит, ты знала обо всём этом и молчала? — сорвалось с уст Марибора — совсем не то, что он желал спросить в первую очередь.

Чародуша вытянула шею, вглядываясь в туманное марево — не подслушивает ли их кто.

— Пойдём, здесь не самое тихое место для разговоров, да простят меня Светлые Боги.

Повела колдунья вовсе не в острог, а всё дальше от храма и от самого мыса, устремляясь к чаще.

Остановившись перед высившимися и чуть кренившимися на ветру соснами, она воздела руку, сложив пальцы в замысловатый знак, резким движением начертала в воздухе какой-то символ. Сколько Марибор знал колдунью, а такой знак впервые видел. Однако вопросов не стал задавать, молча последовав за ней.

Вскоре, пойдя сквозь заросли ольхи и клюквы, они вышли к низкой избе. Из щелей между ставен сочился свет — к удивлению Марибора, горел светец, озаряя часть невысокого порога. Значит, вот куда она так надолго уходила, — понял Марибор и снова промолчал. Пусть колдунья сама обо всём расскажет, уж теперь времени у них для этого предостаточно. И он готов был слушать её хоть до зари.

Прежде чем войти внутрь, Марибор обернулся. Лес чернел неприступной стеной, ухала в нём неясыть. Сегодня он в острог не вернётся, одно тревожило — Зарислава осталась одна.

— Проходи, садись, — пригласила колдунья, впуская Марибора в маленькую горницу, в которой что и могло разместиться, так это стол, скамьи да небольшая печь с палатью для сна, завешенная шторкой. По натопленной печи и горевшим светцам Марибор понял, что колдунья вернулась уже давно. Видимо, не стала тревожить его, отрывать важных дел, дождалась вечерни.

Сняв кожух и опустившись на скамью, Марибор пронаблюдал  как Чародуша, сняв с печи чугунок, поставила его на стол, помешав деревянной ложкой отвар. По горнице сразу разнёсся запах ежевики и чего-то ещё, Марибор так и не догадался, чего именно, и с чем можно было сравнить этот аромат.

— Так и чуяла, что с тобой неприятность случилась, — глянула она на голову Марибора, сокрушённо покачивая седой головой.

Влив в чару снадобье, она сдунула с него пар и быстро нашептала что-то — только по движениям губ Марибор понял, что заговор.

— Пей, — вручила она. — Отвечу тебе на то, на что могу ответить, поведаю то, чему пришло время быть тебе поведанным, — сказала она, дожидаясь, когда Марибор сделает хоть один глоток, совсем как раньше, когда он жил у неё.

— А задержалась потому, что лес не отпускал, — сказала колдунья как бы в оправдание.

Марибор глянул на неё поверх чары.

— Гоенег знает о твоём приходе?

— Не знает. Не успела  ним потолковать, — Чародуша присела на другой край стала, положив на него локти, внимательно оглядела Марибора.

— Поди, как две седмицы мы с тобой не виделись.

— Но теперь-то часто будем встречаться.

Колдунья немного отодвинулась от стола.

— Волдар я бросить не могу, там тоже моя сила, частичка меня.

— Значит на два «дома» будешь жить?

Чародуша плотно сжала губы, совсем отодвинувшись от стола, почему-то слова Марибора она восприняла, как укор. Хотя он вполне мог её понять. Хотела бы остаться на одном месте, да долг перед богами тянет.

— Много вопросов скопилось у меня, — сказал Марибор, не затягивая время, отпивая отвар, обжигая язык. — Скажи мне, как отличить вещий сон от обычной суетной тревоги?

Колдунья насторожилась, в лице изменилась.

— Мне снился Творимир, — добавил, не промедляя, князь.

— Иногда вещие птицы приносят на крыльях сны о том, чего нужно остерегаться в яви, показывая, что можно изменить, чтобы не случилась беда.

— Значит, всё же поспешил, — проговорил он, мрачнея.

Чародуша удивлённо приподняла светлые брови, придвинулась.

— В чём поспешил? — спросила она. Зеленовато-серые, словно дым от костра, глаза въелись в Марибора, простреливая его насквозь.

Князь выдержал.

