Проводив Владу тихим взглядом, Мирослав очнулся и прошёл к столу, опустился на лавку. Дарён дружественно хлопнул брата по плечу, придвинул чару. Челядь вмиг кинулась со скуделью, но княжич жестом остановил холопа, забрал с рук посудину и сам плеснул янтарного мёда брату.

— Пей, ешь с нами, ныне пиршество знатное, такое раз в жизни бывает.

Мирослав поднял глаза. Грефина, закутавшись в куньи меха, ежилась, будто замёрзла, смотрела пристально и сурово. Недаром родные нарекли её Грефиной, чей взгляд способен обратить в камень. Мирослав поднял серебряную чару и надолго припал к хмельному питью.

Слегка кислая и сухая на вкус медовуха согрела, а кровь вмиг заиграла, забурлила. Добрый мёд на пустое нутро одурманил быстро, расслабил мышцы. Мирослав отставил чару и потянулся к запечённой белорыбице, придвинув целый лоток к себе ближе, отщипнул тёплой мякоти и положил в рот, неспешно стал пережёвывать. За дверьми по-прежнему слышался весёлый шум — теперь пировать до зари будут. То и дело бегала через горницу челядь, хлопотали. И хорошо было бы выйти к отцу, и князю Будевою показаться, да только не было никакого желания… Хотелось поскорее в тишину, и лучше к Владе…

Перед внутренним взором предстали зелёные, как озёра глаза, чёрные косы, губы мягкие, податливые, и сама она, нежная, как лилия. Думал, что силком брать её придётся, но нет, отдалась сама. Не так проста пташка оказалась.

И чего она в воду кидалась?

Княжич понял одно, что любви её не так просто будет добиться ему. Напугала же, дева лесная. Вспомнил, как проснулся на берегу, Влады не оказалось рядом, а потом услышал всплески воды, всхлипы. Думал, не успеет, захлебнётся невеста. Оставлять теперь её одну опасно. Вольная голубка. Не просто будет удержать такую.

— Чего ты хмурый такой, Мирослав? — с насмешкой в голосе спросила княжна.

Мирослав поднял глаза на Грефину, та по-прежнему внимательно наблюдала за ним.

— Не уж-то жёнушка притомила? Или не по душе невеста тебе? Дикая, — повела плечом княжна. — Не согреет вовсе. По ночам холодно тебе будет, Мирослав.

Любомила заёрзала на лавке, робко покосилась на Дарёна, а тот жевал мочёное яблоко напряжённо, не вмешивался.

Поди ж злится Грефина до сих пор, что в стороне она осталась. Никто не приголубит красу…

— Если холодно будет, знаю, к кому идти, чтоб согреться.

Дарён поперхнулся. Грефина вспыхнула. Подивился княжич, что смог её в краску вогнать, никогда прежде не удавалось ему это. И впервые он видел багровый румянец на её щеках. Грефина растерянно моргнула, будто и правда робость на неё нашла. Но это недолго продлилось. Привстала и молча, с гордо поднятой головой, выплыла из-за стола, покинула горницу.

— Устала я, пойду… прилягу… — проронила невестка, грузно поднимаясь с лавки. Хотя и потяжелела Любомила, да только похорошела, к лицу ей материнство.

Когда наедине остались, Дарён напряжённо стиснул кулаки и повернулся к брату.

— Я уже устал повторять, что ты дурак Мирослав.

— Какой родился.

— Если б можно было умом поделиться, то не раздумывая поделился бы.

Дарён помрачнел, глаза его бусые стали темнее грозового неба, а золотистые крапины, что молнии, сверкали в их глубине. Горница, утопающая в сумерках и озаряемая множеством свечей, поплыла. И Мирослав более не стал пить мёда, отодвинул чару, ощущая, как внутри становится гадко.

— Ладно, признаю, сболтнул лишка.

— То-то же. Ты не только Грефину обидел, но и Владу.

Мирослав обратил на Дарёна затуманенный взгляд.

— И не думал даже.

— Вот именно, что не думаешь, — Дарён подхватил лагвицу с сурицей, опрокинул к устам, осушил. Вытерев усы, огляделся по сторонам, придвинулся ближе и спросил тихо:

— Как тебе Влада, приглянулась? По нраву? Не соврали волхвы, красавица?

Мирослав даже вытянулся, с удивлением посмотрел на Дарёна, скользнув бегло настороженным взглядом. Тот улыбался, а глаза блестели.

— Уж не очаровала тебя она?

