Ночь не спешила отступать. Рассвет забрезжил над лесом неохотно, тускло пробиваясь сквозь кроны, разгоняя тьму. Постепенно верхушки стволов ярчали — из посеревших во мгле становились багряно-оранжевыми и теперь высились, как лучи, пронзая острыми макушками небо. Хотя между сосен ещё плавал седой туман, окутывая, как в шубы, деревья, мётлы хвои стали ярко-изумрудными. Воздух будто уплотнился и опускался на землю влажным полотном, он был совершенно неподвижен. Даже птицы не щебетали, не шуршали над головами ветви.

Вскоре заёрзал Вратко, пробуждаясь, за ним подтянулся и Стемир, сонно продирая глаза, воины одним за другим начали подтягиваться к костру, переговариваясь с тысяцким. На шум поднялась и Зарислава. Подсев к огню и кутаясь в накидку, она кротко поглядывала на кметей. Сейчас было особенно видно, как травница изменилась за время пути — казалась ещё более хрупкой, тонкой, глаза на похудевшем лице стали больше и сияли голубизной, как озёра, но кожа по-прежнему была мягкой, белой, не тронули её ни ветра, ни жёсткая вода. Воздух надсадно вырвался из груди, Марибор сжал кулаки, чувствуя, как подрагивают пальцы, отвернулся. Хотя воины и так понимали, что к чему, уходили, когда то требовалось, и уж ни для кого не оставалось в тайне, что происходит меж ними.

Поутреничав вчерашней ухой, воины собрали вещи, водрузили на взнузданных лошадей и, попрыгав в сёдла, покинули становище, держа путь на север.

Под гнётом тяжёлых, влажных и серебрившихся от росы крон да туманного колтуна, что навис над лесом, никому не хотелось разговаривать. Отряд молча двигался через лес, тревожа местную живность. Изредка слышалось жужжание пчёл, ухали сипухи над головами, глухо стучали где-то вдалеке дятлы, в еловых метлах тут и там проскакивали рыжие белки. Марибор всё никак не мог отделаться от смутного ощущения, что Творимир следит за ним. Бледное лицо старца с поблёскивающими во тьме глазами мерещилось повсюду, так и казалось: вот сейчас выйдет из дебрей, преградит путь, хоть это было и невозможным — прах его уж давно разлетелся по земле.

Княжич обернулся. Позади, вглядываясь в кущи, ехал Стемир. Его вороной мерин, понурив голову, плёлся, то и дело шевеля ушами. Немного отстав, следовал Вратко. Марибор поглядел вперёд, на широкую спину Зарубы. Рядом, что жаворонок, держалась Зарислава. Отряд будто погрузился в сон, но продолжал двигаться.

Внезапно Марибор ощутил, как тело объяла дрожь, а в груди распалился, словно кузнечное жерло, жар, сдавливая огненным обручем. Вместе с тем всё тело будто отяжелело, руки и ноги налились свинцом. Всадники поплыли перед глазами, вслед им и лес.

Тысяцкий, словно почуяв неладное, обернулся, смерив Марибора хмурым взглядом, верно, ждал подвоха от ночного купания. Помолчав, он вздохнул и отвернулся.

Дорога через лес казалась бесконечной. Непонятно было, когда же расступятся нависшие над лесом неуклюжие кручи, которые так и опускались на плечи непосильной тяжестью уже целую седмицу. Монотонность пути не прекращалась, начавшийся жар тянул силы, нещадно одолевала слабость. Сжимая в подрагивающих руках повод, Марибор, борясь с недугом, осматривался, но вновь и вновь видел только серую массу леса, которая с каждом шагом становилась всё неприветливей, всё враждебней. Ели и лиственницы, будто одичалые старцы, выступали вперёд, их косматые лапы походили на бороды, а кривые ветки — на крючковатые руки, что норовили зацепить за плащ и волосы. В воздухе витал тяжёлый дух, как на поле брани, где земля ещё недавно была пропитана кровью. Здесь же вместо павших воинов кренились под гнётом беспощадного бремени замшелые деревья, а новые земля так и не смогла родить, напитывая водой жёлтые мхи, губя проклюнувшиеся, было, на свет молодые ёлки. Гиблые места, теперь понятно, почему люд не селится здесь, в такой глуши. А вот для берлогов самое место.