Наконец, Чародуша расслабилась, опустились плечи.

— Ты связал с ней узы до обручения и клятвы верности перед Богами?

— Ты же знаешь, что для меня нет никаких законов, я сам решаю, что мне делать.

Колдунья только наградила его неодобрительным взглядом.

— Есть вещи, которые умом не понять. Поступая против них, ты теряешь силы, но в согласии обретаешь мощь.

— Почему она не хочет отдать мне обручье? — не вытерпел Марибор.

Помолчав, Чародуша, поднялась, сняла с петли чашу и влила себе отвара — знать разговор будет долгий. Марибор терпеливо ждал, хоть это и давалось с трудом.

— Она не знает своего прошлого, и каждое решение даётся ей тяжело. Ни в чём не уверенная, боится, боится своего дара, о котором она узнала совсем недавно.

Марибор не стал углубляться в то, откуда всё это знает Чародуша, но её слова вызвали смутную тревогу.

— Она говорила об этом. И как помочь ей?

Чародуша покачало головой.

— Никак. Только ждать.

Марибор посмотрел на Чародушу тяжёлым взглядом.

— Это её судьба, и влиять я никак не могу.

— Слишком много загадок, — выдохнул устало Марибор, но утомление было скорее от непосильности что-либо сделать, решить задачи, уготовленные судьбой, от желания справиться с ними и свободно вдохнуть.

 Впервые Марибор пожелал этого так сильно, что самому удивительно стало, какие перемены произошли в нём за столь короткий срок. Раньше его, ослеплённого местью, личная судьба и жизнь мало волновали, что говорить о других, а теперь он готов отдать если не всё, то многое, чтобы разобраться в том клубке загадок, что отмерил на его долю Творимир.

«Я призвал тебя явиться в жизнь», — верно, так оно и было, раз до сих пор, уже сколько времени прошло от дня гибели, Марибор испытывал если не страх, то холодную настороженность. Волхв держал его в вечном напряжении, иногда казалось, что это он управляет им, и сам Марибор был где-то на задворках своего разума, ожидая, пока старик свершит то, что задумал. Может быть, желание мстить — не его истинное желание, но странное дело, больше он не испытывал той ненависти и вражды к Гориславу. Пусть даже он и причастен был к смерти матери, сейчас это казалось таким далёким, как будто из другой жизни.

— Кто я, что волхв вытащил меня из мира, куда уходят мёртвые? — спросил Марибор вслух. — Творимир говорил о моих знаках, расскажи мне о них подробнее, — потребовал он от колдуньи.

Чародуша, которая до того мига попивала ягодный отвар, позволяя Марибору самому обдумать всё, подняла на него глаза.

— Хорошо, — согласилась она, понимая, что отмалчиваться уже больше невозможно. — Заклятые руны были на твоём теле с трёхлетнего возраста.

Сказала, словно обухом по голове, даже в затылке сызнова застучала боль.

— Ты просто не помнишь об этом. Творимир… на краде вместе с проклятием стёр твою память. Не всё, — уточнила колдунья. — Только то светлое, что было с тобой. Волхв очерствил твою душу на предсмертном издыхание, выпив жизненные токи. Если бы ты не присутствовал там, на краде, возможно его проклятие не так сильно коснулось бы тебя.

— Постой, хочешь сказать, до пятнадцати зим я не замечал символы?

— Не сосем так. Ты видел их, знал, что это творение рук волхва. Это его сила, и она была запутана и сплетена так, что после его смерти сила обернулась в проклятие, уничтожающее тебя. Мне пришлось поверх этих знаков нанести другие, ослабевающие влияние этих заклятий, поэтому после в твоей памяти отпечаталось, будто бы это я нанесла их. Нанесла для того, чтобы они защищали тебя, но защищали они не от окружающих, хотя и это доля правды, а от самого себя, от самоуничтожения.

Боль теперь застучала в висках, будто молоты о наковальню.

— Творимир хотел вырастить воина, имеющего силу богов, но силу тёмную. Не значит, что плохую или злую, но оступись ты однажды, она стала бы разрушающей. А для того, чтобы не оступиться, волхв и учил тебя выдержке и всем тем качествам, которые Славер бы не смог тебе дать, живи ты у него под боком. У него просто на тебя не было времени.