Дарён только челюсти сжал, что желваки дёрнулись.

— Не гневайся. Устал я. Влада пыталась убежать из Саркила. Хорошо, что поймал на реке…

Лицо Дарёна так и вытянулось.

— Как, убежать? Почему? — отставил он лагвицу.

Ясно же, почему. Но с другой стороны, какая девка может отказать от богатства несметного, имени и власти? Да наплевать на проклятие, помрёт муж, а ей останется и почёт, и слава, а там, глядишь, за другого князя пойдёт.

— Вот так, — ответил Мирослав мрачнея.

О том, что Влада в воду бросилась, не решился сказать брату.

— Правду ли ты говоришь? — посмотрел Дарён погасшим взглядом.

— А чего мне врать. Уж не знаю, какими силами Будевой привёз её сюда, и… ещё…

— Что? — Дарён взволнованно схватился за скудель с сурьей, плеснул в лагвицу.

— Не хотел тебе говорить, да видно придётся.

— Давай выкладывай. Прямо говори, как есть!

В дверях появился холоп, пробежал с пустой скуделью, скрылся в глубине дверного проёма. Проводив его взглядом, Мирослав приглушённо продолжил:

— Вчера ночью в баню пришла ко мне дева. Думал, русалка али холопка какая. Думал, что напоследок кто-то из дядек или бояр прислал, побаловать малость перед обручением. Думается мне, что это Влада сделала. А после застолья, прямо как только вошли мы в хоромы, нас бабы окружили, я Владу и потерял из вида, пошёл в опочивальню, а там та девка стоит в венце свадебном. Видимо, осерчала Влада, что не оттолкнул подосланную русалку, решила отомстить, а сама сбежала.

Дарён кашлянул и нахмурился, строго глянул на младшего.

— Мирослав, ты даже перед обручением умудрился дров наломать. Что я могу тебе сказать, очернил ты честь свою перед ней. Более доверять не будет, теперь знай это.

— Дарён Святославович, — братья повернулись разом. — Батюшка к столу кличет.

— Скоро будем, передай, — ответил брат.

— Прямо сей миг позвал, — настоял холоп. — Там гонцы с весточкой прибыли, что-то важное, говорят.

Княжичи переглянулась. Дарён поднялся первым, поправляя богатый пояс, ворот кафтана.

— А что там, в весточке?

— Не ведаю, о том мне не сказывали, — виновато склонил голову холоп.

— Пойдём к отцу, Мирослав. А я сегодня же Любомилу попрошу, чтоб она за молодой княжной приглядела, поговорила…

Показываться в таком виде князьям не хотелось. Пусть и немного обсохла по дороге одёжа, да без сапог, босым перед гостями показываться негоже.

— Погоди, Дарён, — Мирослав тяжело поднялся с лавки, голова его закружилось лихо. — Дай, хоть одежду сменю.

Брат оглядел его с головы до пят. Теперь-то понял Дарён, что не по резвости молодой Мирослав с Владой в реке плескались.

— Ступай, но только возвращайся скорее, — брат, развернулся и мерно пошёл к двери, за ним опашнем — холоп.

Постояв какое-то время в задумчивости, Мирослав дождался, когда утихнет подкатывающая тошнота. А ведь с Владой ему как-то и легче сделалось, теперь же вернулась прежняя немощь.

«Будь эта Ясыня трижды проклята!» — процедил сквозь зубы княжич.

Как добрёл до покоев, не помнил. Так же мутно он различил в полумраке прорубленное окно, в которое тускло бился лунный свет, что можно было выхватить взглядом только край стола, сундук и…

…Мирослав замер. На высоком ложе с дубовыми резными столбами по краям лежала Грефина, одетая в одну тонкую сорочку с глубоким прорезом на груди, расшитым тёмной каймой. Волосы были распущенны, без всяких украшений и лент, падали на плечи, перину. Лица её не разглядел, но было застывшим, неподвижно взирала Грефина на княжича. Однако внутри ничего не дрогнуло.

— Что ты здесь делаешь? — спросил равнодушно Мирослав.

Горло его вмиг пересохло и жутко захотелось пить. И что это с ним, такое?

Грефина глубоко и шумно вздохнула, погладила бедро, колено, привстала и, расправив плечи, легко скользнула с мягкого пуха на пол, будто утица с берега в запруду.

— Разве не видишь? Жду тебя, — сказала она, проплыв к нему.

— Протерпи и дождись мужа своего. Недолго осталось до свадьбы.