Путь стал ухабистым. Тряска отдавалась болью в теле, и Марибор, больше не в силах сносить муку, стал пошатываться в седле. Взгляды воинов теперь были прикованы к нему, но никто не смел справиться о самочувствии — и правильно делали, знали, что могло последовать в ответ. Мимо проехал Стемир, пристроившись к Зарубе, и они о чём-то переговаривались, посматривая в сторону княжича. Марибор не слышал их, лишь невнятное гудение. Да и едва ли он мог различить стволы деревьев, землю перед собой, лишь смотрел на бурый загривок мерина, который изредка вскидывал голову, стряхивая назойливых насекомых, стриг беспокойно ушами.

Хвала богам, лес стал постепенно расступаться. Вековые деревья всё больше заменялись молодняком, перемеживаясь с низкими кустами ольхи, дикими яблонями. Кмети приосанились, радуясь тому, что скоро можно будет встать на отдых, но, выйдя на перелесок, поросший едва ли не в человеческий рост травой иван-чаем, помрачнели. А как прошли ещё немного вёрст, копыта коней начали увязывать во влажной мочажине, поднимая со дна гнилостный запах. Потеряв надежду встать на привал, слушая как жалобно хлюпает и голодно чавкает под копытами лошадей трясина, как уныло пищит возле ушей комарьё, путники совсем понурились. Кмети непрестанно вглядывались в подёрнувшийся маревом окоём в надежде, что вот-вот покажутся жилые кровли, но болоту не было конца. Когда перед отрядом снова вырос глухой стеной лес, воины помрачнели. Никаких следов жизни вокруг не примечалось, а следовательно, о деревеньке никто и не заговаривал. Нырнув под мрачную сень деревьев, отряд остановился.

— Всё, привал, — громко скомандовал Заруба остальным, хмуро оглядывая Марибора.

— Кто знает, как долго ещё до Кривицы, так и без лошадей останемся, — поддержал его Стемир.

Воины согласно закивали, разбираясь на ночлежку. Рассёдланные, изголодавшиеся за день пути лошади стали жадно рвать скудные поросли травы. Марибор спрыгнул наземь, но твердь под ним покачнулась, а от удара в висках забилась боль. Кое-как стащив вещи, княжич без сил опустился на землю. Устроившись под низкой кроной ели, прислонился спиной к рассохшемуся облупленному лосями стволу. Он смахнул с лица взмокшие волосы, чувствуя, как к спине прилипает рубаха, словно чьи-то прохладные ладони. Дышать было трудно, и горло издавало надсадный сип, в голове от усилий гудело, и жар волнами накатывал на грудь, стягивал в тиски. На глаза давило, и было мутно, как будто смотришь на отражение в запотевшей стали. Малейшее дуновение ветерка жгло кожу, подтверждая опасение в приближении хвори, поглощающей с каждым вздохом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Озадаченный Заруба всё же предстал перед Марибором.

— Хочешь, злись, княже, хочешь, лютуй, но ты нам ещё нужен живой. Зарислава!!

Марибор сглотнул, спорить с тысяцким не было никаких сил.

Травница, оставив походные вещи, направилась к ним. Стемир, заслышав оклик, тоже приблизился. Врятко и Будимир остались разбирать вещи, настороженно поглядывая в их сторону.

— Что случилось? — спросила она, переводя взгляд с тысяцкого на Марибора, верно, только она одна не ведала, что происходит.

— Нынче ночью Марибор решил искупаться.

Лицо Зариславы мгновенно побелело, но травница не сказала и слова, только плотно сжала поблекшие губы. Теперь на белом, как снег, лице, голубые до невыносимости глаза наполнились беспокойством. В следующий миг Марибор ощутил её тёплые ладони на своём лбу, щеках.

— Похоже, жар, — сказала она, торопливо стащив поясную суму, развязала узлы, выудила кожаный мешочек, заглянула внутрь. — Думаю, хватит сделать отвар. Что же молчали, раньше не говорили? — укорила она тысяцкого, наградив того хмурым взглядом, что он так и потерял дар речи.