При звуке имени князя внутри Марибора всё перевернулось.

Чародуша продолжила говорить тихо, почти шёпотом.

— На того, кто имеет силу, равную силе богов, всегда возлагается больше ответственности, нет права на ошибку. Ты их совершил очень много, но в том не только твоя вина, хотя и твоя отчасти тоже.

— Что ещё стёрлось из моей памяти? — сухо спросил Марибор, окончательно перестав понимать колдунью, неподвижно глядя ей в серо-зелёные глаза.

— То, что отец твой, князь Славер, тебя очень любил.

А вот в это поверить было крайне сложно. И это колдунья прекрасно знала, но на этот раз не отступила, продолжив:

— Потому, что ты был очень похож на него. Не только внешне, но и нравом, в тебе большая доля его крови. Даже старший, Горислав, люто ревновал его к тебе, отсюда и страшная неприязнь была с его стороны и со стороны Дамиры, жены Славера, поэтому они замыслили расправу, потому как думали, что князь сделает тебя своим преемником. Он однажды имел неосторожность объявить об этом на пиру, на одном из главных праздников зимнего солнцестояния.

Марибор вспомнил, что когда-то Славер пытался забрать его в детинец, где он прожил всего лишь месяц, тогда он и узнал всю горечь своего существования, каждый, кто встречался ему, говорили, что он байстрюк.

— Ведица потом долго злилась на Славера за то, что он нарушил договор, — продолжила колдунья. — Он обещал не заявлять на своего сына права, не забирать тебя к себе. В конечном счёте это обратилось бедой для всех.

— Глупо это всё, — процедил Марибор, чувствуя, как внутри всё распирает от злости.

— Это теперь, со стороны, можно судить о том, но тогда каждый имел свою правду.

—  И что теперь? Теперь этих знаков — ни твоих, ни Творимира — нет на моей коже, вестимо мне, их забрали степняки, как славный трофей, и, верно, повесили на один из своих стягов, — с горькой ухмылкой сказал он.

Чародуша вдохнула тяжело, поглядев в опустевшую чашу, отставила её, погладила столешницу, будто смахивая невидимые крошки со стола.

— Теперь настало новое время, в котором ты либо выживешь, избавившись от нелюдской силы, либо уйдёшь в мир теней.

Догадываться не было надобности, что имела в виду Чародуша, и так ясно — исходом станет смерть.

— Но ты хоть и наделён нечеловеческой силой, всё же родился от смертной женщины, пусть и ведьмы, и отец твой, Славер, из древнего рода, что тянется от стародавних времён. Славер и его отец, и твой дед пришли в северные земли с холодных морей, из племени даверов, хотя молва о том уж не говорит, но это так. Ведица из весей Волдара, племени тоже древнего, прожившего у реки, почитай, не один век.

— К чему ты завела этот разговор, колдунья? Как эти знания помогут мне выжить?

— Ты избавился от власти волхва, избавившись от этих знаков, но твоя нить жизни в руках Макоши, богини судьбы, она теперь решает, жить тебе, или нет. Она шлёт тебе испытания, которые ты либо пройдёшь, либо… сгинешь и уйдёшь туда, откуда пришёл. Молись своим прадедам спасти тебя.

— Так, кто я? Почему волхв выбрал именно меня, мою душу? Почему ты мне не рассказала об этом раньше, когда нашла меня?! — вспылил Марибор, теряя терпение.

В груди так и лютовала буря.

— Ты думаешь, я бы не сделала этого раньше? На тебе было заклятие Творимира, я знала, что оно спадёт, но когда и как, то мне было сокрыто. Терпеливо ждала. А правда погубила бы тебя, навредив всем вокруг, узнай ты об этом раньше. Не всё зависит от меня, есть законы, которые неподвластны самой жизни, не то, что простому смертному, — снизила тон колдунья, что на неё совершенно не было похоже.

И как бы внутри ни раскалывалось всё на ледяные осколки, пришлось согласиться с ней. Наверное, нелегко молчать, видя как другие в муках страдают.

