Потянувшись сладко и подбив подушки из лебяжьего пуха, Влада сквозь дремоту разглядывала залитую светом опочивальню. Так хорошо ей было и спокойно, что не пожелала так скоро из постели выбираться, вновь закрыла глаза, погружаясь в водоворот воспоминаний. Наслаждалась тем, как разливается по телу тепло и блажь. Заново ощущала горячие объятия Мирослава, а проникновенный мягкий голос окутывал, эхом проносясь где-то между сном и явью. Что ж, раз так вышло — на берегу простилась с девичьей честью своей, значит, суждено было. Нежась от прикосновения ткани, Влада вспоминала ласки пылкие. Руки сильные Мирослава то нежно гладили, то порывисто сжимали, губы горячие целовали, обжигая кожу. Как вспомнила она ночь свою с княжичем, так и застыдилась да взбудоражилась одновременно. И чего разволновалась? Разве есть в том постыдное — следовать огню своему? Коли горит буйно. Вот и новая её жизнь настала, с этого дня станет всё по-другому, и так, как раньше, уже никогда не будет. Предчувствие перемен и холодило, и колыхало. Боязно было Владе, но вместе с тем готова она была идти без оглядки вперёд.

— Княжна просыпайся, — шепнул Владе кто-то на ухо.

Влада оторвала голову от подушки, размыкая ресницы. Звана уже держала в руке гребень берёзовый и ковш воды. Подружки ещё крепко спали. Рыжие кудри Купавы, рассыпанные по белому покрову, что языки пламени, горели.

И где она вчера пропадала?

Полеля тоже спала крепко, но бледное лицо её даже во сне не покидала тень.

— А где Млада и Квета? — зевнув и потянувшись, спросила Влада.

— Так собирают приданное, готовятся к отъезду.

Приданное? У неё же не было ничего, из Калогоста она выехала в одном лишь платье своём. Неужели Будевой решил похлопотать? От такой вести Влада окончательно проснулась, соскользнув с ложа, прошла к столу, усаживаясь перед зеркалом, и не угадала отражения своего. Глаза, будто каменья драгоценные, икрились изумрудами, на щеках румянец, и улыбка так и сияла, делая её лицо стократ краше. Влада глянула в окно, солнце уже вовсю лучилось, и птичьи трели влетали в опочивальню, заполняли утреннюю тишину.

Звана провела гребнем по волосам, раздирая спутавшиеся за ночь пряди. Вчера не удалось ей причесать Владу, та уснула быстро.

— Нынче велели упредить, княжна, что путь Ваш будет пролегать через Акселевскую крепость, поэтому дорога не близка, два, а то и три дня в пути маяться придётся.

— А что так? — забеспокоилась Влада.

— Тати на путях торговых бесчинствуют. От того безопасным ходом пойти решено было.

Заплетя две тугие косы, Звана принялась раскладывать одежду. И пока она возилась с вещами, в опочивальню успели принести яства, на этот раз молоко парное да ржаной хлеб, пахнущий вкусно и сладко. Пока Влада ела его, запивая тёплым молоком, думала о том, увидится ли она перед отъездом с Будевоем, выйдет ли он провожать дочь? Но судя по тому, как снова яства принесли в опочивальню, надеяться на это не стоило.

А Мирослав ночью остался с братом в горнице. Её после не позвал к себе… Видимо до утра засиделись. Но Влада не успокоилась, спросила у задумчивой Званы сначала издали.

— Долго ли пировали вчера княжичи?

— Долго, — отозвалась та, разбирая сундук. Выуживая одни платья и рубахи, откидывала в строну, другие, наоборот, сворачивала бережно на лавке.

Мокрое её свадебное платье холопка забрала — видимо выстирать решила. Лицо Званы было напряжённым, и вместе с тем рассеянно хлопала она ресницами. И тут внезапно руки холопки выронили рубаху и безвольно упали, скомкали передник, сдерживая сильное волнение.