— Он не виноват, — вступился Марибор, от чего тоже получил укоризненный взгляд от травницы.

— Я сейчас, — Зарислава, не теряя времени, подобралась, покинула мужчин.

— Не нужно было тебя отпускать, — выбранился Заруба.

— Перестань, — одёрнул Марибор. — Я не дитя малое, чтобы нянчиться со мной и отчитывать, — сказал он, отрывая взгляд от травницы, ощущая, как по венам растекается калёным железом жар.

— Выходит, что так, — вмешался Стемир, и в голосе его прозвучала непоколебимая твёрдость. — Это же тебе не Купальская ночь, в воде плескаться.

Всё было бы хорошо, если бы он не нахлебался воды, но не рассказывать же им, что на самом деле стряслось. Зачем наводить смуту? И так заплутали, а впереди неизвестно что ждёт их. Марибор промолчал, глядя на суетящуюся у костра Зариславу — огонь успели разжечь Вратко и Будимир. Привычными движениями она поставила на пламя чугунок, влила воды. И в самом деле, пора бы принять, что с ним не всё в порядке, возможно и в седло-то поутру не поднимется, не сможет, а задерживаться в глуши опасно. После россказней Зарубы так и вовсе следовало поостеречься. Если это земли берлогов, то хозяева, поди, вскоре прознают о чужаках и заявят права, если долго оставаться на их границе.

— Нужно было раньше попросить о помощи, — посетовал только Заруба, бросая на княжича безутешный взгляд, отходя.

Стемир, потоптавшись, тоже оставил Марибора, когда вернулась травница с глиняной чашей в руках, из которой струился пар. Отвар тут же оказалась в его руках. Зарислава поднялась и снова отправилась к костру. Марибор, тоскливо посмотрел ей в след, тягуче вобрал в себя знакомый аромат пахучего сбора трав. Кажется, это были тысячелистник и медуница. Снадобье, которое когда-то подняло Данияра на ноги и исцелило Марибора до последнего рубца.

— Пей, — поторопила Зарислава, вернувшись, накинув ему на плечи тяжёлый покров из медвежьей шкуры, присела рядом.

Марибор глянул поверх головы травницы. Будимир хозяйничал возле костра, готовя какую-то снедь. Зарубы и Стемира не оказались поблизости — знать, ушли обходить места. Вратко возился с лошадьми, насыпая тем корм — оставшийся запас проса.

Княжич опустил взгляд. Зарислава ожидала, тревожно глядя на него. Верно, он и впрямь выглядел неважно.

— Помогут они только к утру, — предупредила она. — Слишком мало осталось. Это последние. Теперь до весны ждать.

Чтобы утишить её волнение, Марибор поднёс горячее варево к губам, отпил. Терпкий отвар обволок горло, согрел. Он пил медленно, пока не почувствовал лёгкость.

Зарислава забрала опустевшую плошку.

— Останься со мной, — задержал её Марибор, когда она собралась уходить.

Забрав назад плошку, отставил.

— Иди ко мне.

Зарислава поддалась, но невольно оглянулась на копошившегося в вещах Вратко и помешивающего варево Будимира.

— Может, мы неправильной дорогой идём? — вдруг спросила она.

Марибор не сразу понял смысл её слов. В голове горели иные мысли. Да, возможно, Кривицы уже и нет, но об этом думать он хотел меньше всего, по крайней мере, сейчас. Он помыслит об этом завтра. Сейчас он жаждал другого — ощущать под ладонями мягкость и изгибы тела Зариславы. Когда ещё ему доведётся и доведётся ли вообще? Возьмёт и передумает, ведь обручье так и не отдаёт и от ответа уходит, и бог знает, что и думать.

— Завтра будет ясно, — прошептал Марибор, чувствуя, как ослабевают огненные обручи, что стягивали его грудь, как отступает бившая в виски боль, дышать стало ощутимо легче. И оставалось только гадать, помогли ли травы, или так на него влияет она.

