Омелица простёрла руки к Владе, и не было в глазах её былой строгости, а только спокойная радость. Влада влетела прямо в объятия. Матушка прижала её к сердцу, ласково погладила по волосам, отстранилась, посмотрела с укоризной:
— Что же ты с одной косой-то ходишь? Не положено же так девице замужней.
Влада только прижалась губами к её тёплой щеке.
— Нашла нас...
Омелица всё не могла наглядеться на дочь, беспокойный взгляд зелёных глаз блуждал по её лицу, рукам, проверял, всё ли в порядке с ней, не ранена ли?
Влада так истосковалась по матушке, что теперь, когда она была перед ней, не могла и говорить, а только сдерживала слёзы, сглатывая подкатывающий ком. И поняла, как соскучилась она по дому, по калогостовцам.
Омелица глянула за спину Влады, та тоже обернулась.
Мирослав разговаривал о чём-то с Дарёном. Мельком поглядел на них. Влада отвернулась, смущаясь.
— Всё-таки не врут люди, — улыбнулась вдруг матушка. — Красивый княжич и сильный…
Влада тут опомнилась, потянула с плеч полотно.
— Купава сказывала хранить его.
Матушка сжала руки Влады.
— И не только кружево, но и обручья. Выходит, он из русальего рода тоже будет.
— Я это поняла тогда, как увидела их… Не знаю только, сказывать ли Мирославу о том, что его кровь иная?
Омелица покачала головой.
— Не нужно. Пускай живёт себе спокойно. Коли знание это не сохранилась в его роду, значит велено богами забыть об этом. Пусть носит чаще только…
Влада забеспокоилась.
— Не хотела тебя расстраивать, да видно, придётся, — погладила матушка косу Влады. — Угла, дочка ведьмы, сбежала с бабками ведуньями. С княжичем у них близость была, давно ещё… А потому навредить она ему ещё может…
Внутри Влады так и опустилось всё. Откуда же матушка про Углу выведала?
— Да и ведьму отпустили. Хоть она лишилась силы своей, да как бы через других мстить не начала…
— Хорошо, — Влада крепче стиснула кружево, говорить она толком не могла, слишком много людей кругом.
Омелица это почувствовала.
— Но ты не беспокойся раньше срока, главное, что обошлось всё. Пойдём, — потянула матушка за собой дочь.
Покинув капище, углубились в застройки, скрываясь от лишних глаз.
— Как там Полеля? Они же с Купавой сбежали из Калогоста за мной…
— За неё не волнуйся. Всё у неё хорошо.
— Матушка... Купава, она… погибла.
— Я знаю. Мне Добран уже всё поведал.
Влада замерла, даже приостановилась.
— И что он решил?
— Обряд будем проводить, — коротко осведомила Омелица. — Но это потом, не здесь, и не сейчас.
В маленькой горнице, в которую они вошли, было тепло и светло. Как только оказалась Влада наедине с матерью, то не выдержала, бросилась на шею ей.
— Ох, матушка, как рада я встретиться с тобой...
— Тише, ну что ты, родная, всё же хорошо... — успокоила та Владу, но это нисколько не помогло, а наоборот.
Слёзы полились из глаз Влады, обожгли щёки.
— Давай-ка, садись и расскажи всё с самого начала...
Влада отёрла мокрые щёки и поведала Омелице обо всём, что с ней приключилось за эти длинные дни скитаний.