— Ты не серчай на меня, Владислава Будевоевна, коли что не так… — на выдохе проронила холопка, поднимая голубые, полные вины глаза на Владу. — Так я привыкла к тебе за эти дни, что расставаться тяжко.

Влада даже хлеб выронила, стало жаль холопку, но заставила себя остаться сидеть на месте. Негоже ей теперь успокаивать челядь.

— Да я не серчаю, с чего ты так решила?

— Мне-то неведомо, как невестой быть, теперь уже и не буду никогда, как бы ни хотелось. Но таить не могу, ком в груди становится, уедешь ты, так и останется на сердце камень. Буду корить себя, что не сказала…

— Так говори, коли есть, что сказать, — а у самой сердце так и зашлось от волнения.

— Пусть хозяйка мне Грефина, но ты обещай, не раскроешь ей, что я скажу тебе.

Влада замерла.

— Обещаю…

— Вчера, как бегала я постель менять на свежею, чистую… в покои княжича Грефина зашла, меня прогнала, а сама… там осталась…

Владу как будто ледяной водой окатили колючей.

— И что? — сорвалось с губ её, и тут же прикусила себе язык.

— Вместе они были.

Влада смотрела на холопку, будто не в силах разуметь, что только что услышала. Но потом взяла себя в руки. Стоит ли верить той?

— Не верю тебе, Звана, — холодно ответила Владислава, поднимая хлеб, а у самой пальцы дрожь так и проняла.

— Дело твоё, княжна. Я тебе рассказала, сердце своё облегчила, а там как знаешь, — холопка отвернулась и принялась дальше молчаливо разбирать сундук.

Долго внутри Влады боролись чувства разные, но сомнение проклятое вверх взяло. Влада помрачнела и стала рассеянной и задумчивой.

Как же так? А она-то думала… Вот и всё её хрупкое счастье вмиг растрескалось, посыпалось песком сыпучим, пылью серой.

Влада сквозь туман наблюдала, как проснулись подружки, как они ели молча и сонно. Полеля нынче бодрее выглядела, нежели вчера. Купава же румянилась, подставляла лицо утреннему солнцу, всё говорила о чём-то с Владой, расспрашивала о вчерашнем обручении. Влада отвечала ей коротко и сухо. Потом предупредила Полелю, что та отправится сегодня же назад, в острог родной, к матушке-Омелице. И когда Завана оставила их наедине, Купава тут же придвинулась к подруге, откидывая огненные кудри за спину.

— Ты чего такая унылая?

Влада глянула на весёлую подругу замутнённым взглядом, отмахнулась:

— Так, ничего… спала плохо… — и не позволив дальше задавать вопросов неловких подруге, сама быстро спросила: — Ты где вчера была весь сущий день?

Купава вытянулась, расправив плечи, блаженно улыбнулась.

— Ой, Владкааа, влюбилась я, — протянула подруга.

— Это в кого же? — отозвалась Полеля со своего места, отпивая молока.

«Начала разговаривать. Хорошо».

Купава в ответ только в тиски зажала Полелю, что та молоко так и расплескала.

— Угомонись, дурная, — пискнула она, высвобождаясь от крепких объятий. — Не томи же, выкладывай?

— Молодец один мне повстречался, мы на обряде ещё с ним столкнулись, звать Добран, и сын он будет боярина Верши Мстиславовича.

— А каких земель боярин?

— Из Кавии, оттуда он родом. Всю ночь долгую мы с Добраном под звёздами гуляли… Владка, возьми меня с собой в Кавию, а? — вдруг подалась вперёд Купава и тоже принялась обнимать и целовать её.

— Да как же? Замуж тебя позовёт? — вмешалась Полеля.

— Уже позвал! — встрепенулась Купава.

Полеля только хмыкнула, не поверила подруге.

— Странно, возьмёт деревенскую? Поди уже обговорена женитьба его на дочке боярина какого, — буркнула она.