Марибор коснулся пальцами нежной и гладкой кожи её руки, погладил, вырисовывая узоры, ощущая, как травница задрожала, и мир вокруг поплыл. Марибор будто ошалел от одного чувствования её трепета, утопая во взгляде прозрачно-голубых, как перед бурей, глаз. До ломоты захотелось обладать ею прямо здесь, ласкать всю её, целовать каждую пядь тела, оглаживать эти хрупкие плечи, сжимать упругие, налитые груди.

— Почему боги не послали мне тебя раньше? Тогда, быть может, нам бы не пришлось бежать, — сказал лишь он, подавив желание.

Зарислава затаилась, но, насмелившись, пошевелилась, подняла голову.

— Тогда кто знает, с чем бы нам пришлось столкнуться ещё, — ответила она чуть с хрипом.

Марибор усмехнулся.

"Нам", — отдавалось в голове, а помниться, совсем недавно она просила не искать встреч с ней.

Высвободив руку, он провёл пальцами по её гладкой щеке, коснулся губ. Зарислава закрыла глаза, тёмные ресницы затрепетали. Что он делает, бесы бы его побрали?! Ещё ни одна девица не доводила его до такого безумия. Внезапная мысль о том, что она может предпочесть другого, нещадно поглотила его, выжгла напрочь здравый рассудок.

Марибор склонился, но Зарислава открыла глаза, чуть отстранилась.

— Лучше не сейчас.

— Думаешь, они ничего не замечали раньше? — погладил Марибор её тёплую шею, забираясь пальцами за ворот кожуха. — Они уже обо всём давно догадались.

В вечерней мгле на белой, как молоко, коже травницы было отчётливо видно вспыхнувший, как закат, румянец. Она всё ещё была девственной, не раскрывшейся в своей полной, истинной красоте, и это одурманивало.

— Тебе поспать нужно, — ответила она, совсем оробев.

— Ну, если причина только в этом, то это вовсе неважно.

Не позволяя больше возражать, Марибор притянул её к себе, укрывая шкурой. В его руках она показалась совсем хрупкой, тонкой и гибкой, как веточка берёзы. Обхватив её за узкую талию, он прижал крепче.

Зарислава прильнула к его груди с лёгким смущением, но так же желая касаться, пытаясь отвечать теплом, как могла.

— Видишь, нас и не заметно.

Лёгкий и быстрый выдох сорвался с её губ, и Марибор не сдержался. Накрыл её сухие, чуть обветренные уста.

Зарислава не отстранила его, ответила на поцелуй. Марибор забыл обо всём. Она его, и это мысль пьянила. Вскоре губы её от столь жаждущего натиска вспыхнули, побагровели, как калина, и стали горячими, мягкими и ещё больше манящими. От ощущения на языке их лакомого, пахнущего мёдом вкуса кровь загустела мгновенно, разливаясь по венам тяжёлым жаром, ухнула свинцовой волной в пах, выказывая готовность. Перебарывая дикое вскипающее влечение, от которого он едва не задохнулся, Марибор страстно переплёл пальцы с тонкими, ставшими тёплыми и чуть подрагивающими пальцами Зариславы, но вместо того, чтобы прервать поцелуй, углубил его и она снова ответила. Всё мышцы его заныли, напряглись, будто перед схваткой, пришлось сделать большое усилие, чтобы не выпустить руки Зариславы, иначе не остановится, как едва остановился вчера. Ещё никогда ему не приходилось испытывать такую бешеную, неукротимую тягу, которую он невесть как смог усмирить.

Зарислава и без его слов почувствовала, что происходит, немного отстранилась, и хорошо — он бы не смог.

— Я всё понимаю… — сказала она едва слышно, дрожа в его руках, убирая тёмные пряди волос за ухо.. — Лучше мне уйти, тебе нужен отдых.

Марибор склонился, скользнув губами по виску, прошептал на ухо чуть сдавленно:

— Не могу тебя отпустить. Зарислава… дай только до места добраться.

Он поймал её пальцы и прижался губами к мягкой ладони. И верно, разумно было бы поступить так, но любая мысль о том, что она исчезнет, оставив пустоту после себя, повергала в холод.

Пусть и дуреет, как ненормальный, от её близости, воздержится, но не отпустит. Княжич горячо выдохнул, а потом едва ли не с мучительным стоном сжал травницу крепче, стараясь не причинить ей боли, так и держал, унимаясь, вдыхая её благоухающий запах, напоминающий хмельной аромат цветущей липы и яблони.