Рассказала, что пришлось ей пережить: о проклятии Мирослава, про русалок — как в реке её едва не утопили в день обручения речные девы. О ревнивой Грефине и о княгине Саркила Агнии. И только когда заговорила Влада про Будевоя, взгляд матушки стал задумчивый. Потом Влада поведала, как повстречалась ей берегиня лесная и как всё это время она только и помогала ей. Не скрыла о том, как пленили её с Купавой и едва не увезли в чужие земли. И как утопили Купаву, а Влада в порыве отчаяния убила татей, а затем пошла на поиски Мирослава. Как встретилась с Дарёном, который отправил её в Кавию, а она, узнав от берегини, что Мирослава к Ясыне везут, оставила Добрана, пустилась к реке и вместе с сыном Томилы ушла в Древолесье. Не утаила и того, что произошло между ней и Вятко, и как только поведала, сразу легче стало и спокойней. Теперь поняла Влада, что на то время сильно напугана была и переживала за княжича. Матушка не осудила её, а только с пониманием выслушала. И когда Влада поведала, как ведьма в реку её столкнула, Омелица помрачнела, и лицо её серо стало, что льняной рушник.
Матушка погладила Владу по щеке, прижала дочь к груди, зашептала слова успокаивающие.
— Теперь всё хорошо, всё прошло… А вскоре и забудется, и будет казаться, как во сне это было. Вот увидишь...
И так сделалось Владе хорошо, когда смогла она излить душу родному человеку! Только матушке смогла она рассказать всё. А та выслушала без всякого упрёка, одарила своей любовью и заботой.
— Ну, давай, собираться нам нужно в дорогу. Волосы дай заплету по-человечески, — сказала Омелица, снимая гребень дубовый с пояса.
Влада вздохнула и, придвинув лавку к горячей печи, присела. Омелица принялась раздирать спутавшиеся волосы, как и в былые времена. Закончила быстро, и теперь на грудь Влады спадали две тяжёлые косы.
Умывшись и переодевшись в чистое сухое матушкино платье, которое она прихватила с собой из Калогоста на случай, если поиски дочери затянутся, Влада почувствовала себя лучше. Правда убранств для неё не нашлось: ни украшений, ни венца, ни лент. Только висели два кольца на шее.
Влада сжала их — Мирославу так и запамятовала отдать.
«Вот он удивится», — подумала про себя Влада.
— Ты, наверное, голодна сильно? — Омелица налила молока, отрезала краюху хлеба.
Хозяева этой избы покинули дом, теперь здесь всё осталось на съедение мышам и зверям лесным. Сюда больше никто не вернётся. Хлеб Влада не смогла есть, а только молоко испила.
Дверь скрипнула, и в горницу Дарён заглянул, сказал:
— Пора, выезжаем.
Омелица посмотрела на дочь.
— Ты не с нами? — опустилось всё внутри Влады.
Так мало она побыла с матушкой и не ждала такого скорого расставания.
— Я вот что думаю, — кашлянул Дарён, вмешиваясь в разговор, и обратился к целительнице. — Омелица, будем рады принять в Кавии, за одно и посмотришь, где дочка жить будет.
— Матушка, пожалуйста, — взмолилась Влада.
— Ну, хорошо, как могу отказать, коли княжич зовёт. Теперь уже никак.
Дарён улыбнулся одними глазами, взглянул на Владу, та смотрела благодарно. Она за многое была благодарна… Доставила же она забот княжествам северным и южным.
Покинули разбитый лесной острог скоро. Влада в последний раз обвела взглядом разгромленное поселение, от которого остались только избы пустые да заброшенное капище, и вместе с отрядом двинулась в путь через лес, прямиком направляя лошадь на Кавию. Теперь жертвы кровавые некому приносить здесь, в глуши лесной, а значит, вскоре и место сие ослабнет, канет в безвременье, и злые духи разлетятся по своим чертогам. Всё встанет на свои места, и жизнь в округе пойдёт своим чередом. И Влада решила больше не думать о случившимся, все беды здесь решила оставить.
В Волок заезжать было без надобности теперь, всем уже хотелось отдыха, помыться в баньке да подсчитать потери и приобретения. Влада почти не помнила дорогу, думала о том, каким долгим был её путь в город. И всё пыталась принять, что теперь она княжна, да только никак не могла до конца поверить в это, по-прежнему видела себя девицей из Калогоста, обавницей из русальего рода.