Мирослав отстегнул обручи, бросил на стол, те глухо звякнули. Потерев и размяв запястья, сбросил с себя и влажную рубаху, откинул крышку сундука, выхватил первую, что попала под руку, стал надевать.

Руки девичьи вдруг скользнули по груди, надеть не дали.

— Не торопись, Мирослав, — промурлыкала сладко Грефина, погладила его по щекам, очертила пальцами губы, заглядывая снизу вверх проникновенным взглядом.

В стеклянных глазах Грефины такие мерцали серебряные искры, что при виде их сознание помутилось. Красива была княжна, но Влада краше… Он погладил чёрные волосы, мягкие и гладкие, такие, как у его Влады. Взгляд княжича упал на грудь Грефины. Через тонкое полотно сорочки проступили затверделые соски. Накрыв упругие пышные груди, погладил жадно, смял. Комок жара тут же, против его воли, упал в пах, разливаясь тягучей истомой. Грефина блаженно прикрыла ресницы, обвила руками его шею, прильнув горячим телом тесно, обдав запахом череды. Княжна трепетно скользнула влажными губами по груди, зажав в зубах кольцо Владиславы, потянула. Мирослав жёстко обхватил её шею, заставляя смотреть на него. В холодных стальных глазах ожидал княжич по обыкновению узреть гнев. Но ошибся — Грефина смотрела покорно. Выпустив кольцо, она неожиданно подалась вперёд и вверх. Приподнявшись на носки, впилась твёрдыми губами в губы Мирослава. Целовала горячо и ненасытно, будто доселе долго ждала этого. И тут он почувствовал её тёплые руки на поясе. Девичьи пальцы ловко развязали верёвку, скользнули вниз, заставили княжича вдыхать через раз.

— Мирослав… — призывно взмолилась Грефина. — Любимый мой…

Но он слышал её через толщу одурманивающего тумана, который заполонил голову.

— Хочу твоей быть, возьми меня, скорее, — зашептала томительно Грефина.

Мирослав лихо подхватил её и опрокинул на перину, быстро стянул длинную сорочку. Белый стан Грефины сливался с белоснежной периной, и только чёрные волосы рассыпались длинными змеями по пуховому покрову. Княжич склонился, вобрав в рот сосок, слегка прикусил.

Грефина издала невнятный стон.

— Ну же… более не могу…

Мирослав готов был поклясться, что Грефина плачет, но в глаза той заглядывать не хотел, продолжил ласкать её.

— Моим ты должен быть. А не стал. И на кой сдалась тебе девка эта? Грязная, деревенская блудница, — прошипела княжна.

Он закаменел. Слова Грефины хлестнули, что плетью по сердцу. Он отстранился и грубо сжал хрупкие плечи, да так крепко, что девица всхлипнула испуганно.

— Такого говорить больше не смей, поняла?

Грефина хлопнула ресницами, рассеивая пелену, удивлённо раскрыла рот. К груди Мирослава хлынула неудержимая злость, но девку он выпустил.

— Уходи, — велел он.

Княжна, придя в себя, быстро кинула через голову просторную сорочку, одёрнула подол, поднялась с ложа. Сжав гневно губы, спесиво вскинула подбородок. Вот теперь Миролав её узнавал.

— Ты буесть свою для другого прибереги, — сказала она надменно, разочарованно, унимая дрожащее дыхание. — Намаешься ещё с ней, зря ты отверг меня. Ох, как зря, обиды не прощу, пожалеешь, будешь валяться у моих ног, всё вспомню. Ради этой куры ты меня, княжну земель Саркилских оттолкнул? Сущеглупый ты, княжич.

— Что же ты тогда в штаны мне лезешь? Дождалась бы умного мужа.

Глаза Грефины, к его великому удивлению, заблестели. Бессильная сдержать слёзы, княжна кинулась к двери.

И как только та громыхнула, Мирослав порывисто и зло подхватил с пола рубаху, от чего резко заболела голова и потемнело в глазах. Перетерпливая резь, облачился в рубаху и сухие порты, нацепил на ноги низкие из бархата сапоги и поспешил скорее ко двору. Вылетев на лестничный спуск, столкнулся налету со служанкой. Наградив её тяжёлым взглядом, успел заметить обрезанную косу. Не раз княжич встречал в хоромах Будевая эту челядинку, верно прислуживает она Грефине. Холопка отшатнулась, и, распугивая своим хмурым видом челядь, княжич пересёк горницу.

