Выпорхнув из терема, Влада торопливо сбежала с порожков. Ретиво проскочила хозяйский двор, слыша только, как за воротами смеялась и веселилась княжеская знать земель вольных и несокрушимых твердынь. Гремели бубны, бились кубки, визжали девки и бабы. А небо над детинцем озаряли кострища золотистой дымкой, окропляя огненными искрами.

Быстро же день обратился в сумерки.

Влада должна быть там, в покоях княжеских, ожидать своего мужа… От этой мысли по всему телу от головы до ног качнулась мягкая горячая волна. Хорошо, что бабы задержали Мирослава, позволяя Владе сбежать из хоромин. Теперь, зная, в чём причина помутнения Полели, она может хотя бы защитить себя. Но для этого нужно поскорее добраться до воды.

Раздавшийся гогот заставил вздрогнуть. Влада обернулась. Нет, не гонится за ней никто, но Мирослав верно уже понял, что сбежала жёнушка, и по следу её вдогонку спешит. При мысли о княжиче её снова обдало жаром.

Выбежать за южные ворота детинца не так просто. Благо удалось заморочить стражников. Оказавшись за тыном, помчалась по накатанной дороге. Владу объяла глушь, только изредка доносились с посада одиночные грохоты с кузен. Не то, что на шумном княжеском дворе.

Путаясь в подоле длинного и широко платья, сбежала с колеи и припустилась вниз через холм. Не останавливалась до тех пор, пока не сбилось дыхание и грудь не загорелась. Отчётливо понимала Влада, что если сбежит она, то князья не простят унижения, не спустят с рук, и расплачиваться будет не только матушка, но и весь острог. Сам князь Будевой приезжал за дочерью не для того, чтобы Влада осмеяла его, сбежала прямо из-под венца, с брачного ложа, из княжеских покоев! Позор на все саркилские земли, вплоть до Кавии. А княжичу так и вовсе срам.

Мирослав… Она зрела его так близко, видела мужественные черты его, красивую линию губ. Волосы, спадающие на скулы и шею, вились, отливая янтарным блеском. Глубокий взгляд прищуренных на солнце глаз таил такую неодержимую, губительную страсть… что Владу пронизывал озноб, а сама она вспыхивала и горела.

Перед глазами появилась полутёмная, протопленная баня, а в ней Полеля и Мирослав... Тогда покров проклятия накрыл Владу с головой, окутал, так что она едва не рухнула без чувств наземь.

Как ещё княжич ходит живым, находясь во власти Навьего морока?

А Полеля… она ещё никак не отойдёт от русальих чар. Влада вспомнила, как поутру, когда Квета и Млада наряжали её в платье свадебное, Полеля отчуждённо и стыло глядела на холопок. А как отпустят чары, так заплачет подружка слезами горькими, прощения помолит, а затем опять в угол, ноги подожмёт и молчит… жутко было Владе глядеть на неё и жалко. Уж какие заговоры не читала над подругой, да без толку! Всё утро она с ней проморочилась. Зачаровал её княжич, сам того не ведая, волю её и душу себе забрал. А проклятие ведьмы Ясыни сгубило силу девичью. Решила Влада, что отправит Полелю к родному острогу, к матушке. Омелица избавит бедную подругу от чар зыбучих. Она бы и раньше это сделала, но в ночь куда девкам?

Завиднелась серебристым отблеском река. Влада сбежала с пригорка, скользя по мокрой от росы траве, босой пробежала деревянный рассохшийся мост, припустилась к отшибу берега. Подол платья цеплялся за молодой репей и колючки, те останавливали её, знать, не пускали. Приблизился поросший высоким рогозом и осокой берег, и Владе открылась зеркальная гладь, у подножия торчали из воды желтобокие кубышки. Легко перебежав через овражек, Влада перешла на шаг, уходя всё дальше к лесу. Однако куда ни глянь, повсюду виднелись костры. Приглушённый смех изредка, но докатывался до ушей. Посадские девки и молодцы возжигали костры и вили венки из полыни, наряжали берёзы. Ведь зелёные святки! Теперь что ни день — гулянье до самой русальей недели, а там и до купальской ночи.