— Нет, Полеля, он сказал, что пусть отец что хочет делает, а со мной он обручится, — Купава посмотрела на Владу так, что невозможно было ей отказать.

Ей-то самой так же любовь голову вскружила, да только больше бед от того…

— Хорошо, — сказала Влада. — Возьму, коли желаешь.

Та подпрыгнула, даже в ладоши похлопала, закружилась, и Влада в большом удивлении смотрела на подругу. Всегда серьёзная Купава сейчас искрилась и лучилась, ослепляя своим счастьем, заставляя забыться Владу.

— Хочешь, платья нарядные выбери себе, какие приглянутся.

Купава вновь подступила к Владе и крепко обняла.

— Спасибо тебе, Влада, за всё. Ты не представляешь, как я благодарна тебе, — прошептала она сдавлено, едва ли не плача.

В дверь неожиданно постучали, заставляя утихнуть и повернуться к выходу. На порог, к великому удивлению Влады, ступила княжна Любомила, и Влада даже вытянулась при виде её у себя в опочивальне. Купава отступила.

— А я слышу шум с лестницы, решила, дай загляну. Утра доброго, — улыбнулась нежно Любомила, устремляя ласковый взгляд на Владу.

— И тебе, княжна, доброго… — рассеяно проговорила та, поднимаясь с лавки.

— Подружки милые, солнце какое ясное, пойдите погуляйте малость, оставьте нас. Поговорить мне нужно с княжной Владиславой, — обратила на Купаву и Полелю ясный взор Любомила, и просьба её прозвучала так доброжелательно, что Полеля, быстро соскользнув со своего места, подхватила Купаву, утягивая за дверь.

Любомила выглядела в это утро что лесная берегиня: льняные косы падали на широкий травяного цвета опашень, на голове венец драгоценный, расшитый камнями и мелким бисером, в ушах одинцы, на пальцах кольца да перстни. Княжна прошла к лавке, неловко присела рядом.

Влада робко опустила ресницы. Разговаривать с княжной, с дочкой князя Избора, правителя города Вяжера, не думала, что доведётся когда-либо, но ныне та сидела подле и смотрела на Владу открыто, как на равную.

— Я решила поближе познакомиться с тобой, ведь так и не довелось потолковать нам, мы же породнились, ятровки теперь. Как же повезло Мирославу с такой женой…

Влад разглядела цвет глаз её — тёмно-зелёные, как дубовый лист.

— Ты, наверное, много плохого слышала о княжиче, но скажу тебе, сколько я живу в Кавии, а это уже будет больше года, узнала за то время Мирослава. Есть, конечно, в нём слабости, но в душе он не такой, каким выдаёт себя.

Значит, Любомила пришла успокоить её. А разве давала она повод для этого?

— Спасибо, но волноваться не нужно, всё хорошо.

Если бы было это так! Влада вспомнила слова Званы, которые так и скребли душу.

Любомила улыбнулась ещё шире, взяла руку Влады своею, тёплой и необыкновенно нежной. Погладила.

— Видела бы ты, как он на тебя смотрит…

Влада смущённо опустила ресницы.

— Но я пришла не это тебе сказать. Если что беспокоить тебя будет, ко мне приходи, отныне можешь доверять, как сестре родной…

Влада смотрела на неё долгим взглядом и терзалась — говорить княжне о Грефине? А потом вдруг вспомнила, что обещала Зване не выдавать её, молча кивнула.

— Вот и ладушки. В любое время ко мне можешь приходить. Тревогами, горестями и радостями делись со мной, всё выслушаю, разделю, а где и совета дам… — с этими словами Любомила поднялась, кладя руку на уже заметный живот, прошла к двери, на пороге повернулась.

— В дороге со мной поедешь, рядом.

Влада встрепенулась — едва про Купаву не запамятовала. Поднялась с лавки.