Нынче после ливня солнце сияло особенно ярко, не жгло, а согревало мягко и обволакивающе, совсем как любовь Мирослава. Подставив лицо лучам, Влада закрыла глаза, принимая горячее, но не жгучее тепло. Нежилась, ощущая на коже касание света, прямо как прикосновение княжича.
А когда распахнула ресницы, наткнулась на взгляд Вятко. Глаза его, как и прежде, переливались золотом, ещё сильнее побагровел синяк у глаза и на скуле. Надо бы заговор прочитать. Всё же помог ей Вятко: и волка убил, и с Дарёном бурян разгромил. Неплохой он, отважный. А потому княжич позвал Вятко к себе в дружину.
До Кавии добрались быстро, слишком, Влада не успела в полной мере осознать, что теперь это не просто стольный город, но и дом её, в котором она останется. Если боги позволят и поспособствуют. И Влада всем сердцем надеялась, что быстро привыкнет к другой жизни, так отличавшейся от жизни в Зеленолесье.
На зелёном холме завиднелись серые стены с множеством башен. Город оказался обширным, окружённым гудящим посадом, и от Саркила мало чем отличался, разве только ладей было много на реке, всё же путь речной к Вяжеру примыкал, а потому главным был, для купцов так особенно.
В чистое небо ринулась стая голубей, а следом послышался гулкий звон колокола, от которого по всему телу Влады прошлось холодное волнение. Их ждали…
Княжеская свита вскоре окунулась в бурлящий множеством звуков посадский шум. Крестьяне трудились у реки, дымились гончарные печи, быстро крутилось колесо водяной мельницы. Здесь жизнь шла стремительно, не то, что в Калогосте, спокойно и размеренно. К этому Владе нужно поскорее привыкнуть.
Народ, завидев дружину, провожал взглядами, никто из них не ведал, откуда отряд шествовал. Высыпали на улицу отроки, провожая почти до самых главных ворот детинца.
Влада с замиранием сердца въехала вместе с Мирославом, матушкой и гриднями Дарёна на широкий двор княжеского терема. Здесь было гораздо тише, нежели на посаде. Терема высились величественно и даже неприступно. Но Влада слишком устала, чтобы разглядывать их. К тому же опускались сумерки, навевали сон, и Влада уже не мыслила ни о чём, кроме как поскорее оказаться в постели.
Первая выбежала встречать прибывших Любомила, которая так и всплеснула руками, кинулась к Дарёну, целовала его долго, обнимала горячо, не смущаясь постороннего внимания — переживала поди долго да истосковалось вдоволь. Влада только неловко глаза отводила, зная, как с насмешкой смотрит на неё Мирослав.
Следом на пороге показалась и княгиня Митрица, поспешила бы, как и Любомила, сбежать с порога, да только не в её это духе, хоть и очень хотелось поскорее узнать обо всём. Сошла величаво с порога не одна встречать сыновей, а вместе со Святославом. Долго они расспрашивали, что да как, но Дарён с Мирославом отмахивались, вразумительного ничего не говорили, а только шутили и смеялись.
А потом вдруг всё внимание перешло на Владу, нынче она гостьей была особой, и не гостьей вовсе, а хозяйкой, женой княжича. И одно радовало её несказанно, и легко становилось на душе — что не одна она ступила на двор, а с Мирославом. Хотя бы это вышло у неё правильно, как и положено.
Поздоровавшись со всеми, Влада всё от матушки не отходила. Хоть и с теплом отнеслись к Владе Митрица да Святослав, но ощущала она себя не на своём месте, а потому они не стали давить сильно, оставили её — пусть привыкает к новому месту.
Осматриваясь, Влада нечаянно выхватила взглядом черноволосую голову.
— А он как тут? — спросила Влада у матушки, вцепившись в её руку, но та так и замерла на месте, смотрела неотрывно на князя Саркилского.
Князь Будевой нарочито медленно сошёл с крыльца.