Густо пахло влажной травой да тиной. Свежо и прохладно было возле воды. Влада выискивала укромное место, где не приметил бы её никто с противоположных берегов, и выбрала лазейку почище от зарослей. Угадала. Вода оказалось здесь поточной и изумрудно чистой. Спускаясь с берега, она всё не выпускала из головы княжича, и уж верно очаровал он её. Перед внутренним взором так и представал Мирослав, как наяву. Владу проняла волнующая дрожь. Злая доля опутала его. Заново она испытала, как серые глаза заволакивает чернота, утягивая в клубящуюся пустоту Нави других, пробуждая внутри подлинный страх, заставлял сжаться, свернуться в клубок и не смотреть. И какая-то кипучая тяга толкала Владу на край, чтобы самой упасть в бездонный омут страсти и желания.

Теперь понятно, почему Полеля так легко обольстилась княжичем, и сама Влада оказалась под чарами, и было бы с ней тоже самое, что и с подругой, окажись она в бане вместо Полели. Едва не отомстила подруге за княжича. Ясно теперь, почему каждая девка покорялась ему по одному только взору. В этом виновато не проклятие вовсе, а другое — в княжеском роду была русалка. Влада не поняла бы этого, если бы не обручья, которые стягивали запястья Мирослава.

Знать он сам не ведает о силе своей неуёмной, от того собой не владеет, а сила его мужская растекается. Но как же княжеские волхвы? Почему не узрели? Однако Влада, вспомнив пророчество ведуна на обряде, всё поняла. Прорицатели видели лишь образ, огонь чёрный, не могли вслух уразуметь и облачить в слово, истолковать, как следует, дар его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Влада заметила движение на берегу, повернулась. Статная фигура княжича стремительно, как ястреб в полёте за жертвой, близилась.

Больше не думая ни о чём, Влада кинулась в недра прохладных вод, подняв тучу брызг. Распугивая сомов со дна, она пошла вниз, пробираясь через лопушистые заросли водокраса, что опутывали колени и лодыжки. Ступая по мягкому песчаному дну, всё больше погружалась, пока вода не дошла до пояса, потом до груди: тёплая и мягкая, только на поверхности, но на дне били ледяные родники. Влада зашептала, чётко проговаривая слова заветные:

— Шла русалка лесной дорожкой, оцарапала нежную ножку, а из ранки той да не кровь-руда, а из ранки той да чиста вода. Да чиста вода та ручьем текла, да по всей земле та вода прошла.

Влада, сглотнув, обернулась.

Мирослав, проскочив овраг, кинулся к кромке берега.

— Да на остров тот, да на тот Буян, на Буяне том да высок курган. На кургане том камень-алатырь лежит во всю ширь. Не поднять его, не свернуть его, пока род людской на земле живет. Как под камень тот утекла вода, а за ней тоска-хвороба легла. Да будет так и так будет!

Княжич, в чём был, прыгнул в русло. Влада резко выдохнула, когда тот, подхватив её за талию, поволок к берегу.

— Ты что задумала??

Сердце Влады отмерло и загудело так, что казалось в самом горле.

— Я… Ничего.

Верно княжич подумал не то.

— Неужели так не хочешь в жёнах ходить при дворе княжеском, что решила в омут с головой? Зачем сбежала? — голос Мирослава был мягкий, но таил в себе лютый гнев, готовый вот-вот вырваться.

Выбравшись на сушу, он выпустил её. Полы нарядного кафтана его вымокли, впрочем, как и её платье. Влада облизала влажные губы, отёрла шею, по которой неприятно стекали холодные брызги. Мирослав смерил её разъярённым взглядом, от чего у Влады по спине прошла ледяная зыбь.

Но заклятие вступило в силу, вбирая в себя потоки чёрного колдовства, и Влада воочию видела это, ощущая нутром. Но так будет не долго, стоит покинуть реку, оно вернётся к своей жертве, впиваясь гнилыми когтями и зубами.

Влада опомнилась, встряхнула мокрыми и потяжелевшими косами: непривычно носить две. Княжич всё ещё ждал ответа.

— Душно в тереме… — только и сказала Владислава.

Мирослав усмехнулся.

— Поэтому решила утопиться? Или с русалками захотелось поплавать? Скажу тебе, не самая лучшая затея.