Вспомнил, что и сам Владу называл дурой деревенской, помрачнел. Как не прав он был тогда. Влада чиста, как роса утренняя, и нежна, как первоцвет. Мысли о ней развеяли мрак. На душе сделалось тепло и хорошо, как весной. Новые чувства его только подивили. И когда вышел под открытое небо, стал спокоен, как море в ясный, безветренный день.

Отыскал отца сразу, тот сидел под дубом, на мехах, в окружении бояр и Будевоя с его мужами. Горячо о чём-то судачили.

Грозный взгляд Будевоя хмуро скользнул по княжичу.

— Мирослав, присаживайся, — пригласил правитель.

Княжич сел подле Дарёна, ему тут же вручили братину, и по обычаю он испил сбитня, утоляя сильную жажду.

— Разузнали мы, где ныне засели веренеги, — проговорил Святослав. — У острога Раскряжа, русло реки Скол. Числом их под сотню насчитали лазутчики наши.

— Да это ещё неизвестно точно, сколько их, — сразу вмешался Верша. — Их-то сосчитать успели во время набега на деревеньки соседнее, а так, мыслю я, их более в два раза будет.

— Вестно их двести голов поганых, — отозвался басистый боярин Пасмур. — А наших кметей пятисот супротив маловато, не выстоим, коли нападут.

— Так предлагаю своих воинов, — откликнулся Будевой.

— И сколько дашь? Ну, посадишь в сёдла сотню. А если враги к стенам Саркила подступят, не приведите Боги Светлые, кто защищать будет, отстаивать? Обидно будет, что как раз полсотни-то не хватит! — Пасмур погладил усы, задумчиво поглядел в землю.

— Вот что я решил, — твёрдо произнёс Святослав. — Пойдём другим путём. Окольным. Через Акселевскую крепость да по берегу Солки. Ныне там спокойно.

— Дык это ж вы когда доберётесь? Путь неблизкий, — возразил Князь Будевой.

— К третьему дню зелом доберёмся, — подхватил Пасмур. Видно было по его просиявшему взгляду, план Святослава по душе пришёлся боярину. — Главное, чтобы в безопасности пройти нам до острога Волока, а там уже, налегке, и до Кавии рукой подать!

— А как возвратимся, соберём рать и на врага грянем! — всколыхнулся пылко Дарён.

— Добре, — отозвался Верша. — И мне замысел сей по сердцу.

— Лучше не торопясь, но верно, — подхватил Дарён.

— Поди ж выведали, проклятые, про обручение, за золотом охотятся. Подарков вон немало у нас, — рыжебородый боярин Батура взял в руки чашу, отпил.

— А ещё весть пришла с берегов южных, — продолжил Будевой. — Скальдовские племена схлестнулись с веренегами. Битва там идёт тёмная, лагеря по всему Алийскому побережью. Деревни жгут, как соломины. Коли прорвутся тати, так и вовсе заполонят реки да токи. Ни торговли из Вяжера, и с ветерком вольным не прокатишься, а всё с дружиной да с оглядкой, — Будевой явно на что-то склонял бояр отцовых.

Князь не заставил долго ждать в догадках и продолжил:

— Коли нынче мы в родстве, Святослав, думаю, объединяться нам нужно, да своими силами ворога идти крушить.

И Мирослав всё понял. Ну конечно, пуд золота ему выплати да защиту впридачу подавай. Однако Святослав задумался, а потом сказал:

— Твоя правда, князь. На то нам совет старейшин созывать нужно, бояр и волхвов, да решать, как нам ныне быть. Посему говорить пока ничего не буду, но обещаю в скором времени ответ. А пока не тот повод, не тот случай, чай свадьба у моего сына.

На дворе было уже не так шумно, однако расходиться никто не собирался. Уединялись кто под козырьком крыльца, кто на башни забрался на звёзды поглядеть, иные возле костра смеялись тихо, о чём-то мирно разговаривали. Остались на дворе только молодые отпрыски бояр.

Но ночную русалку златовласую не выискал княжич взглядом. Видно Влада прячет её. Грефина тоже более не вышла, но с ней понятно. Теперь не увидит, пока случай важный не посулит встречу. Обиделась. При мысли о Грефине Мирослав, сам того не ожидая, вновь разгневался.