— Есть у меня просьба небольшая…

— Говори, — тут же отозвалась Любомила.

— Могу я с собой подружку Купаву и своих девок дворовых Квету и Младу взять?

Та только укоризненно покачала головой.

— Спрашиваешь ещё! Ты вольна. Твоему желанию никто поперёк не положит слова. Разве только княгиня Митрица Светозаровна, но право, душа у неё настолько широка, что порой думаешь, нет благороднее женщины на свете, чем матушка Мирослава и Дарёна.

Влада отвела взгляд, хотела сказать, что есть матушка её Омелица, но смолчала.

— А ещё Полеля захворала малость, просьба моя отправить её в Калогост обратно, на родину, с ушкуем каким или с купцами местными. Я тут никого не знаю…

— Всё сделаю, можешь не волноваться. Тогда прощайся с ней, её заберу, как раз есть люди, в ту сторону отбывающие, с ними и отправлю, в безопасности доедет.

— Спасибо.

— Ну что ты, пустяки. Ты собирайся, путь наш будет долгий. А потом я приду за тобой, — с этими словами Любомила нежно улыбнулась и покинула опочивальню, оставляя Владу в одиночестве.

Во дворе терема стал подниматься шум да гомон: конюхи взнуздывали лошадей, слуги навьючивали сёдла. Гридни расхаживали по площадке, просыпаясь один за другим.

Влада прошла к столу с массивным зеркалом, выхватывая взглядом ларец драгоценный. Задумчиво провела пальцами по холодным камням, которыми был украшен короб, отомкнула замок, откинув крышку, вытянула подвеску, что волхв Оногость вручил ей перед отъездом. На нити подрагивала тонкая пластина, выкованная полумесяцем. Влада вспомнила свой короткий разговор с отцом. Будевой поведал, что это символ мудрости. Недаром Оногость вручил его Владе, чтобы помнила мудрость женщин лесного рода. О том, что сказала Звана, она решила забыть. Быстро повесила оберег на шею. Рука невольно коснулась холодного кольца Мирослава, висевшего у неё на груди. Отрешённо покрутила между пальцев широкий ободок, выпустила. Вытянула ещё одну ладанку — узелок с землёй родной и тоже воздела его через голову. На сердце стало легче. Но окутала нежданная грусть. Теперь она ещё дальше отправится от родной стороны.

Матушка, как она там… Владу отчаянно потянула домой. Снова проснуться на заре и прямо с постели бегом с подружками к берегу, чтобы окунуться в прохладную реку, а потом лежать на траве и смотреть на пуховые облака, вдыхая цветочную пыльцу.

Никак не желало сердце отпускать былое. Она всего лишь седмицу была в стольном городе, а казалось, будто целая жизнь минула.

Матушку навестит обязательно, когда всё уляжется…

Вернулись Звана с Полелей и Купавой. Понеслась суматоха с одеванием и сборами, подоспели и Млада с Кветой. В опочивальне поднялся такой шум и столпотворение, что у Влады кругом пошла голова. Слава богам, пришла Любомила, с ней они всеми спустились во двор, где народу было столько, будто оказались на ярмарке. Во дворе на породистых меринах важно восседала свита боярская с князем Святославом в окружении дружины — войском в сотню голов. Влада беспокойно всмотрелась и выискала взглядом Мирослава, а рядом и Дарёна. Они терпеливо ждали, щурясь на солнце. Тут же и княгиня Митрица со своими челядинками, и боярыни с дочерями своими — всех их Влада видела на обручении, но ни с кем не заговаривала, кроме Любомилы. Хорошо, что матушка послала с Владой Квету и Младу. Рада была княжна, что поехала с ней и Купава, которая светилась в наряде ярком, уподобляясь красе Зарнице. Распростившись с Полелей, Влада сошла с крыльца вслед за Любомилой и холопками. Для них подогнали лошадей. Владе досталась соловая кобылица жёлто-белой масти. Слуги помогли взобраться холопкам. Влада тоже вцепилась в луку, сунула сапог в стремя, готовясь подняться в седло, но её не спешили подсаживать. Недоумённо обернулась.