Влада гордо вскинула подбородок, видя, как в глазах княжича заплескалась прежняя насмешка, коя царила в очах его ещё на капище. А губы его, красивые, как у самого молодого Ярилы, искривила ухмылка, так же он ухмылялся, когда поднимал её плат. Были ли это русалии чары, или впрямь Владе казалось, что Мирослав так красив, разобрать она не смогла.

Она шагнула в сторону княжеского двора, намереваясь возвратиться обратно в терем, но Мирослав преградил ей путь. Обхватил плечи, крепко сжал. Влада покосилась на обручи, что мерцали при свете звёзд рунной вязью. Теперь не оставалось сомнений, что в роду его была русалка. Он же вновь истолковал её жест неверно, ослабил хватку, но из рук не выпустил. Сквозь тонкую ткань она чувствовала горячие руки его, от них исходили жар и тепло, то самое которое она ощущала на капище. Но не успела Влада опомниться, как ладони его неожиданно скользнули вверх, нежно огладили плечи её, шею, обхватили грудь, сжали. Завороженно смотрела на него Влада, чувствуя, как колышется всё внутри, разливается сладкой истомой, но вида не показала. Тогда княжич приблизился и склонился так, что пламенное дыхание его обожгло щёку, согрело. Мирослав едва коснулся губами жилки за ухом, но этого хватило, чтобы голова Влады поплыла.

— Говоришь… душно там… — прошептал он горячо на ухо, сжав толстую косу в подрагивающей от возбуждения руке.

Она только теперь оценила, как далеко смогла убежать. Детинец высился на холме, окружённый лесом с одной стороны и с другой — огибаемый рекой. Посад мерцал сотнями огней да кострами. И оттуда не добирался ни единый звук, будто не пировала княжеская знать, не играли свадебку. Лишь стрекотали сверчки, да вдалеке гудели лягушки. Глушь лесная подступала к городу. А значит, с берега их не мог никто разглядеть. И хорошо…

— Что же, сама виновата, что первая брачная ночь случится не в опочивальне княжеской на мягкой перине, а здесь в сырой траве, да средь комаров, под пение лягушачье, — усмехнулся он. — Так что потерпеть тебе придётся, княжна, — с этими словами Мирослав накрыл её губы своими.

Они оказались сухими и тёплыми. Целовал, не торопясь, разжимая её губы. А под сердцем Влады робко сворачивался клубок желания. Потянуло истомой низ живота — так и подогнулись колени. Тело её само отозвалось на обжигающие прикосновения княжича. Теперь он её удерживал, лаская и оглаживая, настойчиво, но неторопливо. И прикосновения Мирослава наперекор её бунту были приятны, и устоять супротив его необузданного желания непосильно для Влады, и могла она только подчинится. Он отстранился для того, чтобы стянуть сапоги, полные воды. Скинув с себя кафтан, бросил на траву рядом с собой, под сень невысокого куста вереса[1], подхватил Владу, опустил на мягкое влажное ложе.

Мирослав щедро покрывал лицо, шею, грудь поцелуями, погружая Владу в блаженную круговерть, обжигая своей кипучей страстью. Она глядела сквозь ресницы, сквозь сплетения ветвей в глубину тёмно-сизого неба, где холодно мерцали далёкие звёзды. Влада вспомнила о том, как княжич точно так же страстно и неистово целовал Полелю. Но мысли её оборвались, когда Мирослав собрал её мокрое платье на поясе, оголил бёдра. Речная прохлада прокатилась по телу, заставляя Владу покрыться мурашками. Сплетя её пальцы со своими, Мирослав навис над ней, заглядывая в глаза туманным взором своим, не позволил Владе более думать ни о чём… Влада почувствовала его внутри себя. Однако это оказалось ещё не всё. И только тело знало, что нужно делать, отозвалось, поддаваясь вверх, стремясь поскорее соединиться с чем-то незримым, но неистово желанным. Сжав крепче её бёдра, Мирослав плавно вошёл глубже. Хотя Влада и была готова испытать короткую боль, всё же вцепилась в плечи княжича, немного отстраняясь. Мирослав успокоил её поцелуями, стал двигаться мягко, ненапористо, пока резь не ушла совсем, бросая Владу в бурлящую пучину ещё непознанных ей чувств. Она лишь слышала сбившееся дыхание Мирослава, ощущая под ладонями, как напряжено играют мышцы на плечах и спине, а серые его глаза смотрят неотрывно и исступлённо. Влада затрепетала, жадно вобрала воздух, задержала дыхание, а потом опрокинулась на траву, испустив приглушённый стон…