Зарислава положила голову ему на грудь, обвила руками его пояс, затихла.

Надолго объяла тишина.

Вскоре вернулись Заруба и Стемир, поглядывая в сторону их укрытия, не стали мешать и звать к трапезе. Стемнело быстро. Зарислава стала дышать ровнее, постепенно расслаблялась. Сжав её плёчо, Марибор понял, что она уснула. Укутавшись плотнее, чтобы ночная мгла не смогла пробраться к ним, Марибор закрыл глаза.

— Марибор, очнись, — кто-то трепал за плечо.

Княжич разлепил ресницы, дёрнулся, но что-то помешало ему подняться. Зарислава, что спала рядом с ним, приподнялась, завертела головой, спросонок не понимая, что происходит.

— Прости, княже, нам пора выдвигаться, — услышал он более внятно голос Зарубы. — Нашёл я дорогу, оказалось, что мы немного сбились с пути. И лучше поторопиться, места здесь гиблые, неспокойные.

Марибор провёл по лицу ладонью, смахивая сонливость. Как ему не хотелось подниматься, так бы и лежал, прижимая к себе Зариславу, но нужно было внять совету тысяцкого.

— Как ты? — спросила травница, натягивая на плечо шкуру. Верно, тоже не была готова выбираться наружу так скоро.

В самом деле, было холодно даже слишком для столь ранней осени. Наверное, всё из-за болота, оттуда тянулась промозглая зябь.

— Лучше, — ответил он, оглаживая её плечи, натягивая выше тяжёлые меха. Хоть и не успел толком понять это сразу, но жар отступил.

Заслышались голоса кметей, ржание коней. Заруба уже всех разбудил спозаранок, кмети собирались в путь, а потому не оставили никакого выбора, пришлось поспешить. Выругавшись, княжич приподнялся, но в последний миг порывисто притянул к себе Зариславу, обхватив ладонью тонкую шею, где билась горячая ярёмная вена, прошептал:

— Спасибо…

Зарислава посмотрела на него долго, и Марибор отчётливо увидел в озёрах её глаз серебристые прожилки. Теперь в её взгляде не было и доли сомнения, будто в чём-то она убедилась окончательно. Неожиданно травница подалась вперёд, прильнув горячими губами к его устам. Марибор на миг потерял дыхание. Зарислава ощутив взорвавшееся возбуждение, отстранилась, и лёгкий румянец лёг на её щёки, доводя княжича до исступления. И если бы они задержалась ещё хотя бы на мгновение, он остался бы с ней здесь. Но хвала богам, травница поднялась, оставив призрачную дымку дурманящих запахов, пуская в их укрытие холодный воздух, который заставил Марибора охолонуть.

Чувствуя прихлынувшую бодрость, княжич поднялся вслед. Разминая шею и лопатки, он собрал вещи и вгляделся в небо, которое так и оставалось беспросветным, лишь немного подернувшимся рассветным багрянцем. Морось, что брызнула с вышины влажных хвой, окропили лицо - сам лесной дух игрался с ним.

Лагерь собрали споро. Под бодрые командные выкрики тысяцкого и смешки Стемира медлительные Вратко и Будемир лениво, бурча себе что-то под нос, водрузили мешки и, погрузившись в сёдла, путники покинули место ночлежки.

— Не хватало ещё, чтобы дождь застал, дороги развезёт, тогда ещё незнамо сколько будем плестись, — рокотал, как грозовой раскат, голос Зарубы.

И чего нашло? Верно, чуял земли Хозяина леса, о котором вчера ночью поведал. Что ж, Марибору хоть и казался его рассказ небылицей, но послушать его стоило. Да и скорее бы попасть за стены. В самом деле, если начнутся дожди, то добираться до острога придётся ещё целую седмицу.