Вот неймётся бабе! Замуж идёт не за прихвостня какого, а за князя Скальдовских весей. Немало вотчин имеет князь Вечезар Гориславович. Правда, далеко не молод он, но рука твёрдая. А меч, что огонь живой, сечёт головы татей справно. Ощутил, как внутри заклокотало всё, и голова заболела нестерпимо. С горьким сожалением княжич заметил, что недуг беспокоит всё чаще. Неизвестно ещё, сколько продлится он. Неведомо, когда покинет его проклятие и покинет ли вообще? Влада не чает, как сбежать. Какая уж тут любовь? Даже и не веет светлым чувством. А жизнь, она так коротка… Глубоко осознал это, от чего дыхание его невольно надсадилось. Неужели он обречён по жизни быть заточённым в городище и, как немощный старик, ждать своей кончины? А ведь недуг рано или поздно доберётся до самого нутра. Мирослав уже чувствовал его мёртвое касание, обращающее жизненную силу в зыбучий пепел. Помалу стал накатывать на душу ледяной страх, который как бы ни пытался княжич отбрасывать, настигал и душил, подавляя волу.

Взяло его вязкое, как болото, отчаяние.

Мирослав ощутил на себе взгляд отца, поднял голову. Святослав смотрел с тревогой и, верно, хотел справиться о здоровье сына, да только не стал.

— Ступай, отдыхай, сын, — только и сказал он и перевёл взгляд на Дарёна, который рассказывал что-то боярам. — Дарён, проводи.

Брат увлёк за собой быстро. Покинув круг бояр и князей, Дарён заговорил о чём-то отвлечённом, повёл прямиком в баню.

Мирослав видел огненную печь. Она, как огромное жерло, полыхала, сжигала хворобу, заставляла потеть и дышать глубоко. Постепенно стал он приходить в себя. Огонь всегда очищал, но только ненадолго…

— Пошли, завтра надо собираться в путь, вставать рано, а нам бы лучше поспать малость.

Они вместе поднялись в горницу. Холопка с подрезанной косой прибирала остатки яств со стала, заметив княжичей забеспокоилась, но виду не подать постаралась. Пригляделся лучше. Та самая, с которой столкнулся на лестнице.

— Ты чего? — тряхнул за плечо Дарён, но, пронаблюдав за взглядом брата, выпустил.

— Ты ступай, я вернусь скоро.

Тот не препятствовал.

— Хорошо, но только… а хотя, как знаешь.

Мирслав, прислонившись к косяку дверному, выждал, когда холопка управится с посудой. Та вздрогнула, когда княжич преградил ей дорогу, вскинула на него смущённый взгляд.

— Что княжна Владислава делает? — сухо спросил он.

— Так спит уже давно, поди десятый сон видит.

— А делала что?

— Как пришла, пожелала, чтобы на капище её проводили.

— Для чего?

— Незнамо мне, прогнала меня княжна. А что делала там, не сказывала. Не ведаю, прости, княжич. Вечерять не стала, только до перинки добралась и уснула…

Значит, пока он с Грефиной был, Влада на капище ходила. Богов молить…

— Будить прикажешь? — вырвала из задумчивости холопка.

— Нет, — ответил сразу Мирослав. Сегодня делить постель с женой не будет. — Как зовут тебя?

— Званой, — зарделась холопка, глаза опуская.

— Скажи мне, Звана, что за девица вчера ходила в тереме, с пшеничными волосами и карими глазами?

— Знаю, Мирослав Святославович. Это калогостовская, Полелей звать, подружка княжны Владиславы.

— Вот как…

Значит, всё верно. Влада подослала её. Но зачем? Чего добивалась?

Звана перемялась с ноги на ногу, видно, хотела ещё что-то сказать, да не решалась.

— А где же сейчас Полеля?

— С княжной в опочивальне. Там и Купава. С рыжей косой. Тоже подруга её.

— А кто ещё из Калогоста с ней прибыл?

— Более никого. А хотя, девки её дворовые, Квета и Млада.

— А княжна Грефина где… — он не договорил, челядинка подхватила его вопрос.

— В опочивальне своей, занедужила малость, хмельного мёда перепила. Велела не беспокоить её.

— Ступай, Звана, да вели Квете и Младе не отходить от Владиславы ни на шаг. Поняла?

Та кивнула растерянно, но не спешила уходить, таращилась во все глаза. В иной раз пощупал бы он холопку, но ныне не до игр ему было.

— Иди же.

Холопка вздрогнула и, юркнув за спину княжича, скрылась в сумерках перехода.

Устало оглядел Княжич пустую, тонущую в сумерках горницу. Постояв немного в задумчивости, развернулся и направился в свои покои.