Приклонив голову к груди княжича, долго слушала ретиво трепещущееся сердце. Мирослав обнял её за плечо, закрыл глаза, молчал. Покрывшеюся испариной спину охлаждал расползающийся по берегам туман. Вслушивалась. Всё так же доносился с дальних берегов смех и визг девиц, всплески воды и негромкое пение. Близко, где-то в густых кронах, заливисто защебетала птаха, и её пение проносилось эхом по округе, сулило приближение ночи в вечерних сумерках. На горизонте пылали последние отблески уходящего солнца.

Влада пошевелилась, рука Мирослава безвольно соскользнула с плеча. Княжна подняла голову и теперь могла долго смотреть на него, замечая, как густая тень падает от ресниц на щёки Мирослава, а волосы, рассыпанные по кафтану, стали тёмные. Брови тронула хмурость, а ядовитая ухмылка, которая обычно рисовалась на его лице, исчезла. Не угадывала Влада Мирослава. Теперь княжич мирно и глубоко дышал, погрузившись в сон. Не удивило её, что его сморило быстро. Проклятие Ясыни туго спутывало потоки жизненных сил — Влада чувствовало его нутром.

Она сглотнула, подвигаясь ближе к Мирославу, решая узреть природу наказания. Сейчас, когда княжич расслаблен, это легко можно было почувствовать. Положив ладонь на солнечное сплетение, Влада быстро проникла в глубины его жизненной реки и тут же замерла перед чёрной воронкой, которая, словно почуяв постороннее и чужеродное, тут же подхватила душу начала утягивать вглубь, царапая и пронзая острыми шипами.

Влада вздрогнула и открыла глаза. Вокруг по-прежнему было глухо, и Мирослав так же спокойно спал, не почувствовав ничего. Спросить бы, как долго терзает его проклятие, но не решилась будить. Матушка обязательно исцелила бы его. Она сильная знахарка. Опустившись обратно рядом с княжичем, прижалась к горячему боку, чувствуя сильное тело, пока ещё борющееся с проклятием.

Подобрав полу кафтана, Влада укрыла краешком голые ноги, сомкнула глаза. Поднимающееся от земли тепло грело с одной стороны, с другой грели объятия Мирослава. Вскоре и она провалилась в окутывающую дремоту.

Влада пробудилась от шумного всплеска воды. Обнаружила, что по-прежнему лежит рядом со спящим Мирославом. Осторожно отстранившись, поднялась, прошла к кромке берега. На воде только расходились круги. Сбоку от себя заметила движение и похолодела, едва уже готова была закричать, но, увидев две девичьи фигуры, успокоилась.

Русалки были облачены в длинные, до земли, просторные рубахи с широкими рукавами, мокрые волосы, что золото, струились до колен, на голове у одной был венок из камыша, у другой — белая кувшинка. Девицы приблизились. Голубоглазая красавица с бледной, как речной жемчуг, кожей повернулась голову в сторону, где спал Мирослав, сказала полным грусти тонким голосом:

— Бедная, и как же тебе жить с проклятым? Не жизнь, а мука.

Влада скинула оцепенение, преклонила голову.

— Спасибо, что помогли, не оставили.

— Не нас благодари, а реку. Вобрала она чёрное, теперь мёртвая вода, до следующей весны так будет.

Русалок до сель Влада видела только издали в запруде, но тогда они с подружками Полелей и Купавой таились, подсматривали за ними, как те чесали гребнями драгоценными волосы свои длинные. Их в купальскую ночь невозможно от людей отличить, ведь все девицы в праздник на русалок похожи и мало отличаются друг от друга. Теперь же они так близко — руку протянуть, а говорить с ними и вовсе не чаяла. Видно сильно водицу заговорила.

— Зачем он нужен тебе такой? — обратила на Владу голубые глаза русалка, что в венке из камыша. Постарше она будет своей подружки.