Марибор, чувствуя, как плещется бодрость в теле, подогнал мерина. Воистину, Зарислава имела чудотворное влияние. Выискав взглядом травницу, Марибор задержал дыхание. Скорей бы уж добраться…

Мрачный лес сменился молодым березняком, а потом и вовсе путникам открылись просторные луга, лишь вдали виднелись редкие плешины кустарников да пролески. От радости кмети, подстёгивая лошадей, спешили за возглавлявшими отряд Марибором и Зарубой, так и не остановившись на привал до самого вечера. А вскоре завиднелись вдали оранжевые огоньки — то была деревня вергенов, о которой говорил Заруба. Всадники уже бодрее подгоняли лошадей, предвкушая тёплый кров и сухую постель.

Когда путники добрались до первых дворов, залаяли псы, повыскакивали на улицу люди, верно не ждали столь поздних гостей, да и откуда тем взяться в далекой глуши. Марибор смерил Вратко строгим взглядом, когда тот схватился за рукоять меча, и кметь тут же сбросил руку. Не хватало ещё, чтобы кто-то из селян подумал, что гости желают нанести вред. Если местные были бы враждебно настроены, то не позволили бы приблизиться к кровлям ни на версту, напали бы ещё на отшибе.

Но Марибор не мог оставаться в полном спокойствии, увидев в руках мужей топоры и колья, вернул внимания на пояс, где покоился его меч, напрягся. Приготовившись в любой миг атаковать. Хоть и знал, что ни один из них первым не кинется очертя голову. Мирный народ никогда не станет разжигать бойню, храня надежду, что кровь не прольётся. Это не степняки, готовые глотку перегрызть за куну. Разглядев в темноте вооружённых кметей с секирами и облаченных в броню, селяне поняли, что никакой опасности нет. Однако оружия не побросали, всё равно настороженно сжимали, следя, за отрядом, который проехал к зубчатому острогу, что раскинулся на холме.

Немаленькая деревенька оказалась Кривица. Зияли раскрытые ворота, словно пробоина, и оттуда высыпали люди. Парни светлволосы расступились, навстречу путникам вышел крепкий старец, проживший ни больше ни меньше, как век. У него были такие же, как у юношей, белокурые волосы и карие пронизывающие глаза, острые черты лица. Он медленно, с прищуром оглядел каждого кметя и остановил взгляд на Мариборе, лицо старика вдруг расправилось, уста тронула улыбка, будто он узнал далёкого побратима. Вратко и Стемир переглянулись.

— Здрав будь, хозяин, — начал первым Марибор. — Мы пришли с реки Тавры, из города Волдара. Ищем пристанище на ночлег. Как величать мне тебя?

Староста помолчал. Марибор ощутил, как замерли люди за спиной в ожидании. Повеяло сырым ветерком, всколыхнувшим волосы и бороду старосты.

— И тебе не хворать, — ответил, наконец, он, перевёл взгляд на Зариславу, и взгляд его ещё больше смягчился, при виде хрупкой девушки среди мужей. — Имя моё Аколим. Просишь на ночлег пустить, что ж, милости прошу, с добрыми гостями местом и хлебом мне не жалко поделиться.

Сыновья старосты недоумённо переглянулись, верно, не ожидали, что отец пустит под кров чужаков.

— Отец! — выступил старший из них, грудь которого была покатая, шея что у вола — здоровый парень, видно, самый старший. — Как нам знать, что не желают нам зла? Если пустим на ночлег, не воспользуются ли своим оружием?

Повисло гробовое молчание, люди будто в землю вросли.

— Зла никому не причиним. Если нужно, могу поклясться перед богами, — ответил Марибор, чуя кожей, как пошатнулась уверенность народа.

— И за людей своих я ручаюсь, — добавил Марибор.

— Не нужно, Марибор Славерович, верю я тебе на слово. Тарас, — строго посмотрел староста на сына, — забери у пришедших лошадей.

Тарас, ссутулившись, хоть и скривил физиономию, а воле отца подчинился, знать уважение и почтение имел.

Толпа с облегчением выдохнула, переговариваясь, пока путники спрыгивали наземь. Лошадей тут же забрали младшие сыновья старосты, повели в хлева.

Аколим, впустив гостей в ворота, повёл их через широкий двор, освещённый факелами, довёл до массивного, высокого с резными столбами порога терема. Марибор огляделся. Добротная была изба старосты, из дубовых брусьев, в два яруса.