— Подошло твоё время узнать о своём прошлом. Услышь ты об этом ранее, бог весть к чему бы это всё привело.

— Тогда, — нахмурился Марибор, — по твоим словам, вся моя жизнь уже предопределена и нет смысла барахтаться, как рыба на берегу.

— Смысл в том, что выбор всегда остаётся за тобой. Захочешь стать выброшенный рыбой на берегу, воля твоя, но если желаешь иного, если желаешь стать хозяином своей судьбы, изъяви на то волю пред богами, Творимиром, отцом, — заключила Чародуша. — Но для этого нужна вера, и найдёшь ты её в своём роде.

— Как бы ты мне ни рассказывала, а верить в то, что Славер в самом деле желал мне добра, невозможно, — заключил, он унимаясь.

Пусть его и начали преследовать воспоминания о прошлом, внутри Марибор по-прежнему ощущал лютую неприязнь.

— Я не могу его принять.

— Попробуй.

— Это невозможно, — чуть резе ответил Марибор, пронзая холодным взглядом колдунью.

— Для этого нужно, чтобы ты вспомнил своё прошлое.

— Я пытался.

 Марибор вспомнил вдруг свой сон и предупреждения волхва.

— Меня не пускает туда Творимир.

Теперь пришёл черёд хмуриться Чародуше.

— Нужно попытаться ещё, я помогу тебе.

Марибор долго посмотрел на колдунью, от недоброго предчувствия сердце толкнулось в груди, разливая жидкий огонь по венам. Как она могла помочь, Марибор знал: испытал однажды на себе, но даже если вспомнит, изменит ли это что-то?!

Марибор сжал кулаки, твёрдо кивнул.

— Скажи мне только вот ещё что: почему боги выбрали для меня именно травницу?

— В нужный срок узнаешь, — только и сказала колдунья, поднимаясь со своего места.

Впрочем, он и не ждал ответа. Марибор взглянул в окно, за которым царила тьма кромешная. Понадеялся на то, что Вратко скажет, куда он подевался, и его никто не схватится искать.

Время пошло медленнее. Чродуша хлопотала у печи, варила для него отвар, изредка поглядывая его сторону. В голове так и мельтешили наперебой беспокойные мысли. С одной стороны всё, что он услышал, казалась небылицей, ерундой, про эти все символы, заклятия, наветы волхва, ссоры жён волдаровского княжества, но с другой — слишком много совпадений, не поверить в которые, было невозможно.

Марибор вытянулся, когда перед ним оказался ковш с отваром.

— Пей и ложись, ныне тебе будут сниться необычные сны, — сказала Чародуша, слегка улыбаясь.

Только Марибору совершенно не было от того радостно, он не верил, что после его отношение к Славеру как-либо изменится. Князь предал его, покрыв преступление своей жены.

«Он выгораживал Ладанегу и Дамиру, скрывая их скверное преступление. И, верно, потому, что любил свою жену и матушку…» — вспомнил Марибор слова Данияра, сказанные им на сходе. Выходит, что Славер и Ведицу не любил, а любил Дамиру, выбрав оберегать честь княгини. Нет, с этим он никак не мог смириться.

Марибор ощутил, как вскипает, и хотел, было, отказаться от затеи познать прошлое, но что-то его подтолкнуло в последний миг. Он протянул руки к ковшу. Видя своё отражение в воде, Марибор поднёс ковш к устам, испив совершенно безвкусной тёплой воды.

Колдунья убрала всё со стола, зажгла ещё один масляный светец, в горнице сразу стало намного ярче.

— Я буду рядом, коли что, — вышла на улицу.

Марибор посмотрел ей в след, оставшись в обволакивающей тишине. Посидев так ещё немного, он поднялся со скамьи и, пройдя к стене, опустился на узкую лавку. Прилёг на бок, стараясь не тревожить ушиб на затылке, закрыл глаза. Боль в голове отступила незаметно, но, то ли усталость дня, то ли действие воды постепенно погружали его в забытье. Изредка Марибор выныривал из вязкого сна, на мгновение открывая глаза, но видел лишь утопающую в золотистом мягком свете пустующую горницу. Он провалился в глубокий зыбкий сон