— А прощаться не станешь? — над ней навис князь Будевой.

Чёрные его кудри ворошил ветер, на груди играли серебром кольца тонкой кольчуги. Глаза его были серы и суровы, на лице играла угрюмая тень. Влада растерялась. Право не думала она, что князь выйдет провожать её. Огляделась. Нет, не видно поблизости ни пронзительного взора Агнии, ни брезгливого взгляда Грефины. Не вышли они проводить высокую знать Кавии. Не уж-то из-за неё всё, из-за Влады?

«Вот ведь встала им костью поперёк горла».

Будевой, не дожидаясь её ответа, склонился и поцеловал в белое чело, давая своё благословение. Потом отстранился и помог совсем растерявшейся Владе забраться в седло.

— Тронулись! — выкрикнул кто-то впереди, не позволив Владе опомниться.

Дубовые ворота с железными пластинами тяжело распахнулись, и те, кто был рядом, постепенно, один за другим стали выезжать на дорогу, поднимая стяги, копья и пыль.

Когда же Влада обернулась, князь Будевой уже был на крыльце. В тени она не разглядела его лица, только мощный стан и широкие ладони на перекладине. Девичья свита тронулась с места, и княжна, вынужденная не отставать от них, сжала коленями бока кобылы. Та легко понесла её к воротам. Вереницу завершили слуги с навьюченными лошадьми. Часть добра, как слышала Влада в разговоре, отправилась по реке на ладьях. С собой же они взяли лишь шатры и снедь — всё, что необходимо будет в дороге.

На улицу высыпали горожане детинца. Они шумели, толкались — всем хотелось поглазеть на князя Святослава и невестку, народ провожал до самых последних ворот. Как только княжеская дружина выехала на посад, погнали лошадей рысью, что только поспевай. Хорошо, что выбрала себе наряд проще, обошлась и без украшений, только надела из драгоценностей широкий венчик с витыми кольцами на висках. По дороге они встречали срубы, которые редели с каждой саженью, проехали водяную мельницу, капище с деревянными ликами богов. И только когда покинули границу Саркила и оказались на бескрайнем лугу, Влада пришла в себя, чувствуя разыгрывающееся беспокойство. Её взгляд перехватила Любомила, лицо которой оставалось непроницаемо спокойным, и спокойствие это передалось Владе.

К обеду солнце скрылось за тягучими облаками, а вскоре изумрудный луг сменился болотной мочажиной. В низине окутывала влага, резко запахло мхом. Лошади хлюпали копытами по болотистым кочкам, и дружина двигалась уже не так споро, как утром, пуская меринов на шаг. От окружения Владе не становилось радостно на душе.

Князь с сыновьями и боярами ехали где-то впереди, и сложно было их различить от остальных дружинников, ибо все были вооружены, на плечах червлёные плащи, и кони были одной бурнастой масти. А посему Влада даже не пыталась выискивать Мирослава. Вопреки запретам, которые себе ставила она, всё думала над словами Званы…

Ведь княжич так и не пришёл к ней в опочивальню, не повелел прийти и ей к нему. Но Грефина, она ведь сосватана? Как может…

Однако вспомнив о чарах, Влада более не осуждала её. Коли попалась в паутину, пойдёт и на измену. И больше не отпускали тяжёлые думы, и мало-помалу скверные мысли заполонили голову.

Чем дальше дружина забирала на север, тем тяжелей становился воздух, и дышалось труднее. Куда ни глянь, повсюду марь, землю заполонил густой ерник, и редко торчат кривобокие сосны. Небесную синь затянул туман и было оно мутным, словно Влада глядела через бычий пузырь. Даже не верилось, что за этими болотами стольный город. Теперь понятно стало, почему этим путём никто не следовал. Он не только труднопроходимый для купцов, но и для добра и товара невыгодный. Так и подсыреют, и попортятся ткани, да поржавеет оружие.