На крыльцо встречать гостей выскочила тоненькая женщина с русыми косами, прошитыми сединой. Вытирая второпях руки о расшитый передник, она поправила повой. Хоть и взволнованна была приходом чужаков, но на тонких губах заиграла добрая улыбка, выказывая почтение, такова традиция — ночь ли на дворе, день, а гостей прими, накорми и спать уложи. Она не стала дожидаться, пока поднимутся гости, скрылась за дверью.

Горница, как и предполагалось, была широка, посерёдке длинный стол, выстеленный домотканой набеленной скатертью. Видно, всё семейство жило в одной избе, сохраняя старшинство. Сразу из-за дверей повыныривали головы детей. Было душно, пахло ржаным квасом и хлебом. Кмети, соскучившиеся по домашнему теплу, разомлели разом, заводили носами, вбирая запахи.

— Проходите, разделите с нами трапезу, — пригласил староста, останавливаясь у своего почётного места во главе стола.

Воины не застали себя ждать, заняли места по обе стороны. Марибор опустился на скамью рядом с Аколимом, рядом примостился Заруба, напротив — Стемир, Вратко и Будимир. Зарислава села подле Вратко, робко посматривая на хозяина терема. От внимания Марибора не ускользнуло, как травница волновалась, стала белее скатерти. Но вдруг рядом с ней примостился один из сыновей старосты, за что сразу получил шлепок полотенцем по макушке от одной из дочерей старосты — все они были так сходны чертами, что не спутаешь. Марибор ощутил, как грудь продрала опаляющая волна яда, подкатила к горлу, задушив. И когда все братья расселись за стол, потеснив остальных, младший случайно коснулся своим плечом плеча Зариславы. Непроизвольно руки княжича сжались в кулаки, а горло свело судорогой. В этот самый миг травница подняла голову, посмотрев на княжича, в глазах её вспыхнул испуг. Она быстро глянула на сына старосты, который имел наглость улыбнуться ей, лицо её залило краской, а глаза наполнились растерянностью.

Следом появились чернобровые девки, видно, жёны старших сыновей, отвлекая от скверных чувств, которые захлестнули Марибора с головой. Стол начал быстро заполнятся едой и напитками, так что вскоре не осталось и простора. Усталость на лицах женщин говорила, что день выдался трудным, и они уже были готовы ложиться спать, если бы не чужеземцы. Давно не потчевавшись домашней едой, воины налегли на горячую похлёбку из фасоли и репчатого лука.

— Значит, путь держите к Деннице? — спросил вдруг Аколим, разрывая молчание. Он, верно, тоже не остался довольным поведением младшего — опуская ложку в кашу, зыркнул на сына так, что тот сразу помрачнел и почему-то глянул на Марибора.

Княжич ощутил, как локоть Зарубы ткнулся ему в бок. Понадобилось время, чтобы заставить себя отлепить взгляд от разрумянившейся травницы.

— Да, к Деннице, — сухо ответил Марибор.

Есть совершенно перехотелось, не смотря на то, что за целый день они так и не присели, но ради приличия запустил ложку в похлёбку.

— Ты прости, что так встретили. Я сразу узнал кто ты, похож на Славера, тот часто заезжал в наши края.

Марибор не смог разлепить губы и ответить, словно их смазали дёгтем, а мир вокруг стал чёрным и непроглядным от гнева. Снова повисло напряжённое молчание.

Некоторое время было слышно, как ложки опускались в похлебки. Нехотя Марибор сделал пару глотков, горячая снедь только язык обожгла, вкуса он никакого не почувствовал. Из двери по-прежнему высовывались белоголовые макушки отроков, взрослые же сыновья сидели молча, лишь изредка поглядывали на гостей исподлобья. Зарислава сидела зажатая с обеих сторон, почти не поднимала глаз. Марибор сильно пожалел, что согласился сесть за общий стол.

— Спасибо за гостеприимство, — сказал княжич, отодвигаясь.

Сыновья подняли в голову в удивлении. Не дожидаясь ответа, Марибор поднялся и пошёл из горницы, намериваясь как можно быстрее глотнуть свежего воздуха.