С лица матушки улыбка-то сошла вмиг. А ведь будто чуяла Омелица, что не нужно ей сюда было приезжать.
Будевой приблизился, оглядел их сурово, как он всегда и мог.
— Здравия… — проронил он, щуря на ветру серые глаза. — Знать, замуж вышла, целительница? С последней нашей встречи быстро ты. За кого, дозволь полюбопытствовать? Али за купца, или за князя какого?
— И тебе здравия, князь Саркилский. Не угадал ты... За кузнеца...
Влада так и раскрыла шире глаза от услышанного, посмотрела на матушку. Значит, всё же подарки те неспроста были. Но с чего вдруг матушка стремительно пошла за кузнеца? Ведь поди вместе были и без того много лет уже. Но как посмотрела в глаза матери, так и поняла всё. Прежнего ничего не вернуть, всё меняется, и душа меняется, и то, что было когда-то разрозненно, не склеить уже.
Будевой только хмыкнул, перевёл взгляд на Владу. Оглядел её с ног до головы, как и прошлый раз, когда Влада точно так же стояла на княжеском дворе в Саркиле, но теперь не она была его гостьей, а он — её.
— Я как узнал, что ты пропала, сразу на поиски отправился. Не мало веренегов мы погоняли да подушили. Эко их много затаилось в лесу… И… рад, что всё обошлось… — скупо промолвил он.
Влада сглотнула, облизала сухие губы. Не ждала она, что отец помогать станет. Да видно, слишком мало его знала. Нет, совсем не знала.
Не дождавшись от дочери ответа, Будевой поднял руки и выудил из кафтана что-то тяжёлое.
— Подарок у меня для тебя есть, — промолвил он, расправляя цепочку золотую, а на ней невиданный красоты замерцал вылитый полумесяцем оберег из серебра, камнями драгоценными усыпанный.
Влада подняла в изумлении глаза на князя, не зная, что и сказать. Свою-то она потеряла, а точнее, забрал вождь, и кто знает, где теперь дар волхва Оногостя.
Влада склонила голову, и Будевой осторожно воздел оберег на шею дочери.
— Пусть хранит тебя. А мудрости в тебе и так много, — улыбнулся он, снова оглядел её и, больше не сказав и слова, сделал шаг назад.
А Влада так и не смогла назвать его отцом своим, хотя очень хотелось.
«Надо же, как всё вышло...»
В который раз Влада поняла — никто не может ведать пути Макоши, сплетение узелков её. Уму не понять и не охватить всех замыслов богини судеб. Да и зачем пытаться?
Влада коснулась тёплой подвески, но пальцы её кольнуло холодком. Опустила взгляд на грудь, и будто молнией пронзило.
«Про кольца-то запамятовала!»
И пока матушка с Будевоем переговаривались, Влада к Мирославу подступила, сдёрнула с шеи своё колечко и в ладонь ему вложила.
Княжич нахмурился сперва, не сознавая, что пытается Влада ему донести, а потом брови его так и вздёрнулись.
— Как ты нашла?!
— В реке, — коротко ответила Влада, улыбку затаивая, читая на красивом лице княжича замешательство.
Мирослав только хмыкнул, посмотрел на Владу, простреливая её пронзительным взглядом, и быстро воздел через голову шнурок. Упал ободок крохотный Влады на его грудь, серебром поблескивая в цвет его серых глаз.
Вот теперь на душе спокойно стало. Мирослав, сжав ладони Влады, поцеловал пальцы по очереди, к груди прижал и склонился к губам её. Влада, вспыхнув, только ресницы опустила, покосилась на собравшихся.
— Глядят на нас, княжич...
Мирослав шумно выдохнул, но отстранился.
— Никогда не доводилось мне встречать столь скромных русалок, — хмыкнул он и легонько прижал Владу к себе, опустив руку свою горячую ей на живот, погладил.
К щекам Влады так и прильнул волнительный жар — только они вдвоем среди собравшихся знают, что означает этот неприметный для посторонних глаз жест.