Влада тоже глянула на Мирослава. Верно сказывала нежить — только горе познает она с княжичем. И верно она бы просила их помощи, да только сердце от чего-то буйно застучало, а руки задрожали.

— Неужели люб тебе молодец? — лукаво спросила голубоглазая девица.

— А хочешь, заморочим его, но для того поменяемся мы с тобой ликами? Ты поди не краше меня будешь. Мне то, деве речной, всё проще жить с проклятым. Сердце моё холодно, мне-то всё равно будет, не жаль мне его. На солнышко поглядеть желаю, да средь людей пожить. Давай поменяемся, а за это, что хочешь, проси.

Влада опустила ресницы. Вспомнила свою просьбу Макоши послать ей любовь, и тут-то поняла она, что чары русалии не при чём, не влияют они на неё, потому как сама обавница, и чувства её подлинные, чары эти только на простых людей падают. Иначе заморочили бы её русалки, сгубили, красоту и жизнь Влады выпили, а они разговаривают с ней, как с сестрой родной, не таясь. Могла бы она посох испросить. Если бы знала Влада ещё до свадьбы, что русалки будут предлагать ей заветную силу, а она откажется, посмеялась бы. Но ныне не до смеха ей было.

Ждала любви она, вот и пришёл к ней Мирослав, судьбой ей предначертанный.

— Мой он, не отдам вам и никому более, — ответила твёрдо Влада.

Златовласая русалка, что в венке из камыша, только хмыкнула. А другая вдруг поддалась вперёд и схватила Владу ледяной рукой за запястье, потянула к реке. Кожу так и обожгло стылым холодом.

— Пойдём, искупаешься с нами, — засмеялась озорно голуба младшая.

Влада хотела было вырваться, но другая не пустила, толкнула с берега. Княжна и плюхнулась в омут, распугивая лягушек. Шумно смеясь, русалки обрызгивали Владу водой, тащили всё в глубину. Недаром матушка остерегалась их, проказниц.

— Пусти же, — Влада отчаянно стала отбиваться.

Но куда ей? Русалки только смеялись и всё тянули, играя, дальше от берега, как вдруг разом они выпустили её, отпрянули, погрузившись в воды, так и скрылись, не выплыв более, а от суши всплеск послышался.

— Влада! — тревожный голос Мирослава докатился до её слуха.

Вскоре княжич рядом оказался.

— Мне так и стеречь тебя? Захвораешь же. Не время ты выбрала для плавания, до купальской ночи далеко ещё.

Знать не видел он русалок, и хорошо… Чего же так растревожился?

Выбежав на берег, стуча зубами то ли от страха, то ли и правда от воды холодной, Влада принялась судорожно выжимать косы, как вдруг Мирослав, подступив со спины, обхватил её крепко, сжал в кольцо холодных и сильных, как камень, рук.

— Замёрзла? — спросил он глухо, придвигаясь мокрым телом к телу Влады, от чего лихо побежали мурашки по коже, и сама она устремилась прильнуть ближе к княжичу. А внутри сладостно сжалось возбуждение, разливаясь по рукам и ногам горячей рудой, заставило Владу вспомнить минувшую близость, и от этого совсем взволновалась она.

— Хорошо тут… остался бы ещё с тобой… — заговорил он на ухо. — Но не хочется попадаться на глаза посадским. Да и продрогла поди… к утру холодно будет. Дай только до хором добраться, я тебя… согрею. Или устала?

Влада смолчала, румянясь от слов княжича откровенных. Он не стал мучить её, выпустил из тисков, подобрал с травы кафтан, встряхнул его, сбрасывая листву и ветки, накинул на плечи Влады. Сапоги же не стал брать.

— Пойдём, а то спохватятся, будут искать всем посадом нас, — Мирослав развернулся и пошёл вдоль берега.

Влада посмотрела ему вслед задумчиво. Потом повернулась к реке, отдала поклон, поблагодарив за то, что уберегла вода от русалок и проклятия, зашагала по примятой Мирославом траве.

Только тут он обратил внимание на то, что Влада босая.

— Потеряла сапожки или русалке подарила, как и венец свой? — усмехнулся он той самой едкой улыбкой.