На заходе солнца перебрались через топь. Земля заметно стала твёрже, и лошадь Влады уже не утопала в жиже, ловко ступала по зелёному дёрну, а вскоре появились и берёзовые рощи. За всё время никто не справился на отдых, не останавливались по пути, а потому Влада начала чувствовать голод. К тому же, после сырого воздуха ей сделалось дурно, а голова наполнилась липким туманом, сквозь который она с трудом воспринимала явь. Мрачные мысли одна за другой не переставали терзать Владу. Так же тяжёл и влажен стал на ней опашень. И Влада уже мечтала о баньке, сухой постели, тепле и сне. Однако они всё двигались вперёд, пока на пролесок не опустились сумерки. И тут-то среди густой мари завиднелись долгожданные огни костров и факелов. Когда добрались до постоялого двора, солнце совсем скрылось, и земля постепенно погружалась в ночь. Стрекотали сверчки, громко пели жабы с болот, пищали над головой комары, которые больно кусали то за щёку, то в шею.

— Нужно было мятой натереться, — сказала Купава, почесав раскрасневшуюся от укусов ланиту.

— Ну, вот и добрались до ночлега, — оповестила Любомила.

Влада только подивилась её выдержке при её-то положении да в седле.

Хозяин двора, черноусый аршинный муж, вышел с поклоном встречать князя. И пока они разговаривали, в дружине пошла суета: воины спешивались, уводили меринов в конюшни. Часть гридней будет ночевать под открытым небом, потому как терем хоть и был велик да в два жилья в высоту, а места всё же всем не хватит. Но Влада и тому порадовалась, что не на сыром болоте, а в сухости и под кровом ночует.

Чувствуя себя разбитой от беспросветных дум, она хмурилась. Хорошо, что её вид другие списывают на усталость. И пускай…

Не успела она очнуться, как её подхватили сильные руки, стащили с седла, опустили наземь. Влада покачнулась — занемевшие от верховой езды ноги не держали.

— Утомила дорога? — услышала она рядом с виском знакомый голос, который до глубины души пронизывал и волновал. В глазах поплыло.

Мирослав склонялся над ней, улыбался. Сердце Влады заколыхалось, а дурнота так и подкатила к горлу. Она слегка отстранилась от горячей груди княжича, чтобы слегка прийти в себя.

— Немного, — не стала таить Влада.

— Дальше уже путь через лес будет, к ночи придём к острогу Аксель, там и отдохнём. А пока придётся ютится вам всеми вместе в одной клети. Хорошо, что не в морозы, иначе бы ещё и в холоде заночевали.

— Ничего, мы всеми вместе поютимся, в тесноте да не в обиде, — Любомила взяла Владу под локоть и потянула к воротам.

Девки её понуро следом пошли, не отставали. Одну только Купаву не омрачили ни болото, ни дальняя дорога, однако лицо её было сосредоточенным. Оно и понятно, в первый раз так далеко от родины забредает. Влада обернулась, выхватывая взглядом за мелькавшими гриднями задумчивого княжича…

Жена хозяина постоялого двора выделила знатным гостям самую просторную и сухую клеть с двумя широкими лежанками и оконцем, затянутым бычьем пузырём. Квета и Млада сразу стали разбирать тюки, доставая тёплые рубахи для себя и Влады, войлоки и шерстяные одеяла, всё же промозгло было в клети, потому как рядом болото, да топи. Их четырёх оставили вместе, Любомила же присоединилась к Митрице, заняв соседнюю клеть. Влада понимала, что пока она только гостья среди родственников Мирослава. Даже так и лучше — не расслабиться как следует, окажись она рядом с княгиней. Посему искренне поблагодарила Любомилу. Княжна предложила спуститься повечерять со всеми вместе, но Влада вежливо отказалась.