Влада так и не смогла уразуметь, о чём он говорит. А уж о чём княжич думает, насмехается ли над ней или же заботится, то неведомым для неё осталось. Но решила всё же, что и то, и другое. Посмотрела вниз, под белым платьем торчали выпачканные глиной ноги. Разулась она ещё в тереме, там же и венец свой оставила.

Неужели Полелю видел? Догадался ли княжич, что она затеяла проверить его? Влада от накатывающего волнения только растерянно промолвила:

— Может, и подарила, тебе-то какое дело?

Мирослав только пожал плечами и молча легко подхватил на руки не ожидавшую того Владу.

— Негоже княжне конский навоз топтать белыми пятками, вот какое моё дело.

Влада, наверное, разрумянилась до самых корней волос.

— Да шучу я, — захохотал он, видя её смущение. — Но, как по обычаю, муж должен вносить в хоромы свою княжну на руках.

— До стен ещё с лихвой саженей сто. Сама могу дойти, не безногая.

Однако ж сорваться наземь Владе не удалось.

— Держись крепче лучше, — сказал он то ли играючи, то ли серьёзно — Влада так и не выяснила, но проверять не стала, послушно обняла за шею.

Посад спал, погружаясь в полночь, а посему почти никто не встретился им по пути. Горожанам не было дела до молодых, которые по обычаю возвращались с очередных гуляний. Владу ещё никто не знал, да и Мирослав не частым гостем слыл в городище. А посему они спокойно дошли до стен детинца, где неохотно открыл ворота сонный, ещё безусый гридень, а как увидел княжича с Владой, глаза-то вытаращил, вмиг проснулся. Наверняка поставили его на страже старшие ратники, а сами пировали за здоровье молодых. И пускай…

Влада всё гадала, когда её заговор ослабнет, и вступит в силу проклятие. Если в этот раз удалась избежать его, сможет ли в другой? Ловко же Ясыня сплела сети. Выходит, русалья сила очаровывала, а проклятие пожирало души, вытягивая жизненные токи жертв. Влада заволновалась, вспомнив о подруге. Надо было у русалок спросить заговор какой, чтобы от чар избавить Полелю. Но, припомнив, как они едва сами не утопили её, передёрнула плечами. Мирослав обнял Владу сильнее, думая, верно, что замёрзла она. Но было тепло прижиматься к горячей груди княжича. Жгло её и новое чувство. Уж теперь никакая ледяная вода не охладит любви.

Владу терзала и забота о Полеле. Всё ли в порядке с ней? Пришла ли в себя? Не стоило всё-таки одну её оставлять. Купаву нужно найти. Куда она подевалась? Как сквозь землю провалилась. А потом Владу пронзило: никак с витязем каким слюбилась?

Мирослав не выпускал Владу с рук, даже когда они взошли в горницу, и, право, не хотелось ей попадаться сейчас на глаза Агнии или, того хуже, Грефине. Но подтвердились опасения Влады, в горнице и впрямь были гости. Схлестнувшись взглядами с княжной Грефиной, Влада окаменела. Та осмотрела её в брезгливо.

— Стыдоба, — процедила она сквозь зубы, скривилось красивое лицо. — Замужняя да без покрова, непричёсанная, грязная.

Влада раскрыла было рот, но её перебил Дарён Святославович, который сидел за столом рядом с женой Любомилой, на вид приятной и тихой на удивление.

— Слава богам, явились! Мы уж думали, не выкрали ли вас тати?! Поначалу ждали, когда за стол соизволите выйти, не мешали. Уже и полночь подошла, а вас всё нет. Стучим, никто не откликается, не отзывается. Уже было хотели дружину собирать, благо стражники видели вас, голубков.

Влада отвела взгляд и обратила его на Мирослава.

— Я пойду, — только и промолвила она.

Он опустил её на пол и погладил по спине. Склонившись, коснулся губами щеки, одарил жену ласковым взглядом, вызвав тем уничтожающую ревностность Грефины. Не она ли хотела помочь Владе бежать из Саркила? Смеялась, что княжич блудливый. Что же так разгневало её теперь?

— Ступай, — ответил Мирослав на ухо. — Отдохни. После обедни, отбываем.

Влада отступила, направляясь к выходу, а за ней вереницей холопки поспешили.

[1] Верес — можжевельник.