Как только Любомила ушла, Влада, шумно выдохнув, принялась разбираться, устало стягивая опашень, оставаясь в одной кружевной сорочке. Квета наскоро развязала венчик на голове Влады, расплела косы, принялась расчёсывать. В дверь постучали — хозяйка двора принесла снедь. От запаха копчёного мяса Владу только горше замутило, поэтому, каким бы пустым ни было её нутро, вечерять она отказалась, а вот молока козьего испила с удовольствием.

Забравшись на лежанку и смяв подол сорочки, Влада потянула её с себя, но в дверь вновь постучали. Она быстро одёрнула подол, глянула на Квету, кивнула. К великому удивлению, на пороге стоял Мирослав. Влада поднялась с ложа, ступая на пол босыми ногами, замечая, как девки сей же миг подобрались и юркнули за дверь вместе с Купавой.

Княжич прошёл вглубь, осмотрелся, при его появлении клеть сделалась тесной.

— Пришёл пожелать тебе доброй ночи, — сказал, наконец, Мирослав, разрывая тишину.

Он прошёл к Владе ближе и остановился, посмотрел внимательно глубоким взором. Её пробил озноб — было ли это проклятие или её волнение, Влада так и не разобралась.

— И тебе доброй, — промолвила дрогнувшим голосом.

Мирослав сделал ещё шаг к ней, потом ещё… коснулся горячими пальцами ладони Влады, от чего по руке пошла тёплая волна. Сжал её холодные пальцы и поднёс к своим устам. Кожу обожгло лёгкое касание губ Мирослава. Княжич чуть задержался и вдруг, обхватив Владу за талию, притянул к себе. Влады замерла, утопая в серых его глазах. Забыла она и о Грефине, и о своих дневных терзаниях. Мирослав с ней рядом, обнимает её, смотрит так, как никто никогда не смотрел на Владу, даже калогостовские братья Станислав и Перко. Княжич один волновал душу. Она приподнялась на цыпочки и, сама того не ожидая от себя, прикрыв ресницы, коснулась его горячих губ. Мирослав взглянул на неё внимательно, будто не веря. Дрожащая Влада провела рукой по щеке княжича. Он словно очнулся от её касания, подался вперёд и, сжав в объятиях, стал целовать желанно и пылко, пока сплетённое воедино дыхание их не стало порывистым и жадным, а вдохи — глубокими и частыми.

— Влада… — прошептал он её имя так проникновенно, что пол ушёл из-под ног. — Моя белая лилия… русалка… Позволь хотя бы посмотреть на тебя.

Влада не сразу уразумела, о чём княжич просит, пока он не смял подол её рубахи, не потянул через голову. Звякнули обереги на шее, обожгли грудь холодом железа.

Оставшись нагой под протяжным взглядом княжича, она почувствовала, как загораются и краснеют её щёки, кротко моргнула. Едва себя сдержала от того, чтобы прикрыться руками, однако, так и не смогла… Мирослав поймал её за запястье, когда попыталась закрыться. Свободной рукой он бережно погладил спину, поясницу, грудь.

Проклятие не стремилось поглотить. Наоборот, Влада ощутила силу свою, что бурным ключом забилась в груди, напоминая о даре, который вдали от родины начала забывать. Княжич выпустил Владу. Отступил, склонился, подхватывая с ложа сухую рубаху, приготовленную Кветой, помог одеться. Сжал её крепко в объятиях и, как только Влада вскинула голову, накрыл её губы в долгом поцелуе.

— Холодно на улице, — нехотя отстранился от неё княжич. — Девки с дороги тоже умаялись. А если останусь… то уже до утра… Им придётся заночевать в трапезной, — проговорил он ласково, и от речи его огненной рудой обдало Владу с головы до пят.

Погладив её по волосам, Мирослав отстранился и, больше не говоря ни слова, покинул клеть, оставив Владу трепетать от волнения.